Дикая роза Доннелли Дженнифер
– Ваша очередь.
– Дорогой, очередь куда?
– Ваша очередь играть! Боже мой, Мод, где вы? – недовольным тоном спросил Асквит.
– Здесь, Генри. У вас перед глазами. – Мод взглянула на свои карты и, не вникая в их расклад, сказала: – Пропускаю ставку.
Очередь перешла к Марго, жене Асквита, которая сделала умопомрачительно большую ставку, затем к Максу.
Мод подумала о том, что Асквит задал не совсем правильный вопрос. Нужно было спросить не «Где вы?», а «Где вы были?». Мысленно Мод и сейчас находилась в номере Макса в «Кобурге». Она лежала в его постели, совершенно голая. Он шелковым галстуком завязал ей глаза, а руки привязал к изголовью кровати.
– Мы опоздаем на поезд, – напомнила она.
– Меня это не волнует, – отмахнулся он.
– Макс, он же как-никак премьер-министр.
– Ну и что?
Макс поцеловал ее в губы, затем медленно и нежно двинулся дальше, слегка покусывая ей мочку уха, грудь и бедро. Потом раздвинул ее ноги и поцеловал между ними.
– Давай, Макс, – неистово прошептала Мод. – Давай.
– Нет, – ответил он, целуя ей коленку и кусая за лодыжку. – Еще рано.
Мод стонала и извивалась под ним, жалея, что у нее связаны руки, а то она обхватила бы Макса покрепче и заставила бы поскорее войти в нее.
– Придурок, – прошипела она.
Но Макс лишь смеялся и покусывал ей пальцы ног. Потом живот. Потом плечо.
Он продолжал в той же манере, дразня ее своими губами и языком, пока она едва не обезумела от желания. Тогда Макс неожиданно вошел в нее, и наступивший оргазм Мод был настолько сильным, жарким и буйным, что она даже испугалась. Она вскрикнула. Нет, просто завопила. Удивительно, как еще администратор не постучался в дверь номера. Или хуже того, полиция. Ни один мужчина не доставлял ей столько наслаждения. Мод приобрела зависимость от Макса фон Брандта. Ее тело жаждало его, как наркотика. Все ее мысли были только о нем.
Потом они выпили шампанского, снова порезвились в постели и, конечно же, опоздали на тот чертов поезд. В Саттон-Куртенэ в Оксфордшире, где находилось загородное имение Асквитов, они поехали на автомобиле Макса. Премьер-министр пригласил их обоих на выходные. Макс вел машину, как демон, и они опоздали всего на полчаса.
Мод давно была знакома с Асквитом. Она дружила с его женой Марго и его взрослой дочерью Вайолет. Мать Вайолет умерла, когда она и братья были еще детьми. Впоследствии Асквит женился на Марго, одной из хорошеньких, жизнерадостных сестер Теннант.
Приехав, Мод и Макс выпили чая с Марго, Вайолет и другими гостями Асквитов, после чего приняли ванну и переоделись к обеду. После обеда Асквит предложил сыграть в бридж. Мод и Макс играли против премьер-министра и его жены. Остальные гости расположились за соседними столами. Мод играла хорошо и азартно. Обычно игра ее захватывала. Однако сегодня ее продолжали будоражить воспоминания о постельных играх с Максом, и она едва держала карты в руках.
– Мод, опять ваша очередь, – с оттенком раздражения произнес Асквит. – Что вас отвлекает? Насколько помню, вы всегда вцепляетесь противнику в глотку.
– Миллисент Фосетт, – ответила Мод.
Меньше всего она сейчас думала о Миллисент и других суфражистках, но ничего иного на ум ей не пришло. Не могла же она сказать премьер-министру, о чем думает на самом деле.
– Миллисент разглагольствует о вхождении в лейбористскую партию. Оказывает им всяческую поддержку, помогает их кандидатам вести избирательную кампанию. Она считает, что лейбористская партия с большей симпатией относится к борьбе женщин за избирательные права, – сказала Мод. – Генри, я бы посоветовала вам не игнорировать эту особу. Возможно, она и не добьется для нас права голосовать, но влияния от нее не отнимешь.
– Старушка, вы пытаетесь сбить меня с толку? Если да, то это очень нечестно с вашей стороны, и со мной такой номер не пройдет.
– На войне и в бридже все средства хороши, – заявила Мод. – А если серьезно, я вам настоятельно советую правильно оценивать Миллисент. Она совсем не такая, какой кажется. С виду учтивая и сдержанная, но она полна решимости, упряма и неукротима.
Асквит поднял глаза от карт:
– Я бы сказал, что никто и ничто не являются такими, какими кажутся. – Произнося эти слова, премьер-министр смотрел вовсе не на Мод, а на ее партнера, и выражение его лица сделалось весьма хмурым. – Вы согласны, мистер фон Брандт? – обратился он к Максу.
– Пожалуй, да, – ответил Макс, спокойно выдерживая стальной взгляд Асквита.
На миг Мод охватило необъяснимое, тревожное ощущение, что мужчины говорят вовсе не о бридже, а о чем-то совершенно другом. Затем Марго начала задавать вопросы. Они так и сыпались из жены премьер-министра. И странное чувство исчезло.
– Мистер фон Брандт, Мод рассказывала мне, что вы побывали на Эвересте, – говорила Марго.
– Да. Большую часть прошлого года я провел в Непале и на Тибете.
Марго собралась задать новый вопрос, но в этот момент дверь гостиной открылась. Вошел секретарь Асквита:
– Прошу прощения, сэр.
– Ну что там еще?
– Телефонный звонок, сэр. Из Кембриджа.
Асквит помолчал.
– Говорите, из Кембриджа? – переспросил он, поворачиваясь к секретарю.
– Да, сэр.
Премьер-министр кивнул. Он снова повернулся к столу, посмотрел на Макса, и Мод заметила, что взгляд его глаз стал еще жестче.
– Полагаю, мистер фон Брандт, сейчас ваша очередь. Интересно… как вы поведете игру на этот раз? Возможно, сделаете смелый ход?
Макс покачал головой и напряженно улыбнулся:
– Когда вокруг столько опытных игроков, я должен быть осторожным. Думаю, сейчас я не стану рисковать.
Асквит кивнул и встал.
– Сэр, вы примете звонок у себя в кабинете? – спросил секретарь.
– Мне придется это сделать, чтобы избавить остальных от моей болтовни. – Асквит положил свои карты лицевой стороной вниз. – Жаль, что этот чертов кабинет так далеко, но обещаю не задерживаться. – Он встал и погрозил Мод пальцем. – Старушка, не вздумайте заглядывать в мои карты. Марго, проследи, чтобы она не сунула туда нос.
Мод показалось, будто Асквит вдруг вспомнил, что у него гости и он должен проявлять к ним учтивость. Настроение министра показалось ей странным и трудно постижимым, но эти странности она приписала выполняемым им государственным обязанностям, среди которых была и необходимость в любое время принимать неприятные телефонные звонки.
– А что, кабинет находится в другом конце дома? – спросил Макс.
– Нет. Наверху. Прямо над нами. Просто у Генри сегодня дурное настроение, – ответила Марго.
Макс кивнул и встал:
– Кто-нибудь желает промочить горло?
– Я бы с удовольствием, дорогой, – сказала Мод. – Мне кларет.
Макс взял ее бокал и соблазнительно улыбнулся. В голове Мод крутился вопрос: какую бы причину изобрести, чтобы выбраться из этой отвратительной игры? Ей не хотелось торчать в гостиной, думать о масти карт, козырях и хитроумных ходах. Она мечтала поскорее оказаться в постели и наслаждаться великолепным телом Макса.
Марго тоже заметила улыбку Макса. Пока он шел к винному шкафу, она лукаво посмотрела на Мод.
– Это только мне жарко? Или и другим тоже? – шепотом спросила она, обмахиваясь картами, как веером.
Мод шлепнула ее по руке.
Они перешептывались, смеясь, и не видели, как Макс поднял глаза к потолку. Его улыбка сошла, а в глазах появилась мрачная решимость.
Глава 19
– Ты хочешь разорвать наши отношения. Да? – тихо спросил потрясенный Шейми. – Потому ты и написала мне.
Он сидел на обтянутом синим шелком диванчике в гостиной дома Уилкоттов. Дженни ходила взад-вперед.
– Нет, – торопливо возразила она. – Шейми, все совсем не так. Может, ты позволишь мне договорить до конца?
– Если не это, тогда что? Наверняка что-то случилось. Не представляю, чтобы ты спешно позвала меня на чашку чая.
– Нет, конечно.
Дженни выглянула в коридор, убедилась, что отца поблизости нет, и снова закрыла дверь гостиной. Шейми был прав: что-то действительно произошло. Вчера вечером она написала ему на адрес дома его сестры в Мейфэре, попросив приехать утром, поскольку у нее есть важное сообщение. Новость не давала ей покоя вот уже несколько дней, с тех пор как она побывала у Харриет Хэтчер. Шейми примчался, и теперь она должна ему рассказать. Дальше сдерживаться Дженни не могла.
– Шейми, я беременна, – тихо сказала она.
– Беременна? – удивленно вскинул брови Шейми. – Это значит, у тебя будет ребенок?
– Да. В этом и смысл беременности, в конце которой у женщины рождается ребенок.
Побледневший Шейми медленно встал.
Дженни смотрела вниз, на сцепленные руки.
– Понимаю, какой это шок, – сказала она. – У тебя ведь много планов, и не во всех присутствую я. Я узнавала насчет домов для незамужних матерей. Есть такие места, где я смогу родить этого ребенка и где ему подберут хорошую семью.
– И думать не смей! – быстро и резко оборвал ее Шейми. – Не говори об этих домах. Выброси их из головы. – Он стремительно подошел к ней, взял за руку и опустился на колено. – Дженни, выходи за меня замуж.
Дженни молча смотрела на него широко распахнутыми, недоверчивыми глазами.
– Выходи за меня, – повторил Шейми. – Я хочу жить вместе с тобой. Хочу, чтобы у нас был дом. Хочу этого ребенка и много других детей. Кучу. Троих или четверых. Шестерых. Десятерых. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
– Но, Шейми, а как же Эрнест Шеклтон и его экспедиция? – робко спросила Дженни.
– Придется Шеклтону совершить бросок через Антарктику без меня. Теперь мое место здесь. С тобой и нашим ребенком. Выходи за меня, Дженни. Скажи «да».
Дженни покачала головой.
– Шейми, я… мне нужно тебе сказать… – тихим, измученным голосом начала она.
– Что? О чем тебе нужно мне сказать? Что ты не хочешь выходить за меня? Что у тебя есть кто-то еще? – со смешанным чувством боли и удивления спросил он.
Дженни вскинула голову.
– Кто-то еще? – переспросила она, явно задетая его вопросом. – Нет у меня больше никого. Как ты вообще мог такое сказать? У меня есть только ты, Шейми. И да… да, я хочу выйти за тебя. Очень хочу. Это я и собиралась тебе сказать. Только это. – Она глубоко вдохнула. – Да, Шейми, я выйду за тебя. Да, да, – повторила Дженни и заплакала.
Шейми подвел ее к диванчику, усадил себе на колени и поцеловал:
– Дженни, я так счастлив. Честное слово. Это так здорово: мы с тобой и наши дети. Я люблю тебя, Дженни. Очень. Я гворил тебе это в Кембридже. С тех пор ничего не изменилось. Как любил тебя тогда, так продолжаю любить и сейчас.
Дженни протяжно выдохнула. Казалось, это был ее первый выдох за многие дни.
– И ты не расстроен? – спросила она.
– Расстроен? Я просто счастлив! С какой стати мне расстраиваться. А ты?
– Ни капельки. Но видишь ли… Моей беременности всего несколько недель. Так говорит Харриет… доктор Хэтчер. Пока все идет прекрасно. Но через несколько месяцев положение изменится.
Шейми озорно улыбнулся:
– Теперь понятно. Ты беспокоишься, что будешь не идти, а переваливаться по проходу, неся свой огромный живот, и все в церкви узнают, что ребеночка мы зачали гораздо раньше брачной ночи. Тебя это волнует?
– Да, – покраснев, ответила Дженни.
– Об этом можешь не волноваться.
– Не волноваться?
– Да. Если кто-то что-то скажет, я просто объясню, что… так получилось.
– Шейми!
– …В старом, полуразвалившемся хлеву на берегу реки Кам. – Шейми поцеловал ее в губы. – Я расскажу, как нас застиг ливень, как ты заманила меня в хлев и воспользовалась представившейся возможностью, – сказал он, расстегивая пуговицы на ее блузке. – Я оказался совершенно беспомощным и… – Он оттянул камисоль, заглянув внутрь. – Если бы они могли видеть твои… они бы мне поверили.
– Угомонись! – шикнула на него Дженни, застегивая камисоль.
– А они стали еще больше. В смысле, когда ты забеременела. Я слышал, что у беременных всегда так. Надеюсь. Я люблю, когда в том месте много прекрасного тела.
– Шейми, перестань шутить!
– Почему бы мне не пошутить? – удивился он. – В чем причина?
– В чем причина? Ты что, пропустил мои слова мимо ушей? Я не могу идти к алтарю с выпирающим животом!
– Ошибаешься. Я слышал каждое слово. И предлагаю: давай поженимся завтра.
– Завтра?
– Да, завтра. Можем отправиться поездом в Шотландию. В Гретна-Грин[7]. Проведем там ночь, а утром поженимся.
Казалось бы, Дженни нужно радоваться и благодарить Шейми за столь быстрое решение их брачного вопроса. Вместо этого Дженни снова заплакала.
– Дженни… дорогая, да что с тобой?
– Шейми, я не могу поехать в Гретна-Грин. Не могу выходить замуж, когда рядом не будет отца.
– Ничего страшного. Тогда устроим свадьбу здесь. Огласим наши имена в это же воскресенье, идет? За сколько времени до церемонии их нужно оглашать?
– За три недели.
– Тогда через три недели, считая с воскресенья, мы поженимся. Твой отец нас обвенчает. Уверен, и моя сестра захочет внести свой вклад. Устроит нам свадебный завтрак, ланч или что-то в этом роде. – Шейми был возбужден, отчего его речь сделалась торопливой. – Отсюда я отправлюсь прямо к агенту по недвижимости. Подыщу нам уютную квартиру рядом с Гайд-парком. А потом я пойду в мебельный магазин и присмотрю кровать с большим мягким матрасом. Как только мы поженимся, я уложу тебя на эту кровать, и мы с тобой такое устроим!
Говоря, он расстегнул еще несколько пуговиц на блузке Дженни, затем приподнял камисоль и взял в руки ее груди. Поцеловав их, Шейми поцеловал ей шею, губы и нежную впадинку под ухом. Дженни не противилась его рукам и губам. Она и сама его хотела. Очень хотела. Ей было не дождаться, когда они поженятся и окажутся в своей квартире, на своей кровати. Ей хотелось ощущать его прикосновения в темноте, слышать, как он шепчет ее имя, и знать, что он действительно принадлежит ей.
– Ой, нет, – пробормотал Шейми, вдруг оборвав поцелуй. – Черт побери!
– Что на этот раз? – спросила Дженни, оправляя камисоль.
– До меня только сейчас дошло. Я же должен пойти к твоему отцу и сказать, что ты беременна. Это после моего-то обещания беречь тебя в Кембридже.
– Не беспокойся… – начала было Дженни, застегивая блузку.
– Не беспокоиться? Нет, я беспокоюсь. Мне до чертиков страшно! Айсберги, морские леопарды, снежные бури меня никогда не пугали. Но сказать преподобному Уилкотту, что я сделал его дочку беременной… это меня всерьез пугает.
– Давай ему не скажем. Повременим, – предложила Дженни, кусая губу.
– Нет, мы должны сказать. Я должен. Так надлежит поступать порядочному человеку.
Шейми встал. Дженни тоже встала, оправляя подол юбки и растрепавшиеся волосы.
– Ты оставайся здесь. Это разговор между твоим отцом и мной. Посиди пока. Я вернусь.
Дженни улыбнулась ему, но, как только за Шейми закрылась дверь, ее лицо исказила гримаса. Дженни была по-настоящему счастлива, однако к ее счастью примешивалось сильное беспокойство. Неожиданная беременность была выше ее надежд. Это граничило с чудом. Шейми и понятия не имел, поскольку она не сказала ему правды ни о шраме, изуродовавшем ей правую сторону, ни о происшествии, которое и стало причиной появления шрама.
В тот день они с подружками играли в мяч. Мяч выкатился на улицу, и Дженни бросилась за ним. Кареты она не видела и, слава Богу, не помнила ни момента столкновения, ни того, как оказалась подмятой передним колесом. Колесо едва ее не раздавило. После долгой рискованной операции доктор Аддисон сообщил родителям, что карета сломала ей пять ребер, разорвала селезенку, вызвала коллапс легкого, уничтожила один яичник и проткнула матку. Врач сделал все, что было в его силах, но посоветовал родителям готовиться к худшему. Если полученные травмы не убили их дочь, то занесенная инфекция вполне может.
– Мы, конечно, прислушались к его мнению, – потом рассказывала Дженни мать, – но уповали на Бога.
Дженни провела в больнице шесть долгих месяцев. Если она не помнила столкновения с каретой, процесс выздоровления она запомнила. Боль от полученных ран, полыхающий огонь внутри, пытавшийся справиться с заражением крови, пролежни, скука. Процесс выздоровления казался ей бесконечным.
Из больницы она вышла слабой, бледной и невероятно исхудавшей, но живой. Только через полгода она набрала несколько фунтов. Восстановление сил заняло еще больше времени, но с помощью родителей ей удалось и это. Пока она восстанавливалась, доктор несколько раз навещал ее дома. В последний раз он принес ей красивую фарфоровую куклу. Повзрослев, Дженни воспринимала эту куклу как утешительный приз, ибо своих детей ей иметь не суждено. Простившись с ней в гостиной, доктор увел мать в коридор – переговорить наедине. Приличия требовали не подслушивать разговоры взрослых, однако Дженни прильнула ухом к двери и все слышала.
– Как вы знаете, миссис Уилкотт, нам удалось сохранить вашей дочери матку, но орган сильно поврежден. У Дженни будут менструации, но выносить и родить ребенка она никогда не сможет. Мне очень жаль. Понимаю, какой это удар для вас и какие душевные муки испытает Дженни, когда подрастет. Но далеко не каждой женщине для счастья нужен муж. Дженни – чудесная, смышленая девочка. Ей лучше всего избрать профессию учительницы, а то и мою. Хорошие медсестры требуются всегда.
Дженни тогда ничего не поняла из слов врача. Ей было всего девять лет, и она, не утратившая детской непосредственности, не понимала, зачем вообще ей нужен муж, тем более для счастья. Но когда ей исполнилось тринадцать и у нее начались месячные, мать усадила ее рядом и честно рассказала, какие стороны жизни для нее закрыты. Дженни вспомнила слова доктора Аддисона, вдруг ставшие совершенно понятными. Врач намекал матери, что ни один мужчина не захочет жениться на ее дочери, поскольку она не способна иметь детей.
Становясь старше, Дженни убеждала себя, что это вовсе не трагедия. Если она не выйдет замуж, то найдет удовлетворение в работе. Если она не может иметь своих детей, то будет любить малышей, приходивших к ней в класс. Однажды молодой дьякон из отцовской церкви захотел поухаживать за ней. Белолицый, худощавый, с добрым характером. Дженни его не любила, но понравиться ей он вполне смог бы. А поскольку она не любила дьякона, то честно рассказала о своей особенности. Узнав, что с ней не создать полноценную семью, дьякон поблагодарил ее за искренность и быстро переключился на дочку торговца одеждой.
Было еще двое: такой же учитель, как она, и молодой священник. С ними Дженни тоже была честна и потому потеряла обоих. Это задело ее, но не вызвало особых страданий, поскольку и их она не любила.
А потом она встретила Шейми Финнегана и влюбилась по-настоящему – глубоко и страстно.
В тот день в сарае близ реки Кам Дженни сама попросила о близости, не беспокоясь о последствиях. Какие могут быть последствия? Дженни понимала: если она расскажет Шейми правду о шраме, он оставит ее, как и те трое. Ведь она ущербна и не может дать ему то, что дала бы нормальная женщина. И потому Дженни утаила правду.
Перед тем как отдаться Шейми, она мысленно пообещала Богу: «Я потом ему расскажу, но позволь мне сначала познать близость с ним. Позволь хотя бы раз испытать любовь, и я никогда не попрошу о большем».
Когда это произошло и она лежала, счастливая и удовлетворенная, наслаждающаяся запахом Шейми у нее на коже, вкусом его губ на ее губах, она вспомнила об обещании и начала подбирать слова, чтобы рассказать ему о своей особенности. И вдруг, совершенно неожиданно, Шейми признался ей в любви. Дженни почувствовала: не может она сказать тех слов, которые должна. Ей было невыносимо потерять Шейми. Тех, других – да, но только не его.
И потому она ничего не сказала.
Ни тогда на реке Кам, ни сейчас, выслушав его предложение. Она пыталась. Отчаянно пыталась. Она начала говорить, но закончить не смогла.
«Я хочу жить вместе с тобой. Хочу, чтобы у нас был дом. Хочу этого ребенка и много других детей. Кучу. Троих или четверых. Шестерых. Десятерых. Я хочу, чтобы ты стала моей женой», – сказал ей Шейми. После таких слов ее решимость пропала, и она ответила «да». Пусть верит, что она способна родить ему сыновей и дочерей. Она солгала Шейми. Не в том, что сказала, а в том, о чем умолчала.
Дженни твердила себе, что обязательно расскажет ему правду. Это обещание она повторяла, когда они плыли обратно в Кембридж. И потом, в доме тети Эдди, и в поезде, возвращаясь в Лондон. Но она так ничего и не сказала. После той поездки каждое утро, едва проснувшись, Дженни обещала себе рассказать Шейми правду, чего бы ей это ни стоило. И каждый день ей становилось все труднее заговорить на эту тему.
Потом она вдруг обнаружила, что у нее не наступила очередная менструация. Поначалу Дженни не придала этому значения. Ее менструации никогда не были регулярными, приходя в один месяц пораньше, в другой попозже. Затем в ее душе затеплилась надежда. А вдруг доктор Аддисон ошибался? Вдруг она в состоянии выносить ребенка?
Надеясь вопреки здравому смыслу, Дженни отправилась к Харриет Хэтчер. Та осмотрела ее и произнесла слова, которые Дженни Уилкотт и не рассчитывала услышать: «Вы беременны». Будучи лечащим врачом Дженни и зная о ее травмах, Харриет предостерегла свою пациентку от чрезмерных надежд.
– Вы сумели зачать, и это уже чудо, – сказала доктор Хэтчер. – Но травмы ваших репродуктивных органов никуда не исчезли. Еще не известно, сможет ли ваша матка выносить ребенка до положенного срока.
Узнав о беременности Дженни, Шейми без колебаний принял правильное решение. Последние несколько недель его разрывало между новой экспедицией и оседлой жизнью, но теперь он решил бросить якорь. Он хотел детей. Много детей. Так он сказал. Но зачем ему жениться на женщине, не способной родить даже одного? Никакой мужчина не согласился бы на такое, особенно молодой, обаятельный и знаменитый. Этот мужчина мог бы заполучить любую женщину. Их у него было достаточно, включая блистательную Уиллу Олден.
Дженни знала об Уилле. Иногда журналы публиковали ее восточные фотографии, всегда упоминая, что несколько лет назад Уилла и Шейми поставили рекорд, поднявшись на вершину Килиманджаро. Потом они вспоминали о чудовищном несчастье, в результате которого мисс Олден потеряла ногу. После случившегося она не вернулась в Европу и теперь жила то в Непале, то в Тибете.
Однажды Дженни спросила Шейми про Уиллу. Ей хотелось знать, сохранились ли у него чувства к той женщине. Шейми стал уверять, что нет. Все, что связывало его с Уиллой, навсегда осталось в прошлом. Однако стоило заговорить об Уилле, он сразу изменился в лице, и выражение глаз было отнюдь не безразличным. Он не забыл Уиллу. Он продолжал любить эту женщину, в чем Дженни не сомневалась.
Уилла была на него похожа, а Дженни – нет. Ожидая его возвращения, Дженни в который раз задала себе вопрос, терзавший ее на протяжении всех этих недель: что Шейми в ней нашел? Она не была ни смелой, ни дерзкой. Даже западной части Лондона толком не знала, не говоря уже про Южный полюс. Дженни не могла предложить ему то, что было у Уиллы: общую страсть к открытиям, риск во имя рекордов. С Дженни он мог рассчитывать лишь на домашние радости: спокойную жизнь, семью. Но если с семьей у нее ничего не получится, что тогда?
– Я люблю тебя Дженни. Очень, – говорил он, делая ей предложение.
Эти слова казались ей запредельными, будто Шейми очень хотел любить ее и пытался себя убедить, что действительно любит. Если она потеряет зачатого ребенка, если Шейми узнает правду о ее особенностях, он ее бросит. В этом Дженни была уверена.
К глазам снова подступили слезы. Руки Дженни инстинктивно опустились на живот.
– Ты меня слышишь? – прошептала она. – Малыш, останься со мной. Я тебя очень, очень прошу: останься.
В коридоре послышались шаги. Дженни поспешно смахнула слезы. Дверь гостиной открылась. Вошел отец. Грозно взглянув на дочь, он подошел к ней, обнял за плечи и тихо сказал:
– Должен признаться, я бы предпочел, чтобы это случилось после свадьбы, но я счастлив, что это вообще случилось. Я рад за тебя, Дженни. Искренне рад. Нет большего счастья, чем ребенок. Я это знаю, ибо помню, какое счастье ты подарила мне своим появлением на свет.
– Спасибо, папа, – срывающимся голосом сказала Дженни.
– Да. Ладно. Входи, парень! – зычно крикнул преподобный Уилкотт. Дверь открылась, и в гостиную вошел Шейми. – У меня в кухне остался шерри, – продолжал священник. – Схожу за ним. Думаю, нам самое время выпить.
Едва он ушел, Шейми порывисто обнял Дженни и прошептал:
– Твой отец меня не убил. В это воскресенье он огласит нас, а через три недели обвенчает.
– Шейми! Как это здорово!
– Конечно здорово. У меня от сердца отлегло. Твой отец повел себя гораздо лучше, чем я думал. Гораздо лучше, чем повел бы себя я в схожих обстоятельствах. – Он приложил руку к животу Дженни. – Если у нас родится девочка, я постараюсь уберечь ее от таких, как я, – засмеялся он. – Жду не дождусь, когда стану твоим мужем. И отцом нашего ребенка. Это все, о чем я мечтаю. Честное слово.
Дженни вяло улыбнулась, посмотрела на Шейми, и ее вдруг обуял ужас. Она попыталась подавить тяжелые предчувствия и даже мысленно отчитала себя за глупость. Надо благодарить Бога за крошечную жизнь, растущую в ней. За чудо, которого она удостоилась.
Девять месяцев, думала Дженни. Это все, что мне нужно. Через девять месяцев, считая от сегодняшнего дня, Шейми будет держать на руках нашего ребенка. Он будет счастлив. Доволен ребенком, своей новой жизнью и… мной.
Глава 20
– Три миллиона фунтов на какие-то лодки! – Джо Бристоу сидел в кабинете своего особняка в Мейфэре. – И сколько их мы получим за эти деньги? Две? Три?
– Восемь. И это не лодки, а корабли, – ответил человек, сидящий по другую сторону стола. – Совершеннейшие военные корабли, какие когда-либо строились.
Он выпил виски, встал и подошел к окну.
Разглядывая Джорджа Бёрджесса, Джо думал о непоседливой натуре собеседника. Бёрджесс отличался бледностью лица, усыпанного веснушками. Его светлые, с рыжиной, волосы начали редеть. Известность пришла к Бёрджессу рано. В двадцать девять лет он уже был героем войны и признанным писателем. Впоследствии занимал разные должности в парламенте, успев побывать министром по делам колоний. Нынче он являлся вторым лордом Адмиралтейства и в этом качестве нанес визит Джо, чтобы уговорить упрямца Бристоу поддержать призыв Черчилля к постройке флотилии дредноутов.
Если бы не Бёрджесс, Джо сидел бы сейчас внизу, на семейном обеде. Был чудесный апрельский вечер. Сегодня Фиона пригласила на обед родителей Джо, его братьев с семьями, Шейми с невестой Дженни Уилкотт и дюжину близких друзей. У Шейми и Дженни через две недели свадьба, и сегодняшний обед в основном касался свадебных приготовлений. Джо едва успел занять место за столом, как прибыл Бёрджесс, сказав, что должен переговорить с ним по неотложному государственному делу и что вскоре к ним присоединится еще один человек из Адмиралтейства. Извинившись перед гостями, Джо поднялся с Бёрджессом в домашнем лифте на второй этаж и проводил в свой кабинет, где между ними началась напряженная, жаркая дискуссия. Их разговор длился уже более часа. Джордж непреклонно отстаивал свою позицию. Англии нужен не один новый дредноут, о чем Черчилль просил парламент, а новая флотилия дредноутов. Джо столь же бескомпромиссно противился идее выделения правительством трех миллионов фунтов на военные нужды.
– Джордж, мне плевать, насколько они совершенны, – говорил Джо. – Моим избирателям не нужны дредноуты. Они вообще не хотят военных кораблей. Они хотят новые школы, больницы и парки. И рабочие места. Прежде всего они хотят работы.
– Что ж, они получат работу. На военных заводах кайзера, – запальчиво ответил Бёрджесс. – Он собирается построить несколько таких в доках Темзы, как только захватит Англию.
– Это не что иное, как подстрекательство к войне! – с жаром парировал Джо. – Вы же сами говорили, что демонстрацией силы хотите подавить военную агрессию. Однако сейчас вы пользуетесь каждой возможностью, призывая к той самой войне, которую желаете избежать!
– Мне незачем призывать к войне. Она уже идет. Я вам больше скажу…
Слова Бёрджесса прервал стук в дверь.
– Входите! – сердито крикнул Джо.
В кабинете неожиданно для Джо появился Альби Олден, друг Шейми.
– Альби, дружище, привет. Обед внизу. Шейми и Дженни…
– Он будет участвовать в нашем разговоре, – прервал его Бёрджесс.
– Постойте, Альби и есть ваш человек из Адмиралтейства? – удивился Джо. – Альби Олден?
– Наконец все в сборе, – сказал Бёрджесс и нетерпеливо махнул Альби. – Входите, дружище. И хорошенько заприте дверь.
Альби послушно запер дверь, после чего подошел к столу, открыл портфель и подал Бёрджессу толстую папку. Бёрджесс развязал тесемки папки, бегло просмотрел содержимое, хмыкая и отпуская ругательства, после чего шумно опустил папку на стол.
– Прочтите это, – сказал он Джо. – Прочтите, а потом еще раз скажите мне, что нам не нужны корабли.
Читать бесплатно другие книги:
