Клей Уэлш Ирвин
– Засуньте свою сраную школу себе в жопу! – сказал Джентльмен, выйдя из строя.
Из рядов раздались смех и улюлюканье. На самом деле все это ужасно походило на пантомиму в «Кингз» на Толлкросс, куда дядя Дональд водил нас посмотреть на Стэнли Бакстера и Ронни Корбет в «Золушке». Хильер попытался схватить его за руку, но Марти стряхнул его лапу и смерил взглядом. Тот приссал.
– Вот он, менталитет… вы видите! Нет, вы видите! – Блэки протянул руки в сторону Джента, который пошел уже к двери и показывает всем «V». – Вот он, менталитет… это то, против чего мы боремся! Мы пытаемся учить вас! Пытаемся учиииить… – вопит Блэки со сцены.
Джентльмен повернулся к сцене и заорал так, что чуть не ебнулся, раскачиваясь на носках:
– ИДИ ТЫ НАХУЙ, МУДАК! И ДЖИЗУСА СВОЕГО ЗАСУНЬ СЕБЕ В ЖОПУ!
– НОГИ ТВОЕЙ НЕ БУДЕТ В ЭТОЙ ШКОЛЕ! – взвыл Блэки.
Еще больше смеха и улюлюканья. Лучшего представления здесь еще никто не видел, точняк.
– Уж об этом не беспокойся, гондон! Здесь мне делать не хуй! – проорал Джентльмен, повернулся и вышел навсегда.
У девчонки по имени Маджори Филипс началась смеховая истерика, и она прикусила палец, чтобы остановиться. Билли и Карл чуть не плакали. Я говорю:
– Джентльмен не может быть школьником. Во всяком случае, после такого. – И все засмеялись, передавая шутку по рядам.
Круто!
Блэки продолжает что-то молоть, он уже совсем с катушек съехал, и Макдональд попросил его сесть. Нас отпустили. Вся школа только об этом и говорит, все чуть штаны не подмочили от смеха. Джентльмен все правильно сделал, этот урод Блэки полез не в свое дело. Это было не во время школьных занятий, не хуй было докапываться. Я так вообще считаю, что нас медалью нужно наградить, что мы выступили против этих уродов. Джентльмен все равно бы ушел из школы через месяц-другой, так что исключат его или нет – похуям. Повезло чуваку, что его приняли, через это он и из школы срыл. На работе никто не будет докапываться за то, что ты подрался на футболе. Здесь к нам относятся как к детям.
Вернувшись домой, я сходил для мамы в «чиппи». Вечером никуда не пошел, смотрел телик. По понедельникам мы всегда ходим в «чиппи», потому что мама работает уборщицей и в этот день моет допоздна, у нее не бывает времени приготовить ужин. Я взял рыбу, две маринованные луковицы, маринованное яйцо, ролл и бутылку коки, сижу смотрю новости. Только я закончил есть, в дверь постучали. Мама пошла открывать, послышались голоса. Ее высокий, их низкие.
Это копы. Жопой чую.
Это, наверно, насчет нашего старика. Наверно. Последний раз его видели где-то в Англии. В Бирмингеме или где-то вокруг.
Потом они вошли. Мама смотрит на меня, лицо белое от ужаса. Копы уставились на меня, пачки у них как из камня вырезаны.
Они пришли за мной.
Я не могу ничего сказать. Они пришли за мной, я ничего не могу говорить.
Мама плачет и защищает меня, но они говорят, что должны отвезти меня в участок.
– Это какая-то ошибка, мама. Там разберутся. Я мигом обернусь, – говорю.
Она смотрит на меня и качает головой. Видно, что ей очень больно.
– Правда, ма, – взмолился я.
Хуже всего, что она вспомнила про нож. Она все время упрашивала меня избавиться от него, и я сказал ей, пообещал, что выброшу.
– Пойдем, Эндрю, сынок, – сказал один из копов.
Я встал. Смотреть на мать нет сил. Шина гладит Кропли. Я пытаюсь подмигнуть ей, но она отводит глаза. Она делает это от стыда, как те детишки на утреннем собрании.
Один из копов, похоже, из правых, другой, правда, нормальный, пока мы спускаемся и садимся в машину, все говорит о футболе и все такое. Я, однако, стараюсь не трендеть слишком много, на случай если они пытаются меня разговорить, чтоб я по ошибке не сдал кого. Навстречу идет мистер Юарт в комбинезоне, с ящиком для инструмента. Он видит меня в машине, ускоряет шаг, но я не могу на него смотреть. Я понимаю, как все из-за меня обломаются.
Мы отъезжаем, и я даже рад, что он не успел вмешаться. Он бы постарался помочь, это точно, это бы только еще больше меня смутило. Копы, наверно, его даже не заметили.
По ощущениям – конец света.
В участке они заводят меня в комнату и оставляют одного. Здесь два оранжевых пластиковых стула, как в школе, стол с огнестойким покрытием и бледно-желтые стены. Я не знаю, сколько я здесь пробыл. Кажется, несколько часов. Все, что мне остается, это думать о субботнем вечере, о лице того парня, о Полмонте; о том, каким я был психом, что достал нож, дураком, что отдал его, и просто безумцем, что взял его обратно.
О чем я думал? Облажался трижды за несколько секунд.
Вернулись двое копов, а с ними еще один в гражданском. У него серый костюм и длинная лошадиная харя. На носу у него бородавка, и я не могу от нее глаз отвести. Она наводит на мысль о моих прыщах и о том, как это меня угораздило пойти в «Облака» с такой дулей. Мысли мои останавливаются, голова леденеет, когда этот чувак вытащил из пакета мой нож.
– Это твой нож? – спросил он.
Я просто пожал плечами, но внутри у меня все трясется.
– Очень скоро мы возьмем у тебя отпечатки пальцев, Эндрю, – сказал хороший коп. – К тому же у нас есть свидетели, которые готовы показать, что у тебя был такой же.
За спиной у него по стене ползет муха.
– Кроме того, у нас есть свидетели, которые видели, как ты убегал с места нападения, и другие, которые видели, как ты бросил что-то в мусорный бачок, в котором мы нашли этот нож, – сказал мерзотный коп, барабаня по столу.
– Все это мы к тому говорим, Эндрю, – сказал чувак в гражданском, – что ты можешь значительно облегчить свое положение, рассказав нам правду. Мы знаем, что это твой нож. Ты давал его кому-нибудь той ночью?
Это Полмонт. Я даже не знаю, как его зовут. Полмонт. Он как призрак какой-то. Это сделал Полмонт. Они сами все узнают. Они поймут.
– Нет… – говорю.
Тут снова вступил тот, в гражданском, с бородавкой на носу:
– Я знаю твоего отца, Эндрю. Конечно, он натворил глупостей в свое время, но он неплохой человек. Он никогда не был замешан в таких делах. В нем нету такой злобы, и я не думаю, что она есть в тебе. Я видел парнишку, которому разрезали лицо. Ему порвали все лицевые нервы, и эта сторона будет парализована до конца жизни. Кто бы это ни сделал – это злой человек. Подумай, что бы подумал твой отец. Подумай о матери, сынок, каково ей придется?
Мама.
– Еще раз, Эндрю, давал ли ты этот нож кому-либо той ночью?
Сдавать нельзя.
Муха на том же месте, все еще ползет.
– Эндрю? – повторил злой коп.
– Нет.
Тот, с бородавкой, посмотрел на меня и выдохнул:
– Пусть это будет на твоей совести.
Вот мудак, иду ко дну и сделать ничего не могу. Сдавать никого нельзя. Но кто-то же должен сказать им, что это Полмонт. Они не дадут мне сесть, Дойл и все остальные. Они скажут Полмонту, они все расставят по местам.
Муха слетела со стены.
Я больше не смогу быть мужчиной в доме. В доме больше не будет мужчины.
Мама.
Ебать, что же будет с моей мамой?
Карл Юарт
Половое воспитание
– Приходит время, и это случается само собой, сынок, – сказал мой старик сквозь сизый туман сигаретного дыма.
Он был заметно смущен. Это совсем не его конек, но мама настояла, чтоб он усадил меня и поговорил. Она обратила внимание, что я «во власти невыраженных желаний», как она это поняла. Однако для моего бедного отца это была сущая пытка. Я редко видел, чтобы он не мог найти подходящих слов, но сегодня был именно тот случай.
Приходит время, и это случается само собой. Отличные новости, пап, спасибо огромное. Мне не пришлось спрашивать его: «Ну и когда же наступит это время?», потому что вопрос этот читался на моем лице. Он знал, что это брехня, и я это тоже знал. Само собой ничего не происходит, а чтобы произошло, нужно что-то делать. Вопрос стоял так, и мы оба знали это: «Как сделать так, чтобы это случилось?»
– В том смысле, что, – он откашлялся, и сквозь рассеявшийся дым я увидел, что ему действительно не по себе, – вам теперь в школе все об этом рассказывают. Понимаешь, у нас-то ничего такого не было.
Бесполезная херня это их половое воспитание. Биолог Галлахер показывает бен и коки – схема в разрезе, и внутренности девчачьих пихв: трубы, каналы, зародыши, все такое. Такое, что и трахаться расхочется. Меня охватывала брезгливость, когда нам показывали, как выглядит сиська изнутри, как будто она набита водорослями. А мне ведь нравились сиськи. Да они до сих пор мне нравятся, и я хочу, чтоб они нравились мне и впредь; не хочу, чтоб мне казалось, что они набиты водорослями.
Дальше хуже некуда.
Все, что мне нужно знать, это: КАК МНЕ НАТЯНУТЬ ТЕЛОЧКУ, потому что иначе я просто рехнусь!
После просмотра слайдов и рекламы резинок нам говорят: если у вас есть проблемы, обратитесь к учителю, с которым вы можете поделиться. Мне, наверно, следует обратиться к Блэки. В конце концов, с ним-то у нас контакт налажен. Меня постоянно отправляют в его кабинет за розгами. Вот это будет номер. Простите, сэр, как бы мне телочку натянуть? А Иисус трахался или так и помер девственником, как Мария? Фачил ли он Магдалину, и если фачил, нарушал ли он тем самым одну из десяти заповедей: «Не возжелай жены ближнего своего», или, может, для него были другие правила?
Вот это было б круто, что ж я раньше не подумал!
Вот что мне нужно понять:
1) Как заболтать телочку?
2) Как ее расшевелить, что для этого нужно предпринять? Приняться сперва за сиськи или пройтись по пихве? Засунуть палец и пробить сначала целку, как рассказывают чуваки на год старше, которые, конечно, сами в жизни не фачились, или есть другой способ?
3) Нужно ли писать, когда уже вставил, или просто запулить молофьи, как во время дрочилова. Надеюсь, что второй вариант правильный, потому что вставшим ссать очень сложно.
4) Что в это время делает телочка? Просто чтобы знать, чего ожидать.
5) Нужна ли резинка? (Если нужна, нет проблем, я уже примерял несколько раз и знаю, как их натягивать.)
6) Как насчет сифака и прочего? Уж конечно, не от прикосновения к сиське. Да, тут половое воспитание от Галлахера помогло хоть немного: прояснило ситуацию. Мне хватило ума повторить этот бред в «Облаках» на прошлой неделе, когда Донни вышла с Тайнкаслом. Уж конечно, Биррелл и Голли не упустили шанс надо мной постебаться.
Блэки ответит мне: Что ж, мистер Юарт, я рад, что вы решили обсудить этот вопрос со мной. Полагаю, чтобы наилучшим образом решить данную проблему, нам необходимо отправиться ко мне домой, где моя супруга, бывшая модель, много моложе меня, покажет вам все ходы и выходы.
А я скажу: Ну что вы, мистер Блэк, как можно… сэр.
Что ж, вы сможете хорошо отплатить мне за эту услугу. Когда моя жена научит вас как следует, не могли бы вы оказать любезность и обучить тому же мою дочь? Она вашего возраста и девственница. Она нисколько на меня не похожа, на самом деле, говорят, она удивительным образом напоминает Дебби Харри из «Блонди»… Не подумайте только, что меня интересует такая чепуха, как поп-музыка. Очень надеюсь, что вы рассмотрите мою просьбу, я, в свою очередь, чтобы не обременять вас расходами, готов покрыть их полностью.
Что ж, меня это устраивает, сэр.
Отлично, Карл. И давайте уже расстанемся с этими дурацкими церемониями «мистер Блэк» и «сэр». Зовите меня Пиздой с Ушами. В конце концов, оба мы люди светские.
Договорились, Пизда с Ушами.
Не, так ни фига не получится. Так что я спросил папашу, который все еще был не в своей тарелке и пробурчал, что лучше бы мне, мол, по деревьям лазать и все такое. Потом он собрался с силами и прочел лекцию о том, как нужно быть осторожным с беременностью и венерическими заболеваниями. Под занавес он сказал:
– Когда ты найдешь хорошую девочку и она тебе понравится, ты поймешь, что время пришло.
Вот вам совет моего старика: найди хорошую девочку и обращайся с ней как положено.
Впрочем, все его советы, его десять заповедей, особой пользы мне не приносят. Там говорится о том, что девчонок нельзя бить, но ни слова о том, как девчонку подцепить. Что бить нельзя, я уже знаю, теперь мне нужно узнать, как ее натянуть. Правила моего старика – никакой пользы. От его болтовни в школе одни неприятности, постоянные стычки с Блэки и ему подобными, когда я отстаиваю свое мнение и пытаюсь вступаться за других чуваков, которые и «спасибо» не скажут. Старик в напряге, потому что некоторые важные моменты в его заповедях не стыкуются с его же нравоучениями.
Одно из правил – всегда вступаться за друзей. Отлично. Затем он говорит: никогда никого не сдавать. Ну так и как тут соблюсти оба правила с Голли? Как можно вступиться за него и при этом не сдать Полмонта? Ведь Полмонт ни за что сам не расколется. Я не могу его заставить, Билли или Терри тоже не в состоянии, да что там, Топси и чуваки, с которыми я хожу на «Хартс», даже они не станут связываться с такими, как Дойл и Джент. Тем более из-за какого-то «хибби», пусть Голли им всем и симпатичен. Семейство Дойлов – это не просто крутые пацаны, это гангстеры. Есть разница.
Большая разница.
Они до сих пор называют субботу ночью длинных ножей. Особенно Терри, который хочет поживиться за счет Голли, якобы порезавшего того пацана, и связать это с его, Терри, арестом, чтобы все распальцованные на районе, сложив дважды два, получили бы десять. Знаю я, что у него на уме: хочет использовать несчастье друга, чтобы раздуть свою славу.
Сука.
Сам я, конечно, не видел ничего из того, что произошло с Голли в «Облаках» на прошлых выходных. Задолго до того, как началась заваруха, я ушел с Сабриной. Должно быть, Терри что-то видел, или Билли, или кто еще из пацанов.
Сабрина: нужно понять, что с ней делать и что делать с Голли.
Все жутко усложнилось.
Единственное, что может сделать мой старик, это попытаться не пустить меня в «Облака». Не то чтоб он что-то там говорил, он просто сказал:
– Пойдем-ка, сынок, поиграешь пластинки в клубе, побудешь диджеем.
Никогда до этого его не вдохновляла идея, чтоб я крутил с ним пластинки в «Тартане». Сколько раз я его просил, столько раз он мне отказывал.
Мои старики слыхали про заваруху на матче и потом на дискаче. Наверняка они думают, что во всем виноват Терри, его ведь повязали на стадионе. Но с Терри мы тем вечером почти не тусовали. Билли думает, что Голли просто переклинило оттого, что та телка его отшила. Но чувака того порезал либо Дойл, либо Полмонт. Точняк. Голли на такое не способен. Он, конечно, пырнул в руку этого Глена в школе, и это кобздец, но порезать кому-то всю харю – это совсем другое дело.
А мой-то старик. Найди хорошую девочку, говорит. Всего-то.
Вот, пожалуйста, Сабрина или любая другая девчонка, поболтать – без проблем, но что дальше? Что происходит здесь, внизу? Я уже хотел сказать, что нахожу хороших девочек, которые мне нравятся, чуть не по десять на день. А толку никакого, у меня все еще ничего не было.
Может, надо просто броситься с головой. Но если мне не удастся встретиться с Сабриной на выходных, тогда не понятно, куда бросаться.
Рассмеши меня (приходи ко мне в гости)
Она очень хорошая девочка, просто замечательная. Если б только она чуть больше мне нравилась. Терри однажды сказал, что характер не отфачишь, когда Голли заявил, что у его девчонки из школы хороший нрав. Мы познакомились в магазине пластинок «Голден олдиз» на Хеймаркете. Она спросила у продавца старую запись Стива Харли и «Кокни Ребел» – «Приходи ко мне в гости, рассмеши меня».
– Простите, – ответил тот.
Сам не знаю почему, но я подошел к ней и сказал:
– Это лучшая запись всех времен и народов.
Сначала она посмотрела на меня так, будто хотела сказать «отвяжись».
– Да, у моего брата была эта пластинка, но он переехал и забрал ее с собой. А мне не дает, – сказала она, подняв брови, такие красивые, мягкие и ровные.
– Надо сходить в «Свит инспирейшн» на Толлкросс, – сказал я, – у них-то точно найдется эта пластинка. Я, кажется, видел ее там на прошлой неделе, – соврал я. – Хочешь, могу тебя проводить.
– Хорошо, – улыбнулась она, и я почувствовал, как внутри меня что-то кольнуло. Когда она улыбнулась, ее рот стал четко лунообразным и форма лица изменилась до неузнаваемости.
Иногда она казалась очень даже миленькой. Проблема в том, что девочка она довольно толстая, ну не толстая, а, скажем, крупная, и волосы у нее светлые, ближе к рыжему. Мы пошли по улице, всю дорогу я стеснялся, что кто-нибудь нас заметит и подумает, что мы гуляем. Хуже всего на свете было бы повстречать Джуса Терри. Не то чтоб она мне не нравилась, просто она не была похожа на тех худышек с большими сиськами из порножурналов, а именно такие мне, в общем-то, и нравились.
Всю дорогу мы говорили только о музыке, выяснилось, что она знает в этом толк. Поговорить о музыке с девчонкой, которая разбирается в вопросе, было просто здорово. В моей школе таких нет, то есть, конечно, должны быть, но я их не знаю. То есть они, конечно, в курсе хит-парадов и всякой херни, но когда начинаешь говорить об альбомах, они молча смотрят, как коровы. Я даже обрадовался, когда и на Толлкроссе Стива Харли не оказалось и нам пришлось идти до Саутуока, а потом аж до конца Лейт-Уока, пока наконец мы не нашли пластинку. Ее имя Сабрина показалось мне очень даже красивым, но мне не понравилось, когда она сказала, что друзья зовут ее Сэб. Сабрина мне больше нравится. Так экзотично и таинственно и не похоже на марку автомобиля, я ей так и сказал. К этому времени я понял, что хочу не только обсуждать с Сабриной музыку, я хочу, чтоб мы сделали с ней это. Это лучший из всех шансов, которые мне когда-либо выпадали, потому что с ней я могу говорить о том, что мне интересно, и ей это не надоест, как всем остальным. Кроме того, с ней я чувствовал себя ужасно расслабленно.
Короче, мы пошли в «Уимпи» выпить колы и съесть чипсов. По тому, как она смотрела на прилавок, видно было, что она съела бы и гамбургер, но она не хотела, чтоб я подумал, что она жадина. В следующий раз мы встретились в «Облаках», в субботу, в тот вечер, когда Голли попался. Она пришла с друзьями. Мы станцевали пару медляков, но в основном сидели внизу и разговаривали о группах. Я нервничал из-за того, что там собрались все мои друзья, и даже обрадовался, когда она сказала, что ей нужно домой, и мы рано ушли, чтобы прогуляться по городу. Думаю, что только Рентон и Мэтти из Лейта видели, как мы уходили. По дороге мы целовались и говорили о музыке. Я проводил ее до Далри, а потом поспешил домой по Горджи-роуд и прямиком в район.
Короче, я все пропустил, пропустил все события. Энди Гэллоуэя, малыша Голли, моего маленького друга, забрали в КПЗ на доследование. Никаких залогов и порук, социальная работа, психиатрическая экспертиза, суд. Вот что бесит меня больше всего, вводит в депрессию, как говорит моя мама: я ничего не могу изменить в ситуации с Голли, и я не в состоянии решить вопрос с еблей.
Я просто знал, что, если я не присуну кому-нибудь в ближайшие недели, нет, дни, я так и останусь девственником, обреченным жить с мамой и папой до конца дней. Ставки пиздец как велики. Я был готов. Более чем. Я только и думал что о сексе.
Секс. Секс. Секс.
Я позвонил Сабрине, и мы договорились встретиться в «Уимпи» во вторник. Мы сидели и целовались, пока я чуть не кончил прям в штаны. Хорошо было, но мало. Я собрался с духом и спросил, не хочет ли она зайти ко мне, послушать пластинки в субботу, когда мама с папой будут в «Тартан-клубе».
Сабрина хитро так улыбнулась и сказала:
– Ну, если хочешь.
Я сделаю это.
Приходи ко мне в гости, рассмеши меня…
Я не мог дождаться субботы. Время тянулось как резина. В среду вечером я вышел из дома, чтобы позвонить ей, хоть это и совсем не круто. Телефонную будку разъебали. Пришлось идти домой и звонить тайком. К телефону подошел ее отец. Я спросил ее срывающимся голосом. Она казалась вполне спокойной, как будто ей пофиг, и я даже засомневался, придет ли она. Мне пришлось говорить шепотом, и я думал, что, если зайдут мама или папа, я немедленно зардеюсь. Потом я старался говорить грубее, как будто звоню приятелю.
Теперь я сомневался насчет ее субботнего визита, хоть она и ответила «да», когда я сказал «увидимся в субботу». Какая тоска.
Потом в цветочном Ньюмана был Топси, который предложил мне пойти в субботу на «Хартс». Нет. Ни в коем случае. Там будет эта Мэгги. Сабрина лучше ее. Я-то думал забраться на нее, когда уедут ее родители. Билли сказал, что они оставили ее в квартире одну, а сами уехали в Блэкпул. Тощая малышка Мэгги, что отшила меня и дала гребаному Терри, как он, во всяком случае, утверждает. Хотя по мне, так это пиздеж. Не может же он трахать всех, у кого есть пихва.
Евреи и неевреи
Топси докапывался всю неделю; в школе, потом на работе, все хотел, чтоб я поехал с ними в Монтроз на «Хартс». Все потому, что в субботу я ходил на «Хибз». Он, наверное, подумал, что я переметнулся. Куда там. Я до сих пор подссываю, когда думаю о том харчке, что я проглотил. Удары и толчки мне пофиг, но это просто отвратительно. Что за дебильная смерть: подхватить гепатит от какого-то уебана из Глазго, придя поддержать «Хибз», которых я все равно, суки, ненавижу! Это даже не по рок-н-ролльному, это тебе не передоз и не крушение вертолета. Представляю Мэгги Орр и всех девчонок из школы: все в черном, стоят вокруг моей могилы, роняют слезы и горько жалеют о том, что им не хватило ума дать мне, пока у них был такой шанс.
Кроме того, что он всю неделю меня поливал, Топси теперь требует, чтоб я снова и снова рассказывал о том, что произошло в субботу. Мы сели в подвале магазина, в подсобке, передохнуть. Пидор Джордж в погребе составляет букеты, мастерит венки.
Наш мистер Мопси очарован Дойлами, Дозо в особенности. Он требует, чтоб я рассказал все по новой: кто первым начал, Дойл или Джентльмен, кто был самый борзый, всю эту хуйню. Рассказывать сначала было ничего, даже весело, но потом – голова пухнет.
Чтобы сменить тему, я заговорил о нашей группе.
– Знаешь что, прошлой ночью мне в голову пришла отличная мелодия, – говорю.
Тут Топси примолк и задумался. Потом он потянул воздух сквозь большие передние зубы, как всегда делает, когда собирается что-то сказать.
– После прошлого раза мой старик больше не пустит нас репетировать у нас дома.
Удивил, бля! Этот урод собрал там всех телок, Мэгги Орр и т. п. Мне жаловаться не на что, но его комната напоминала Сент-Джеймс-Центр. Мы все перевозбудились, стали выделываться, выкручивать громкость на усилках, в итоге его старик просто нас выгнал. Группа, бля.
– Да-да, моя старушка тоже недовольна, – признался я. – Все равно у меня репетировать без понта, старик лезет без конца. Мне даже гитару у него не отнять. Нужно просто всю дорогу играть у Малка. Так будет реальнее. А то пока он дотащит свою установку и расставит барабаны, уже пора ее складывать.
– Вот его старушка обрадуется, – сказал Топси, отламывая кусочек от «Кит-Ката» и опуская его в кружку с чаем.
– Да, согласен, это запара.
Хотя что теперь не запара. Сидим здесь, в «Магазине для садоводов и цветоводов Ньюмана», когда надо репетировать. «Мухлеж» должен и может стать лучшей группой всех времен, но мешает такой вот бред. Хотя теперь лучшее время на работе – перерыв, когда можно сесть и обсудить важные дела.
– Вся проблема в нашем районе, – решил Топси, – стены слишком тонкие. Пукнешь – у соседей слышно. Если б мы жили в большом доме с подвалом или гаражом, как этот старый еврюга, – он указал большим пальцем вверх, где был магазин, – мы бы уже были как «Джем», бля. Они бы нас разогревали.
Я испугался, что пидор Джордж услышал его, потому что Топси чуть не прокричал это, так что я выглянул из подсобки. Джордж все корпит над цветочками, издавая странный свист сквозь зубы. Я вернулся в подсобку и, понизив голос, сказал:
– Ньюман не еврей, Топс. Он – протестант, как и мы.
Топс посуровел лицом.
– Да ты наполовину католик, – с осуждением в голосе сказал он, – по материнской линии.
– Ебанись ты, фанатик хуев, моя мама и в церкви никогда не была, а отцовская родня – все из Оранжевых, хотя мне, в общем-то, похуй. И Ньюман тоже протестант, – я указал на потолок. – Он же староста прихода, еб твою.
Топси щелкает по кончику носа.
– Это он так хочет думать. Он ходит в нашу церковь для маскировки. Если бы такие, как Жидман, ходили в синагогу, они б сюда и носу не казали. Поэтому они и пробираются в протестантские общины, чтобы это не так бросалось в глаза. Он хочет, чтоб ты думал, что он один из нас, но это не так.
Как раз в этот момент Ньюман спустился по лестнице, мы услышали, когда он уже сходил по последним двум ступенькам. Он и впрямь умеет подкрасться. Бочком войдя в узкую подсобку, словно рак, он навострил жальце.
– Давай-ка! – У него птичье личико с острым клювом и острыми бегающими глазками. – Нужно доставить несколько заказов, – сказал он мне.
Вот вам несправедливость мира. Ньюмана поносит Топси, но тому плевать, достается все равно всегда мне. Я, как последний мудак, в любую погоду рулю на велике, доставляю заказы ленивым буржуям, которые никогда не дают чаевых и смотрят на тебя как на собственную гребаную прислугу. Если б мне не нужны были деньги на «маршалловский» усилок, он мог бы засунуть свою работу себе в сраку. На «фендере стратакастере» через говенный комбик не поиграешь.
Я здесь гребаный работничек. Топси только расставляет все по полкам в торговом зале наверху или загружает венки, которые Ньюман развозит по кладбищам и крематориям. Если мы оба на месте, доставку всегда поручают именно мне. Иногда даже посылают в магазин на Горджи-роуд.
Зато мне не придется вступать с Топси в политические дебаты. Он придерживается сомнительных взглядов, но в основном чтобы подразнить окружающих, шокировать их. Люди не всегда в него врубаются. А мне есть за что его благодарить, он подкинул мне эту работенку.
– Итак, Брайан, – прогнусавил Ньюман, – пойди наверх и посмотри, чего на полках не хватает. Тебе понадобится ящик черенков ананаса, это я тебе сразу скажу, и еще садовый горошек.
– Заметано, – весело ответил Топси и пошел расставлять все по полочкам.
Поднимаясь за ним по лестнице, Топси поставил Ньюману рожки. А вот к некоторым жизнь повернулась задом: сучара будет сидеть в теплом уютном магазине, забалтывать Дебору или Вики, смотря кто там помогает сегодня старушке миссис Бакстер. А я тем временем должен рисковать жизнью, пробираясь сквозь плотные потоки машин на перегруженном велике между Мерчистоном и Колинтоном.
Ящики для цветов разложены на полу хранилища, где свистящий пидор, облаченный в обычный зеленый комбез, составляет свои цветочные композиции. Это он тоже делать умеет; его руки стремительно сгибают и мнут стебли, и настоящее произведение искусства готово за какие-то несколько минут. Я бы даже не знал, с чего начать. Я смотрю на адреса, наклеенные на каждый ящик, и начинаю планировать маршрут. Сегодня не так уж все худо. Начать лучше будет с самых дальних в Колинтоне и постепенно возвращаться обратно. Так бодрее получается. Хуже всего бывает по утрам в субботу, когда мы с Топси работаем попеременно: одну неделю он, другую – я. Несколько раз то он, то я опаздывали на автобус «Хартс», особенно если это игра далеко на выезде и им приходилось отправляться пораньше.
Когда я устроился на работу, Топси проинструктировал меня насчет пидора Джорджа:
– Он старый гомосек. То есть за жопу в темном углу он тебя хватать не будет, но по тому, как он говорит, жеманничает и сюсюкает, видно, что он пидор.
С губ старика Джорджа слетела слюна и оросила мне лицо, как из водяного пистолета, которым он опрыскивает свои композиции. Указав на один из ящиков, он сказал:
– Сперва отвези этот заказ миссис Росс, сынок. Она уже звонила справиться.
Лизоблюд голимый.
В общем, я стал загружать старый, с черной рамой велик для доставки, а сверху доносился громкий смех Топси и Деборы, такой симпотной студенточки.
Выпить и забыться
Я опаздываю, и все из-за пуделька миссис Росс в воротничке из шотландки. Он постоянно цапает меня за ботинки. На этот раз он зашел слишком далеко, поцарапал кожу на ноге, а может, даже порвал штанину. Тварь заебала не на шутку, короче, я бухнул ящик с заказом прямо на него. Ублюдок взвизгнул и стал с воем пытаться выбраться из-под тяжелого ящика. Надеюсь, хребет ему переломало.
Жирная свинья, его хозяйка, подошла к двери.
– Что случилось? – проскрипела она. – Что ты с ним сделал!
Она приподняла ящик, и чмо вертлявое скрылось за дверью.
– Простите, – улыбаюсь, – я не специально. Он укусил меня за ногу, и я с испугу уронил ящик.
– Ты… ты… дубина…
Я давно уже понял, что в таких случаях лучше всего сохранять спокойствие и просто повторять одно и то же. Мой старик рассказывал, что так их учили в профсоюзе вести переговоры.
– Он укусил меня за ногу, от неожиданности я случайно уронил ящик.
Она посмотрела на меня с нескрываемой ненавистью, повернулась и загромыхала за собакой.
– Бедняжка… бедненький… мальчик мой…
Я нисколько не рисковал остаться без чаевых, потому что старая сучка хоть и жирна до дури, задаром и не пернет. На Слейтфорд-роуд я наглотался газов из наебнувшейся выхлопной трубы рейсового автобуса: спасибо транспортной компании Лотиана. Потом я, правда, получил десять шиллингов от миссис Брайан, что, конечно, подбодрило меня, но вернулся я в магазин в Шэндоне уже после закрытия.
Все стояли на улице, чтоб поскорее закрыться. Ньюман смотрел на часы с таким лицом, будто прямо под нос ему пустили шептуна.
– Давай пошевеливайся, – пропищал он.
Топси и Дебора хихикают, а миссис Бакстер вся выпучилась и смотрит на часы, копируя начальство. Суки, смотрят на меня, типа, они задержались здесь по моей вине, притом что я единственный, кто работает по-настоящему. Я подумал, что круто было бы посмотреть, как Ньюману дают по ебалу, или лучше даже, как он сам поедет на этом велосипеде и как рейсовый автобус размажет его вперемешку с великом по дегтебетону Слейтфорд-роуд.
Мы с Топси смотрим, как Дебора удаляется по улице. Гулять бы с такой телкой, вообрази только! Мы провожаем ее взглядами до моста Шендон.
– Пялил бы ее семь дней в неделю, – сказал Топси, – у нее, правда, есть парень.
– Да уж, наверно, – кивнул я, восхищенно глядя, как она идет на высоких каблуках и тонкие лодыжки расширяются к икрам. Юбка, хоть и ниже колена, была так узка, что позволяла заценить всю сочность ее бедер и задницы. Мы изобрели целую систему, как заценивать ее и Вики: сиськи видно, когда стоишь на стремянке и забиваешь верхнюю полку, а ноги – когда работаешь на нижней. Однажды в субботу утром, когда работала Вики, она пришла в мини и белых трусиках, настолько крошечных, что по обе стороны виднелись завитки лобковых волос. Я думал, что упаду в обморок. Той же ночью я дрочил на это дело и выстрелил столько молофьи, что решил было ехать в больницу, ложиться под капельницу, как-то восстановить баланс жидкостей. Волосы с ее пизденки – только подумать. Но хватит.
– Ты домой? – спрашиваю Топса.
– Нет, увидимся завтра. Я иду к своей тетке на ужин, останусь у нее.
У Топси совсем недавно развелись родители, поэтому он больше времени проводит у тетки в Уестер-Хейлз. Мы расстались, и я перебежал через Слейтфорд-роуд и спустился по ступенькам. Изнывая от голода, я притормозил у «Стар-фиш-бара», купил картошки и отправился дальше по Горджи-роуд. Я уже прошел мимо пивняка и свернул к району, когда увидел, что они идут мне навстречу.
Первой я заметил Люси, ее светлые волосы блестели на солнце, как запаленный магний в химической лаборатории. Вот бы у меня были такие волосы: светлые, да, но с тем решающим оттенком, который отличает настоящих блондинов от полуальбиносных молочных голов. На ней желтовато-коричневые короткие брючки до половины икры и желтый топик, через который виден лифчик. На поясе завязана белая куртка. Приглядевшись, рядом я заметил знакомую копну мелким бесом вьющихся волос. Они идут чуть в отдалении друг от друга, как будто только что поругались. Лицо у Люси суровое и решительное. Красавица и чудовище. Она могла бы найти себе и получше – это точно. Секите, это, конечно, во мне ревность заговорила, и, наверное, это значит, что она должна быть со мной, а не с этим ослом.
Увидев меня, они немножко приблизились друг к другу.
– Люс, Тез.
Волосы у Люси зачесаны назад, а кожа – что лучший бабушкин фарфор, это если б у моей бабушки был лучший фарфор.
– Так-так, – сказала она, глаза ее сверкнули, а уголки губ поникли от обиды.
Терри так распрыгался вокруг меня, сразу видно – что-то ему надо.
– Хээээййй… мистер Юарт! Молочная голова! – И тут он как будто задумался. – Ты как раз тот, кто мне нужен. Скажи ей, Карл. – Он кивнул на Люси.
– Даже не начинай, Терри, – зашипела на него Люси, – оставь.
– Нет уж, отчего это не начинай. Ты выдвигаешь мне обвинения. Нельзя обвинять людей, если ты не можешь выслушать правду!
Тут он вскочил, сучара, на своего конька, голос у него окреп, в нем послышались нотки обиды и возмущения. Теперь точно ясно, что он чего-то от меня хочет.
Люси сердито посмотрела на него и сказала, понизив голос:
– Это не я, это Памела, я тебе уже говорила!
Это было похоже на рычание, отчего я вспомнил о Пайпере Росс, том пуделе, на которого я бухнул сегодня коробку.
ГРРРРРРР!
– Так, значит, этой корове ты веришь больше, чем мне, своему жениху! – Терри сплюнул, встал руки в боки и закачал головой, напомнив мне раздосадованного футболиста, который не ждет справедливости от предвзятого судьи.
Люси смотрит на него секунду-другую, потом переводит глаза на меня.
– Карл, он правду говорит?
Я посмотрел на них обоих:
– Неплохо было б знать, о чем вообще речь.
– Он, – она кивнула на него, не сводя с меня глаз, – увел из «Облаков» какую-то девочку. Из вашей школы!
Люси ходила в другую школу, да и оттуда ушла в прошлом году, так что наших девчонок может и не знать. Девочка из нашей школы. Задавала Каролин, ходит со мной вместе на художку. Всякий раз, как она входит в класс, глаза малыша Голли чуть из орбит не выпрыгивают. Я о ней не особо высокого мнения, но тела она сытная. Лоусону опять повезло.
Терри подмигнул мне через плечо и пошел на другую сторону улицы, качая головой и бормоча про себя:
– Я лучше пойду, не буду соваться, лучше ничего не говорить…
– Вот это была бы новость, – фыркнул я, надеясь, что Люси поймет юмор, но ей не до того. Так что я прочистил горло и сделал, как учил меня старик, когда на переговорах на тебя оказывают давление и приходится врать. Смотри прямо на переносицу, между глаз. Сфокусируйся на этой точке. Им кажется, что ты смотришь в глаза, но это не так. – По правде говоря, – начал я и сразу понял, что это ошибка. Нельзя начинать с «по правде говоря», потому что это означает, что ты стопудово врешь. Мой отец научил меня этому, так ведут переговоры профсоюзники. Однако я продолжил: – Я был бы только счастлив, если б он ушел с какой-нибудь девочкой из школы.
