Скрытые в темноте Хантер Кара

Сейчас он затих, но лицо раскраснелось, по щекам текут слезы. Кингсли делает осторожный шаг в его сторону, однако малыш пятится.

– Вчера вечером был настоящий кошмар, – устало сообщает помощница медсестры. – Он почти час орал на все отделение, пока не выбился из сил. Успокоившись, свернулся под кроватью. Мы пытались выманить его – ничего не вышло. В итоге так и оставили там.

Дженни растерянно качает головой.

– Я еще раз поговорю с соцслужбой. Я переживаю за него, ужасно переживаю, но больным деткам нужен нормальный сон.

Глянув на медсестру, мальчик вдруг опускается на четвереньки и уползает в угол. Три женщины молча наблюдают за тем, как он проводит рукой по стене и слизывает загустевший напиток с пальцев.

– Господи, – нарушает тишину Эверетт. – Может, он и раньше так делал?

– В подвале? – изумляется Дженни Кингсли.

– Представьте: воды почти не осталось, а стены влажные…

Помощница медсестры зажимает рот рукой. У Эверетт тренькает телефон.

Приходит сообщение от Фаули.

Пусть врачи снова осмотрят мальчика. Надо исключить версию о сексуальном насилии.

ПОЛИЦИЯ ДОЛИНЫ ТЕМЗЫ

Свидетельские показания

Дата: 25.06.2015 г.

Имя, фамилия: Сара Уолл

Дата рождения: 13.11.1966

Адрес: Дорчестер-он-Темз, ул. Нортмур-клоуз, д. 32

Род занятий: внештатный бухгалтер

В среду утром я гуляла на Уиттенхэм-Клампс со своей собакой. Я бываю там почти каждый день, так что местных знаю в лицо. В тот день народу было больше – после Фестиваля середины лета многие путешественники еще не уехали из лагеря. Видела я и студентов, и семьи с детьми, и бабушек и дедушек с внуками. Мамы с колясками тоже были. Я пошла к Касл-Хилл, по дороге встретила нескольких знакомых, бегающих трусцой, и человека с такой же собакой, как у меня. Мы остановились и немного поболтали, это было ближе часам к девяти. Потом мне позвонил клиент, и я двинулась обратно. Тогда-то я и заметила молодую женщину с коляской – вдалеке, спиной ко мне, но я рассмотрела темные волосы, завязанные в хвост, и черный или темно-синий пиджак. И что-то вроде рюкзака. Не знаю, куда она направилась, но когда я шла мимо парковки, там точно был оранжевый «Мини Клабмен». Такой яркий, нельзя не заметить.

Подпись: Сара Уолл

ПОЛИЦИЯ ДОЛИНЫ ТЕМЗЫ

Свидетельские показания

Дата: 25.06.2015 г.

Имя, фамилия: Мартина Браунли

Дата рождения: 09.10.1989

Адрес: студенческое общежитие Оксфордского университета им. Брукса

Род занятий: студентка

Мы тусили всю ночь, и на тот момент, если честно, я еще не совсем протрезвела, но я точняк видела ее на тропинке. Ребенок спал в коляске, а она склонилась над ним. Сто пудов это была она, хоть близко я и не подходила. Приметила пиджак из «Зары», у моей подруги такой же. Сколько было времени, не помню. Может, 8.45?

Подпись: Мартина Браунли

ПОЛИЦИЯ ДОЛИНЫ ТЕМЗЫ

Свидетельские показания

Дата: 25.06.2015 г.

Имя, фамилия: Генри Нэш

Дата рождения: 22.12.1951

Адрес: Аплфорд, Уиттенхэм-роуд, Тисовый коттедж

Род занятий: учитель (на пенсии)

Я почти каждое утро гуляю по Уиттенхэм-Клампс. Сегодня пришел туда около 9.25. На парковке уже стоял оранжевый «Мини Клабмен». Я направился к Касл-Хилл и обошел кругом Дерево поэта – точнее, то, что от него осталось. Чуть дальше заметил что-то яркое рядом с пещерой, которую называют «Денежной ямой». Это была детская коляска зеленого цвета, она просто стояла там, как будто родители отошли на секундочку. Я подождал несколько минут, но никто так и не появился, поэтому я спустился с холма и сообщил о своей находке работнику на стойке информации. Жаль, что я не осмотрелся получше – мог бы сразу найти малыша. Когда я проходил мимо парковки, подъехал черный «Ягуар», из которого вышел Малкольм Джервис. Он кричал на кого-то по телефону, так что я обошел его стороной.

Подпись: Генри Нэш

В отделении Сент-Олдейт Куинн изучает дело Ханны Гардинер. Полицейские все утро пытались связаться с людьми, которые давали показания по Уиттенхэму, но все впустую. Никто не видел старика с детской коляской, никто не указал на снимок Уильяма Харпера среди ряда похожих фотографий. Сейчас Куинн ищет свидетелей, которые могли бы видеть Ханну на Кресент-сквер или Фрэмптон-роуд, когда та пошла за машиной. Харпера – если это он убил Ханну – должны были заметить на улице, тем более в середине июня в такое время уже светло. Может, кто-нибудь проезжал мимо, спеша на работу или решив пораньше отправить детей в школу? Однако в папке нет подобной информации. Куинн делает пометку: «Найти новых свидетелей», когда вдруг раздается звонок. Это Чаллоу.

– Свеженькие отпечатки, только что получил результаты.

– Давай. – Куинн берет ручку.

– На кухне и внизу большинство принадлежат Харперу, и еще несколько – Дереку Россу, что соответствует его показаниям. Есть и неопознанные «пальчики», которых не нашлось в базе.

– Что насчет подвала?

– Снова Харпер и предположительно отпечатки девушки, их мы обязательно проверим. Росса там не было, зато некоторые совпадают с неопознанными из кухни. Два отчетливых следа на задвижке внутренней двери вывели нас на подозрительную личность по имени Гарет Себастьян Куинн.

– Ха-ха, очень смешно.

– Ладно, на засове и вправду нет других следов, кроме твоих, – возможно, их стерли. Частичные отпечатки нашлись и в сарае. Они могут совпасть с неизвестными из подвала, но максимум по пяти параметрам, так что для Службы уголовного преследования такое не годится.

Сидя на стуле, Куинн подается вперед.

– Есть вероятность, что кто-то замешан в обоих случаях?

– Не зацикливайся на этой мысли. Давность отпечатков не определишь – вполне могут принадлежать какому-нибудь сантехнику. Скажем, устанавливал Харперу унитаз или пробивал засор в раковине… Мы начали поиск возможного места убийства в доме, но ничего не обнаружили.

– По ДНК тоже глухо?

– Пока что да. Не волнуйся – если что, узнаешь первым.

Куинн вешает трубку. Последние слова Чаллоу прозвучали саркастично или у него уже паранойя? Проблема с Чаллоу заключается в том, что сарказм – его привычный стиль общения, из-за чего трудно понять, когда он говорит серьезно, а когда – нет. Ну и хрен с ним. Надо позвонить Эрике.

– Фаули хочет еще раз опросить ту женщину из седьмого дома, как ее там… Гибсон, что ли? Пусть получше опишет парня, который, по ее словам, приходится Харперу сыном. Сделаешь?

Куинн с улыбкой слушает ответ.

– Нет, констебль Сомер, я звоню не только за этим. Не желаете выпить сегодня вечером? Обсудим дело. – Он улыбается еще шире. – Да, и это тоже.

– Я нашел всего два похожих случая, и оба более чем пятнадцатилетней давности.

Я смотрю на монитор из-за плеча Бакстера. В комнате душно. Температура резко выросла, и древняя система кондиционирования в участке не справляется. Работающие компьютеры лишь прибавляют жару. Бакстер протирает затылок носовым платком.

– Вот оно, – говорит он, стуча по клавиатуре. – Брайони Эванс, двадцать четыре года, пропала без вести двадцать девятого марта две тысячи первого года вместе со своим двухлетним сыном Юэном. В последний раз видели у супермаркета неподалеку от ее дома в Бристоле.

Фотография не очень четкая, сделана на какой-то вечеринке, судя по новогодним украшениям на заднем плане. Девушка выглядит моложе своего возраста. Волосы в мелких кудряшках. Улыбается, но лишь губами, а не глазами.

– Родных волновало ее психологическое состояние. Считали, что у Брайони депрессия – она не могла найти работу, все время торчала дома с ребенком. Хотели отправить ее к врачу, но девушка отказывалась.

– Поэтому решили, что это самоубийство?

– Видимо, на этом и сошлись следователи из Эйвона и Сомерсета. Серьезное было расследование, в деле больше сорока свидетельских показаний, однако на похищение или убийство ничто не указывало. Присяжные вынесли открытый вердикт[12].

– Чертовски редкий случай, чтобы так долго не находили тело… Если она не покончила с собой.

– Бристоль на побережье, – подумав, говорит Бакстер. – Она могла утопиться.

– Вместе с ребенком? Серьезно?

Он пожимает плечами:

– Всякое бывает… Ладно, версия не слишком убедительная, но все возможно.

– А что там со второй?

– Вот это уже поближе.

Бакстер достает еще одно дело, 1999 года. Джоанна Карим с сыном Меди. Ей было двадцать шесть, ему – пять. Жили в Абингдоне, совсем недалеко от Оксфорда. Бакстер замечает мои горящие глаза и спешит разочаровать.

– Спор об опеке, муж – иранец. Старший следователь, занимавшийся делом, сказал, что отец наверняка похитил ребенка и увез его в Тегеран. От жены, вероятно, избавился, хотя улик для обвинения было недостаточно, да и к тому времени мерзавец уже покинул страну. Да, похоже на двойное исчезновение, но в действительности тут два отдельных преступления.

Я сажусь рядом.

– Ладно. Даже если они не связаны, у нас остается несколько наборов неопознанных отпечатков в подвале.

– Чаллоу сказал, они могут принадлежать кому-нибудь вроде сантехника.

– Ты любишь ставки, Бакстер? Верно?

Он краснеет – не знал, что я в курсе.

– Ну, не то чтобы я очень часто делаю ставки…

– Я слышал, ты ставишь на футбол, на лошадей, и у тебя неплохо получается.

– Ну да, бывает, выигрываю, – осторожно подтверждает он. – Время от времени.

– Так какова вероятность, что там отпечатки сантехника? Что скажешь?

Лицо Бакстера меняется. Он больше не смущен – подсчитывает в уме.

– Двадцать пять к одному. Такой шанс не упускают.

– Констебль Гислингхэм? Это Луиза Фоли.

До него не сразу доходит, кто это. Фоли чувствует заминку.

– Университет Бирмингема, – сухо напоминает она. – Вы запрашивали личные данные из дела доктора Харпера.

– Да, точно. Сейчас, возьму ручку. Давайте.

– Я поговорила с руководителем отдела, и он разрешил отправить вам копии соответствующих бумаг. Сегодня пришлю по электронной почте.

– Расскажите вкратце, в чем там суть.

Луиза вздыхает – чересчур громко.

– Никакой вульгарщины, на которую вы, как я понимаю, надеялись. Просто отношения со студенткой, жалобу она не подавала. Принуждения с его стороны не было. Напротив, друзья девушки полагали, что это скорее она добивалась внимания преподавателя. Однако на тот момент доктор Харпер состоял в браке, да и подобные отношения в любом случае идут врозь с университетскими правилами, так что по всеобщему согласию было принято решение отправить Харпера на пенсию досрочно. Все это вы найдете в документах.

– Хорошо. – Гислингхэм бросает ручку на стол. – Еще один вопрос: как звали ту девушку?

– Каннингем. Присцилла Каннингем.

Все окна в квартире на Кресент-сквер открыты. Ветерок приподнимает длинные белые занавески. Слышно, как в саду играют дети: кто-то прыгает на батуте, кто-то визжит, кто-то стучит мячом. Похоже, там одни мальчики.

Пиппа Уокер заглядывает в кабинет – уже третий раз за последний час. Роб Гардинер сидит за столом и смотрит в ноутбук. Пол усыпан старыми блокнотами, липкими стикерами для заметок, кипами бумаг. Он раздраженно смотрит на Пиппу.

– Тебе что, нечем заняться? Поиграй с Тоби.

– Он спит. Ты торчишь здесь уже несколько часов. Опять копаешься во всем этом…

– Да, копаюсь, понятно?

Пиппа переступает с ноги на ногу.

– Я думала, сегодня ты будешь работать.

– Работал, а потом передумал. Все равно это не твое дело.

– Просто я за тебя волнуюсь. Снова поднимать прошлое – не лучшая затея…

Пиппа прикусывает губу, но уже поздно.

Роб бросает на нее тяжелый взгляд.

– Моя жена два года считалась пропавшей без вести, а теперь ее тело нашли при чертовски ужасных обстоятельствах. Полицейские попросили меня еще раз заглянуть в ее записи – вдруг что-нибудь укажет на мерзкого ублюдка, который сотворил с ней такое. Лично я хочу, чтобы эта тварь сгнила в тюрьме, поэтому если тебе не нравится мое копание в прошлом, пойди и займись чем-нибудь другим. Книжку, что ли, почитай для разнообразия, черт возьми.

Лицо Пиппы приобретает ярко-красный оттенок.

– Прости. Я не хотела, ты же знаешь…

– Честно говоря, меня не волнует, что ты там хотела или не хотела. Оставь меня в покое.

Роб встает и громко хлопает дверью.

Вся команда собирается в пять вечера. Встреча проходит довольно быстро. Итоги таковы:

– студентка, с которой у Харпера завязался роман, стала его второй супругой. Да, он уже был женат, но это не делает его психопатом. Только засранцем и изменником;

– наличие других отпечатков в подвале, возможно, предполагает, что в деле замешан еще один преступник, пока неизвестный. И ни хрена не указывает на то, кто он такой;

– криминалисты не обнаружили в доме никаких улик, обозначающих место преступления, поэтому остается вероятность, что Ханну убили где-то еще и что сделал это не Харпер;

– анализ ДНК: все еще в работе. Цитирую Чаллоу: «Я вам, блин, не волшебник»;

– девушка из подвала: под действием успокоительных и/или не говорит. С мальчиком то же самое;

– пресс-конференция: отложена до завтра, потому что я понятия не имею, что сказать этим чертовым журналистам.

Если вам кажется, что я не в настроении, то так оно и есть. «Сохраняй спокойствие и продолжай в том же духе». Ага, как же.

Элспет Гибсон пьет очень много чая. Эрика Сомер уже закончила вторую кружку, и это только начало. Хозяйка заметила, что художник-криминалист поглядывает на часы. Кот с недовольным видом устроился на подлокотнике кресла. Такой грубый захват его привычного места для отдыха явно вывел его из себя.

– Итак, вы уверены, что мужчине, с которым говорил доктор Харпер, было за пятьдесят?

– Да, милая. Сразу можно понять по его одежде. Сейчас так никто не одевается.

– А что именно на нем было?

– О, ну знаете, галстук, твидовый пиджак… Молодежь и под страхом смерти такое не наденет. Одни футболки и джинсы с мотней у колен. И еще татуировки. – Миссис Гибсон вздрагивает и снова тянется к заварочному чайнику.

– Мне больше не надо, – спешит прикрыть свою чашку художник.

Сомер глядит на электронный фоторобот в его планшете. Хорошо, что Гибсон вспомнила про необычную одежду, иначе получается портрет самого обычного пожилого мужчины: высоковатый, седоватый, полноватый. Очень приблизительное описание.

– Что-нибудь в его внешнем облике выделялось? Может, шрамы? Своеобразная походка?

– Нет, – подумав, отвечает миссис Гибсон. – Ничего такого.

– А голос? Не особо запоминающийся?

– Ну, я перекинулась с ним всего парой слов и очень давно, но речь у него, помню, грамотная. Не как у простолюдина.

– Акцент?

– А вот акцент, кстати, был – что-то вроде бирмингемского говора. Думаю, он пытался его скрыть, однако в приступе злости такие вещи проявляются…

– Злости, миссис Гибсон? О чем это вы?

– Разве я не сказала? Они ругались. Сын был чем-то сильно расстроен.

– Вы слышали, как они ругались? Когда это случилось? Раньше вы ни о чем таком не упоминали.

Миссис Гибсон замирает с чайником в руке.

– Господи, да года три уж прошло, а то и больше. В моем возрасте время коварно – думаешь, что-то случилось пару месяцев назад, когда на самом деле минули годы…

Сомер немного подается вперед.

– Вы помните, из-за чего была ссора?

– Не уверена, что вправе вам рассказывать, – озадаченно отвечает миссис Гибсон. – Я услышала их разговор, так как проходила мимо, а они стояли на крыльце. Этот Джон упомянул что-то про завещание старика – вот я и решила, что он сын Харпера. Тогда-то в его речи и проскочил бирмингемский говорок. Всего в паре слов, но у меня ухо чуткое, мой муж родом оттуда. Странно, раньше я об этом и не задумывалась…

– И его точно зовут Джон?

– Точно, детка. Без сомнений. Ну что, еще чаю?

У Алекс удивленный вид – кажется, она не ожидала меня увидеть, хоть я и обещал ее забрать. Она работает в высоченном здании, которое видно с окружной дороги. Такое с остроконечной штукой на крыше, насмешливо выглядывает своими башенками на Ботли-роуд. Один шутник в отделе называет его «Минас Моргул», как мрачную крепость из «Властелина колец». Вид оттуда, конечно, шикарный. И парковка огромная. Здесь я и жду супругу.

Она выходит с двумя незнакомыми мне людьми: женщиной за тридцать в зеленом костюме и мужчиной, ровесником Алекс. Высокий, темноволосый. Почти как я. Женщина в зеленом говорит им что-то на прощание и направляется к своей машине. Алекс с мужчиной задерживаются, и, как я вижу, это не просто болтовня между коллегами. У нее вид серьезный, у него – задумчивый. Головы наклонены ближе друг к другу, чем следовало бы. Он постоянно жестикулирует. Как бы упрочивает свой статус, свою компетентность в деле. Работая в полиции, учишься понимать язык тела. Оценивать людей без звука.

Прощаясь, он не касается Алекс. Ну, она же в курсе, что я наблюдаю. Ее коллега, видимо, тоже.

– Кто это был? – спрашиваю я, когда жена садится в машину.

Она бросает на меня короткий взгляд и начинает пристегивать ремень.

– Дэвид Дженкинс. Тоже работает с семьями.

– Выглядело очень эмоционально.

«Только не говори, что ревнуешь», – читаю я молчаливый ответ во взгляде Алекс.

– Я лишь хотела посоветоваться с ним.

От этого как-то не легче. Однако, как и Гис, я знаю, когда надо перестать докапываться.

Мы выезжаем на дорогу, и я направляюсь к окружной.

– Заскочим в больницу, ты не против? Хочу проверить, как там девушка.

– Без проблем. Я вообще не думала, что ты так рано освободишься.

– Я и не освободился бы, появись в деле хоть какое-то продвижение. Мог бы заниматься сейчас чем-нибудь полезным.

Глянув на меня, Алекс отворачивается и смотрит на мелькающие за окном поля.

– Прости. Я не так хотел выразиться.

Алекс отмахивается рукой, но голову не поворачивает. Она тоже знает, когда надо остановиться.

Мы приезжаем в больницу, и Алекс, к моему изумлению, решает пойти со мной.

– Уверена? Ты же ненавидишь больницы.

– Все лучше, чем сидеть тут и ничего не делать.

На третьем этаже меня встречают Эверетт и врач – прямо будто из медицинского сериала «Катастрофа» (или как он там называется).

– Титус Джексон, – представляется он, пожимая мне руку. – Боюсь, я могу лишь повторить все то, что уже рассказал констеблю Эверетт. Пациентка определенно рожала, однако недавних следов сексуального насилия не обнаружено – ни вагинальных, ни синяков на теле.

– Она все еще под действием успокоительных?

– Уже нет. Хотя по-прежнему молчит.

– Можно к ней зайти?

Джексон медлит с ответом.

– Только на пару минут и по одному. Психологически она очень уязвима. Сильно беспокоится, когда к ней подходят близко, особенно мужчины. Учтите это.

– Я умею общаться с жертвами насилия.

– Не сомневаюсь, однако тут замешано не только насилие.

Я киваю. Он прав.

– А что с ребенком?

– По вашей просьбе коллеги из педиатрического отделения провели еще один осмотр – никаких намеков на сексуальное насилие. Хотя вы и сами прекрасно знаете, что иногда с детьми творят такое, от чего не остается следов на теле.

– Все верно. Я знаю.

Я поворачиваюсь к Алекс.

– Я побуду здесь, – говорит она, предвосхищая мой вопрос.

– Могу проводить вас в комнату ожидания, – предлагает ей Эверетт. – Чуть дальше по коридору.

Подойдя к палате девушки, я делаю то же самое, что сделал бы любой другой: останавливаюсь и смотрю на нее через стекло. И мне вдруг становится стыдно. Чувствую себя вуайеристом. Интересно, а каково ей здесь, в четырех больничных стенах, полных заботы, но все же напоминающих тюрьму? Глаза открыты, и хотя за окном полно деревьев, травы и других зеленых красот природы, которых бедняга была лишена бог знает сколько времени, она пялится в потолок. На ряды одинаковых бесцветных плиток.

Я стучу – девушка резко приподнимается на койке. Я медленно открываю дверь и захожу внутрь, но не приближаюсь к ней. Все это время она пристально следит за мной взглядом.

– Я из полиции. Меня зовут Адам.

Она вроде бы как-то реагирует, но неопределенно.

– Вы уже видели мою коллегу, констебля Эверетт. Верити.

Это имя она явно узнает.

– Мы все очень за вас переживаем. Вы прошли через нечто ужасное.

Ее губы дрожат, она цепляется за одеяло.

Я достаю листок бумаги.

– Знаю, вы пока ни слова не сказали и, наверное, просто не можете. Ничего страшного. Я все понимаю. А написать сумеете? Хоть что-нибудь, что вы помните. Это нам очень помогло бы.

Девушка смотрит на меня, но без опаски. По крайней мере, мне так кажется. Я вынимаю из кармана ручку и делаю пару осторожных шагов по направлению к койке, готовый отступить, если она забеспокоится. Однако ничего подобного не происходит – она лишь наблюдает за моими движениями.

Я медленно кладу бумагу и ручку на прикроватный столик, совсем близко от нее, и возвращаюсь к двери.

Только через пять минут бедняга решается к ним прикоснуться.

Пять минут я терпеливо и молча жду. Это не какой-то особый талант, но я способен на такое, если оно того стоит. А сейчас ставки очень высоки.

Девушка протягивает руку и берет листок. Потом ручку. Пишет долго и нерешительно, словно забыла, как это делается. Протягивает мне бумагу, и я вижу, что она едва сдерживает слезы.

На листке всего одно слово. Всего четыре буквы.

Вики

Когда я выхожу в коридор, Эверетт замечает выражение моего лица и спешит узнать:

– Она что-нибудь сказала?

– Нет, но у нас есть имя. – Я показываю ей бумажку.

– И больше ничего?

Сама-то, черт возьми, даже имени не добилась! Я едва не сказал это вслух – вовремя остановился. Теперь меня бесит то, что я взбешен. Эв ни в чем не виновата.

– Боюсь, что нет. Я задал еще пару вопросов, но она разволновалась. Тогда пришел твой дружок-доктор и вышвырнул меня. Вежливо попросил, скажем так.

Похоже, Эверетт покраснела, хотя я могу ошибаться.

– Слушай, я уже собираюсь домой; можешь связаться с Бакстером и попросить поискать имя Вики среди пропавших девушек? – Я осматриваюсь. – И кстати, не знаешь, где моя жена?

– Она пошла вниз. Хотела взглянуть на мальчика.

Алекс не единственная, кто терпеть не может больницы. Помню, Джейку было года три или четыре, когда он упал с качелей на детской площадке, и на лбу у него вскочила шишка размером с яйцо. Я привез его сюда. Целый час мы сидели в отделении скорой помощи, прокручивая в голове самые страшные варианты (вдруг повреждение мозга?), пока его не осмотрела одна уставшая медсестра. Она дала Джейку парацетамол и отправила нас домой. Шишка быстро сошла, а вот тревога осталась. И позже, намного позже, когда он начал сам себе причинять вред, мы приезжали сюда снова. По мере необходимости. Выдерживали косые взгляды медсестер, объяснялись перед докторами, которые звонили терапевту – проверить, что мы не врем. Наш врач говорила, что она в курсе, что всё под контролем. Как будто этот кошмар можно контролировать… Каждый раз лицо у Джейка было бледным, глаза полны тревоги.

– Прости, пап.

– Все хорошо, – шептала Алекс, укачивая его и целуя в голову, – все хорошо.

С этим воспоминанием в голове я зашел в детское отделение и повернул за угол.

А там она, прижимает его к себе.

Темноволосого мальчика.

Прижимает так нежно…

Не знаю, долго ли я стою на одном месте, но рядом со мной уже появляется медсестра. Мы молча наблюдаем за Алекс, а потом сестра тихо говорит: