Дневник Паланик Чак

28 августа

Платон утверждал: мы живем в темной пещере, скованные цепями. Эти оковы не дают нам сдвинуться с места, и мы можем видеть лишь заднюю стену пещеры. Мы видим лишь тени, пляшущие на стене. Может быть, это тени чего-то, что движется снаружи. Может быть, это тени людей, прикованных рядом с нами.

Может быть, каждый из нас видит только свою собственную тень.

Карл Юнг называл это нашей борьбой с тенью. Он говорил, мы не видим других. Мы видим только аспекты собственной личности, которые отбрасываем на ближних. Тени. Проекции. Наши ассоциации.

Точно так же, как старые живописцы сидели в крошечной темной комнате и обводили проекцию предмета, располагавшегося снаружи, за крохотным окошком, в ярком солнечном свете.

Камера-обскура.

Не точный образ предмета, а всегда искаженный: в зеркальном отражении или перевернутый вверх ногами. Искривленный зеркалом или линзой, сквозь которую проходит свет. Наше ограниченное восприятие. Наш скудный опыт. Наше убогое образование.

Зритель сам управляет зримым. Художник мертв. Мы видим то, что нам хочется видеть. Мы видим так, как нам хочется. Мы видим только себя. Художник всего лишь дает нам предмет, на который мы будем смотреть.

Просто для сведения: твою жену арестовали. Но она это сделала. Они это сделали. Мора. Констанс. И Мисти. Они спасли ее ребенка, твою дочь. Она спаслась сама. Они спасли всех.

Одетый в коричневую униформу помощник Стилтона отвез Мисти на материк на пароме. По дороге он зачитал ей ее права. Он передал ее второму помощнику, женщине, которая взяла у Мисти отпечатки пальцев и забрала у нее обручальное кольцо. Мисти, по-прежнему в свадебном платье, отдала женщине сумку и туфли на шпильках.

Вся дешевенькая бижутерия, бижутерия Моры, их бижутерия, она осталась в доме Уилмотов, в обувной коробке Табби.

Женщина выдала ей одеяло. Эта вторая помощница была ровесницей Мисти, с лицом — дневником из морщин, уже намечавшихся вокруг глаз и сплетавшихся в паутинку между носом и ртом. Глядя на бланки, которые заполняла Мисти, она спросила:

— Вы та самая художница?

И Мисти сказала:

— Да, но лишь до конца этой жизни. А потом уже нет.

Женщина провела ее по обшарпанному бетонированному коридору к металлической двери. Она отперла дверь ключом и сказала:

— Уже был отбой.

Она рывком распахнула дверь, отступила в сторону, и тут Мисти увидела…

В художке такому не учат. Выхода нет. Ты в ловушке. Всегда.

Твоя голова — это пещера, глаза — вход в пещеру. Ты живешь, запертая в своей голове, и видишь лишь то, что сама хочешь увидеть. Ты видишь лишь тени и сочиняешь свой собственный смысл.

Просто для сведения: слова сразу бросались ей в глаза. В высоком прямоугольнике света от открытой двери, на дальней стене крошечной камеры, там была надпись:

Если ты здесь, ты опять проиграла. Подпись: Констанс.

Плавный, размашистый почерк, выдающий любящую и заботливую натуру. Почерк Мисти. В этом месте, где она никогда не бывала, но где оказывалась вновь и вновь. А потом она слышит сирены, где-то вдалеке. Женщина у нее за спиной говорит:

— Я скоро вернусь вас проведать.

Она выходит из камеры и запирает дверь.

В одной стене есть окошко, высоко, Мисти никак не достать, но оно должно выходить на океан и на остров Уэйтенси.

В мерцающих оранжевых отсветах, в пляске тени и света на бетонной стене напротив окошка, в этом свечении Мисти все понимает. Теперь она знает все, что знала Мора. Все, что знала Констанс. Мисти знает, как их всех обманули. Точно так же, как знала, как написать свою фреску. Платон не зря говорил, что мы знаем все изначально, и нам надо лишь вспомнить. Это и есть коллективное бессознательное Карла Юнга. Теперь Мисти помнит.

