Акимуды Ерофеев Виктор

– Нет вопроса, – ответил Посол. – Клара Карловна, отправьте его на Акимуды.

– Надолго? Навсегда?

– Нет-нет, – запротестовал я.

– А что так? – захихикала Клара Карловна.

– Я еще ни разу не рвал клюквы на болоте. Мне есть чем тут еще заняться…

– Клюквы! – захохотала Клара Карловна.

– А ведь верно, – сказал Акимуд. – У нас там нет клюквы… Езжай недельки на две!

– Что мне взять с собой?

– Рай – это игра, – сказал Посол. – Приятного отдыха.

142.0
<В СТОРОНУ РАЯ>

Скандал – бог сегодняшней жизни. Нет скандала – нет человека. Скандал – последний клапан славы. Все остальное – мох равнодушия. Порядочный человек обязан держаться в стороне от скандалов, но кому интересен такой невидимка?

Я ненавижу скандал. Об этом я думаю, оказавшись в эпицентре скандала. Я улетел из Акимуд, уверенный, что именно там я разгадал суть русской жизни. Я разорвал договор с Акимудом, сказав им всем напоследок, что это – фашистский проект. Им не понравилось резкое слово, а мне не понравилось то, что они даже не поняли, о чем идет речь.

Смысл игры «Попади в рай» состоит в том, чтобы, отталкивая конкурентов, первым оказаться в раю. В проекте «Попади в рай» новый Робинзон Крузо должен побеждать, пожирая остальных Робинзонов, выдавливая их из игры всеми возможными способами.

Символом этого безумия оказался, как ни странно, российский флаг. Когда наши участники проекта были переброшены мелкими самолетами из Панамы на вполне обитаемый остров Карибского моря, откуда им предстояло отправиться играть в «Попади в рай», на аэродроме нас встретило большое количество телекамер. В небе плясал вертолет с оператором, выпадающим из кабины. Но главное – нам предложили не автобусы, не грузовики, а скотовозки, узкие, высокие, с черными решетками для свиней, козлов и баранов.

Какому идиоту пришла в голову мысль снабдить начавшуюся игру зверским издевательством над свежими душами, в этом надо еще разобраться, но когда скотовозки тронулись в путь, над одной из них не умудренная мыслью свежая душа гордо подняла российский флаг. Он развевался, на радость и удивление крестьянам-аборигенам, которые никогда в жизни не видели души белых людей – наркоманов или торговцев оружием? – в столь бесправном состоянии.

Скотовозки были лишь скромным началом. Когда участников посмертного шоу привезли в огороженный проволокой пункт Х., где они должны были переночевать перед потешной робинзонадой, райские агенты встретили их в лучших традициях концлагеря. В тропической форме панамских полицейских – только без знаков различия, – они устроили шмон. Из репродуктора шипящим голосом звучали глухие угрозы. Ну, точно Освенцим! Ценные вещи – на стол! Бесцеремонно рылись в рюкзаках. Фотограф, длинноволосая девица со шпилькой в зубах, снимала преставившихся анфас и в профиль на фоне таблицы, определяющей их рост.

А вот и следующий шаг: сейчас всех разденут, отправят в душ, потом на нары. Душ – вот он, рядом, и некоторые души мужчин и женщин уже стали раздеваться, но тут мы не выдержали. Неужели все взбунтовались? После того как прошли через смертные муки? Количество этих «мы» свелось к двум персонам. Одним был я, другим – актер Никола Бурда.

Мы познакомилсь с ним еще в Шереметьево. В рай тоже летят из Шереметьево. Под видом обычных пассажиров. Через Амстердам. В Амстердаме была остановка на шесть часов. Все остались в аэропорту, а мы сели в такси и поехали в город. В городе Никола Бурда пожелал покурить марихуану:

– Я не знаю, будет ли в раю марихуана.

До этого мы зашли в порношоп, и Бурда купил себе духи. Он хотел, чтобы в раю на него слетались женские души. Он обильно попрыскался, и мы пошли вдоль каналов в поисках марихуаны.

– Смотри, как они сейчас будут липнуть ко мне! – сказал Бурда о женщинах.

Мы вошли в кофешоп. Хозяйка, моложавая полька в черных штанах, предложила нам курево. Мужчины с интересом разглядывали рыжеголового Бурду. Некоторые пытались вступить с ним в разговор, но он не говорил ни на одном иностранном языке. Мужчины трогали Бурду за рубашку, а один даже поцеловал его в шею.

– Чего это они ко мне пристали? – отбивался Бурда от мужчин. – Верно говорят, что здесь все голубые.

– Вам покрепче или нормальные? – спросила хозяйка кофешопа.

Мы взяли покрепче.

– Почему ты пахнешь женщиной? – поинтересовалась Крыся.

– Какой женщиной?

– Ты пахнешь женщиной!

Бурда показал ей заветные духи.

– Это порнодухи для женщин, – прочитала Крыся.

– Как для женщин?

Мы бросились смотреть. Точно! Бурда купил не те духи. Он помчался в туалет стирать запах, но вернулся еще больше пахнущий женщиной. Даже меня сводил с ума этот пряный запах, в парах которого Бурда казался аппетитной рыжей телкой огромных размеров.

Бурда от горя обкурился и позеленел. Зеленый, он сел на порог кофешопа и тупо смотрел на канал. Прошло полчаса – он все смотрел. Я заволновался. Нам нужно было скоро улетать в Панаму – откуда шла отправка на Акимуды, – а Бурда вонял женщиной и был невменяемым. Я не знал, как с ним сладить. Изо рта у него торчал потухший бычок. Расплатившись с Крысей и проклиная все на свете, я потащил Бурду за собой. Я думал: он проветрится. Бурда засунул бычок в карман и стал распевать на весь город громкие песни своего сочинения. Амстердамские прохожие и велосипедисты глядели на нас с подозрением.

Мы час шатались по улицам, пока не наткнулись на музей Ван Гога. Бурду потянуло в музей. Как я его ни удерживал, он был непреклонен. В конце концов, решил я, может быть, он очухается при виде гениальных картин. В музей нас пускать не захотели, но запах женщины, который источал Бурда, склонил охранников в нашу сторону.

Мы вошли в первый зал. Это были черные депрессивные картины. На картинах унылые люди уныло ели картофель. Бурда присмирел от вида картофельной депрессии. Но когда мы двинулись дальше, на нас пролился непонятно откуда взявшийся вангоговский свет. Все преобразилось в один миг. Зал сиял всеми красками. Пораженный обилием света, бурей красок и крушением пессимизма, Бурда кинулся к солнценосной картине, загоготал и в знак восторга ткнул в нее своим прокуренным пальцем. Сначала я увидел перепуганные лица посетителей, и – тут же дико заорала тревога. Звук бесновался, но Бурда стоял перед картиной, ничего не замечая. Его палец упирался в шедевр. На нас бросились полицейские. Нас скрутили. Щелкнули наручники. Нас поволокли в подвальное помещение. Но полицейские тоже купились на запах женщины и смотрели на Бурду с недоумением, переходящим в желание. Воспользовавшись моментом, я попросил встречи с администрацией. Минут через десять к нам в подвал спустился директор музея. Он пригрозил нам долгим тюремным заключением. Я, в свою очередь, стал объяснять ему, что Бурда – великий русский певец, новый Шаляпин, и он не мог не сойти с ума, увидев перед собой произведения своего брата по божьему дару. Директор принюхался к запаху Бурды – такого он еще не нюхал. Его закружил поток фантазий. Через пять минут нас выбросили на улицу.

Я поймал такси и затолкал Бурду в машину. В Схипхол! Водитель недоверчиво осмотрел нас, но повез. В машине Бурда снова провонял. Он еще не отошел от травы и ничего не соображал. Было видно, что Амстердам ему только снится.

– Кто вы? – спросил водитель, подвозя нас к аэропорту. – Я еще никогда не видел такого огромного рыжего трансвестита! У меня от вашего запаха трещит в штанах!

Он потрепал Бурду по щеке.

– Кто я? – раскрыл пасть Бурда. – Я – двенадцать подвигов Геракла!

Вот с этим человеком мы летели на Акимуды.

Среди агентов райской встречи было немало мужчин и женщин, вошедших в роль подонков, но мы выбрали для беседы режиссера по имени Игорь, который восседал за столом и орал на всех подряд.

– Ты чего корчишь из себя начальника концлагеря?

Никола – здоровый мужик; режиссер заморгал.

– Ты понял?

Он моргал, не желая расставаться с властью. Потеряв терпение, я хлопнул его по пальцам крышкой чемодана, куда он складывал ценные вещи, отобранные у нашей группы. Он взвыл:

– Я понял.

Власть переменилась. Бедные тени, отправленные в рай, потянулись к нам за поддержкой. Прожить всю жизнь – и затем подвергаться издевательствам каких-то агентов. Последовали их неуклюжие извинения, обещания, что больше «так не будем».

Тепло вспоминаю участников нашего – да нет, отнюдь не нашего – проекта. Составленная из самых разных людей – разных возрастов, из разных городов, сословий, из разных жизней, – составленная из известных и неизвестных стране лиц, перешедших в мир иной, наша группа нашла общий язык еще в Панаме-сити.

Из-за наплевательского отношения райских приспешников группа свежеумерших душ провела в Панаме-сити несколько дней и сдружилась незаконно: этого райский сценарий не предполагает. Перед отъездом на остров мы даже съездили на Панамский канал, а затем пили в испанском ресторане за то, чтобы не превратиться в подлецов.

Игра «Попади в рай» подразумевает борьбу душ за обретение блаженства. Выбывание людей из кандидатов в рай, которого требует игра для поиска победителей, мы договорились предоставить жребию. У меня сложилось впечатление, что – судя по группе – в нашей стране люди могут договориться между собой, но райские агенты сознательно мешают это сделать.

Помню Люду из военного ведомства, которая помогла мне запаковать рюкзак и засунуть запрещенные в раю доллары и сигареты, вспоминаю юмориста Мишу (его знает страна), дальнобойщика Андрея. Вспоминаю нежную девушку Аню из Саратова – таких бы побольше!

За ночь в пункте Х. участники стали – это так порусски! – буквально родными людьми. Родных людей разбудил в пять тридцать репродуктор, и игра понеслась: приехала ведущая, очень похожая на Ксению Собчак. Она была одета как резиновая кукла: садомазохистский проект определился. Снова были скотовозки – нас повезли на пустынный пляж. Скотовозки застряли в песке – начался очередной ритуал: бесконечное ожидание. Затем – маршбросок по сыпучему песку с рюкзаками: кто придет к вертолету последним – вылетает из игры. Мы с Бурдой пришли намеренно последними – никто не выбыл. Вертолеты перебросили свежие души на ржавую баржу. Как часто бывает в тропиках, вмиг испортилась погода, хлынул ливень – кандидаты в рай промокли до последней нитки.

Надсмотрщики в плащах смотрели на нас равнодушно. Надсмотрщица Татьяна не давала никому спрятаться от дождя. Приплыла на какой-то посудине с гарпуном «Ксюша Собчак», угостила дрожащие души рюмками фруктового сока… Я слышал, что раньше кандидаты в рай прыгали в воду (она там, в пиратском море, теплая, как молоко) и проплывали двести метров с тем, чтобы на берегу первый, прикоснувшийся к древку флага, мог получить символический тотем, дающий ему власть спасать других от исключения из игры. На этот раз кандидат в рай, последним доплывший до берега, оказывался уничтоженной душой, которую ждало превращение в рыбу. Все бросились к берегу, стараясь обогнать друг друга.

Тут мы с Бурдой сказали: хватит! Мы выходим из проекта, унижающего рай! Мы не будем расшвыривать новых друзей, чтобы добежать раньше них! Это невозможно!

Мы сели в лодку и поплыли прочь от позора. На острове, где мы ожидали отлета в Панаму-сити, мы отдыхали в ресторане американца, который здесь прожил последние сорок лет. Своего рода Хемингуэй, только не писатель, а ресторанщик. Появился психолог Кирилл, который пытался убедить нас в том, что мы были неправы. Затем – юный райский продюсер Илья, который запальчиво мне заявил, что он тоже немало сделал в жизни.

– Что же вы сделали?

– Я хорошо учился!

– Да вы не только продюсер, – пожал я плечами, – но и дурак!

Он обиделся.

– Ну вот, сами обижаетесь, как красна девица, а ваши агенты обижают души безнаказанно. Они только перешли рубеж смерти – а с ними играются, не считаясь с годами прожитой жизни. В рай направляют – и по дороге издеваются над душами!

Я послал Илью подальше. Но он вернулся с предложением пересмотра условий договора. Затем райские чины просили меня сказать на камеру, за что я не полюбил их проект, но я сказал:

– Проект – фашистский.

Юный Илья стал убеждать меня, что он не жил ни в Советском Союзе, ни в гитлеровской Германии – и поэтому не знает, что это значит…

Я поехал в рай проверить самого себя, отвлечься от скверных мыслей. Но на острове мне стал ближе образ не Робинзона, а Робин Гуда. Я увидел свою страну в образе тропического острова. Я не верю, что райская охрана намеренно придумала фашизм. Он родился сам собой. Последний фашист в нашей стране – далекая перспектива. Последний фашист еще долго будет по ней скитаться…

Мне противно, что посольство Акимуд берется за проекты, с которыми не может справиться, не превратив их в бесчеловечное безумие.

143.0
<БРАТЬЯ И СЕСТРЫ>

После победы над живыми мертвецы разбились на партии. Многим могло показаться, что партии примут очертания традиционных русских моделей. Однако на самом деле все было по-другому. Разделение произошло по трем группам.

Первым общественным движением мертвецов стала патрия истребителей. Ее основной задачей была ликвидация всех живых людей в России и перевод их в мертвое состояние. Тем самым проводилась военная программа: РОССИЯ ДЛЯ МЕРТВЫХ. В этом присутствовал некий загробный троцкизм. Зато возникала возможность унитарного государства. Истребители считали, что живые люди ответствены за все катастрофы, которые произошли в России, и не могут быть партнерами.

Вторая партия называлась партией сохраны. Сохрана состояла в том, чтобы оставить живых в живых, но перевести их на уровень обслуживающего персонала, недочеловеков, которым можно было бы поручить технические функции. Эта партия утверждала, что живые – это недозрелые мертвые, которые еще не выполнили своей задачи и пребывают в тисках случайности.

Эта партия считалась более либеральной, так сказать, умеренной, и вокруг нее вращались старые партии кадетов и социалистов. Они предлагали развернуть военный лозунг РОССИЯ ДЛЯ МЕРТВЫХ в сторону философии.

Третья партия называлась Братья и Сестры и была основана на том, что существенной разницы между живыми и мертвыми нет: все мы – русские братья и сестры. Раз живым все равно суждено стать мертвыми, то это только дело времени. Третья партия имела значительную поддержку живых.

Моя задача по поддержанию равновесия между живыми и мертвыми несколько упрощалась тем, что наш русский народ довольно быстро привык к мертвецам и приноровился с ними жить. Я поражался отсутствию даже короткой памяти у населения. Прошло только полгода после оккупации, которая была нарочито кровавой, а о ней в обществе уже было не принято вспоминать. Возможно, нечто подобное было когда-то с татаромонгольским игом. Живые не хотели умирать, но то, что мертвые шастают по улицам, убеждало их, что у них есть будущее. Мало кому в голову приходили философские вопросы о сущности происходящего. Больше всего боялись, что мертвые все отнимут. Отнимут и поделят между собой. Живые готовы были довольствоваться малым. Даже партия истребителей обслуживалась живыми, которые находили логику в ее тезисах. Реальной оппозиции мертвякам фактически не было. Были разрозненные выступления, были тайные кружки, но в основном – разговоры на кухне. Возродился интерес к книге «Доктор Живаго» – в основном из-за названия. В названии интеллигенты находили нечто пророческое. В кухонных разговорах тема довоенного времени звучала ностальгически. Даже я не без грусти вспоминал нашего довоенного Главного и беспокоился о его судьбе. Только в гостях у Акимуда я узнал о его самоубийстве. Его самоубийство оказалось государственной тайной. Никто не знал, кто он – живой или мертвый. Если он действительно стал мертвым, то его скорейшее возвращение к жизни было исключительным явлением. Мертвые, как мне казалось, должны были пройти испытательный срок, схожий с индийским бордо, чтобы вернуться обратно.

На открытое сотрудничество с покойниками просвещенной части общества идти не хотелось. Но она всетаки шла, компромиссы ширились. Живые участвовали в мертвом телевидении, в мертвых печатных изданиях. Живой легендарный бард, обвешенный погремушками в знак вечной любви к Индии, славил в своих новых песнях мертвых с воодушевлением. Он говорил знакомым, что мертвые воскресили его талант и продлили его прозрения…

Впрочем, мертвяки с течением земного времени несколько преобразились. Как я уже говорил, из скелетов они превращались в плотные тела, не лишенные склонности к удовольствиям. За их повадками наблюдали песьи головы египетской закваски, но в стенах своих квартир они морально разлагались: жрали и пили, как будто живые. Египетские комиссары уничтожали провинившихся мертвяков, если их преступления становились явными, жуткой казнью полнейшего уничтожения, и мертвяки панически их боялись, но, несмотря на страх, все равно жрали и пили, а также еблись с живыми блядьми. В этом я видел надежду на будущее. Во всяком случае, если бы Россию завоевали американцы, народного недовольства было бы несравнимо больше, чем в годину Мертвой войны.

– Все-таки они наши! – слышались мнения, несмотря на развевающиеся по Москве лозунги РОССИЯ ДЛЯ МЕРТВЫХ.

Отец учения о воскрешении отцов Николай Федоров сам не воскрес. Нам приходилось философствовать за него. Конечно, у нас в России мертвые значат больше, чем в западных странах. Однако были и просто бытовые радости. Русский народ особенно умиляло и примиряло с мертвяками то, что мертвяки, во всяком случае некоторые из них, не равнодушны к водке. Появилась даже особая забава. Мертвяка специально напаивали, а потом весело кричали, что он мертвецки пьян. Это снисходительное отношение к мертвецам в конце концов вылилось в национальную проблему.

144.0
<УКАЗ>

Предлагается каждому живому завести на себя уголовное дело согласно своим слабостям и склонности к преступлениям. Заявление об открытии на себя уголовного дела сдается в органы полиции по месту жительства. Просьба отнестись к своим преступным склонностям ответственно и не предлагать мелких или безличностных вариантов. Страх перед тюрьмой – основа нашего государственного развития, предчувствие светлого будущего. Помни, что побои, унижения, пытки, гнилой тюремный режим, не устанное гостеприимство смерти – это не случайные спутники справедливости, а наши общие союзники. Загляни в себя! Бдительно прислушайся к потокам своих криминальных мыслей! Если не сможешь сам изговнять себя, расспроси жену и близких, пусть они скажут тебе в глаза то, что они о тебе неустанно думают.

Донеси на себя! Не бойся оговорить себя! В оговоре всегда найдется здоровый элемент истины. Предложи для себя ответственную меру наказания.

145.0

Вернувшись в Москву из игры «Попади в рай», я не стал звонить Акимуду с жалобами на турагентство Клары Карловны, а вместо этого по подпольному радио «Апломб» рассказал радиослушателям, что нас ждет после смерти.

Акимуд позвонил ровно через полчаса после передачи. Он едва сдерживал свой гнев:

– Ты зачем раскрываешь мои карты? Я тебя не за тем посылал!

– Но так с людьми не поступают!

– Это закон природы! Кто не доплывает до рая, тот превращается в рыбу!

– Я отказываюсь в этом участвовать!

– Ну, как хочешь. – Акимуд бросил трубку.

Зяблик сказала, что я – дурак. Вместо того чтобы бунтовать, нужно было доплыть до рая и все о нем выведать, а не буянить на полдороге. Она звонила сестре. Лизавета отмалчивалась. Потом Акимуд передал через своего верного Ивана моим помощникам, чтобы я собирался. Видимо, ему все-таки зачем-то было надо, чтобы я увидел его внеземные владения. Так я впервые попал в рай.

146.0
<СЕВЕРНЫЕ АКИМУДЫ>

– Значит, вот что: дайте мне на первое украинского борща, да погуще, погорячее! Борщ должен быть обжигающим! Чтобы дух от него шел! Чтобы лоб был в поту, как в росе, после третьей ложки! И побольше сметаны! И пампушек с чесноком! Будет пахнуть изо рта? Я ни с кем не собираюсь целоваться после обеда! А на второе несите гуся! Гуся с яблоками! Я люблю гусятину… Какие у вас вина? Только сладкие? Тогда несите горилку! Сколько? Грамм триста! Сколько кусочков хлеба? А что, у вас хлеб выдают по кусочкам? Ну, несите от души! Только черного! Он у вас в раю такой пахучий, Ирина!

Имя официантки приколото у нее к белой блузке.

– Ирина, а где мы с вами?

– Что?

– Как зовут это райское место?

– Северные Акимуды.

– А что, есть Южные?

– Не знаю.

В раю официанток называют по имени. Безымянная официантка – нонсенс. Вы должны вступить с ней в личный контакт, потереться с ней душой – тогда она помчится вас обслуживать. И, когда она помчится, надо обязательно посмотреть ей вслед на ноги. У всех официанток здесь немыслимо короткие юбки. Они так обтягивают бедра, что тайное становится очевидным, и Ирина это знает, и если вы не посмотрите на ее ноги, она сочтет вас невежливым мужчиной. Но полоса отчуждения наступает тут же вслед за этим. Если вы начнете к ней приставать или – еще того хуже! – шлепнете по попе, она сочтет вас хамом и вычеркнет из списка своих клиентов.

«Ух, обожрусь… – продолжал я свой внутренний монолог, понимающе глядя на ноги уходящей Ирины. – Но ехать в рай худеть – все равно что отправиться на Гавайи за снежными бурями!»

147.0

Черная челка давно не мытых волос свисала ей на глаза. Мы сидели вдвоем с фотографом Оксаной, которую мне выделили в качестве гида и которая должна была впоследствии разместить материал о моем пребывании в местной стенной газете, в зале главного ресторана Северных Акимуд близ мелкого моря. Это миниатюрное море омывает мелкими волнами большую степную пыль. Берега соленой земли засажены узколистным серебристым лохом. Но море плещется на солнце теплой бирюзовой волной, и пляжи на Северных Акимудах хрустят мелкой-мелкой светлейшей ракушкой: идешь и хрустишь… Но в чем, позвольте, блаженство? Плюгавый городишко! Да, в палисадниках растут большие, лиловые, как синяки после драки, сливы, разноцветные яблоки и груши, пахнут розы, гладиолусы, хризантемы, но там же нет ни вилл, ни скал… Верно, на Северных Акимудах нет вилл, да и вообще архитектурой город не блещет, домики, прямо скажем, дрянь, но зато на базаре продается такая вкусная картошка, которую если сварить и посыпать зеленью – так это объедение! Или взять, например, черешню цвета черных глаз местных красавиц, вкуса и сочности – неописуемых. Не зря говорят торговки на базаре: винтажная достоверность! Ретрошик! Я окончательно убедился в этом, когда увидел на улице чудотехнику, автомобиль «Запорожец» лимонно-зеленого цвета. Боже, он такой маленький – как детская коляска! Народ снимался на мобильный телефон с «Запорожцем», припадая к нему, – непрекращающийся аттракцион! Ни с каким бы «феррари» так бы не снимались! Впрочем, на Северных Акимудах пока что не видно «феррари».

148.0
<РАЙ С ВОБЛОЙ>

В каждом раю есть отблеск курорта. Время остановилось. На часах утро моего детства: пионерский горн и геркулес. Особенность Северных Акимуд в том, что они ни на что не претендуют. Они просто-напросто есть. В отличие от пятизвездочного рая земных гостиниц, построенного на роскоши, престиже и тщеславии, обставленного неземной красотой, Северные Акимуды – замарашка, дикарка, Золушка в дешевом купальнике, с облупившимся носом.

Сюда, как я понял, попадают в основном прекрасные незаметные люди, ничем в жизни не отличившиеся, состоявшиеся кое-как, люди-невидимки сугубо местного назначения. Они добираются сюда по узкой кособокой дороге на усталых от долгой службы автобусах, выпускающих в выхлопную трубу черный дым. По дороге этих похожих друг на друга блаженных с незапоминающейся внешностью приветствуют заросли белых акаций, куда они всем автобусом, высоко поднимая ноги, несутся писать, а после, возле передней двери, поспешно, жадно затягиваясь, курят. На въезде в рай их встречают деревянные вертикальные рамы с натянутыми веревками, напоминающие большой музыкальный инструмент, сельский родственник арфы, который в место звуков угостит вас вяленой рыбой разных размеров, но в основном это бычки, мелкая рыба с упрямым лбом. Райский народ всю эту рыбу зовет одним словом – вобла.

Рамы с болтающейся закуской к холодному пиву – первые знаки рая. Выпить и просветлеть! На табуретках низко, почти на земле, сидят продавцы рыбы, от мальчишек до грузных теток и стариков в широкой тельняшке, – низко сидят из-за своей, видно, скромности: никто не пересядет в удобное плетеное кресло.

149.0
<УСЛУГИ И ЛЕНЬ>

Северные Акимуды состоят из двух категорий блаженных: одни неохотно тратят деньги – другие охотно их зарабатывают. Рай бурлит, как кастрюля. Работают кафе, забегаловки, рестораны, по раю кружат такси и велосипедные рикши. На перекрестках торгуют овощами и фруктами. На берегу – бескончаемая полоса ларьков. Торгуют всем. Полотенцами и арбузами. Катают на верблюдах. Бывший земной полковник открыл передвижной тир.

На въезде в рай на обочинах («Спасибо за чистые обочины!» – заранее благодарят блаженных придорожные лозунги) появляются агенты вечной недвижимости: «Вечная жизнь у моря!» – галдят надписи. Гостиниц в раю – кот наплакал. Тетки на обочине заманивают жильцов. Ведут в простеньких сарафанах показывать «клиентам» узенькие кровати.

Блаженные останавливаются в этом «частном секторе» – живут в соответствии со своими запросами скромно и дешево: по несколько человек в комнате, с «удобствами» во дворе. Рукомойник прибит к дереву. Блаженный не ищет приключений себе на голову: он мечтает рухнуть на пляже и лежать на солнце столетиями. Усталое, потрепанное тело в жировых складках, пузатое, в порезах и шрамах, в целлюлите, с распухшими венами, принимает солнечные ванны: загар – это цель, как некогда у нас в России был коммунизм.

На Северных Акимудах культивируется ленивая вечная жизнь. Кто назначен здесь работать – работает (кастрюля бурлит), но в чести у блаженных лениво шаркать шлепанцами, лениво перекликаться, лениво сравнивать цены на борщ в столовках возле пляжа, лениво ругать детей, лениво бояться бездомных собак, лениво есть мороженое для поддержания своей пузатости. Откуда берутся залежи лени? Порождена ли лень усталостью от доблестного труда в течение всей жизни? С корее она объясняется равнодушием бесконечного с уществования: зачем суетиться? Блаженный уткнется взглядом в райские кущи и – застынет на тысячи лет…

150.0
<РЕСТОРАН «МАКСИМ»>

Итак, мы сидели с фотографом Оксаной в пустом ресторане. Он назывался по-простому «Максим». Ирина принесла дымящийся борщ.

Я спросил:

– А вы знаете, где на земле тоже есть ресторан «Максим»?

– В Мелитополе, что ли? – с сомнением назвала она имя, видимо, родного города.

С каждой минутой я все больше любил Северные Акимуды.

Ирина – блондинка. Здесь у женщин либо иссинячерные волосы, либо они блондинки. Блондинок больше, блондинками кишит рай. Чаевых с каждым годом все меньше, местные бандиты, которые хоть и хватали Ирину за попу, но платили щедро, куда-то пропали, казино в соседнем зале ресторана закрылось – казино теперь запрещены по всему раю! Иногда, жалуется мне Ирина, на нее по ночам нападает тихое отчаяние. Она живет в садовой беседке за «Максимом»: ни помыться как следует, ни привести себя в порядок! Горечь Ирины возрастает по мере нашего знакомства.

– Бандитские девки за одну ночь зарабатывают больше, чем я за полмесяца беготни по ресторану! Но в раю и проститутки не нужны! Молодых девчонок полно! Если кому надо, они отдадутся ночью на берегу за бутылку пива…

Не все так горько! Мы знакомимся с другими официантками. Вот две официантки из ресторана «Морской» – красивые девчонки Настя и Катя. Бывшие студентки – обе жертвы одного несчастного случая. Закончив смену, они идут вместе с нами по ночному пляжу. Раздеваются, купаются, брызгаются, смеясь. Новое поколение.

151.0
<«ПЕРВОРОДНЫЙ ГРЕХ»>

Однако не «частный сектор» до сих пор является основной обителью блаженных – они расселяются главным образом на базах вечного отдыха. Мы, например, с Оксаной поселились на базе с поэтическим названием «Первородный грех». Наш «Первородный грех» вырывался вперед среди прочих по благоустройству: если на других базах блаженные в основном ютятся в железных вагончиках, которые на солнце раскаляются докрасна, то нам предоставили отдельный деревянный домик с кондиционером и ванной комнатой. Кроме того, стройная хозяйка в шортах и круглых солнечных очках, обрадовавшись мне как дорогому гостю, обещала разбить клумбы и засадить их кустами роз.

– Оставайтесь с нами! – улыбнулась она.

152.0
<СВЕЖАЯ РЫБА>

Лучше всех смысл вечной жизни на Северных Акимудах сформулировал, по-моему, пожилой рыбак Коля с горящим окурком в руке, уходящий перед утренней зарей в море на баркасе ловить рыбу.

– Вся рыба в раю – нелегальная!

Трактор подцепил тросом его тяжеленный баркас, который полулежал на берегу, грузовик бампером уперся в корму, и Коля, загрузившись льдом, не успев попрощаться, уплыл с напарником навстречу запретной рыбе. А как же рыбнадзор? А никак. Поймают – отстегнем. Рай на то и рай, что там со всеми можно по-человечески договориться. А как же продать эту свежую рыбу? На рынке – засветишься. Но есть особые места: на заборе перед домом, где стоит цистерна с квасом, висит надпись: «Свежая рыба». Любитель свежей рыбки идет через палисадник, у дома сидит вальяжный дядя Саша с молодыми вихрастыми мальчишками:

– Вам что? Рыбки?

Его холодильник забит свежим уловом.

153.0

Вечером мы идем на открытую веранду «Максима». Сидим пьем пиво, дико орет музыка. Молодая певица и молодой певец поют по очереди всякие шлягеры, то по-русски, то по-английски. Разговаривать невозможно. Это бич практически всех ресторанов в райских краях. Ирина призналась мне, что местные рестораторы намеренно не дают людям разговаривать: блаженные, когда говорят между собой, меньше едят, а когда танцуют – больше пьют.

Пляж целый день прочесывают торговцы с ведрами и подносами.

– Палочки, трубочки, пахлава, – выкрикивает торговка.

– Вареная кукуруза! – предлагает другая певучим голосом.

– Холодное пиво! Холодное пиво! – кричит мальчишка.

Торговля кружит между тел. Тела приподнимаются, покупают пиво.

– Креветки! Вареные креветки! – быстрым шагом идет продавец. Он утыкается в меня. Ему есть что рассказать: – Я – Александр Сергеевич! Как Пушкин, – представляется он. – Бывший шахтер. Из Донецка. Работал в шахте всю жизнь. Видел страшные картины смерти в забое. Об этом никогда не писали газеты – только когда крупные взрывы газа. А так – неосторожное обращение с техникой: отрывало ноги, руки, пополам человека перерезало. Все я видел.

– Заработок был приличный?

– Не жаловался.

– Удачи!

154.0

Базар. Жара. На столе выстроились бутылки в форме кувшинов с узким горлышком. Позади стола сидит пожилой продавец на табуретке. Вместо кепки или панамы у него – почти вызывающе – на голове для защиты от солнечного удара капустный лист. Вид нелепый, но лицо значительное, привлекательное. Пробуйте! Домашнее вино. Полусладкое. Белое и красное. Виноградарством занимался еще на земле. У него в саду растет виноград. Георгий Петрович тоже готов – прямо с ходу – рассказать историю своей земной жизни. И не только своей. У него отец был председателем совхоза в Крыму. В этой должности он встретил войну. В Крым пришли немцы. Они приказали ему продолжать работать. Но одновременно отец руководил партизанским подпольем. Много немцев убили!

– Я сам видел ребенком, – говорит Георгий Петрович, задумчиво почесывая капустный лист, – у нас дома, в комнате, загороженной шкафом, собирались по ночам люди. Как бы то ни было, отец остался жив. Но когда пришла советская армия, НКВД забрало отца за сотрудничество с оккупантами и расстреляло бы, но кто-то отца опознал – он выжил.

Я покупаю: бутылка красного крепленого вина из винограда сорта «Молдова» за рассказ о том, как чуть было «свои» не убили отца! Откуда такая легкость – рассказать о сокровенном? Человек с капустным листом предлагает сделать скидку на вино. Осторожно отказываюсь. Пробую. Можно пить.

155.0
<ФАКИР>

Под вечер – на закате – на пляже появляется факир. Он с худым голым торсом, в трусах до колен. Разложив массажный стол, он укладывает на живот простоватую на вид женщину в купальнике, набрасывается цепкими руками на ее спину, а затем начинает делать ей вытяжку ноги, отправляя ее пятку в сторону затылка. Обеспокоенная акробатическим разворотом своего не слишком гибкого тела, пациентка панически хватается рукой за трусы, которые, съехав предательски на сторону, обнажают ее заросшую светлым волосом промежность, розовые складки срамных губ, но все ее усилия вернуть трусы на место напрасны – она перестает сопротивляться и затихает, доверившись факиру. Но факир даже не замечает неловкой ситуации. Его взгляд, устремленный куда-то вдаль, приобретает бесконечное измерение. Целебную ломку материнского тела нарушает десятилетний сын.

– А что этот дядя делает с мамой? – с удивлением спрашивает он отца.

Подвыпивший коротко стриженный отец с толстой шеей начинает гоготать, но в подкорке у него, кажется, возникает ощущение, что его право на собственность жены нарушено. Он неодобрительно фыркает. Жена испытывает разочарование и, тоже неодобрительно фыркая, слезает со стола, сунув факиру в руку денежную бумажку.

Массажист – первый, кто называет мне свою фамилию: «Игнат Куроедов». Очевидно, для других фамилия – слишком государственный элемент их личности, мало пригодный для вечной жизни. Они ограничиваются именем-отчеством. Однако Куроедов – оккультный бренд, и если другие бизнесмены пляжа рассказывают автобиографии, он, как это бывает с оккультными мудрецами, немедленно начинает обращать меня в свою веру, в ход пуская такие слова, как чакры, сущности, нечисть, ангелы-хранители. Преисполненный мистической интуиции, он по собственной инициативе принимается разминать мне шею и сообщает, что кто-то постоянно ворует у меня энергию и что он должен перекрыть мне канал бесстыжего воровства. Для этого он ждет меня завтра с утра. Я достаю из кармана сигареты. И тут до меня доходит – это же тот самый Куроедов!

– Ну, как там у вас война? – застенчиво спрашивает он.

– А почему вы здесь? По заданию? – шепотом спрашиваю я.

– Клара Карловна распорядилась, – разводит он руками.

– Каким способом?

– Я отравился.

– Как?

– Да нет, не полонием – поганками! – Он внимательно посмотрел мне в глаза: – А как там Зяблик?

– Мы женимся.

Куроедов покачал головой.

– Да, кстати, – вдруг вспомнил я. – Я слышал, что вы любите лошадей.

– Люблю, – согласился Куроедов. – Тут есть одна такая, золотисто-рыжая, чистокровная кобыла с сухой, оскалистой мордой, черными глазами навыкате, с оленьими ногами, немного поджарая, но красивая и горячая, как огонь… – Ну?

– Люблю ее издалека.

– Подождите, – задумался я, – где-то я встречал такую кобылу. Не у Тургенева ли?

– Возможно, – сказал Куроедов.

– Но где? В «Дворянском гнезде»?

– Понятия не имею. Но я слышал, что литературные лошади порой перемещаются к нам.

– Вы уже скакали на ней?

– Очередь. Я записался поскакать на ней через пару сотен лет.

Сын Куроедова – красивый странный юноша в романтической накидке – угощает нас в наступающей темноте огнем зажигалки. Куроедов неожиданно широко открывает рот, высовывает язык и с размаху гасит об него горящий окурок. Это выглядит впечатляюще. Но эффект несколько портит какая-то тетка, которая начинает лаять на гасителя сигарет: он занял часть пляжа, которую она арендовала, массажным столом.

– Говнюк ты этакий, бесстыжие глаза! Позарился на чужое – срань мужская!

Куроедов смущен скандалом. Он обещает больше сюда не ходить или же делиться доходом. Тетка полаяла и ушла. Люди здесь тоже умеют ругаться, употребляя грубые слова.

156.0
<КОСА>

Если вы думаете, что рай ограничивается рестораном «Максим» и пляжем, на одной окраине которого стоят чешские аттракционы, а на другой – пара ночных клубов, то вы не правы. Северные Акимуды неожиданно распахиваются передо мной как предверье природного заповедника. Достаточно проехать несколько километров – начинается коса; нечто похожее на знаменитую Куршскую косу на Балтике. После многолюдного пляжа здесь неожиданно пусто. Песчаные дюны, кустарник, редкие машины. Перед косой стоит охранник и шлагбаум – но охранник меня пропускает. Едешь по косе – по вибрирующему грунтовому шоссе – слева море, справа лиман. В лимане стоят в камышах цапли. Лиман мелкий, а море здесь – смотрите-ка! – сразу можно плыть. Говорили, что здесь нудисты, но их нет. И торговцев нет. Мы сюда стали ездить купаться с Оксаной. Здесь в голову приходят светлые мысли… Если ехать дальше – то там, за колючкой, заповедник степной живности, дикие козлы и косули, не говоря о зайцах, а еще дальше – секретный, строго охраняемый особняк самого Акимуда (но он сюда редко ездит).

157.0
<ПРАЗДНИК ПЕДОФИЛИИ>

Выбор возраста клиентов рая на Акимудах проходит без участия самого кандидата. Чтобы не было засилия стариков и старух, обычно в таком случае ориентируются на пик лучшего возраста согласно фотографиям и самочувствию, но бывает множество исключений. Старики тоже нужны – для равновесия. И потом: есть много молодых, не доживших до лучшего возраста.

На Северные Акимуды девчонки попадают красивые и – бедные. Но мечтающие вечно жить красиво. При этом без комплексов. Судя по раю, это возможно. Там цветет ночная жизнь. Там – фестивали. Там – конкурсы боди-арта. На Северных Акимудах пока что все это в зачаточном состоянии. Даже в состоянии невинности.

И в самом деле! Невинная местность! После заката мы шли с Оксаной вдоль пляжа. Вдруг в каком-то захудалом кафе увидели странные танцы. Малолетки-акимудки, посланные сюда навечно на молодежную базу, решили оторваться и танцевали с такой страстью – слегка одетые, – что даже подолгу парили в воздухе без помощи крыльев. Взрослые посетители кафе время от времени ловили их за ноги и танцевали вместе с розовощекими акимудками, и те очень старались красиво выступить с захмелевшими мужиками. В отличие от земных Лолит, обреченных на зрелые годы, акимудки теряют девственность по тысячи раз и восстанавливают ее естественным способом, как лиственные деревья по весне свои листья. Правда, здешние Гумберты Гумберты в силу райской расслабленности вряд ли понимали, что они делают, да и у самих акимудок едва ли были наклонности Лолит. Однако все вместе это выглядело зажигательной педофилией, справедливо осужденной на грешной земле.

Когда в следующих кафе мы следили за танцами куда более пожилых девчонок, лет двадцати – двадцати двух, я был вынужден признать, что в их танцах не хватает неподдельной, невинно-порочной, обаятельной страсти. Те, тринадцатилетние, танцевали в вечном предвкушении, отдаваясь танцу, как любви, а эти – постарше – имели к танцу совсем другое отношение: в них была грузность открывшихся возможностей, обеспеченная близостью партнеров.

158.0
<СТРИПТИЗ ИЛИ ИСПОВЕДЬ?>

Так что же это за народный стриптиз на Северных Акимудах? В ночных клубах «Техас» и «Эльдорадо» он был обещан как хит вечера. Предполагалось, что разогретая молодежь начнет самораздевание и азарт приведет к ошеломительным результатам.

Чтобы подогреть публику, на сцену выпустили профессиональную стриптизерку. Она вышла в зал с болезненным надрывом, словно это не стриптиз, а самосожжение. Она, с голой красивой грудью, хорошо танцевала и владела шестом, но никого не заразила своим танцем. Молодежь продолжала бессодержательное перебирание ногами. Народного стриптиза так за все время моего пребывания на Северных Акимудах и не случилось.

Впоследствии, думая об этой поездке, я вдруг почувствовал, что стриптиз-то все-таки произошел. Народный стриптиз. Он случился в рассказах всех тех людей, которые приехали на Северные Акимуды, чтобы остаться навсегда и еще раз пережить в мыслях свою жизнь. Это был не телесный, а словесный стриптиз, когда человек затягивал тебя в свою жизнь, и ты поражался интимности своего проникновения. Исповедь как стриптиз – стриптиз как исповедь.

Ночь. Целое небо звезд. Млечный Путь навис над ночным клубом «Техас». В заповеднике спят дикие козлы и косули. В роскошной вилле не спит Акимуд – просто потому, что его там нет, зато свет горит у охраны. Баркасы перед рассветом стартуют в море. На ловлю запретной рыбы.

159.0
<ВСЕГДА ПО-РЫЦАРСКИ!>

На выборах победила самая гнусная партия – Братья и Сестры! Конечно, некоторые утверждали, что партия истребителей хуже, но партия истребителей была изначально теоретической партией с невыполнимой задачей; ее допустили к выборам в качестве балласта.

С другой стороны, Россия – не та страна, которая любит умеренные решения. Партия сохраны не могла победить по определению, какой бы разумной умеренности она ни придерживалась. Мы, конечно, смиренные люди, но к умеренности относимся с высоты своего юродства… Живые и мертвые братались между собой. В Кремлевском Дворце съездов торжественно состоялось мертво-живое соитие. Казалось бы, мне, как посреднику Акимуда по связям между обеими общинами, нужно было успокоиться. Но я был в шоке. Единый национальный дух оказался выше и сильнее смерти!

– Ну, как там Северные Акимуды? – спросил Акимуд после многочасового концерта, разглядывая с последнего этажа хрущевского детища ночные виды Москвы.

– Ника, – сказал я, – это все серьезно?

– Что – серьезно?

– Это не шутка?

– Что значит шутка?

– Там вкусные сливы…

– Я знал, что тебе понравится.

– Ника, как такое может понравиться?

– Перестань! Ты – интеллектуал! Ты ничего не понимаешь. Все, что ты говоришь, нужно читать наоборот. Все, чем ты наслаждаешься, говно. Все, что ты не любишь, нектар для людей. За исключением разве что слив… Разве ты не понял, что ты перевертыш? Вот в таком качестве я тебя и люблю… – Он помолчал. – Пока.

Я чувствовал, как пот течет у меня по позвоночнику.

– Ах, вот оно что…

– Ты хотя бы попробовал воблы с пивом?

– Нет…

– Так о чем нам говорить?

– Ты – серьезно?

– Ну, ладно… Это шутка!

– Нет, правда?

– А ведь он молодец. – Акимуд сменил тему. – Покончил при домашнем аресте жизнь самоубийством. Повесился. – Акимуд подмигнул: – Как Иуда! Но, – замахал руками, – не в этом суть! (Я знал, что он до сих пор недолюбливает Главного за то, что тот его распял на Красной площади.) – Он перешел естественным образом на сторону мертвых. И снова будет у нас Главным. Настоя щий рыцарь!

– С образом рыцаря, – строго сказал Главный, приближаясь к нам, – наш век поступил не по-рыцарски. Рыцарь спешился, превратив свой образ в исторический хлам.

– Он спешился, чтобы пересесть в железные игрушки взрослых людей, – заметил Акимуд.

– Он сошел с коня, чтобы потеряться в толпе и поддаться ее инстинктам, – рассудил я.

ГЛАВНЫЙ. Зато, выварившись в анналах истории, рыцарство приобрело в наше время блистательный заоблачный образ.

Я. Однако теперь, в результате разочарования в одномерных моделях либерализма и консерватизма, рыцарь вновь прискакал из заоблачной дали и заполонил наше сознание.

ГЛАВНЫЙ. Всегда по-рыцарски!

АКИМУД. Идея благородного всадника, защитника оскорбленных, воспевающего культ прекрасной дамы, обретает черты долгосрочной моды и пожизненного служения.

Я. Мир утомился от однообразия стандартных решений – он требует от нас индивидуального выбора согласно нашим помыслам и дарованиям. Мы снова задумываемся о нравственных и эстетических основаниях наших поступков.

ГЛАВНЫЙ. Нам надоел ширпотреб расхожих удовольствий – нас притягивают высокие образцы. В русской среде обращение к рыцарству во многом связано с возрождением духовных воззрений. Нас так перекормили ложной духовностью, что мы чуть ли не вычеркнули это слово из своего словаря, но остановились на краю пропасти – у нас уже были в ходу пляски святого Витта, пляски истерического распада.

АКИМУД. Очищенный от исторической скорлупы образ рыцаря – это волшебный симулякр, явление, собранное скорее радеющей мыслью, чем средневековой явью. Реальность была ироничнее нашего сегодняшнего воображения. Там были непосильные доспехи, безумные ристалища, феодальное право первой ночи…

Я. Однако в рыцарской жизни протекала полноводная река художественности…

АКИМУД. Как же ты мне надоел со своей художественностью!

ГЛАВНЫЙ смеется.

Я. Ты против песен провансальских трубадуров, романов о короле Артуре?

АКИМУД. Отнюдь. Круглый стол рыцарей стал первой моделью европейских переговоров о солидарности и компромиссов – здесь ковалась цивилизация.

Я. Однако Рыцарь Печального Образа – пример чрезмерного употребления рыцарского напитка любви, хотя на дне безумия мы видим в достойном осадке идею добра и справедливости. Борьба с ветряными мельницами – эта наша общая борьба с иллюзиями жизни, но именно через рыцарские достоинства мы понимаем возможности выхода за рамки обыденности.

Страницы: «« ... 1617181920212223 »»

Читать бесплатно другие книги:

Новый сборник стихов Валентины Федоровой «Над миром звёздных озарений» объединяет четыре поэтических...
Стихи петербургского поэта Валентины Федоровой раскрывают различные темы – и злободневные, и вечные....
На страницах данной книги вы найдете самые-самые свежие sms-анекдоты на всевозможные темы: финансовы...
Правильно организованное питание способно творить чудеса. Об этом рассказывает ведущий специалист по...
«Крокодил» – страшная, потрясающая, необходимая неосведомленной молодежи как предостережение, против...
В мире, где старинные заклинания и летающие посохи прекрасно уживаются с паровыми машинами и дирижаб...