Не буди дьявола Вердон Джон

Глава 33

Сообщения

В поле зрения возникла гора Франклина, знаменуя возвращение в округ Делавэр, и Гурни, оставив позади яркое солнце, спустился в туманную долину.

Остаток пути приходилось все время то включать, то выключать дворники. Он ненавидел ездить под дождем – неважно, сильным, слабым или просто моросью. Ненавидел серость и сырость. Они усиливали его тревогу.

Гурни почувствовал боль в челюсти. Оказалось, он стиснул зубы – от напряжения и злости.

ПТСР. Посттравматическое стрессовое расстройство. Эти три слова не давали ему покоя. Если Холденфилд права, если он не может сейчас мыслить здраво…

Чего там ждала от него Ким? Ясного взгляда со стороны? Он усмехнулся. Ясность сейчас – не его конек.

Подумав об их телефонном разговоре, он вспомнил, что у него на автоответчике семь непрослушанных сообщений. Он уже ехал к дому вверх по склону и убеждал себя, что прослушает их, когда приедет. Но боялся снова забыть и все же решил остановиться прямо сейчас.

Первые три сообщения были от Ким – все более беспокойные просьбы перезвонить.

Четвертое было от матери Ким, Конни Кларк.

“Дэвид! Что происходит? Я про это безумие в новостях. Что Рут, как ее там, убили после интервью с Ким. И все эти говорящие головы в телевизоре орут, что Добрый Пастырь вернулся. Боже! Перезвони мне, я хочу знать, что происходит. Только что получила истерическое сообщение от Ким: она хочет все бросить, прервать выпуск программы, выбросить все это из головы. Она не в себе. Я ничего не поняла. Позвонила ей, не дозвонилась, оставила сообщение, она так мне и не ответила. Я так понимаю, вы на связи? И ты в курсе того, что творится? В смысле мы же так и договаривались? Бога ради, перезвони мне!”

Может, перезвоню, а может, и нет. Гурни определенно не хотелось полчаса висеть на телефоне и выливать на Конни весь этот хаос, все эти вопросы без ответов. И только потому, что ей не перезвонила дочь.

Пятое сообщение было с неизвестного номера. Определитель показал только “вызов с мобильного”. Но безумный голос Макса Клинтера невозможно было не узнать.

“Мистер Гурни, как жаль, что вы не можете ответить. Я так хотел бы обменяться мыслями. Так много всего случилось с нашего последнего разговора. Добрый Пастырь снова среди нас. Малышка Коразон вернула его к жизни. Ваше имя упомянули в этих мерзких “Осиротевших”. Рамовское дерьмо. Но они намекнули, что у вас есть идеи. Собственные идеи. Возможно, не те, что у меня? Не хотите ли послушать и поделиться? Время дорого: пан или пропал. Развязка близка. На этот раз я подготовлюсь. И последний вопрос: кто мне Дэвид Гурни – друг или враг?”

Гурни прослушал это сообщение трижды. Он так и не мог понять, действительно ли Клинтер псих или ему просто удобно таким притворяться. Холденфилд уверяла, что он сумасшедший. Но Гурни не торопился сбрасывать со счетов человека, когда-то проникшего в дальнюю комнатку в Буффало и уложившего пятерых вооруженных бандитов.

Он взглянул на часы. Самое начало пятого. Туман рассеялся, по крайней мере на время. Он вернулся на проселок и поехал вверх по склону.

Подъехав к пятачку у боковой двери, он увидел, что в верхней комнате, где Мадлен иногда вязала, горит свет. Она стала опять заходить в эту комнату только в последнюю пару месяцев. Именно сюда подкинули угрозу в прошлом сентябре, когда Гурни расследовал дело Перри. Это расследование и окончилось для него тремя пулями в упор.

При мысли об этом Гурни машинально дотронулся рукой до занемевшего пятна на руке, проверяя, не появилась ли чувствительность – в последнюю неделю он за делами уже и забыл об этой привычке. Хорошо бы и не вспоминать о ней. Он вышел из машины и пошел в дом.

Мадлен, однако, не вязала. Гурни услышал, как она играет на гитаре.

– Я вернулся, – позвал он.

– Я скоро спущусь, – ответила она со второго этажа.

Мадлен сыграла еще несколько мелодичных переходов, окончив громким разрешающим аккордом.

На несколько секунд повисла тишина, потом Мадлен сказала:

– Прослушай на автоответчике сообщение номер три.

Боже. Еще одно сообщение. Не хватит ли на сегодня? Он надеялся, что хоть это будет безобидным. Он пошел в комнату, подошел к старому стационарному телефону и включил сообщение номер три.

“Я надеюсь, что говорю с тем самым детективом Гурни. Страшно извиняюсь, если это другой детектив Гурни. Тот, которого я ищу, трахал шлюшку по имени Ким Коразон. Жалкий, мерзкий пердун вдвое ее старше. Если вы не тот детектив Гурни, может, вы передадите тому мой вопрос? Поинтересуйтесь, знает ли он, что его сын трахает ту же шлюшку. Яблоко от яблони недалеко падает. Пусть Руди Гетц снимет реалити-шоу: “Семейная групповушка Гурни”. Хорошего дня, детектив”.

Это был голос Робби Миза, только теперь и без намека на былую мягкость. Он был как зазубренный нож.

Когда Гурни во второй раз прослушивал это сообщение, в дверях комнаты появилась Мадлен. Выражение ее лица трудно было понять.

– Ты знаешь, кто это? – спросила она.

– Бывший парень Ким.

Она угрюмо кивнула, как будто эта мысль уже приходила ей в голову.

– Похоже, он знает, что у Ким и Кайла завязались какие-то отношения. Откуда он может это знать?

– Может, видел их вместе.

– Где?

– Может, в Сиракьюсе?

– А откуда он знает, что Кайл – твой сын?

– Если это он установил жучки у нее в квартире, он должен знать немало.

Она сложила руки на груди.

– Как ты думаешь, он мог ехать сюда вслед за ними?

– Возможно.

– Тогда он мог проследить за ними и вчера, до квартиры Кайла?

– Висеть на хвосте в большом городе не так просто, как кажется, особенно если ты не привык ездить по Манхэттену. Столько светофоров, что легко отстать.

– Но с мотивацией у него все в порядке.

– Что ты имеешь в виду?

– Кажется, он тебя искренне ненавидит.

Глава 34

Союзники и враги

Они доедали свой ранний ужин: рис с лососем и горошком под соусом из сладкого перца. Поговорили о совещании, которое намечалось вечером у Мадлен в клинике: на нем должны были обсуждать недавний суицид пациента и методику отслеживания тревожных сигналов. Мадлен явно была раздражена и обеспокоена.

– Из-за этого ужасного сообщения и всего остального я забыла сказать, что у нас был страховой агент.

– Чтобы осмотреть амбар?

– И задать вопросы.

– Как Крамден?

– Примерно те же вопросы. Перечень имущества, кто когда что делал, данные всех наших страховых полисов и так далее.

– Я так понимаю, ты дала ему копии документов, которые мы дали Крамдену?

– Ей.

– Прости?

– Это была женщина. Ей были нужны чеки на велосипед и байдарки. – В голосе Мадлен звучали грусть и злость. – Ты не знаешь, где они могут быть?

Он покачал головой.

Мадлен помолчала.

– Я у нее спросила, как скоро мы сможем его снести.

– То, что осталось от амбара?

– Она сказала, компания нас уведомит.

– Никакого намека на сроки?

– Никакого. Прежде чем что-либо разрешить нам, им нужно письменное разрешение следственной группы, – она сжала кулаки. – Я не могу на него смотреть.

Гурни поглядел на нее долгим взглядом.

– Ты страшно зла на меня?

– Я страшно зла на урода, который сжег наш амбар. Я страшно зла на подонка, который наговорил нам на автоответчик эту мерзость.

Из-за злости Мадлен повисло молчание, и этого молчания они не нарушали, пока она не уехала в клинику. В промежутке Гурни то и дело приходило на ум, что тут можно сказать, а потом – почему этого говорить не надо.

Гурни постоял, глядя, как ее машина удаляется вниз по склону, потом отнес грязную посуду в раковину, спрыснул моющим средством и включил горячую воду.

Тут в кармане у него зазвонил мобильный.

На экране высветилось: г. б. баллард.

– Мистер Гурни?

– Слушаю.

– Я хотела вам кое-что сообщить, это связано с нашим сегодняшним разговором.

– Да?

– Вы говорили про следы шин…

– Так.

– Я хотела вам сказать, что мы и правда нашли следы, там, где вы говорили – в автомастерской.

– И при этом хозяин мастерской говорит, что это место на парковке не было занято?

– В целом да, хотя он и не совсем уверен в этом.

– А что с полоской земли на съезде?

– Недостаточно данных.

– То есть земли недостаточно, чтобы сделать окончательные выводы, но никаких доказательств того, что на подъездную дорожку въезжала или с нее съезжала машина, нет?

– Верно.

Гурни стало любопытно, зачем она ему звонит. Следователи обычно не дают отчета о своей работе никому, кроме непосредственного начальства. Тем более кому-то извне.

– Но есть небольшая неувязка, – продолжала она. – Я хотела бы с вами посоветоваться. В результате опроса соседей нашлись два свидетеля, которые вчера ранним вечером видели в округе “хаммер”. Один свидетель настаивает, что это была настоящая военная машина, а не позднейшая гражданская модель. Оба свидетеля видели, как “хаммер” два или три раза проехал взад и вперед по одному участку дороги, в частности мимо дома Блум.

– Вы думаете, кто-то провел разведку?

– Возможно, но, как я и сказала, здесь есть неувязка. Судя по следам протектора, машина, которая вчера стояла возле автомастерской, это не “хаммер”. – Она помолчала. – У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет?

В голову пришли две версии…

– У убийцы мог быть помощник. – Или… – Гурни запнулся, обдумывая вторую версию и проверяя ее на правдоподобность.

– Или что? – спросила Баллард.

– Допустим, что я прав насчет поста в Фейсбуке – что он написан убийцей, а не жертвой. В нем упоминается какая-то военная машина. Возможно, в том и состояла цель поста – перевести стрелки на “хаммер”. А “хаммер” катался взад-вперед по дороге, как раз чтоб его заметили, чтобы о нем сообщили, поверили, что это машина убийцы?

– Зачем такие сложности, если он все равно припарковал машину в другом месте, где ее бы не заметили?

– Возможно, “хаммер” должен был навести нас на какую-то мысль.

И привести к Максу Клинтеру. Но с чего бы?

Баллард замолчала так надолго, что Гурни уже хотел спросить, на связи ли она.

– Вас всерьез интересует это дело, да? – наконец спросила она.

– Я постарался объяснить вам это утром.

– Хорошо. Перейду к делу. Завтра утром я встречаюсь с Мэттом Траутом, чтобы обсудить это дело и границы нашей ответственности. Не желаете ли к нам присоединиться?

На мгновение Гурни потерял дар речи. В этом приглашении не было смысла. Или был.

– Вы хорошо знаете агента Дейкера? – спросил он.

– Сегодня впервые встретила, – холодно отозвалась она. – Почему вы спрашиваете?

Ее реакция побудила его рискнуть.

– Потому что я считаю, что он и его босс – высокомерные, властолюбивые мудаки.

– Как я поняла, о вас они столь же лестного мнения.

– Ничего удивительного. Дейкер ввел вас в курс исходного дела?

– С этой целью он якобы приехал. На деле же просто вывалил на меня кучу разрозненных фактов.

– Возможно, они хотят вас ошеломить, создать у вас впечатление, что это дело – невообразимый клубок противоречий, чтобы вы тихонько отползли и без разговоров отдали бы дело под их юрисдикцию.

– Дело в том, – сказала Баллард, – что во мне есть эта склочная жилка. Не люблю проходить мимо, когда можно подраться. И еще больше не люблю, когда меня недооценивают… как вы сказали? “Высокомерные, властолюбивые мудаки”? Сама не знаю, почему я вам это говорю. Я вас толком не знаю и не знаю, на чьей вы стороне. Я, наверно, помешалась.

Гурни заключил: она знает, что делает.

– Вы знаете, что Траут и Дейкер терпеть меня не могут, – сказал он. – Этого достаточно, чтобы вас убедить?

– Думаю, должно быть достаточно. Вы знаете, где наше региональное управление в Саспарилье?

– Знаю.

– Можете там быть завтра утром в девять сорок пять?

– Могу.

– Хорошо. Я встречу вас на парковке. И последнее. Люди из нашей лаборатории внимательно изучили клавиатуру на компьютере жертвы. И кое-что обнаружили. Отпечатки ее пальцев…

Гурни перебил ее:

– Дайте я угадаю. Отпечатки ее пальцев на клавишах, которые нужны были ей, чтобы набрать тот пост, были слегка смазаны, а на остальных клавишах нет. И ваши специалисты допускают, что эта смазанность может быть связана с тем, что кто-то нажимал на эти клавиши пальцами в латексных перчатках.

На мгновение повисло молчание.

– Не обязательно латексных. Но как?..

– Это самый вероятный сценарий. Единственный другой способ, который был доступен для убийцы – заставить Рут написать этот пост под диктовку. Но она была в таком ужасе, что это могло вызвать трудности. Он и так подвергал себя риску, вымогая у нее пароль. Чем дольше она была жива, тем больше становился риск. Она могла сорваться и завопить. Ему это не нравилось. Этот человек хотел убить ее побыстрее. Меньше риск непредвиденных осложнений.

– Вижу, вы не боитесь делать выводы, да, мистер Гурни? Хотите поделиться чем-то еще?

Гурни подумал про свой список с вопросами и комментариями, которые он переслал Хардвику и Холденфилд.

– У меня есть некоторые непопулярные мысли по поводу оригинального дела, которые могут показаться вам полезными.

– Такое впечатление, что для вас непопулярность – это добродетель.

– Не добродетель. Просто не помеха.

– Правда? А мне показалось, что вы не прочь поспорить. Спокойной ночи. Завтра будет интересно.

Ночь выдалась неспокойной, почти бессонной.

Попытка лечь пораньше была испорчена возвращением Мадлен из клиники. Она высказала извечную жалобу всех социальных работников: “Если бы всю ту энергию, с которой они прикрывают свою жопу и разводят вокруг бюрократию, направить на помощь людям, мир изменился бы за неделю!”

Затем, выпив по три чашки травяного чая, они все-таки пошли в спальню. Мадлен устроилась на своей стороне кровати с “Войной и миром”, убаюкивающим шедевром, который она твердо вознамерилась догрызть по частям.

Гурни поставил будильник и лежал, думая о том, какие мотивы движут Баллард и как это скажется на завтрашней встрече в Саспарилье. Она, похоже, видела в нем союзника или, по крайней мере, хотела его использовать в грядущем конфликте с Траутом и компанией. Гурни был не против, чтобы его использовали, пока это не вредило его собственным целям. Он понимал, что их союзничество возникло спонтанно, не имеет под собой корней, и поэтому завтра надо быть чутким к малейшей перемене ветра. Ничего нового. В полиции Нью-Йорка ветер всегда менялся.

Через час, когда сознание Гурни уже начало расплываться в приятной неподвижной пустоте, Мадлен отложила книгу и спросила:

– Ты смог связаться с тем бухгалтером в депрессии, за которого ты волновался? Тем, с большим пистолетом?

– Пока нет.

Ее вопрос наполнил его голову мешаниной других вопросов и тревог, и надежда на хороший сон исчезла. Его мысли и прерывистые сны были полны пистолетов, ножей для колки льда, горящих зданий, черных зонтов и размозженных голов.

На рассвете он наконец погрузился в глубокий сон, который час спустя прервал резкий звон будильника.

К тому моменту, как он побрился, оделся и приготовил себе утренний кофе, Мадлен уже была на улице, рыхлила землю на одной из грядок.

Он вспомнил: недавно она говорила, что хочет посадить сахарный горох.

Каким беспечным казалось это утро. Какими беспечными казались многие утра, без тревог, без трудностей. Каждое утро, если только его отделял от вчерашнего дня минимальный период сна, создавало иллюзию нового начала, освобождения от прошлого. Похоже, люди – и впрямь дневные создания, не только в том смысле, что не ночные, но и однодневные: для них естественно проживать только один день за раз. Только один день подряд. Беспрерывное сознание может разорвать человека на куски. Ничего удивительного, что в ЦРУ пытали лишением сна. Всего лишь 96 часов беспрерывной жизни – видеть, слышать, чувствовать, думать – могут заставить человека возжелать смерти.

Солнце садится – мы засыпаем. Солнце встает – просыпаемся. Просыпаемся и – пусть ненадолго, пусть бездумно – радуемся этой иллюзии нового начала. А потом в дело неизменно вмешивается реальность.

В это утро, когда Гурни стоял у кухонного окна с чашкой кофе в руках и задумчиво смотрел на щетинистое пастбище, реальность предстала перед ним в виде темной фигуры на черном мотоцикле, неподвижно застывшей между прудом и обугленными развалинами амбара.

Гурни поставил кофе на стол, натянул куртку и ботинки и вышел на улицу. Человек на мотоцикле не двигался. В воздухе пахло скорее зимой, чем весной. Через четыре дня после пожара амбар все еще попахивал гарью.

Гурни начал медленно спускаться вниз по тропе. Человек завел мотоцикл – большой, облепленный грязью кроссовик – и неуклюже поехал вверх, не быстрее, чем Гурни шел пешком. В результате они встретились примерно посередине поля. И только когда мотоциклист поднял забрало шлема, Гурни узнал безумные глаза Макса Клинтера.

– Надо было предупредить, что приедете, – сказал Гурни в своей обычной невозмутимой манере. – У меня сегодня встреча. Вы могли меня не застать.

– Я не знал, что приеду, пока не выехал. – Клинтер говорил столь же раздраженно, сколь Гурни спокойно. – В списке тьма дел, не сразу поймешь, в каком порядке их делать. Порядок – всему голова. Вы понимаете, что игра движется к развязке?

Его мотор все еще тарахтел.

– Я понимаю, что Добрый Пастырь вернулся, или же кто-то хочет, чтобы мы так думали.

– О, он вернулся. Я чую это костями – костями, сломанными ровно десять лет назад. Да, мерзейший ублюдок вернулся.

– Чем могу быть полезен, Макс?

– Я приехал сюда, чтобы задать тот же вопрос, – глаза его вспыхнули.

– Если бы вы, когда звонили, оставили свой номер, я бы вам перезвонил.

– Когда вы не взяли трубку, я понял, что это знак.

– Знак чего?