Я спасу тебя от бури Мартин Чарльз
– И когда девочки узнали, то они составили список композиций и подкинули парочку других идей.
– Например?
– Подожди. Всему свое время.
Судя по всему, большинство композиций выбрала Джорджия, и хотя я не знал многих песен, начиная с Джоша как-его-там, она добавила несколько знакомых мелодий. Сэм затанцевала меня до изнеможения, а потом поцеловала в щеку и спросила:
– Это было не так уж плохо, верно?
– Пожалуй.
– Вот и хорошо. А теперь я проголодалась. Накорми меня.
– При одном условии.
– Что еще за условие?
– То, что произошло в амбаре… останется в амбаре.
Она расхохоталась.
Я подошел к столу и посмотрел на свои вещи, разложенные на некрашеных досках.
– Теперь я могу надеть все обратно?
– Да.
Я собрал корзинку – настоящую плетеную корзинку – и положил ее в автомобиль. Потом я открыл дверь, помог Сэм забраться внутрь и поехал вдоль реки вниз по течению. У южной оконечности моих владений река сужается. Когда вода стоит низко, можно перейти ее вброд, не замочив трусы. Сегодня вечером было как раз такое время.
В середине реки расположен холм из камней, песка и деревьев. Нечто вроде островка. Он полностью уходит под воду только при сильнейшем разливе. Я остановил автомобиль, взял корзинку и фонарь Коулмана[47]. Мы сняли сапоги, оставили их на берегу, закатали джинсы и побрели через реку. Луна только поднималась на западе, и апрельский вечерок освежал нас. Мы забрались на островок и прошли под тонкий лиственный полог четырех падубов, которые очень неплохо чувствовали себя там. Я зажег фонарь, расстелил шерстяное одеяло, разложил еду, открыл бутылку каберне и жестом предложил Сэм сесть.
– Ого! Ты сам все это придумал?
– Дампс посоветовал захватить фонарь.
– Я поражена.
Усевшись, она налила каберне в пластиковые чашки и протянула одну мне.
– Нет. – Я покачал головой.
– Ты ничего не будешь пить?
– Я никогда не пью, если ношу оружие, – это была чистая правда.
Сэм отпила глоток и покачала головой.
– Ты такой напряженный. Неужели ты носишь оружие даже в постели?
– Не сказать, чтобы ношу, но держу под рукой.
Она посмотрела на реку.
– Думаешь, где-то здесь есть плохие парни?
– В том-то и штука, что никогда нельзя знать заранее.
Она протянула чашку.
– Пей чертово вино, Ковбой.
– Ну, может, глоточек-другой.
Я сел и предложил ей тарелку. Сегодня я приготовил шпинатный салат, запек в духовке кусок лососины и отварил немного риса. Холостяцкая жизнь вынудила меня научиться некоторым вещам, которых я не делал раньше. Запеченная лососина могла бы находиться на вершине списка, а приготовление шпинатного сала – на одном из первых мест. Я показал Сэм подливу из растительного масла с уксусом, соль и перец. Она сидела лицом ко мне, скрестив ноги, с тарелкой на коленях и улыбалась. Она явно получала большое удовольствие; полагаю, и я тоже. Я протянул ей пластиковую миску с нарезанной ломтиками клубникой.
– Салат лучше есть с этим.
В нескольких милях от нас тихо лаяли койоты. Потом им ответили другие, где-то поближе.
Сэм принялась жевать.
– Вчера я кое-что уяснила о тебе.
– Вот как?
– Да.
Я ждал.
– Это… – она указала вилкой на «Кольт 1911», – …это альбатрос.
Я читал «Балладу о старом мореходе»[48], так что понял метафору и согласно кивнул.
– Время от времени, но не всегда.
– Но тебе трудно снять его, не так ли? Я имею в виду, не физически.
– Трудная часть состоит не в усвоении навыка, а в том, что происходит с твоим мыслительным процессом во время его усвоения. На твою грудь прикалывают значок, вешают эту штуку на твое бедро, и ты начинаешь по-другому смотреть на мир. Ты рассматриваешь любой сценарий, с какими приходится сталкиваться, в контексте защиты и обороны. Ты думаешь о том, как защитить окружающих людей. В ресторане ты всегда садишься лицом к двери, проверяешь запасные выходы, берешь на заметку разные мелочи.
– И это еще не самое худшее, так?
– Да. Хотя я бы назвал это не худшей частью, а призванием.
Она ждала, гоняя салат по тарелке и неспешно потягивая вино. Я продолжил:
– Довольно скоро ты утрачиваешь способность просто радоваться жизни. Ты начинаешь упускать важные моменты. Ты упускаешь из виду личные отношения. Ты вообще упускаешь из виду массу вещей. По крайней мере, так было со мной. Но как бы это ни было плохо и нежелательно, если ты в три часа утра сражаешься не на жизнь, а на смерть с плохим человеком – допустим, он приставил нож к горлу твоей жены или дочери, продает кристаллический метамфетамин или же пытается воткнуть что-то острое в тебя, а может быть, хуже того, в твоего ребенка, – то тебе лучше ввязываться в драку с правильным образом мыслей. И тебе понадобится что-то получше, нежели чайная ложка. Ты можешь не верить, но мне доставляет удовольствие носить эту штуку. Я не наслаждаюсь этим; фактор крутизны давным-давно исчез. Эта вещь предназначена для того, чтобы сеять хаос и разрушение, и при умелом использовании она очень хорошо выполняет свою работу. Поверь, что вытирать кровь, особенно свою собственную, – это невеликое удовольствие. Куда хуже, если это кровь любимого человека.
– Но все же, почему? Я серьезно. Ты вышел в отставку. Ты мог отойти от дел, оставить все это в прошлом.
– Я думал об этом, но сделать это – все равно что освежевать себя заживо. Не уверен, как долго я протяну без своего дела. Я знаю и всегда знал, что на моем пути будут встречаться люди, которые не могут постоять за себя. Стаду овец нужна пастушья овчарка. Возможно, они не знают об этом и даже не скажут мне «спасибо», но я делаю это не ради благодарности.
– Значит, ты готов умереть за совершенно незнакомого человека.
– Я стараюсь избегать этого, но каждый раз, когда ты берешь в руки оружие, есть вероятность умереть. Одно сопровождает другое. Это как оборотная сторона медали. Послушай, у меня нет мессианского комплекса, но я прослужил двадцать лет в силах правопорядка и хорошо знаю, что плохие парни – вовсе не дураки. Они идут на тебя не с мухобойками. Они идут, чтобы уничтожить, подчинить или поработить тебя. Большинство людей из светского общества не любят думать об этом, но это факт. Поэтому есть люди вроде меня, которые думают: «Может быть, если я буду готов и способен это сделать, то помогу кому-то, кто не в силах постоять за себя. И может быть, делая это, я поверну волну вспять». Потому что, в конце концов, все очень просто. Все сводится к противостоянию добра и зла. И хотя мне безразличны многие вещи, я абсолютно ненавижу зло, которое творят над невиновными людьми.
Она смотрела в сторону.
– Тайлер Стил, я никогда не встречала такого человека, как ты. Наверное, ты принадлежишь к вымирающему виду.
– Мой отец был таким же.
Постепенно наши тарелки опустели.
– У тебя есть десерт? – поинтересовалась она.
– Извини. Никогда не питал вкус к сладостям.
– Позволь догадаться: они замедляют твою реакцию или что-то в этом роде. Влияют на твою меткость.
– Нет, у меня от них отрыжка.
Сэм рассмеялась.
– Тогда понятно. – Она посмотрела на воду, потом внезапно встала и хлопнула ладонью по бедру: – Давай поплаваем!
– Что?
Она расстегнула джинсы и начала снимать их.
– Пошли поплаваем.
– Ну…
– Да ладно тебе, не будь таким недотрогой. Боксерские трусы – это тоже купальный костюм.
Я как-то не так представлял себе продолжение нашего вечера.
Вода была чистой и прохладной, а течение медленным. Сэм расстегнула лифчик и вытащила его из рукавов рубашки одним из тех чисто женских движений, которые я никогда не мог понять. Я разделся до нижнего белья, и она взяла меня за руку, когда мы входили в воду. Мы уселись на песчаном дне, где вода доходила мне до середины груди. Она погрузила голову в воду и убрала мокрые волосы за уши.
Почти целый час мы сидели, разговаривали, смеялись и плескались в воде. Луна стояла высоко в небе, когда мы выбрались обратно на берег. Стряхнув воду, я натянул джинсы и опустился на одеяло. Она стояла передо мной и выжимала воду из волос. Река припечатала рубашку к ее коже. Ее нижнее белье было недавней покупкой, а не одним из наших приобретений в «Риц-Карлтон». Там имелись кружева, но не очень много.
Она повернулась, изображая модель.
– Тебе нравится?
– Да. – Я кивнул и сглотнул одновременно.
– Тогда я рада.
Я улыбнулся.
Сэм устроилась рядом со мной, перекидывая волосы с одного плеча на другое. Она сняла рубашку и разложила ее на камне рядом с нами, потом уселась впереди и прижалась спиной к моей груди, обернув мои руки вокруг себя.
– Ковбой?
– Да. – Тепло ее тела согревало меня.
– Кажется, я влюбляюсь в тебя.
Я кивнул. Мои ладони покоились у нее на животе; она накрыла их своими руками и оглянулась через плечо.
– Я просто размышляла, будет ли это нормально для тебя.
– Да.
– Ты уверен?
– Да.
– Как насчет Броди?
– Для него сейчас трудное время.
– А для тебя?
– Мне трудно не позволять моим мыслям проникать туда, куда не следует.
Она повернулась ко мне лицом, держа меня за руку.
– Ты не обязан это делать.
Когда мы с Энди поженились и позже, много лет спустя, наша любовь была нежной, даже шаловливой. Полной взаимного желания. Она никогда не стыдилась находить меня в темноте и брать за руку. Броди был зачат неподалеку от того места, где мы сейчас сидели.
Такая любовь задерживается надолго. Кружева и бикини не могут уменьшить ее.
Я медлил, пытаясь сообразить, какие слова будут наиболее подобающими. Сэм склонила голову набок.
– Ковбой, я в буквальном смысле бросаюсь в твои объятия. Есть ли в этой картине что-то неприятное для тебя?
– Нет, я…
– Тогда говори, а то у меня появится комплекс вины.
Я почесал голову.
– Поверь, Сэм, это пьянящая картина, но мне нужно окончательно разойтись с Энди. Навсегда. Все решится окончательно через две недели.
Она округлила глаза:
– Ты шутишь, да?
– Согласно закону, я до сих пор женат, и я ни разу не изменял своей жене. Каким бы искушением это ни было для меня и как ты ни привлекательна, я не хочу начинать сейчас.
Сэм хлопнулась на спину и заморгала.
– Серьезно? – Она выглядела поверженной. – В самом деле? Ничего себе!
Она немного помолчала, а потом, не сказав ни слова, подалась вперед и поцеловала меня.
– Нелегко быть тобой, правда?
– Да, в эту минуту. – Если я когда-либо не хотел быть самим собой, то именно сейчас.
Она встала и сняла нижнее белье, о котором я рассказывал.
– Не могу сидеть в мокром белье.
– Боже помилуй. – Я слышал свой голос как будто со стороны.
Она сунула ноги в штанины джинсов и начала подтягивать их вверх.
– Что? Подумываешь изменить свое мнение? Трудно быть таким решительным?
Я отвернулся.
