Не отпускай Кобен Харлан
– Лейтенант Рейнольдс.
– Да.
– Вас ждет вызов по третьей линии.
Высокая женщина выходит. Рейнольдс, нахмурившись, смотрит на меня. Она прикладывает палец к губам, показывая, что я должен помалкивать, нажимает кнопку спикерфона.
– Рейнольдс, – произносит она.
Отзывается мужской голос:
– Стейси?
– Да.
– Какого черты ты делаешь в офисе Саймона Фрейзера, Стейси?
– Я работаю по делу, капитан.
– И что это за дело?
– Убийство полицейского Рекса Кантона.
– Которое было передано в округ, и потому мы теперь его не расследуем.
Я этого не знал.
– Я прорабатываю новую версию, – отвечает ему Рейнольдс.
– Нет, Стейси, ты не версию прорабатываешь. Ты беспокоишь известного гражданина, который дружит по меньшей мере с двумя местными судьями. Оба судьи позвонили мне и сообщили, что один из моих лейтенантов не дает покоя практикующему адвокату, который уже сослался на адвокатскую тайну.
Рейнольдс смотрит на меня взглядом: «Видишь, с чем мне приходится иметь дело?» Я киваю – да, вижу.
– Мне нужно продолжать, Стейси?
– Нет, капитан. Я поняла. Ухожу.
– Да, и мне сказали, что ты не одна. Кто там с тобой?
– Счастливо. – Рейнольдс отсоединяется.
Словно по сигналу в дверях появляется высокая женщина, чтобы проводить нас. Мы поднимаемся и идем за ней по коридору. Когда доходим до лифта, Рейнольдс произносит:
– Извини, что заставила тебя проделать весь этот путь.
– Да, – киваю я. – Жаль.
Мы выходим.
– Я, пожалуй, поеду в отделение, – говорит Рейнольдс. – Нужно поговорить с моим капитаном.
– Хорошая идея.
Мы пожимаем друг другу руки. Она поворачивается и идет прочь, но вдруг останавливается.
– Ты сразу назад, в Вестбридж? – спрашивает она.
– Может, поем сначала, – пожимаю плечами я. – Как у вас «Олив гарден»?
– А ты как думаешь?
Я не иду в «Олив гарден».
На парковке есть площадка для зарезервированных мест. Я нахожу табличку, на которой написано: «Зарезервировано для Саймона Фрейзера, эск.», на этом месте сейчас стоит сверкающая красная «тесла». Я хмурюсь, но стараюсь не выступать судьей. Место слева, которое обычно зарезервировано для «Бенджамина Бароша, эск.», пустует.
Хорошо.
Я возвращаюсь к моей машине. По дороге мне попадается человек лет сорока, он курит сигарету. На нем деловой костюм, на пальце обручальное кольцо, по какой-то причине кольцо привлекает мое внимание.
– Пожалуйста, не курите, – говорю я ему.
Человек смотрит на меня тем взглядом – смесь недоумения и раздражения, – который я всегда вижу после этих слов.
– Что?
– У вас есть близкие, вы им, конечно, дороги, – продолжаю я. – Я не хочу, чтобы вы заболели и умерли.
– Не суйтесь в чужие дела! – рявкает он, кидает окурок на землю, словно тот его оскорбил, и устремляется внутрь здания.
Но у меня появляется мысль: «Кто знает – может, это будет его последняя в жизни сигарета».
А еще кто-то считает, что я не оптимист!
Я проверяю вход. Саймона Фрейзера здесь нет. Я быстро сажусь в свою машину и переезжаю на место Бароша, почти прижимаюсь к правому борту «теслы». Саймон Фрейзер никак не сможет втиснуться между двумя машинам и дойти до двери, уж не говоря о том, чтобы ее открыть.
Я жду. Я умею ждать. Ожидание меня не беспокоит. Наблюдения мне не нужно вести – быстро он не сможет сесть в свою машину – и потому я достаю роман, который купил, откидываю назад свое кресло и начинаю читать.
Долго ждать мне не приходится.
В 12:15 в зеркале заднего вида я вижу Саймона Фрейзера – он выходит из здания. Я засовываю закладку между страницами 312 и 313 и кладу книгу на пассажирское сиденье. Я жду. Саймон оживленно разговаривает по телефону. Он подходит к машине. Свободной рукой вытаскивает из кармана ключ с пультом. Слышу негромкий «бип-бип» отпирающейся дверцы. Я жду еще немного.
Когда он резко останавливается, я знаю: он оценил парковочную ситуацию. Слышу его сказанное вполголоса: «Какого черта?!»
Я подношу телефон к уху и делаю вид, что разговариваю с кем-то. Другой рукой держу ручку двери.
– Эй… эй вы!
Я игнорирую Саймона Фрейзера и прижимаю телефон к уху. Это выводит его из себя. Он подходит к моему окну, стучит по стеклу своим университетским перстнем.
– Эй, вы не имеете права стоять здесь!
Я поворачиваю к нему голову и показываю на телефон – типа я занят. Его лицо краснеет. Саймон Фрейзер стучит сильнее, теперь перстнем школы. Я перехватываю ручку двери.
– Слушай, ты, говн…
Я распахиваю дверцу, ударяя ею ему в лицо. Саймон Фрейзер падает на спину. Его телефон вылетает у него из руки и ударяется об асфальт. Не знаю, разбился он или нет. Я выхожу из машины, прежде чем он успевает прийти в себя, и говорю:
– Я ждал вас, Саймон.
Саймон Фрезер осторожно подносит руки к лицу, словно проверяя, в порядке ли оно.
– Крови нет, – говорю я. – Пока.
– Это угроза?
– Да, возможно. – Я протягиваю руку, чтобы помочь ему подняться. – Позвольте помочь.
Он смотрит на мою протянутую руку, словно я держу в ней кусок говна. Я улыбаюсь ему. Смотрю на него сумасшедшими глазами типа: «Мне на все насрать». Он чуть отодвигается в сторону.
– Я здесь, чтобы спасти вашу карьеру, Саймон.
– Кто вы?
– Нап Дюма.
Я устроил это спектакль не столько для того чтобы воздействовать на него физически, сколько чтобы ошеломить, дезориентировать. Этот человек, привычный к тому, что он всегда владеет ситуацией, к четким границам и правилам, к тому, что его проблемы растворяются по телефонному звонку нужному человеку. Он не привык к конфликтам, которые развиваются не по заведенному шаблону, к тому, что рычаги управления не в его руках, и если я сыграю правильно, то смогу этим воспользоваться.
– Я… я вызываю полицию.
– Нет нужды, – развожу я руками. – Я коп. Чем могу вам помочь?
– Вы полицейский?
– Да.
Его лицо становится еще краснее.
– Я лишу вас значка.
– За незаконную парковку?
– За нападение.
– Дверцей машины? Это был несчастный случай, прошу прощения. Но я не против, давайте позовем сюда побольше полицейских. Вы позаботитесь о том, чтобы лишить меня значка за открытие дверцы. А я… – я указываю большим пальцем себе в грудь, – позабочусь о том, чтобы лишить вас адвокатского статуса.
Саймон Фрейзер все еще на земле. Я стою над ним, практически лишая его возможности подняться без моей помощи. Это довольно распространенная силовая игра. Я снова протягиваю руку. Если он попытается предпринять что-нибудь – на данном этапе это возможно, – то я готов. Он берет меня за руку, и я поднимаю его.
Фрейзер отряхивается.
– Я ухожу, – сообщает он.
Он подходит к своему телефону, поднимает его, стряхивает пыль, словно с маленькой собачки. Я со своего места вижу, что экран растрескался. Теперь, когда нас разделяет некоторое расстояние, он злобно смотрит на меня:
– Расходы за весь ущерб будете нести вы!
– Не-а, – улыбаюсь я ему в ответ.
Саймон смотрит на свою машину, но моя все еще блокирует его дверцу. Я вижу, что он взвешивает все за и против варианта, при котором он проберется на водительское место с пассажирского и уедет.
– Вы мне скажете то, что мне необходимо знать, – говорю я, – и все это останется между нами.
– А если не скажу?
– Я уничтожу вашу карьеру, – пожимаю плечами я.
– Думаете, у вас получится? – ухмыляется он.
– Если откровенно, то полной уверенности у меня нет. Но я не успокоюсь, пока не добьюсь своего. Терять мне нечего, Саймон. Мне все равно, если вы, – я делаю знак кавычек пальцами, – «лишите меня значка». Я не женат. У меня нет никакого социального положения. Короче, я повторяю: мне нечего терять. – Я делаю шаг в его сторону. – А что касается вас, то у вас есть семья, репутация и то, что в газетах называют, – опять кавычки пальцами, – «положение в обществе».
– Вам меня не запугать.
– Я уже сделал это. Да, и если мне вдруг по какой-то причине не удастся уничтожить вашу репутацию, я в один прекрасный день приду и надеру вам задницу. Все проще простого. Старая школа.
Он с ужасом смотрит на меня.
– Мой брат погиб, Саймон. Вы, вероятно, стоите между мной и его убийцами. – Я делаю еще шаг в его сторону. – Разве я похож на человека, который может позволить, чтобы вам это сошло с рук?
Он откашливается:
– Если это имеет какое-то отношение к работе полицейского Рекса Кантона на нашу фирму…
– Вообще-то говоря, имеет.
– …то я не могу вам помочь. Как я уже объяснял, эта работа связана с адвокатской тайной.
– Но не в том случае, когда работа, за которую вы ему платили, является преступлением, Саймон.
Молчание.
– Никогда не слышали о подставе?
Снова кашель, на сей раз менее уверенный.
– Что за ерунду вы несете?
– Вы нанимали полицейского Рекса Кантона для того, чтобы он пятнал репутацию разведенных мужей в пользу ваших клиенток.
Саймон переходит на адвокатский голос:
– Во-первых, работа полицейского Кантона не подпадает под эту категорию. Во-вторых, проверка прошлого противной стороны в процессе не является ни незаконной, ни неэтичной.
– Он не проводил проверок, Саймон.
– У вас нет никаких доказательств.
– Можете не сомневаться – есть. Пит Корвик, Рэнди О’Тул, Ник Вейсс. Вам эти имена ничего не говорят?
Молчание.
– Язык прикусили, адвокат?
И опять молчание.
– По странному стечению обстоятельств случилось так, что полицейский Рекс Кантон арестовывал всех троих за езду в пьяном виде. И по странному стечению обстоятельств ваша фирма защищала интересы всех жен этих арестованных водителей в слушаниях об опеке, – усмехаюсь я.
– Это не доказательство преступления, – пытается возразить он.
– Мм… Вы думаете, пресса будет придерживаться того же мнения?
– Если эти необоснованные обвинения попадут в прессу…
– Вы лишите меня значка, я знаю. Слушайте, я задам вам два вопроса. Если вы честно на них ответите, то ваш короткий кошмар в моем лице закончится. Если не ответите, я обращусь в газеты и Американскую юридическую ассоциацию. А еще раствитчу свой пост в «Фейсбуке», в котором напишу о том, что мне известно. Или как там говорит современная молодежь? Справедливо?
Саймон Фрейзер не сказал еще, что согласен, но по его ссутулившимся плечам я понимаю, что добил его.
– Вот мой первый вопрос: что вы знаете о женщине, работавшей с Рексом на этих подставах?
– Ничего. – Ответил он мгновенно.
– Вы знаете, что Рекс Кантон использовал женщину, которая провоцировала клиентов на выпивку?
– Мужчины в барах флиртуют с женщинами, – пожимает плечами Саймон Фрейзер. Он теперь пытается вернуть себе лоск прежней самоуверенности. – Закон безразличен к причинам, из-за чего они пьют, закон интересуется только количеством выпитого.
– Так кто она?
– Понятия не имею, – отвечает он, и я слышу в его словах искренность. – Неужели вы и в самом деле считаете, что кто-либо в моей фирме, а в особенности я, пожелал бы знать такие подробности?
Верно. Шансов на успех с этим вопросом было мало, но попробовать стоило.
– Второй вопрос.
– Последний вопрос! – возражает он.
– Кто нанял вашу фирму для подставы в ту ночь, когда убили Рекса Кантона?
Саймон Фрейзер медлит с ответом. Обдумывает его. Я не подгоняю. Краска сошла с его лица, теперь оно приобрело серый оттенок.
– Вы подразумеваете, что работа полицейского Кантона на нашу фирму привела к его убийству?
– Более чем подразумеваю.
– И у вас есть доказательства?
– Убийца прилетал именно для этого. Он взял напрокат машину и отправился в этот бар. Он делал вид, что напивается вместе с помощницей Рекса. Он дождался, когда полицейский Кантон остановит его. И тогда убил его выстрелом из пистолета.
Эта информация, кажется, ошеломляет его.
– Это была ловушка, Саймон. Простая и откровенная.
Не следовало доводить до этого – вынуждать меня ошиваться на парковке, угрожать ему. Думаю, Фрейзер наконец понимает это. Он теперь ошеломлен сильнее, чем когда дверца машины опрокинула его на задницу.
– Я назову вам имя.
– Хорошо.
– Я посмотрю ведомости после ланча, – взглянув на часы, говорит он. – Сейчас я опаздываю на встречу с клиентом.
– Саймон!
Он смотрит на меня.
– Пропустите ланч. Назовите мне имя сейчас.
Я гоню мысли о Мауре.
Делаю это по нескольким причинам. Самая очевидная, конечно, в том, что мне нужно сосредоточиться на текущем деле. Эмоции тут не помогут. Меня явно привлекает к этому делу личная заинтересованность – ты, Маура, – но я не могу позволить, чтобы это занимало мои мозговые клетки или искажало мои мысли.
Есть шанс, хотя и небольшой, что на все это имеется резонный ответ, и когда мы с Маурой снова увидим друг друга… Когда я думаю об этом мгновении, мои мысли уносит туда, где им быть не следует. В будущее… Долгие прогулки, во время которых мы держимся за руки, долгие ночи под одеялами, а потом дети, и покраска задней террасы, и тренерство в Вестбриджской малой лиге… Конечно, я понимаю, как глупо все это выглядит, и я никому бы не решился рассказать об этом, и опять ты видишь, что я потерял без тебя в своей жизни.
Ведь это безумие, что я говорю с моим мертвым братом, верно?..
Мы сидим в кабинете Саймона Фрейзера. Высокая женщина передает Саймону папку. Он открывает ее, и какая-то тень пробегает по его лицу.
– Что? – спрашиваю я.
– Я в последний месяц не пользовался услугами Рекса Кантона. – Саймон Фрейзер смотрит на меня, и я вижу облегчение в его взгляде. – Не знаю, кто нанял его, но только не я.
– Может, кто-то другой из вашей фирмы?
Саймон откашливается:
– Сильно сомневаюсь.
– Рекс работал только на вас?
– Я не знаю, но в этой фирме я старший партнер и единственный, кто занимается семейным правом, поэтому…
Он не заканчивает свою мысль, но я понимаю ее. Рекс был здесь его кадром. Никто из других юристов не осмелился бы обратиться к Рексу, не спросив разрешения у Саймона Фрейзера.
Звонит мой мобильник. Идентификатор звонящего: «Вестбриджская полиция». Я извиняюсь и отхожу в сторону.
– Слушаю.
Голос Оги с другого конца произносит:
– Кажется, я знаю, почему мы не можем найти Хэнка.
Глава двенадцатая
Когда я на следующее утро прихожу в Вестбриджское отделение полиции, Оги ждет меня с молодым копом по имени Джилл Стивенс. Я начинал в Вестбридже патрульным и до сих пор работаю следователем в округе и в этом городке. Оги привел меня в полицию, а потом проталкивал по карьерной лестнице. Мне нравится эта подпорка: я стал следователем крупного округа с помощью копа из маленького городка. Меня не интересуют ни деньги, ни слава. И это не поддельная скромность. Я доволен своим местом. Я не хочу ни дальнейшего карьерного роста, ни понижения. По большей части я работаю один и остаюсь свободным от политических топей, в которые засасывает многих.
Я в зоне комфорта.
Вестбриджское отделение полиции расположено в прежнем здании банка на Олд-Вестбридж-роуд. Восемь лет назад на Норт-Элм-стрит открылось новое отделение, оборудованное по последнему слову техники, но его затопило после бури. Поскольку во время ремонта им некуда было деваться, они арендовали помещение у знавшего лучшие дни Вестбриджского сберегательного банка – в здании в греко-римском стиле, построенном банком в 1924 году для хранения средств вкладчиков и выдачи кредитов. Здание еще сохранило следы былого величия – мраморные полы, высокие потолки, столы из темного дуба. Сейфовое помещение переоборудовали в камеру. Городской совет по-прежнему утверждает, что полиция переедет назад на Норт-Элм-стрит, но и восемь лет спустя реконструкция еще не начата.
Мы все сидим в кабинете Оги на втором этаже – раньше это был кабинет управляющего. На стене за ним нет ничего – ни флагов, ни наград, ни дипломов, ни цитат, в отличие от кабинета любого другого капитана полиции. На столе нет фотографий. На взгляд постороннего человека, Оги уже собрался на пенсию, но он остается моим наставником. Награды и цитаты были бы хвастовством. Картины выставляли бы его в таком свете, в каком он предпочитал себя не выставлять. Фотографии… даже когда у Оги была семья, он не хотел, чтобы они присутствовали у него на работе.
Оги сидит за своим столом. Джилл сидит справа от меня, держит ноутбук и папку.
– Три недели назад Хэнк пришел с жалобой, – начинает Оги. – Джилл приняла от него заявление.
Мы оба переводим взгляд на Джилл. Та откашливается и открывает папку.
– Жалобщик при появлении пребывал в очень возбужденном состоянии.
– Джилл, – говорит Оги. Она поднимает голову. – Формальности ты можешь пропустить. Мы здесь все друзья.
Джилл кивает и закрывает папку.
– Я видела Хэнка в городе. Мы все знаем его репутацию. Но посмотрела в архиве – Хэнк никогда раньше не приходил в полицию. Впрочем, с одним уточнением: не приходил добровольно. Мы его задерживали, когда он нарушал порядок, и не отпускали несколько часов, пока он не успокоится. Не в камере. На стуле внизу. Но ни с какими жалобами он прежде не обращался.
Я пытаюсь заставить ее перейти к делу:
– Ты сказала, он был возбужден?
– Я и раньше видела его в таком состоянии и поначалу попыталась типа пошутить. Думала, ему нужно выпустить пар, после чего он успокоится. Но не тут-то было. Хэнк говорил, что ему угрожают, на него кричат всякое.
– Что такое – всякое?
– Он неясно выражался, но, казалось, испуган был по-настоящему. Он сказал, что люди лгут про него. Иногда он начинал говорить таким ученым тоном про диффамацию и клевету. Словно сам себе адвокат или что-то такое. Все это казалось каким-то странным. Пока он не показал нам видео.
Джилл пододвигает ко мне свой стул и открывает ноутбук.
– Хэнку потребовалось некоторое время, чтобы передать свои страхи, но в конечном счете он показал мне вот это. – Она передает мне ноутбук. Я вижу картинку-ссылку на видео в «Фейсбуке». Не могу разобрать, что это. Может, лес. Зеленые листья, деревья. Перевожу взгляд вверх. В заголовке видео название страницы, где это было размещено.
– «Позор извращенцу»? – произношу я вслух.
– Интернет, – кивает Оги, словно это объясняет все. Он откидывается назад и складывает руки на животе.
Джилл нажимает клавишу «воспроизвести».
Видео поначалу дерганое. Двигающиеся предметы узкие, с неясными контурами, а это значит, что съемка велась смартфоном и держали его вертикально. Я различаю человека, стоящего за границами бейсбольной площадки.
– Это Слоун-парк, – поясняет Джилл.
Я уже узнал место. Это площадка рядом со средней школой Бенджамина Франклина.
Видео дергано переходит на крупный план. Я не удивляюсь, когда вижу Хэнка. Он похож на то, что ты называл «бродяа». Небрит. Джинсы на Хэнке висят и выцвели так, что почти побелели. На нем фланелевая рубашка, расстегнутая, под ней когда-то белое, поеденное молью – будем надеяться – нижнее белье.
Секунду-другую ничего не происходит. Камера словно самонастраивается, фокусируется. Потом женщина – вероятно, та, которая снимает, – шепчет: «Этот грязный извращенец обнажался перед моей дочерью».
Я смотрю на Оги, тот остается непроницаемым.
Судя по подпрыгиванию кадра и тому, как увеличивается изображение Хэнка, я делаю вывод, что женщина снимает на ходу, приближаясь к нему.
– Ты почему здесь?! – кричит женщина. – Ты что вообще делаешь?
Теперь Хэнк Страуд видит ее. Его глаза расширяются.
– Ты почему обнажаешься перед детьми?!
Глаза Хэнка мечутся туда-сюда, словно испуганные птицы ищут место, куда бы им приземлиться.
– Почему полиция позволяет таким извращенцам, как ты, угрожать нашему сообществу?!
На мгновение Хэнк подносит руки к глазам, словно закрываясь от резкого света, которого нет.
– Отвечай!
Хэнк бросается прочь.
Камера держит его в кадре. Брюки Хэнка начинают сползать. Он придерживает их одной рукой, продолжая бежать к лесу.
– Если вы знаете что-то об этом извращенце, – произносит женщина, снимающая видео, – прошу вас, пишите. Мы должны защитить наших детей!
На этом видео заканчивается.
Я смотрю на Оги:
– Кто-нибудь жаловался на Хэнка?
– Люди всегда жалуются на Хэнка.
– Что он обнажался?
Оги качает головой:
– Им просто не нравится, как он выглядит, как ходит по городу, растрепанный, вонючий, как разговаривает сам с собой. Ну, ты его знаешь.
