Детство 2 Панфилов Василий

Восьмая глава

Вышли ещё затемно, до восхода солнца чуть не целый час. Ёсик с близнецами тащилися сзаду, время от времени тяжко, с подвыванием, зевая и ругаясь иногда негромко, когда под ноги попадалось разное. Мы то с Санькой ничево так, деревенские всё ж, привыкшие вставать не што с петухами, а и пораньше. Бодрячком держимся, только што темновато идти проулочками здешними.

Вокруг Лёвка крутится, не затыкаясь ни на секунду. Говорливый мальчишка! Младше нас всево на год, но такой любимчик мамин, да со старшими братьями, што кажется вовсе уж малявкой. Умом понимаю, што ето не он малявка, а мы с Санькой повзрослели до срока, но вот так вот!

Размахивая руками, Лёвка рассказывал о прелестях ловли бычка и о ево разновидностях, которых прямо ой! И все вкусные. Забавный мальчишка, и даже внешность такая, чудная. Сам светленький, как настоящий ашкеназ, но носатый и лупоглазый притом. Вот смотришь на него и кажется, што смеху ради волосы свои кудрявые покрасил. Ну и так, руками тоже бойко махает. Смешной!

Вышли через Дюковский сад на Балковскую, и Лёвка потащил нас было через дворы, но мы вопротивились. Ето он, зараза лупоглазая, впотьмах как мышь летучая видит, а мы спотыкаемся! На Балковской хоть фонари горят нечастые, да свет из окошек в домах. Длинней путь получается, чем через дворы, но и ноги с глазами ломать не надобно, быстро можно идти.

– До Практической сегодня дойдём, – Деловито решил Лёвка, нюхая воздух, и добавил непонятно:

– Ветер сегодня такой.

Спорить с человеком, который ходит на бычка лет с пяти, мы не стали, да и зачем? Мы ж так – для души, а не для сковородки!

Практическую гавань обошли чуть не вокруг, и по пути Лёвка здоровался нетерпеливо с редкими годками. Обошли, да и спустились на волнорез, где и затихли ненадолго, глядя на поднимающееся из моря красное солнце.

– Красотища, – Протянул Санька, спустившийся к основанию волнореза.

– Ага!

Минут через несколько, насадив на крючки мелких черноморских рачков, мы уже размахивали самодурами из шпагата как лассо, почти на манер ковбоев из Дикого Запада, пытаясь забросить их подальше. Крючки, украшенные ниточными лохматушками, со свистом резали воздух, и потому как мы с Чижом ни разу не мастера в етом искусстве, остальные при наших размахиваниях опасливо отходили в сторонку.

– Подёргивай, подёргивай! – Азартничал Лёвка, страшно переживая за нас. Я послушно подёргивал, подводя снасти потихонечку к берегу. Наконец, вытянул самодур, на котором болталось с десяток мелких рыбёшек.

– Ну…

– Нормально! – Подбодрил меня Ёсик, – Песковики хоть и мелкие, зато и самые вкусные! На сковородке потом, да с баклажанами с чесноком! Это, я тебе скажу, вещь!

Бычков нанизали на кукан и опустили в волны, только одного из них Лёвка велел кинуть наглым здешним котам, крутившимся меж нами.

– Положено так, – Туманно пояснил он, – для удачи и вообще.

– Мрау! – Требовательно взмявкнул один из котов, глядя на меня жёлтыми глазами.

– Со следующей проводки одна рыбёшка твоя! – Пообещал я ему, нанизывая крючки чуть подваренным мясом мидий. Лёвка всякой наживки севодня взял, вроде как напоказ нам. Подваренные, они на крючок нормально садятся, а сырые такие склизские, што заместо мидий свой палец проще насадить.

Взмах палки-удилища, и самодур со свинцовыми грузилами улетает далеко в море.

Начали подтягиваться прочие рыбаки, на которых Лёвка смотрел презрительно, как на засонь. Ишь! После солнышка из дома вышли! Вперемешку с разновозрастной детворой, чуть не от пяти лет, на волнорезе проходили и старые деды, которые по возрасту не ходят уже в море на лодках, а порыбачить ещё охота.

– Рачки! – Пробежал чуть поодаль голопузый малец, только што набравший под камнями мелких черноморских креветок под наживку, – Кому рачки!

Один из дедов, ссутулившийся чуть не в три погибели, тут же подозвал ево, и долго ковырял на ладони мелочь, щурясь на неё близоруко. Малец, получив денюжку, пробежался по желающим, и освободившись от рачков, спрятал мелочь где изнутри штопаных порток, подкатанных под самую задницу, и тут же наново полез за новой партией наживки.

Рыба клевала дуриком. Мы Санькой хоть и надёргали меньше всех, но на двоих чуть не пятнадцать фунтов поймали. Да не только бычка, и других нескольких рыбёшек, про которые сказали, што съедобные и даже вполне себе вкусные.

Остальные наши рыбачили уже больше на котов, которые десятками вились меж людей, требовательно взмявкивая и устраивая иногда короткие потасовки за рыбёшку.

– Хватит, – Неохотно сказал Лёвка, тяжко вздыхая, – мы ж не на продажу!

– И то, – Соглашаюсь с ним, не без труда укрощая азартность, – чуть не весь двор наловили, будя!

Назад пошли через Торговую, так полпути почти напрямки получается, ну а дальше и проулочками можно по светлышку. Рано ещё совсем! Девяти утра нет, а мы уже назад идём. Хотя и встали ранёшенько, так што вот!

Мы с Санькой, штоб в рыбе не замараться и не доставлять потом тёте Песе хлопот с нашей стиркой, кукан на палку удилищную подвесили, да и вдвоём на плечах несём. Только низ куканный туды-сюды болтается, по босым ногам, аккурат пониже закатанных штанин.

Ёсик с Лёвкой наперебой рассказывают за Торговую улицу – што где, и вообще как.

– Высшие женские курсы, – Мотнул головой Ёсик в сторону здания, куда как раз подходили барышни и подъезжали екипажи, – Такие, я тебе скажу, невесты!

Почти тут же раздался визг, и барышни начали разбегаться. Из екипажа, стоявшего поперёд всех, выскочили двое в полумасках, и схватили какую-то отчаянно брыкающуюся девицу. Третий из них в ето же время, с силой дёргая за уздцы, вывел на середину дороги два екипажа, напрочь перегородив её с одной стороны, да застрелил животин из большущево револьвера.

Стрельба, визги, ржание бьющихся в конвульсиях лошадей и треск ломающихся екипажей!

Откуда-то из магазинов выскочил молодой человек, по виду конторщик из небогатых, и стал стрелять в сторону похитителей, встав в дуельной позе, и даже одну руку за спину заложил!

За стрельбой мы наблюдали уже с земли, на которой я распластал Лёвку, а Санька, чуть с запозданием, дёрнул вниз вставшево с открытым ртом Ёсика. Близнецы отчаянно ругались на идише за отсутствие оружия, но не геройствовали за чужих людей, а мирно лежали на мостовой.

К конторщику тем временем присоединилось ещё несколько людей – не только сзаду, но и спереду, и стрельба началась вовсе уж заполошная и бестолковая. Хлопки выстрелов, визг барышень и цвирканье рикошетящих пуль по камням. Жуть! Жуткая жуть, вот ей-ей!

Перестрелка тем временем набирала обороты, и у троих бандитов нашлись сообщники. Они, наверное, на всякий случай были, а тут такое дело пошло, што не за барышню думать надо, а за своих дружков-подельников!

Я тока отползать задумал назад, как слышу – топочут сзади. Оборачиваюсь – дверь на меня бежит. На ножках! И красный крест на двери етой намалёван. Напугался! Чуть не сильней стрельбы етой чортовой!

А дверь такая – бух около меня! И из-за неё мужик выглядывает чернявый. Из южан таких, у которых возраст не разберёшь – то ли двадцать пять ещё, но заматерел так рано, то ли сорок уже, просто сохранился здоровски.

За ногу к себе подтянул, как лягушку, прижал, и задом пятится к магазинам. Вкинул в магазин, и заново, теперь уже за Лёвкой. Минуты через две все в безопасности стали, в здании-то.

Приказчик бледный, но решительный такой, у двери с дробовиком коротким сидит, и на роже прям написано, што вот не подходи! Суровый такой дядька, даром што одна нога деревянная. Этот могёт!

Я успокоился сразу, и глазами вокруг. Магазин писчебумажных принадлежностей, я здесь уже покупал всяко-разное.

– О! – И к сборнику гитарному ноги меня сами подняли.

– Почём? – Спрашиваю.

– Тридцать две копеечки, – Ответил приказчик, чуть покосившись одним глазом.

– Заве… ну то есть как закончится, тогда да!

– Тьфу ты! – Засмеялся южанин тот, – Узнаю Одессу-маму.

– Коста! – И руку протягивает.

– Ну… Шломо! – Жму мозолистую грабку, явно привычную к веслу и канатам.

– Рувим, – Оживился Санька, подойдя поближе. Коста хмыкнул и рукой так крестик вывалившийся из-за пазухи взад ему.

– Как же, наслышан! Вот те крест, да?

Как мы дали хохотаться, так и отпустило все потихонечку, да и стрельба закончилась уже. Парни молдаванские представились тоже, да со всем вежеством. Я сразу и смекнул, што хоть Коста и одет по-простецки, но человек он из уважаемых.

– Всё, – Приказчик, который Сергей, выглянул наружу, – разбежались бандиты, полиция вон подтягивается.

– Ну и мы пойдём?

– Да, – Хмыкнул Сергей и захромал внутрь магазина, поманив нас за собой, не выпуская дробовик, – чёрный вход так.

– Погодьте! – Лёвка ласточкой метнулся на улицу и почти тут же вернулся с куканами, – Вот, забыли!

Мы с Ёсиком только переглянулись мрачно. Вот же… малявка! Но храбрый.

Дома, пока тётя Песя чистила рыбу во дворе, мы рассказывали о приключении под аханье собравшихся. Фира крутилася вокруг мрачнее тучи, явно завидуя интересному.

– Ды ты шо!? – Тётя Сара, помогая чистить рыбу, прижала к фартуку на груди испачканные в чешуе руки, – Вот так прямо и выскочил, с пистолетом?

– Ага! – Я показал, как тот конторщик целится, так же заложив руку за спину.

– Дурачок, но умный, – Непонятно отозвалась тётя Хая, которая Кац, а не та, што Рубин, а в девичестве Коэн.

– А?

– Под пули лезть, да наперекор бандитам, оно как бы и глупо, – Пояснила та, – А с другой и молодец! Внимание на себя обратил, и если вовсе уж не оплошает, то быть ему через пару недель при предложении о хорошей должности, а чуть погодя и хорошей невесте. Таких решительных некоторые и ценят.

Рыбу жарили и ели здесь же, во дворе, под баклажаны и пейсаховку, ну ето уже только для взрослых. К нам присоседились Ёсиковы и близнецовы родные, да и Лёвкины подошли. Такой себе нежданный праздник получился, всехний. Не каждый ведь день в стрельбу интересную попадаешь, да ещё и так, штоб без убытков, а вспомнить што имеется.

Пересказывать всё по десятому разу кряду надоело быстро, и налупив пузо до барабана, я переоделся в нормальное, да и улизнул в парк. Фира паровозиком прицепилась ко мне, с явной надеждой на интересное, но вот фиг ей! Мне такого интересново и на Хитровке хватает, я в шахматы пошёл!

Подхватился и Санька, да и остальные, только мимо Лёвки, который сейчас затискивается мамеле, которая ево то целует на радостях, што жив остался, то ругмя ругает за авнтюрность дурную. Ишь, за рыбой он кинулся! Помахали мы ему на прощанье, поймали тоскливый взгляд, да и сбежали.

– Што за такое, с девицами-то?

– Сволочи, – Сплюнул Ёсик, – Да не смотри ты так скептически! Я босяк, но из порядочных – сам живу и другим не мешаю, как мой папеле завещал. Честный человек чем зарабатывать может, если себе на пропитание и другим если не на пользу, так хоть не во вред? Контрабанда товарами, на которые таможенные акцизы задраны или вовсе запрет царский. Подделки там, панамы аккуратные, штоб без насилия. Такое всё, деликатное.

– А эти! – Ёсик снова сплюнул и продолжил под одобрительные кивки близнецов, – Выйдут на дело раз, мокрушники чортовы, так потом хоть и да, а хоть и нет, а всю Одессу лихорадит за этими поцами! Наши там если и есть, то как не наши, без общины работают!

По дороге до парка Ёсё и близнецы вводили нас в курсы здешних похитителей. По всему выходит, што люди ето вовсе уж нехорошие.

«– Беспредельщики» – всплыло в голове с переводом.

– Ты за расслабиться пришёл или заработать? – Уточнила Фира, когда подошли к шахматистам.

– Севодня, – Почесал я нос, – только расслабиться и получится, потому как своё напрячься я с утра уже получил. Хорошо, што напомнила!

Вытащив кошелёк, отсчитал себе пять гривенников, да и отдал остальное Саньке на похранить. А вдруг азарт?! Я сюда зарабатывать пришёл, а не тратить!

Девятая глава

– За рибой с утра не жрамши ходить нужно, – Получала нас тётя Песя, шествуя в середине нас, штобы всех видеть и не отпускать глазами Фиру. Здоровенный кусок булки, намазанный всяким вкусным и впихнутый каждому, за завтрак ей не считался, потому как не за столом же, как положено! Так, кусочничанье.

– Рыбаки свеженькое подвозят, и риба не уснувшая ещё почти, трепыхается, иногда даже сама, а не руками!

– А што ето твоя мама рыбу то нормально, то рибой? – Поинтересовался я негромко у Фирки, подойдя поближе.

– С русского на наш перескакивает, – Ответила та негромко, повернув голову, – Ну, как у тебя! Ты ж когда разговариваешь, то кофЕ, а когда читаешь вслух для риторики и постановки речи, то кофЭ.

– А! Ну да, ну да!

Болтая о разном и слушая то тётю Песю, то тётю Хаю, которая Рубин, а не Кац, перешли Дюковский сад и спустились через Балковскую до Разумовской, а там проулками до Малой Арнаутской и через Покровскую церковь до самово Привоза. Женщины то и дело окликали знакомых и останавливались на поболтать, отчево не самый длинный путь растянулся чуть не на час.

– Рынком пахнет, – Авторитетно заявил Санька, привстав на цыпочки и нюхая воздух.

«– Помойкой» – Вылезло в голове, на што я даже озадачился малость, где ж иначе-то бывает?! Везде хлам всякий навален и нет-нет, а сцут чуть не меж прилавков, если кому приспичило.

Кучи наваленной у входа жухлой зелени, фруктов и овощей, которую как только, так сразу и вывезут! Потом. А пока над ними кружатся толстые, ленивые и добрые мухи, пьяные от забродивших фруктов, да шальные полосатые осы, суетливо мечущиеся по своим делам и время от времени врезающиеся в прохожих.

Поодаль, у мясных павильонов, где тётя Хая решительно устроила нам екскурсию через поджатые губы тёти Песи, ос и мух чуток поменьше, но здесь они уже злые, хищные. Вокруг тяжёлые запахи свежего мяса и плохо смытой крови от птицы и мелкого скота в резницах при павильонах.

По ногами везде гранитный щебень, што вроде как и хорошо, потому как не стоят вонючие лужи. А вроде как и не очень, потому как щебень етот будто насквозь пропитался всяким разным, не хуже губки. Такой себе душок с тухлинкой.

Наконец дошли до рыбных рядов, которые новые, и тётя Песя, подхватив Фиру для надо, двинулась по рядам, как знаток и на поговорить.

– Учись, Фирочка! – То и дело восклицала она, переворачивая рыбную тушку и указывая, на што нужно обращать внимание, – Когда-нибудь и ты пойдёшь через рынок выбирать рибу мужу и деткам! Так што если хочешь видеть их потом бодрыми, упитанными и весёлыми, а не грустными и на горшках, то учись сейчас!

– По три, но большая, – С видом бабы-сфинкса тыкала продавщица в скученную по разные стороны рыбу перед желчново вида дедком в старом чиновничьем мундире из тех, которые носили лет двадцать, если не тридцать назад, – а это свежая, но по пять!

– А так чтобы свежей, и по три? – Вопросил тот, чуть не втыкивая бугристый нос в кучи и принюхиваясь безуспешно, потому как табачищем он нево разило так, что даже осы шарахались.

– Маладой челавек! – Выпрямилась продавщица, – Если вы имеете што сказать за дело, это одно, но где вы видели такое счастье? Во сне у Ротшильда? Идите себе сниться мимо, а то получите-таки счёт за богатый сон, штоб ви были здоровы!

Фыркнув презрительно на качающевося под тяжестью аргументов дедка, прошествовала мимо тётя Песя, которую вот так вот не выйдет! Мы просеменили за ней, пытаясь держаться если не в кильватере, то хотя бы рядом.

Мадамы пошли по рыбным рядам по траекториям здешних мух, метаясь во все стороны и по нескольку раз возвращаясь назад – для поторговаться и сунуть нос ещё раз.

В один из моментов Санька, совершенно уже ошалевший от шума и впечатлений, оказался прижат к прилавку, и толстая тётка-продавщица с могучей грудью, тараном выдающейся далеко вперёд, пхнула рыбой ему под нос, как для аргумента в споре с тётей Песей.

– Ну! Чем пахнет!?

По толстому, мясистому её лицу текли крупные капли мутноватого пота, скапивая с подбородка и кончика носа.

– Ну?!

– Свежей вроде как рыбой, – Послушно принюхался тот, – и несвежей одесситкой.

– Ах ты… – Под хохот товарок, пересказывающих удачную фразочку всем желающим и не очень, замахнулась та рыбой.

– Мадам! – Вылез вперёд я, – На минутку успокойтесь! Когда мы отойдём подальше, можете продолжать нервничать, можно даже буйно!

– Несвежий у твоего папки в штанах был! – Перешла та границы.

– Мадам! Успокойтесь! – Я одёрнул за рукав тётю Песю, решительно выступившую было вперёд и готовую к интересной сваре, – Вы таки свежая одесситка, он берёт свои слова обратно! Просто бывает свежесть первая, а вы таки вторая!

– Мадам! – Я уклонился от рыбы, попавшей в морду лица какой-то молодухи, – Не метайте икру вместе с рыбой!

– Мамзель! – Сорвав картуз, кланяясь по д'артаньяновски молодухе, одновременно удаляясь от прилавка, пытаясь при етом не столкнуться с прохожими, – Прошу прощения, но я таки думаю, што у вас не было ни шанеца в етой баталии! Зависть злой женщины второй свежести к той, чья свежесть ещё долго будет первой, а доброта несомненной, безгранична!

Светящаяся от доставленного удовольствия, тётя Песя выдернула нас решительно на другой конец, где и заторговалась так, што там сдались чуть не вначале торговли.

– Скидочка за ваших учеников, Песса Израилевна, – Подмигнула молодая и довольно-таки красивая, закутанная в чёрные платки гречанка, и тронула меня ласково за щёку, отчево Фира засопела сердито и взяла под руку.

К выходу пошли зигзагом, через овощи. Тётя Песя с тётей Хаей встали на поговорить со встреченными знакомыми, сторожа рыбу, а за помидоры назначили Фиру.

Пробежав по рядам, та остановилась напротив бабки с рядком помидорных корзин.

– Помидоры сразу хорошие или мне таки поторговаться? – Осведомилась Фира, перебирая красные бочки.

– Да мне не к спеху, внученька, – благодушно отозвалась бабка, устраиваясь поудобней и протирая рукавом помидорку, – можешь и устроить спектаклю! Понравится, так и скину чутка!

Дёрнув щекой, девочка двинулась дальше. Несколько раз она принималась торговаться, перебирая мало не всю корзину и давая мне на попробовать, протирая чистым платочком.

– О! Коста! Коста! – Замаха я руками знакомцу, шествовавшему по рынку с симпатичной молодой женщиной под руку. Тот заулыбался, и повернув голову, сказал што-то по-гречески своей жене.

Нас представили, и я с восторгом пересказал Софии все перипетии недавнего дела, особенно про то, как напугался двери на ножках. Та засмеялась, показав ненароком жемчужные зубы.

– Приходите, – Сказала наконец София, называя адрес, – будем рады!

– Непременно! А когда именно вы будете рады?

Женщина снова засмеялась, прижав к губам кончик платка, и вместо неё ответил Коста:

– Послезавтра будем особенно рады! К вечеру.

Раскланялись, да и пошли на выход, до тёти Песи.

– С Костой Моряком задружились? – Радостно удивилась тётя Песя, – Вот же дети! Оставишь их одних на минуту, так они непременно во што-нибудь интересное ввяжутся!

– Ма-ам!

– Ой, доча! – Замахала та руками, – Это я так, хорошо всё! Достойный человек, пусть и немного контрабандист!

– Да, Ваше Императорское Высочество! – Вытянулся Трепов, – И одновременно нет. Позвольте объясниться?

Обер-полицмейстер разложил на столе бумаги.

– Толчком к разгадке послужили ваши слова о несомненно умном и опасном враге, – Начал Дмитрий Фёдорович, – до того момента мои подчинённые, да и признаться – я сам, склонялись больше к дикой выходке кого-нибудь из простонародья. Всё очень грубо и вроде как примитивно, но приглядевшись, мы поняли, что примитивность эта кажущаяся, а едва ли не наскальными рисунками скрывается школа.

Великий Князь кивнул согласно, поощряя замолкшего было подчинённого.

– Все эти новомодные течении живописи, знаете ли… – Обер-полицмейстер чуть смущённо пожал плечами, как бы говоря, что не очень-то разбирался в этом, – но пришлось разгребать эти Авгиевы конюшни от искусства, дабы не упустить какие-то детали, незначительные на первый взгляд.

– Расследование, – Обер-полицмейстер перевёл дух, – на первый взгляд оказалось простым, и я порадовался было за свой интеллект и мастерство подчинённых, но вовремя вспомнил ваши слова.

Великий Князь задумчиво и чуточку самодовольно кивнул, оценив тонкую лесть.

– Умный враг! Умный и расчетливый! Неудавшиеся живописцы и писаки, пытающиеся свергнуть с пьедестала как классическое искусство, так и власти, не спешащие давать им звания академиков и ставить прижизненные памятники, не новы. Не оценили их, так сказать, гениальности? Так сгори же, проклятый старый мир!

Дмитрий Фёдорович достаточно неожиданно провыл последнюю фразу в духе полумистических самодеятельных пьесок, отчего Великий Князь смеялся чуть не до слёз.

– Да, очень похоже, – Согласился он, промокнув глаза.