Судьба Грин Саймон

Его космический подъём можно объяснить ссылками на политический и экономический кризис, в результате которого Германия оказалась в таком отчаянном положении. Он вернул нации самоуважение и достаточный уровень процветания. Ужасы антисемитизма, а позже кошмары концентрационных лагерей были скрыты от благодарной публики или хотя бы предавались забвению. Даже начало Второй мировой войны преподносилось его самыми преданными сторонниками как навязанное нации. В первые годы Гитлер как будто откликался на политические и социальные нужды своего народа, но его гипнотическая власть над ним на первый взгляд может показаться непонятной, а то и вовсе непостижимой. Объяснить его успех можно и примитивной психологией Гитлера и вытекающей из неё фанатической проповедью. Он был непревзойдённым мастером, который ставил свои театрализованные митинги как опытный режиссёр, используя блестящую напыщенность полурелигиозного церемониала, что так завораживало аудиторию. Его полумессианская роль оттенялась блеском и великолепием, флагами, музыкой и впечатляюще пышными униформами. Он очень тонко чувствовал настроение аудитории и знал, как довести её до самозабвенного отклика.

Как многие религиозные пророки, он разработал проповедь упрощённого образца и изложил её в своей книге «Майн Кампф» («Моя борьба»), которая, между прочим, показала, что устное слово поддавалось ему лучше, чем письменное. «Я верю, — сказал он в 1938 г., — что это была воля Господа, что (из Австрии) в Рейх был послан мальчик, и что он стал вождём нации, когда вырос». «У меня, как у Христа, есть долг перед своим народом».

Корни этого сочинения могут быть обнаружены в том, что он без разбора и без критики читал по философии и истории, и в том, чему его рано научила жизнь, и в психическом складе, который был неустойчив в своей основе. Фундаментом его была глубокая вера в историческое предназначение арийской расы, ибо, как он писал, «кровь — это цемент цивилизации». «Вся жизнь, — утверждал он в Хемнице 2 апреля 1928 г., — укладывается в три тезиса — мать всех вещей, добродетель основана на крови, руководство — основа и защита».

Неизбежным выводом из этой доктрины, который стал для Гитлера всепоглощающей манией, было то, что основным препятствием к осуществлению его грандиозных замыслов был злобный иудаистский заговор, искоренению которого он посвятил все свои усилия. «Еврей есть воплощение дьявола и всяческого зла». «Смешение рас есть первородный грех мира». Он был даже лично обеспокоен возможностью того, что у него были еврейские предки, поскольку ходили слухи, что, возможно, его отец незаконный сын Марии Анны Шикльгрубер, служанки, которую соблазнил член еврейской семьи Франкенбергеров. Возможно ли найти объяснение психологии, которая привела к таким невероятным выводам и цена которой в конце концов превысила все человеческие страдания, ранее известные в истории? Существует ли вероятность органической болезни, которая, возможно, повлияла и на равновесие мозга? Как и в случае с Муссолини, высказывалось предположение, подтверждаемое его массажистом Феликсом Керстеном, что у Гитлера был нейросифилис, но реакция Вассермана, проведённая 15 июня 1940 г., дала отрицательный результат. Хотя Гитлер проявлял нездоровый интерес к сексу, не исключено, что он был импотентом. Его племянница Гели, с которой у него было нечто вроде романа, утверждала, что он был подвержен «мазохистскому копрофилическому извращению», которое включало получение сексуального удовольствия от акта мочеиспускания или дефекации на его обнажённую голову, но этому, так же, как и разговорам о сифилисе, нет подтверждения. Таким же плохо обоснованным представляется и предположение, высказанное его личным врачом Теодором Мореллем, что у Гитлера развился маниакально-депрессивный психоз в результате энцефалита.

Но с доктором Мореллем мы находимся на более твёрдой почве, поскольку, хотя его воспоминания часто ненадёжны, его рабочие записи показывают, что Гитлер много лет страдал от желудочно-кишечного заболевания, очевидно, хронического холецистита или болезни жёлчного пузыря, от которой у него были резкие боли в правой верхней части живота. В результате он стал почти вегетарианцем и постоянно принимал таблетки, которые ему прописывал доктор Морелль. Морелль, назначенный его личным врачом в 1936 г., считался дерматологом и венерологом, но его более точно характеризовал Тревор-Ропер как «шарлатана» и «мошенника». Он рекомендовал Гитлеру лекарства, которые, как и в случае с президентом Кеннеди, в конце концов вели к весьма неблагоприятным результатам. По совету Морелля Гитлер принимал до 16 штук в день таблеток Кестлера «анти-газ», содержащих стрихнин и атропин. Морелль применял метамфетамин через рот и внутривенно, что давало Гитлеру некоторое временное облегчение и чувство благополучия. Он рекомендовал две золотые витаминные таблетки, содержащие кофеин и первитин, которые заказывал в огромных количествах для Гитлера. Тогда как многие из этих таблеток были сами по себе безвредны и их действие безобидно, кумулятивные последствия всего того, чем лечил его врач, усугубляя токсичность амфетамина, вполне могли вылиться в расстройство его нервной системы, вызывая возбудимость и раздражительность, беспокойство, бессонницу, напряжённость, многословие, неверные суждения и состояние паранойи, и всё это было характерными особенностями личности Гитлера.

Кроме того, существуют веские основания для предположения, что в заключительные годы войны здоровье Гитлера неуклонно ухудшалось и в другом, скорее физическом отношении, так как у него появились явные симптомы болезни Паркинсона, что могло неблагоприятно влиять и на его решения. На последних стадиях войны он принимал импульсивные и в некоторых случаях необъяснимые решения, имевшие катастрофические последствия для германских военных действий. Электрокардиограммы показывали также, что у него, возможно, развивался «быстро прогрессирующий коронарный атеросклероз» и что закупорка мозговых коронарных сосудов с большой вероятностью могла вызвать умственное помешательство, ограничив поток кислорода к мозгу.

Такие симптомы, которые в основном проявились в последние годы его жизни, не могут сами по себе объяснить крайности личности Гитлера, его паранойю и манию величия, его недоверие ко всем, его зверскую жестокость за пределами его маленького домашнего круга, его маниакальную уверенность в том, что он избран судьбой, чтобы выполнить свои цели. Скорее мы склонимся к выводу, что характер Гитлера и вытекающая из него политика могут быть объяснены в основном через отклонения личности. В хорошо аргументированной работе доктор Парк предположил, что, возможно, у него была психомоторная эпилепсия, исходящая из височной доли мозга. «Рисунок его личности, — пишет он, — соответствует этой форме жертв психомоторного припадка»: — он объясняет страхи, галлюцинации, похожие на сны, непроизвольность речи, агрессию и паранойю. Но такого рода нарушение не подтверждено энцефалограммой, а многие из упомянутых выше симптомов типичны и для других психических отклонений.

Несомненно, унижения, которые Гитлер претерпел в детстве и в начале взрослой жизни, привели к тому, что он искал компенсации в создании мира грандиозной фантазии. Он был и остался в основе одиноким человеком, которому нелегко было заводить близких друзей. С единственным другом его юности, Августом Кубичеком, он порвал; другого — Эрнста Рома, приговорил к смерти. Его подчинённые обычно были людьми ниже его или физически, или интеллектуально, или нравственно: Герман Геринг, начальник военно-воздушных сил (Люфтваффе), был морфинистом, Гиммлер ипохондриком, Штрайхер, гауляйтер и редактор «Дер Штюрмер», половым извращенцем; Геббельс был косолапым. Ева Браун, его подруга, на которой он женился перед самоубийством, была как будто губкой, которая могла поглощать и укрощать его дурное настроение (как и музыка Вагнера). Она совершенно не интересовалась политикой, и её роль кажется похожей на роль любящей и преданной собаки.

В своей безграничной оригинальности он не выносил никакого противоречия. Его гнев находил выражение во вспышках необузданной ярости. Когда гость из Швеции Биргер Дахлемс сказал ему в 1939 г., что скорее всего Англия встанет на защиту Польши, «речь его стала всё более и более запутанной, и всё его поведение производило впечатление, как будто он не в себе». Генерал Гудериан, начальник штаба, описывал, как в феврале 1945 г. при встрече «его щёки пылали от гнева, всё его тело тряслось… (был) вне себя от ярости и совершенно не владел собой. После каждой вспышки ярости Гитлер шагал взад-вперёд по краю ковра, затем внезапно останавливался прямо передо мной и бросал в лицо следующее обвинение. Он только что не вопил, глаза его, казалось, вылезали из орбит, и на висках выступали вены». Эуген Долльманн, приспешник Гиммлера, вспоминал, как при упоминании заговора Рома в 1934 г. «он подскочил вверх в припадке безумия с пеной на губах… он произносил дикие тирады об ужасных наказаниях… (Он) бушевал целых полчаса; посетители подумали, что он сошёл с ума».

В случае с Гитлером, как и с Муссолини, его владение ситуацией постепенно становилось всё слабее. То, что он всё больше и больше жил в воображаемом мире своих собственных иллюзий, было выражением его психической неуравновешенности. Он, как римские императоры в древности, придал себе статус полубожества, «в полном смысле динамичного и народногосударственного существа», «мистическая и непреодолимая сила, сближающая народ и государство», «воплощение Духа Народа, и только через это истолкование народ подойдёт к полной реализации себя». Такие идеи были порождением лихорадочного воображения, результатом помрачённого рассудка, а не отражением процесса логического рассуждения. Его последние дни прошли в изоляции, в отдалённом, похожем на крепость «Волчьем логове» или в берлинском бункере, где, в тот момент, когда на него обрушивался весь мир, он сосредоточил всё своё внимание на том, как перестроить свой родной город Линц.

Хотя в клиническом смысле Гитлер, может, и не был сумасшедшим, он, похоже, находился на грани здравого смысла ещё в большей степени, чем Муссолини. Возможно, его личность сформировалась сочетанием различных влияний: детства и начала жизненного пути, лекарственной интоксикации, началом болезни Паркинсона. Роберт Уэйт предположил, что у него проявились многие симптомы того, что теперь называется пограничным расстройством личности. В конечном счёте загадка понимания Адольфа Гитлера находится в глубинах его подсознания.

Рядом с Гитлером и Муссолини третий великий диктатор XX в. Иосиф Сталин представляется ускользающей, скрытной, таинственной личностью, которая редко появлялась на публике или демонстрировала красноречие. Сталин производил, и «не на одного меня, — писал Суханов, впоследствии один из пострадавших от него, — впечатление серого пятна, время от времени принимающего неясные, угрожающие размеры и не оставляющего никаких следов». Но так же, как Гитлер и Муссолини, он стал центром культа, изображающего его добрым отцом, с трубкой в зубах, любящего детей, непритязательного в своих привычках. Писатель Алексей Толстой писал: «Я хочу кричать во весь голос от восторга при мысли, что мы живём в дни величайшего, единственного и неповторимого Сталина! Наша жизнь до последнего вздоха, до последней капли крови принадлежит Сталину».

Детей в школе учили петь:

Его статуя высотой 16,5 метра, установленная на пьедестале в 33 метра, была самой высокой в столице Советской Армении.

Как Муссолини и Гитлер, он обладал способностью околдовывать и обманывать свой народ. Он был гораздо худшим тираном с точки зрения того террора, который он развязал, беспричинных убийств и жесточайших заключений в исправительно-трудовых лагерях Гулага, с помощью которых он держался у власти, и нескончаемого потока людей, не меньше пяти миллионов, которых он уничтожил. За один день в декабре 1938 г. он подписал 3182 смертных приговора. Тот образ, который распространяли в народе, был далёк от реальности на световые года. Невозможно отрицать, что в своём роде он был гениален. Он несомненно был превосходным организатором и интриганом. В своих методах он был зверски жесток и безжалостен. Если на каком-то этапе своего жизненного пути он был искренне увлечён идеализмом марксистской диалектики, то быстро подчинил этот идеализм стремлению к власти, устранению критики и навязыванию своей линии.

Сталин был прямым продолжателем Ивана Грозного и Петра Великого, которых он очень высоко ценил. В беседе с кинорежиссёром Сергеем Эйзенштейном и с актёром, который играл роль Ивана, Сталин высоко отозвался о царе как о великом и мудром правителе, который защищал страну от проникновения иностранного влияния и пытался добиться объединения Руси. Подобно Петру, он видел в себе создателя нового общественного устройства, живым воплощением которого был он сам. Даже его застолья по временам напоминали сборища петровского «пьяного синода» своим пьянством и грубыми шутками. Сталин любил примитивные детские шуточки, например, положить гнилые помидоры на те стулья, куда сядут его гости. Югослав Милован Джилас вспоминал, как по такому случаю гостей заставили угадывать, какая на улице температура, и за каждую ошибку надо было пить внеочередную порцию водки.

Как мы видели, элементы психопатического невроза (если не чего-нибудь похуже), сопровождаемые последствиями органических болезней, присутствовали в характерах Ивана и Петра. Что можно сказать о Сталине? На первый взгляд он производит впечатление поразительной, хотя и неприятной нормальности, не столь открыто склонный к театральности, как Муссолини или Гитлер, холодный, расчётливый политик, добивающийся власти. Предполагалось, что в какой-то степени у него была болезнь, недостаточность функции щитовидной железы, миксодема, которая могла сопровождаться психическими отклонениями. У него был небольшой физический изъян, второй и третий пальцы на левой ноге срослись, и в результате заражения крови у него не сгибался левый локоть (вероятно, по этой причине он был признан непригодным к военной службе в 1916 г.), но до самых последних дней он не проявлял никаких очевидных признаков умственной или физической деградации.

Современники как будто не сомневались, что Сталин нормален. Его дочь Светлана твёрдо заявляла, что никто ни при каких обстоятельствах не мог бы назвать его невротиком. И только после смерти Сталина Хрущёв, который отозвался о разуме Сталина как о патологическом и больном, заявил, что в последние годы Сталин был психически неуравновешен. Он говорил, что как раз во время войны у Сталина начались психические отклонения. Шостакович отмечал, что он был психически неуравновешен, и добавлял, что в этом нет ничего странного, многие правители были ненормальными, и в России в том числе. Некоторое доказательство такому психологическому отклонению, как заметил один из его биографов, основывается на отчёте, составленном британским посольством, где утверждается, что когда врачу поручили провести медицинское обследование, привели несколько человек, похожих на Сталина, чтобы он не знал, кто же из них Сталин на самом деле. Похоже, что вряд ли Сталин был сумасшедшим в обычном смысле этого слова, но история его жизни, стремления к власти, злоупотребления властью создаёт впечатление отклонения, которое граничит с ненормальностью. Мы приходим к неизбежному заключению, что по всей вероятности Иосифа Сталина следует назвать психопатом или социопатом.

Его детство показывает психопата в развитии. Иосиф Виссарионович Джугашвили родился в 1879 г. в маленьком грузинском городке Гори в жалкой лачуге, которую позже его приспешник Берия превратил в мраморную святыню. Сталин, как и Гитлер и Муссолини, получил ущербное воспитание при отце, которого ненавидел, и матери, которая его любила. Его отец Виссарион был никчёмный сапожник, его мать — Екатерина Геладзе. Ходили упорные слухи, что отцом Сталина был знаменитый русский путешественник Николай Пржевальский, у которого был короткий роман с его матерью, но, кроме того, что Сталин внешне похож на Пржевальского, это ничем не подтверждается. Виссарион был пьяница, который бил жену и сына, прогорел и пошёл рабочим на кожевенную фабрику Адельханова в Тифлисе, пока его не зарезали в пьяной драке в 1890 г., когда Сталину было одиннадцать лет. Хотя мать его била, она хотела обеспечить ему будущее, работала как швея и прачка и экономила каждую копейку, отдала его в духовное училище в Гори, так как она была набожной христианкой. Последующие легенды о Сталине подчёркивали любовь между матерью и сыном, но это почти ничем не подтверждается. Когда мать умерла, он не приехал на похороны и не позвонил, чтобы на её могиле поставили крест. Однако ясно, что он был умным мальчиком, и благодаря усилиям своей матери (так как отец хотел, чтобы он работал на фабрике), сначала пошёл в духовное училище в Гори, а потом в пятнадцать лет поступил в семинарию в Тифлисе, чтобы стать священником. «А жаль, что ты так и не стал священником», — сказала она ему перед смертью в 1936 г.

Сталин ненавидел своего отца. «Незаслуженные страшные побои, — писал позже его соученик Иосиф Иремашвили, — сделали мальчика столь же суровым и бессердечным, каким был его отец. Поскольку люди, наделённые властью над другими благодаря своей силе или старшинству, представлялись ему похожими на отца, в нём скоро развилось чувство мстительности ко всем, кто мог иметь какую-либо власть над ним. С юности осуществление мстительных замыслов стало для него целью, которой подчинялись все его усилия». «Та чуждая сила, — как выразился Роберт Такер, — которую олицетворял отец, каким-то образом стала его сутью».

Отношение его к матери было двойственным. «По-настоящему, — замечает Иремашвили, — он любил только одного человека — свою мать», но мало что доказывает такую сильную любовь. Она без сомнения до изнеможения работала ради него и изливала на него свою любовь, но что он в самом деле любил её, более сомнительно. Однако возможно, что именно вера матери в него придала ему уверенность в себе, которая привела к непререкаемой вере в способность добиться многого.

То немногое, что мы знаем о его школьных годах, рисует его как нелюдима и задиру; по словам Иремашвили, он был «несдержан, неуравновешен и неистов, когда хотел что-то сделать или чего-то добиться. Он любил природу, но не любил ни одного живого существа. Он не способен был почувствовать жалость к человеку или животному. Даже ребёнком он гримасой отвечал на радости и печали товарищей по училищу. Я никогда не видел, чтобы он улыбался». «Как мальчик и юноша, — добавляет он, — он был хорошим другом для тех, кто подчинялся его властной воле»; он рано начал идеализировать себя и отождествлять с героическими фигурами выдуманных историй, которыми зачитывался, такими, как отважный разбойник Коба, который отомстил врагам за причинённое ему зло, в романтическом историко-приключенческом романе Александра Казбеги «Отцеубийца»; одно время у Сталина был псевдоним «Коба».

Хотя молодой семинарист получил известность благодаря певческому голосу и первое время тому, что регулярно посещал службы, семинария не произвела на него впечатления, если не считать строгости распорядка, что усилило его растущий антиклерикализм. «Он, — как указывалось в рапорте инспектора, — непочтительно разговаривал с инспекторами. Вообще ученик Джугашвили груб и непочтителен с начальством и систематически отказывается кланяться одному из учителей». Постепенно он потерял интерес к работе и перестал заниматься, а привлекла его радикальная политическая пропаганда. Позже он утверждал, что именно из-за этого он был исключён из семинарии в 1899 г., но более вероятно, что это случилось из-за его неявки на экзамен. Возможно, характер богословского обучения в семинарии, неукоснительное насаждение веры при помощи зубрёжки Сталин распространил и на своё принятие, а позже на распространение марксистской диалектики.

Его детство породило в нём глубокое неприятие не только власти, но и окружающей среды, в которой он вырос. Он был грузином, который так полностью и не избавился от грузинского акцента, но, может, из-за бессознательного желания отомстить своей стране за то, что она плохо с ним обошлась, он не сочувствовал Грузии и безжалостно подавил национальное восстание в 1921 г. Может быть, его чувство неполноценности усугублялось его физической непривлекательностью, так как он был маленького роста, не больше 5 футов 4 дюймов, и изрыт оспинами. «Его последующее поведение, — как утверждал недавно один из написавших, —

отражало бессознательное и иррациональное желание снять напряжения, вызванные ущербным нарциссизмом, проистекающим из „чрезвычайного различия в его отношениях с жестоким агрессивным отцом и фанатически любящей матерью“, что сделало неизбежным „внутренний конфликт“… (Он) боготворил и ненавидел себя. Первое он воплотил, создав культ собственной личности. Со вторым он боролся, установив царство террора, вынеся ненависть наружу, особенно против тех, кто пробуждал в нём скрытый гомосексуализм».

Такое объяснение может показаться гипотетическим и необоснованным, но остаётся весьма вероятным, что его отношение к своим соратникам объясняется не столько его приверженностью марксизму, сколько тем, что он пережил в детстве и отрочестве.

Его возвышение от пропагандиста левых взглядов и политзаключённого до секретаря партии и, таким образом, фактически, если и не номинально, главы государства после смерти Ленина — это исторический факт. Как только он приобрёл власть, власть, которая компенсировала все неприятности первых лет жизни, он оказался хладнокровным, эгоцентричным, безжалостным, независимым политиком, деспотом по отношению к своим оппонентам. Бухарин замечал:

«Он даже несчастен от того, что не может уверить всех, даже самого себя, что он больше всех, и это его несчастье, может быть, самая человеческая в нём черта, но уже не человеческое, а что-то дьявольское есть в том, что за это самое своё „несчастье“ он не может не мстить людям, всем людям, а особенно тем, кто чем-то выше, лучше его… это маленький, злобный человек, нет, не человек, а дьявол».

Сравнивая его с Лениным, Борис Бажанов утверждал, что тогда как оба обладали маниакальной жаждой власти, Сталин, наверное, стремился к власти, как Чингисхан, не утруждая себя такими рассуждениями, как «А зачем она нужна, эта власть?».

С самого начала русской революции большевистские лидеры Ленин и Троцкий сделали террор оружием политики как для захвата, так и для сохранения власти, так что может показаться, что правление Сталина отличается от их правления только размахом, его безжалостным уничтожением своих предполагаемых врагов: кулаков, священников, его собственных соратников. «Я вспоминал своих друзей и видел только трупы, — говорил Шостакович, — горы трупов». Он с такой ненормальностью уничтожал всех, кто стоял, или, как он думал, стоит у него на пути, ссылал их в гулаговские лагеря или просто пытал и расстреливал, что даже в 1930-е годы могли возникнуть сомнения относительно его нормальности. «Трудно, — признаёт профессор Макнил, — доказать его безумие в конце 1930-х гг., и так же трудно поверить, что около 1937-го года он был в здравом уме».

В процессе возвращения России к внутренней изоляции Сталин фактически вызвал разрушение её экономики, он распространил большевистский империализм, поглотив балтийские государства, он подавлял всякие истинные демократические настроения вплоть до эпохи «перестройки» в 1990-х гг.{8} Получилось крайне нелепо, что из-за роковой ошибки Гитлера разрушился Советско-германский пакт и Сталин стал союзником Рузвельта и Черчилля, кого он постоянно обманывал и переигрывал. Даже война, которая действительно показала руководящую силу Сталина, и непомерные жертвы, которые русский народ вынужден был принести перед лицом германского нашествия, не могли уничтожить ту фатальную болезнь, которой Сталин заразил страну.

Ограниченный и безжалостный, Сталин был патологически подозрителен, он боялся заговоров, боялся, что его убьют. Пищу, предназначенную для него, сначала проверяли; чай он пил из особых запечатанных пакетиков, которые вскрывал только особый служитель. Даже воздух в его кремлёвской квартире проверяли на ядовитые вещества.

Сталин производит впечатление человека, у которого нет настоящих друзей, неспособного любить, неспособного к состраданию и нелюбимого. Говорили, что он был привязан к своей первой жене, Екатерине Сванидзе, на которой женился в 1902 г., но она родила сына и умерла; очевидно, были случаи, когда он обращался с ней жестоко. Говорят, на её похоронах он произнёс: «Это существо смягчало моё каменное сердце; она умерла и вместе с ней последние тёплые чувства к людям». По словам одного из его английских биографов, Алекса де Джонджа, он стал «психическим калекой, которого его изъян исключил из мира чувств, и это исключение зажгло в нём склонность к зависти и ненависти».

Он снова женился, на своей секретарше Надежде Аллилуевой, убеждённой коммунистке, которая, вероятно, застрелилась в припадке депрессии (сестра и брат у неё болели шизофренией), когда ей был тридцать один год, в 1932 г. Сталин не давал обета безбрачия, но близких подруг у него не было. Отношения его с детьми были отдалёнными и даже враждебными. Его сын Яков, не выдержав отношения отца, пытался покончить с собой и разозлил отца, женившись на еврейке. Немцы захватили его в плен, что отец считал позором, и, вероятно, его застрелила охрана, когда он отказался после отбоя вернуться в барак в лагере для военнопленных в Заксенхаузене, который по иронии судьбы в дальнейшем стал русским лагерем смерти для немцев. Василий, повеса, явное разочарование для отца, умер от алкоголизма. Его дочь Светлана, к которой он относился с некоторой нежностью, пока она его слушалась, воспротивилась его строгому контролю и первым браком вышла за еврея. Своими восемью внуками Сталин, похоже, интересовался мало или не интересовался совсем.

Кажется, характер Сталина идеально укладывается в типичную психопатическую картину. Он испытал нелюбовь отца и унизительное детство. Он был умным и способным человеком, не подверженным бреду или галлюцинациям, и по всей видимости действовал разумно, но он был полностью эгоцентричным, никогда не считал себя неправым или виноватым. Он манипулировал людьми, чтобы добиться своих собственных целей, но казалось, мог убедить их, дав понятное разъяснение своей политики, что думал именно об их интересах. Он был не способен к привязанности и с готовностью губил тех, кто ему противоречил. У этого одинокого человека были инстинкты американского убийцы-маньяка. У него не было никаких привязанностей. Половая жизнь его была безлична и поверхностна. Он казался патологически неспособным на личную теплоту и сострадание, его жизнь была направлена целиком на достижение власти, пока в начале 1953 г. высокое кровяное давление и сопутствующие болезни не вызвали удар, от которого он умер.

Николае Чаушеску, который вместе со своей женой Еленой был казнён в результате Румынской революции в декабре 1989 г., прошёл жизненный путь, который в миниатюре напоминает в отдельных чертах путь Сталина. Крестьянское воспитание превратило его в радикального социалиста. Первоначально сапожник по ремеслу, он достиг высшей власти, уничтожив своих соперников, и правил Румынией двадцать четыре года как деспотический тиран во имя марксистского учения, которое, что бы оно для него ни значило в ранние годы, стало ширмой для воплощения его собственных амбиций. Очевидно, он всё больше и больше становился жертвой легенды, которую сам создал. Окружённый армией подхалимов, которые аплодировали своему вождю, как роботы, вождь (conducator), как он любил называться, стал «практически нашим богом, символом истории и вечности».

Не замечая обнищания своего народа, он и его жена жили в сказочной роскоши, и, чтобы оставить память о своих достижениях, не задумываясь уничтожили около шестнадцати церквей, три монастыря и сотни домов в Бухаресте, чтобы создать бульвар победы социализма и дворец, который размерами и пышностью должен был превзойти Версаль. Для Чаушеску румыны были потомками древних даков, а он сам преемником императора Траяна, выбор неподходящий, так как по нраву и деятельности он больше напоминал предшественника Траяна, Домициана. Хотя он, как и Сталин, страдал манией величия, он всё время боялся возможных заговоров. Он требовал проверять свою пищу и часто менял костюмы, чтобы их не пропитали ядом. Его критики выступали недолго. Очевидно, чем дольше он оставался у власти, тем больше погружался в мир своей собственной фантазии. У нас нет достаточных доказательств, что он на самом деле страдал от настоящего психического расстройства. «Как Фаусту, — было сказано об этом предрасположенном к мании политике, — демон, которого он разбудил, кажется его послушным рабом и даёт ему восторг всемогущества — но только до тех пор, пока его желания совпадают с желаниями демона. Если он хотя бы на минуту позволяет себе пожелав тех Гретхен, которые принесены в жертву его карьере, демон-раб становится сразу же его страшным господином и приносит ему гибель». «Чаушеску, — утверждал румынский драматург Эжен Ионеско, — сумасшедший. Его жена, жаждущая власти, тоже сошла с ума, а сын их идиот, и этой троице позволяют свободно терзать 23-миллионный народ».

Диктатор такого рода, прототипами которого были Муссолини, Гитлер и Сталин, а последним европейским примером Чаушеску, похоже, становится политическим явлением, особенно характерным для современного мира. И такая тирания не ограничивается Европой. Угандийский правитель Иди Амин, которого кое-кто считает сифилитиком, проявлял многие признаки неуравновешенности, даже если его жестокое и насильственное правление можно в основном объяснить племенными чертами. Ливийский лидер, полковник Муамар Каддафи, по сообщениям, пережившей не один нервный срыв, похоже, проявляет отсутствие психического равновесия и в своих действиях, и в публичных заявлениях, что предполагает элемент полоумия. Правитель Центральной Африки император Бокасса I несомненно находился на грани безумия, видя в себе воплощение Наполеона.

Последним новобранцем в этой разношёрстной компании можно считать президента Ирака Саддама Хуссейна, который в своём безжалостном стремлении к власти и фанатическом арабизме растоптал завоевания цивилизации. Он родился в 1937 г. в относительно скромной семье, так как отец его умер, когда он был маленьким, а дядя, армейский офицер, обращался с ним жестоко и не проявлял к нему особой любви. В школе он учился плохо, но вскоре принял цели Арабской социалистической партии БААС, чем и добился сверхкомпенсации за испытания и неприятности своей юности и отрочества. Как и Сталин, он стал мастером в искусстве политического убийства, пытаясь снискать славу убийством, хотя и неудачным, военного диктатора Абдель Керим Кассема, которого поддерживали коммунисты. Профессиональный политический агитатор, он успешно осуществлял свои чётко поставленные цели, создавая образ, который, благодаря пропаганде антисионизма и антиамериканизма, понравился многим арабам. Он никогда не был профессиональным военным, его сначала не приняли в военную академию, но тем не менее он преподносил себя как воина, преданного цели создания единого арабского государства под своим руководством, хотя, как опытный пропагандист, он видоизменял свою роль, чтобы понравиться слушателям. Хотя сам он был суннитом, он, вероятно, сфабриковал своё происхождение от мученика — основателя секты шиитов имама Али, и, похоже, видел в Ираке XX в. законного преемника империй Ассирии и Вавилона, обломки которых всё ещё рассеяны по его пустыне. Как и другие ему подобные, он попытался оставить в истории свой след для потомства, воздвигнув громадный Памятник победы в Багдаде, где две его голые руки сжимают ятаганы войны в напыщенной арке, чтобы увековечить восемь лет кровавой войны с Ираном.

Разумеется, все мнения о живых диктаторах неизбежно в высшей степени умозрительны. Нет достаточных сведений о состоянии их телесного или психического здоровья, чтобы можно было сделать какие-то выводы. В любом случае было бы слишком поспешно утверждать, что любой так называемый тиран или диктатор безумен или хотя бы неуравновешен. Можно поспорить, что такие люди просто карьеристы с амбициями выше средних, способные убедить и себя, и свои народы, что они в какой-то степени являются воплощением истинных интересов их государств. И всё же их действия оставляют чувство неловкости, даже если нет достаточных доказательств, чтобы назвать их психически неуравновешенными, так как способы, к которым они прибегают, как кажется, безошибочно указывают на проявление ярко выраженных психопатических особенностей.

У диктатора упрощённый, но искажённый взгляд на мир, с параноидальной подоплёкой. Для него мир населён хорошими людьми и хорошими идеями, воплощением которых является он сам, и плохими людьми и плохими идеями, которые угрожают его безопасности и должны быть уничтожены. На практике, из-за его маниакально подозрительной натуры, в основе которой лежит чувство неполноценности и неуверенности, «хорошие люди» легко превращаются в «плохих людей» и, следовательно, тоже подлежат уничтожению. Больше всего диктатора заботит, как бы подлатать отсутствие самоуважения в основе грандиозными достижениями, его желание к самовозвеличиванию достигается пышными церемониями и строительством, предназначенным для потомства. Так, Гитлер постоянно пользовался услугами архитектора Шпеера для перепланировки Берлина. Диктатор пытается объяснить свои личные стремления, подчёркивая свои общественные и патриотические цели. Так как он не выносит чужого превосходства, критики или неподчинения, друзья и враги одинаково могут стать жертвами его капризов. Чтобы осуществить свои внутренние потребности, и во время восхождения к власти, и после её достижения, он использует террор и устрашение, чтобы уничтожить соперников и победить оппонентов. Он навязывает свою волю силой и пропагандой, а также аргументацией. В процессе этого он создаёт персональную мифологию, намеренно предназначенную для того, чтобы подчеркнуть его героические качества, которые на самом деле весьма скромны или их нет совсем. Он становится жертвой самообмана, который весьма вероятно может привести к его собственной гибели, не говоря уже о невыразимых страданиях для других. Диктатор живёт, по словам Мони-Керла, которыми он характеризовал политика, «в своего рода собственных джунглях, переполненных лживыми друзьями и коварными врагами, которые всё время хотят заманить его в ловушку и против которых он постоянно должен защищаться, используя свои исключительные качества. Основа его болезни — концептуальное искажение правды о мире».

Жизнь диктаторов XX в. подтверждает то, что в широком смысле было темой этой книги — степень, до которой ущемлённые личности, коим вверяются посты, связанные с огромной властью, могут влиять, благодаря своим решениям и своей политике, часто пагубно, на жизнь миллионов их современников. Воздействие какого-нибудь Гитлера или Сталина, не говоря уже о других зловещих фигурах нашего времени, таких, как Мао Цзэдун или аятолла Хомейни, может быть и в самом деле непредсказуемым.

Хотя вошло в моду интерпретировать историю при помощи общественных движений и безличных сил, историк, игнорирующий элемент личности в истории, совершает ошибку. Даже если кажется, что лидер по всей вероятности выражает только стремление общественных движений, власть, которую он или она осуществляет в каждый данный момент, может быть достаточно решающей, чтобы повлиять, а возможно и изменить ход истории. Мы показали, что иногда такие решения диктуются не логическими рассуждениями или политическим идеализмом, а личными желаниями по причинам, вызванным физической болезнью или психической неустойчивостью.

Но ещё больше, как мы уже раньше замечали, обескураживает готовность, с какой нормальные простые люди могут попасться на удочку или поддаться обману и с энтузиазмом поддержать самые страшные начинания, облачённые в какую-нибудь патриотическую, религиозную или другую идеологическую оболочку. К несчастью, нет никакой гарантии, что когда-нибудь в будущем толпы снова не окажут истерической поддержки ещё какому-нибудь полоумному диктатору или другому свихнувшемуся политику, приняв его за спасителя от бед, испытываемых их страной.

«Безумный мир! Безумцы короли! Безумен их союз!» (перевод Н. Рыковой), — восклицает Бастард Филипп у Шекспира в пьесе «Король Иоанн». Можно ли чему-нибудь научиться? Хотя больше нет безумных королей и королев, они сейчас только бледные призраки, удалившиеся в давно забытое прошлое, проблемы, которые преследовали их из-за отклонений в их личности и которые частично и привели их к сдвигу, полностью не исчезли. Всё ещё пахнет порохом, а может, чем-то ещё более отвратительным, в выжженной пустыне международной жизни, всё ещё нет недостатка в свихнувшихся политиках, демонстрирующих свои личные навязчивые идеи и честолюбивые замыслы под прикрытием альтруизма и патриотизма, всё ещё кучка диктаторов обладает огромной властью и сохраняет своё положение под угрозой террора и при попустительстве населения, которое они околдовали. Неприкрытый терроризм в бессмысленной слепоте распространяется по территории Северной Ирландии и по когда-то цветущим городам Ливана, Боснии и десяткам других мест. Если искажённый религиозный энтузиазм, хотя он и продолжает зловещее шествие по некоторым исламским странам, по счастью, исчезает, то общественные и политические вопросы всё ещё могут породить безрассудный отклик. В якобы терпимый век продолжается преследование меньшинства, почти всегда основанное на неразумных предпосылках, будь это цветные или гомосексуалисты, евреи или кто угодно, кто только отклоняется от общепризнанной нормы поведения. Люди всё ещё разговаривают совершенно безумным языком войны, забыв о прошлом, которое неоднократно показывало бесполезность человеческих жертв, которые поглощает война.

И когда только мы чему-нибудь научимся? «Если бы люди умели извлекать уроки из истории, чему бы только она нас не научила! — писал Кольридж в 1831 г. — Но пристрастия и предвзятость застилают нам глаза, и тот свет, который мы извлекаем из опыта — это всего лишь фонарь на корме, который освещает только волны позади нас!» Ужасно, что и в 1993 г., так же, как в древние времена античного Рима, население с такой же готовностью верит и аплодирует лживым обещаниям, которые преподносят им их лидеры. Возможно, что каждый мужчина и каждая женщина в отдельности часто не в состоянии понять, каковы же их истинные интересы, а если бы и знали, они, возможно, не могли бы их осуществить. Есть признаки, что в каких-то отношениях и перестройка окажется не настоящим рассветом. «Этот мир безумен, господа мои».

И всё же было бы неверно закончить на чересчур пессимистической ноте. Если часто кажется, будто мужчины и женщины захвачены в плен потоком истории, который они не могут контролировать, являясь жертвами не столько божественного провидения, сколько земного предопределения, эта работа тем не менее показывает, что на самом деле личность всё-таки играет главенствующую роль в формировании исторического процесса. По крайней мере можно найти некоторое утешение в том, что если электорат будет достаточно бдителен и образован, ему окажется по силам поставить под сомнение иллюзорный идеализм своекорыстных политиков и спасти народы от того, чтобы их одурачивали мужчины и женщины, которые, несмотря на всю силу их красноречия, не годятся для того, чтобы наделять их политической ответственностью.