Клей Уэлш Ирвин
Малки едва палочки держит. Но ничего, научится.
Эмми посмотрела на меня и придвинулась, ее волосы чуть не коснулись моей щеки. Ники тоже подошла поближе, ее рука уперлась мне в плечо. Я почувствовал аромат духов и этот безумно свежий девичий запах. В воздухе не осталось кислорода, и уж точно он испарился из моих мозгов. Я подумал, что круто было бы назвать так песню: «Безумно свежий девичий запах». Немного хеви-металлом отдает, правда.
– А откуда взялось это название, «Мухлеж»? – спрашивает Эмми.
Я испугался, что если начну сейчас говорить, то губы мои зашлепают, как старые ворота на ветру. Собравшись с силами, я принялся рассказывать историю о том, как мы с Топси играли в карты в автобусе по дороге на выездной матч «Хартс». Как из-за игры поднялась буча, щелк – и один парень разбил другому нос. Мы как раз искали название, и когда один чувак постарше закричал: «Пиздиться из-за мухлежа смешно», – мы просто посмотрели друг на друга, и дело было решено.
– Я бы послушала вас как-нибудь, – сказала Эмми. – У вас есть запись?
– Ну да.
Тут подошла миссис Харт:
– Давайте-ка за работу, рисунки сами не нарисуются.
Я был так близок к тому, чтобы сказать: приходите ко мне. Ебать! Только представить: Сабрина, Мэгги и Эмми, всех за раз!
Шанс ускользнул вместе со звонком на перемену. Но потом я бы пригласил ее, и, наверное, она скажет да, или нет, или: принеси кассету в школу. Ее подружки не будут торопиться с оценкой, не будут улюлюкать, как некоторые телки, я тоже буду на спокойствии. Если б мне удалось кого-нибудь отпипонить хотя бы раз, тогда бы напряжение спало и я бы стал править миром!
На географии я забил на дельту Ганга, чтобы записать текстовочку для новой песни. География – лучший предмет. Куда поехать, что посмотреть. Когда-нибудь я везде побываю. Но сейчас я в песенном настроении. Я принялся писать про «Безумно свежий девичий запах», но вскоре у меня задымился.
После очередного лирического куплета Макклаймонт меня засек:
– Итак, Карл Юарт, поделись с нами, чем это ты занят.
– Пожалуйста, – я пожимал плечами, – это песня для группы, в которой играю, «Мухлеж». Называется «Нет оценкам». Слова такие: мне не нужно «отлично», «неуд» тоже не нужен, мои друзья обходятся и без оценок… пойми, диплом мне получать в облом…
Раздались смешки, хотя Макклаймонт, надо отдать ему должное, смеялся громче всех.
– Ну что ж, Юарт, я как раз собирался посоветовать, чтобы ты не строил планов стать географом. Но теперь, послушав твои пробы пера, я полагаю, тебе следует посвятить себя песенному жанру.
Тут мы все посмеялись. Макклаймонт нормальный. В первом классе я его ужасно не любил, но когда становишься старше, понимаешь, что он прикольный. Я и на «Тайни» его видал как-то. Хорошо бывает посмеяться на уроке.
Однако после обеда вся моя уверенность испарилась и я почувствовал себя херово: усталый, раздраженный, боялся собственной тени. Дойл глянул на меня в коридоре, и я не понял, чего это он, – то ли мы, типа, друзья, то ли он узнал, что я за «Хартс». Так или иначе, я на его взгляд не ответил. Пиздец какой он жуткий, этот чувак.
Вечером в пятницу я остался дома, смотрел телик, потом записывал музон и играл на гитаре. Когда мама с папой пошли в кино, я позвонил Малки, нашему барабанщику. Я хотел сказать ему, что телочки что-то уже пронюхали, а это верный знак, что о группе идут разговоры. Он прямо весь встрепенулся.
– Эмми Коннор хочет нас послушать, – ахнул он взволнованно.
Потом я сказал ему, что нам придется больше репетировать у него, и он попритих.
То, что в субботу утром я никуда не пошел, вызвало у моих стариков легкие подозрения. Обычно, если я не работал в лавке и не отбывал на выездную игру, я отправлялся в город побродить по пластиночным магазинам. Отец спросил, не хочу ли я сходить с ним на матч «Килмарнок» в Броквилле, но я не вписался. К вечеру, когда он вернулся, я превратился в комок нервов. Они планировали пойти на вечеринку, и как же долго они собирались. Они все еще сердились на меня за то, что не пришел ночевать в четверг. Они не были против, если я оставался в гостях, но я нарушил два правила. Первое – не оставаться в гостях, если утром надо в школу. Второе – я не позвонил им сказать, где я буду. Дурацкое правило, потому что никогда не знаешь, где окажешься, а оказавшись, обычно уже настолько бухой, что и не позвонить.
Мне пришлось пообещать родителям, что я не пойду с пацанами в «Облака» или в город. Я сказал им, что весь вечер буду дома, схожу в «чиппи» за мясным пирогом, маринованным чесноком и бутылкой «Айрн-Брю». Да, потом я выну немного фарша и запихаю туда жареной картошки и так и поужинаю под какой-нибудь фильм ужасов. Да, конечно, я еще, может, возьму маринованное яйцо.
Думаю, они поняли, что я что-то задумал. Наконец они ушли, и я рванул почти сразу за ними, конечно, в «чиппи», но чтобы встретить Сабрину. Сердце у меня забилось, когда пришла первая шестерка и ее в ней не оказалось. Я обломался, потом расслабился, потом снова обломался, потом завелся, потому что почти сразу подошел следующий. Она вышла из автобуса в черном таком жакете. В нем она так круто смотрелась, такая взрослая. И накрашена она по полной. Я оценил, она выглядит как первоклассная телка. В «Облаках» она выглядела совсем по-другому, и уж что-что, а накраситься она умеет.
Я даже слегка припух и на минуту почувствовал себя маленьким мальчиком рядом со взрослой женщиной. Зато теперь она мне очень даже нравится. Мы обнялись и поцеловались накоротке.
Тут до меня дошло, что я у себя на районе и нельзя, чтоб меня с ней увидели, потому что, если Терри засечет ее в таком виде, он ее враз у меня отцапает. Но… хочется, чтоб все видели, все такое, заценили, какая у меня телочка, так что я повел ее к дому.
Потом…
Первый, кого мы встретили, был Биррелл. Он вышел из киоска с «Пинк», рулетами и бутылкой молока.
– Карл! – крикнул он.
– Билли, – кивнул я и выдохнул: – Это Сабрина, да, а это Билли.
Билли улыбнулся и тут проделал нечто безумное и абсолютно обычное одновременно: он коснулся ее руки.
– Привет, Сабрина, – сказал он, – я вроде помню тебя по «Облакам».
Видно, что она немного удивлена, но он так естественно все это сделал.
– Привет, Билли. Как дела?
– Неплохо. Хотелось бы передохнуть после последних выходных, – улыбнулся он, повернувшись ко мне. – «Хибз» продули, Энди Ритчи из Мортона закатил два мяча. Я слышал, «Хартс» тоже обделались. Ты ходил?
– Не-а… я решил взять тайм-аут, как ты говоришь. Может, сходим на каток на неделе, а?
– Да, отлично, зайди за мной, когда соберешься.
– Ладно, увидимся, Билли.
– Покеда, Карл, счастливо, Сабрина.
И он пошел себе по дороге, а я задумался: какого хера я так разнервничался? Держи себя в руках, Юарт, дурило. Билли отлично выступил, а мне стало стыдно. Это убедило меня, какой все-таки Биррелл офигенный чувак. Он может быть занудой, но у него золотое сердце, он всегда по-доброму относится к тем, кто его не донимает. Лучший чувак из всех, что я знаю, не, правда.
Мы пошли дальше по дороге.
– Приятный у тебя друг.
– Да, Билли отличный. Лучший.
– Я не знала, что ты катаешься на коньках.
– Да так, бывает, – немного смутился я.
Я стал похаживать туда с Билли, потому что это самое представительное сборище телок в городе. Туда заходят и богатенькие малышки. Я совсем недавно к нему присоединился, когда врубился, что это и есть его местечко для тайных свиданий. Каток был нашим небольшим секретом от Терри, который бы всех обломал, подмяв все под себя. У меня в голове зрел один планчик: как только мне удастся натянуть там какую-нибудь девчушку, я покажу это место Голли и отдам его во владение нашему нервозному девственнику.
Теперь это уже не случится.
Имейте в виду, на льду я едва стоял, большую часть времени проводил, сидя на жопе, и возвращался промокший насквозь. Биррелл, спортивный гад, давал крутого, и телки заметно впечатлялись его выкрутасами. Он просто садился на скамейку, на полном спокойствии, и влегкую мутил встречи в «Облаках» или «Бустере».
Я забеспокоился, что Сабрина решит, что я шелупонь какая-нибудь, коли живу в спальном районе. Да что там, квартира в Далри – тоже не бог весть какая аристократия. Я все трендел о музыке, заглядывал ей в глаза, чтоб она не заметила граффити на стенах подъезда. Дальше повода для беспокойства не будет, как только она к нам войдет, сразу станет ясно, что мы не оборванцы. Единственное, против чего я бессилен, – это запах ссаки на лестнице. Эти суки Барклаи, наши соседи сверху, просто выпускают собаку, и она бежит по своим делам на пустырь. Но дело в том, что, если дверь в подъезд закрыта, она ссыт, а иногда и срет прямо на лестнице. Когда мы подошли к нашей двери, я вспомнил, что ключ висит у меня на шее на шнурке, как у ребенка, и это такая глупость, такой облом, что мне приходится выуживать его и трясущимися руками вставлять в дверь.
Это так не круто.
Если я не могу вставить ключ в гребаный замок, как же я сумею… все, на хуй.
Все равно дома уже много лучше. Я поставил «Кокни Ребел». Сабрина в восторге от папашиной коллекции пластинок, она никогда столько не видела. Больше восьми тысяч.
– Почти все – мои, – соврал я и сразу пожалел.
Я показал ей свою гитару и несколько песен, которые написал для группы. Мне казалось, она не особо верила моим рассказам, но гитара ее впечатлила.
– А ты сыграешь мне что-нибудь, – спросила она.
– Ну, может, попозже. – Да я буду последним дураком, если стану играть перед ней. – Комбик у меня на ладан дышит, помнишь, я говорил тебе, что коплю на новый.
Мы поставили другую пластинку и уселись на диван. Какое-то время мы целовались, пока я не вспомнил, что Терри рассказывал мне, как он забалтывает телочек. Короче, я спросил ее, занималась ли она любовью, типа, по полной. Она ничего не сказала, только вся притихла.
– Просто если бы согласилась на это, было б здорово. Ну, со мной. Ну, прямо сейчас, – занукал я и постарался закончить на этом, пока не понес полный бред, чушь, ахинею.
Она посмотрела на меня так робко, тихонечко кивнула и улыбнулась.
– Нам тогда надо раздеться, – говорит.
Пиздец. Тут я чуть в штаны не наложил. А она встала с дивана и начала раздеваться, без напряга, как будто проще этого ничего нет на свете! Наверное, так оно и есть, и я задергался: а вдруг она уже тыщу раз так делала, как блядь какая-нибудь сифилитичная, и мой перец загноится или просто отвалится от простого к ней прикосновения.
Похуй. Лучше от трипака помереть, чем сдохнуть девственником.
Я стиснул зубы и дрожащей рукой задернул шторы. Сердце колотится, я еле-еле разделся. Я уж думал, что трясучка не кончится никогда.
Наконец мы оба разделись, и она ни хуя не похожа на телок, которых показывают по телику и в журналах. Сиськи у нее отличные, но кожа такая белая, что кажется холодней мороженого. И с какой стати мы думаем, что телки должны быть загорелые, как в порножурналах. Да и я, заметьте, на Роберта Редфорда совсем не похож. Однако пора приступать. Я обнял ее и удивился, насколько она теплая. Даже трястись перестал. Я еще думал, что, когда дело дойдет до этого, у меня будут проблемы с эрекцией, но мой стоит как следует, по стойке «смирно».
Она с наслаждением смотрит на мой перец, похоже, он ей понравился. А я-то думал, он нравится только мне!
– А можно потрогать? – спрашивает.
Мне остается только кивнуть. Она стала его оттягивать, нежно, но я съежился и напрягся от ее прикосновений, ведь его еще никто не трогал. Потом я расслабился и хоть и нервничал немного, в то же время испытывал наслаждение. Я смотрел на Сабрину и в принципе, наверное, должен был подумать, что она грязная сучка, но на самом деле мне нравится, что она его так приласкала. Но я уже заигрался, я же не хочу кончить прямо на нее, мне нужно туда, мне нужна ее дырка.
Я отстранился, потом приблизился, прижал ее к себе, перец уперся ей в бедро.
– Давай ляжем, – еле прошептал я.
– А может, поиграем еще немного… – спросила она.
– Нет, давай сразу, ложись… – попросил я настойчивей.
Она, как, наверное, и большинство девчонок, насмотрелась голливудских фильмов, хочет, чтоб все было как в кино. Когда знаешь, что делаешь, – это пожалуйста, но если я ее не натяну сейчас же…
Сабрина улыбнулась немного разочарованно, но легла на диван и медленно раздвинула ноги. Про себя я подумал, ну и ну, как же чертовски красива ее мягкая, волосистая пихвочка. Я достал из кармана и натянул резинку, радуясь, что напялил ее до конца без всяких там заминок. И вот я на ней, промеж ног, мой пах уперся в ее, и я попытался проникнуть внутрь. Но лишь поелозил залупой по лобковым волосам, да проскочил мимо, не найдя дырки. Перец стал чахнуть. Мы снова стали сосаться, и у меня снова задымился. Руками я щупал ее сиськи, теребя соски большим и указательным пальцами. Не слишком сильно, но и не слишком мягко, как сказал как-то Терри во дворе сто лет назад. По сиськам я большой спец, сисек было сколько хочешь, даже больше чем достаточно; теперь мне нужна дырка.
Дырка, дырка, ничего, кроме дырки.
Я снова попытался проникнуть внутрь, но только потерся о губы в надежде проскользнуть в смазанную дырищу, но там ничего подобного.
Дырки там нет!
Меня охватила паника… может, она парень из тех, что переменили пол и ей отрезали перец… но вот она берет меня за руку и кладет ее на свой куст.
– Поиграй со мной немножко, – говорит.
Что за хуйня, поиграть с ней? Так мы в больничку тут играем… или, может, она хочет в войнушку поиграть?
Ладно, я потрогал ее, потер пальцами сухую расщелину в надежде нащупать так называемую дырку. Тут-то все и случилось! Я нашел ее гораздо ниже, чем ожидал, почти возле сраки, ебать-колотить! Она такая маленькая, мой перец туда никак не поместится! Я стал совать туда палец, проталкивать, пытаясь ее расширить, но она зажата так плотно, как сомкнутый рот, и я почувствовал, что Сабрина вся напряглась.
– Чуть-чуть повыше, – говорит, – попробуй повыше.
Что опять за хуйня? Почему повыше? При чем здесь дырка? Пиздец, ужас какой-то. Надо было скопить деньжат и пойти к опытным блядям в Лейт или на площадь возле Нью-Тауна. Перец мой все еще твердый, трется о ее бедро. Мы опять стали сосаться, а я все раздрачиваю дырку и думаю о телках из школы, которые мне нравятся. Тут я подумал, может, там сверху есть еще одна дырка, которую я пропустил! Может, она это имеет в виду! В общем, я сделал, как велела, стал тереть повыше, но, ебанись, никакой там дырки нет. Скорее мясистая такая кнопочка, ну я на нее и нажал. И тут она расслабилась, а потом по ней прошла судорога и она застонала…
Вот круто, она завелась не на шутку! Даже укусила меня за плечо.
– Давай… сюда своего малыша…
Ну и любовничек я, думаю, чисто секс-машина, но, ешкин кот, мой малыш не пройдет в твою дырку, куколка, она слишком мала. Может, чувак поменьше, как бедняга Голли… не тут-то было, она схватила мою руку и потянула вниз, и разрази меня гром, если дырка не изменилась полностью! Она теперь такая влажная, широкая, и мой палец с легкостью туда проскальзывает. До меня дошла волна запаха, и я решил, что это ее молофья, или соки, или как там это у них называется. Вот оно! Дурацкая кнопочка наверху открывает дырку! Вот что должны были нам рассказать эти уроды на половом воспитании! Нажать на кнопочку сверху, и дырка откроется. Затолкайте перец в дырку! Всего делов-то!
ПОЧЕМУ ЖЕ ЭТИ СУКИ НЕ СКАЗАЛИ ОБ ЭТОМ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ!!!
Короче, я стал пихать ее потихоньку. Я уже никуда не тороплюсь, теперь-то я знаю, что к чему. Потом я начал входить и выходить, вверх-вниз, но тут перед глазами встала красная дымка, я полетел над Тайникаслом, пошел судорогами, и все это заняло не больше пяти секунд, пока я не начал выстреливать в нее свой заряд, и это просто охуенно.
Ну, на самом деле не так уж это круто, зато какой расслабон!
Охуенно!
Голли, чуваки из школы, девственники гребаные. Ха! Ха!
Но Голли. Бедняга.
И все равно охуенно! Пятнадцать! Несовершеннолетний! Джус Терри? Да он, наверное, пиздит все процентов на девяносто. Сам себя дурачит!
И как это они ходят девственниками. Не то что мы с Билли, мы-то знаем, что почем.
– Круто было, – говорю.
Она обняла меня, как маленького мальчика, но мне чего-то не по себе, мне тревожно чего-то. Я решил написать бедняге Голли в тюрьму. Но чего говорить; не хотелось огорчать тебя там, в тюрьме, малыш, но мы тут с ребятами все отхватили себе по дырочке, и это пиздец как круто!
Мне захотелось одеться и проводить Сабрину домой. Она стала казаться мне толстой, и на лице у нее дурацкое выражение. Трудно даже представить, что я ее только что отпипонил.
– А у тебя раньше было? – спросила она, когда я отодвинулся и стал одеваться.
– Да сто раз, – сказал я таким тоном, чтоб показать, какой это дебильный вопрос. – А ты?
– Нет, это у меня в первый раз… – Она поднялась. После нее осталась капелька крови. Это, наверно, оттого, что у меня такой здоровый перец, что я ее поранил. Она взглянула на диван. – Ну вот я больше и не девственница, – прямо просияла она.
Я посмотрел на свой. На резинке крови нет, ну или совсем чуть-чуть, она даже не красная. Как будто я его окунул в баночку винного уксуса из «чиппи».
Сабрина стала одеваться.
– Ты милый мальчик, Карл. Ты так хорошо за мной ухаживал. В школе все парни такие, им только одно нужно, а ты вот такой замечательный.
Она подошла и обняла меня. Я как-то даже смутился и не знал, что сказать.
Потом она пошла в туалет подмыться. Мне и худо, и круто одновременно, хочется быть другим, и в то же время радостно, что я такой, как есть. Никогда ведь не знаешь, что к лучшему. Если б фачилово было как в фильмах, было б здорово: ни тебе напряжения, ни глупых проколов, ни смущения, ни запахов, ни слизи. Все знают, что делают, и ведут себя как надо. Но я-то думаю, что надо просто стремиться к лучшему. Может, потом и будет поинтересней.
И вот я оделся и посмотрел на себя в зеркало над камином. Тот же я, но пожестче. Даже как будто поросль стала погуще, не пух с жопы на подбородке, скорее нормальные молочно-белые тонкие волоски. Заглянув себе в глаза, я заметил нечто, что не могу объяснить, но раньше этого не было. Говорят, такое случается после первой дырки. Ну да, я теперь скорее мужик, не какой-то дебил маленький.
Я сделал это! Сделал! Сделал!
Теперь нужно выпроводить Сабрину, пока мои родители не вернулись. Она, конечно, хорошая девчонка, но я не хочу, чтоб кто-нибудь думал, что мы гуляем. По-честному, я хочу быть как Терри, фачить разных телок толпами, враз. Не хочу быть привязанным. Терри как-то сказал, что телки – они что пиво: одной кружкой не обойдешься. Я повел ее на автобусную остановку. Она прям вцепилась в меня, и, с одной стороны, я понимаю, что это для нее важный момент, а с другой, хочется, чтоб поскорей пришел ее автобус и я бы остался один и все как следует обдумал.
На углу остановился автобус, и пиздец: из него выходят мои родители. Я отвернулся, но услышал, как маман, подвыпивши, крикнула:
– Карл!
Я неохотно замахал им, а Сабрина спросила:
– Это кто?
– Мои мама и папа.
– У тебя такая красивая мама, мне нравится, как она одета.
Тут я прихуел: как это, мама – красивая? Я промолчал. Смотрю через дорогу, а они… блядь… пиздец… идут к нам, чтобы все испортить…
– Привет, – поздоровалась мама с Сабриной. – Я Мария, мама Карла.
– Сабрина, – робко ответила та.
– Какое красивое имя, – сказала мама и посмотрела на нее с почти что любящей улыбкой.
– А я Дункан, знаю, в это трудно поверить, я ведь мужчина видный, но тем не менее – это мой сынок. – Он пожал ей руку. Вот гад, я, конечно, зарделся. – Мы решили зайти в «чиппи», прихватить что-нибудь поужинать. Вам взять чего-нибудь?
– Сабрине нужно домой, мы просто автобуса ждем.
– Ну что ж, хорошо, не будем вам мешать, – сказал папа, они распрощались и отчалили.
Послышался мамин пьяный хохоток, они завернули за угол, и папан выдал припев из «Suspicious Minds»:
– Не сможем вме-сте жи-ить… с подозренья-ами…
– Ш-ш-ш, Дункан, – засмеялась мама.
Старичье гребаное, так меня опозорить, я уже собрался извиниться перед Сабриной, как она повернулась ко мне и говорит искренне так:
– У тебя такие замечательные родители. Вот бы мне таких.
– Ну да… – говорю.
– Мои тоже хорошие, просто они почти совсем не тусуют.
Подошел ее автобус. Я поцеловал ее и пообещал, что на неделе мы встретимся. Возможно, так оно и будет, никогда ведь не знаешь, кого повстречаешь.
Какая охуенная жизнь!
Я рванул домой весь на взводе, потом подумал, что веду себя как девчонка. Притормозил и пошел спокойно. Нельзя же скакать, как детишки из младшей школы на игровой площадке. Скоро, бля, шестнадцать. Все поймут, что ты пофачился, если будешь на спокойствии. В этом-то весь и прикол: не бегать всем рассказывать, а сделать так, чтоб они сами сообразили. Стать эдаким молчаливым знатоком вопроса. Ведь само фачилово серьезно переоценивают, это точно. В книгах по сексу они еще разные там позы принимают. На фига им это надо, неясно.
Ну, может, еще будет получше. Надеюсь. А вы как считаете, мистер Блэк, о, простите, Пизда с Ушами?
Если будет на то воля Господня, мистер Юарт. В любом случае, как понимаю, вы сделаете из Сабрины честную женщину в крепком христианском браке, освященном святой Пресвитерианской церковью Шотландии?
Как бы не так, Пизда с Ушами. С этого момента я буду фачить все, что движется.
Тут заморосило, я поспешил домой и стал дожидаться родителей с ужином. Надеюсь, они прихватят что-нибудь и для меня. Ладно уж, попробую.
Ну вот я и отстрелялся. Проблема, преследовавшая меня столько времени, разрешена, но Голли забрали, и его еще долго придется дожидаться.
3
Вроде как 90-е: пивная Гитлера
Windows ’90
Мария Юарт скинула туфельку и зарылась пальцами в густой ворс ковра. Шикарная обстановка друзей чем-то напоминала ее собственное жилище. Дом Бирреллов, как и дом Юартов, оснащался на пособия, выданные по сокращению штатов. Деньги эти вселяли уверенность, веру или просто надежду: подвернется что-нибудь, что укрепит их новый статус-кво.
Доминантой интерьеру служило огромное зеркало в позолоченной раме, висящее над камином. Казалось, оно опрокидывает на тебя всю комнату. Мария нашла его слишком большим. Возможно, потому, что она сохранила тщеславие, позволявшее считать, что немолодой возраст и зеркала – так себе сочетание.
Подошла Сандра и прервала ее задумчивость, подлив в бокал вина. Мария восхитилась маникюрным совершенством рук своей подруги, казалось, это руки ребенка.
Дункан и Мария Юарт пришли поужинать и выпить в гости к своим старым друзьям Вулли и Сандре Биррелл. Марии было даже немного совестно, что с тех пор, как они переехали в Бабертон-Мейнс – уже почти три года назад, на район она приехала впервые. Дело в том, что большая часть соседей, с которыми они дружили, постепенно выехали отсюда. И Мария все говорила о людях, которые въехали вместо них, сетовала, что нет у них чувства локтя, что община распалась и теперь это свалка социально неблагополучных элементов. В общем, пропал район.
Она понимала, что эта тема в разговоре напрягала Дункана. Многое изменилось, но Юарты и Бирреллы остались близкими друзьями. Они редко ходили друг к другу в гости парами. Это случалось на Новый год или по особым случаям. Обычно они проводили вместе вечера на выходных, встречаясь в «Тартан-клубе» или каком-нибудь лаунж-баре.
Дункан не мог налюбоваться на ремонт, который Вулли сделал, выкупив квартиру у города. Замена дверей и оконных рам – шаг предсказуемый, но Вулли и Сандра приобрели стиль, который ассоциировался с людьми помоложе. На смену вагонке пришла глазированная штукатурка, деревянную мебель заменили функциональные металлоконструкции, но все это странным образом казалось уместным и вполне подходило Бирреллам.
Вулли тянул с покупкой квартиры до последнего, пока его сопротивление не стало напрасной, безосновательной позой. Арендная плата повысилась, а льготные цены на приобретение съемщиками снизились настолько, что он, как многие уже говорили, обманывал железную дорогу: брал билет и не ехал. В итоге, утомившись от нескрываемых упреков старых соседей, которые хотели отмежеваться от жителей блочных домов более поздней постройки, Вулли нехотя присоединился к празднику новых дверей и стеклопакетов.
Намекали даже, что им с Сандрой лучше было бы переселиться в картонку через дорогу, оставив место в старом крепком доме тем, кто хочет «удержаться на плаву». Вулли нравилось быть неуступчивым и сдерживать натиск, пока на него не насела Сандра, отдав свой голос большинству. Теперь Вулли радовался, что сдался. С тех пор как он решился погрузиться в ремонт с головой и потратить пособие по сокращению на дом и замену окон, Сандра снова стала засыпать без алкоголя и таблеток. Она стала лучше выглядеть. Она набрала в весе, но в ее возрасте ей больше шла полнота, чем бесцветный, измученный вид и худоба. Сандра до сих пор оставалась дамой взвинченной, и теперь основной удар приходился на Вулли. Билли уже давно переехал из дома, остался только Роберт. Ее мальчики… Всю жизнь она ставила их на пьедестал.
Бывало, Вулли становилось тяжело на сердце, когда он видел, что у Дункана и Марии все по-другому. Как они смотрели друг на друга, они до сих пор были друг для друга центром вселенной. Карл всегда был любимым гостем на их празднике, но это был их праздник. Вулли же, со своей стороны, понимал, что его сыновья, только появившись на свет, немедленно заняли его место в сердце Сандры.
Теперь Вулли Биррелл все чаще чувствовал свою бесполезность. Сокращение штатов – это словосочетание значило больше, чем просто потерю работы. Он научился готовить, чтоб кормить Сандру, когда она возвращалась из дома, где подрабатывала прислугой. Но этого было недостаточно. Вулли стал уединяться в собственном мирке, прочность которому придало его второе по важности приобретение – компьютер. И он с огромным удовольствием демонстрировал Дункану возможности машины.
Дункану, как и Вулли, без работы пришлось несладко. Он с большим трудом выкраивал деньги, чтобы выплачивать ипотечный кредит за их маленький домик в Бабертон-Мейнс. Если б Дункану досталась квартира в таком крепком доме, как у Вулли с Сандрой, он бы остался здесь, выкупил ее, сделал бы ремонт. Квартиры в блочных домах никуда не годились. Но бывало жестковато. Карл помогал, у него пошли дела и с клубом, и диджейством, но Дункан не любил, когда мальчик давал им деньги. У него была своя жизнь, свое место в городе. Однако его помощь однажды спасла их от выселения за неуплату. Но эта музыка! Проблема в том, что пластинки, которые он ставит, – это не музыка, в унитаз спустить. А ведь скоро люди снова захотят слушать настоящие вещи.
Это нельзя было назвать настоящей работой, и долго оно не протянется, но, с другой стороны, какую работу можно сегодня считать настоящей? В некотором смысле Вулли и Дункан оба соглашались, что в их сокращении есть и приятные моменты. Старый завод еще боролся за существование, перестроившись в высокотехнологичное предприятие, на котором работала горстка операторов. Парадоксально, но условия заметно ухудшились, а главное, в чем соглашались те немногие из старых мастеров, что остались, работать стало ужасно скучно. Во всей организации сквозило высокомерие и самодовольство, казалось, будто тебя снова отправили в школу.
На кухне Мария помогала Сандре с лазаньей. Матери делили свою тревогу за сыновей. Внешне мир стал много богаче, чем тот, в котором они выросли. Но что-то было утрачено. Стало больше жестокости и грубости, а вот ценности поизвелись. Хуже того, молодые люди, несмотря на их природную порядочность, вынуждены были принимать образ мысли, при котором порок и предательство считались за должное.
Женщины поставили на стол еду, принесли бутылки вина, на что Дункан и Вулли переглянулись и, подбадривая друг друга, прильнули к красным банкам «экспортного». Все сели за стол.
– На этих рейвах, в клубах, везде наркотики, только и слышишь что о наркотиках, – закачала головой Мария.
Сандра сочувственно кивнула.
Дункан слышал уже эту песню. ЛСД и каннабис должны были разрушить мир еще в 60-е, но вот же – всё на месте. Не ЛСД закрывало заводы, шахты, верфи. Не оно разрушало общины. Наркомания казалась скорее симптомом, нежели самой болезнью. Он, конечно, не сказал Марии, но Карл настойчиво предлагал ему попробовать экстази, и соблазн был куда больше, чем он дал понять своему сыну. Может, он еще попробует. Но больше всего Дункана беспокоило то, что он считал низким уровнем современной музыки.
– Это не музыка, чушь какая-то. Они крадут тему и продают ее тем, у кого украли. Воровская тэтчеровская музыка, вот что это такое. Сукины тэтчеровы дети, вот они кто, – ворчал он.
Сандра думала о Билли. Наркотики его не интересовали, но ее малыш зарабатывает на жизнь кулаками. Она не хотела, чтоб он становился профессиональным боксером, но уж слишком больших успехов он добился. Его последний бой показывали по Эс-ти-ви. Сокрушительная победа, сказал комментатор. И все равно она беспокоилась. Невозможно постоянно укладывать соперника, потому что в конце концов тебя самого побьют.
– Даже если наркотики минуют, все равно тревог не оберешься. Вот Билли, например, с его боксом: его же могут убить одним ударом.
– Билли в хорошей форме, и наркотики ему ни к чему, – возразила Мария, – чего еще сегодня желать.
– Да, наверное, – согласилась Сандра, – но я все равно волнуюсь. Один удар…
Она поежилась, поднося ко рту вилку с едой.
– На то они и матери, – весело сказал Вулли Дункану, и Сандра метнула на него ледяной взгляд.
Что это он городит? Он что, не видел его кумира, Мохаммеда Али? Не видел, до чего бокс довел человека?
Мария возмущенно выпрямилась в кресле.
– Слышали, они все собрались в Мюнхен, с малышом Эндрю и… – она опустила глаза и понизила голос, – этим Терри Лоусоном.
– Терри – нормальный парень, – сказал Дункан, – у него теперь новая девушка, вроде даже милая. Я встретил их как-то в городе.
Дункан всегда заступался за Терри. Он, конечно, парнишка жуликоватый, спору нет, но и жизнь его не баловала, а сердце у него доброе.
– Не знаю, – сказала Сандра, – этот Терри бывает дико мерзким.
– Да нет, он как наш Роберт, – вступился Вулли, – вся эта морока с фанатством – всего лишь этап взросления. «Банда Юбилей». «Дикие парни». Команда молодых из Лейта и «Молодые законнички». Теперь вот фанаты. Социальная история. Пацаны взрослеют.
– В этом-то и беда, он растет таким же, как этот Лоусон! Вот на кого он равняется, – выдала Сандра. – Того тоже арестовывали за хулиганство на футболе. Я помню! Отлично помню.
– Сейчас они забирают всех без разбора, Сандра, – успокоил ее Дункан, чувствуя, как злоба закипает у него в груди. – А наш Карл с этим чертовым… идиот чертов, с этим дебильным нацистским салютом в газете. Просто глупые мальчишки выделываются перед друзьями. Они ничего такого не имели в виду. Все они беснуются сверх всякой меры, чтобы отвлечь мысли людей от того, чем это правительство занимается все последние годы, – натурального хулиганства. Хулиганство в здравоохранении, хулиганство в образовании… – Дункан поймал на себе удивленные взгляды Марии и Сандры, послышался Вуллин смешок. – Простите, друзья, чего-то я опять взобрался на свой броневичок, – застенчиво сказал он, – но вот что я хочу сказать, Сандра: твой Рэб – парень необычный, и у него есть голова на плечах. У него хватит ума не впутаться во что-то действительно серьезное.
– Это верно, Сандра, послушай Дункана, – взмолился Вулли.
Сандра и слушать не желала. Она положила вилку.
– У меня два сына: один за деньги бьет людей на ринге, другой занимается тем же на улицах ради удовольствия! Что с вами, мужчины, совсем уже мозги растеряли. – Она всхлипнула и рванула в слезах на кухню.
Мария, поспешив за ней, обернулась и ткнула пальцем в Дункана:
– А твой сын ведет себя как фашист-чернорубашечник! Конечно, у Терри тяжелая жизнь. Но Ивон жила с ним бок о бок и нормальной выросла. А Шина Гэллоуэй, она никогда не сидела в тюрьме, не накачивала себя наркотиками, как ее брат! – Мария поспешила вслед за Сандрой.
Вулли и Дункан закатили глаза.
– Один-ноль в пользу девочек, Вул, – съязвил Дункан.
– Не обращай на нее внимания, – стал извиняться Вулли, – Сандра как увидит Билли на ринге – всегда такая. Сам понимаешь, я тоже волнуюсь, но он-то знает, что делает.
– Мария такая же. Начиталась про Карла всякой чепухи в музыкальной газетенке, он-де употребляет наркотики. Он сказал мне, что это все брехня, что это только ради рекламы, а пишут они то, что хочет слышать публика. Он и до того, как вписался в эту историю с рейвом и таблетками, интересовался расширением сознания. Сейчас-то он отлично выглядит. Я пару раз видел его утром после бессонной ночи – ни тени бодуна. Уж если эти таблетки и убивают, то делают они это просто виртуозно, вот что я тебе скажу. – Дункан кивнул и посмотрел вдаль. – И знаешь что, Вулли, я готов был задушить его собственными руками, когда увидел этот салют в «Рекорд». Понимаешь, Вулли, мой отец в Айшире, он же воевал с этими ублюдками, полноги потерял… ну вот, я туда поехал, и он ничего не сказал, но я-то знаю, что он видел. Мой старик, у него было такое печальное лицо. Это же могло разбить его сердце… – Дункан уже как будто сам был готов заплакать. – Да ладно, – засмеялся он, взял себя в руки и указал на кухню. – Пускай они там слезу пускают. У тебя есть Биллин бой на видео?
– Конечно, – ответил Вулли, беря пульт, – вот, смотри…
На экране замелькала картинка. Суровый, сосредоточенный Билли Биррелл вглядывается в противоположный угол, в Бобби Арчера из Ковентри. Звенит гонг, и он вылетает на ринг.
Билли Биррелл
Холмы
Вот теперь я полетел, хоть и ветер поднялся нешуточный. Я бегу прямо на него, в гору; мой финиш всегда на вершине холма, я приканчиваю дистанцию, как говорит Ронни, всегда всё, как он говорит. Мы поднимаемся на вершину. Мы приканчиваем дистанцию. Мы повышаем выносливость. Всегда мы; и на ринге то же самое. Мы можем ударить сильнее, чем тот парень. Только вот кулаки того парня до Нас не добираются. Ни разу не видел, чтоб Ронни вышел на ринг после гонга или без шлема.
Прости, Рон, но тут ты не прав. На ринге ты всегда один.
Подъем становится круче, и я уже вижу вершину и все препятствия на своем пути. Почти все. На подходе Морган, но я даже не успеваю разглядеть, я прохожу сквозь него, и, думаю, мы оба это понимаем. Как и Бобби Арчер, что остался лежать на обочине позади. Все они – не более чем ступени на пути к Клиффу Куку. Я иду к тебе, Куки, и я тебя отделаю по полной.
Старина Куки, лучший боец Кастом-Хауса. Нравится он мне, наверное, даже больше, чем я могу себе позволить. Но когда мы подойдем друг к другу на ринге, взаимной симпатии не будет и следа. Кто бы ни выиграл, мы выпьем и поболтаем после боя. И правильно, иначе мы никогда больше не скажем друг другу ничего, кроме угроз и оскорблений.
Да нет, скажем. Еще полегчает. В прошлый раз так и было, когда я сделал его, еще будучи любителем. Я запоздал с переходом в профессионалы, но не слишком, Куки. Я опять тебя сделаю.
Склон поднимается, я чувствую напряжение в икрах. Ронни зациклен на ногах: икры ступни. «Лучший удар идет не от сердца, а от пяток, – твердит он, – через все тело к плечу, по руке и прямо в челюсть».
Ронни приучил меня много заниматься физподготовкой. Он считает, что я слишком рассчитываю на решающий выпад. Надо отметить, что усилия мои вполне окупаются.
Кроме того, его беспокоит моя защита: я всегда наступаю, постоянно пересекаю ринг, демонстрирую силу, подкрадываюсь, затравливаю соперника.
Ронни говорит, что, когда я столкнусь с настоящим классом, мне придется временами притормаживать. Я киваю, но сам-то знаю, что я за боец. Если я начну отступать – значит пора завязывать. Я не смогу обороняться. Когда мои рефлексы притупятся и я начну пропускать удары, значит все, я вышел из игры. Потому что настоящее мужество в том, чтобы поставить собственное «эго» на паузу и вовремя остановиться. Самое жалкое зрелище на свете – когда потрепанного старого боксера изводит, как раненого быка, какой-нибудь молодчик, которым он пару лет назад жопу вытер бы.
На вершину и по пологому спуску вниз, к машине. По дороге следить, чтоб не потянуть на спуске какую-нибудь мышцу. Солнце слепит глаза. Когда спуск заканчивается, я финиширую на спринте, выкладываюсь по полной. Ощущения такие, будто табл вставляет. Я остановился, легкие наполнил прохладный воздух. Если Куки попробует сделать то же самое в Кастом-Хаусе или Морган в Порт-Талботе, бродяги просто не дотянут и окочурятся раньше, чем выйдут со мной на ринг. Ронни стирает с меня пот полотенцем и укутывает меня, как будто он роженица, а я его первенец. Мы садимся в машину и едем обратно в клуб.
Ронни вообще молчун. Мне это нравится, потому что мне нужно время, чтобы прийти в себя. Я не люблю, когда голову заполняет дерьмо, пропитавшее современную жизнь. Этот беспредел все соки из тебя выпивает. Настоящие битвы происходят у тебя в голове, поэтому там все должно быть в порядке. И голову можно так же натренировать, как и тело; просто научиться отделять или сразу закапывать весь кал, которым тебя каждый день закидывают.
Соберись.
Сосредоточься.
Не пускай их внутрь. Никогда.
Конечно, можно пойти по легкой дорожке и залиться синькой или жахнуться герычем, как многие вокруг. Они уже давно сдались, лузеры несчастные. Потеряешь гордость, веру в себя – считай, пропал.
Голли, надеюсь, навсегда с этим дерьмом завязал.
