Этюд на холме Хилл Сьюзен
– Потом он сказал, что было что-то еще. Он сказал, что проблемы с моим желудком имеют более глубокий источник, чем он думал. Он был сконцентрирован в моих женских органах, и именно они вызывали самые большие проблемы. Он сказал, что ему нужно узнать больше, но что только если я расслаблюсь, он сможет излечить меня, что он знал, в чем была причина. Я не подумала. Я просто даже не подумала. Мне нужно было догадаться.
– Что произошло потом?
– Он бормотал что-то… как будто на иностранном языке. Его голос стал глубже, он начал издавать гортанные звуки, и вот тогда уже стало немного страшно. Его глаза смотрели вперед. Каким-то образом он смотрел прямо внутрь меня. Его глаза изменились. Я не могу объяснить. Они просто изменились.
– Он просил вас раздеться?
– Только снять юбку и блузку, и он дал мне одежду, ну, обычную больничную одежду, так что мне показалось, что все нормально. Но после этого он сказал, что мне надо будет снять колготки и трусы.
– И вы сняли?
– Это звучит глупо, звучит так, как будто я недоразвитая, да? Но что-то было в нем в тот момент, его глаза и его голос. Я была напугана. Его глаза были такими…
– Гипнотизирующими?
– Я собиралась сказать «завораживающими», но да, видимо, они меня гипнотизировали. Сейчас я понимаю это. Я сделала, что он сказал, потому что боялась противиться. Я чувствовала, что у него есть власть надо мной.
Он снова заставил ее лечь, и на этот раз она сначала почувствовала какой-то холодный инструмент, а потом его пальцы, проникающие в ее вагину и начавшие там двигаться. Он попросил ее перевернуться, и, надавив ей на спину и в область почек, он также ввел пальцы в ее анус. У нее заняло очень много времени, чтобы рассказать Кэт обо всем, что случилось, и ее пришлось довольно серьезно подталкивать. Кэт еле сдерживалась, чтобы не подсказывать ей конкретные слова, но женщина сгорала от стыда и смущения, и для нее было страшно унизительно рассказывать даже доктору о том, что с ней сделали.
– Марион, я понимаю, как это для вас тяжело, но вы понимаете, что я должна иметь абсолютно четкое представление обо всем, да?
– Я знаю. – Ее голос теперь звучал почти как шепот.
– Он вас изнасиловал? Он имел с вами полноценный сексуальный контакт?
Последовала долгая тишина. Кэт ждала, все еще держа женщину за руку. Миссис Кит облизнула свои высохшие губы несколько раз и протерла руками глаза. Она не смотрела на Кэт.
– Он мог, – сказала она наконец. – Я не уверена. Он мог.
– Как это вы не уверены?
– Я не знаю. Я была не в себе. Я была напугана.
– Это важно. Вы знаете это.
– Да.
– Если он изнасиловал вас, то его можно арестовать, и даже то, что вы мне только что рассказали, можно характеризовать как преступное нападение, в этом сомнений нет. Но если мы сможем доказать, что он изнасиловал вас, он столкнется с гораздо более серьезными обвинениями. То, что вы скажете, сможет гарантировать, что это не сойдет ему с рук.
– Чего вы хотите? Я не помню. – Она снова начала плакать.
– Единственное, чего я от вас хочу, это чтобы вы позволили полиции поговорить с вами, но, поскольку существует вероятность того, что вы были изнасилованы, вас должны будут отвезти в участок, чтобы там вас обследовал полицейский врач.
– Нет.
– Марион…
– Я не могу. Я рассказала вам. Я сказала, что больше ни с кем не хочу говорить.
– Это будет женщина-врач, и медсестра тоже будет рядом. Я поеду с вами, если это поможет.
– Нет.
– Тогда по крайней мере можете вы подать заявление в полицию сейчас? Расскажите им то же, что рассказали мне.
– Вы не можете сделать это за меня?
– Я боюсь, что нет. Им нужно ваше заявление.
– Нет. Я не просила приезжать полицию, мне нужны были вы. Я поговорила с вами, я рассказала вам, что он сделал. Я не смогу рассказать это снова.
Только после двух часов ночи Кэт наконец добралась до дома. В конце концов ей удалось убедить миссис Кит подать заявление и поехать в полицейский участок, но добилась она этого потом и кровью; а еще она чувствовала себя немного виноватой в том, что убедила несчастную женщину идти против собственных чувств и рассказывать о том, что она считала позорной и сугубо интимной вещью, в безличном окружении совершенно незнакомых людей. Почему Марион Кит должна проходить через все это, когда она уже была травмирована тем, что с ней сделали?
Крис проснулся, когда она включила лампу. На удачу, больше сегодня звонков не было, в противном случае пришлось бы просить ехать на вызов замещающего доктора. Времена, когда Сэма и Ханну можно будет оставлять одних, казались еще очень далекими.
– Ну?
Кэт села на край кровати. Она готова была в любой момент свалиться от усталости, но еще несколько минут чистый адреналин держал ее глаза открытыми. Ей было жаль Марион Кит, но в то же время она чувствовала огромное удовлетворение.
– Мы взяли его, – сказала она тихо. – Он у нас в руках. Я уехала, как только дежурный полицейский врач добрался туда… Она собиралась проводить осмотр. Марион Кит пережила чудовищный опыт, но это принесет большую пользу. Этот доктор Гротман, со всей его дюжиной других псевдонимов, – совершенно омерзительный экземпляр.
– Марион… Кит… В порядке? – спросил Крис сонным голосом.
– Марион Кит, – сказала Кэт, – героиня.
Она собирала сумку со спортивной формой для Сэма и завтрак для Ханны, когда спустя несколько часов зазвонил телефон.
– Кэт Дирбон.
– Доброе утро, док. Сержант Виндер, полицейский участок Лаффертона.
– Доброе утро, сержант. Какие-то проблемы?
– Доктор Маскрэй сказала мне позвонить вам в первую очередь.
– О, это по поводу нападения на Марион Кит?
– Да. Не считая того, что его не было.
– Извините?
– Не было нападения. Доктор Маскрэй не нашла ничего, свидетельствующего о нем, и миссис Кит забрала свое заявление.
– О господи.
– Машина отвезла ее домой. Она была не в очень хорошем состоянии. Можно было оштрафовать ее за то, что потратила время полиции, но док порекомендовала этого не делать.
– Понятно, сержант, спасибо за то, что дали мне знать.
Она застыла, держа в одной руке баночку с банановым йогуртом «Фан Кидс», а в другой – телефонную трубку. Наверху Крис кричал на Сэма и Ханну, чтобы они перестали драться и быстрее одевались.
– Черт, – сказала Кэт. – Проклятье, дьявол.
В ярости рассуждая о том, что делать дальше, Кэт подошла к буфету и поставила банку йогурта на рычаг телефона.
Сорок девять
Анджела Рэндалл. Тупая сучка. Из-за нее были проблемы с самого начала. Были эти утомительные телефонные звонки. Письма. Открытки. Дважды она просто появилась у него на пороге посреди ночи, со своим коровьим лицом, исполненным тоскливой жалости к себе, и она хотела, чтобы он пригласил ее внутрь, хотела его. Она была ему противна. В какой-то момент он отказался лечить ее, и в любом случае, у нее не было болезней или проблем физического характера, с которыми он мог что-то сделать; ее проблемами были уродливые эмоциональные отклонения, которые свойственны старым девам во время менопаузы. Когда пришли первые два подарка, он отослал их обратно. Она послала их еще раз, а потом и другие, вместе с одной и той же смехотворной запиской. В конце концов он решил игнорировать их, и подарки продолжали приходить, дорогие, нелепые подарки, унижавшие ее. Его это уже совершенно не заботило.
Но теперь именно из-за нее начались проблемы. Он подумал о ней, лежащей у него в хранилище, такой тощей и жалкой, хотя он никогда не испытывал жалости.
Фрея Грэффхам заметила часы, но как она вообще узнала о них? Анджела Рэндалл, видимо, была настолько глупа, чтобы оставить что-то валяться прямо посреди своего дома, какое-то его предписание, имя или адрес. Что-то навело Грэффхам на подозрения.
Он устал. Его действия и планы определялись извне, какими-то случайными событиями и людьми, а он всегда внимательно следил за тем, чтобы не допускать такого. Из-за этого он был на грани срыва. Он плохо спал. Встреча с полицией посреди бизнес-парка не помогла делу.
Он намазал хлеб маслом и вскрыл пластиковую упаковку копченой макрели. Он думал, что знает, как справляться с тревогой, думал, что научился этому много лет назад, но сейчас напряжение в его теле и душе одерживало верх.
Он вздохнул, нарезая салат. Его руки были снова связаны, а времени было совсем мало. Он знал, что должен делать дальше.
Он сел, покрутил регулятор на приемнике, пока не наткнулся на передачу с музыкой Филипа Гласса, а потом, под ее звуки, начал методично есть и думать.
Собор был полон. Сидя между двумя рядами альтов и слушая, как мощные волны звука поднимаются от оркестра внизу, Фрея Грэффхам чувствовала себя опьяненной. Пение всегда поднимало ее на особый уровень счастья и удовлетворенности. Было какое-то головокружительное удовольствие в том, чтобы получать нужные ноты и мелодии, внося свою лепту в хор других голосов, и музыка приобретала еще одно измерение, когда ты был исполнителем, находящимся прямо посреди нее. Просто слушать значило находиться абсолютно вовне, как будто сидеть на скамейке запасных. Акустика в соборе была непростая, и секции пианиссимо имели тенденцию уходить высоко под своды, словно струйки дыма, но то, что собор был настолько заполнен, немного помогало, и крещендо звучали волшебно. Она заметила Кэт Дирбон, когда встала вместе с альтами, и ей стало интересно, здесь ли Саймон, но большую часть слушателей нельзя было различить в сумраке.
Как и всегда, когда она пела или слушала, она быстро забыла обо всем остальном, как и все они. Восторг от выступления продолжал нести их на своих крыльях еще очень долго после того, как оно закончилось, после того, как они наконец вышли из собора и оставили его наедине с собственной пустотой и тишиной, которые все еще были удивительно наполнены музыкой, даже после завершивших мероприятие напитков и угощений и взаимных поздравлений в Сент-Майкл-холл. Он отнес каждого из них на улицы, к их машинам, пока они смеялись и окликали друг друга, а потом принес их домой.
Этим вечером Фрея шла из дома пешком, и отделилась от дюжины остальных только на повороте на свою улицу. Это была теплая, мягкая ночь, полная звезд и сладкого запаха свежескошенной травы. Она устала, но пройдет еще много времени, прежде чем она ляжет спать. Она примет ванну, повозится по хозяйству, посмотрит ночной фильм по телевизору и постепенно совсем успокоится.
Она проверила свою машину, как обычно. Она была припаркована под фонарем в нескольких ярдах от ее входной двери. Ее имя числилось в списке претендентов на один из немногих гаражей, оставшихся в старом городе, но было непохоже, что какой-нибудь из них в ближайшие годы освободится. На улице было тихо, как и всегда, и она не особо волновалась, что ее машину могут угнать или испортить. Чувство того, что и ее дом, и ее машина находятся в безопасности, было все еще непривычным для нее после Лондона.
Закрыв дверь и почувствовав, как уютная атмосфера собственного дома обволакивает ее, она задумалась, сможет ли отказаться от всего этого снова, сможет ли она когда-нибудь с кем-то жить, с кем-то отдыхать, с кем-то засыпать и просыпаться и проводить день за днем, даже если этого кого-то она будет любить всем сердцем. Сможет ли Саймон, так же уютно устроившийся в собственной квартире в своем квартале, как и она, отказаться от такой независимости?
Прямо сейчас все, чего Фрее хотелось, было здесь, в ее мирных комнатах, где она упивалась удовлетворением от музыки, которую помогала создавать, где в ее голове все еще могли звучать голоса и инструменты, которые ее окружали. Она направилась на кухню, тихо напевая.
Сначала она не была уверена, действительно ли услышала какой-то звук со стороны входной двери. Она замерла. Мягкий стук раздался снова.
Было без двадцати минут полночь, и верхний свет во всех соседних домах уже был выключен. Потом она вспомнила телефонное сообщение от Саймона. Она достала расческу из сумки и прошлась ею по своим коротким волосам, прежде чем помчалась с сердцем в пятках открывать дверь.
Прежде чем она успела понять, что происходит, Эйдан Шарп быстро шагнул внутрь и запер дверь одним движением. Он положил ключ в карман.
– Я хочу поговорить с тобой, – сказал он.
Инстинктивно Фрея двинулась назад, в гостиную, и подбежала к столу, на котором оставила свой мобильный телефон. Обычно он был у нее в сумке или в кармане куртки, но этим вечером из-за концерта она решила оставить его здесь.
– Мы не хотим, чтобы нас беспокоили. – Он оказался сбоку от нее, и его рука в перчатке стремительно вырвала телефон из ее рук.
– Отдайте мне это, пожалуйста.
– Сядьте, мисс Грэффхам. Вы сейчас не в полицейском участке Лаффертона, а также не при исполнении в качестве офицера.
– Отдайте…
Из левого кармана своего пиджака он достал шприц. Фрея увидела, что он был наполнен прозрачной жидкостью. Она сглотнула, во рту у нее внезапно пересохло.
– Я сказал, садитесь.
Его голос был очень мягким, и в нем звучали нотки маниакального спокойствия и слащавого увещевания, которые она раньше слышала у очень опасных людей. Она очень хорошо понимала, что некоторое время ей нужно будет подыгрывать ему и делать то, что он скажет. Эйдан Шарп не отрывал от нее глаз, пока шел по комнате, чтобы выключить верхний свет, оставив только две лампы. Потом он сел в кресло напротив нее и откинулся назад с самой неуловимой улыбкой и устремленным на нее взглядом. Фрея начала быстро думать, как ей с ним справиться, как заболтать его, поменять его настроение, а еще о том, как можно сбежать. Одна дверь в комнате вела в коридор, другая на кухню, а оттуда еще одна – в проход между ее домом и соседским. В конце прохода была деревянная дверь, запертая изнутри.
– Я хочу поговорить с тобой, – сказал Эйдан Шарп еще раз.
– Об Анджеле Рэндалл? Или Дебби… может быть, о них обеих?
– Заткнись.
Это был другой человек, непохожий на того, кто сидел напротив нее в «Посольском номере»: другой, но в то же время совершенно узнаваемый, как и многие психопаты, с которыми ей приходилось иметь дело. Она должна была распознать признаки, хотя на самом деле, подсознательно, уже даже тогда понимала, что распознала.
– Анджела Рэндалл была тупой сукой. Очень надоедливой тупой сукой.
– Вы сказали, «была»… Она?..
– Я сказал тебе заткнуться.
Ей надо было оставаться рациональной и спокойной, не дать ему почувствовать запах страха, ни малейшим движением не выдать то, что она задумала.
– Я ненавижу женщин, но эту тупую суку я ненавидел больше, чем большинство. У нее не было гордости, понимаешь, она лежала у моих ног, словно сука во время течки, она отправляла мне послания, полные гнусностей, заискивала, липла, умоляла. Где во всем этом была гордость? Она слала мне открытки, она слала мне подарки. Это, – он поднял свой рукав и продемонстрировал часы. – Да, конечно, и множество других вещей. Она тратила уйму денег, наверное, влезла в долги, и каждый раз там были эти жалкие записки. Она унижала этим себя. Я презирал ее. Я продал большую часть вещей. Я не хотел, чтобы они окружали меня, пятнали меня своим присутствием, но я оставил часы. Я знал одного человека, у которого были такие часы, когда я был маленьким мальчиком. Родственник, с которым я часто виделся. Я обожал его. Я с тех пор больше никогда не видел таких часов.
Теперь его голос снова изменился, принял более обыденный тон, как будто он хотел убаюкать ее, превратить все это в простую дружескую беседу.
– Это было так типично для нее, знаешь, – то, что именно из-за нее ты насторожилась. Это так типично, что она оказалась виноватой. Никто из остальных не мог бы этого устроить. – Он ненадолго замолчал, положив ногу на ногу, закинув руки за голову и неотрывно глядя на нее. Фрея подсчитывала, сколько движений ей понадобится, чтобы добраться до кухни и двери наружу, насколько быстро она добежит до конца прохода.
– Я люблю свою работу, знаешь, она меня удовлетворяет. Я хорош в своем деле. У многих людей есть причины быть мне благодарными. Я уверен, ты знаешь об этом от нашего друга доктора Дирбон. Я многим пожертвовал, чтобы получить квалификацию. Я жил в комнате, которая была меньше, чем моя теперешняя ванная, и жил на гроши несколько лет, чтобы оказаться там, где я сейчас. Но этого никогда не было достаточно. Я никогда и не думал, что будет, учитывая, как я был близок к тому, чтобы стать настоящим врачом. Со мной несправедливо обошлись, меня оскорбили и предали. Я все поставил на карту, а они всё разрушили. Я обнаружил, что вовсе в них не нуждаюсь. Многие годы я интересовался лишь одним. Изучение человеческого тела, непосредственное, детальное сравнение одних тел с другими. Стадии жизни и смерти. Мне довелось узнать об этом больше, чем кому бы то ни было в мире, потому что я располагал такой роскошью, как время, и еще я мог позволить себе оборудовать собственное место для исследований.
Он снова замолчал, на этот раз на несколько минут, и застыл в полной неподвижности, устремив на нее взгляд.
Страх, который в этот момент чувствовала Фрея, отличался от всего, что она испытывала раньше. Она оказывалась лицом к лицу с жестокими и злыми людьми, с вооруженными людьми, с сумасшедшими и просто опасными людьми в сложных ситуациях, и страх, даже ужас, был неизбежной реакцией на это; но он никогда не был безграничным, всегда оставалась какая-то частичка ее, которая не боялась, но, наоборот, была полна решимости и уверенности в ее умениях, через которую бежал адреналин, заставляя быстрее думать и помогая ей разобраться с ситуацией. Сейчас она не могла найти эту частичку спокойствия и уверенности. У Эйдана Шарпа была самая опасная разновидность безумия, это было контролируемое, тихое, рациональное безумие. Его жестокость не была по своей природе внезапной, импульсивной реакцией на то, что он подвергается риску. Такая угроза была страшной – но с ней было проще иметь дело. Это был улыбающийся психопат, совершенно оторванный от реальности и обладающий всей силой и коварством того, кто считает себя всемогущим и неприкасаемым. Глядя сейчас на него, с этим маленьким, потенциально смертоносным шприцом, полным бог знает чего, сидящего в ее собственном кресле, поздним вечером, в ее тихом доме, где у нее не было обычного надежного доступа к помощи, слушая его монотонный, злорадный голос, она испытывала оцепенение пойманного и загнанного в угол существа.
– Ты хочешь послушать дальше? Я заинтриговал тебя, правда?
– Если вы чувствуете, что вам необходимо что-то мне сказать, пожалуйста.
Эйдан Шарп засмеялся почти что естественным смехом.
– О, моя дорогая Фрея, как это очаровательно! Вот он, высококвалифицированный детектив, который прошел свой курс по психологии… «Ублажи его, завоюй его расположение тем, что внимательно его слушаешь. Он будет чувствовать необходимость в том, чтобы признаться, так позволь ему. Это убаюкает его и усыпит его бдительность». Мне не нужно признаваться, я тебя уверяю. Я получаю удовольствие от своей работы, и буду получать еще много лет. Исповедь не входит в мои планы. Я себя знаю, понимаешь ли. Я знаю свою психологию гораздо лучше, чем кто-нибудь другой когда-нибудь смог бы узнать. Недавно молодая женщина в Австралии исчезла на пять лет, ты об этом читала? Ее семья провела по ней поминальную службу, и молодого человека обвинили в убийстве. Она объявилась совершенно неожиданно. Она скрывалась совсем близко от своего дома. И что говорит против того, что эти три женщины тоже могу объявиться?
– Но, я полагаю, вы хотите сообщить мне причину, по которой они этого не сделают.
– Да? И насколько сильно это тебя интересует? Насколько тебе любопытно?
– Очень.
– Это знание тебе не пригодится, разумеется.
Фрея почувствовала, как у нее внутри все перевернулось. Она подумала, что ее сейчас стошнит.
– Ты понимаешь, что я говорю.
Казалось, что стены комнаты придвинулись ближе, а воздуха как будто не хватало. Они были словно в какой-то камере или подземном помещении, в котором воздуха осталось совсем ненадолго. В ее груди возникала боль, когда она пыталась дышать нормально. «Подожди. Сохраняй спокойствие и думай, думай. Ты должна выбраться отсюда, и выхода только два. У него в кармане ключ от входной двери, так что тебе придется выбираться через кухню. Пусть он говорит, пусть продолжает говорить. Что бы он ни утверждал и каким бы ни казался, его собственные нервы тоже натянуты, и его кровяное давление в какой-то момент должно подняться от волнения. Он хочет рассказать тебе о женщинах. Позволь ему. Удержи его внимание, а потом думай, о каждом движении в отдельности. Когда начнешь двигаться, начинай очень быстро и внезапно, метнись из сидячего положения в другой конец комнаты, потом на кухню, к двери, через проход и кричи: «Полиция! Полиция! Полиция!» Неважно, что никто, скорее всего, не услышит, это собьет его. Думай. Думай. Задняя дверь заперта? Да. Ключ в нее вставлен?» Боже, она не могла вспомнить. Если нет, он будет на полке, а это еще одно движение. Есть ли на это время? «Когда окажешься там, посмотри на дверь, протяни руку за ключом, отопри, сними с цепочки… Нет, он будет прямо за тобой, он будет отчаянно пытаться остановить тебя, и у него будет больше сил, чем обычно, из-за паники и потому, что ему абсолютно нечего терять.
Думай, думай. Если ты доберешься до двери на кухне, а он будет за тобой, то обернись, развернись прямо к нему, так ты застанешь его врасплох и получишь преимущество и сможешь сбить его с ног. Он не очень большой и тяжелый. Если нужно будет, ударь его по шее, выведи его из равновесия, а потом опрокинь. Это будет нелегко. Он так просто не сдастся. Тебе нужно будет драться».
Она сидела неподвижно и смотрела на него, стараясь не думать настолько напряженно, чтобы у нее участилось дыхание. Его этому учили. Он заметит. Он наблюдал за ней так пристально, как никто никогда в жизни не наблюдал.
– Вы скажете мне? – сказала Фрея.
– Я думаю, мне не помешает выпить. Почему бы нам не посидеть по-дружески и не выпить?
«Не начинай движение, когда будешь доставать бутылку и бокалы из шкафа. Он наблюдает, он ожидает, что ты попытаешься воспользоваться моментом, так что не делай этого».
Она поставила бутылку виски на низкий столик между ними.
– Если вы хотите воды, мне придется сходить на кухню.
– Я хотел бы воды.
Она заколебалась, но потом встала. Встал и он. Он пошел прямо за ней, находясь очень близко, и внимательно пронаблюдал, как она наполнила кувшин холодной водой из крана. Она не посмотрела на дверь, которая вела к проходу, а просто развернулась и пошла обратно в гостиную. Она могла чувствовать его тепло, ощущать его запах рядом с собой.
– Спасибо. – Когда она добавила воды в его напиток, он сделал жест рукой. – Пожалуйста, присоединяйся.
Фрея покачала головой.
– Чего-нибудь другого? Я не люблю пить один.
Она налила себе стакан воды.
Эйдан Шарп улыбнулся.
– Правильно. Ублажи его, не зли его. Но, моя дорогая, я ничуточки не зол. – Он отхлебнул виски, глядя на нее поверх стакана.
Она была рада воде.
– Скажи мне, – сказал он настолько приятным и спокойным голосом, что ее это обескуражило; они с тем же успехом могли бы находиться в «Посольском номере», – что, по-твоему, мотивирует серийных убийц? Этот вопрос занимает меня уже очень давно.
Она открыла рот, но ее язык прилип к нёбу.
– Я так полагаю, что тебе довелось столкнуться с одним или двумя во время работы в Лондоне?
– Они… они встречаются реже, чем принято думать. Но да.
– И?
Она знала, что надо отвечать, но все же не могла произнести этого, не здесь, в своей собственной гостиной, сидя напротив этого человека. Казалось абсурдным вступать сейчас в рациональную, интеллигентную дискуссию о мотивах убийц.
– Например, Деннис Нильсен был безумным, но он убивал ради компании, ты знаешь. Весты просто были злыми. Плохими, но ни в коем случае не безумными. Те, кто убивает детей, это самые настоящие отбросы, сатанисты и педофилы. Но тебе когда-нибудь приходило в голову, что мотивы могут быть хорошими? Понятными?
Она проглотила еще воды, покачав головой. Дар речи окончательно покинул ее.
– Я убиваю в рабочих целях. – Он посмотрел на нее и сделал паузу.
«Не реагируй, не двигайся, не выдавай себя».
– Это принесет огромное благо. Изучение человеческого тела на всех стадиях его существования даст такое четкое представление о процессе старения, о процессе заболевания, о последствиях разных способов умереть и о процессе умирания самом по себе, какого раньше просто невозможно было достигнуть. Я убиваю, чтобы продолжать эту работу. Те, кого я убиваю, своей смертью приносят пользу всему человечеству и, как ты сама видела, оставляют по себе не очень много скорбящих. Я крайне осторожен. По Анджеле Рэндалл не скучали. Она гораздо большую ценность представляет мертвая, чем когда-либо представляла живая. И она этим мне обязана.
Она не чувствовала ужаса. Продолжал работать только ее мозг, который все еще пытался сформулировать план побега. «Не выдавай себя, жди, потом двигайся, двигайся быстро, быстро».
Эйдан Шарп отхлебнул еще виски.
– Есть обычные безумцы, конечно, – сказал он, – те, у кого нет ни мотива, ни четкого представления о том, что они делают. Они просто повторяют одну и ту же схему, как дети, которые играют в игру. Если у них есть причина для того, что они делают, она обычно сумасшедшая, невнятная, она является продуктом безумия. Шизофреники слышат голоса, которые приказывают им убивать. Они заслуживают сочувствия и лечения, ты так не думаешь?
Она задумалась, какой у него был мотив для того, чтобы рассказать ей об убийствах. Гордыня? Высокомерие? Бахвальство? Она посмотрела на него. Он выглядел таким аккуратным, ухоженным, сдержанным и приятным, когда сидел здесь, – просто вылитый маленький педант, как называла таких людей ее мать. Но он был прав насчет одной вещи. Она хотела знать. Перед побегом ей было необходимо, чтобы он рассказал ей, что он сделал с этими пропавшими женщинами и как, и появились ли к этому времени другие – те, о которых никто пока не знал.
Она выпила еще воды.
– Они в полной безопасности, знаешь, – сказал он с очередной легкой улыбкой, – я очень хорошо о них забочусь.
А потом в его глазах она увидела не только то, что он безумен, но и весь масштаб его безумия и то, насколько оно концентрированное.
– Я планирую. Я сталкиваюсь с множеством проблем. Иногда я жду месяцами. Бедную Дебби Паркер я ждал очень долго.
– Айрис Чатер? – Она услышала свой собственный голос, и он был странный, искаженный, как будто звучал с другого конца старинного телефона.
Эйдан Шарп наклонил голову.
– Ты права, – сказал он, как будто действительно сожалея, – конечно, ты права по поводу этого. Тут плана не было. Я пошел против всех моих инстинктов. Это было глупо. Это было неправильно. Но я не убивал ее. Она умерла от сердечного приступа, и я оставил себе тело. Я рискнул, и, как это часто бывает, это оказалось оправданно, но с тем же успехом этого могло не произойти.
– Вы имеете в виду… что вам жаль?
– Нет, нет, не так. Я сожалею, что действовал по воле случая. Но если бы это была не миссис Чатер, то это был бы кто-нибудь очень на нее похожий. Пожилая женщина была следующей в списке. Я дошел как раз до этого момента в своей работе. Как мне может быть жаль?
У Фреи кружилась голова, от страха и от дикого ощущения, как будто она сама погружается в сумасшествие, запертая с безумцем в его собственном замкнутом, но при этом удивительно упорядоченном ментальном мирке. Как ему может быть жаль? Как он мог быть таким легкомысленным, чтобы действовать по воле случая? А если бы это не сработало? Это же какие могли бы быть последствия для работы всей его жизни, какая же это глупость… Конечно, она была согласна с ним?
– Ты очень неразговорчива, Фрея. Ты на себя совсем не похожа. Я ожидал целую лавину вопросов – неудобных вопросов, возможно, любопытных вопросов, но не этой тишины. Ничего из того, что я сказал, не заинтересовало тебя? Ты кажешься какой-то отстраненной.
Но вопросы у нее были, они бились, словно стая летучих мышей, о стенки ее черепа, метались из стороны в сторону, отвлекая ее. Она хотела выпустить их, озвучить их, заставить их утихнуть, но сейчас она не в состоянии была открыть рот. Каким-то образом она полностью сконцентрировалась на том, что она должна была сделать и как и в какой момент.
– Может, я выпью еще немного твоего превосходного виски?
Эйдан Шарп немного наклонился вперед и вытянул руку.
Внутри мозга Фреи зажегся свет. Сейчас, сказала она себе, сейчас. Давай. Давай. Давай.
Пятьдесят
– Да, – закричал Нейтан. – Да-а-а-а-а-а! – и запрыгнул на обеденный стол.
– Спускайся, ты, идиот, – но Эмма смеялась.
– Не, я сейчас затащу тебя сюда, и мы будем танцевать. Я хочу танцевать, Эм. Куда мы можем пойти танцевать?
– Спускайся – и мы никуда не пойдем в это время ночи.
– Ну как так?! Я хочу танцевать… – И он начал по-дурацки отплясывать чечетку, размахивая руками в воздухе.
Эмма сказала да. Он знал, что так и будет, но до смерти боялся, что нет, он был уверен, что она только и мечтает о том, чтобы выйти за него замуж, но в то же время ждал, что она спустит его с лестницы. Он подождет, думал он, он не будет спрашивать ее сейчас, она только приехала после долгой дороги, она устала, он подождет до выходных. Или до следующих. Или до праздников.
Она кинула свои сумки и пошла прямо в душ. Через десять минут, когда она вошла на кухню с влажными волосами, завязанными в узел, и в своем старом велюровом спортивном костюме, он отвернулся от раковины, в которой мыл руки, и сказал:
– Эм, я очень, очень хочу жениться на тебе. Ты выйдешь за меня замуж?
– Да, – сказала она и направилась к холодильнику, чтобы взять бутылку газировки.
– Ты что?
Она подняла глаза.
– Ты можешь открыть пробку? Я никогда не могу с ними справиться. Я сказала да.
Это случилось пару часов назад, но Нейтан все никак не мог оправиться от нахлынувшего на него возбуждения, удивления, восторга и недоверия. Он стоял на столе с поднятыми вверх руками.
– Король! – закричал он. – Да-а-а-а-а!
– Спускайся!!!
Он легко спрыгнул на пол.
– Нат, заткнись, там люди под нами спят.
– Откуда ты знаешь, что они спят?
– Потому что они ложатся в десять часов, а сейчас уже за полночь.
– А, ну да.
– И я тоже засыпаю.
– О нет, ты не заснешь, ты выйдешь за меня замуж. Мы не можем вот так все бросить.
– Я не собираюсь ничего бросать, я выйду за тебя замуж, только не сейчас.
– Давай пойдем на улицу и найдем какое-нибудь место… Разбудим кого-нибудь.
– Не говори глупостей.
– У тебя нет никого из приятелей, кто бы сейчас уходил со смены?
– Нет, все мои приятели либо спят у себя в кроватях, либо работают. Как и твои.
– Точно, мы можем пойти в участок. Или в больницу.
– Они нам спасибо не скажут. Мы можем сказать всем завтра утром.
– Давай тогда просто сходим выпьем.
– Куда?
– Мы что-нибудь найдем.
– Ничего легального мы точно не найдем.
– Эй, знаешь что, у нас есть та бутылка шампанского, которую ты выиграла в лотерею.
– Сейчас уже слишком поздно начинать, от него ужасное похмелье.
– Нет, если выпить совсем чуть-чуть, а мы выпьем совсем чуть-чуть, потому что мы им поделимся.
– С кем?
– Я скажу тебе, с кем. Знаешь, кто навел меня на все эти «выйдешь ли ты за меня?» мысли?
– Ты хочешь сказать, что это была не твоя идея?
– Да, но я просто как-то сам до нее не доходил.
– Я заметила.
– Я и не знаю, когда дошел бы, если честно, тут то одно то другое, и ты знаешь, какой я застенчивый.
– Что-что?
– Да, вот так, на самом деле я очень застенчивый человек. Это сержант Грэффхам заставила меня задуматься об этом. Я не помню, почему это всплыло, – как-то в связи с этими пропавшими женщинами, видимо. Только она сказала не тормозить с этим, и насела на меня, все говорила, какая ты у меня хорошая… и каким я буду хорошим мужем, и все такое. Правда, ты ей обязана, Эм.
– Я не забуду ее поблагодарить.
– Ты можешь сделать это сейчас, мы пойдем прямо к ней. Мы будем танцевать рядом с ее домом и возьмем с собой эту бутылку. Пошли!
– Нейтан, не будь дураком. Ты не можешь просто вламываться в дом к своему сержанту и будить ее.
– Ой, да она еще не спит, она никогда не ложится раньше двух часов ночи, она сама мне говорила, и к тому же она сегодня поет на каком-то вечернем концерте в соборе, так что точно еще немного посидит и выпьет.
– Скорее завалится в постель.
Читать бесплатно другие книги:
