Этюд на холме Хилл Сьюзен

– Мне бы, естественно, хотелось, чтобы не работали. Возможно, он говорил вам.

Решив притвориться одновременно глупенькой и миленькой, Фрея посмотрела на него широко распахнутыми глазами.

– Вы хотите сказать, что не одобряете меня? Тогда объясните, пожалуйста, почему. Вероятно, вы слышали что-то дискредитирующее меня?

– К вам это не имеет никакого отношения.

– Тогда я окончательно запуталась. Не могли бы вы для меня все прояснить, доктор Серрэйлер?

Он не предложил ей называть его по имени, просто сказал:

– Мой сын должен был стать врачом. Из него мог бы получиться очень приличный.

– Он стал более чем приличным старшим инспектором полиции.

– Странный выбор профессии.

– Нет. Увлекательно, сложно. Опасно. Важно.

– Вы о себе высокого мнения.

Если бы этот человек не был отцом Саймона, она бы поинтересовалась у него, почему ему так нравится оскорблять людей, даже не обратив внимания на то, что она была гостем за его столом. Вместо этого она очень медленно прожевала большой кусок утки, прежде чем спросить:

– Сколько именно врачей в вашей семье?

– Семеро ныне живущих, четверо из нас сейчас на пенсии – и три поколения позади.

– В таком случае вы могли бы отпустить одного сына.

– Это уже мне решать.

– Не ему?

Но Ричард Серрэйлер уже демонстративно отвернулся к своему соседу с другой стороны, остеопату Нику Гайдну. Фрея ела, пока ее ярость остывала. Она думала о том, что заставило Серрэйлера стать таким ожесточенным, таким категоричным, таким откровенно неприятным.

– Тяжелый человек, – услышала она тихое замечания Эйдана.

Она сделала гримасу.

– Не волнуйтесь, дорогая, это не из-за вас, это из-за всех вокруг. Забудьте.

– Спасибо вам.

Он улыбнулся и потянулся, чтобы налить ей еще вина, но она закрыла ладонью свой бокал.

– Воды?

– Я могу сама…

Но он уже поднялся на ноги и принес ей бутылку с другой стороны стола. Иглотерапевт не был очевидно и явно привлекательным, хотя она и не искала привлекательных мужчин, но его манеры и доброта покорили ее, особенно после перепалки с Серрэйлером. В конце ужина она прошла в гостиную прямо за ним и сразу двинулась к группе, которую он образовал с Ником Гайдном и Кэт Дирбон. Кофе и чайники были выставлены на двух маленьких столиках.

– Я хотела бы поспрашивать у вас еще о хилере, – сказала Фрея. – Отчасти из любопытства после прочтения сегодняшней статьи, отчасти из-за того, что криминальный аспект здесь тоже имеется, если можно так сказать.

– С кем вам надо поговорить, так это с Карин, – сказала Кэт, кивая в сторону красивой женщины, которая сидела рядом с Мэриэл Серрэйлер на месте у окна. – Она побывала у него сама.

– Что? – Эйдан выглядел шокированным.

– Спросите ее. Но звучит это как очень хитрый магический трюк… Такой, что заставляет вас хлопать глазами, настолько он эффектный. Я не думаю, что этот человек делает что-то еще, кроме как дурит людей.

– Но этого более чем достаточно, разве нет? Люди доверчивы, люди уязвимы… это же старая добрая волшебная пилюля.

– Вернее и не скажешь.

Кэт посмотрела на Фрею.

– Это имеет какое-то отношение к моей пропавшей пациентке?

– К какой именно? – спокойным голосом спросила Фрея.

Было без десяти час ночи, когда вечеринка закончилась.

– Фрея, вот мой домашний телефон, – сказала Кэт, выйдя из дома и направляясь к своей машине, – давайте встретимся. У меня не бывает много времени, с моей-то работой и семьей, но обычно находится четвертинка целого дня, и она всегда приходится на воскресенье… Так что не хотели бы вы, может быть, зайти пообедать?

Фрея взяла карточку с радостью. Это было что-то еще, кто-то еще, делающий ее ближе к Саймону, член его семьи, и она приглашала ее к себе в дом.

Она свернула с подъездной дороги на темную тропинку. Мэриэл поцеловала ее в обе щеки и тепло обняла. Ричард пожал ей руку и ничего не сказал. Совсем ничего.

В ее телефоне было сообщение от Нейтана.

«Добрый вечер, сержант… Сообщение от старшего инспектора. Встреча по делу о пропавших женщинах. Приоритет высокий. В девять ровно. Всего хорошего».

