Акимуды Ерофеев Виктор

– Поделитесь щедро друг с другом своей веселой случайной жизнью – мы умираем со смеху! – благодарил Акимуд с веселыми пьяными глазами, стоя в дверях в половине четвертого утра. – Какие они замечательные, ваши гости! А давайте еще один посошок!

073.0
<ВО ВСЕМ ВИНОВАТЫ АКИМУДЫ>

– Вот что, – сказал Главный своим людям, – мы его похитим, этого Посла Акимуд. Похитим. Изолируем. И будем держать его взаперти до тех пор, пока он не признается, где его чертовы Акимуды и зачем он сюда приехал.

– Можно все проблемы слить на Акимуды, – сказали Главному его люди.

– Так и сделайте, – кивнул Главный.

Вечером по главным каналам прошла информация о том, что Акимуды – опасная страна. Посольство Акимуд в Москве занимается деятельностью, несовместимой с дипломатической миссией.

– А может, на место Посла поставить своего человека?

Двойника?

– Идея, – одобрил Главный.

Неожиданно в кабинете Главного раздался вежливый голос Посла с потолка:

– Не делайте этого!

074.0
<ЗАПАД И АКИМУДЫ>

– Какой девиз у вашей страны? – спросил Джон, посол США в Москве.

Как все выдающиеся послы мира, он держался подчеркнуто скромно, но сотрудников посольства держал в ежовых руковицах. Он имел очаровательную улыбку, был чуть-чуть похож на опереточного героя. Послы вообще всегда на кого-то похожи. Кто на Чарли Чаплина в пожилом возрасте, кто на Трех мушкетеров. Поначалу, как и другие послы великих стран, Джон не замечал Посла Акимуд, держал его за мелкого африканского дипломата, гонца банановой республики. Но постепенно ЦРУ зашевелилось.

Был сделал доклад в Белом доме. Президент США спросил:

– Почему они приехали не к нам?

Глава ЦРУ пожал пожилыми, хотя и крепкими плечами:

– Они хотят помочь России вернуться к статусу сверхдержавы, восстановить баланс сил как на земле, так и в космосе.

– Так кто же они? – В голосе президента США зазвучала нервозность.

– Они поддерживают порядок на земле.

– До сих пор я думал, что это наша прерогатива, – заметил президент США.

Под сенью ревности и зависти к России прошли эти переговоры. По команде из Белого дома Джон поехал в посольство Акимуд для знакомства.

– Девиз? – переспросил Посол Акимуд. – Наш девиз: мы – утки.

Джон улыбнулся:

– Немного напоминает русские ценности.

– В любом случае, мы сюда приехали не зря.

Посол смотрел на американского коллегу с интересом. Они с Марлин считались идеальной парой. Она во всем всегда помогала ему. У них трое сыновей. Уже взрослые. Марлин скоро станет бабушкой. Когда они поженились, это были самые счастливые люди на свете. Четырнадцать лет, с первого года после свадьбы, Марлин под предлогом любви к французскому искусству регулярно ездила в Париж, где у нее был регулярный финский любовник. Она страстно любила его. Она никому не признавалась в этой любви, но однажды, выпив в резиденции, она почему-то сказала об этом мне, а потом задумалась:

– Why?

075.0
<ЖИТИЕ ВЕНЕРЫ МЫТИЩИНСКОЙ>

– Конечно, нам понадобятся мученики, – сказал Посол. – Но ненадолго. Прошлый раз это заняло три века.

В этот раз, надеюсь, все будет быстрее.

– Зачем тебе мученики? – спросила Зяблик. – Неужели нельзя без них?

– Церковь строится на крови. Это надежный цемент.

– Ты послушай, что он говорит! – обратилась ко мне Зяблик. – Может, на этот раз создать религию на сперме?

– От спермы рождаются дети, а не религии, – отмахнулся от нее Посол.

– Да ну вас всех к черту! – возмутилась Зяблик. – Давайте лучше проедемся по России. Куроедов приглашает!

– А куда поедем? – спросил я.

– Я хочу в Эрмитаж, – сказал Посол. – Я люблю искусство.

– Эрмитаж – это еще не Россия, – сказала Зяблик. – Поедем в какой-нибудь старый русский город. Погрузимся с Послом в пьянство, – предложила мне Зяблик.