Точно так же, как камера-обскура фокусирует образ на холсте, как бокс-камера переводит изображение на пластинку, крошечное тюремное окошко проецирует на дальнюю стену отблески пламени, желтые и оранжевые. Ты слышишь только сирены, ты видишь только огонь.

Это горит отель «Уэйтенси». С Грейс, Харроу и Табби внутри.

Ты что-нибудь чувствуешь?

Мы здесь были. Мы здесь теперь. Мы всегда будем здесь.

И мы опять проиграли.

3 сентября — Луна в первой четверти

На мысе Уэйтенси Мисти останавливает машину. Табби сидит рядом с ней, обнимая две урны с прахом. Ее дедушку с бабушкой. Твоих родителей. Грейс и Харроу.

Сидя рядом с дочерью, на переднем сиденье старого «Бьюика», Мисти кладет руку на коленку Табби и говорит:

— Солнышко?

Табби поворачивается и смотрит на мать.

Мисти говорит:

— Я решила официально сменить нам фамилию и имена.

Мисти говорит:

— Табби, я должна рассказать людям правду о том, что здесь произошло.

Мисти сжимает худенькую коленку Табби, на которой морщится белый чулок, и говорит:

— Мы можем поехать жить к бабушке в Текамсе-Лейк.

На самом деле, теперь они могут жить где угодно. Они снова богаты. Грейс, и Харроу, и все прочие старики с острова Уэйтенси — их жизни были застрахованы на миллионы. Эти миллионы сейчас лежат в банке, не облагаемые налогом. Одних только процентов хватит на вполне безбедную жизнь на ближайшие восемь десятков лет.

Пес детектива Стилтона, через два дня после пожара пес принялся рыться в горах обугленной древесины. Первые три этажа отеля выгорели дотла, остались только каменные стены. От жара бетон превратился в сине-зеленое стекло. Что бы там ни унюхал пес, кофе или гвоздику, но он привел спасателей к Стилтону, к телу Стилтона в подвале под вестибюлем. Пса, который дрожал и описался, его зовут Рыжик.

Новостные сюжеты облетели весь мир. Тела, распростертые на мостовой перед входом в отель. Обгоревшие трупы в черной спекшейся корке, сквозь трещины проглядывает поджарившееся внутри мясо, красное, влажное. В каждом кадре, с каждого угла съемки, непременно присутствует какой-нибудь фирменный логотип.

На каждой секунде сюжета, в котором обугленные скелеты раскладывают на стоянке отеля. На данный момент обнаружено сто тридцать два тела погибших, и в каждом кадре над ними — название какой-нибудь фирмы. Какой-нибудь лозунг или улыбающийся рекламный персонаж. Мультяшный тигр. Невразумительный, бодрый девиз.

«Боннер и Миллз — Когда ты готов перестать начинать все сначала».

«Мьютворкс — Где прогресс не стоит на месте».

То, что тебе непонятно, можно понять как угодно.

В каждом кадре новостных сюжетов непременно присутствует чей-нибудь автомобиль, расписанный рекламными лозунгами. Бумажный мусор, салфетка или стаканчик с отпечатанным на нем названием какой-нибудь корпорации. Огромный рекламный щит, на котором читается каждая буква. Островитяне в фирменных футболках или с фирменными значками на груди дают интервью на фоне скрюченных дымящихся трупов. Теперь финансово-консалтинговые фирмы, сети кабельного телевидения и фармацевтические компании платят огромные деньги, чтобы полностью выкупить свою рекламу. Стереть с острова свои названия.

Прибавьте эти деньги к страховым выплатам, и остров Уэйтенси богат, как никогда.

Сидя в «Бьюике», Табби смотрит на мать. Смотрит на урны, которые держит в руках. Ее большие скуловые мышцы оттягивают уголки рта к ушам. Щеки Табби раздуваются, чуть приподнимая нижние веки. Она обнимает прах Грейс и Харроу, сама себе маленькая Мона Лиза. Улыбающаяся и умудренная, Табби говорит:

— Если ты расскажешь, я тоже расскажу.

Произведение Мисти. Ее ребенок.

Мисти говорит:

— О чем ты расскажешь?

По-прежнему улыбаясь, Табби говорит:

— Я подожгла их одежду. Ба и деда Уилмот научили меня, как это сделать, и я их подожгла.

Она говорит:

— Они заклеили мне глаза, чтобы я ничего не увидела и смогла выйти наружу.

На уцелевших обрывках новостных сюжетов виден лишь черный дым, который валит из дверей вестибюля. Буквально через пару секунд после того, как раздвинули занавес, закрывающий фреску. Пожарные бросаются внутрь и не выходят обратно. Никто не выходит: ни полицейские, ни гости. С каждой секундой таймкода на видеозаписях огонь разгорается все сильнее, из окон отеля рвутся оранжевые языки пламени. Один полицейский огибает крыльцо и заглядывает в окно. Стоит, пригнувшись, и смотрит внутрь. Потом выпрямляется в полный рост. Его лицо обдает дымом, удар огня опаляет одежду и волосы, и полицейский лезет в окно. Не моргнув. Не поморщившись. У него горят руки, горит лицо. Полицейский улыбается тому, что видит внутри, и стремится туда, даже не обернувшись.

Официальная версия такова: причиной пожара стал камин в столовой. Это гостиничная традиция, камин должен гореть постоянно, даже в самую жаркую погоду, вот из-за него и случился пожар. Люди умирали буквально в шаге от распахнутых настежь окон. Обожженные тела лежали на расстоянии вытянутой руки от входных дверей. Мертвые, они лежали в таком положении, что было сразу понятно: они ползли, отпихивая друг друга, к стене столовой, где горела фреска. К самому центру пожара. К тому, что увидел в окне тот полицейский.

Никто не пытался спастись.

Табби говорит:

— Когда папа меня попросил убежать вместе с ним, я сказала бабушке.

Она говорит:

— Я нас спасла. Я спасла будущее всего острова.

Глядя в окно машины на океан, не глядя на мать, Табби говорит:

— Так что если ты все расскажешь, меня посадят в тюрьму.

Она говорит:

— Я очень горжусь тем, что сделала, мама.

Она смотрит на океан, ее взгляд следует за изгибом берега, взгляд обращается к городку и черному остову погубленного отеля. Где люди горели заживо, пригвожденные к месту синдромом Стендаля. Фреской Мисти.

Мисти трясет дочь за колено и говорит:

— Табби, послушай меня.

Не глядя на Мисти, Табби открывает дверь и выходит из машины.

— Меня зовут Табита, мама, — говорит она. — Пожалуйста, с этого дня называй меня моим настоящим именем.

Когда человек умирает в огне, его мышцы спекаются и сокращаются. Руки подтягиваются к груди, пальцы сжимаются в кулаки, кулаки поднимаются к подбородку. Колени сгибаются. Под действием жара. Это называется «позой боксера».

Люди, погибшие в огне, и люди в устойчивом вегетативном состоянии, в конечном счете они принимают практически одинаковое положение. Положение плода в утробе.

Мисти с Табитой, они идут мимо бронзовой статуи Аполлона. Идут мимо луга. Мимо крошащегося мавзолея, этого заплесневевшего банка, встроенного в склон холма. Металлические ворота распахнуты настежь. Внутри — темнота. Они доходят до самого кончика мыса, и Табита — уже не ее дочка, уже не часть Мисти, а кто-то чужой, кого Мисти совсем не знает, — Табита встает на краю утеса и вытряхивает над водой обе урны. Длинное серое облако праха и пепла, оно рассеивается на ветру. Опускается в океан.

Просто для сведения: Океанский союз за свободу больше никак себя не проявлял, и полиция никого не арестовывала.

Доктор Туше объявил, что единственный на острове общественный пляж закрыт по санитарным причинам. Паром теперь ходит два раза в неделю и только для жителей острова. Остров Уэйтенси полностью отгородился от посторонних.

На обратной дороге к машине они снова проходят мимо мавзолея.

Табби… Табита останавливается и говорит:

— А теперь хочешь зайти посмотреть?

Ржавые металлические ворота распахнуты настежь. Внутри — темнота.

И Мисти, она говорит:

— Да.

Просто для сведения: погода сегодня спокойная. Спокойная, смиренная и побежденная.

Один, два, три шага в темноту, и вот они: два скелета. Один лежит на полу, свернувшись калачиком на боку. Другой сидит, прислоненный к стене. Плесень и мох наросли на костях. Стены блестят тонкими струйками воды. Эти скелеты — ее скелеты. Скелеты тех женщин, которыми была Мисти.

Теперь Мисти знает, что паника, ужас и боль длятся всего лишь минуту, от силы — две.

Теперь Мисти знает, что ей до смерти наскучило умирать.

Просто для сведения: твоя жена знает, что ты обманывал, когда писал, будто засовывал себе в задницу чужие зубные щетки. Ты просто пытался напугать людей и вернуть их к реальности. Ты просто хотел, чтобы они вышли из своей персональной комы.

Мисти пишет все это не для тебя, Питер. Уже не для тебя.

На этом острове ей негде спрятать свою историю так, чтобы ее нашла только она сама. Будущая она. Через сто лет. Это ее собственная капсула времени. Ее собственная бомба замедленного действия. Жители Уэйтенси, они перекопают каждый квадратный дюйм своего распрекрасного острова. Разберут по кирпичикам их отель, чтобы найти ее тайну. У них есть целый век, чтобы копать, разбирать и искать. Пока она не вернется. Пока ее не вернут. А потом будет поздно.

Нас выдает все, что мы делаем. Наше искусство. Наши дети.

Но мы здесь были. Мы все еще здесь. Что ей сейчас нужно сделать, бедной глупенькой Мисти Мэри Уилмот, так это спрятать свою историю у всех на виду. Спрятать ее везде в мире.

Она научилась тому, чему учится каждый раз. Платон был прав. Мы все бессмертны. Мы не умрем, даже если очень захотим.

Главное, помнить об этом. Каждый день ее жизни, каждый миг ее жизни.

10 сентября

1445 Бэйсайд-Драйв

Текамсе-Лейк, GA 30613

Чаку Паланику

для передачи через издательство «Даблдей»

1745 Бродвей

Нью-Йорк, NY 10019

Уважаемый мистер Паланик,

Вы наверняка получаете горы писем. Раньше я никогда не писала авторам, но мне хотелось дать вам возможность прочитать прилагаемую рукопись.

Большую ее часть я написала этим летом. Если она вам понравится, пожалуйста, передайте ее вашему редактору Ларсу Линдигкейту. Я не стремлюсь заработать денег. Я просто хочу, чтобы книга увидела свет и чтобы ее прочитало как можно больше людей. И, возможно, когда-нибудь она станет подсказкой для одного-единственного человека.

Я надеюсь, что эту историю прочтет несколько поколений и что она останется в людской памяти. Что ее прочтут люди следующего поколения и поколения, следующего за ними. И, может быть, через сто лет ее прочтет одна девочка, маленькая девочка, которая закрывает глаза и видит волшебное место — видит его так ясно, — край сверкающих драгоценностей и розовых садов, который, как ей представляется, ее спасет.

Где-нибудь, когда-нибудь эта девочка возьмет цветной карандаш и начнет рисовать дом, который она никогда не видела. Я надеюсь, эта история поможет ей изменить свою жизнь и прожить ее как-то иначе. Я надеюсь, эта история ее спасет — ту малышку, — как бы ее ни звали в следующий раз.

С уважением, Нора Адамс Рукопись прилагается