Клей Уэлш Ирвин

Он вытащил круглых и давай мне засовывать.

– Съем через сек, – сказал я и сныкал в карман рубашки.

Прошлая табла уже отпускает, но сейчас я хочу продержаться какое-то время на чистом адреналине. Он все больше тусует с Рольфом, они трут о герыче: качество, все такое. Взглянуть на Рольфа – тот же Голли, только менее испорченный и маниакальный, не такой задроченный и – немец. Таким бы мог быть и наш Голли, если б обстоятельства складывались в его пользу. Впрочем, не так уж я хорошо знаю этого Рольфа, может, он просто выглядит таким бывалым.

Гэллоуэй – вот что он за чувак? Парень в полнейшем объебосе, гонит, что любит всех и каждого и что это – лучшая в его жизни ночь. В какой-то момент он встал на парапет балкона и поднял сжатую в кулак руку под гул всеобщего одобрения. Рольф только улыбался и придерживал его за ногу, а потом помог ему слезть.

Уже поднимается солнце, мы пытаемся помочь, прибираем всякий щит, одновременно пританцовывая. Разруха не сильная, тусовщики отнеслись к дому с уважением. Солнце хоть и пригревает, но воздух стал холоднее и влажнее. Уже чувствуется октябрь, зима подбирается. Голли все бодрится, его заносит, как воздушный змей, на коленках у него Гудрун, и он плетет ей что-то. Я сижу рядом с ними на диване и думаю, куда же подевалась Эльза. Проглотив таблетку, жду, когда подействует. Большую часть аппарата уже упаковали, но разошлись еще не все. Мы пристроили вертушки обратно на вольфганговский усилок, микшер и колонки. Рольф крутит такой мягкий отходовый сет, и у него отлично получается. Голли говорит:

– Придется отдать тебе должное, Карл, ты потрясающе выступил. У тебя что-то есть, чувак, как у Билли к боксу. Ты отлично сводишь. Такие, как я, – мы ни фига не умеем. Вот ты – Бизнес Биррелл, – он кивнул в сторону Билли, который примостился на полу, потом на меня, – а ты N-SIGN.

Мы с Билли переглянулись быстро, по касательной, и пожали оба плечами. Голли раньше никогда ничего подобного не говорил, никогда нас не захваливал даже в шутку, а теперь вот вроде и не шутит. Я взглянул на Терри, они с Хедрой растеклись по бесформенному креслу. Он уже давным-давно не работает, и видно, что Голлины откровения его не радуют. Указывая на меня, он в сотый раз за вечер сказал:

– Да, Гудрун, это N-SIGN Юарт. – Хотя сто раз для Терри далеко еще не предел, однако он трясет ее за плечи, поворачивает в мою сторону и продолжает: – N-SIGN. Про него писали в журнале «DJ», до вас он, может, и не доходит… там была статья про перспективных диджеев, которые будут заводить в девяностых…

Хотя не думаю, чтоб Терри так уж обломался. Он-то всегда на плаву удержится, подныривая и залегая на дно, но удержится. Живучая тварь – в этом его сущность.

Гудрун встала и отправилась в тубзик. Сладкая девочка, я смотрю ей вслед, наслаждаясь ее легкой, грациозной походкой. Голли, похоже, этого не замечает, он посмотрел на меня, потом уставился в пустоту.

– Ты слышал, что я видел ребенка, с ней и этим, еще до отъезда?

И Терри, и Билли говорили мне об этой встрече. Ничего хорошего. Я стиснул зубы. Сейчас у меня нет ни малейшего желания вписываться в шоу Голли, Гейл и Полмонта с приглашенными знаменитостями Александром (Дозо) Дойлом и Билли (Бизнес) Бирреллом. Только не здесь. Только не сейчас. Но моему другу невесело.

– И как она? – спрашиваю.

Голли все смотрит в пустоту. Стараясь не встречаться со мной взглядом, он сказал совсем тихо:

– Она меня даже не узнала. А его зовет папой. Его.

Терри, однако, расслышал; затянувшись сперва косяком, он повернулся к Голли и пожал плечами:

– Так уж сложилось. Моя тоже того упыря папой зовет. Лошару неуклюжего зовет папой. Но это естественное развитие событий. Он ей хавчик подгоняет, ложку ко рту подносит, вот и все.

– Мне от этого не легче! – сорвался Голли на пронзительный, почти панический крик.

И вот теперь я ему сочувствую, по-настоящему переживаю за Голли, потому что для него ничего нет хуже, чем бессильное осознание факта.

– Она вспомнит о тебе, Голли, должно пройти время, – говорю.