Мы взяли посольский «мерседес» и отправились. Мы даже картой не запаслись. Поехали куда глаза глядят. Ехали целый день. Ехали через дремучие леса. Ехали через поселки городского типа с отваливающимися балконами. Останавливались по дороге, чтобы съесть щей и выпить водки. Шел снег – мы ехали дальше. В гостинице мы сняли номер люкс старого советского образца.

Кто путешествовал по России, тот знает, о чем я говорю. Это две комнаты с тяжелыми занавесями и спертым воздухом, люстры с висюльками, ванная с мелким белым кафелем и дешевой сантехникой. Мыться под душем рискованно. То кипяток летит, то ледяная вода. Зяблик, тем не менее, приняла душ и вышла в халате. Я со своей любимой разместился в спальне; Акимуду достался раскладной диван в гостиной. Почему мы не взяли два номера, я не знаю. Мы сели за журнальный столик и стали пить виски.

Когда мы выпили три бутылки, ничем не закусывая, у меня все запрыгало перед глазами. Началось с того, что в комнате оказалась Катькина мать. Она стояла перед нами и совестилась. В одной руке у нее была скрипка, в другой – половая тряпка. Неожиданно она запустила скрипкой в окно, упала на колени и принялась мыть пол. В глазах у нее стояли крупные слезы.

– Если бы не я, она бы сейчас торговала помидорами на базаре в Керчи! – подняв голову, с гордым видом заявила она. – Не бей ее!

Катька резко сократилась в размерах, с подоконника соскочил ее отец в военных штанах и в белой майке. Он замахнулся на нее, и тут же в его руке появился ремень, которым он принялся пороть, но не Катьку, а ее сестру Лизавету, пинком под сраку отбросив ее на диван. Он порол ее с таким остервенением, что, казалось, запорет насмерть.

– Ничего, – говорил отец, – до двенадцати поживешь, в восемнадцать вылечим!

– У них слова никогда не имели никакого значения, – комментировала происходящее повзрослевшая Зяблик.

Мать завыла. Отца в мундире несли в Крыму хоронить. Прилетел какой-то родственник из КГБ, с красивой прической. На поминках сказал, что отца отравили, а написали – инсульт. Сослуживцы! Кто-то хотел занять его место. Майор! Ракетно-химические войска. Голова матери в номере люкс стала прозрачной, как аквариум. Вместо рыбок там были водоросли; они шевелились. В музыкальной школе она мыла пол. Зяблик с Лизаветой стояли в Мытищах перед пустым холодильником.

– Ты – посольский сынок, – бросила мне в лицо Катька, – а мы дрались из-за куска хлеба. У нас башка кружилась от голода. Но отец меня никогда не порол. Ее порол, а меня ни разу.

Так сформировались разные характеры. Сестры отошли от холодильника, так и не подравшись. В комнате, обвешенной хреновыми коврами, они замаршировали под музыку. Тетка лупила по клавишам расстроенного пиа нино.

– Я не понимаю, – сказал Акимуд. – Мещанское мировоззрение строится на недоверии. Между молотом буржуазии и наковальней рабочего класса. Нельзя забывать о своем долге брататься с мещанством!

Мелкие сестры задрали платья и без трусов гуляли по комнате. Тетка всполошилась. Музыка прекратилась.

– Мещанство обладает отрицательным мнением о человеке, неспа? – спросил Николай Иванович.

– Ну да, – сказал я.

– Отлично! Это ровно то, до чего интеллектуал-пис атель, разочарованный художник, доходит только в конце жизни. Такая встреча художника и обывателя восхищает меня как тонкая насмешка над человеком!

Мать принесла детские фотографии дочерей. Еще керченские. Лизавета с поджатыми губками. Сидела, майорская дочка, с чопорной мордой. Зато Катька с синими глазами на черно-белой фотографии ползла на коленях с фотогенической надеждой найти лучшую жизнь. Я был поражен ее осмысленной мимикой. Разница между сестрами была несомненной.

– Катька! – порадовался я.

Она шла по поселку. Зимний день. Пахло соснами. Она заметила за собой удивительное свойство: ее длинный, но красивый нос чуял все на далеком расстоянии, как у собаки. Она быстро стала второгодницей, и еще раз второгодницей, запела под гитару. Но уже стала есть бананы. Сверстники пили пиво и быстро-быстро трахались, не снимая штанов.

– Я могла быть запросто проституткой, – заметила Катька.

Мать с Лизаветой говорили на непонятном языке. Там, в языке, были волки, и куры, и косматые зяблики, и потом язык уходил в стон. Мать с Лизаветой водили мужиков. Катька сидела у себя на постели. На нее смотрела со шкафа кошка-копилка, а со стены – Че Гевара. Она сначала думала, что Че – это девушка. Ей снился сон, что она спит с этой девушкой, с Че, которая висит у нее на обоях, слева от кровати. Она трахает Че настоящим мужским членом и нюхает воздух кухни, пропахший бельем и тефтелями. Но когда ей сказали, что Че – мальчик, она все равно продолжала ночью его трахать. Днем снова появлялись волки и куры, они обрывались на полуслове и снова ползли, она решила спрятаться от них на крыше, но и там они доставали ее, и тогда она решила запеть и броситься вниз, вместе с Че. Наутро ее нарядили в чужое пальто – и в больницу.

Волки и куры раздели ее и брезгливо осмотрели на предмет наркомании. Водоросли в голове матери зашевелились. Катька стала молиться.

«Кем бы Ты ни был, – молилась она, – пришли мне подмогу. Пришли мне подмогу, какую угодно. Пришли мне девочку или мальчика, только не присылай мне лохматых зябликов. Пришли мне мужика-ебаря, поступи меня куда-нибудь учиться, разомкни меня!»

– Подмога пришла не сразу, – тупо призналась она, оглядев меня с Акимудом. – Но потом тетка устроила меня в дизайн-контору.

На второй неделе пожилой директор с невеселым, интеллигентным лицом ненароком взялся ее проводить до метро, но в какой-то момент они заглянули во двор: там стояла гостиница на час, где директору выдали ключ. Зяблик решила отнестись ко всему с любопытством. Директор ее раздел и стал рассматривать, почти как бабушка. Директор перенервничал. Но не как подросток, который тут же кончит, а как старый пердун, у которого не получилось. Они оделись и вышли, и она влюбилась в другого. Бритого и губастого. С рывками мыслей. Все покатилось. Она влюблялась все глубже, все яростнее. Он ее выеб в общем сортире в «Маяке». Затем – на дне рождения у водителя конторы. Он завел ее в ванну, развернул к стене, рванул джинсы вниз и засунул указательный палец в жопу. Молча развернул в сторону ванны, достал сиськи и намотал волосы на кулак. Он с такой силой засунул ей стальной член, что она взревела от боли. Она очнулась уже на кровати, где валялись пьяные мужики. Он продолжал ее трахать. Пьяный водитель стоял рядом. Он кончил первым. Ее возлюбленный – вторым. Она поняла, что он будет ее мужем, но он перестал ее замечать, а когда она заговаривала с ним в конторе, полная желания, он грубил и уходил спать с другими девушками. Она заплакала.

– Я снова молилась, просила о помощи, – недвусмысленно глядя на Акимуда, продолжала Зяблик.

Раздался грохот. В дверь люкса вошел Куроедов – самый честный чекист России. Что это был за роман! Этот роман пах гибискусом. Чтобы не дать Зяблику застояться, Куроедов придумал ей задание: шпионить за олигархами. Олигархи узнали об этом задании еще раньше, чем Зяблик, и приняли это как данность.

Олигархи сродни давнишним советским писателям. Внешне они демонстрировали свою преданность, но внутри были червивы. Перевезли семьи за границу, даже бывших жен и довольно далеких роственников, брюзжали, гримасничали, шептались и страдали явно выраженным пессимизмом относительно будущего своей родины и разными оттенками педофилии. Зяблик заразилась пессимизмом, превратилась в двойного агента, но ее пессимизм распространился и на самих олигархов, на их повышенный эротизм, капризность, переходящую во вздорность, во все поглощающую странность, как будто деньги развивают в человеке прежде всего отрешенность от нормы, в манию коллекционерства, равносильную первобытному собирательству.

Куроедов просчитался. Зяблик бросила его и завела роман с Денисом. Денис отправил ее в скромную квартиру на Студенческой. Мы с Акимудом бросились ее утешать. Она не желала утешаться. Неожиданно для меня она стала меня отталкивать и, обратясь к Акимуду, спросила:

– Зачем вы так сделали, Николай Иванович?

– Что? – не понял Акимуд.

– Зачем вы сделали его любителем малолеток?

Николай Иванович ужасно растерялся. Он упал перед ней на колени, принялся целовать пальцы ног.

– Эх, вы… – сказала Зяблик, хотела отпихнуть его, но передумала.

076.0
<ТРЕУГОЛЬНИК>

– Мальчики! Мальчики! – захлопала в ладоши Зябл ик. – Покажите мне немедленно ваши хуи.

– А разве можно женщине ругаться матом? – застеснялся Посол.

– Папик! – вскричала Зяблик. – Мат – это использование четырех определенных слов для ругани, посыла, агрессии. Хуй – это не мат. Пошел на хуй – вот это я уже матерюсь.

Она постучала нашими хуями, как шлепанцами, друг о друга, прикрыла залупами глаза, будто надела очки для бассейна, и взяла наши хуи себе в рот.

– Тебя никто не трахал в зад? – спросила меня Зяблик.

– Не довелось, – признался я.

– Зря прожил жизнь! – заявила Зяблик. – Жопа мужчины и женщины – единый центр удовольствия. Жопа – преодоление взаимного недоверия!

Она вскочила на стол и повернулась к нам спиной, оттопырив и пошлепав свою очаровательную задницу, как в каком-нибудь грошовом мюзикле.

– Но мужчины, – она развернулась и щедро послала нам воздушные поцелуи, – ужасно неразвитые существа! Куроедов ненавидит содомию. Денис до отвращения брезглив. Остается трахать тебя! Посол, потрахай его!

Посол покраснел.

– Я готов, – сказал он. – Ясперс прав, уже давно вы отбились от нас. Мы поделили человека пополам: мама взяла душу, а папа – тело.

– Ну, если ты бог, – разозлилась Зяблик, – то почему ты ни черта не видишь! Ты окружен спецслужбами!

– Это мое попустительство. Нельзя все знать. Иначе ничего не получится…

– Они хотят тебя уничтожить! – не унималась Зяблик. – Тебя можно уничтожить?

– Если они откажутся от бессмертия, я им все прощу, дам вечную жизнь. Нам сверху строго приказали: налагайте на крепостных своих людей всякие работы, взимайте с их оброк и требуйте отправления личных повинностей с тем только, чтобы они не претерпели через сие полное взаимное уничтожение и не становились бессмертными… А они становятся…

Зяблик взяла Посла за руку:

– Ну, как же ты, милый, всю эту хренотень допустил!

Папочка, ну разве так можно!

Мы с Акимудом взяли Зяблика за ноги и за руки и потащили на двуспальную кровать.

– Вы лизали кому-нибудь жопу? – орал Акимуд. – Я – вот! – лизал!

Зяблик хохотала и кричала:

– Мне щекотно!

Пьяная, она оттрахала нас вдвоем во все дыры, всхлипнула, перднула половым органом от наплыва впечатлений и провалилась в сон… Мы просидели с Акимудом до утра, глядя в туманное окно, преисполненные нежности друг к другу.

– Ну, вот, мы с тобой – молочные братья, – сказал голый Акимуд и крепко пожал мне руку.

Часть третья

Самозванец поневоле

077.0

Наконец, к ночи приехали. Вылезли на главной площади, поглазели на памятник Ленину, зашли в гостиницу, сняли люкс и пошли в ночной клуб. В ночном клубе съели бифштекс с грибами, выпили водки и пошли в бар смотреть, как живут люди. Они зажигали; вовлекли нас в свою компанию, было очень тепло и душевно, незаметно началась драка. Послу дали по морде, разбили губу, объяснили, что он не так пляшет. Мы с Зябликом, как могли, защищали Посла, нас тоже побили, пришла полиция, хотели нас забрать, но Посол показал свою дипломатическую карточку – от нас отстали, мы стали плясать дальше, девчонки вешались на нас, целовались, задирали юбки, все дико кричали, но музыка была сильнее нас.

Под утро Посол пригласил всех танцующих к нам в номер продолжать веселье. В гостиницу нас всех не пропустили – кто-то предложил ехать в сауну, поехали в сауну, накупили водки, включили громкую музыку, девчонки прыгали в сауне по диванам, разбрасывая вокруг себя одежду, орали, парились, бросались с визгами в ледяной бассейн – заснули мы все вместе вперемежку на полу.

Утром в сауну нагрянул губернатор, коротко стриженный, с волевым квадратным лицом, с чиновниками, цветами и шампанским. Мы стали опохмеляться. Ели горячий супчик, жевали квашеную капусту, капали на пол рассолом – вышли мы все на главную площадь: губернатор, девки, непонятные люди, чиновники, а там народу видимо-невидимо и памятник Ленину.

Как увидел народ Посла, бледнолицего от выпитой водки, так и встал – от мала до велика – на колени, рухнул головой в снег. Замер народ. Посол стоял в волчьей шапке-ушанке, в растегнутой шубе и дико озирался. Последним упал на колени сам губернатор, моложавый мужчина с опытными глазами. Посол молча ждал, что будет дальше.

Из толпы упавшего на колени народа выделился старик – лет девяноста, с картузом в руке. Он встал с колен и издалека пошел на нас, наступая на согнутых людей. Подойдя к Послу, он снова упал на колени и закричал протяжно:

– Батюшка ты наш!

Посол не вымолвил ни слова. Губернатор подполз к старику на коленях и тоже крикнул:

– Батюшка ты наш!

Направо от нас сверкала куполами церковь. Был холодный солнечный день.

– Батюшка ты наш! – вновь прокричал губернатор.

– Батюшка!.. – подхватил народ.

– Мы пришли поклониться тебе, – продолжал губернатор. – Мы знаем, кто ты есть – ты наш царь!

– Царь!.. – ухнула площадь.

– День начался неплохо, – шепнула мне на ухо Зяблик.

Стоящие вокруг площади, как живая изгородь, омоновцы и просто городские полицейские тоже рухнули на колени с дикими, просветленными лицами. Быстрые руки народа схватили Посла и водрузили его на пьедестал, рядом с каменным Лениным. Церковь ударила в набат – когда звуки набата закончились, народ поднял голову и посмотрел на Посла.

Посол подумал и сказал твердым голосом:

– Братья и сестры, я знал наверняка, что вы не подведете меня!

Площадь ответила на эти слова утробным воем радости и векового облегчения. Грянул гимн:

– Боже, царя храни…

– Хорошие слова, – одобрила Зяблик.

Внезапно, после гимна, на площади появились девушки в белых дубленках и белых кружевных платках. Они принялись раздавать страждущим бесплатно бутылки водки. Начался всенародный праздник. Губернатор пригласил Посла в здание городской Думы на главной площади – площади Ленина.

– Как ты относишься к Ленину? – спросила Зяблик Посла.

– Отстань, – огрызнулся Акимуд.

В Думе все уже было накрыто. Столы ломились от разносолов. Огромные осетры, как птицы, носились в воздухе. Губернатор склонился к царю:

– Ко мне прибегают ночью помощники из трактира «Золотой ярлык», будят, говорят, приехал к нам в город человек, очень похожий на царя.

– Как называется ваш город? – спросил Акимуд.

– Великие Помочи, батюшка, – молвил губернатор. – Один из самых старых городов на Руси. Святой город! Имеются иконы Андрея Рублева. Возьми меня в услужение. Буду преданным рабом твоим, батюшка.

Почетные граждане города плакали от переполнявших их чувств. Все превратилось в демонстрацию любви к русскому царю.

Неожиданно среди гостей появился Куроедов.

– Можно тебя на минуточку? – прошептал он Зяблику.

– Ты меня любишь? – поинтересовалась Зяблик.

– Прекрати! Ты что, решила свергнуть конституционный строй?

– Брошенный мужчина не может быть тайным агентом, – жестоко ответила Зяблик.

078.0
<ТЕОМАХИЯ>

Вернувшись в гостиницу, в номер, заваленный букетами цветов и подарками, Акимуд затосковал. В нем словно проснулся какой-то недуг. Зяблик всполошилась. На желто-коричневом, холмистом диване он лежал, вялый и бледный. Он жестом попросил задернуть занавески нашего номера люкс.

– Что с тобой? – не унималась Зяблик.

Акимуд мутным взглядом посмотрел на меня:

– Ты пойдешь со мной в Ливан за кедровым лесом?

Мы с Зябликом переглянулись.

– Я – создатель колеса, – кивнул нам Посол. – Раньше люди росли под землей, как трава. Проделаешь мотыгой дыру в земле – оттуда лезут люди.

– Он бредит, – ужаснулась Зяблик.

– Молчи! – шепнул я.

– Или взять Бабу-ягу со змеиным хвостом… У нее грязь под ногтями, выкрашенными в красный цвет. Она легка, как пушинка, – питается душами умерших. А я прошу, – голос Посла приобрел болезненную силу, – выпустить мертвецов, пожирающих живых!

– Милый! – вскричала Зяблик.

– Да, – сказал Посол. – Мы грубы, злы, жестоки. Наши решения объясняются нашими капризами, пьянством, распущенностью. Человек создан для того, чтобы трудиться на нас. Вот и всё.

– А как же любовь? – не поняла Зяблик.

Он внимательно посмотрел на нее:

– У тебя есть булавка?

– Есть в сумке.

– Достань.

Зяблик стала копаться дрожащими пальцами в сумке.

– У женщин в сумке никогда ничего не найти, – заявил Посол.

– Сейчас найду, – пообещала Зяблик.

– А вот шумеры, они знали, эти древние шумеры, что такое Акимуды. Они называли наш остров по-своему:

Тильмун.

– Шумеры? – переспросил я.

– Тильмун, – через силу повторил Посол.

– Я нашла! – закричала Зяблик.

– Что ты нашла?

– Булавку!

– Хорошо, – очень слабым голосом откликнулся Посол. – Сделай для меня доброе дело. Проткни ей свой язык.

– Зачем? – Зяблик в панике посмотрела на него.

– Надо.

Зяблик замерла.

– Это так просто, – сказал Посол. – Неужели ты этого не можешь для меня сделать?

– Ты всегда что-то такое придумаешь…

– Всегда, никогда – типично женские выражения, – затосковал Посол.

Зяблик высунула язык. Он у нее оказался красным, совсем не обложенным. Здоровый девичий язык. Она посмотрела на меня.

– Ну, давай! – попросил я ее.

Она проткнула язык булавкой. Глаза Зяблика побелели от боли. Яркая кровь хлынула ей на подбородок. Капли крови закапали на пол, на гостиничный паркет.

Посол откинулся на спинку дивана и зарычал.

079.0
<ДВА КРАНА>

Это – ванна с двумя кранами. Из одного течет божественная вода, из другого – человеческая. Они перемешиваются, порождая странные картины. Некоторые думают, что вода течет только из одного крана – человеческого; более того, второго крана вообще не существует. Другие, напротив, считают, что вся вода, собранная в ванне, божественного происхождения, что это – святая вода, и в нее свято верят, поклоняются ей. Совершают в ней разные омовения.

Слово помогает человеку. Но оно превращается в рельсы, по которым он катит, громыхая и искря, как трамвай.

Слово подрывает его безграничность.

Взаимодействие между первым и вторым краном порождает духовный мир.

Миф обтекает тебя и стремится дальше. Его нельзя сфотографировать. В отличие от старых скелетов прошлых мифов.

Божественный кран стал работать хуже, чем раньше. Засорился. Он был узурпирован человеком, который не прочел до конца мысли о божественном самоограничении и самовозвеличился. Миф продолжился, но получил комические формы выражения. Одной из них стала современная жизнь.

Власти взяли на себя командование божественным краном. Миф – угроза для всякого правителя, который строит свою власть по закону узурпации божественного проекта. Миф его неизбежно разоблачает. Но миф с ним непостижимым образом и считается. Ошибка правления – часть человеческого переживания.

Архаическое сознание полезно для создания мифа, и здесь, в России, мы его имеем почти в неограниченном количестве, что-то вроде газа и нефти. К тому же, архаический миф – воинственный, он, как и газ, легко воспламеняется.

С ужасом для себя я готов защищать некоторые аспекты архаического мифа, потому что модернистский миф мне кажется дешевой и ненадежной фантазией. Я признаю, что архаический миф, несмотря на свои издержки, остается изобретательным, основывается на мощной традиции и на «святой воде». Меня притягивают его «мракобесные» возможности, не в политической сфере, где он отвратителен, а по части проникновения в иные миры, в построении монашеских схем жизни. Конечно, такие люди (их всегда достаточно), как мой друг академик Лядов, поставят вопрос о том, что божественный кран – продукт нашей психики, и, признав, возможно, полезность двух реальностей человека, они найдут человеку единый корень. Просто из соображений добросовестности об этом нельзя забывать. Однако, опрокинув вовнутрь человека его двойственную природу, следует заметить, что это также является формой веры, а не конечного знания. Если взять Николая Ивановича Акимуда, то в каком бы состоянии, пусть даже газообразном, он ни пребывал, ясно, что речь идет о трансформации архаического мышления, которое подтачивается реальным движением человеческого мира или же оказывается продолжением потока самого мифа из двух источников и нахождения духовного эквивалента для их будущего соединения…

Так я рассуждал о скрытой причине московской миссии Акимуда (не переставая поражаться тому, что он подчас играет роль, как раньше говорили, прощелыги, граничащую с хлестаковщиной).

080.0
<ПОПЫТКА РЕВНОСТИ>

Зяблика рядом не было. Я встал и пошел на звуки воды, не одеваясь. Зяблик стояла под душем.

– Ну что, Дориан Грей, – сказала она, высовываясь из-за прозрачной занавески. – Отчего ты не отдал своему портрету живот? Без живота ты был бы вполне ничего!

– Спасибо! – сказал я. – Если бы ты не была сукой, ты бы тоже была ничего!

Зяблик заржала:

– Кажется, у меня есть шанс стать твоей последней любовью.

– Серьезно?

– Я скоро выйду на пенсию в качестве светской бляди. Я рожу от тебя ребенка. Мальчика! Я обещаю тебе быть хорошей вдовой.

– Заманчивое предложение.

– Дай полотенце!

Она вытиралась, глядя на меня.

– Я пообедаю с Послом, выведаю из него тайны и вернусь к тебе.

Затея ее обеда с Послом мне вдруг показалась малосимпатичной. Акимуды представились мне дурацкой шуткой.

– Не ходи к Послу, – сказал я. – Не ввязывайся в эту историю.

– Ревнуешь? Это хорошо.

Она стояла передо мной, насмешливая, руки в боки.

– Если ты хочешь стать моей музой, на фига тебе Акимуды?

– Трус! – заявила Зяблик.

081.0

Она не пришла ни в пять, ни в шесть, ни в десять вечера. Я начал звонить ей на мобильный после шести – вне зоны действия… Я звонил ей бесчисленное количество раз. После семи я услышал гудки, но она сбросила вызов. Я собрался ей написать разгневанную эсэмэску, но спохватился и пошел надевать ботинки. Тут оказалось, что дверь заперта – мне не выйти. На секунду это меня порадовало – наша встреча становилась неминуемой, но я не знал, чем себя занять – я не мог ни читать, ни слушать музыку. Мне не хотелось никому другому звонить. Я запретил себе думать о прошедшей ночи. Я понял, что я влюбился в эту дуру безобразнейшим образом. Вот тут она мне и позвонила.

– Послушай, – сказала она далеким голосом, – не жди меня. Не можешь выйти? Запасные ключи лежат в серванте. Потом отдашь.

– Давай я дождусь тебя.

– Уходи, – сказала она. – Уходи сразу. Мне нужна пустая квартира.

– Ты хочешь его привезти к себе?

– Не важно, – сказала она. – Я потом тебе как-нибудь объясню.

– Скажи сейчас, или я не уйду!

Мне не надо было этого говорить. Она замолчала. Потом ледяным голосом сказала:

Страницы: «« ... 89101112131415 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Новый сборник стихов Валентины Федоровой «Над миром звёздных озарений» объединяет четыре поэтических...
Стихи петербургского поэта Валентины Федоровой раскрывают различные темы – и злободневные, и вечные....
На страницах данной книги вы найдете самые-самые свежие sms-анекдоты на всевозможные темы: финансовы...
Правильно организованное питание способно творить чудеса. Об этом рассказывает ведущий специалист по...
«Крокодил» – страшная, потрясающая, необходимая неосведомленной молодежи как предостережение, против...
В мире, где старинные заклинания и летающие посохи прекрасно уживаются с паровыми машинами и дирижаб...