Не буди дьявола Вердон Джон

Лидокаин, которым его обезболили, прежде чем наложить девять швов, больше не действовал, и ладонь у запястья пульсировала от боли.

– Ничего, – сказал он. – О чем тебя просят в этот раз?

Она не ответила.

– Держи руку поднятой. Как доктор велел.

– Хорошо, – Гурни поднял руку на несколько дюймов над разделочным столом, у которого он ждал, пока сварится кофе. – У них что, новый суицид? – спросил он с излишней веселостью.

– Вчера вечером уволилась Кэрол Квилти. Нужно ее заменить.

– Во сколько?

– Чем скорее, тем лучше. Я сейчас в душ, перекушу и поеду. Ты сам тут справишься?

– Конечно.

Она нахмурилась и показала на руку.

– Выше.

Он поднял руку на уровень глаз.

Мадлен вздохнула, подмигнула ему – мол, молодец – и отправилась в душ.

Он в тысячный раз подивился ее жизнерадостности, неизменной способности принимать реальность, что бы та ни готовила, и оставаться оптимистичной – гораздо более оптимистичной, чем он.

Мадлен принимала жизнь такой, какая она есть, и делала что могла.

Она играла теми картами, которые у нее были.

Тут Гурни вновь вспомнил о тузе в рукаве.

Что бы из этого ни вышло, надо его использовать. Пока не кончилась игра.

Он смутно предчувствовал, что ничего хорошего не выйдет. Но был лишь один способ это проверить.

Разыграть туза – значило использовать прослушивающие устройства в квартире Ким. Возможно, их установил сам Добрый Пастырь, и возможно, он все еще прослушивал записи. Если оба эти предположения были верны – а это был большой вопрос, – то жучки становились средством связи. Средством общения с убийцей. Через них можно было передать послание.

Но каким должно быть это послание?

Такой простой вопрос – и бесконечное множество ответов.

И среди них нужно было найти правильный.

Вскоре после ухода Мадлен домашний телефон снова зазвонил. Это был Хардвик. Скрипучий голос произнес: “Проверь онлайн архивы газеты «Манчестер Юнион Лидер». Они в девяносто первом писали про Душителя. Там этого дерьма навалом. Ну все, пока, я пошел срать. Осторожней там”.

Хардвик умел изящно попрощаться.

Гурни сел за компьютер и целый час читал архивы не только “Юнион Лидера”, но и других газет Новой Англии, которые много писали о Душителе.

За два месяца было совершено пять нападений, все со смертельным исходом. Все жертвы были женщины, и всех их убийца задушил белыми шелковым шарфами, которые оставлял у них на шее. Сходства между жертвами казались скорее совпадением, чем свидетельством каких-либо связей между ними. Три женщины жили одни и были убиты у себя дома. Две другие допоздна задерживались на работе в безлюдной местности. Одну задушили на неосвещенной парковке позади магазина рукоделия, которым она управляла, другую на такой же парковке за собственной цветочной лавочкой. Все пять нападений произошли в радиусе пяти километров от Хановера, где располагается Дартмутский колледж.

Хотя в серийных удушениях женщин нередко прослеживается сексуальный мотив, в данном случае на жертвах не было следов изнасилования или надругательства. Обобщенный “портрет жертвы” показался Гурни очень странным. Собственно, и портрета никакого не было. Единственное сходство всех жертв состояло в том, что они все были миниатюрными. Но на этом сходство заканчивалось. Они по-разному одевались, носили разные прически. Социальный состав тоже был весьма пестрым: дартмутская студентка (на тот момент девушка Ларри Стерна), две хозяйки магазинов, буфетчица из местной начальной школы и психиатр. Возраст их тоже варьировался: от двадцати одного до семидесяти одного года. Дартмутская студентка была блондинка англосаксонской внешности. Психиатр на пенсии – седовласая афроамериканка. Гурни редко встречал такой разброс среди жертв серийного убийцы. Сложно было понять, на чем маньяк повернут – что так привлекало его во всех жертвах.

Пока он размышлял о странностях этого дела, наверху включили душ. Вскоре на пороге комнаты появилась Ким. Взгляд ее был полон дикой тревоги.

– Доброе утро, – сказал Гурни, закрывая страницу поиска.

– Мне так жаль, что я вас во все это втянула, – проговорила она, чуть не плача.

– Я зарабатывал этим на жизнь.

– Когда вы зарабатывали этим на жизнь, никто не сжигал ваш амбар.

– Мы не можем быть точно уверены, что амбар связан с этим делом. Это может быть просто…

– Господи! – перебила она. – Что у вас с рукой?

– Я оставил на буфете стрелу и поранился об нее в темноте.

– Господи! – повторила Ким и вздрогнула.

За спиной у нее появился Кайл.

– Привет, пап, как… – он замолчал, увидев повязку. – Что случилось?

– Ничего особенного. Это только выглядит страшно. Будете завтракать?

– Он порезался об эту жуткую стрелу, – сказала Ким.

– Боже, она ведь как бритва, – сказал Кайл.

Гурни встал из-за стола.

– Ну хватит, – сказал он. – Пойдемте, там есть яичница, тосты и кофе.

Он старался казаться спокойным. Но в то самое время, когда он, непринужденно улыбаясь, шел к столу, его терзал вопрос о Лиле Стерн и маячках. Имеет ли он право молчать о них? И почему молчит?

Сомнения в мотивах собственных действий всегда подрывали то хрупкое спокойствие, которого ему удавалось достичь. Он усилием воли вернул свое внимание к повседневности – к завтраку:

– Не хотите апельсинового сока?

За исключением пары реплик, завтрак прошел в молчании, почти неловком. Когда все доели, Ким, явно желая хоть что-нибудь сделать, вызвалась убрать со стола и помыть посуду. Кайл погрузился в чтение сообщений на телефоне, словно стремясь прочитать каждое как минимум дважды.

В повисшей тишине Гурни вернулся к главному вопросу: как достать из рукава свой туз. Второй попытки не будет. Он почти физически ощущал, как стремительно ускорилось время, словно завертевшись песчаной воронкой у него под ногами.

Он представил себе финальную схватку, в которой он наконец встретится с Добрым Пастырем. Финальную схватку, в которой фрагменты пазла встанут на свои места. Финальную схватку, которая ясно покажет, что позиция Гурни – это голос рассудка, а не фантазии выжившего из ума ветерана.

У него не было времени задуматься, насколько эта цель разумна и насколько вероятна победа. Ему оставалось только одно: понять, как устроить эту финальную схватку. И где.

Где – решить проще.

Как – вот это вопрос.

Зазвонил телефон, и Гурни вернулся в настоящий момент: он сидел за столом, освещенным утренним солнцем. К его удивлению, пока он был погружен в свои мысли, Кайл и Ким успели усесться в креслах в дальнем конце комнаты, а в печи разгорался огонь.

Гурни пошел в кабинет ответить на звонок.

– Доброе утро, Конни.

– Дэвид? – казалось, она была удивлена, что дозвонилась.

– Да, это я.

– В центре урагана?

– Вроде того.

– Еще бы, – голос Конни звучал резко и энергично. Она всегда говорила взвинченно. – И в какую сторону дует ветер?

– Что, прости?

– Моя дочь остается или уходит?

– Она сказала мне, что решила бросить проект.

– Потому что все слишком мощно?

– Мощно?

– Эти убийства ножиком для льда, возвращение Доброго Пастыря, паника на улицах. Ее это пугает?

– Убитые были ей дороги.

– Журналистика не для слабонервных. Так всегда было и всегда будет.

– Еще ей кажется, что вместо серьезной и искренней документальной программы РАМ делает из ее замысла дешевую мыльную оперу.

– Что за чушь, Дэвид, мы живем в капиталистическом обществе.

– То есть?

– Суть медийного бизнеса – сенсация. Сенсация – это бизнес. Нюансы – это, конечно, мило, но в реальности продается драма.

– Думаю, тебе стоит поговорить с ней, а не со мной.

– Само собой. Но мы с ней поладим как кошка с собакой. А тебя, как я и говорила, она уважает. Тебя она послушает.

– И что ты хочешь, чтобы я ей сказал? Что РАМ занимается благим делом, а Руди Гетц – герой?

– Судя по тому, что я знаю, Руди говнюк. Но умный говнюк. Жизнь не сказка. Кто-то умеет это принять, кто-то – нет. Я хочу, чтобы она хорошенько подумала, прежде чем бросать проект.

– По-моему, бросить этот проект – не такая уж плохая мысль.

Повисло молчание, а Конни Кларк молчала очень редко. Потом она вновь заговорила, уже тише:

– Ты не представляешь, к чему это может привести. То, что она решила учиться журналистике, защищать диплом, снимать этот проект, делать карьеру, стало для нее спасением. На фоне того, что было раньше.

– А что было раньше?

Конни вновь замолчала:

– То, что она стала такой целеустремленной, амбициозной девушкой – это вообще-то чудо. Несколько лет назад мне было за нее страшно: после исчезновения отца она была сама не своя. В подростковом возрасте ее штормило. Она ничего не хотела делать, ничем не интересовалась. Временами вроде как приходила в норму, а потом опять проваливалась в болото. Журналистика, особенно эти “Осиротевшие”, внесли в ее жизнь какую-то цель. Проект вернул ее к жизни. Мне страшно думать, что будет, если она его бросит.

– Ты хочешь с ней поговорить?

– Она там? У тебя дома.

– Да. Это долго объяснять.

– Она сейчас в той же самой комнате?

– В другой комнате, вместе с моим сыном.

– С твоим сыном?

– Это тоже долго объяснять.

– Понятно. Ну ты все-таки объясни, когда будет время.

– С удовольствием. Через день-другой. Сейчас мне как-то не до того.

– Могу представить. И все же, пожалуйста, не забывай, что я тебе сказала.

– Мне пора.

– Хорошо, но… Сделай, что в твоих силах. Пожалуйста, Дэвид. Не допусти, чтобы она себе навредила.

Договорив, Гурни остался стоять в комнате у окна, невидящими глазами глядя на горные склоны. Как, черт возьми, можно уберечь другого от того, чтобы он себе навредил?

Пульсирующая боль в ладони прервала его мысли. Он поднял руку, приложил ее к оконной раме – боль утихла. Затем посмотрел на стоящие на столе часы. Меньше чем через час им с Ким надо было выезжать на встречу с Руди Гетцем.

Но кое-что нужно было обдумать прямо сейчас.

Туз в рукаве. Возможность оставить послание для убийцы.

Что это должно быть за послание? Приглашение? Прийти куда? Сделать что? С какой целью?

Чего может захотеть Добрый Пастырь?

Похоже, его всегда заботило одно – собственная безопасность.

Может, предложить ему избавиться от потенциального источника опасности.

Может, пообещать ему возможность уничтожить противника.

Да. На это он купится.

Возможность устранить неудобного ему человека.

И Гурни знал, куда позвать убийцу. Куда он придет расправиться с противником.

Гурни открыл ящик стола и вытащил визитку без имени, с одним телефонным номером.

Потом достал мобильный и позвонил. На звонок не ответили – он дождался автоответчика. Ни приветствия, ни слова о себе – лишь команда: “Объясните цель звонка”.

– Это Дэйв Гурни. По срочному делу. Перезвоните мне.

Перезвонили, не прошло и минуты.

– Максимилиан Клинтер слушает. Что стряслось, парниш? – ирландский акцент работал на всю катушку.

– У меня просьба. Мне нужно кое-что сделать, и для этого мне нужно помещение.

– Так, так, так. Это что-то важное?

– Да.

– Насколько важное?

– Важнее не бывает.

– Важнее не бывает. Так, так. Это может быть только одно. Я прав?

– Я не умею читать мысли, Макс.

– А я умею.

– Тогда ты мог бы меня и не спрашивать.

– Это был не вопрос, а просьба подтвердить догадку.

– Я подтверждаю, что это важно, и прошу пустить меня на одну ночь в твою хижину.

– Объяснишь поподробнее?

– Подробностей я еще не знаю.

– Тогда в чем идея?

– Я не готов об этом рассказывать.

– Я имею право знать.

– Я хочу кое-кого туда пригласить.

– Его самого?

Гурни не ответил.

– Тысяча чертей! Что, правда? Ты его нашел?

– Скорее, я хочу, чтобы он меня нашел.

– У меня в хижине?

– Да.

– Зачем бы ему туда приходить?

– Чтобы меня убить. Если я дам ему серьезный повод меня убить.

– Понятно. Твой план – провести ночь в моей хижине посреди болота Хогмэрроу, ожидая человека, который собирается тебя убить. Так?

– Ну примерно.

– И какова будет счастливая развязка? За мгновение до того, как он снесет тебе голову, с небес, будто долбаный Бэтмен, свалюсь я?

– Нет.

– Нет?

– Я сам себя спасу. Или нет.

– Ты что, думаешь, один в поле воин?

– Это слишком сомнительное предприятие, чтобы впутывать в него кого-то еще.

– Но я-то точно должен участвовать.

Гурни невидящим взглядом глядел в окно, размышляя о подводных камнях своего плана – если его можно было назвать планом. Браться за дело одному крайне рискованно. Но впутывать туда кого-то еще, а тем паче Клинтера – еще рискованней.

– Извини. Или по-моему, или никак.

Клинтер взорвался:

– Ты говоришь об ублюдке, который разрушил всю мою жизнь! Ублюдке, ради убийства которого я живу! Которого я мечтаю скормить псам! И ты, черт возьми, говоришь мне, что будет “по-твоему”? По-твоему?! Да ты совсем спятил, что ли?

– Я не знаю, Макс. Но я вижу крохотный шанс остановить Доброго Пастыря. Возможно, не дать ему убить Ким Коразон. Или моего сына. Или мою жену. Теперь или никогда, Макс. Это мой единственный шанс. В этом деле и так слишком много подводных камней, слишком много неясностей. Еще один человек – это еще одна неясность. Извини, Макс, но я не могу согласиться. По-моему – или никак.

Повисло долгое молчание.

– Ладно, – сказал Клинтер. – В его голосе не было ни эмоций, ни ирландского акцента.

– Что ладно?

– Ладно, можешь провести ночь у меня в доме. Когда?

– Чем скорее, тем лучше. Скажем, завтра. С заката до рассвета.

– Ладно.

– Но я настаиваю, чтобы ты ни в коем случае туда не приходил.

– А если тебе понадобится помощь?

– Кто помог тебе в той комнатке в Буффало?

– Буффало – другое дело.

– Возможно, не такое уж другое. Двери хижины запираются на ключ?

– Нет. Змейки – мои единственные охранники.

– Вымышленные змейки? – Гурни вспомнил свой визит к Клинтеру на прошлой неделе. Казалось, будто прошел целый месяц.

– Вымысел – сильнее фактов, парниш. Змея в мозгах – что две в кустах. – Клинтер вновь заговорил с ирландским акцентом.