Мышеловка на три персоны Александрова Наталья

Катя отсчитала бригадиру заранее обусловленную сумму, он довольно осклабился и отправился вслед за своим дружным коллективом. Катя закрыла за ним дверь квартиры и повернулась к комоду.

— Ну что, приступим? — проговорила Ирина, выдвигая нижний ящик.

— А может, сначала чаю выпьем? — предложила Катя, тоскливо оглядывая фронт работ. — Мне необходимо снять стресс…

— Вот осмотрим несколько ящиков — и выпьем! — сурово ответила Ирина. — Зря, что ли, мы его сюда волокли?

Катя тяжело вздохнула и опустилась на корточки.

— Начинаем снизу, — скомандовала Ирина, — ты осматриваешь левую сторону, я — правую!

В нижних ящиках комода оказалось огромное количество деревянных колодок для обуви.

— Боже мой, — ужасалась Катерина, — откуда у них эти деревяшки? Насколько я знаю, никто из Мурзикиных никогда не работал сапожником!

— Ну, может быть, где-то достали бесплатно и понемножку возили на дачу, печку топить, — предположила Ирина, — дача у них была?

— Кажется, была, — Катя недоуменно пожала плечами.

— Ну вот видишь — а раз была дача, то была и печка… а на халяву наш человек все что угодно возьмёт…

— Главное, дерево какое хорошее, — сокрушалась Катерина, — не иначе дуб… или даже бук…

— Катька, не отвлекайся, — оборвала её рассуждения Ирина, — так мы здесь трое суток провозимся!

В следующем ящике Катя нашла десятка полтора сапожных щёток и несколько выдавленных тюбиков из-под обувного крема.

— Ты уверена, что никто из них не был сапожником? — поинтересовалась Ирина, заглянув через плечо подруги.

— Я уже ни в чем не уверена, — ответила Катя, засовывая щётки и тюбики обратно в ящик. — Скажи, для чего люди хранят такое барахло?

— Спроси что-нибудь полегче… может, просто руки не доходили все это выбросить…

— Ну да, а потом вынесли на помойку прямо вместе с комодом… а новая жиличка вместо этого комода притащила свой, точно такой же, и тоже набитый барахлом. Хотя по мне, от сапожных щёток и то больше пользы, чем от уставов караульной службы…

Ещё в ящиках комода оказались: чистые бланки квитанций устаревшего образца для оплаты электричества и телефона; огромный пакет новогоднего серпантина; мешок клочковатой серой ваты, пригодной только для утепления окон; пустой докторский саквояж довоенного изготовления; дед-мороз, какого раньше ставили под ёлку, с продранным боком, из которого торчала такая же серая вата; детский набор для выпиливания «юный резчик»; два чудовищных чугунных утюга, какие когда-то нагревали на дровяной плите; две новенькие блестящие галоши фабрики «Красный треугольник», обе левые; один проеденный молью серый валенок; обрезок ржавой водопроводной трубы; вполне исправная мышеловка с кусочком окаменевшего от времени сыра; ещё один валенок, но совершенно другого размера.

Задумчиво глядя на этот валенок, Катя проговорила:

— Почему, интересно, на улице очень часто валяется один сношенный ботинок? Почему-то именно один, пару никогда не выбрасывают!

— Ладно, — сказала Ирина, распрямляясь, — я чувствую, что пора пить чай, а то тебя уже начинают волновать коренные вопросы мироустройства. Это может плохо кончиться!

Катя бурно обрадовалась и побежала на кухню. Однако вскоре выяснилось, что, переселяясь к Ирине, она подъела в доме практически все съестное.

— Чтобы не досталось врагу, — пояснила она виновато, — знаешь, я с трудом все это одолела…

Ирина взглянула на неё с некоторым недоверием.

После ожесточённых поисков Катя нашла пакет чёрствых пряников, грамм триста чернослива и несколько одноразовых пакетиков чая.

— Может, сбегать в магазин? — предложила Катерина.

— Ну уж нет, — Ирина была строга, — попьём что есть и закончим с проклятым комодом! А то это затянется на неопределённый срок. Ты не забыла, что твой муж все ещё в заключении, и от тебя зависит, когда его выпустят на свободу?

Этот аргумент, как всегда, сработал, и Катя со вздохом поставила чайник.

Чай в пакетиках оказался ужасным. Он отдавал одновременно картоном, столярным клеем и лаком для волос.

«Сделан из лучших сортов отборного цейлонского чая, — прочла Ирина на упаковке, — отличается терпким вкусом, нежным ароматом и замечательным тонизирующим эффектом…»

— Может, мы чего-то не понимаем, — проговорила Катя, размачивая в «отборном цейлонском чае» твердокаменный пряник, — может, настоящий чай и должен пахнуть плесневелым картоном?

Во всяком случае, благодаря качеству и количеству продуктов чаепитие не затянулось, и подруги снова приступили к осмотру ящиков.

Этот творческий процесс не принёс ничего нового.

В следующих ящиках обнаружилось: несколько наборов неисправных лыжных креплений; китайский электрический фонарик без батареек и лампочки; фотоаппарат «ФЭД» образца сорокового года прошлого века, без объектива; барашковый воротник от женского пальто, безнадёжно изъеденный молью; рулон поролонового самоклеющегося утеплителя для окон финского производства; неисправный транзисторный приёмник «Спидола» рижского радиозавода «ВЭФ»; стопка чистых почтовых конвертов с цветной картинкой «Свинья — рекордистка белой степной породы»; настольный письменный прибор с мраморной подставкой, на которой было выгравировано: «Ивану Алексеевичу Мурзикину от сослуживцев».

Катя тяжело вздохнула и повернулась к подруге:

— Наверное, все это впустую! Зря только тащили этот дурацкий комод! Теперь его ещё нужно обратно на помойку выволакивать!

— Ты сдаёшься раньше времени, — оборвала её Ирина, — продолжай поиски, мы должны здесь что-то найти, я это чувствую!

Ну да, это ведь была твоя идея, так что теперь ты не хочешь признавать, что она была ошибочной! — раздражённо выкрикнула Катерина. — Надо уметь вовремя признавать свои ошибки!

— Надо доводить каждое дело до конца! — ответила Ирина в том же духе, перерывая содержимое последнего ящика. — Наверняка мы что-то проглядели… ведь тот, кто убил твою соседку, что-то здесь искал…

— Ну да, — с сарказмом проговорила Катя, — не иначе, как он хотел забрать этот подарочный письменный прибор! Одна подставка чего стоит, отличный итальянский мрамор!

Она высоко подняла тяжеленную мраморную безделушку и на мгновение застыла.

— А может быть, в этой подставке и спрятано то, что искал убийца? Давай, разобьём её и посмотрим…

— Вряд ли, — Ирина покачала головой, — ты помнишь, что сказал следователь? Ящики были выдвинуты из комода, полностью выдвинуты! Тот человек смотрел внутри, за ними, а не так как мы — наскоро проглядели содержимое ящиков и сразу успокоились… если бы тайник был в письменном приборе, он просто унёс бы этот прибор с собой…

— Ну да, — усомнилась Катя, — а может быть, он, так же как мы, не знал, где находится тайник, поэтому и осматривал все подряд…

— Во всяком случае, нам тоже придётся полностью вытащить ящики, — сказала Ирина, потянув на себя самый верхний.

— Одно хорошо, — Катя тяжело вздохнула, — мы находимся в собственном доме, и нам никто не помешает в этих поисках.

— Ты хочешь сказать, что нам никого не придётся убивать? — с интересом закончила Ирина мысль подруги.

И в это время в дверь квартиры позвонили.

— Накаркала! — обречённо проговорила Катя, направляясь к двери.

На лестнице стояла честь и совесть подъезда — несгибаемая генеральша Недужная.

— Екатерина Михайловна, — сказала генеральша озабоченно, едва Катя приоткрыла входную дверь, — вы знаете, я проверила у себя, газ нигде не идёт, а этот запах по-прежнему меня преследует. Причём теперь он распространился по всей лестнице.

— Да что вы говорите! — удивлённо протянула Катерина, встав так, чтобы закрыть от любопытной соседки свою прихожую и комод с выдвинутыми ящиками. — А я лично никакого запаха не чувствую!

— Не может быть! Наверное, у вас насморк!

— И чего конкретно вы от меня хотите? — Катя попыталась изобразить несвойственную ей хамскую интонацию. — Чтобы я пошла лечить свой насморк в районную поликлинику? А может быть, это не у меня насморк, а у вас обонятельная галлюцинация!

— Что? — переспросила генеральша.

— Этот запах вам просто мерещится!

— Не может быть, — генеральша пыталась заглянуть за Катю, но та передвинулась, ещё плотнее загородив прихожую.

Ну ладно, я вообще-то шла в магазин, — Недужная сдалась и отступила, что было для неё совершенно не характерно. Она спускалась по лестнице с растерянным видом и думала, нет ли доли правды в словах невоспитанной жены профессора Кряквина, и не начались ли у неё, несгибаемой генеральши Недужной, необратимые возрастные изменения.

Закрыв за соседкой дверь, Катя задумчиво проговорила:

— А ведь она знала Мурзикиных! Вот бы её разговорить! Выяснить, какие у этих милых старичков могли быть страшные тайны! Так сказать, скелеты в шкафу! — И она выразительно посмотрела на старый комод.

— Это мероприятие мы оставим на самый крайний случай, — поёжилась Ирина, — если уж совсем выхода не будет. Больно уж тяжёлый характер у твоей соседки. Одно слово — генеральша! Ладно, пока тяни сильнее ящик!

Катя подняла руку и испуганно вскрикнула.

— Ушиблась? — испугалась Ирина.

— Опоздала! Я опаздываю на свидание к Валику! — Последних слов было не слышно, потому что Катерина метеором проскочила в ванную, чтобы появиться оттуда через пять минут, кое-как умывшись и полностью одетой. Мелькнули в последний раз тюльпаны на блузке, Катька тяжело протопала по коридору, и дверь за ней захлопнулась. От удара покачнулись африканские маски на стенах, упало одно копьё и чучело обезьяны скроило ещё более страшную морду.

Катя вошла в кабинет следователя Килькина и остановилась на пороге. Следователь сегодня был без трубки и без плаща, и не лежала на ею рабочем столе маленькая детская скрипочка, и даже усы сегодня не так бросались в глаза. Но Катя не заметила никакой метаморфозы, она смотрела на человека, который сидел по другую сторону стола.

Этот человек был худ и растрёпан, африканский загар понемногу сходил, и теперь профессор Кряквин выглядел как желтушный больной.

— Валик! — вскрикнула Катя и залилась слезами. — Ты заболел!

— Не волнуйся, Катюша, — ответил профессор, — я здоров.

На самом деле Валентин Петрович выглядел как человек, долго и мучительно выздоравливающий после тяжёлой болезни. Он глядел по сторонам растерянно и вопросительно, изредка потирал лоб и ещё больше ерошил итак давно не чёсанные волосы.

Будь на месте Кати Ирина, она бы сразу поняла, что профессор потихоньку адаптируется, акклиматизируется и вообще привыкает к европейской жизни. Конечно, тюрьма — не сахар, но за долгие месяцы странствий по дикой Африке профессор, несомненно, привык к лишениям. Уже одно то, что он не размахивает топором и не поёт жутких песен, говорит в его пользу.

Но Катя была далека от мысли наблюдать и анализировать. Сердце её сжималось от жалости к мужу.

— Что они сделали с тобой, эти ужасные люди? — вскричала она и грозно уставилась на следователя.

— Свидетельница Дронова, — тотчас отреагировал он, — ведите себя прилично. Я не затем пригласил вас сегодня, чтобы вы устраивали скандал. Побеседуйте с подозреваемым спокойно, убедите его чистосердечно признаться в содеянном. Это поможет ему произвести хорошее впечатление на суд и добиться уменьшения наказания…

Катя его не слушала, она взяла за руки блудного профессора и прижала их к своей обширной груди.

— Катя, — довольно твёрдо произнёс он, — я должен признаться…

— Ну-ка, ну-ка, — оживился Килькин, — слушаем вас внимательно! А ты записывай, Костикова, — он сделал знак практикантке, сидевшей в углу кабинета тихо, как лабораторная мышка.

Но супруги не обратили на его слова никакого внимания.

— Я обманул тебя, я прилетел в Петербург на день раньше, — бормотал профессор, — я должен был так сделать, потому что…

— Потому что ты был не один, — Катерина выпустила его руки и гордо вскинула голову.

— Да-да, я привёз с собой одну женщину, она…

Теперь уже профессор попытался взять Катю за руку.

— Это не просто женщина, это твоя жена! — Катерина вырвала свою руку.

Следователь Килькин удивлённо хрюкнул.

— Откуда ты знаешь? — вскричал профессор.

— Я знаю все, — заявила Катерина, — ты вторично женился при живой жене!

— Если бы я не сделал этого, меня бы принесли в жертву кровавым Богам Западных Болот, — в отчаянии заговорил профессор, — это, знаешь ли, не слишком приятное мероприятие.

— Если бы ты действительно любил меня, ты бы ни за что не согласился! — упёрлась Катерина.

— Да, но жертву запекают на костре, а потом доводят до готовности на медленном огне, равномерно поворачивая и поливая соусом из семи трав! — восклицал её муж.

— Если бы у меня был выбор, я бы предпочла быть приготовленной под этим самым соусом!

— И даже нашпигованной чесноком и кориандром? — трагическим голосом воскликнул профессор.

Катя внимательно поглядела на мужа. Хоть она и любила покушать, но запаха чеснока терпеть не могла. Она в глубине души считала, что чеснок можно использовать только для борьбы с вампирами.

— Дорогой, — воскликнула она, — как я тебя понимаю! Ты был поставлен перед ужасным выбором!

— Я всегда знал, что у моей жены золотое сердце! — вскричал обрадованный профессор.

У которой? — тут же сварливо спросила Катерина, и улыбка сбежала с её лица, как неверное солнышко скрывается за тучами вроде бы в погожий летний денёк. — Какую жену ты имеешь в виду?

— Тебя, конечно, — брякнул простодушный профессор.

— А тогда позволь тебя спросить, за каким чёртом ты притащил сюда свою вторую жену? На кой она тебе тут сдалась? И хотела тебя спросить — ты уже продумал, как мы с твоей новой женой будем делить семейные обязанности? Многоженец несчастный! — выкрикнула Катя на грани истерики.

— Понимаешь, если бы я оставил её там, тогда её бы обязательно принесли в жертву кровавым Богам Западных Болот и нашпиговали чесноком и кориандром! Так они традиционно поступают с женщиной, которую отверг муж. Я не мог этого допустить!

— Валик, — Катерина снова залилась слезами, — я всегда знала, что ты ужасно благородный!

Следователь Килькин, внимательно прислушивающийся к разговору супругов, понял, что беседа пошла по кругу.

— Я извиняюсь, — решительно вклинился он, — но как же будет насчёт чистосердечного признания? Вы бы, Катерина Михайловна, уговорили мужа, а то время дорого…

— Отвали, — рявкнула Катерина, — дай с мужем по-человечески поговорить! Мы с ним так давно не виделись! Вон на скрипочке пока поиграй, если делать нечего! И нечего на меня пялиться, ничего тебе здесь не обломится!

— Ну знаете, — обиделся следователь, — я к вам подошёл по-хорошему, устроил свидание, а если вы такого отношения не понимаете, то я должностную инструкцию нарушать не намерен.

— Ты мне скажи, долго ещё безвинного человека будешь на нарах парить? — вопила Катерина, впавшая в раж.

Ирины не было рядом, чтобы вовремя её приструнить, а профессор остановить свою жену и не пытался. Он только глядел на неё в полном обалдении, потому что никогда раньше и предположить не мог, что его Катя знает такие слова и умеет так громко орать.

— Против него и улик-то никаких нету! — бушевала Катька. — Дураку ясно, что дело дутое! А этот сидит, бумажки перекладывает, — она гневно указала на Килькина, — трубочку покуривает, Мегре несчастный!

Оживившаяся практикантка Костикова показала за спиной Килькина Кате большой палец — дескать, так его, паразита, достал совсем!

— Коломбо недоделанный, — не унималась Катерина, — ещё не удосужился собачку завести!

— Вижу, Катерина Михайловна, что хорошего отношения вы не понимаете, — вздохнул Килькин и сказал вызванному конвоиру:

— В камеру его!

Катя схватила выпавшую из кармана следователя трубку комиссара Мегре и выбросила её в открытую форточку.

Оставшись одна в Катиной квартире, Ирина не стала расслабляться. Она собрала мурзикинское барахло, вываленное из ящиков комода, в большой пластиковый пакет, потому что в прихожей уже невозможно было находиться. После этого Ирина попыталась вытащить верхний ящик комода. Но не тут-то было. Ящик был укреплён намертво. Очевидно, неизвестный мастер специально сделал упор, чтобы тяжеленный дубовый ящик не выпадал в самый неподходящий момент и не калечил хозяев мебели. Ирина тянула ящик на себя, пробовала раскачивать его из стороны в сторону, даже от полного отчаяния пинала комод ногой и употребляла несвойственные ей ненормативные выражения — все было напрасно.

Тогда она взяла себя в руки и исследовала направляющие, по которым ходил ящик. Она обнаружила небольшой дубовый клинышек, который не давал ящику вывалиться наружу. Клин поддался только тогда, когда она решила плюнуть на сохранность мебели и с размаху рубанула африканским топором. Ящик вывалился с ужасающим грохотом, едва не отдавив Ирине ноги. За ним не было ничего видно. Ирина поискала у Катьки фонарик, не нашла и взялась за следующий ящик. С этим дело пошло быстрее — она сразу стукнула по клинышку и успела вовремя отскочить от падающего ящика.

Через некоторое время весь Катин коридор был загромождён ящиками и мешками с мусором. В воздухе висела туча пыли, Ирина была всклокоченная и чумазая, как мальчишка после драки. Однако все её титанические усилия не принесли никакого результата: ни за выдвинутыми ящиками, ни на их задних стенках Ирина не нашла ничего заслуживающего внимания.

«Не надо отчаиваться, — подумала она, оглядывая учинённый в прихожей разгром, — нужно ещё раз подумать, где может быть спрятано… то, что искал убийца. Если, конечно, в этом шкафу действительно что-то спрятано».

У того, кто искал тайник до неё, было одно большое преимущество: он знал, как выглядит то, что нужно найти, большое оно или маленькое, круглое или квадратное, длинное или короткое. Ирине было куда сложнее: она должна была, как сказочный персонаж, «найти то, не знаю что». Но зато у неё было перед предшественником одно ещё большее преимущество: она искала тайник в том самом комоде, который стоял в прихожей Мурзикиных долгие годы, то есть в том самом комоде, где этот тайник был. По крайней мере, Ирина в это верила. А убийца искал тайник в комоде Ирины Сергеевны, в котором никакого тайника и в помине не было. А ведь известно, как трудно найти чёрную кошку в тёмной комнате… особенно в том случае, когда никакой кошки там нет.

«Наверное, не найдя тайник, он очень разочаровался, — подумала Ирина, — разочаровался и разозлился. Поэтому с такой силой ударил неожиданно вернувшуюся хозяйку, что убил её на месте».

Прихожая выглядела так, как будто её совсем недавно захватили и разграбили кочевники одного из племён моей: разбросанные ящики, груды мусора и старого хлама, валяющиеся тут и там африканские безделушки, случайно сорванные со стен в процессе поисков… Ирина тяжело вздохнула и ещё раз обошла вокруг комода. Его задняя стенка выглядела совершенно целой, никаких следов потайной дверки или отодвигающейся доски. Ирина на всякий случай тщательно простукала стенку, но звук везде был совершенно одинаковый — гулкий и звучный, как у африканского сигнального барабана.

Ирина снова зашла спереди и засунула голову внутрь комода. Там было темно и пыльно, пахло старым рассохшимся деревом, плесенью и нафталином. Чтобы как следует осмотреть внутренности комода, она влезла в него ещё глубже и пошарила руками по задней стенке изнутри. Ничего интересного ей не попалось, и она осторожно дала задний ход.

Но не тут-то было: плечи намертво застряли в узком проёме, и протиснуться наружу никак не удавалось. Ирина несколько раз дёрнулась, но теперь не могла двинуться ни назад, ни вперёд.

Она с ужасом поняла, что попала в старый комод, как в огромную мышеловку.

«Главное, не паниковать, — подумала она, — в таких ситуациях паника хуже всего. Даже если я не смогу выбраться своими силами, рано или поздно вернётся Катька и освободит меня».

Правда, Ирина даже приблизительно не представляла, как бестолковая и взбалмошная подруга сумеет вызволить её из комода. Сначала она, разумеется, впадёт в истерику, но потом успокоится, возьмёт себя в руки и постарается помочь. Но как? Разрубит комод одним из африканских ритуальных топоров? Очень рискованно, при этом Ирина может лишиться уха или какой-нибудь ещё более важной части тела, да и вообще, большой вопрос, хватит ли у Катерины для этого сил — комод ведь очень крепкий, из старого дуба, а Катя — далеко не канадский лесоруб. Кроме того, неизвестно, когда вообще она вернётся со свидания с мужем, которое устроил ей влюблённый следователь.

Ирина подумала, что ей придётся провести несколько часов, застряв в комоде, как пробка в бутылочном горлышке, и представила, что подруга, вернувшись домой, застанет её в таком виде…

Это было так унизительно, что она собрала все оставшиеся силы, упёрлась руками в заднюю стенку комода и рванулась назад.

От комода что-то отлетело, Ирина вылетела наружу, как уже упоминавшаяся пробка из бутылки тёплого шампанского, не удержалась на ногах и с грохотом рухнула на пол. При этом в руках у неё оказалась оторвавшаяся от комода доска.

Потирая ушибленную часть тела, но искренне радуясь счастливому освобождению, Ирина поднялась на ноги и оглядела то, что осталось от комода. В общем-то, он не слишком пострадал, умели все-таки делать вещи сто лет назад. От передней стенки оторвалась только одна доска, и под этой доской взгляду Ирины открылась широкая щель, в которой что-то лежало. Ирина запустила в щель руку и вытащила из неё завёрнутый в газету свёрток.

— Ой, а что это ты тут делаешь? — испуганно спросила Катя, увидев ужасающий разгром в прихожей. — Да мне же за месяц теперь не разобраться… Нашла что-нибудь ценное?

— И сама не знаю, — честно призналась Ирина, — вот, смотри…

Она протянула Кате небольшой бумажный свёрток. Катя недоуменно оглядела свёрток со всех сторон и с опаской развернула старую пожелтевшую газету. Тотчас выпал из газеты большой старинный ключ и шлёпнулся на пол.

— Осторожнее ты! — Ирина торопливо подхватила ключ и больше его Кате не давала.

В свёртке ещё был небольшой картонный прямоугольничек. Катькины рыжие невыщипанные брови поползли наверх.

— Что это такое?

— Эх ты, — вздохнула Ирина, — сразу видно, что никогда в учреждении не работала, где нужно отсиживать от звонка до звонка, с восьми утра до пяти вечера с перерывом на обед. Пропуск это, на какое-то предприятие, вон, видишь, написано: НИИ Промстройсбытспецтранс.

— Ой, — вздрогнула Катя, — какое длинное название! Без подготовки не выговорить! Что оно означает?

— Это совершенно неважно, — отмахнулась Ирина, — вот тут смотри, фамилия и фотография.

Пропуск был на имя Туфлина Юрия Петровича, и с фотографии смотрел на подруг молодой ещё человек с неестественно вытаращенными глазами. Впрочем, возможно, так казалось из-за плохого качества снимка.

— Кому понадобилось прятать старый пропуск? — удивлялась Катерина.

— Тому же человеку, который пытался этот пропуск найти, — ответила Ирина, — а возможно, не пропуск ему был нужен, а этот ключ.

— Но мы никогда не узнаем, какую дверь этот ключ открывает, — расстроилась Катя, — и мой Валик…

— Не ной! — прикрикнула Ирина. — Дай подумать.

Она внимательно рассматривала кусок старой газеты, в который был завернут пропуск. Названия не сохранилось, однако в уголке Ирина прочитала дату выпуска газеты — 13 ноября 1999 года. И ещё карандашом там были нацарапаны цифры: 16.15.

— Почти пять лет назад, — протянула Ирина, — тогда все ясно. Кто-то положил это в тайник пять лет назад. А потом уехал или пропал куда-то. А когда вернулся, то, естественно, понятия не имел, что комод в коридоре стоит совсем не тот. Когда он попытался в тайник попасть, его бабка засекла, он с перепугу её ящиком приложил. И тайника никакого в комоде, понятное дело, не нашёл.

— Все ясно, что ничего не ясно, — насмешливо перебила подругу Катя, — кто это такой? Раз он тайник в комоде сделал, значит, имел к этому комоду доступ. Жил он, что ли, в этой квартире пять лет назад? И вообще, Ирка, ты как хочешь, а с меня на сегодня хватит! Времени девятый час, я устала и есть хочу!

Ирина поглядела Кате в глаза и поняла, что сегодня она от неё уже ничего не добьётся.

— Настал момент обратиться к генеральше Недужной, — вздохнула Ирина утром, — уж она-то точно знает, кто тут жил пять лет назад. И самое главное — все помнит. У неё память, как у отдела кадров.

— Легко сказать… — протянула Катя, — как ты это себе представляешь? Просто так к ней не зайдёшь, учитывая наши с ней отношения. И вообще, ты же её видела, знаешь, какой у неё характер…

— А что такого? Придёшь, скажешь, что муж привет передавал.

— Из тюрьмы? — хмыкнула Катерина, — и самое главное: как мне её называть? Гражданка Недужная? Слишком официально. Товарищ генеральша? Вообще глупо. А имени-отчества её никто не знает.

— Как же к ней соседи обращаются? — удивилась Ирина.

А к ней никто и не обращается, — ответила Катя, покосившись на дверь, — это ни к чему, кроме хамства и неприятностей ничего от неё не дождёшься. Она сама ко всем обращается, и на мой взгляд, слишком часто…

В это время дверной звонок негромко задребезжал.

— Ой, — Катерина заметно побледнела, — наверняка это генеральша! Ты видишь, что она за человек? Стоило о ней заговорить — и она тут как тут! Наверняка она умеет мысли читать!

— Да чего ты боишься? — Ирина шагнула к двери, — мы же сами хотели с ней поговорить, так что если это она — это очень удачно… но только мне кажется, что это не генеральша, больно уж звонок скромный!

И действительно, на пороге стояла не генеральша Недужная, а бледное запуганное создание с кожаной сумкой на боку.

— А, это Люся, наш почтальон! — с облегчением узнала вошедшую Катя. — Здравствуйте, Люся! Что принесли?

— Да вот квитанцию за квартплату, — едва слышно прошелестела женщина, — и письмо Валентину Петровичу…

— Люсенька, да зачем же вы поднимались, — огорчилась Катя, — вам же тяжело! Опустили бы в ящик…

— Да мне не трудно, — отозвалась почтальонша, — а письмо какое-то заграничное, важное наверное…

Ерунда, — отмахнулась Катя, — ничего важного… сообщают мужу об очередной международной конференции по вопросам африканских языков, на которую он в любом случае не поедет.

Она протянула женщине десятку, которую та в крайнем смущении спрятала в карман форменной куртки.

— Люся, — Ирина вдруг оживилась, — вот вы-то нам и нужны! Вы ведь всех в этом доме хорошо знаете. Вы наверняка знаете имя и отчество генеральши Недужной!

— Конечно, — почтальонша перевела взгляд на Ирину и уважительно проговорила: — Эпопея Кондратьевна…

— Как? — изумлённо переспросила Ирина.

— Эпопея Кондратьевна, — повторила Люся. Едва за почтальоншей закрылась дверь, подруги переглянулись и дружно расхохотались.

— Вот так живёшь ты, Катька, можно сказать, рядом с человеком, — проговорила Ирина, отсмеявшись, — и ничего о нем не знаешь. Даже самого главного! Не знаешь даже, что зовут твою соседку Эпопеей!

— А вот мне интересно, как её муж называл, — задумалась Катя, — Эпопой? Эпопочкой?

— А я так думаю, что он к ней обращался исключительно по фамилии. Как и она к нему. Она его называла — товарищ Недужный, он её — товарищ Недужная… или в самом крайнем случае — «моя генеральша».

— Ну, во всяком случае, теперь мы знаем, как к ней следует обращаться!

Генеральша, конечно, была дома. Более того, едва Катя прикоснулась к кнопке звонка, она тут же распахнула дверь, как будто стояла прямо возле неё в ожидании гостей.

— Екатерина Михайловна! — проговорила генеральша с неожиданным радушием и даже улыбнулась, продемонстрировав полный рот золотых зубов.

Катя, которую радушный приём соседки несколько насторожил, попятилась, но Ирина перехватила её и подтолкнула в спину.

— Вот, Эпопея Кондратьевна, — начала Катя, смущаясь и робея, — мы с подругой хотели у вас кое-что спросить…

— Вы проходите, проходите, — пригласила их Недужная, — не на лестнице же разговаривать!

Подруги переглянулись и вошли в квартиру суровой генеральши.

— Проходите, проходите! — повторяла та, подталкивая их и умело направляя в сторону кухни.

— Интересно, что ей от нас нужно? — прошептала Катя, покосившись на оживлённую генеральшу. — Она на себя не похожа! Просто как будто подменили человека!

— Это мы сейчас выясним, — так же шёпотом ответила Ирина, — главное, узнать от неё то, что нам нужно!

Втолкнув подруг на кухню и отрезав им путь к отступлению, генеральша уставилась на Катю, как волк на Красную Шапочку и осведомилась:

— Ну как Валентин Петрович?

— Хорошо, — растерянно пробормотала Катя, не ожидавшая такого вопроса, — но мы, вообще-то, хотели у вас спросить…

— А суд скоро будет? — перебила её генеральша.

— Нескоро, — отрезала Катерина, которая быстро пришла в себя, — следствие ещё не закончено, есть много неясных вопросов…

— Чего уж там неясного? — осклабилась генеральша. — Если я его сама видела!

— Я больше не могу здесь находиться, — прошептала Катя, повернувшись к Ирине, — я её сейчас чем-нибудь огрею, чтобы уж сразу Килькин вёл два следствия!

— Мы сюда зачем пришли? — напомнила ей Ирина.

— Эпопея Кондратьевна, — попыталась Катя перехватить инициативу, — вы не помните, у Мурзикиных лет пять назад не гостил родственник или знакомый? Молодой человек по фамилии Туфлин?

— Туфлин? — генеральша, у которой уже вертелся на языке следующий вопрос, задумалась.

— Юрий Петрович, — подсказала ей Ирина.

— Ах, Юрочка! — Недужная засияла, — ну как же! Очень милый молодой человек… встретит на лестнице — обязательно поздоровается, спросит, не нужно ли донести сумки или ещё чем-то помочь…

— А кем он приходился Мурзикиным? — продолжила Катя расспросы.

— Кажется, племянник… — неуверенно ответила генеральша, — он у них прожил несколько месяцев. Потом случился этот скандал… Мария Николаевна так переживала, так переживала!

— Какой скандал? — переспросила Ирина, насторожившаяся, как почуявшая след гончая.

— Ну как же! Юрочку посадили! Он оказался вором-рецидивистом! Такой скандал! Весь дом гудел, как пчелиный улей!

— Скорее как осиное гнездо, — саркастически заметила Ирина.

— У таких приличных людей племянник — рецидивист! — продолжала генеральша, не расслышав её реплики, — хорошо, что я никогда не пускала его к себе домой! Вот я и хотела вас спросить. — Генеральша снова попыталась вернуть себе инициативу, — если Валентина Петровича посадят, что будет с его квартирой?

— В ней поселится африканский шаман со своей семьёй, — мрачно ответила Катерина, — у него восемь жён и сорок человек детей! Как раз сегодня от него письмо пришло, уже вещи собирает!

— Ужас какой! — генеральша побледнела и отступила с занимаемых позиций. Подруги, воспользовавшись её минутной растерянностью, проскочили мимо и выскользнули из квартиры.

На четвёртом этаже снова торчал лысый мужик, на этот раз он утеплял дверь. Увидев подруг, он буркнул что-то вроде приветствия и сделал попытку улыбнуться, при этом оказалось, что верхняя челюсть наполовину состоит из золотых коронок. От улыбки кожа на лбу зашевелилась, и Катя, тихонько охнув, потащила Ирину наверх.

— Слушай, я его боюсь, — шептала она на бегу.