Не отпускай Кобен Харлан
Теперь настала очередь Элли пожимать плечами.
– Я была главой комитета по выпуску ежегодника.
В школе Элли была вся такая аккуратная и правильная, носила свитера и жемчужные сережки, училась на отлично, однако вечно стонала, что завалит контрольную, которую всегда сдавала первой и получала безупречное «А», а потом до конца урока сидела в классе, делая домашнее задание. Она на всякий случай таскала с собой несколько идеально заточенных карандашей, а ее тетрадь неизменно выглядела так, будто Элли – первый день в школе.
– И почему ты теперь даешь его мне? – спрашиваю я.
– Мне нужно показать тебе кое-что.
Я замечаю, что некоторые страницы заложены розовыми стикерами. Элли облизывает палец и перелистывает страницы почти до конца.– Ты никогда не спрашивал себя, как мы обошлись с Лео и Дайаной?
– Как обошлись?
– В ежегоднике. Комитет разделился. Оставить ли их фотографии на обычных местах, в алфавитном порядке, со всем классом, как и фото любого другого выпускника. Или расположить их в специальном разделе типа некролога, в конце.
Я отпиваю воды.
– Вы и в самом деле спорили об этом?
– Ты, вероятно, не помнишь – мы тогда не знали друг друга настолько хорошо, – но я спросила тебя, что ты об этом думаешь.
– Помню.
Я тогда рыкнул на нее, сказал, что мне все равно, хотя выразился, вероятно, более красочно. Лео умер. Мне было плевать, как будет выглядеть выпускной альбом.
– В конце концов комитет решил извлечь их из общего списка и создать некролог. Секретарь класса… Ты помнишь Синди Монро?
– Да.
– Она иногда бывала просто анальником.
– Хочешь сказать – геморроем?
– Разве анальник значит не то же самое? – Элли подается вперед. – Как бы то ни было, Синди Монро напомнила нам, что, технически говоря, главные страницы были отданы выпускникам.
– А Лео и Дайана умерли до выпуска.
– Да.
– Элли…
– Что?
– Мы можем теперь перейти к сути?
– Два сэндвича с проколотой глазуньей, – говорит Банни и ставит перед нами тарелки. – Приятного аппетита!
От сэндвичей поднимается аромат, который попадает в ноздри, теребит желудок. Я тянусь к сэндвичу, аккуратно беру его обеими руками, откусываю. Желток начинает растекаться по хлебу.
Амброзия. Манна. Божественный нектар. Выбирай термины сам.
– Не хочу погубить твой завтрак, – произносит Элли.
– Элли…
– Отлично. – Она открывает ежегодник на странице, которая почти в самом конце.
И я вижу тебя, Лео.
На тебе моя поношенная спортивная куртка, потому что, хотя мы и близнецы, я всегда был крупнее. Кажется, я купил эту куртку в восьмом классе. Галстук отцовский. Узлы ты категорически не умел завязывать. Тебе галстуки всегда завязывал отец, делая это с изяществом. Кто-то попытался уложить твои непокорные волосы, но они плохо слушались. Ты улыбаешься, Лео, и я не могу удержаться, улыбаюсь тебе в ответ.
Я не первый, кто преждевременно теряет брата или сестру. И не первый, кто теряет брата-близнеца. Твоя смерть стала катастрофой, но моя жизнь на этом не кончилась. Я восстановился. Вернулся в школу через две недели после той ночи. И даже участвовал в хоккейном матче в следующую субботу против «Моррис Ноллс» – это пошло мне на пользу, хотя, вероятно, играл я с чрезмерной яростью. Получил десятиминутное удаление за то, что чуть не вмял в стекло одного из команды противников. Тебе бы это понравилось. Я, конечно, был слишком мрачен в школе. Несколько недель все относились ко мне с повышенным вниманием. Когда у меня снизились отметки по истории, я помню, миссис Фридман по-доброму, но твердо сказала мне, что твоя смерть меня не оправдывает. Она была права. Жизнь продолжается, как ей и следует, хотя она и стала кошмаром. Когда ты скорбишь, у тебя, по крайней мере, есть что-то. А когда скорбь утихает, что остается? Ты продолжаешь жить дальше, но я жить дальше не хотел.
Оги говорит, что я поэтому одержим подробностями и не хочу принимать то, что очевидно другим.
Я смотрю на твое лицо. Когда я начинаю говорить, голос мой звучит странновато:
– Почему ты мне это показываешь?
– Ты посмотри на лацкан Лео.
Элли протягивает руку над столом и показывает пальцем на маленькую серебряную булавку. Я снова улыбаюсь.
– Скрещенные «К», – говорю я.
– Скрещенные «К»?
Я все еще улыбаюсь, вспоминая твое глупое увлечение.
– Это называлось Конспиративным клубом.
– В вестбриджской школе не было Конспиративного клуба.
– Да, официально не было. Предполагалось, что это нечто вроде тайного общества.
– Значит, ты об этом знаешь?
– Конечно.
Элли берет в руки ежегодник. Открывает на одной из страниц в начале и поворачивает ко мне. Я вижу свою фотографию.
Поза напряженная, улыбка натянутая. Бог ты мой, я похож на фаллоимитатор! Элли показывает на мой пустой лацкан.
– Я не входил в клуб.
– А кто входил?
– Я же говорю – предполагалось, что это тайное общество. Никто не должен был знать. Организовали такую дурацкую группу ботаников-единомышленников…
Я замолкаю, когда она снова принимается переворачивать страницы.
Я вижу фото Рекса Кантона. У него стрижка ежиком и щербатая улыбка. Голова чуть наклонена набок, словно кто-то его удивил.
– Вот я о чем, – начинает Элли. – Когда ты назвал Рекса, я первым делом нашла его в ежегоднике. И увидела вот это.
Она показывает на крохотный значок «КК» на его лацкане.
– Ты знал, что он состоял в клубе?
– Но я и не спрашивал, – качаю я головой. – Я же тебе сказал – предполагалось, что это маленькое тайное общество. Я не особо этим интересовался.
– А других членов ты знаешь?
– Они не должны были говорить об этом, но… – Я встречаюсь с ней взглядом. – А Маура есть в альбоме?
– Нет. Когда она перевелась, мы изъяли ее фотографию. Она была членом клуба?..
Я киваю. Маура приехала в Вестбридж к концу предпоследнего года учебы. Она была для нас загадкой – высокомерная суперсексапильная девица, которая, казалось, не проявляет ни малейшего интереса к школьным обычаям. На уик-энды она ездила на Манхэттен. С рюкзаком путешествовала по всей Европе. Она была непонятная, таинственная, и ее влекли опасности. В общем, девицы подобного типа встречаются со студентами колледжей и преподавателями. Мы все были для нее слишком провинциальными. Как тебе удалось с ней подружиться, Лео? Ты мне никогда не говорил. Помню, я как-то пришел домой, а вы вдвоем делали домашнее задание за кухонным столом. Я глазам своим не поверил. Ты с Маурой Уэллс!
– Я… мм… посмотрела фото Дайаны, – произносит Элли.
У нее перехватывает горло. Элли со второго класса начальной школы была лучшей подругой Дайаны. Наша дружба с Элли завязалась и на этом – на общей скорби. Я потерял тебя, Лео. Она – Дайану.
– У Дайаны нет булавки. Я думаю, она сказала бы мне о клубе, если бы состояла в нем.
– Она бы не стала вступать в клуб, – возражаю я. – Разве что присоединилась, когда начала встречаться с Лео.
– Ну хорошо, так что это за Конспиративный клуб? – Элли принимается за свой сэндвич.
– У тебя будет несколько минут, когда мы позавтракаем?
– Да.
– Тогда давай прогуляемся. Это облегчит объяснение.
Элли кусает сэндвич, желток стекает ей на руки, она вытирает ладони и лицо.
– Ты думаешь, есть какая-то связь между этим и…
– Тем, что случилось с Лео и Дайаной? Может быть. А ты что думаешь?
Элли берет вилку и размазывает желток.
– Я всегда думала, что их смерть – несчастный случай. – Она смотрит на меня. – Считала, что иные твои гипотезы… маловероятны.
– Ты мне никогда этого не говорила.
Элли пожимает плечами:
– А еще я думала, что тебе лучше иметь союзника, чем кого-то, кто будет тебе твердить, что ты рехнулся.
Я не знаю толком, как реагировать на это, а поэтому просто говорю:
– Спасибо.
– Но теперь… – Элли морщится, погружаясь в размышления.
– Что теперь?
– Мы знаем судьбу по меньшей мере трех членов клуба.
– Лео и Рекс мертвы, – киваю я.
– А Маура, исчезнувшая пятнадцать лет назад, оказалась на месте убийства Рекса.
– А кроме того, – добавляю я, – Дайана могла стать членом клуба после того, как сделали снимок.
– Это означает, что мертвы уже трое. В любом случае… ну, я бы сказала, самонадеянно считать, что их судьбы никак не связаны.
Я беру сэндвич, кусаю еще раз, опустив глаза, но чувствую: Элли смотрит на меня.
– Нап?
– Что?
– Я просмотрела весь альбом с увеличительным стеклом. Проверила все лацканы на предмет этой булавки.
– Нашла еще кого-то? – спрашиваю я.
– Еще двоих, – кивает Элли.
Еще два наших одноклассника носили булавку.
Глава восьмая
Мы идем по старой тропке за средней школой Бенджамина Франклина. Когда мы учились, эта дорожка называлась Тропинка, или Тропа. Оригинально, правда?
– Не могу поверить, что Тропинка еще здесь, – улыбается Элли.
– Ты ходила сюда? – вскидываю я бровь.
– Я? Никогда. Это дорожка для безбашенных.
– Безбашенных?
– Я не хотела говорить «плохих» или «хулиганистых». – Элли притрагивается пальцами к моей руке. – Ты сюда ходил, да?
– В основном в выпускном классе.
– Алкоголь? Наркотики? Секс?
– В одном флаконе, – отвечаю я. А потом с грустной улыбкой добавляю кое-что – никому другому я бы это не сказал: – Но алкоголь и наркотики меня особо не интересовали.
– Маура…
Подтверждения не требуется.
Лесок за средней школой был тем местом, куда ребята ходили покурить, выпить, уколоться или заняться сексом. В каждом городке есть такое место. Внешне Вестбридж ничем от них не отличается. Мы начинаем подниматься по склону холма. Лесок обдувается ветром и вытянут в длину, нельзя сказать, что он широк. Чувствуешь себя так, будто ушел на много миль от цивилизации, а на самом деле ты всего в нескольких сотнях ярдов от городской улицы.
– Городской поцелуйник, – говорит Элли.
– Да.
– И даже больше…
Нет нужды отвечать. Мне не нравится, что я здесь. Не заходил сюда после той ночи, Лео. И дело не в тебе. Не совсем в тебе. Ты погиб на железнодорожных путях в другой части города. Вестбридж довольно большой. У нас тридцать тысяч жителей. Шесть начальных школ, две средние и одна старшая. Город занимает площадь почти пятнадцать квадратных миль. Чтобы доехать отсюда до того места, где погибли вы с Дайаной, мне нужно не меньше десяти минут, да и то если попаду в «зеленую волну».
Этот лесок напоминает мне о Мауре. Напоминает о том, что я пережил с ней. Напоминает о том, что ни с кем другим после нее – о да, я понимаю, как это звучит, – я ничего подобного не чувствовал.
Я говорю о физических ощущениях?
Да.
Назови меня свиньей, мне все равно. Моя единственная защита в уверенности: физическое переплетено с эмоциональным, ведь смешные сексуальные высоты, достигнутые восемнадцатилетним парнем, заключались не в технике, не в новизне, не в экспериментаторстве, не в ностальгии, но в чем-то более глубоком и сложном.
Но я к тому же человек достаточно искушенный, чтобы согласиться с тем, будто все это полная ерунда.
– Я толком не знала Мауру, – говорит Элли. – Она приехала – когда? – к концу предпоследнего года?
– Да, в то лето.
– Я ее типа побаивалась.
Я киваю. Как я уже сказал, Элли была отличницей. В том альбоме есть фотография, на которой мы вместе с Элли, – потому что нас назвали: «Наиболее вероятные претенденты на успех». Смешно? Нет. До того как сфотографироваться, мы почти не знали друг друга, но я всегда считал, что Элли – маленькая зануда. Что у нас может быть общего? Я, вероятно, смог бы составить в уме этапы становления нашей с Элли дружбы, после того как был сделан этот снимок: мы сблизились, потеряв Лео и Дайану; поддерживали дружеские отношения, когда она уехала в Принстонский университет, а я остался дома… Короче, все эти дела. Но вот так чтобы с ходу – нет, подробностей я не помню, не могу сказать, что мы увидели друг в друге, кроме скорби, огороженной дорожными знаками. Я просто благодарен ей.
– Она казалась старше нас, – говорит Элли. – Это я о Мауре. Более опытной. Ну, не знаю… сексуальной.
Мне трудно с этим спорить.
– Знаешь, у некоторых девчонок просто есть это. Будто все, что они делают, нравится тебе или нет, имеет второй смысл. Это, наверное, звучит сексистски?
– Немного.
– Но ты меня понимаешь.
– Да, хорошо понимаю.
– Двумя другими членами Конспиративного клуба были Бет Лэшли и Хэнк Страуд. Ты их помнишь?
Я их помню.
– Они дружили с Лео. Ты их знала?
– Хэнк был математическим гением, – говорит Элли. – Я помню его на уроках математики в девятом классе, а потом для него составили специальную программу. Он, кажется, поступил в Массачусетский технологический.
– Да, – отвечаю я.
Интонация Элли становится мрачной:
– Ты знаешь, что с ним случилось?
– Кое-что. В последний раз, когда я о нем слышал, он был в городе. Он играет в стритбол у стадиона.
– Я его видела – когда? – шесть месяцев назад. У вокзала, – трясет головой Элли. – Болтает сам с собой, заговаривается. Это ужасно. Такая грустная история, правда?
– Да.
– Давай-ка перечислим членов клуба. – Элли останавливается, прислоняется к дереву. – Допустим, Дайана тоже вступила в его ряды.
– Допустим, – отвечаю я.
– Значит, у нас есть шесть членов: Лео, Дайана, Маура, Рекс, Хэнк и Бет.
Я иду дальше. Элли догоняет меня, продолжая говорить:
– Лео мертв. Дайана мертва. Рекс мертв. Маура пропала. Хэнк, ну, Хэнк… как мы его назовем? Бездомный?
– Нет, – говорю я. – Он амбулаторный больной в «Эссекс-Пайнс».
– Значит, он – душевнобольной?
– Скажем так.
– Остается Бет.
– Что ты о ней знаешь?
– Ничего. Уехала учиться в колледж и не вернулась. Я координатор нашего выпуска, поэтому пыталась ее найти, получить адрес электронной почты, ну, пригласить на встречи одноклассников. Ничего.
– А ее родители?
– Последнее, что я о них слышала, – они переехали во Флориду. Я и им написала, но они не ответили.
Хэнк и Бет. Нужно поговорить с ними. А что им сказать?
– Мы куда идем, Нап?
– Недалеко, – отвечаю я.
Я хочу кое-что показать ей, а может, хочу увидеть сам. Я посещаю старых призраков. Воздух наполнен запахом сосновых шишек. Время от времени нам попадаются разбитые бутылки или пустые пачки из-под сигарет.
Мы уже совсем рядом. Я знаю: это мое воображение, но воздух вдруг словно замирает. Ощущение такое, будто здесь кто-то есть, наблюдает за нами, затаив дыхание. Я останавливаюсь у дерева, провожу рукой по коре. Нащупываю старый ржавый гвоздь. Перехожу к следующему дереву, провожу рукой – еще один ржавый гвоздь. Я думаю.
– Что? – недоумевает Элли.
– Я сюда никогда не приходил.
– Почему?
– Доступ сюда был закрыт. Эти гвозди… Тут всюду висели знаки.
– Типа «Проход воспрещен»?
– На знаках было написано: «Запретная зона» – надписи большими красными буквами, – говорю я. – А под ними множество пугающих маленьких буковок, сообщающих, что место закрыто в соответствии с каким-то законом под номером «та-та-та» и все может быть конфисковано, фотографировать запрещено, вы будете обысканы, бла-бла-бла. Заканчивалось все следующими словами, напечатанными курсивом: «Разрешено применение летального воздействия».
– Так и было написано? Про летальное воздействие?
Я киваю.
– У тебя хорошая память, – отмечает она.
Я улыбаюсь:
– Маура украла один из знаков и повесила у себя в спальне.
– Шутишь.
Я пожимаю плечами.
– Ты любил плохих девочек! – Элли подталкивает меня плечом.
– Может быть.
– И до сих пор любишь. В этом-то и проблема.
Мы идем дальше. Странное ощущение – быть там, где висели запрещающие знаки, словно какое-то невидимое силовое поле наконец исчезло и позволило двигаться вперед. Через пятьдесят ярдов видим остатки колючей проволоки. А когда подходим ближе, становятся видны руины сооружений, торчащие над подлеском и зарослями.
– Я в одиннадцатом классе писала доклад об этом, – вспоминает Элли.
– О чем?
– Ты ведь знаешь, что здесь находилось?
Я знаю, но хочу, чтобы она сама мне сказала.
– База ракет «Найк», – говорит она. – Многие в это не верят, но так оно и было. Во время холодной войны – я говорю о пятидесятых годах – армия прятала эти базы в таких городках, как наш. Их открывали на фермах или в лесах вроде этого. Люди думали, что это сплетни, но база здесь была.
В воздухе тишина. Мы подходим ближе. Я вижу то, что прежде, вероятно, было казармами. Пытаюсь представить себе солдат, машины, стартовые площадки.
– Отсюда могли запускать сорокафутовые ракеты «Найк» с ядерными боеголовками. – Элли прикладывает ладонь козырьком ко лбу и смотрит, словно все еще может видеть их. – Это место, вероятно, всего в сотне ярдов от дома Карлино на Даунинг-роуд. «Найки», как предполагалось, должны защищать Нью-Йорк от советских ракет или бомбардировщиков.
Я с удовольствием слушаю это напоминание.
– Ты знаешь, когда отказались от программы «Найк»? – спрашиваю я.
– В начале семидесятых, кажется.
– Эту закрыли в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, – киваю я.
– За четверть века до того, как мы были школьниками.
– Верно.
– И что?
– А то, что большинство людей, если ты спросишь старожилов, скажет тебе: если базы были секретными, то этот секрет был самым плохо охраняемым в Нью-Джерси. Все знали об этой базе. Один человек говорил, что одну ракету протащили на параде в День независимости. Я не знаю, правда это или нет.
Мы идем дальше. Я хочу проникнуть на территорию базы – не знаю почему, – но ржавая ограда все еще крепка, как старый солдат, отказывающийся уходить на покой. Мы стоим и смотрим сквозь сетку.
– База «найков» в Ливингстоне, – произносит Элли. – Там теперь парк. Для художников. Прежние казармы переделали в студии. База в Восточном Ганновере была снесена, и на этом месте развернули жилищное строительство. Есть еще одна база в Санди-Хук, где можно совершить экскурсию, посвященную холодной войне.
Мы подаемся вперед. Лес абсолютно недвижим. Молчат птицы. Не шуршат листья. Прошлое не просто умерло. То, что случилось здесь, все еще витает над этой землей. Иногда нечто подобное можно почувствовать, когда посещаешь древние руины или старые имения. Или когда ты один в таком вот лесу. Отзвуки еле слышны, они замирают, но полной тишины нет.
– И что же случилось с этой базой после ее закрытия? – спрашивает Элли.
– Именно это и хотел узнать Конспиративный клуб.
Глава девятая
Мы возвращаемся к машине Элли. Она останавливается у водительской дверцы, обхватывает мои щеки ладонями. Это материнское прикосновение, я такое испытываю только с Элли, хоть это и звучит странно. Она с искренней озабоченностью смотрит на меня.
– Не знаю даже, что тебе сказать, Нап.
– Все в порядке.
– Может быть, это лучше всего для тебя.
– То есть как?
– Не хочу, чтобы это звучало мелодраматично, но призраки прошлого из той ночи все еще держат тебя. Может быть, знание правды освободит их.
Я киваю и закрываю ее дверцу. Провожаю взглядом ее машину. Когда иду к своей, звонит мой мобильник. Это Рейнольдс.
– Как ты узнал? – спрашивает она.
Я молчу.
– В трех других случаях полицейский Рекс Кантон останавливал пьяных водителей на том же месте.
Читать бесплатно другие книги:
