Увечный бог. Том 2 Эриксон Стивен

– Если они ничего иного не заслуживают, то и мы тоже.

– Просто воспользуйтесь ими, Дестриант. Выжмите до капли!

Фейнт отчего-то передумала входить в шатер.

– А что происходит внутри? – спросила она у Калит.

– Кругава, в прошлом – Смертный меч Серых шлемов Измора, хочет сообщить Брису Беддикту о предательстве. Изморцы поклялись служить адъюнкту Тавор, но в итоге обратят мечи против нас. Они будут сражаться под знаменем форкрул ассейлов.

– Нижние боги! Но почему?..

Наперсточек только рассмеялась в ответ.

Калит вздохнула.

– Истина в том, что знамя справедливости могут поднять многие, причем с полным на то правом. Как определить, кто достойнее? Геслер бы ответил не задумываясь: на поле брани. Однако… я не столь уверена. Изморцы утверждают, что поклоняются древним богам войны, и те…

– Каким богам войны? – перебила Фейнт.

– Их зовут Фандерея и Тогг. Волки Зимы.

Фейнт удивленно посмотрела на Наперсточек, потом снова на Калит.

– Кругава была их Смертным мечом. Кто командует теперь?

– Кованый щит Танакалиан.

– А кто Дестриант? Среди них должен быть Дестриант.

– Погиб во время морского похода, говорят. Его место по-прежнему свободно.

– А вот и нет.

– Брось, Фейнт, – произнесла Наперсточек. – Ты не знаешь наверняка…

– Не будь дурой. Ты видела ее глаза – они волчьи. Плюс все ее разговоры о призраках, старых преступлениях и так далее.

– Не понимаю. О ком это вы? – спросила Калит.

Проклятье. Фейнт снова посмотрела на шатер.

– Похоже, мне все-таки придется туда войти.

– Объятие, которое дарует прощение, необходимо заслужить, – заявил Кованый щит Танакалиан. – Неужели вы, трусы и дураки, настолько не уважаете меня, что считаете, будто можете требовать моего благословения?

Он окинул взглядом лица собравшихся и в отвращении сплюнул.

– Вы снова и снова приходите ко мне, спрашиваете, не пора ли избрать нового Смертного меча, нового Дестрианта. Возможно, пора. Возможно. Но я все жду… Жду, когда кто-то из вас докажет, что достоин. Увы, конца моему ожиданию пока не видно.

Солдаты стояли перед ним, потупив глаза. За спинами лейтенантов творился форменный беспорядок. Вместо дисциплины – животное безразличие, сдерживал которое лишь стремительный темп марша. Они пересекли границу Центрального Коланса два дня назад, пробираясь по заросшей дороге и через выжженные города. Эти земли возвращались в исходное, дикое состояние, но они насквозь пропахли смертью.

– Вот так и выходит, – продолжал Танакалиан, – что нести бремя всех трех титулов придется мне одному. Я этого не просил. Я этому не рад. Амбиции – это яд. Мы все видели, что стало с Кругавой. И вы хотите повторить это безумие? Я не…

Он вдруг осекся, почувствовав ледяное дуновение. Лейтенанты отшатнулись, и волна прокатилась по шеренгам выстроившихся за ними солдат. С земли клубами поднимался туман.

Что это? Кто возник среди нас? Танакалиан уловил какое-то движение и дернулся. Затем снова что-то мелькнуло. Послышался тихий шелест меха, сверкнули глаза. Изморцы закричали, построение рассыпалось, зазвенели клинки.

Танакалиану показалось, будто его накрыло волной. Незримые силуэты проносились мимо, чуть не сбивая с ног. Он развернулся и уставился в темноту.

– Покажитесь!

Из-за края дороги вышла девочка в лохмотьях. Ее окружали призрачные, полупрозрачные силуэты. Волки. Она пришла с морем волков. Только они были не настоящие. Не живые. Они не дышали. Эти звери давно мертвы. Во многих зияют раны, шерсть запятнана кровью, шкура рассечена. Глаза горят потусторонним светом, словно сквозь стену, за которой плещется гнев. Неумолимый гнев.

Девочка подошла ближе, и глаза у нее были такие же. Один горел желтым, другой переливался ртутью. В них бушевала ярость.

Ужас переполнял Танакалиана. Волки Зимы! Они внутри нее, они прячутся в ней – это их глаза! Они смотрят на меня с Престола Зверей. Фандерея и Тогг. Наши боги среди нас.

Силы оставили его, и он упал на колени, когда жуткий взгляд будто клыками впился ему в череп.

И вдруг девочка оказалась прямо перед ним. Клыки продолжали терзать мозг, вырывая оттуда все потаенные желания. Он чувствовал холодное и безжалостное надругательство над своим сознанием, словно над трупом. Его окатило чем-то густым, как кровь, и полным презрения. Через мгновение Танакалиана отбросили за ненадобностью. Девочка перевела взгляд на Серых шлемов, и те, естественно, тоже пали на колени, жалкие и беспомощные, а храбрость в их душах сменилась ледяным ужасом.

У каждого в голове раздался голос, состоящий из тысячи завываний, ужаснее которого никто в жизни не слышал.

– Я глас Волков Зимы. Слушайте меня внимательно. Нас не будут судить. – Девочка посмотрела на Танакалиана. – Смертный, ты возденешь мечи ради меня? Ты ли тот самый, кто обратит тысячи миров в пустыню во имя меня? Думаю, нет. Тебя снедают мелочные мысли, тобой руководит тщеславие.

Смотри внимательно на это дитя. Ее зовут Сеток. Она Дестриант. Она наш глас. Она наша воля.

Девочка снова обратилась ко всему войску.

– Вы склонились перед форкрул ассейлами во дворце Коланса. Ассейлы принудили Серых шлемов Измора служить и отчаянно ждут, пока вы придете и присягнете им на верность.

Это… оскорбляет нас.

Когда сестра Преподобная призовет Дестрианта Сеток и попытается взять это войско в кулак, то познает гнев Волков.

Кто-то из лейтенантов вдруг набрался смелости и выкрикнул:

– Благословенные волки, вы желаете, чтобы мы уничтожили форкрул ассейлов? Смертный меч говорила правду?

– Вокруг нас, смертный, только враги. Однако мы теперь среди вас, и, когда начнется бой, призраки восстанут несметным числом, и всякая армия падет перед нами, а города запылают. Мы устроим бойню и восстановим равновесие.

Подумайте о своей вере, дети мои. Хорошенько подумайте о нарушенном равновесии. Тысячи лет вы, люди, истребляли волков. Но мы дадим ответ. Ни один мир не останется без нашего ответа!

Прекословить богам было нельзя. Танакалиан склонил голову, но только чтобы спрятать глаза. Он был вне себя от злости: его славу отобрали, мечты о власти разбили, а восхождение обратили в руины… И кто? Какая-то девчонка.

Она ушла, скрылась в рядах его солдат. Впрочем, нет, ему они уже не подчинялись.

– Это еще не конец, – прошептал Танакалиан. – Это еще не конец!

Истекая кровью, она отползла в сторону.

Остряк попытался встать, но одной воли, чтобы оторвать массивную тушу от земли, было недостаточно. Боль уступала место онемению, а окровавленные ноздри чувствовали только запах жженой шерсти и горелого мяса. Время медленно сжималось вокруг него, и сдержать его давление казалось невозможным. Оно было плотным, несгибаемым, и при этом Остряк отчетливо видел, как оно простирается прочь от него – только назад, но не вперед. Там, на расстоянии вытянутой руки, все застилал непроглядный туман.

Он бы засмеялся, если б мог. Ирония близкой смерти в том, что тебе вдруг открываются все истины, но поделать с ними ты уже ничего не можешь. Говорят, перед самой кончиной на тебя снисходит принятие, готовность покончить со всем, безразличие к горю оставшихся в живых. Если я смог отпустить, почему не можешь ты? Все дело в истинах и моей беспомощности. Я бы засмеялся, но смех мой будет искажен болью. Я бы радовался, но радость омрачена потерями. Такого никому бы не хотелось, но кто спрашивает.

Разве ты не видишь, Скалла? В каждое тяжелое мгновение – а бывают ли мгновения не тяжелые? – мы упускаем возможность пожить в мире. Какое спокойствие, когда перед смертью начинаешь все осознавать. Вот только ты уже ничего не можешь сказать. Или предложить.

На этот раз все в прошлом. Нет, это я в прошлом. И ничего с этим не поделать.

Они дрались отчаянно. Как долго – неясно. Два непобедимых зверя проливали жаркую, дымящуюся кровь, рвали друг друга, шатались от боли. Когти впивались глубоко. Клыки пронзали плотную шкуру и мускулы. Пол пещеры стал скользким, а воздух – горячим и затхлым.

А высоко над руинами дома Азатов пульсировала огромная рана – ее края пылали и шипели, словно сочась кислотой.

Остряк даже не заметил, когда появился первый дракон. Они с Килавой сцепились насмерть, раздирая друг другу бока до костей, и тут ураганный порыв ветра прижал их к жесткому полу. Всю пещеру заволокло каменной крошкой, а в стенах появились огромные трещины.

Оглушенный громовым сотрясением, Остряк оттолкнул Килаву. Однако ярость его не покинула; где-то в груди, продираясь наружу, выл бог. Слишком долго отрицание Килавы сдерживало его. Больше сил противостоять тому, что вот-вот должно было случиться, у нее не было.

Я предупреждал тебя.

Дракон, невообразимо огромный, заполнил собой пещеру, упираясь крыльями в стены. Остряк понял, что древние камни служат своего рода темницей. Чтобы вырваться и освободить проход сотням других драконов, толпящихся у врат, дракону нужно обрушить на камни всю мощь своей магии.

Если бить, то прямо сейчас.

Рев, который вырвался из его глотки, был ревом Трейка – божественным боевым кличем. Чувствуя переполняющую его болезненную мощь, Остряк весь сжался, присел и, оттолкнувшись, прыгнул.

Дракон выгнул шею и разинул пасть.

Остряк глубоко впился клыками и когтями ему в глотку. Посыпалась чешуя.

Чувствуя, как на горле сжимаются челюсти, дракон резко дернулся, и в пасть Остряку хлынула кровь. Не отпуская шеи, он стал тянуть дракона вниз. Крылья бессильно хлопали по каменному полу, когти оставляли в камнях борозды. От удара о землю Остряка чуть не отбросило, но он все же удержался. Мышцы в плечах, шее и челюстях были напряжены до разрыва. Слыша сиплые, слабеющие вздохи, он лишь крепче держал хватку.

Дракон вскинул шею еще раз и подбросил Остряка в воздух.

И тут в него с силой тарана влетела Килава. Из прокушенного горла у дракона хлестала кровь, а на спине Остряка остались глубокие порезы от клыков Килавы.

Они вдвоем ударились о каменный пол и разлетелись в стороны. Остряк вскочил на ноги, готовый убить соперницу – раз и навсегда…

Но и дракон еще не сдался окончательно. Пастью он схватил Остряка, оторвал от земли и швырнул в сторону. Зубы у дракона были длинные, как ятаганы.

От удара о стену затрещали кости. Оставляя багровые разводы, Остряк сполз наземь и теперь лежал, тяжело дыша, не в силах пошевелиться.

Дракон с трудом повернул голову, нашел его взглядом. Глаза чудища загорелись, и из раскрытой пасти хлынуло колдовство.

Остряк услышал предсмертный вопль Трейка, и вопль этот как будто воспламенился от драконьей магии. Огонь бушевал вокруг, впиваясь в истерзанное тело. И в один миг бог оставил Остряка, покинув этот мир. Видать, заполз в какую-то другую пещеру, где темно и можно спокойно умереть.

Снова. Проклятый глупец. Ничему ты не учишься. А теперь… уже слишком поздно.

Дракон сполз по дальней стене, истекая остатками крови и внутренностей.

Но в вышине из разрыва уже выбирался другой.

Элейнтская магия разбила последние барьеры, окружавшие Старвальд Демелейн, и пещера обрушилась. Снега вокруг нее обратились в обжигающий пар. Земля рассыпалась в прах, и не осталось ничего, кроме бушующего хаоса.

Клубы пыли и каменной крошки, безумные всполохи хаотической магии возвестили о возвращении драконов.

В своих снах я видел кошку – почерневшую, окровавленную, на последнем издыхании. Оказывается, я видел ее, а не себя.

Дорогая Килава, ты ведь предупреждала меня. А я не слушал.

И когда я предупреждал Трейка, Тигра Лета, бога войны, он не слушал. Дурак. Надо было выбрать кого-то помудрее, Трейк, а не очередное отражение себя. С теми же бесполезными и смертельными пороками.

Я оглядываюсь на все, что позади меня. Мое прошлое – твердое как камень, очертания которого, все выступы и впадины, стираются ветрами смерти. Видишь, Скалла, чего я добился? Точнее, не смог добиться. Правильно ты меня отвергла. Я всегда обещал больше, чем мог сделать. Всегда хотел иметь то, что не мог удержать.

Я видел это в твоих глазах, когда стоял перед тобой и обещал вернуться. Уже тогда ты знала, что больше меня не увидишь. Ах, любовь моя, как много истин мы постигаем слишком поздно.

И эта любовь – последнее, что у меня осталось, последнее, за что я могу ухватиться. Все, чего я когда-либо хотел, ускользает у меня из пальцев, ускользает прочь.

Женщина, тебе нельзя было меня отпускать. Я должен был дать тебе право удержать меня. Ты бы поняла. Ты бы поверила в то, как я тебя люблю. И если бы ты поверила… я бы тоже поверил. Да и как тут не поверить?

Это все моя вина. Я видел это тогда, вижу это теперь. Моя вина.

Скалла, любовь моя, прости меня.

Время, что бесконечно простиралось за ним, что обратилось в камень, что манило близкой, рукой подать, чернотой, вдруг оборвалось.

Когда она доковыляла к нему, Остряк был уже мертв. Приняв свой имасский облик, Килава обессиленно опустилась рядом с его трупом и посмотрела в пустое, запыленное небо.

Драконы ушли. Разлетелись по миру. Она знала, что их будут сотни, но все же зрелище этого исхода ошеломляло.

Под ней собиралась лужа крови, смешиваясь с кровью Остряка. Благородный дурак. Нет ничего более душераздирающего, чем смотреть на мертвого зверя, лишенного своей грозной силы и величия. А еще ужаснее, когда зверь этот – такой же охотник, хищник, как и ты. Соперник. Ты убиваешь его не ради пропитания. Нет. Ты убиваешь его, потому что иначе он убьет тебя. Хищники бьются до последнего. Они не сдаются. Выследить. Загнать в угол. Увидеть оскал, услышать рев, в котором смешивается ярость, страх и непокорность.

Ты все это понимал, Остряк. Понимал ту неизбежную трагедию, в которую попадает охотник, когда угрожает господству другого охотника.

Я не хотела отнимать у тебя жизнь.

Она тоже была сильно ранена. Возможно, смертельно. Даже без божественной помощи – Килаве удалось сдержать Трейка до появления драконов – Остряк был… выдающимся противником. Не затей он драку с элейнтами… да, он бы точно меня убил.

Остряк, я буду тебя помнить. Клянусь. Ты навсегда останешься в трещинах моего сердца. Я буду проклинать Трейка до конца своих дней, но память о тебе, брат по охоте, буду чтить.

Послышался стук камней, и Килава вскинула голову.

Эмлавы вернулись и украдкой шли к ней. От них исходило явное беспокойство. И горе.

– Он жив, – прошептала Килава. – Мой супруг жив. Пока что. А дальше…

Кабы я сама знала.

Мир вокруг погибал, рассыпался в пыль, как происходит со всяким сном, когда просыпается последний сновидец.

Она запрокинула голову и закрыла глаза. Мир под ней покачнулся. Мягко, словно корабль на волне. Супруг. Я поступила неправильно? Две саблезубые кошки тем временем улеглись рядом с трупом Остряка. Как будто хотели согреть.

Как будто хотели принять его к себе.

Глава девятнадцатая

«Даже мертвые не знают конца войне».

Сакув Арес

– Что ты делаешь?

Вифал застегнул оставшиеся пряжки и потянулся за чешуйчатыми наручами.

– Не могу больше сидеть здесь, – сказал он, пожимая плечами. – Все равно умирать.

Ее губы пересохли и растрескались, вокруг красных глаз обрисовались круги.

– А как же я? – прошептала она. – Ты бросишь меня… одну?

– Санд, на этом троне нет цепей…

– Нет, есть!

– Нет. И нет закона, который бы вынуждал сидеть здесь до конца. Зачем давать им повод для радости – стащить королеву на пол и залить подножие андийской кровью? Идем со мной! Погибнем бок о бок с теми, кто отдает свою жизнь за тебя.

Сандалат отвернулась.

– Я не умею сражаться.

– Все равно.

Вифал поднялся с каменных ступенек у основания трона, подобрал палицу, которую нашел вместе с загадочными доспехами в пыльном склепе глубоко под дворцом.

– Посмотри на меня. Я уже слишком стар, чтобы держать оружие.

Он поднял щит и продел руку в ремни.

Сандалат все-таки посмотрела в его сторону.

– Это не андийские доспехи.

– Ну конечно, андийские бы на меня не налезли. К тому же удобные, можно надеть без помощи. А ремни на удивление прекрасно сохранились.

– Почему я ничего не чувствую, думая об их смерти, Вифал?

– Санд, у тебя здесь идет своя война. Тебе не больно думать об их смерти, потому что ты не видишь крови, не слышишь криков. Ты боишься представить себе, какую цену они платят.

– Неужели я когда-то приписывала себе храбрость?

– Ты много что себе приписывала, но ничего похожего на храбрость, – устало ответил Вифал.

– Все, уходи! – прошипела Сандалат. – Ты мне надоел.

Вифал помолчал, затем кивнул.

И вышел из тронного зала.

Сандалат Друкорлат откинулась на спинку трона и закрыла глаза.

– Теперь у меня есть собственный призрак, – прошептала она. – Такое требует храбрости. Легкость этого поступка обманчива, но это незаметная ложь. Как поцелуй, которого никогда не было, как мгновение… которое пришло и ушло, не испытав ни единого касания.

В тронный зал вошел солдат, и его лицо было хорошо ей знакомо. Она видела, как под доспехами бьется большое, сильное сердце. Видела кости со множеством залеченных переломов, сквозь которые просвечивал пол. Этот солдат был здесь очень и очень давно, и тогда на троне сидела не Сандалат Друкорлат.

Солдат опустился на колени и чему-то засмеялся. То был теплый смех, полный любви и некоей непонятной печали.

– Нижние боги, – послышался голос из трона, словно из деревянного изголовья под затылком у Сандалат. – Почему я не могу вспомнить твое имя?

Солдат поднялся, не прекращая улыбаться.

– Владыка, когда в последний раз хранитель Внешнего Предела был в тронном зале Харканаса? Даже я этого не помню.

Аномандр не торопился принять эту отговорку.

– Я ведь видел тебя прежде? Твой командир не рассказывал мне о тебе?

– Возможно, Владыка. Просто похвала была незначительная, если вообще была. Следует ли мне избавить вас от затруднения?

С подлокотника, на котором лежала рука Сандалат, поднялась рука Аномандра. Хочет указать… хотя нет, просто взмахнул.

– Нет нужды, хранитель Спиннок Дюрав.

Солдат кивнул.

– Прибыл по вашему повелению, Владыка, как самый высокопоставленный офицер Предела.

– А где Калат Хустаин?

– Произошел инцидент у врат, Владыка.

– У врат Старвальд Демелейна? Я о нем не слышал.

– Он отправился туда всего неделю назад.

– Тебе известно, что это за инцидент?

– Мы получили весть от смотрящих. Никакой срочности или угрозы, Владыка. Возмущение чужеродных энергий. Незначительное, но обратить внимание стоит.

– Что ж, хорошо. Значит, Спиннок Дюрав, послужишь мне ты.

– Готов исполнить любую вашу волю, Владыка. Что прикажете?

Аномандр ответил, и от веселости на лице солдата не осталось и следа. Сандалат не помнила, чтобы он когда-либо потом улыбался.

В лесу было тихо, но за пределами этой тишины скрывался ужас. Вода сочилась из мха, ручейками стекала по стеблям плюща, оплетающего стволы деревьев, лилась дождем из туч где-то над пологом. Вифал радовался прохладным каплям, сладким поцелуям небес. Они напоминали ему, что есть места помимо тронного зала с женщиной, которую он оставил, и усеянного трупами, залитого кровью Первого Берега, который ждет впереди. Увы, радость была недолгой, ведь лес всего лишь узкая полоса между одним несчастьем и другим. Очень скоро Вифал заслышал звуки битвы, а из-за исполинских древних деревьев проступало сияние. Место, где кончается мир.

Для всех нас.

Вифалу надоело, что Сандалат влезает в его сны, надоело, что все вокруг требуют, чтобы он воспользовался своей любовью к ней как орудием угрозы и подкупа. Правильно Санд прогнала его. Пусть теперь с ней разбирается Мать Тьма.

Извилистая тропа сначала пошла вниз, потом поднялась на гряду, что возвышалась над Первым Берегом. Звуки сражения все нарастали. Цепляясь за выступающие корни, Вифал преодолел подъем, и его глазам предстало зрелище, от которого ноги подкосились, а сердце сжало ледяной хваткой.

Видел ли подобное хоть кто-нибудь? Ковер из семи тысяч трупов. Летерийцы. Шайхи. А у подножия Светопада, по обе стороны от разрыва, груды мертвых и умирающих лиосан. Сколько их? Десять тысяч? Пятнадцать? Количество казалось невероятным. Он мог сколько угодно повторять эти числа про себя как мантру, переводя взгляд с погибших на тех, кто еще сражается у самого разрыва, лишь бы не уступить лиосан ни пяди Берега, но это все равно было за гранью его понимания. Даже когда пришло осознание.

Это не что иное, как последняя битва. Они наступают. Мы погибаем. Остатки народа, которому грозит полное уничтожение.

Вифалу вдруг захотелось развернуться и пойти в Харканас, во дворец, в тронный зал… а что потом? Она не виновата. Здесь ей ничего не нужно. Нижние боги, Санд, теперь я начинаю понимать причину твоего безумия. Никто не отступит, что бы ты ни говорила. Ты можешь хоть вспороть себе горло прямо на троне – это ничего не изменит. Люди будут защищать твой труп. Мертвое тело на троне мертвого города. Им уже давно не нужна причина.

Я должен был это понять.

Между погибшими и умирающими бродили две девочки, с ног до головы выпачканные красным. Одна визжала, словно хотела исторгнуть из себя весь звук без остатка, убить его навсегда. Вторая просто шла, зажав уши руками.

Резервов не было. У разрыва сражались все, кто остался, во главе с Йеданом Дерригом. Но где же Йан Товис? Что стало с королевой шайхов? Если она жива, то в той жуткой мясорубке Вифал ее разглядеть не мог. А если она погибла, то ее тело давно погребено под телами подданных.

Вифал тяжело дышал, сердце бешено колотилось. Рукоять палицы стала влажной. Вифал опустил ее на землю и потянулся к шлему с забралом, который болтался на ремне. Повозившись с застежкой, словно пальцы вдруг забыли, как сгибаться, он натянул шлем на голову, ощутил его вес. Затем застегнул его под подбородком; железное кольцо больно цеплялось за бороду.

Шум битвы приутих, превратился в далекий шелест прибоя на невидимом берегу. С громким скрипом Вифал опустил забрало, и поле зрения стало мозаикой хаотично изогнутых прорезей. Пространство под металлом заполнило гулкое дыхание.

Вифал подобрал палицу, выпрямился и, прикрывая левый бок щитом, двинулся вперед.

Тело как будто подчинялось кому-то другому. Ни ноги, которые сами собой вынесли его на песок, ни глаза, ищущие путь между бледными неподвижными телами, ни руки, держащие щит и палицу, больше не слушались. Кто идет в такую бойню по своей воле? Нет, тебя захватывает какая-то сила, превращая в марионетку. А ты смотришь на себя, идущего вперед, и не веришь своим глазам. Страха нет – вместо него пустота. Рев снаружи стихает, его перекрывает рев внутри: сердце, дыхание. В горле такая сухость, что мать родную убьешь за глоток воды. Хотя нет, конечно, не убьешь, ведь так нельзя, – и от этой мысли хочется смеяться. Но и смеяться тоже нельзя: если начнешь, то прекратить уже не сможешь.

Так ли было в моем первом сражении? Может, поэтому я столь мало помню? Одни мгновения, и то лишь когда они хватают тебя за горло, заставляя видеть то, что ты не хочешь видеть, и вспоминать то, о чем мечтаешь забыть?

Так было или не так?

Теперь он шел не по песку, а по наваленным друг на друга телам. Они были холодные, твердые; подошвы и колени Вифала оставляли на них вмятины, как на глине. А потом он увидел нестройную шеренгу летери и шайхов – кто плелся, кто полз, кто пытался выбраться из-под груды тел. Все до единого зажимали свои раны. Вифал думал, что увидит слезы, отчаяние, но нет, глаза воинов были сухи, и в них было только мучение. Сквозь шум в шлеме он слышал не плач, а стоны боли. И все. Ничего лишнего.

Будь в мире только один бог и только один голос, он бы издавал именно такой звук – чтобы прекратить это безумие.

Впрочем, Вифал, взгляни правде в глаза. Мы бы не стали слушать.

Он прошел мимо изможденных и израненных соратников, протиснулся в кучу, которая то наступала, то откатывалась. От вони закружилась голова. Бойня, отхожая яма, пол в доме у рудомета. Можно задохнуться. Вифала чуть не вырвало, но нет, в шлеме он постарается сдержаться.

Со всех сторон его окружали лица. Все молчали, а взгляды были пустыми – самыми пустыми, какие Вифал только видел. И каждый воин стремился вперед, стремился заполнить собой брешь, которая всегда где-нибудь возникала. Этим он как бы говорил: Хотите убить нас всех, убейте и меня. Только не думайте, что это будет легко.

Вдруг Вифал почувствовал, что готов. Иди, пока не упрешься в препятствие. Затем стой, пока не упадешь. И кто сказал, что жизнь – сложная штука?

Скрытые течения вынесли его на левый фланг, далеко от неподвижного узла в центре, откуда доносился хохот меча, впитавшего в себя все безумие Берега до последней капли.

Вифал заметил Коротышку и не сразу ее узнал. Прежней красоты, озорного взгляда больше не было. Лицо покрывала жуткая маска: влажная кровь поверх запекшейся крови, поверх крови, которая превратилась в черную корку. Сквозь рассеченную щеку проглядывали стиснутые зубы. Коротышка командовала своим флангом – без былого задора, но расчетливо и эффективно.

Слева от нее упали двое шайхов, и в освободившуюся брешь стали пробиваться трое лиосан.

Вифал сглотнул, осознав свою простую и ясную задачу. А затем кинулся навстречу врагу.

Что-то новенькое. Йан Товис это чувствовала. Йедан Дерриг со своими воинами подошел вплотную к разрыву и там сдерживал лиосан, не давая ни на шаг закрепиться на Берегу.

Он ничего не объяснял, и бой шел у разрыва, из которого, как из открытой раны, продолжали сочиться лиосан. Йан Товис вдруг осознала, что на этот раз передышки не будет, что битва идет до последнего солдата, пока одна сторона не падет. Конец наступит только тогда, когда последний меч вонзится в последнее бьющееся в агонии тело.

Откуда он знал? Что он совершил по ту сторону врат? Что он там увидел?

Время от времени она могла разглядеть спину брата, а еще слышала жуткий громогласный хохот, когда очередной лиосан взрывался фонтаном крови и его тело добавлялось к груде остальных, а поверх него начиналась новая схватка. Иногда она видела лицо Йедана, почти неузнаваемое. Хустов меч заставлял брата преодолевать усталость, куда большую, чем в состоянии выдержать человек. Йан Товис успела заметить плотно обтянутые тонкой кожей скулы и все-все сосуды, а также кровавые слезы, льющиеся из глаз.

Для шайхов наступила ночь. Песок медленно и молчаливо отмерял мгновения, и вот наконец пришло то время перед рассветом, которое кажется вечностью, – время Дозора. И Дозорный стоял. Он сражался, широко расставив ноги, чтобы удержать равновесие на горе из трупов.

Смотрите на него. Вот он, посреди вечности перед рассветом. Когда дух смертных слаб, когда страх пускает когти в сердце, когда просыпаешься такой одинокий, что хочется вопить. А потом… у тебя перехватывает дыхание, и ты чувствуешь. Чувствуешь, что ты не один.

Дозорный стоит на страже.

Все те, кто сражался рядом с ним, не сдавались и не отступали. Вместо этого они умирали. Один за другим.

Йан Товис чувствовала себя фигуркой, слепленной из пепла и крови, которой придали человеческую форму, обваляли в толченых костях предков. Она не сдавалась, потому что ее брат не сдавался, потому что граница пролегала по Светопаду и разрыв в нем был местом, где все решится.

А лиосан шли и шли, вырывались из бушующего вихря. Многие даже не успевали понять, в какой кошмар угодили, – их тут же пронзали пикой или разрубали мечом. Так они и умирали, прямо на пороге, пачкая кровью тех, кто приходил следом.

Йан Товис не знала, сколько шайхов и летерийцев осталось. Ей снова, как и столетие, а то и больше назад, привиделось, будто Йедан Дерриг один – последний – стоит перед разрывом. Только теперь видение казалось не игрой воображения, а пророчеством.

И все потому, что я отказалась преклоняться перед Берегом.

Дракона в разрыве не было. Если бы он появился, она бы не стала мешкать. Она бы бросилась вниз, веря, что Йедан уьет чудовище, а ее кровь возьмет над ним верх и возведет на его крови новую стену, которая скроет разрыв.

Почему я ждала? Почему сопротивлялась?

Почему я считала, будто моя свобода чего-то стоит? Почему я вообразила, будто имею право выбирать свою судьбу или отрекаться от нее?

На колени встают только побежденные. Только рабы и те, кто отдают свою жизнь в чужие руки.

Однако теперь… я тоже встану на колени. Ради спасения своего народа – той горстки, что осталась. Где вы, девочки-ведьмы? Я готова. Выпустите мне всю кровь до капли.

Взмах мечом, и лиосан перед ней падает на колени, словно передразнивая ее внезапное желание. За его спиной Йан Товис увидела брата. Тот обернулся, и их взгляды встретились.

Она всхлипнула и кивнула.

Йедан Дерриг раскинул руки в стороны.

– Назад! – проревел он. – Десять шагов!

И приготовьтесь встречать дракона.

В тронный зал снова вошел Спиннок Дюрав. Он не улыбался, да и вообще его лицо напоминало плохо сидящую маску. Там, где оно должно быть гладким, откуда-то взялись складки. А еще он постоянно отводил взгляд, когда смотрел в сторону сидящего на троне.

Страницы: «« ... 1314151617181920 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Роман Алексея Филатова «неВойна» повествует о работе подразделения антитеррора «Альфа». В его основу...
«Покой нам только снится» – самые точные слова, характеризующие события, разворачивающиеся вокруг Ни...
Уже год хранитель и его берегиня живут мирной семейной жизнью на землях белых волков. Время сражений...
Война застает врасплох. Заставляет бежать, ломать привычную жизнь, задаваться вопросами «Кто я?» и «...
К частному детективу Татьяне Ивановой обращается новая клиентка Елизавета с просьбой расследовать см...
Его зовут Гарри Блэкстоун Копперфилд Дрезден. Можете колдовать с этим именем – за последствия он не ...