Не знаю, чего я рот открыл, я в этом не рублю абсолютно, просто показалось, что это верные слова в подобной ситуации.

Голли стал реально загоняться. Как будто над его головой собралась туча и с каждой минутой становится все чернее.

– Ребенку без меня даже лучше, тут ты прав, Терри. Капля молофьи – это все, что я могу из себя выжать, – сказал он с перекошенным ебалом. – С первой же дыркой. С Гейл. В восемнадцать лет. Радостный до жопы, что развязал наконец. Какая непруха… то есть… не то я хотел сказать…

Я глянул на Терри, тот поднял бровь. Никогда еще ничего подобного от Голли не слышал. Имейте в виду, я так и думал, что до тюрьмы он так никому и не присунул. Об этом постоянно велись какие-то разговоры, но все больше ерундовые. На площадке, в столовке, в пабе. Ну, не постоянно, но частенько.

Самому мне просто офигенно. Не нравится мне эта тема, я хочу, чтоб Голли чувствовал себя так же, как я.

– Слушай, что-то ты депрессуху гонишь. Это ж вечерина! Ебаный рот, Голли! Ты молодой, здоровый мужик!

– Да я урод никчемный, наркот гребаный, – усмехнулся он в приступе ненависти к себе.

Я посмотрел на его детское личико и ущипнул его за щеку.

– Вот что я тебе скажу: как бы ты себя ни травил, выглядишь ты все еще очень даже ничего себе.

Но он пока не вписывается.

– Вся дрянь внутри, старичок, – засмеялся он глухо так, тихо, что у меня – мурашки по коже. Потом задумался и говорит: – Можно наскрести собачьего дерьма и положить в нарядную подарочную коробочку с блестящей крышечкой, но внутри-то все равно будет дерьмо собачье. Похоронку уже кому надо выслали, – простонал он.

– Да ладно, Голли, – говорю, – я сказал, что ты неплохо выглядишь, но чтоб сравнивать тебя с подарочной коробочкой с блестящей крышечкой – такого не было. Выше голову, сынок! В конце концов, – я встал в позу, изображающую старика Блэки из нашей школы, – есть мнение, что в современной системе среднего общего образования нет места гражданскому и религиозному воспитанию. Я этих модных взглядов не разделяю. Как, скажите, образование может быть общим без воспитания ГРАЖДАНСКОЙ позиции и РЕЛИГИОЗНОГО видения мира?

Ну наконец-то он засмеялся. Билли все это прослушал, поднялся и говорит:

– Пойдем, Голли, прогуляемся.

Голли встал. Вернулась Гудрун, и Билли, отступив, кивнул на нее. От этого Голли еще больше развеселился, и они вышли вместе в сад.

За вертушки встал Вольфганг, и музон снова потихоньку набрал обороты. Рольф трясет головой и смеется. Здоровяк поставил мощнейший трек, сучара, и я чувствую, как накрывает табл, меня слегка мутит, в ушах отстраненный звон, и если я сейчас не встану, то тут же и зарублюсь. Народ побросал мешки и стулья и вывалил на танцпол. Нужно добыть эту тему, не забыть выяснить, кто это. Немцы пустились в пляс, все, кроме Марсии, которая, как они говорят, не очень радостная. Эта хрень с нацизмом где угодно могла всплыть. Нам говорят, что нацисты – психи, но, может, они не большие психи или извращенцы, чем либералы. Просто тогда менялась эпоха и у всех поехала крыша. Это может произойти когда угодно и где угодно. Мне так кажется, судя по развитию событий, что капиталистическая система никогда не станет устойчивой. Найдется чувак, способный восстановить порядок, и богатые впишутся в расклад, если он оставит их при своем. И произойдет это в ближайшие лет тридцать.

Вот что меня поражает. Нацики – это не кто-то там. Они есть в каждом народе, как в каждом человеке есть какое-нибудь зло. И беспредельничают они чаще всего потому, что сами боятся или же все вокруг их опускают. Только с любовью мир станет лучше, и я буду дарить эту любовь вместе с музыкой. В этом моя миссия, вот почему я N-SIGN. Карл Юарт им никогда не нравился, потому он – безмозглый мальчишка, выкидывающий руку в нацистском салюте перед таблоидным фотографом, чисто ради прикола, на отдыхе с дружками по футболу. Безмозглый мальчишка даже не знал, кто они такие – эти нацисты, просто его всегда учили относиться к ним с ненавистью и отвращением. Зато он знал, как взбрыкнут чванливые упыри на работе, которые смотрели на него, слышали его окраинный говорок и считали его белым отбросом.

Карл Юарт – гопник, белое отребье – им не нравится. Зато как им нравится N-SIGN. N-SIGN играет в ангарах на лондонских вечеринках, поднимает фонды антирасистских групп, любых достойных гражданских организаций. Они обожают N-SIGN. И ни за что на свете не станут думать о том, что единственная разница между Карлом Юартом и N-SIGN состоит в том, что первый разгружал по складам коробки и получал копейки, тогда как второй крутит на тех же складах пластинки и зашибает будь здоров. Тот факт, что они относятся к этим двум так по-разному, говорит значительно больше о них, чем о Карле Юарте и N-SIGN. В пизду все это, теперь я буду благоразумным и добродетельным. Прикосновение настоящей любви – это великая удача, и это не в твоих руках. Лучшее, что ты можешь сделать, что действительно в твоих силах, – это стать правильным.

Я встал и пошаркал немного с Рольфом и Гретхен. Тут я услышал, как Терри говорит что-то Билли, стоя в большом коридоре, и пошел разнюхать, что к чему. Билли стоит на лестнице рядом с потрясающе красивой девушкой. Амазонка – пиздец, в убийственном облегающем платье в черно-белую диагональную полоску. Светлые волосы убраны наверх, надменный взгляд, выражение полнейшего самолюбования, все говорит за то, что секс с ней будет потрясающий, но больше – ничего. В Биллином состоянии этого даже больше чем достаточно. Хедра тоже здесь, они с той, похоже, подружки. Меня никто не видит.

– Голли совсем чего-то ебанулся, я, бывает, за него прямо беспокоюсь, – говорит Терри. – А эта история с моей кожурой. Что это такое? Скажи пожалуйста!

– Да он просто прикалывался. Посмеялись децл, – сказал Билли, раздраженный тем, что Терри отвлек его от телочки, которую он, безусловно, клеил. Лоусон, возможно, сам хочет без мыла пролезть, несмотря на присутствие Хедры.

– Да, но смеяться тоже по-разному можно. Не знаю, что там с ним в турма приключилось. Может, его какой-нибудь здоровый пахан отпидорил. Вот у него крышняк и поехал на тему чужих шлангов.

– Ваш друг и нашим и вашим? – улыбнулась Хедра.

– Чушь собачья, – сказал Билли, обращаясь к Терри, но смотря на меня в поисках поддержки.

У Терри, похоже, наболело, и он хочет высказаться.

– Он об этом никогда не говорит. Что-то с ним там приключилось. Вы же видите, какой он с тех пор, как мы сюда приехали? Настроение скачет, как гребаный раскидайчик.

Я вклинился в разговор, слегка еще приходуясь таблой, отчего все вокруг мерцало и поблескивало.

– Дай ты ему отдохнуть, Тез. Его отец из тюрьмы не вылезал, и сам он отсидел два года ни за что, а потом что было, все мы знаем. И к тому, что там у него было на зоне, это никакого отношения не имеет.

Терри сурово так посмотрел на меня. Видно, что он поддатый, хоть алкашку держит как надо. Таблетки его никогда особо не интересовали.

– Я знаю, что ему непросто пришлось. Я за него во что хочешь впишусь. Не надо мне Голли расхваливать, Карл. Он мой лучший друг… ну и вы, конечно, тоже, и это не бухой базар. Просто проглядывает в нем иногда червоточина, схуиебинка какая-то. То он вдруг препирается с ни хуя, соперничает, хуй проссышь в чем, то давай всех расхваливать, а себя опускать.

– У Голли обостренное чувство несправедливости, вот в чем дело, – говорю, – не просто так он в тюрьме за здорово живешь посидел.

Билли бросил на меня холодный взгляд.

– У его малышки, может, тоже чувство несправедливости и все такое, – говорит.

Даже сквозь таблетку я почувствовал, как кровь застыла в жилах. Терри глянул на меня, потом на Билли:

– Это был несчастный случай, Билли, еб твою, ты здесь совсем не прав.

Билли поднял глаза и сморгнул.

– Это был несчастный случай, Билли, сам знаешь, – согласился я.

Билли кивнул:

– Знаю, я просто хочу сказать, что такие несчастья имеют привычку случаться, когда ты ведешь себя как жопа.

Терри осклабился:

– Это все началось с Головастика гребаного, Полмонта и его дружка Дойла. Надо будет их поучить еще разок.