Тридцать восемь

– Доброе утро всем. Я перейду сразу к делу. Как вы знаете, на данный момент нам известно о трех женщинах, пропавших без вести в Лаффертоне.

– Нельзя ли мне обратить особое внимание присутствующих на то, что до исчезновения Анджелы Рэндалл всего лишь четыре женщины пропали в Лаффертоне за последние шесть лет, из которых об одной стало впоследствии известно, что она совершила самоубийство, вторая была найдена умершей по естественным причинам, еще одна вскоре после исчезновения связалась с родственниками, сообщив им, что уехала по собственному желанию, а четвертая, пожилая дама с деменцией, была найдена блуждающей по окрестностям и отправлена в больницу. Так что, когда три женщины бесследно исчезают всего за несколько недель, мы должны рассматривать это как нечто крайне подозрительное.

– Верно. Я хочу знать, что у нас есть на данный момент по зацепкам. Есть ли у нас какие-то зацепки? Что было у этих женщин общего?

– Ну… очевидный факт, что они все женщины, – сказала Фрея. – Но они различаются по возрасту: одной двадцать, второй пятьдесят три, третьей семьдесят один.

– Холм объединяет двух из них.

– Две из них жили одни.

Серрэйлер кивнул.

– Анджела Рэндалл была не замужем и, судя по всему, не имела близких родственников. Миссис Айрис Чатер – вдова и живет одна. Детей нет.

– Да, но у Дебби Паркер есть папа и мачеха. Я знаю, что они не живут здесь, но это ломает схему, – сказал Нейтан Коутс. – Чем дольше я смотрю на все это, тем больше убеждаюсь, что между ними нет ничего общего, кроме их пола.

– А что с собакой?

Лицо старшего инспектора на секунду застыло.

– Джим Уильямс, сэр, – сказала Фрея.

– А, да, человек, который последним видел Анджелу Рэндалл. Его собака убежала. Я не понимаю, как это относится к делу. Собаки иногда убегают.

– Она пропала без следа, на Холме. Так же, как и Анджела Рэндалл и, вероятно, Дебби Паркер.

– Может быть. Ладно, еще какие-нибудь дополнения? Хоть что-нибудь.

– Анджела Рэндалл, – произнесла Фрея задумчиво. – Я нашла пару дорогих запонок в подарочной упаковке и карточку с загадочным посланием у нее в шкафу. Когда я проверила ювелира в Бевхэме – Дакхэма, – я обнаружила, что она покупала дорогие подарки – часы, зажим для галстука, серебряный нож для бумаг, прочие мужские вещи – у одного ювелира в течение восьми месяцев или около того. Также мы знаем от ее начальницы в доме престарелых, что у нее, очевидно, не было ни с кем близких отношений, и от соседей – что к ней никогда не приходили гости. Так для кого были дорогие подарки? В карточке было написано: «Для тебя, со всей возможной любовью и преданностью, от Меня».

Если в жизни Анджелы Рэндалл был мужчина, то он оказывается единственным в этом деле. У Дебби Паркер не было молодого человека, миссис Чатер потеряла своего мужа прямо перед Рождеством.

– Давайте выпустим еще одно радиообращение, соберем еще одну пресс-конференцию. Я пошлю патрульных на подомовый обход по всей центральной части Лаффертона… Мы отработали улицы, где жили все три женщины, и район вокруг Холма, но я хочу, чтобы область расширилась. Мы пошлем водолазов исследовать реку, и мы осмотрим каждый пустырь, каждую игровую площадку, каждый кусочек земли. Мы должны покрыть как можно большую территорию. И я не хочу, чтобы кто-нибудь в Лаффертоне оставался в неведении по поводу того, что эти три женщины пропали.

– Национальная пресса, сэр?

– Да. Я собираюсь поговорить с боссом. Но национальная пресса, телевидение и радио должны быть привлечены начиная с сегодняшнего вечера. К сожалению, все это совпало с тем, что операция по наркотикам также набирает обороты. Мы получили кое-какую важную информацию, о чем некоторые из вас скоро узнают, и мы собираемся действовать в течение ближайших нескольких дней. Мы должны разрываться. Я возглавляю операцию по наркотикам, но хочу, чтобы меня безотлагательно информировали абсолютно обо всем в связи с этими тремя женщинами. Фрея, я делаю тебя ответственной на данный период. Все остальные должны отчитываться тебе. Мы должны найти этих женщин, и пока что у нас нет ни единой улики – ни свидетелей, ни следов, ни тел, живых или мертвых. Само по себе это уже свидетельствует о чем-то необычном.

– Не для протокола, сэр, вы сами-то на что ставите? – спросил Нейтан.

Саймон Серрэйлер нахмурился и на минуту задумался. Потом он тихо произнес:

– У меня есть опасения – и это не для протокола, Нейтан, это личное мнение, верно? У нас нет доказательств, и я не хотел бы, чтобы оно вышло за эти стены.

– Сэр.

– Тогда, как я себе это представляю, мы ищем трех женщин, которые были похищены, и похищены очень продуманно, человеком или людьми, которые знают, как скрывать свои передвижения и не оставлять следов.

– Значит, убийство.

В комнате повисла гнетущая тишина.

– Я ничего не исключаю, – тихо сказал Серрэйлер.

Запись

Мне потребовалось больше шести месяцев, чтобы заставить себя сказать тебе, что я больше не студент-медик. Я поддерживал видимость очень хорошо. Но потом естественным образом встал вопрос денег, так как ты оплачивала мое обучение. Я написал тебе, и я солгал. Я не хотел тебя видеть – я уже вообще не хотел тебя видеть к тому времени, – но я знал, что нужно найти какое-то объяснение, и, ты помнишь, я сказал, что мне порекомендовали не продолжать свои занятия медициной. У меня всегда была легкая астма, но она очень сильно обострилась, и приступ мог произойти в любой момент, и такое сильное воздействие могло ослабить мое сердце.

После этого ты почти два года понятия не имела, где я был. Я просто выпал из твоей жизни, как когда кто-нибудь ныряет под воду, а выныривает на поверхность где-то в тысяче миль. Я не знал, что ты думала, предпринимала ли попытки найти меня, связывалась ли с медицинской школой. Не о тебе я тогда беспокоился.

Я потратил несколько лет, чтобы составить себе представление о собственном будущем, и в течение этого времени я просто брался за случайные подработки, в основном в офисах, и всегда на временной основе. Я обратился в агентство, и для меня всегда находилась работа. Я был дотошным, надежным, работящим, методичным, аккуратным, обладал всеми качествами, которые обычно ищут работодатели. Я не создавал проблем, я не тратил попусту время, я не сплетничал, вообще мало общался с коллегами. Но все это время, как какая-то подспудная сила, мой мозг работал над моим будущим, отбирал идеи, планировал, строил схемы. Я не мог стать врачом, но я никогда не отказывался от желания работать в какой-то медицинской области, и, поскольку я так любил тела, я часто тешил себя идеей просто-напросто стать работником морга или ассистентом в лаборатории какого-нибудь патологоанатома, скорее всего за границей.

Но я никогда не смог бы играть вторую скрипку, не смог бы просто стоять рядом, не имея возможности принять участие, никогда бы не смог кланяться и расшаркиваться перед каким-нибудь «квалифицированным» патологоанатомом, никогда бы не смог выполнять рутинную работу неделю за неделей, как слуга, незамеченный, непризнанный, потому что я знал столько же, сколько и они, я мог делать их работу. Я бы взорвался от недовольства.

Я провел несколько месяцев, выдумывая план, как я мог бы снова пройти медицинское обучение: может быть, с помощью подделки справок, солгав о возрасте, уехав за границу, – но обман был не тем, что мне легко тогда давалось. Единственным человеком, кого я до того времени обманывал и кому лгал, была ты. Я не хотел вести себя как какой-то жалкий преступник, и в случае разоблачения унижение было бы слишком травматичным для меня, большим, чем я смог бы вынести. Я уже перенес достаточно унижений. Моя ненависть к тем, кто обрек меня на прозябание, окатил меня презрением и заставил чувствовать себя мелким и ничтожным, была, и остается, абсолютной, чистой, горькой ненавистью, которая действует не как яд, а как кислота.

Все другие карьерные возможности в медицине, которые я рассмотрел, даже обратившись однажды за информацией в какую-то справочную, я отмел, потому что они были еще хуже, незначительнее и давали слишком низкий статус. Я никогда не стал бы медбратом и не пошел бы в скорую помощь. Возможно, я мог бы заняться стоматологией, но она была слишком близка к медицине, и из меня опять бы сделали жертву.

Я хочу, чтобы ты знала все. В этом не будет никакого вреда, потому что ты уже не сможешь отреагировать так, чтобы причинить мне боль, ты не сможешь посмеяться надо мной, как ты всегда делала, у тебя нет возможности унизить меня. Ты хотела гордиться мной, и ты стала бы, сейчас. Сейчас ты не угрожаешь мне, да и не захотела бы. Я должен сам со всем разбираться, должен нести ответственность только перед собой и отчитываться только перед собой. Я ждал этого все свое детство и юность.

Я отчаянно скучал по больнице и по патологоанатомической лаборатории. Они мне снились. Мне снилось, что я провожу одно посмертное вскрытие за другим и делаю потрясающие открытия, решаю проблемы, раскрываю тайны тела. В то время, когда я работал за очередным своим временным столом, в своей голове я шел по коридорам больницы, надевал свой зеленый халат и шапочку, выбирал инструменты. Я жил в двух мирах и все же никогда не пренебрегал работой, которую должен был делать, мне удавалось легко удовлетворять моих работодателей, при этом ведя вторую жизнь.

Но через какое-то время я начал чувствовать недовольство. Мне надо было что-то делать. Принять какое-то решение, найти направление, в котором я буду двигаться по жизни.

В конце концов все произошло случайно. Меня попросили взяться за очередную временную работу, в головном офисе компании, занимающейся продажей вендинговых автоматов. Он был довольно далеко от квартиры, которую я тогда снимал, в районе, который я не знал. Я садился на поезд, а потом шел пешком десять минут, прогулка была довольно нудная, но я мог вносить в нее разнообразие каждый день, срезая путь или сворачивая на одну из нескольких соседних жилых улиц. Они были довольно похожи, но на них стояли большие дома, разные по стилю и периоду, и мне нравилось размышлять об их владельцах, представляя, какие профессии так оплачиваются, что можно позволить себе дом в Олдин-Лодж, и Манор-хаус, и Вест-Энд, и Попларс. На одном из домов висела медная табличка дантиста. Иногда люди выезжали оттуда, когда я проходил мимо, в больших, комфортных, дорогих автомобилях, которые соответствовали уровню их домов.

Я не завидовал, хотя с радостью жил бы в каком-то менее тесном и запущенном месте, чем та комнатка, где я был вынужден обитать.

Но я всегда знал, что это было только временное жилище, как и временные работы, и что моя настоящая жизнь и судьба ждут, когда же я их для себя открою. Я никогда не отчаивался, и поэтому мне никогда не бывало тоскливо. Ты бы гордилась мной в то время, гордилась бы тем, как я хорошо одевался и заботился о своей одежде и своем теле, и что я никогда не терял уверенности в себе.

Я помню то утро очень отчетливо. Люди помнят дни, когда их настигает судьба. Я никогда не забуду украшение на одной из рамок для фотографий в кабинете, где глава медицинской школы исключил меня. Когда я закрываю глаза, я все еще могу видеть эту тонкую скрученную веревочку под фальшивой позолотой.

Так что неудивительно, что я все помню про тот день, когда шел по Спенсер-авеню, одной из двух длинных, окаймленных подстриженными деревьями улиц, которые вели слегка кружным путем к моему офису. Дома на ней были в основном с остроконечными башенками, подделкой под эпоху Тюдоров, или настоящими эдвардианскими; зеленые изгороди в основном состояли из форзиции, которая была в своем полном ярко-желтом цвету в это довольно влажное, теплое весеннее утро. Тебе бы понравилась Спенсер-авеню. Это была одна из тех улиц, о которых ты грезила, хотя у тебя не было ни малейшего шанса в этой жизни добиться того, чтобы жить в таком месте. Но когда я был маленьким мальчиком, и еще любил тебя, и еще разговаривал с тобой и рассказывал тебе о многом, мы ходили на прогулки, очень напоминавшие мою, и я указывал тебе на дома, которые смогу купить для нас, когда стану известным доктором, а ты выберешь цвет занавесок, и какие кусты ты будешь выращивать в саду перед домом.

Я приехал раньше времени. Так было всегда. Я никогда не мог терпеть непунктуальность, как со своей стороны, так и с чужой. Мне не надо было торопиться.

Он стоял в двух третях пути, по правой стороне дороги, той стороне, по которой я ходил. Этот дом был внушительным, хотя не особо красивым. Он был исполнен в стиле фахверк, с черными балками на белых стенах, а на окнах были витражи, отчего он казался мрачным. Он был огромный, гравий на дорожке был высыпан идеально, а еще там рос сиреневый куст в полном цвету, справа от дома. Но мое внимание привлекла табличка, висящая на одном из столбов въездных ворот. Еще один дантист? Или консультирующий врач, очередной гинеколог с обширной частной практикой? Психиатр? Хирург-офтальмолог?

Я был поражен, когда прочел то, что было там на самом деле, прямо под именем Джон Ф. Л. Шиннер.

Я никогда всерьез не рассматривал это и даже не знал толком, что именно под этим подразумевается – в то время нас было еще совсем мало. Но я глядел на табличку с ощущением, что меня посетило откровение. Мне не нужно было записывать имя или адрес, они уже были выгравированы в моей памяти.

Дальше я пошел очень быстро, не потому, что спешил, а потому, что был возбужден. Я видел, как моя жизнь раскрывается передо мной. Я буду учиться, и я буду практиковать. Мое имя будет на табличке у дома, такого, как этот, на улице с высаженными вдоль нее деревьями. Это будет очень похоже на настоящую медицину, а отчитываться я буду только перед самим собой. Первый раз в жизни мне было трудно сконцентрироваться на работе, которой я был занят, и в тот момент, когда пробил час дня, я отправился к телефонной будке у Главного почтамта, выяснил номер и позвонил, чтобы назначить встречу. Я объяснил, что мне не нужно лечение, но что я хотел бы обсудить возможность обучения, чтобы в дальнейшем попасть в профессию. Через минуту девушка на телефоне соединила меня напрямую.

– Я буду рад с вами познакомиться. Надеюсь, я смогу помочь. Когда именно вы заинтересовались?

– Я прошел три с половиной года обучения медицине, но потом завалил одну экзаменационную сессию и почти сразу после этого серьезно заболел. Сейчас со мной все хорошо, это было уже довольно давно, но тогда я был недоволен тем, как именно меня обучали. Меня очень заинтересовали некоторые альтернативные способы лечения больных. – Я понял, что сам страстно верил в то, что говорю, когда слышал слова, выходившие из моего рта.

– Вы говорили с другими специалистами?

– Я рассматривал возможность стать гомеопатом.

– И?

– Я никогда не интересовался фармакологией. Медикаментозное лечение и гомеопатия кажутся мне в чем-то схожими. Мне довольно сложно это объяснить, но гомеопатия мне кажется слишком интеллектуальной.

Мистер Джон Ф. Л. Шиннер засмеялся.

– Наше обучение очень серьезное – совсем как настоящий курс медицины. Но я бы не стал называть нашу дисциплину слишком интеллектуальной. Речь идет о всеобъемлющем исследовании пациента, лечении и уходе. Вы имеете дело с людьми, а не просто с симптомами.

– Меня никогда не интересовали «просто симптомы».

– Тогда приходите встретиться со мной. Если я смогу вам помочь, я обязательно это сделаю.

Я не мог заснуть той ночью. В конце концов в полтретьего я вышел пройтись по узким, уходящим вниз улицам, где кусты сирени, и форзиция, и стоящие в почтенном удалении друг от друга дома на Спенсер-авеню, может быть, и казались чем-то бесконечно далеким, но все же были настолько четко определенной частью моего будущего, что для меня были более реальны, чем улицы, по которым я шел. Я ничего не замечал, только чувствовал, как горело прогорклое масло в тележке продавца жареной картошки с рыбой, а еще запах дизеля с крупной магистрали неподалеку. Я испытывал полную уверенность в правильности всего, что происходило, как будто что-то привело меня на Спенсер-авеню, к табличке Джона Ф. Л. Шиннера, которая определила мою судьбу. Это было странно, это ощущение рока. Мне оно было незнакомо, но на время я решил позволить себе поддаться ему.

Я не знаю, почему будущая профессия притягивала меня так сильно, так непреодолимо, ведь я совсем мало знал о ней и о том, как долго мне предстоит учиться, сколько это будет стоить, куда мне придется поехать. Но неопределенность в подобных вещах была вещью тривиальной, и скоро все бы полностью прояснилось. У меня не было сомнений, совсем нет. Но я знал, что тебе я ничего не скажу, что я не буду связываться с тобой до тех пор, пока не достигну вершины.

Я никогда ни о чем не жалел и не оглядывался и не сомневался ни одной секунды. Я знал, что был прав, и это подтвердилось.

Что же насчет других вещей – думаю, они всегда преследовали меня, скрывались где-то подспудно в моем сознании. Даже если я буду удовлетворен и доволен карьерой, в которой я хорош, то старые потребности никуда не исчезнут. Меня грубо остановили до того, как я сделал то, что должен был сделать, что я хотел сделать, и должен был быть другой путь, чтобы с этим закончить, но это могло подождать. В конечном счете мне пришлось ждать этого годы, но это не имело значения. В итоге я преуспел, разве нет? Я сделал все.

Джон Шиннер оказался очень полезен. Я договорился о встрече у него дома после того, как он примет последнего пациента, и после окончания моего собственного рабочего дня. Я шел по улице, чувствуя невероятное воодушевление.

Это был маленький пузатый человечек, и, несмотря на то что имя у него было нарочито английское, он явно был на какую-то часть азиатом.

– Наша дисциплина родом из Китая, – сказал он. Он показал мне комнату, в которой практиковал, и я сразу же воспринял ее как образец для своего будущего кабинета, такой там был порядок, стерильность и чистота. Там не было никаких лишних украшений, картин, ничего, что бы напрямую не относилось к его работе. Стены были выкрашены в кремовый цвет, кожа на кушетке для пациентов и его рабочее кресло были черные. Удивительное спокойствие и гармония царили в этой комнате, которую я всегда пытался воспроизвести. Мои пациенты говорили, что это влияет на них и что это повышает эффективность лечения.

– Всего несколько законов регулируют альтернативные методы терапии, – сказал мистер Шиннер. – Кто угодно может начать практиковать, без обучения и должной квалификации. Сможет ли кто-нибудь начать практиковать в качестве стоматолога или хирурга-ортопеда без обучения и квалификации? Конечно же нет, но никто ничего с этим не делает, и граждане подвергаются риску. Наша дисциплина имеет древние корни и ее эффективность доказана. Вы получите аккредитацию в рамках нашего национального института. Вы будете усердно заниматься. И вы никогда не прекратите своего обучения, даже после многих лет практики. Я учусь каждый день. И все же нас не уважают среди представителей медицинских профессий, не одобряют, относятся с презрением и отторжением, смеются над нами в судах. Разве они видели операции – удаление органов, кесарево сечение, – которые мы проводим на пациентах, находящихся в полном сознании, которые могут даже разговаривать, смеяться, не чувствуя боли или дискомфорта на протяжении всей процедуры? Наши критики отмахиваются от нас как от лжецов. Но, конечно, обычно наша работа выглядит не так эффектно. Мы помогаем, мы даем надежду, мы облегчаем боль, мы снимаем хронические симптомы неизлечимых болезней. Мы действуем на тело, ум и душу, мы касаемся глубинных уровней духовного, наряду с самыми что ни на есть осязаемыми частями тела.

Он развернулся в своем кресле, а потом довольно долго просто смотрел на меня неподвижным глубоким взглядом.

– Что заставляет вас думать, что в этом – ваше будущее?

– Внутренняя убежденность.

– Вы хотите стать богатым человеком?

Я рассмеялся.

– Я не рассчитываю стать миллионером.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Я здесь не потому, что хочу сколотить состояние. Но я был беден и признаю, что нахожу это весьма жалким.

Он больше ничего не сказал, просто поднялся и подошел к своему столу, где записал несколько имен и адресов.

– Обратитесь к ним за информацией, разузнайте все, что сможете. Любой из этих людей даст вам совет. Упомяните мое имя. Но если вы преуспеете – будьте готовы к насмешкам и враждебности. Вы сможете с этим справиться?

– Да, – ответил я уверенно. Меня никогда особо не интересовало, чтобы обо мне были хорошего мнения.

В самом конце он одолжил мне три книги для занятий.

– Когда вы прочтете их все внимательно и вдумчиво, а потом поразмыслите обо всем, что прочитали, вы поймете. Да или нет.

Я поблагодарил его и поднялся. Мне не терпелось добраться до дома и начать читать их, открыть первые двери к моей будущей жизни. Но уверенность у меня уже была.

Тридцать девять

– Сержант?

– Привет, Нейтан, чем она тебя угостила?

– Шоколадный торт, за который можно душу продать.

– И?

– И старушка ходила к медиуму. Пыталась связаться со своим Гарри.

– Почему соседка не сказала нам об этом раньше?

– Сказала, что это было бы как предательство, знаете, она не думала, что миссис Чатер хотела бы, чтобы каждый Том, Дик и Гарри знал… ну, то есть она бы хотела, чтобы Гарри знал, если вы понимаете, о чем я, просто…

– Завязывай с плохими шутками.

– Извините… В любом случае, она, миссис Мосс, хотя я должен называть ее Полин…

– Могу поспорить.

– В общем, она сказала, что это был вроде как секрет… Судя по всему, именно она нашла эту заклинательницу духов и дала ее контакты миссис Чатер, которая сходила туда один раз и потом об этом не вспоминала. Я думаю, Полин действительно пыталась защитить ее, ну, вы знаете, чтобы все не начали потешаться.

– Ты узнал имя?

– В процессе.

– Хороший мальчик. Кстати, старший инспектор устраивает следственный эксперимент – как Дебби Паркер вышла из своего дома на улицу ранним утром и отправилась по главной дороге на Холм.

– Когда это будет?

– В четверг с утра. Сейчас они выбирают девушку.

– Что насчет вас?

– Я еду к ювелиру в Бевхэм… Я хочу, чтобы ты поехал в Старли и снова побеседовал с нашим другом Давой, только на этот раз устрой ему настоящий допрос.

– Подождите, сержант, а когда я успею пообедать?

– Тебе не нужен обед, ты съел пол шоколадного торта.

– Сержант! Имейте сострадание.

– Хорошо, можешь выпить чашку одуванчикового чая в том зеленом кафе.

Нейтан изобразил, что его тошнит, и повесил трубку.

Ювелир был вежлив, холоден, услужлив, но уверен, что больше ничего не может ей сообщить.

– Я бы хотела, чтобы вы сосредоточились и как следует подумали о визитах мисс Рэндалл. Может, вы помните свои обсуждения во время того, как она выбирала и приобретала предметы? Я хочу, чтобы вы постарались вспомнить, говорила ли она что-нибудь такое, что может дать нам хоть какую-то подсказку по поводу того, кто был получателем подарков.

– Или получателями?

– Я просто хочу сказать, что люди обычно склонны к обсуждениям, когда совершают покупки такого рода… это не мгновенное приобретение, когда ты берешь мыло в хозяйственном магазине. Если бы я пришла сюда купить что-нибудь дорогое и необычное для кого-нибудь… например, на день рождения, я бы выбирала очень долго и, безусловно, привлекла бы продавца к этому процессу… это часть веселья, если вам угодно. Особенно если предмет дорогостоящий и вы не покупаете такое каждый день. Я бы, наверное, заметила, что эта золотая цепочка – хороший подарок на крестины маленькой племяннице, или спросила, какую именно пару запонок выбрать на сорокалетие брату.

– Люди так делают, да.

– Часто?

– Достаточно регулярно, да.

– Но не Анджела Рэндалл? Никогда? Ни разу? Это не показалось вам странным?

– Миссис Рэндалл просто просила меня показать ей предметы определенного типа или определенной ценовой категории… она никогда не сообщала, зачем приобретает их.

– Или для кого?

– Нет.

– И вы не спрашивали ее?

Он посмотрел почти что оскорбленно.

– Конечно же нет. Это совершенно нас не касается, если только клиент сам не решит сообщить нам.

– У вас никогда не возникало ощущения, что эти подарки были для любовника?

– Нет. Не таким человеком она была.

– А каким человеком она была?

Он задумался на мгновение.

– Сдержанным. Закрытым. Приятным, но… да, закрытым – это самое лучшее слово, – не из тех дам, которые любят праздно поболтать.

– Как вам кажется, могла ли она поделиться, например, со своим парикмахером? С коллегой?

– Нет. И мы, конечно, не парикмахер.

«Что, видимо, делает их низшей формой жизни в вашей воображаемой экосистеме», – подумала Фрея, когда выходила из магазина и переходила улицу в сторону своего любимого кафе.

Оно уже начинало пустеть после наплыва клиентов, пришедших пообедать, и она нашла себе столик у окна, заказала чиабатту с сыром бри и салатом и большой капучино и достала свой блокнот. Ей всегда помогало подумать полчаса в тишине непосредственно после беседы и записать на бумаге все, что могло прийти в голову. Но ничего не приходило. Визит к Дакхэму оказался простой тратой времени. Она решила вернуться в маленький стерильный дом Анджелы Рэндалл. Но все это расследование не двигалось никуда, если только в тот самый непроницаемый туман. Туман. Анджелу Рэндалл последний раз видели, когда она бежала в него. Это казалось логичным. Ее хотя бы кто-то видел. Никто не видел Дебби Паркер или миссис Айрис Чатер.

Фрея откусила чиабатту, и салатный соус закапал из хлеба на ее подбородок и руки. Когда она начала протирать их бумажным полотенцем, она подняла глаза и увидела, что кто-то стоит по другую сторону окна, заглядывает внутрь и пытается привлечь ее внимание. Это была сестра Саймона Серрэйлера.

Фрея была рада отвлечься от этого утомительного круговорота одних и тех же мыслей на что угодно, но Кэт Дирбон подходила для этого лучше, чем кто бы то ни было. Не считая ее брата.

– И так каждый раз, верно? Кто-то обязательно подловит тебя, когда ты капаешь на себя соусом для салата. Нет такого способа, чтобы есть эти штуки культурно.

– Как эклеры.

– Присоединяйся ко мне – выпьешь кофе? Или что-то в том же духе?

Кэт Дирбон села и обрушила пару огромных пакетов на пол.

– Детские покупки – ску-у-учно. Ветровки, носки, пижамы… Пожалуй, я буду большой эспрессо и… точно не сэндвич. А что? – Она посмотрела в меню. – Горячую булочку. Приятно снова тебя увидеть. Ты не на работе?

– Да, я как раз только что кое с кем разговаривала. Но нам разрешается есть. А ты?

– Неполная смена. А дети уже начали выглядеть как беспризорники, настолько выросли из всего. Надо было что-то с этим делать.

Фрея рассмотрела ее внимательнее. Когда ты знал, что они с Саймоном были братом и сестрой, сходство становилось более заметным, в глазах, в линии рта, но у них был разный цвет волос, и Саймон казался старше, и уж совсем нельзя было предположить, что они из одной тройни.

Кэт откусила свою булочку, и горячее масло потекло по ее подбородку. Они захихикали.

«Это сестра Саймона, это его плоть и кровь. Это не просто женщина, которая мне нравится или с которой мы можем стать настоящими друзьями, это кто-то, кто знает его очень хорошо, может быть, даже лучше, чем другие. Я хочу спросить ее о нем, я хочу послушать про него, про что угодно, про его вкусы, как он вел себя в детстве, про его отношения с отцом, куда он ездит на выходные, кто его друзья… про женщин, которые, по словам Шэрон, были влюблены в него и которым он разбил сердце».

Она никак не могла начать. Но Кэт направила беседу в сторону Старли.

– Знаешь, у людей есть масса причин, чтобы захотеть стать врачами… не всегда хорошие причины, но, как мне кажется, по большей части достойные уважения. Я просто не могу даже близко представить, что может сподвигнуть человека заняться такими экстремальными альтернативами. Кто этот парень, этот так называемый хилер? Безумец или злодей?

– Теми же вопросами мы задаемся по поводу людей, которые совершают особого рода преступления. Педофилы, некоторые убийцы. Безумцы? Но что такое безумие? Ты на этот вопрос можешь ответить лучше, чем я.

Кэт покачала головой.

– Только в самых очевидных и ярко выраженных случаях, а их достаточно мало, знаешь ли. Настоящие, клинические, обреченные «безумцы» – ненормальны, они полностью оторваны от любой человеческой реальности. А это редкость.

– Значит, злодей. Я не уверена, что все эти люди просто плохие. Оступившиеся?

– Может быть, за этим стоит какое-то ущербное желание делать добро, лечить… которое направляется в дурное русло, каким-то образом извращается.

– Возможно, это желание быть богом? Особенно если люди настолько благодарны, что называют тебя чудотворцем?

– Мне иногда кажется, что вообще вся медицина так или иначе происходит из желания быть богом. Я могу вспомнить довольно много специалистов, которые вдохновлялись идеей всемогущества.

– Знаешь, больше всего меня сбивает с толку то, что этот парень – и не он один – как будто бы достигает нужного эффекта. Люди утверждают, что излечились.

– Большинство состояний, не представляющих угрозы для жизни, становятся менее острыми сами по себе, да и эффект плацебо не стоит недооценивать. Я бы лучше поговорила с кем-нибудь, кто утверждает, что излечился от рака, или рассеянного склероза, или болезни моторных нейронов с помощью хилера или магических кристаллов. Я бы говорила с ними каждые полгода в течение последующих десяти лет и выяснила, станут ли они и дальше это утверждать. Конечно же, не станут.

– Не навреди… не это ли ваш главный принцип?

– Да. Но я квалифицированный врач.

Официантка подошла, чтобы убрать со стола.

– Еще кофе?

– Мне надо возвращаться.

– Мне тоже.

– Значит, мы будем еще кофе. И я еще хотела бы кое-что выяснить… мой отец был очень груб с тобой тем вечером?

Фрея поморщилась.

– Ой.

Страницы: «« ... 1415161718192021 »»

Читать бесплатно другие книги:

Срединный мир – мусорная корзина для жертв неудачных экспериментов богов. Здесь правят эльфы и орки,...
Далекое будущее…В городской полиции Томас Брейн не прижился. Слишком уж хорошо подготовлен, и еще не...
Эта книга Николая Журавлева – максимальное погружение в магию рун, с сильнейшими заклинаниями, созда...
Варлама Шаламова справедливо называют большим художником, автором глубокой психологической и философ...
В книгу вошла первая повесть знаменитой автобиографической трилогии «Детство», «В людях», «Мои униве...
Известная фантастическая повесть о девочке из будущего – Алисе, которая совершает путешествие на дру...