Не отпускай Кобен Харлан
Ваш дом обыскивает целая команда. На них ветровки ФБР.
Я не удивлен. Они ищут оригинальную пленку. В моем доме они ее не найдут. Я закопал ее – где же еще? – в лесу близ старой базы.
– Губернатор и в самом деле звонил мне, – продолжает Мьюз, – но детектив Дюма сейчас попросил юридической поддержки.
– Неприемлемо.
– Что?
– Речь идет о национальной безопасности. То, о чем мы собираемся говорить, имеет высшую степень секретности.
Мьюз смотрит на меня:
– Нап?
Я думаю. Думаю о тех вопросах, что поставил Оги, о том, что должно сохраняться в тайне, о том, кого винить в произошедшем с Лео и как мне докопаться до окончательной истины и покончить с этим раз и навсегда.
Мы стоим в дверях. Группа персонала Мьюз из четырех человек делает вид, что не слушает. Я смотрю на двух агентов. Рокдейл бросает на меня бесстрастный взгляд. Кругер сжимает и разжимает кулаки, злобно поедая меня глазами, будто я только что вывалился из собачьей задницы.
С меня хватит!
Я поворачиваюсь к Мьюз и говорю достаточно громко, чтобы слышала ее группа:
– Пятнадцать лет назад прежняя база ракет «Найк» в Вестбридже стала незаконной секретной тюрьмой, где лишали свободы и допрашивали американских граждан, заподозренных в сотрудничестве с террористами. Несколько ребят, школьников, включая и моего покойного брата-близнеца, засняли на видео ночную посадку на базе вертолета «Блэк хок». Они, – показываю на двух агентов, – хотят заполучить эту пленку от меня. Их коллеги сейчас обыскивают мой дом. Кстати, ее там нет.
Глаза Кругера от потрясения и ярости распахиваются. Он прыгает ко мне, его рука тянется к моему горлу. Я тут должен внести некоторую ясность, Лео. У меня порядочные кулаки. Я много тренировался, я неплохой спортсмен. Но представляю себе, что при нормальных обстоятельствах этот парень вполне способен меня уложить. И как мне объяснить, что происходит потом? Как объяснить, что я двигаюсь достаточно быстро, чтобы отразить его атаку предплечьем? Просто.
Он пытается ухватить меня за горло. За ту часть моего тела, благодаря которой я дышу.
А после вчерашнего вечера, когда я был привязан к столу, что-то первобытное во мне не может допустить такого. Что-то инстинктивное и, может, сверхъестественное будет защищать эту часть моей анатомии, невзирая ни на что.
Проблема в том, что блокировка удара никогда не прекращает атаку. Ты должен нанести ответный удар. Я нижней частью ладони бью Кругера в солнечное сплетение. Удар получается резкий и сильный. Кругер падает на колено, он хватает ртом воздух. Я отскакиваю, подняв кулаки на тот случай, если второй агент захочет присоединиться к драке. Он не хочет. Он потрясенно смотрит на своего поверженного товарища.
– Вы только что ударили федерального чиновника, – говорит мне Рокдейл.
– В самообороне! – кричит Мьюз. – Что с вами такое, ребята?
Он подходит к ней вплотную:
– Ваш человек только что разгласил нашу засекреченную информацию, это противозаконно, в особенности еще и потому, что это ложь.
– Как информация может быть засекречена, если это ложь?! – кричит ему в ответ Мьюз.
Мой телефон снова вибрирует, и я вижу послание от Элли:
Нашла Бет.
Сразу понимаю, что должен быстро выбираться отсюда.
– Послушайте, – начинаю я. – Я прошу прощения, давайте сядем и выясним отношения.
Я направляюсь к Кругеру, чтобы помочь ему подняться. Ему это не нравится, он отталкивает мою руку, но желания драться у него уже нет. Мы идем в кабинет Мьюз, и я веду себя как воплощение миролюбия. У меня есть план, до смешного простой, но иногда именно такие планы бывают лучшими. Когда все садятся, я встаю и говорю:
– Мне, мм… нужно две минуты.
– Что случилось? – спрашивает Мьюз.
– Ничего. – Я напускаю на себя смущенный вид. – Мне нужно воспользоваться туалетом. Сейчас вернусь.
Я не жду разрешения. Я ведь взрослый человек, правда? Выхожу из кабинета Мьюз и иду по коридору. Меня никто не преследует. Впереди мужской туалет, я прохожу мимо, ступаю на лестницу, бегом спускаюсь по ней на цокольный этаж, где перехожу на нечто среднее между бегом и ходьбой.
Менее чем через шестьдесят секунд после выхода из кабинета Мьюз я уже на улице, и расстояние между мной и федеральными агентами увеличивается.
Я звоню Элли, спрашиваю:
– Где Бет?
– На родительской ферме в Фар-Хиллз. По крайней мере, я думаю, что это она. Ты где?
– В Ньюарке.
– Я тебе вышлю адрес. Езды туда не более часа.
Я отключаюсь. Быстро иду по Маркет-стрит. Сворачиваю на Юниверсити-авеню и с помощью новой программы звоню Мауре. Я беспокоюсь, как бы она снова не исчезла в никуда, но она сразу же отвечает на звонок.
– Как дела? – спрашивает Маура.
– Ты где?
– Припарковалась во втором ряду перед офисом прокурора на Маркет-стрит.
– Езжай на восток, сделай правый поворот на Юниверсити-авеню. Нам нужно посетить старого друга.
Глава тридцать вторая
Как только Маура подбирает меня, я отправляю сообщение Мьюз:
Прошу прощения. Все объясню позже.
– Мы куда едем? – спрашивает Маура.
– К Бет.
– Ты ее нашел?
– Элли нашла.
Я ввожу присланный Элли адрес в мою навигационную программу. Программа сообщает, что на дорогу у нас уйдет тридцать восемь минут. Мы выезжаем из города на 78-е шоссе, направляясь на запад.
– Ты понимаешь, как Бет Лэшли связана с этой историей? – спрашивает Маура.
– Они тоже были там в тот вечер, – отвечаю я. – У базы. Рекс, Хэнк и Бет.
– Логично, – кивает Маура. – Значит, у всех нас были основания пуститься в бега.
– Вот только остальные не пустились. По крайней мере, не сразу. Они закончили школу. Поступили в колледжи. Двое из них, Рекс и Бет, не вернулись в Вестбридж. Хэнк… с Хэнком все было иначе. Он каждый день ходил от прежней базы через весь город на железнодорожные пути. Словно проверял маршрут. Словно пытался понять, как Лео и Дайана оказались там. Думаю, теперь мне это ясно. Он в последний раз видел их, как и ты, у базы, когда их застрелили.
– Я не могу сказать, что видела, как их застрелили.
– Я знаю. Но скажем так: Конспиративный клуб находился там в полном составе, не считая тебя – Лео, Дайана, Хэнк, Бет, Рекс. Скажем, они видели прожекторы и слышали выстрелы, потом побежали. Может быть, Хэнк и другие видели, как убили Лео и Дайану. Они, как и ты, перепугались до смерти. На следующий день они узнают, что тела были найдены на другом конце города на железнодорожных путях. У них от этого, наверно, ум за разум зашел.
– Они, вероятно, догадались, что их туда перевезли деятели с базы, – кивает Маура.
– Верно.
– Но они остались в городе. – Маура сворачивает на хайвей. – Значит, мы должны предположить, что Ривз и остальные с базы не знали о Хэнке, Рексе и Бет. Может быть, только Лео и Дайана слишком близко подошли к ограде.
Логично.
– И, судя по реакции Ривза, он и о записи не знал.
– Значит, они считали, что я единственный живой свидетель, – говорит она. – Считали так до недавнего времени.
– И это верно.
– Так что же могло выдать их теперь? Спустя пятнадцать лет.
Я погружаюсь в размышления, и возможный ответ приходит мне в голову. Маура смотрит на меня краем глаза, видит, что меня осенило.
– Что?
– Нашумевший ролик.
– Что за ролик?
– Хэнк якобы обнажался.
Я рассказываю ей про видео и Хэнка, о том, что ролик набрал сотни тысяч просмотров, что люди думали: его смерть – следствие самосуда. Когда я заканчиваю, Маура говорит:
– Так ты, значит, думаешь, что кто-то с базы увидел этот ролик и, может быть, узнал Хэнка, которого видел той ночью?
– Нет, так не очень вяжется, – качаю я головой. – Если бы они видели Хэнка той ночью…
– Они бы опознали его раньше.
Мы все еще не можем нащупать какое-то звено, но я убежден, что объяснение в этом ролике. В течение пятнадцати лет этим троим ничего не угрожает. И вдруг видео с Хэнком на территории близ школы набирает такую кучу просмотров.
Тут есть какая-то связь.
Коричневый знак с изображением облаченного в красное всадника гласит: «Добро пожаловать в Фар-Хиллз». Это не совсем сельская местность. Эта часть округа Сомерсет для богатых, для тех, кто хочет иметь громадный дом на большом участке и не видеть соседей. Я знаю одного живущего здесь филантропа, на его земле три площадки для игры в гольф. Я знаю других людей, которые владеют лошадьми, или выращивают яблоки на сидр, или занимаются какой-либо иной формой того, что можно назвать джентльменским фермерством.
Я снова смотрю на Мауру, и меня переполняет какое-то всеподавляющее чувство. Я беру ее за руку. Маура улыбается мне, ее улыбка пронимает до самых костей, от нее кровь начинает гудеть в ушах, а мои нервы поют. Маура прижимает мою руку к своим губам, целует тыльную сторону ладони.
– Маура…
– Да?
– Если тебе потребуется убежать снова, я с тобой.
– Я тебя не оставлю, Нап. – Она прижимает мои пальцы к своей щеке. – Чтобы ты знал. Останусь ли, уеду, буду жить, умру – но тебя больше не оставлю.
Мы ничего не говорим. Мы все понимаем. Мы уже не тинейджеры, в которых играют гормоны, и не любовники, родившиеся под несчастливой звездой. Мы осторожные воины в шрамах, полученных в сражениях, а потому знаем цену словам. Никаких притворств, никаких утаиваний, никаких игр.
Машина Элли стоит за углом от дома Бет. Мы останавливаемся за ее машиной. Элли и Маура обнимаются. Они не видели друг друга пятнадцать лет, с тех пор как Элли после того вечера в лесу прятала у себя в спальне Мауру. Когда они отпускают друг друга, мы все идем к машине Элли. Она садится на водительское место, я рядом на пассажирское, Маура – сзади. Мы подъезжаем к закрытым воротам, блокирующим въезд.
Элли нажимает кнопку домофона. Никто не отвечает. Она нажимает еще раз.
Я вижу вдалеке белый дом. Он похож на все другие белые загородные дома, какие я видел, – потрясающий и ностальгический, сразу представляешь себе простую, счастливую жизнь под этой крышей. Я выхожу из машины, пытаюсь открыть ворота. Безуспешно.
Нет, я отсюда не уеду ни с чем. Я подхожу к ограде из штакетника, подтягиваюсь, спрыгиваю во двор. Даю знак Элли и Мауре оставаться на месте. До дома ярдов двести по открытой подъездной аллее.
Я подхожу ближе и вижу универсал «вольво» в гараже. Смотрю на номера – мичиганские. Бет живет в городе Энн-Арбор. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы сообразить, что это, вероятно, ее машина.
Я пока не нажимаю кнопку звонка. Если Бет внутри, она уже знает, что мы здесь. Я обхожу дом, заглядывая в окна. Начинаю с задних.
Заглянув в кухонное окно, я вижу Бет. Перед ней на столе почти пустая бутылка виски «Джемисон» и наполовину пустой стакан. На коленях у нее лежит ружье.
Я вижу, как она протягивает дрожащую руку, поднимает стакан. Изучаю ее движения. Они медленные и размеренные. Я уже сказал – бутылка почти пуста, а теперь и стакан почти пуст. Размышляю, как лучше провернуть все это, но опять: я не намерен долго возиться. Подхожу к задней двери, поднимаю ногу и бью чуть выше дверной ручки. Дерево двери подается, как хрупкая зубная щетка. Я не медлю. По инерции вмиг пролетаю несколько футов между дверью и кухонным столом.
Бет замешкалась. Она только начинает поднимать ружье, как я выхватываю его из ее рук, – это не труднее, чем отобрать конфетку у ребенка.
Она несколько мгновений смотрит на меня.
– Привет, Нап.
– Привет, Бет.
– Ну, давай уже кончай с этим, – бормочет она. – Застрели меня.
Глава тридцать третья
Я разряжаю ружье, кидаю его в один угол, патроны в другой. Использую программу Мауры, чтобы позвонить им и сказать: все в порядке, пусть остаются там, где они есть. Бет с вызовом смотрит на меня. Я ставлю стул напротив, теперь мы оба сидим за кухонным столом.
– С какой стати я должен тебя застрелить? – спрашиваю я.
Бет не очень изменилась за прошедшие годы. Я обратил внимание, что женщины из моего класса, которым теперь под тридцать пять, с возрастом лишь похорошели. Не знаю почему, то ли это объясняется зрелостью, то ли уверенностью, то ли чем-то более материальным – посещением фитнес-клубов или подтяжкой кожи на скулах. Я знаю только, что, глядя теперь на Бет, я вполне представляю себе девочку, которая была первой скрипкой в школьном оркестре и получила грант по биологии на вечере выпускников.
– Месть, – невнятно бормочет она.
– Месть за что?
– Чтобы заткнуть нам рты. Скрыть правду. Но это глупо, Нап. За пятнадцать лет мы не сказали ни одного слова. Я никогда ничего не скажу, клянусь тебе.
Не знаю, как вести себя дальше. Сказать, что я здесь вовсе не для того, чтобы ее убить? Заставит ли это ее раскрыться? Или держать в напряжении, чтобы думала: единственный способ остаться живой – это говорить.
– У тебя семья, – начинаю я.
– Два мальчика. Одному восемь, другому шесть.
Бет смотрит на меня с ужасом, она словно трезвеет с каждой секундой. Мне этого не нужно. Мне нужна правда.
– Расскажи мне, что случилось в ту ночь.
– Ты и в самом деле не знаешь?
– Я и в самом деле не знаю.
– Что тебе сказал Лео?
– Ты это о чем?
– Ты в тот день играл в хоккей, верно?
– Верно.
– И перед тем как ты уехал, что сказал тебе Лео?
Этот вопрос удивляет меня. Я пытаюсь мысленно вернуться в тот день. Я в доме. Моя хоккейная сумка собрана. Хоккеист таскает с собой чертову прорву всего: коньки, клюшку, налокотники, наголенные щитки, наплечники, перчатки, нагрудник, ошейник, шлем. Отец в конечном счете составил для меня проверочный список, иначе я приезжал на матч и неизменно говорил что-нибудь вроде: «Я забыл капу».
Где был ты, Лео?
Теперь, возвращаясь к тому дню, я вспоминаю, что тебя не было с нами в прихожей. Когда мы с отцом проверяли по списку, все ли я взял, ты обычно стоял рядом. Потом ты отвозил меня в школу и высаживал у автобуса. Так происходило почти каждый раз.
Мы с отцом проверяли инвентарь по списку. Ты отвозил меня к автобусу.
Но не в тот день. Я уже не помню почему. Но когда мы закончили проверку, отец спросил, где ты. Я, наверное, пожал плечами – не знаю. Потом прошел в нашу спальню – посмотреть, нет ли тебя там. Свет не горел, но ты лежал на верхней койке.
«Ты меня отвезешь?» – спросил я.
«Отец не может тебя отвезти? Я хочу полежать немного», – ответил ты.
И меня отвез отец. Вот так. То были последние слова, которыми мы обменялись. Но тогда мне и в голову ничего такого не пришло. Когда возникла версия о двойном самоубийстве, я на минуту, может, и задумался – не столько над твоими словами, сколько о мрачном настроении, о лежании на койке в темноте, – но не придал этому особого значения. А если и придал, то, как и Оги с его полицейским посещением базы тем вечером, отогнал эту мысль прочь. Я не хотел объяснять твою смерть самоубийством и, должно быть, поэтому заставил себя забыть наш последний разговор. Мы все так устроены. Обращаем внимание лишь на то, что согласуется с нашими представлениями. Мы склонны отвергать то, что нас не устраивает.
– Лео ничего мне не говорил, – отвечаю я теперь Бет.
– Ничего про Дайану? Ничего о его планах на этот вечер?
– Ничего.
Бет наливает немного виски в стакан.
– Ну вот, а я думала, вы были близки.
– Что случилось, Бет?
– Почему это вдруг стало таким важным?
– Не вдруг. Это всегда было важным.
Она поднимает стакан, разглядывает виски.
– Что случилось тогда, Бет?
– Правда тебе не поможет, Нап. Только сделает все еще хуже.
– Мне все равно, – говорю я. – Расскажи.
И она рассказала.
– Я теперь единственная, кто остался в живых? Остальные мертвы. Думаю, мы все пытались как-то реабилитироваться. Рекс стал полицейским. Я – кардиолог, но я по большей части лечу малоимущих. Я открыла клинику, чтобы помогать не слишком обеспеченным людям с болезнями сердца – превентивная медицина, лечение, лекарственное обеспечение, хирургия, если требуется. Люди думают, я такая заботливая и бескорыстная, но на самом деле я делаю добро только потому, что пытаюсь компенсировать то, что сделала тем вечером. – Бет долго молчит, уставившись в стол. Потом продолжает: – Мы все виноваты, но у нас был лидер. Идея принадлежала ему. Он привел план в действие. А остальные – мы были слишком слабы, чтобы сделать что-либо иное, кроме соучастия. В некотором роде это усугубляет нашу вину. Когда мы были подростками, я просто ненавидела подонков. Но знаешь, кого я ненавидела еще больше? – (Я качаю головой.) – Ребят, которые стояли за подонком и с удовольствием наблюдали за его паскудствами. Это были мы.
– И кто же был лидером? – спрашиваю я.
Бет морщится:
– Ты знаешь.
И я знаю. Ты, Лео. Ты был лидером.
– До Лео дошел слух, что Дайана собирается порвать с ним. Она просто ждала, когда этот дурацкий бал останется позади, и с ее стороны это было большой ошибкой. Использовать Лео таким вот образом. Боже мой, я говорю как тинейджер! Так вот, поначалу Лео погрустнел, а потом просто взбесился. Ты знаешь, что твой брат часто баловался наркотиками?
Я чуть киваю.
– Мы все этим грешили, наверное. Но он и в этом лидировал. Лично я думаю, что именно это и вбило клин в отношения между Лео и Дайаной. Лео любил вечеринки. Дайана была дочерью копа, и ей это не нравилось. Как бы то ни было, но Лео разозлился по-настоящему. Он ходил туда-сюда, кричал, что Дайана сука, нужно заставить ее заплатить и все такое. Ты знаешь про Конспиративный клуб?
– Знаю.
– Я, Лео, Рекс, Хэнк и Маура. Он сказал, что Конспиративный клуб отомстит Дайане. Не думаю, что кто-то из нас отнесся к этому серьезно. Мы все собирались встретиться в доме Рекса, но Маура не пришла. Это было странно. Потому что именно она исчезла в ту ночь. Я всегда недоумевала – почему Маура убежала, ведь она не участвовала в этом плане.
Бет опускает голову.
– И что это был за план? – спрашиваю я.
– Каждый имел свое задание. Хэнк достал ЛСД.
Меня это удивляет:
– Вы принимали ЛСД?
– Нет, до той ночи никогда. В этом и состояла часть плана. Хэнк знал кого-то из химического кружка, и ему там приготовили жидкий вариант. За другую часть отвечал Рекс. Он предоставил дом. Мы должны были собраться в его подвале. Мне было велено подсунуть Дайане наркотик.
– ЛСД?
Бет кивает:
– Дайана сама ни за что не стала бы его принимать, но она обожала диетическую колу, и моя роль состояла в том, чтобы подлить ей наркотик туда. Мы все были готовы и ждали, когда Лео отправился за Дайаной.
Я помню, как Оги рассказывал об этом: ему показалось, что Лео на взводе, и Оги хотел бы вернуться в прошлое, чтобы в тот день запретить Дайане выходить из дому.
– И что потом? – спрашиваю я.
– Дайана была слегка насторожена, когда Лео привел ее в подвал к Рексу. Понимаешь, именно поэтому я там и оказалась – еще одно женское лицо. Чтобы она расслабилась. Мы начали с игры в пинг-понг. Посмотрели фильм. И конечно все пили колу. К нашей была подмешана водка. А Дайане подмешали ту бурду, что принес Хэнк. Мы все смеялись, хорошо проводили время, и я почти забыла, зачем мы там собрались. Помню, в какой-то момент я посмотрела на Дайану, а она почти в отключке. Я подумала: может, я слишком много влила ей добавки в колу? Потому что Дайана и в самом деле почти вырубилась. Но все же я решила: ладно, задание выполнено. Все позади.
Бет замолкает, вид у нее потерянный. Я пытаюсь вернуть ее назад к рассказу:
– Но все только начиналось.
– Да, – говорит Бет, – начиналось. – Она смотрит куда-то поверх моего плеча, словно меня нет рядом. И может быть, в этот момент нет и ее. – Не знаю, чья это была идея. Кажется, Рекса. Он работал советником в подростковом лагере. Он нам рассказывал, что ребята по ночам спят так крепко, что иногда ночью ради шутки они уносили спящего вместе с кроватью в лес и там оставляли. Они прятались и начинали хохотать – ждали, когда спящий проснется и они увидят его испуг. Рекс рассказывал нам истории об этом, и они всегда были смешными. Один раз Рекс забрался под кровать и принялся толкать ее снизу, пока парень не проснулся с воплем. В другой раз он засунул руку спящего в теплую воду. От этого парень должен был обмочиться или что-то такое, но парень встал, словно собрался в туалет, и ушел в чащу. И Лео сказал – да, это точно был Лео, – он сказал: «Давайте отнесем Дайану к базе».
Боже, нет…
– В общем, мы так и сделали. Мы все тащили Дайану по той тропе. Я все ждала, что кто-нибудь скажет: «Хватит». Но никто не сказал. За камнями есть полянка, ты ее знаешь. Лео хотел оставить Дайану там, потому что это было их «поцелуйное место». Он все повторял это издевательским тоном: «Поцелуйное место». Потому что Дайана никогда не позволяла ему зайти дальше – так он сам говорил. Ну и мы бросили Дайану там. Да-да, именно так. Бросили, словно мешок с мусором. Я помню, Лео смотрел на нее так… не знаю… словно собирался изнасиловать ее или сделать еще что-нибудь. Но он ничего не сделал. Велел нам спрятаться и подождать. Мы и спрятались. Рекс похихикивал. Хэнк тоже. Но я думаю, они просто нервничали, ждали, как Дайана прореагирует на кислоту. А Лео… он с такой злостью смотрел на нее. Я… я хотела, чтобы все это поскорее закончилось. Тянуло домой. И я сказала: «Может, довольно с нее?» Помню, что я спросила Лео: «Ты уверен, что тебе именно этого хочется?» А у него было такое печальное лицо. Словно… словно он вдруг понял, какую гадость затеял. Я увидела слезу у него на щеке. И я сказала: «Все, Лео, отнесем теперь Дайану домой». Лео кивнул. Он сказал Хэнку и Рексу, чтобы они перестали смеяться. Встал и пошел к Дайане. И тут…
– И что?
– И тут начался настоящий ад, – произносит Бет, слезы текут по ее щекам. – Сначала загорелись эти гигантские прожекторы. Когда они осветили нас, Дайана вдруг вскочила, будто на нее вылили ведро ледяной воды. Она закричала и побежала на них. Лео бросился следом. Рекс, Хэнк и я остались стоять на прежних местах, словно окаменели. Я как сейчас вижу очертания фигуры Дайаны на фоне луча света. Она продолжает кричать. Громче и громче. Начинает срывать с себя одежду. Всю. А потом… Потом я слышу выстрелы. Я вижу… Вижу, как Дайана падает. Лео поворачивается к нам. «Бегите отсюда!» – кричит он. И знаешь, ему не пришлось повторять дважды. Мы побежали. Понеслись сломя голову до самого подвала Рекса. Мы прождали всю ночь в темноте, когда Лео или… Не знаю. Мы все заключили договор. Мы никогда, ни при каких обстоятельствах не скажем никому, что случилось этой ночью. Никогда. Мы сидели там, в подвале, шли часы, а мы все еще надеялись на лучшее. Мы не знали, что случилось. Ни ночью не узнали, ни наутро. Может быть, Дайана в больнице; может, все еще кончится хорошо. А потом… потом мы узнали про Лео и Дайану, про железную дорогу. Эти выродки убили их и выдали все за несчастный случай. Хэнк хотел сказать что-нибудь, обратиться в полицию, но Рекс его остановил. Что мы могли рассказать? Что мы напоили наркотиком дочку шефа полиции, унесли ее в лес, а эти ребята ее застрелили? И вот мы столько лет оставались верны клятве. Мы никогда об этом не говорили. Мы окончили школу. Уехали из города.
Бет продолжает. Теперь она говорит, что живет в страхе и ненавидит себя, свои приступы депрессии, нарушение пищеварения, чувство вины и ужас перед наступающей ночью, ночные кошмары, видение голой Дайаны, сны о ней, попытки предостеречь Дайану в этих снах, догнать и удержать ее, прежде чем она побежит на свет. Бет говорит и говорит, она плачет, молит о прощении, твердит, что заслуживает все те ужасы, которые происходят с ней.
Но я теперь слушаю ее вполуха.
Потому что мысли мои мечутся и ведут по тропе, по которой я никогда не хотел ходить. Помнишь, я говорил, что мы принимаем лишь то, что отвечает нашим представлениям, и отвергаем то, что нас не устраивает. Теперь я пытаюсь не делать этого. Пытаюсь сосредоточиться. Бет предупредила меня. Она сказала, что я не захочу этой правды. Она была права, но в том отношении, которое и представить себе не может. Какая-то часть меня хочет вернуться в прошлое, в тот момент, когда Рейнольдс и Бейтс впервые постучали в мою дверь, – я должен был сразу же сказать им, что я ничего не знаю и пусть все остается как есть. Но сейчас уже слишком поздно. Я не могу отвернуться. И так или иначе, независимо от цены, справедливость восторжествует.
Потому что теперь я знаю. Знаю правду.
Глава тридцать четвертая
– У тебя есть ноутбук? – спрашиваю я у Бет.
Мои слова пугают ее. В последние пять минут ее монолог продолжался без перерыва. Она поднимается, приносит ноутбук, ставит на стол, включает, поворачивает экран ко мне. Я вызываю ее браузер и набираю адрес сайта. Ввожу адрес электронной почты в поле «имя пользователя», а потом пытаюсь угадать пароль. С третьей попытки это получается. Просматриваю контакты, нахожу один с подходящим именем. Переписываю полное имя и номер телефона.
На моем телефоне с десяток пропущенных звонков – от Мьюз, Оги, Элли; может, от ФБР. И эсэмэсок тоже куча. Я просматриваю их. ФБР, вероятно, ищет меня из-за пленки. Копы, конечно, нашли запись с видеокамеры, где я сажусь в желтый «мустанг» у клуба «Красавчик-Супер».
Я игнорирую все.
Начинаю делать звонки по своей программе. Звоню в Вестбриджское отделение полиции, и удача мне улыбается. Звоню на юг. Называю имя и телефон, которые списал с сайта, представляюсь полицейским. Потом звоню лейтенанту Стейси Рейнольдс в Пенсильванию.
– Мне нужна услуга, – говорю я ей.
Рейнольдс слушает, а когда я заканчиваю, она просто отвечает:
– Хорошо, я отправлю видео по электронке через десять минут.
– Спасибо.
Перед тем как отключиться, Рейнольдс спрашивает:
– Ты теперь знаешь, кто заказал Рекса?
Я знаю, но пока молчу. Возможно, я ошибаюсь.
Звоню Оги.
– Вероятно, федералы прослушивают мой телефон, – предупреждает он.
– Не имеет значения, – говорю я. – Я выезжаю туда через несколько минут. Поговорю с ними, когда приеду.
– Что происходит?
Я не знаю, что ответить отцу, столько лет пребывающему в скорби, но решаю: правду. Слишком много лжи было, слишком много тайн.
– Я нашел Бет Лэшли, – сообщаю я.
– Где?
– Она прячется на ферме родителей в Фар-Хиллз.
– Что она сказала?
– Дайана…
В моем голосе слышатся слезы. Бог мой, Лео, что же ты наделал? Когда я в последний раз видел тебя на койке, неужели ты думал о Дайане? Составлял план мести? Почему же ты не открылся мне? Ты мне говорил все, Лео. Почему ты отдалился от меня? Или это моя вина? Я с головой ушел в свои дела – хоккей, школа, Маура – и не замечал твоей боли, не видел, что ты встал на путь саморазрушения?
В этом деле столько виноватых. Неужели я – один из них?
– Что – Дайана? – восклицает Оги.
– Я уезжаю отсюда через несколько минут, – говорю я. – Думаю, лучше, если расскажу вам, глядя в глаза.
– Значит, все настолько плохо. – Оги не спрашивает. Он утверждает.
Я не отвечаю. Не доверяю своему голосу.
– Я буду у себя, – говорит Оги. – Приезжай, когда сможешь.
Когда я вижу Оги, сердце у меня падает.
Я ждал здесь в течение часа. Мне хватает опыта – я не сижу у окна, как Бет. Нашел место в углу гостиной. Отсюда мне видны все входы. Никто не может проскользнуть незамеченным.