Заява эта подвисла на время, пока мы задумались над собственной беспомощностью, ощущая ее весомость и нашу ограниченность. Терри – пиздун голимый, я посмотрел на Билли и закатил глаза, и он, конечно, подумал то же самое. Полмонт – задрота, но он завязан на Дойла, и чтоб Терри что-то там говорил кому-нибудь из его банды – без мазы. Билли ему навалял, и то потому, что по работе он связан с еще более крутыми разбойниками. Но таким, как мы с Терри, лучше с ними не связываться, если, конечно, не хочешь посвятить этому всю жизнь. А жизнь в таком случае может оказаться очень короткой. Потому что с этими упырями не разделаешься. Никогда. В пизду, у меня есть в жизни занятия поинтересней. Какой бы крутой ни была твоя туса, свое месо лучше не забывать. На кладбище полно чуваков, которые так и не просекли эту иерархию. Есть такие уровни, на которые даже заглядывать не хочется. Точка.

Терри просто так не отпустит. Он вопросительно, даже с вызовом посмотрел на Билли.

– Дойл и этот упырь Полмонт. Они свое получат.

Билли пожал плечами, типа, не готов вписываться. Терри, однако, хитрая тварь, знает, как с нами работать, ему известно, на каких струнах играть, на какие кнопки жать.

Меня так его игры просто выводят.

– Только не от меня, – говорю, – на хуя с этими упырями вендетту устраивать, Терри. Ты их никогда не одолеешь – они этим живут. А у нас и другие дела найдутся.

– Не такие они крутыши, как о себе думают. Вот тогда на Лотиан-роуд и Дойл был при перышке, и Джент там был, но Билли все равно обоих сделал, и Полмонту задницу надрали, – завел свою песню петух саутоновский, – я вот только об этом, Карл.

Но все мы знали, что это только разговоры. Причем пьяный базар, скучнее которого нет, когда ты в таблах.

– В пизду, – сказал я Терри и повернулся к Бирреллу, – ты правильно решил, что если уж драться, то на ринге и за бабки, – говорю, стараясь поддержать Билли в положительном умонастроении, но сам поглядываю на здоровенный шрам у него на подбородке, который Дойл оставил ему выкидным ножичком. – Ты уложил его несколькими ударами, уже после того, как он, охуевший, оставил тебе шрам на всю жизнь. Потом тебе пришлось думать, не вернется ли он, потому что все только и говорили, что ты его сделал. Ну и кто победил? По мне, так никто. С насилием так часто бывает: каждый пытается хоть на ничью вытянуть, а в итоге проигрывают все:

БИРРЕЛЛ – 3, ДОЙЛ – 3.

– Ну да… – вроде как согласился Билли. Потом подумал чего-то и говорит: – Я тут переговорил с братишкой об этих его фанатах, после того как его забрали в Данди.

Рэб, младший брат Билли, он мне всегда нравился. Четкий пацан.

– Ну, с кем не бывает, – говорю.

Терри все презрительно так поглядывает. Билли поймал его взгляд и говорит:

– Там, кроме всего, были еще и пацаны «Хибз», когда мы с Дойлом схлестнулись. И Лексо с тусой за нас вписались.

– Однако Джента ты на жопу посадил, – улыбнулся Терри.

У Билли, правда, лицо как было каменным, так и осталось.

– Он как раз поднимался, Терри. И вставал бы снова и снова, пока не схватил бы меня своими ручищами. И Дойл тоже. Я был рад, что Лексо встал между нами.

– Да они сами охуевшие напрочь, – сказал Терри.

Тут я давай ухохатываться над хитрым Лоусоном.

– Когда тебя свинтили на матче «Хибз» – «Рейнджерс» на Истер-роуд, ты по-другому пел. Помните? Головорез из банды фанатов «Хибз» Теренс Лоусон, изумрудная мафия!

Это была отличная возможность сломать лед, и мы все засмеялись.

– Когда это было. Я был пацаненок безголовый, – сказал Терри.

– Да уж, с тех пор, как видно, многое изменилось, – саркастически поддакнул я.

– Хитрый гад, – смеется Терри.

У него, видать, туз в рукаве, уж я-то знаю. Кто-то попадется ему на язык, он все ждет момента, чтоб отыграться за стебалово, которое Голли устроил насчет его крайней плоти.

Билли посмотрел на Терри.

– Так и наш Рэб молодой еще.

– Ему уже двадцать, пора бы знать, что к чему.

– Тебе было семнадцать, а ему двадцать – не вижу большой разницы, – скептически заметил Билли.

– В годах нет, а вот в опыте – да.

Фу ты, бля, какие мы педанты. Я взглянул на Билли.

– Рэб крутышом никогда не был, Билли, все это он делает, чтобы произвести на тебя впечатление. Я Рэба люблю, но он не боец.

Билли пожал плечами, но сам знает, что это правда. Рэб всегда смотрел на Билли снизу вверх. У Билли есть, однако, дела поинтереснее, он поймал взгляд юной амазонки, которая сидит на ступеньках выше по лестнице, болтает и раскуривается. Забавно вот что: будь я пьяный, я бы постарался заглянуть ей под юбку, но в таблах даже не подумаешь так себя вести. Я смотрю, куда направлены глаза Терри, и уж они, конечно, сверлят прямо туда, при этом одной рукой он обнимает Хедру, а другой прижимает ко рту бутылку пива.

Я встал и потянулся.

– Я в Шотландии больше торчать не намерен, – изрек я. – Шотландия, Британия – дерьмо сплошное. Даже по телику в субботу вечером гонят повторы «Только дураки и лошади» аж восемьдесят первого года выпуска. В пизду.

Тут они подзавелись. Билли завел песню, типа, нет на свете Шотландии места милей, а Терри стал плести что-то про «Неожиданные истории»,[46] мол, это единственное, что можно сейчас по ящику смотреть.

Да мне, в общем-то, начхать. Я в полном ахуе, но думаю запитать еще одну.

– Коротышка Голли наверняка все таблы сныкал, – предположил я, заранее зная ответ.

Терри положил руку Хедре на бедро и расслабленно так поглаживает. Странно видеть его таким, сложно представить, что Терри способен заниматься любовью неспешно, чувственно, исследуя партнера. С другой стороны, он-то, может, обо мне так же думает, что я – тыркун потливый. Наблюдать за этим движением в новинку, и оно вроде как предполагает в Терри другие возможности. Ну на фиг, он опять завел свою отповедь:

– Гэллоуэй уже наверняка в кашевары убрался. Если коротышка собрался на вечеринку, то отжигать будет до упора, подкармливать огонь спидком и таблами. Хоть мы и на отдыхе, поутру его ждет то же самое, что и дома, а успокоиться, просто рубануться он уже не может. У него на руках куколка, которая так и жаждет забраться к нему в койку, но нет, ему веселья подавай!

Мы все прыснули. Подошел Рольф с друзьями, вернулись Голли с Гудрун, и все мы отправились к дивану и мешкам, оставив Биррелла с крупной девицей в полосатом платье и ее подружкой. Все как-то чуть подутихомирилось, так что слышны стали собственные мысли. Я что-то сказал про Сью, крольчиху «Кэдбери» с фестиваля, что было ошибкой, Террины глаза загорелись мгновенно.

– Голос у нее, может, и похож на кроличий, но вот поебстись как кролик ей точно не удалось, – заржал он.

Голли тоже ухмыльнулся. Чувствую, как отвисает у меня челюсть. Что это за на хуй?

– Мы все видели, старичок, – объяснил Терри, – у нас были отличные места, сидели прямо возле ринга. Пока все это не зашло слишком далеко.

– Знаешь, тебе еще повезло, что она забралась на генератор, она, может, решила, что вы фачились так, что земля дрожала!

Терри ухмыльнулся, как педофил, который устроился Санта-Клаусом в большой универсам.

– Да, мы пронаблюдали, как Соломенная Башка со всей дури машет туда-сюда своей прыщавой потной белесой задницей, а девушка сидит, пиздец, скучает, – объявил он, ко вниманию Хедры, Рольфа, Гретхен, Гудрун и нескольких немецких тусовщиков. – Когда же она заметила, что мы наблюдаем у него из-за спины, радости на ее лице не прибавилось! Тут подоспела ее подруженция, и зрелище произвело на нее неизгладимое впечатление. Она так завелась… – Терри так затрясся от хохота, что едва смог остановиться, впрочем, все уже еле сдерживаются, – что блеванула.

– Да меня самого вывернуло. Запоздалая реакция! – засмеялся Голли.

Терри, видно, вернулся после набега на холодильник, приховал под мешком несколько бутылок пива. Он открыл одну зубами и, заметив, что Биррелла нет, говорит:

– А наш добрый друг Бизнес Биррелл, что лупил всех, кто мимо проходил, – он переключился на тон школьного учителя, – не самое приятное зрелище, но все же не такое отталкивающее, как ваши, мистер Юарт, совокупления!

Когда тебя выбрали объектом для стеба, тут уж ничего не попишешь, принимай как есть. Не имея возможности увернуться, я как могу снижаю силу психологических ударов, пока они не иссякают. Затем, спустя какое-то время, чтобы никто не истолковал мой уход как бегство изнеженного лошка, я отправился во двор прогуляться. Терри поплелся за мной, сказав, что ему надо поссать. На самом-то деле он пошел за Бирреллом шпионить.

Проходя по коридору, мы видим, как Билли проследовал мимо и вверх по лестнице, к спальням, и не один, а с этой высоченной супермодельной девкой. Я услышал за спиной голос Терри:

– Белка-шпион, похоже, вышел на легальное положение!

Билли покачал головой и улыбнулся мне, когда я уже выходил в патио. Терри долго думать не нужно, чтоб переключиться на новый объект для стеба.

Я же на улицу, в сад. Солнце встает, но со стороны гор к нам подбираются крапчатые, сплошной пеленой, облака и несут с собой темень, самое время, чтоб отпустило. В какой-то момент за веселье всегда приходится платить, и вообще-то говоря, чем больше тусуешь, тем больше расплачиваешься. Надомные фонари еще горят, и в саду еще полно народу, сидят закутанные, свежим воздухом наслаждаются. Подходит ко мне этот англичанин Гай.

– Шикарный был сет, – говорит.

– Спасибо, – говорю, слегка смутившись, – слатал кой-чего из кучи обрезков.

– Да, но ведь сработало. Отлично вышло. Слушай, я сам клуб мучу на юго-востоке Лондона. «Имплоуд» называется.

– Я слышал о нем.

– Да, а мне о «Флюиде» рассказывали.

– Да?

– Да, конечно, еще как. Твой клуб в большом почете, – говорит.

Стоишь себе просто, головой качаешь и даже сказать не можешь, что чувствует эдинбургский гопник, когда чувак, который в Лондоне знаменитым клубом заправляет, говорит, что он о тебе слышал да плюс уважает и все такое.

– Спасибо.

– Слушай, а не хочешь приехать поиграть в Лондоне? Мы, конечно, заплатим прилично и расходы покроем. Проклубим тебя, мало не покажется.

Он еще спрашивает?

Глупо отказываться. Мы обменялись телефонами, дружескими объятиями и деловым рукопожатием. Нормальный пацан. Я сперва сомневался, потому что к чувакам из снобов отношусь с большой осторожностью. Но этот нормальный. Когда ты в таблах, весь этот кал предрассудочный отступает. Просто сдаешь багаж в камеру хранения и начинаешь все по новой.

Тут я заметил кое-кого, и этот кое-кто привлекает меня не меньше, чем лондонские перспективы. Это та пташка, что целовалась со мной, Гудрун и Голли. Ее зовут Эльза, она болтает с друзьями. Я подошел к ней, она признала меня и наградила крепким объятием.

– Привет, дееетка, – широко улыбнулась она.

Она обтаблеченная в кашу до сих пор, говорит, что только что запитала вторую и та как раз начинает вставлять. Я положил руки ей на талию, наслаждаясь текстурой материала, из которого сшит ее топ, и контурами ее тела.

В такой обстановке жизнь, отношения между людьми становятся простыми и незапарными. Как грубо, некрасиво да еще долго и неуклюже прошел бы тот же процесс где-нибудь в пабе или на пьяной вечерине. Мы пошли прогуляться вместе. Моя рука у нее на талии, пальцы теребят пояс джинсов. Сад заканчивается обрывом, и мы смотрим на озеро сквозь кроны деревьев, и горы служат фоном этой картине.

– Прекрасный вид, да? Это замечательная страна. Лучшее место на земле. Мне здесь очень круто.

Она посмотрела на меня, зажгла сигарету и улыбнулась так лениво-рассеянно.

– Я из Берлина, – говорит, – там совсем другое.

Мы сидим и молча смотрим друг на друга, я думаю о прошедшем вечере и понимаю, что это как раз то, что мне нужно: музыка, туса, путешествия, наркота и пара таких вот глаз и губ рядом. Мне здесь нравится, и по поводу Британии ни фига я не шутил – хуевейшая страна. Кто не родился с серебряной ложкой во рту и не готов становиться задротой и жополизом, не может выжить там по закону. Никак. Для начала в Лондон. К тому же Рольф с друзьями приглашали нас поиграть на вечеринке, которую они устраивают в аэропорту в ноябре. Я даже думаю, может, на хуй все, останусь здесь до ноября: подучу язык, сменю обстановку.

Мы с Эльзой пососались немного, потом опять прошлись. Как только станет ясно, что Терри сваливает к Хедре, мы залезем в большую кровать в девчачьей комнате и покувыркаемся. Или даже лучше оставить их здесь, а самому отъехать с Эльзой, когда она будет готова уйти. Из виду я уж ее точно не выпущу. Бывает, что, когда ищешь чего-то большего, чем просто перепихон, можешь нарваться на настоящую удачу.

Когда мы вернулись к дому, там закипала какая-то буча, суета. Голли забрался на крышу и стоит там, еле удерживая равновесие на высоте метров двенадцать.

– СЛЕЗЬ ОТТУДА, ГЭЛЛОУЭЙ, ОБУРЕЛ СОВСЕМ! – разоряется Билли.

Глаза у Голли сумасшедшие, мы все пересрались, будто он уже сверзился. Я рванул в дом и вверх по лестнице. Из светового люка свисает пара ног. Сперва я решил, что это Голли спускается, но Рольф сказал, что это Терри, который застрял, пытаясь за ним подняться. Гудрун ужасно напряглась и расстроилась.

– Он только поцеловал меня и побежал наверх, – испуганно сказала она, – что-то не так?

Сцена, конечно, полный сюр. От Терри мне видно только пузо да ноги, но я слышу, как он орет.

– Спускайся, Энди, спускайся, нахуй, дружище, – умоляет он.

Я побежал вниз, на улицу. Отсюда видна верхняя часть Терри, который машет руками, как гребаная ветряная мельница. Голли сидит на корточках рядом с ним, ноги по обеим сторонам двускатной крыши.

– Пожалуйста… пожалуйста… приедет полиция, соседи вызовут… – плачется Вольфганг.

Поверх всего Марсия орет на него по-немецки, но, чтоб понять о чем, переводчик не нужен.

– Он сказал, что идет в туалет, а сам побежал наверх, – сказала Эльзе Гудрун, которая побежала за мной вниз, – он головой заболел.

– Ты черепицу на крыше поломаешь, – молит Вольфганг.

Тут я заорал что есть мочи:

– Слезай, Гэллоуэй, всеобщее внимание хочешь привлечь, хрен моржовый! Имей совесть, мать твою. Люди нас приютили. Мы на отдыхе! Им это надо?!

Голли что-то ответил, но я не расслышал слов. Потом подошел поближе к льстивому Терри. Вдруг Лоусон схватил его и грубо потянул внутрь дома. Безумное зрелище: безногая хищная тварь затаскивает коротышку в нору, и оба исчезают. Чистый театр, в саду слышны аплодисменты. Я пошел наверх.

Когда я поднялся, Голли уже вовсю ухохатывался, но смех у него какой-то странный. Он расцарапал лицо и порезал руку, когда Терри протаскивал его в люк. Билли рассержен не на шутку, но предпочел вернуться к своей амазонке в полосатом платье.

– Обязательно нужно весь вечер изговнять, – сердито сказал Терри, уводя Хедру в нашу комнату.

Только Гудрун, похоже, осталась к нему благосклонна, на все готова. Он положил голову ей на колени, она поглаживает его волосы.

– К чему все это, куколка? – весело спрашивает он. – В чем смысл?

Мне нечего сказать этому придурку, и я срулил. Маленький ублюдок шибко прикалывается устраивать идиотские спектакли. Неудивительно, что после всего вечеринка сошла на нет. Поэтому, когда Вольфганг и Марсия сказали, что пора сворачиваться, противиться никто не стал. Я с облегчением свалил от Голли, и когда Эльза предложила поехать с ней к Рольфу и Гретхен, уговаривать меня не пришлось.

До Рольфа пешком два шага. Как только мы вошли, он поднял руку и говорит:

– Я спать.

Гретхен пошла за ним, и мы с Эльзой остались в гостиной вдвоем.

– Пойдем в кровать? – спросил я, указывая на комнату, где Рольф предложил нам залечь.

– Только сначала ты кое-что проделаешь…

Музыка меня уже порядком утомила.

– Я бы пропустил… к тому же все пластинки я у Вольфганга оставил.

– Да нет, я про презерватив, резинку, для секса, – объяснила она, и я заржал, как полный идиот.

Повисла неуютная пауза.

– Я свои у Вольфганга оставил, – говорю.

Она сказала, что у Рольфа есть. Я постучал в дверь.

– Рольф, прости за беспокойство, но мне нужны, э, гондоны…

– Возьми здесь… – выдохнул Рольф.

Я зашел тихонько, смотрю, а они фачатся прямо на кровати, даже одеялом не прикрылись. Я отвернулся.

– На тумбочке… – пропыхтел он.

Им, похоже, по барабану, так что я подошел и взял парочку, потом еще один, на всякий пожарный. Я обернулся и метнул быстрый взгляд на Гретхен, которая, налаживаемая Рольфом, наградила меня сонной такой, коварной улыбочкой и едва сподобилась прикрыть ладошкой маленькую грудь. Я отвернулся и быстро ретировался.

В результате той ночью мне понадобился всего один презик, и я так и не кончил. Это все из-за таблеток, у меня от них такое иногда бывает. Пришлось постараться, чтоб успокоиться наконец, но процесс того стоил. В итоге она просто вытолкнула меня из себя.

– Просто обними меня, – сказала она, я послушался, и мы заснули.

После полового крушения разбудила нас Гретхен. Пока она одевалась, я сообразил, что уже, должно быть, довольно поздно. Они с Эльзой стали говорить по-немецки, всего я не понял, но общий смысл в том, что Эльзу, типа, к телефону. Она встала и надела мою футболку.

Я стал ждать, надеясь, что когда она вернется, то залезет обратно ко мне в кровать. Сложно представить себе более сексуальное зрелище, чем едва знакомая пташка в твоей футболке. Я натянул на себя покрывало.

– Мне нужно идти, у меня консультация, – объяснила она.

Вспоминаю, говорила, что учится на архитектора.

– А кто звонил?

– Гудрун. Она у Вольфганга.

– Что там с малышом Голли?

– Странный он, ваш друг, тот маленький. Гудрун сказала, что она хотела с ним остаться, но секса у них не было. Она сказала, что он не захотел с ней секса. Это необычно, она очень привлекательная. Большинство мужчин захотели бы заняться с ней сексом.

– Это точно, – говорю, но по ее реакции понимаю, что сказал не совсем то, что она хотела услышать. Надо было сказать: ну да, но с тобой захотели б еще больше, но сейчас это прозвучало бы говенно. Кроме того, мы прожарились полночи и теперь я понемногу выезжал на отхода. Часть мозга, отвечающая за секс, была уже пресыщена и благополучно отключилась. Теперь мне хотелось выпить по несколько кружек с пацанами.

Она оставила мне свой номер и отбыла в университет. Без нее мне все никак не устроиться, кровать кажется слишком большой и холодной. Я встал и обнаружил, что Рольф с Гретхен тоже ушли. Рольф оставил записку с аккуратно нарисованным планом, как добраться до Вольфганга.

Выйдя на воздух, я решил прогуляться и вывернул из проулка на большой проспект. Снова потеплело, бабье лето без боя не сдастся. Я зашел в большой пригородный торговый центр и нашел булочную. Выпил кофе, съел банан. Ощущая нехватку сахара в организме, я решил подлечиться большим куском шоколадного торта, который так и не доел, – слишком сытно.

Решив, что к дальнейшим прогулкам не готов, я нашел кеб и показал водителю адрес. Он указал мне на противоположную сторону улицы, и тут уж я узнал это место. Я уже пришел, только не тем, бля, путем. Не люблю географию со школы.

Голли у себя, Вольфганг и Марсия ушли по делам, а Терри с Билли отбыли в город. Надо думать, поехали встречаться с Хедрой и этой здоровенькой в платье, которая Билли понравилась.

Мы вышли и молча направились в местный бар. Снова слегка похолодало, и я накинул шерстяной джемпер, который до того был завязан на поясе. Голли надел кенгуруху и накрылся капюшоном. Я дрожу, хотя мне и не холодно. Покупаю две пинты. Мы садимся за столик возле камина.

– А где малышка Гудрун? – спрашиваю.

– Хуй знает.

Смотрю на Голли. Капюшон он так и не снял. Под глазами темные круги, и лицо как будто покрылось пятнами, но только с одной стороны. Сыпь какая-то.

– Такая сексапильная малышка, – говорю, – ну а как там та крупная телка в полосатом платье, за которой Биррелл ходил? Присунул уж, наверное?

Голли выплюнул жевку в огонь. Женщина за стойкой посмотрела на нас с отвращением. Мы немного выделяемся из общей массы: здесь все больше старички, семьи с детьми, красивые парочки.

– А не похуй ли, – раздраженно сказал Голли, сделал большой глоток и снял наконец капюшон.

– Ну что с тобой, – говорю, – ты был с красивой девушкой, ты ей очень понравился. Мы на отдыхе. Что, бля, за проблемы?

Он ничего не сказал, уставился в стол. Мне видна только макушка темно-каштановых неблестящих волос.

– Я не смог… с ней… понимаешь…

– Почему? Она бы вписалась!

Он поднял голову и посмотрел прямо в глаза: