Акимуды Ерофеев Виктор

Зяблик толкнула дверь. Вошла. Генерал смотрел телевизор. Новости дня. Сочи разбомблен. Зяблик остановилась перед телевизором, посмотрела на экран. Она не узнала курортного города… Российские бомбардировщики летели над океаном. Она бомбили какой-то остров. Зяблик возмутилась, повернувшись к генералу:

– Ну, что вы бомбите! Это же не Акимуды!

– Кто вам сказал, что это не Акимуды! – парировал генерал.

– Генерал, – усмехнулась Зяблик, – ну, как вам не стыдно! Остановите войну!

– Что???

– Остановите войну, генерал! – заорала на него Зяб лик.

Она направила на него луч золотой монетки.

– Понял, – сказал генерал.

– Какой вы понятливый! – засмеялась Зяблик.

– Хотите чай или кофе?

– Сначала остановите войну!

Генерал снял трубку:

– Приказываю остановить военные действия!

Зяблик села в кресло:

– Я, пожалуй, кофе со сливками. Сколько погибло народу в Сочи?

– Тысяч двадцать, – сказал генерал.

– Я думала больше. – Зяблик улыбнулась генералу.

– Все хорошо, – сказал генерал, – но боюсь, что наши спецслужбы больше не будут вам доверять.

– Ну и хуй с ними, – зевнула Зяблик. – Вызовите мне машину. Поеду я спать!

В машине она подумала: что-то я все больше погружаюсь в мистицизм, чувствую себя замученным зябликом. Она приоткрыла окно и выбросила золотую монетку на радужную, мокрую от дождя мостовую.

В ту же ночь на Студенческой улице Зяблик видела вещий сон. Сергий Радонежский сказал:

– Генерал не смог остановить войну.

– Что же мне делать? – испугалась Зяблик.

Святой Сергий сказал:

– Я советую тебе встретиться с сестрой, но предупреждаю, что Лизавета отобьет у тебя Посла.

– Да ладно!

Сергий Радонежский ничего не сказал.

Зяблик села в калужскую электричку и поехала. У ворот в монастырь она поругалась с молодым служкой из-за его придирок к прозрачности ее юбки.

– У тебя глаза видят то, что не надо!

Она пообещала нажаловаться на него Патриарху всея Руси:

– Я сейчас позвоню ему по мобильному телефону!

Служка испугался и попросил ее не звонить. Она пошла на высоких каблуках по дорожке среди оранжевых ноготков (лат. Calndula officinlis). Она любила дорогую итальянскую обувь. В мастерской храма она встретилась со своей сестрой, которая была старше ее на пятнадцать минут, девственницей Лизаветой, которая реставрирует иконы.

– Катя! – Лизавета бросилась на шею сестры.

От волнения они расплакались.

– Меня так долго не называли по имени, – рыдала Зяблик.

Марья Васильевна родила их в один день. Сначала на свет появилась чернявая Лизавета – и с тех пор она стала старшей сестрой, командиром над Зябликом. Лизавета весила при рождении на двести граммов больше, чем светленькая Катя, но потом Катя перегнала ее по весу, и никто не знал, где кто. Знали только, что второй по очереди появилась Зяблик – во всем она была младшенькой.

Лизавета в студенческие годы увлеклась спиритизмом, но, когда Николай Васильевич Гоголь во время сеанса предложил ей выпить яда, она помчалась в церковь и покаялась батюшке. Она пила чай из алюминиевой кружки. Скромная утварь переплеталась в ее голове со спасением человечества. Она спала практически без матраса. Подушка была жесткой и тяжелой.

– Ну, садись, – сказала Лизавета. – Небось устала с дороги. Будем пить чай.

Она включила старый электрический чайник. Выглянула в окошко, занавешенное дешевой занавеской. За занавеской шли строем монахи. Дисциплина, подумала Зяблик.

– Лиза, – сказала Катя, – ты сильно веришь в Бога?

– Ну да, – задумчиво ответила Лизавета. – Хотя в Бога нельзя сильно верить. Когда веришь – ты вся пронизана им. У вас что там, в Москве, война?

– Война, – сказала Зяблик.

– Много народу поубивало?

– Да так… – ответила Зяблик. – Много!

– А я не боюсь умирать, – сказала Лизавета.

– Да ты что! – удивилась Зяблик. – А я вот боюсь! Лиза, останови войну!

– Да как же я ее остановлю?

– У тебя есть чудотворная икона?

Елизавета с удивлением посмотрела на сестру:

– Катя, для меня каждая икона чудотворна.

Она взяла с полки недоделанную икону, поставила перед собой. Она приподняла подол длиного серого платья и опустилась на колени.

– Господи! – сказала Лизавета, не таясь от сестры, и для убедительности протянула вперед правую руку. – Они с ума сошли, Господи! Пошли воевать против Тебя! Они себя разбомбят до последнего человека. – В глазах Лизаветы появились слезы. – Ну, дураки! Пожалуйста, образумь их и не смейся над их безумием! – Она помолчала, встала с колен. – Ну, все, – сказала она. – Кажется, получилось.

Зяблик недоверчиво посмотрела на нее:

– Я думала, ты будешь молиться целый день. У тебя есть телевизор?

– Нет.

– А радио?

– Тоже нет.

– А интернет?

– У кого же нет интернета? – удивилась Лизавета.

Сестры, склонившись к столу, зашли на новостной сайт. С пометкой breaking news там появилось сообщение:

«Война остановлена!»

Самолеты развернулись и полетели на свои базы.

– Молодец, – сказала Зяблик и погладила Елизавету по голове. – Ты давно не мыла голову. Хочешь, я тебе помою?

Лиза ушла в подсобное помещение и вернулась с помятым темно-зеленым тазом.

– Помой, – сказала она. – Я устала быть святой.

Лиза сбросила серое платье и встала босыми ногами в таз. Зяблик помыла ей голову и сказала:

– У тебя черных волос на лобке, как у дикообраза. Так уже давно не носят.

– Я должна встретиться с твоим Послом, – ответила Лизавета. – Он разрушил мое представление о жизни.

Я его ненавижу.

– Ты ошибаешься, – сказала Зяблик.

– Если правда вне Христа, – сказала Лизавета, – то я хочу остаться… – она посмотрела на образ в углу, освещенный лампадкой, – с Христом, а не с истиной.

– Это все равно что жалеть о распаде Советского Союза, – сказала Зяблик. – У тебя есть бритва?

– У меня есть кухонный нож.

– Кухонный нож? Это будет больно.

– Пусть. Хотя зачем меня брить? Монахи и так меня любят. Они ходят подсматривать в дощатую уборную. Им нравится, как я тужусь и пукаю. Они потом целый день ходят с блаженными лицами.

Зяблик вернулась с кухонным ножом.

– Мы, девушки, – сказала она, – должны следить за своим лобком. Это дело нашей чести.

– Монахи – сволочи, – задумчиво сказала Лизавета.

Зяблик выплеснула волосатую воду во двор и надела простую холщовую ночнушку. Лиза дышала ей в левую щеку.

– Я хочу зажигать, – зашептала она. – Я хочу быть столичной штучкой. Я люблю по ночам копаться в блогах и бормотать матерные слова.

Зяблик нежно погладила срамные губы сестры, возбудилась и не ответила. Лизавета громко чавкнула нижним местом.

– Какая ты красивая! – сказала Зяблик. – Тебе нужно лучше питаться. У тебя худая попа. Вся в прыщах и укусах.

Бедная попа!

– Клопы, – сказала Лизавета. – У нас весь монастырь в клопах.

– А блохи?

– Есть в наших палестинах и блохи, но еще больше мандавошек.

Зяблик лизнула ее в дырку попы:

– Как ты хорошо, натурально пахнешь! Красавица, ты остановила войну! – Она больно шлепнула сестру по правой ягодице.

– Еще, – попросила Лизавета.

– Движения не должны быть нетерпеливы и поспешны – главный недостаток мужчин перед сексом. Мы, девушки, лучше понимаем, как нам друг друга гладить. В женской любви я вижу будущее любви. Мужчин мы отодвинем в сторону и будем пользоваться ими только как фаллоимитаторами.

– Зяблик! – пробормотала Лизавета. – Я хочу кончить.

Я хочу кончить и уехать в Армению. Хочу в Армению!

– Все-таки нет во мне аристократизма, – заметила Зяблик, протяжно пукнув. – Когда я выпускаю газы, всегда пахнет кислыми щами. Как будто в животе у меня они там вечно варятся. Страшно быть интеллигенткой в первом поколении!

– Я поняла наконец, откуда он взялся, этот Посол, – тихо сказала Лизавета, сидя за ужином при свечах у меня в Красновидово – мы ужинали втроем. – От суммы маловерия. От распада культур и веры. Это – материализация дешевого эзотеризма. Это вы его породили! – упрекнула она меня.

– Это какой-то суперсолипсизм! – воскликнул я. – Акимуд реален, Лизавета, не меньше вас. Или я вас тоже выдумал?

Она презрительно фыркнула:

– У вас кишка тонка меня выдумать! А вот Посол – это ваша болезнь. Ваша полуобразованность. У вас самого папаша подвязался на ниве посла, так и Господа изображаете в этом виде. Отрыжка детства.

– Но он только делает вид, что посол. Христа тоже считали Царем Иудейским!

– Не смейте! Всуе! – зашлась она.

– Посол – не ругательство.

– Но должность посла не годится для проповедника! Он должен быть из простого народа!

– Почему? Будда не был из простого народа. Принц – тоже человек!

– При чем тут Будда!

– Посол отвечает за всех!

– И за Перуна? Это что ще за экуменизм! – взвилась Лизавета. – Вы бы еще принялись утверждать непогрешимость папы Римского!

– Посол – он благой и добрый. Как полагается, – заверил я.

– Я его разоблачу! Дайте только срок! – воскликнула Лизавета. – Вспомните других псевдобогов!

– Да вы кушайте, Лиза! – взмолился я.

Лизавета резко развернулась ко мне:

– Посадили вы Зяблика в золотую клеть и проводите с ней дьявольский эксперимент. Посол у вас в голове! Вам надо лечиться! Вы псих. Я вызову психпомощь, она вас свяжет и уберет из жизни моей сестры! Вы выдумали Посла – признайтесь, что его нет!

В этот момент раздался шум мотора. Перед домом остановилась машина Посла. Он вылез из нее с цветами. Вошел в дом, остановился в дверях столовой. Лизавета дико посмотрела на него.

– Очень рад, – сказал Посол. – Николай Иванович.

– Лизавета, – буркнула она в ответ.

– С приездом! – Он протянул цветы.

Лизавета поджала губы, но взяла:

– Спасибо! Не стоило беспокоиться. Я не люблю нарезанные цветы. Это – трупы. В сущности, языческое жертвоприношение. А я христианка!

– Верю, – сказал Посол, непонятно к чему. То ли он был согласен насчет языческого жертвоприношения, то ли насчет того, что Лизавета – христианка. – Простите, что опоздал, – добавил Посол. – Москва стоит. А у меня нет мигалки.

– Почему это у вас нет мигалки? – с вызовом спросила Лизавета. – Вы, кажется, считаете себя бог весть кем, а ездите, как простой смертный, без мигалки.

Николай Иванович скромно потупился:

– Я против мигалок.

– Почему?

– Ну, такая у меня философия.

– Да вы просто исчадие ада! – крикнула Лизавета. – Ад – это вы, – недипломатично ответил Посол.

– Кто это вы?

– Россия.

– Подонок! – ахнула Лизавета.

– А хочешь чудо?

– У нас самих хватает этого добра, новые иисусы христы плодятся чуть ли не каждый день. Россия под сенью сект.

– Появилась недавно новая секта, – откликнулась Зябл ик. – Розетка ануса!

– Вы не существуете! – сказала Лизавета Послу.

– Лядов тоже так думает, – кивнул Посол.

– Вы – мешок, набитый сравнительным религиоведением! – вдруг закричала она.

– На меня еще никто так не кричал! – обрадовался Посол. – Вы – интересная девушка. Хотите вина?

– Женщине нельзя пить вино, – ответила Лизавета. – Особенно русской женщине.

– Почему?

– Сами догадайтесь!

– Я не знаю.

Лизавета возликовала:

– Если не знаете, то ваши Акимуды – это просто вывеска!

– Ну, скажите!

– У русских женщин и без вина в голове все перевернулось! Посмотрите на мою сестру!

«Ах ты, сука! – подумала Зяблик. – Ну, погоди! Я тебя еще напою!»

– А все-таки я не совсем понимаю, – задумчиво сказала Зяблик, – зачем была эта сцена с разгоном торговцев в храме. Откуда такая гневливость? Ведь ты одним тихим словом мог все перевернуть! А тут – истерика. Показуха. К тому же ты для торговцев – никто. Ты устраиваешь настоящий погром. Ты – террорист!

– Он – молодой, вспыльчивый человек… Революционер!

– Революционер! – закричала Лизавета. – Как вы смеете! Вы все выдумали! Вы просто бес.

– Я не бес, – улыбнулся Посол.

– Нет, бес! Вы все хотите разрушить!

– У нас в посольстве есть свой бес, – зашептал Посол. – Советник по науке. Это – бес. Бесы тоже нужны.

А как без них? Хотите, познакомлю?

– Вы – компьютерная ошибка, – продолжала Лизавета. – У меня нет к вам никакого доверия.

– И все-таки Карл Маркс прав: это – опиум для народа, – вставила Зяблик, – точнее, для дураков. Все эти твои притчи и чудеса… Притчами разговаривают неумные люди.

– А где ты видела умных? Да и что это такое? – поинтересовался Посол. – Давай лучше займемся гардеробом твоей сестры.

– Каким еще гардеробом! – как ужаленная, взвыла Лизавета. – Ничего мне от вас не нужно! А что, я плохо одета? – обратилась она к сестре с испугом.

– Вы любите классичекую музыку? – спросил Посол Зяблика и Лизавету.

– Да, – сказали девушки.

– Тогда пойдем на Башмета.

Лизавете понравился Башмет еще больше, чем Паганини. Она надела серое платье, но не монашеское, а вполне светское, итальянское.

Посол сказал ей:

– Музыка – это мое. Все остальное – приложение.

– Но музыка бывает разной, – возразила Лизавета.

Посол посмотрел на нее чистыми глазами.

– Я люблю только божественную музыку, – сказал он.

– А я пела в церковном хоре, – сказала Лизавета.

– Я знаю, – ответил Посол. – Вы хорошо пели.

– Откуда вы знаете?

– Мне ваша сестра рассказывала, – хитро сказал Посол, снова глядя на Лизавету чистыми глазами.

Они пошли ужинать с Башметом в ресторан «Грин», где их ждал Анатолий Ком. На ужин подавали мраморное мясо из сердца Франции.

– Я очень редко ем мясо, – сказала Лизавета.

– Тогда морепродукты? – спросил шеф-повар.

– А мясо вкусное?

– Объедение.

– Ну тогда… – Лизавета потупилась. – Дайте мне гречневой каши!

– С молоком? – бесстрастно спросил официант.

Башмет скромно молчал. Лизавета продолжала выступать против Посла и против меня, но Посол тут же в ресторане, при Башмете, устроил диспут.

– Помнишь, у Кальвина? – спросил Акимуд Лизавету. – Люди делятся на избранных и обреченных: это – промысел, не изменишь. Но они никогда не узнают, кто есть кто. И только вера может помочь, а безверие губит.

– Как помочь, если ничего не изменишь? – вмешался я.

– При чем тут Кальвин! – выкрикнула Лизавета. – Я – русская монахиня. Мне Кальвин до лампочки.

– Но у Кальвина, детка, есть верные мысли.

– Я вам не детка!

– Да все вы мне детки! – примирительно сказал Акимуд. – Ну, что ты споришь со мной? Вот смотри – видишь во дворе машину? Смотри внимательно.

Внедорожник стал таять и превратился в лужу.

– Ну, вот…

– Это фокус! Никакое это не чудо! – заявила встревоженно Лизавета.

– А теперь…

Лужа превратилась в автомобиль, который при этом засигналил изо всех сил.

– Гипноз! – пожала плечами Лизавета.

– Ну, хорошо… Смотри на меня!

Акимуд у нас на глазах превратился в Христа. Христос – в стиле Караваджо – с резким светоделением – сидел на стуле и молча смотрел на нас.

– Я принес вам, друзья, не щит, но меч! – Он вдруг заговорил.

– Врешь! – вырвалось у Лизаветы. – Какой такой щит!

– Это один из возможных вариантов, – согласился Христос.

– Господи! – ахнула Лизавета.

– Я не люблю чудеса, – признался Акимуд, приобретая свои собственные черты. – Это – тяжелая артиллерия. И потом, непонятно, куда она бьет.

Лизавета оглянулась на сестру:

– Ну, что ты скажешь?

Катя ответила с раздражением:

– По-моему, он в тебя влюбляется. Ника, прекрати!

Это она первой назвала Акимуда Никой, хотя потом все считали, что именно Лизавета ввела в обращение это нежное имя. Но Ника не прекращал. Он успел еще превратиться в пузатого Будду, Магомета и каких-то совсем неизвестных нам богов с рогами и яркими перьями.

Наконец он сказал:

– Это был маскарад богов.