– Ты не облегчаешь мою задачу.
Она улыбнулась и застегнула джинсы.
– Я и не пытаюсь упростить ее.
– Так я и думал.
Мы оделись, что было несказанным облегчением, перешли через реку под луной и сначала вернулись верхом к дому, а потом поехали в город, чтобы забрать детей. Оба спали на диване у Джорджии. Я отнес их в автомобиль. Когда мы приехали к городской квартире, я встал на крыльце, вертя шляпу в руках и пытаясь собраться с духом, чтобы поцеловать Сэм на ночь. Она придержала мою шляпу и посмотрела на меня.
– В конце месяца, когда развод станет окончательным, я хочу пригласить тебя на другое свидание. Мы могли бы где-то потанцевать. Будет ли это…
– Да, – она покачала головой, – девочки ни за что этому не поверят.
– А как насчет обещания про амбар?
Она наклонилась вперед и ухватила меня за рубашку.
– Ковбой, сегодня вечером я хотела, чтобы ты был одним человеком, но нуждалась в том, чтобы ты был другим человеком. Спасибо за то, что ты был тем, в ком я нуждалась, а не тем, кого я хотела.
Я кивнул, пошел к автомобилю и уехал, бурча себе под нос:
– Если бы это было так просто…
Уличные фонари освещали салон через каждые сто ярдов, пока мы не выехали из города. Броди проснулся и протер глаза.
– Что, папа? Что было бы так просто?
Я похлопал его по затылку.
– Ничего, здоровяк. Давай спи дальше.
Он потихоньку задремал. Когда мы подъехали к дому, я отнес его в постель и понял, что ни за что на свете не засну. Поэтому я взял полотенце, вышел из дома и направился к ветряку. Там я открыл кран и вошел под струи холодной воды.
Я простоял так довольно долго.
Глава 34
Дорогой Бог,
дела у нас идут хорошо. Мама много работает, и ей нравится раскрашивать людям пальцы на ногах. Она два раза потренировалась на мне, и получилось замечательно. Мои ноги никогда не выглядели так красиво. А теперь она моет клиентам голову шампунем и массирует их, когда другие женщины слишком заняты. Она говорит, что получает хорошие чаевые, потому что у нее крепкие ногти, и когда она скребет людей по голове, им это реально нравится. Они говорят, что это их расслабляет.
У меня тоже хорошие новости. Сегодня я получила первую отметку «А» на занятиях в школе. Это действительно здорово, потому что лучше может быть только «А» с плюсом. Я получила эту оценку за то, что написала историю для урока языкового мастерства. Нас просили написать о чем-то, что случилось с нами за последние несколько недель. Любое старое событие, но нужно было начать с самого начала и использовать детали. Поэтому я написала, как мы встретились с Ковбоем, и как он спас нас на стоянке для грузовиков, а потом отвез в «Риц-Карлтон», а потом и к себе домой, и как мы познакомились с Броди и мистером Дампсом – в общем, обо всем, что произошло с тех пор. Там было много всего. Учительница сказала, что хотела поставить мне «А» с плюсом, но она просила написать только три страницы, а я написала семнадцать, поэтому ей пришлось снизить оценку, но я не расстроилась, потому что все равно хотела написать обо всем, и это напомнило мне о том хорошем, что с нами случилось. О том, что ты не забываешь про нас. О том, что, может быть, мы что-то значим для тебя. Я назвала свое сочинение «Там, за солнцем». Учительница сказала, что ей понравилось название. Я сказала, что услышала эти слова от Ковбоя, потому что так его отец называл Западный Техас на ранчо Бэрс. Это хорошее название. Не знаю, что имел в виду отец Ковбоя, но для меня приятно находиться там, за солнцем. Это там, где находишься ты. И если мы пытаемся добраться туда, не обращаясь к тебе, то сгораем, потому что приходится пролетать мимо солнца, а это никому не под силу, потому что там жарче, чем в центре ядерного взрыва. По крайней мере, я так думаю.
Мама разговаривала со мной о том, что… знаешь, о том, что случилось. Она пыталась заставить меня рассказать кому-то – кому угодно – обо все этом. Она сказала, что не нужно хранить это в себе, а нужно двигаться дальше и просто говорить, что я чувствую и о чем я думаю. Она спросила, не хочу ли поговорить об этом с хорошим врачом. Сказала, что мы можем найти такого врача, а я ответила, что мое тело больше не болит, хотя сердцу по-прежнему больно, и я не думаю, что какой-то врач может помочь моему сердцу. Тогда она стала плакать и долго не останавливалась. Но я не хотела делать ей больно, поэтому сказала, что мне очень жаль, и она обняла меня. Потом я спросила, можно ли поговорить об этом с ней, и она сказала: «Да, конечно». Поэтому я задала вопросы, которые хотела задать. Мы говорили очень долго. Когда я перестала задавать вопросы, а мама перестала отвечать на них, она сказала, что мне не нужно стыдиться и чувствовать себя виноватой. Я не знала, что это значит, и она объяснила: то, что заставляет меня отворачиваться, когда люди смотрят на меня, – это нежелание видеть, что я вижу, когда смотрю на себя. А я сказала, что действительно чувствую себя виноватой. Так вышло потому, что я таилась от нее. Не говорила ей о мороженом и мармеладных мишках. Сказала, что, наверное, я это заслужила. Тогда она еще немного поплакала и сказала, что в мире нет ничего, что произошло бы по моей вине или потому, что я это заслужила. А когда мы закончили разговаривать, она долго расчесывала мои волосы, а я очень люблю это. И пока она расчесывала мои волосы, я сказала, что мне не нужно беседовать с врачом, потому что та часть моего сердца, которая раньше так сильна болела, уже почти не болит. Еще я сказала, что, наверное, когда мы немного больше поговорим об этом, то остальная боль просто улетит куда-то. Тогда она еще немного поплакала и сказала, что мы можем говорить об этом в любой день, когда мне захочется.
Послушай, мама уже дома. Мне нужно идти. У нее было свидание с Ковбоем, и она вся раскраснелась. С ней такое бывает, когда она ест шоколад или пьет вино. Или устрицы, но она почти не ест их, потому что от них у нее начинаются газы.
И еще одно, Бог. Я знаю, что прошу о многом, но, пожалуйста, держи Билли где-нибудь подальше и не позволяй ему найти нас. Потому что я знаю: он по-прежнему нас ищет. И мы знаем, почему это так. Интересно. Если мы знаем об этом, а Ковбой не знает, значит ли это, что мы лжем?
Полагаю, я знаю ответ на этот вопрос.
Глава 35
Сэм появилась в субботу вместе с Хоуп. Шел затяжной дождь. Она направилась к крыльцу, расплескивая лужи. Я подбежал к пассажирской двери, подхватил Хоуп и Турбо и отнес их на веранду. Сэм отжимала перекрученные волосы.
– Ну и дождь.
Я кивнул.
– Словно корова, которая мочится на плоский камень.
– Словно кто?
– Словно корова, которая…
Она подняла руку.
– Я поняла с первого раза. Но это действительно живописная картина.
– Разве не так мы описываем…
– Чем вы здесь занимаетесь, когда идет такой дождь?
– Мы много читаем.
Она изучила мои книжные полки.
– Все это книги о сражениях, генералах, индейских вождях и знаменитых законодателях. – Она достала одну книгу и посмотрела на корешок. – Собрание историй про обычных людей, совершавших великие дела. – Она покачала головой. – У тебя есть художественная литература или хотя бы любовные романы?
– Боюсь, что нет.
– Может, посмотрим кино?
– Разумеется.
Она посмотрела на видеокассеты, стоявшие рядом с книгами.
– Ты еще пользуешься видеокассетами?
– А что в этом плохого?
– Ничего. – Она перебрала кассеты. – Ничего, кроме ковбойских фильмов.
– Там есть неплохие фильмы о войне.
– Какая разница? У тебя ничего нет, вроде «Стильная штучка», «Ноттинг-Хилл», «Замерзшая из Майами» или «Предложение»? Может быть, «Стальные магнолии» или «Дневник памяти»?[49]
– Пожалуй, я об этом не слышал.
За следующие несколько часов, пока шел дождь, она заставила меня посмотреть все душещипательные фильмы, которые только смогла найти по телевизору. Каждый раз, когда шли финальные титры, я спрашивал ее:
– Почему тебе это нравится?
По ее лицу катились слезы, и она сморкалась в платок.
– Потому что они любят друг друга.
Где-то после обеда я нашел Хоуп, которая сидела на веранде и что-то писала в своем блокноте. Когда я вошел, она сразу же захлопнула его, как будто я застиг ее за кражей варенья из банки.
– Можно посидеть рядом?
Девочка кивнула. Когда я опустился слева от нее, она положила закрытый блокнот справа от себя.
– Как ты поживаешь?
– Хорошо.
– Как дела в школе?
– Все нормально, только с математикой не очень. Иногда все эти цифры кажутся бессмысленными, но моя учительница литературы говорит, что я хорошо пишу и становлюсь лучше. Она говорит, что, когда читает мои записи, ей кажется, что я намного старше. Что только взрослые или как следует пожившие люди могут так писать. Я вовсе не уверена, но думаю, что это комплимент.
– У тебя появились друзья?
– Да… сэр. Немного. Я завтракаю вместе с Броди, и иногда он сидит со мной. В общем, каждый день, кроме тех двух дней, когда я сижу с девочками.
– Он мне рассказывал.
Она потерла ладони, зажатые между коленями.
– У Броди много друзей. Он всем нравится. Они смотрят на него снизу вверх… в основном.
– Он хороший мальчик, – Турбо лежал у нее на коленях с закрытыми глазами. – А как поживает Турбо?
– Не очень здорово.
– Почему?
– Он стал очень мало двигаться и много спать. Иногда он ест, а иногда не ест. Мама говорит, что он уже очень старый. – Она погладила его брюшко. – Наверное, у него опухоль, потому что его живот стал другим. Но думаю, с ним все будет в порядке, потому что когда он не спит, то по-прежнему забирается мне на плечо.
Я сменил тему:
– А как ты себя чувствуешь? Я имею в виду чесотку на руках и все такое. Ты вроде бы не кашляла с тех пор, как мы приехали в Техас.
Она кивнула.
– У меня все нормально. Зуд прошел, и я больше не кашляю.
– А… все остальное? – Я сознавал, что выхожу за рамки обычного интереса, но мне хотелось дать ей понять, что ее состояние важно для меня. – Твоя мама говорит, что ты отлично справляешься и что с тобой все будет хорошо.
Она кивнула, но немного отодвинулась в сторону.
– Мне больше не больно писать.
Пожалуй, мне не следовало проявлять такой интерес.
– Знаешь… – Я попытался загладить ошибку. – Однажды у меня… вернее, у нас едва не родилась дочь.
Хоуп вопросительно посмотрела на меня.
– Да. Моя жена Энди однажды забеременела. Это случилось еще до рождения Броди. Но она была беременна только два месяца, а потом потеряла ребенка. Врачи сказали, что такое случается со многими женщинами во время первой беременности. Мы с ней по какой-то причине всегда считали, что у нас родится девочка. Разумеется, мы так и не успели узнать. Это просто догадка.
Она немного подумала.
– Сколько лет ей было бы сейчас?
– Двенадцать или немного больше.
– Мне очень жаль.
– Да ничего, это же было очень давно. – Я покосился на ее дневник. – Что ты там пишешь?
– Всякую всячину.
Читать бесплатно другие книги:
