Дневник Паланик Чак
— А людей, проживающих в доме 7856 на Норсен-Пайн-роуд? — говорит он.
Исчезнувший бельевой шкаф.
И Мисти говорит, да. Да. Она видела, что Питер там учинил, но нет, она не знает жильцов.
Детектив Стилтон закрывает свою записную книжку и говорит:
— Вчера ночью оба дома сгорели. Пять дней назад сгорел еще один дом. А до этого был уничтожен еще один дом, в котором делал ремонт ваш муж.
Умышленный поджог, во всех случаях, говорит он. Все дома, в которых Питер замуровал граффити своей ненависти, их сжигают один за другим. Вчера полиция получила письмо от некоей организации, берущей ответственность на себя. Океанский союз за свободу. Сокращенно ОСС. Они требуют остановить застройку побережья.
Шагая следом за Мисти по длинному коридору, Стилтон говорит:
— Между движением за превосходство белой расы и Партией зеленых существуют давние связи.
Он говорит:
— От охраны природы до сохранения расовой чистоты — всего один шаг.
Они подходят к палате Питера, и Стилтон говорит:
— Если ваш муж не сможет доказать, что он находился в больнице в каждую из ночей, когда случались пожары, я его арестую.
Он похлопывает по карману, где лежит ордер.
Занавески вокруг койки Питера задернуты. Слышно, как за ними шуршит дыхательный аппарат, нагнетающий воздух. Слышно, как тихо попискивает кардиомонитор. Слышно, как музыка играет в наушниках, что-то из Моцарта.
Мисти отдергивает занавеску.
Занавес открывается. Сегодня вечер премьеры.
И Мисти говорит:
— Не стесняйтесь. Задавайте ему вопросы.
Посреди койки, скорчившись на боку, лежит скелет: папье-маше, обтянутое восковой кожей. Мумия в сине-белых тонах, с темными молниями вен, расходящимися под кожей. Колени подтянуты к груди. Спина выгнута так, что голова почти прикасается к сморщенным ягодицам. Стопы заострились, как обструганные ножом палки. Ногти на ногах длинные, темно-желтые. Руки скрючены, пальцы притянуты к ладоням, так что ногти вонзаются в бинты, защищающие запястья. Тонкое вязаное одеяло сложено в изножье на койке. Прозрачные и желтые трубки подсоединены к рукам, к животу, к темному увядшему пенису, к голове. Осталось так мало мышц, что колени и локти, костлявые кисти рук и ступни кажутся просто огромными.
Губы, блестящие от вазелина, приоткрыты. Видны черные дырки на месте недостающих зубов.
Занавески открыты, и явственно ощущается запах. Спиртовые салфетки, моча, пролежни, сладковатый крем для кожи. Запах теплого пластика. Едкий запах хлорки и запах присыпки латексных перчаток.
Твой дневник.
Рифленая синяя трубка дыхательного аппарата вставлена в дырку в горле. Закрытые глаза заклеены кусочками медицинского пластыря. Голова обрита, чтобы подключить датчики монитора внутричерепного давления, но жесткие черные волоски щетинятся на ребрах и в складке дряблой кожи между тазовыми костями.
Такие же черные, как волосы Табби.
Твои черные волосы.
Придерживая занавеску, Мисти говорит:
— Как видите, мой муж не слишком часто выходит на улицу.
Во всем, что ты делаешь, ты проявляешь себя.
Детектив Стилтон с трудом сглатывает комок, вставший в горле. Его мышца, поднимающая верхнюю губу, тянет губу вверх, к ноздрям, и он утыкается носом в свою записную книжку. Его ручка скребет по бумаге.
Из маленькой тумбочки рядом с койкой Мисти достает спиртовую салфетку и разрывает пластиковую упаковку. Состояние коматозных больных оценивается по Шкале комы Глазго, говорит она детективу. Градация тяжести состоянии идет от «ясного сознания» до «глубокой комы», когда пациент не реагирует ни на какие внешние стимулы. Врач дает пациенту вербальные команды и смотрит, есть ли какой-то отклик. Двигательная реакция. Речевая реакция. Или моргание.
Детектив Стилтон говорит:
— Можете что-нибудь мне рассказать об отце Питера?
— Ну, — говорит Мисти, — он питьевой фонтанчик.
Детектив озадаченно смотрит на Мисти. Брови сошлись в одну линию. Мышца, сморщивающая бровь, выполняет свою работу.
Грейс Уилмот вбухала кучу денег в роскошный медный питьевой фонтанчик в память о Харроу. Он установлен на Абрикосовой улице, на пересечении с Главной улицей, рядом с гостиницей, говорит ему Мисти. Прах Харроу был развеян над морем с мыса Уэйтенси.
Детектив Стилтон все записывает в свою книжку.
Спиртовой салфеткой Мисти протирает кожу вокруг соска Питера.
Мисти снимает с него наушники, берет его лицо в ладони и кладет его голову на подушку, так чтобы он смотрел в потолок. Мисти расстегивает круглую желтую брошь и снимает ее с жакета.
Минимальное количество баллов, которое можно набрать на Шкале комы Глазго, это три. Это значит, что ты вообще не шевелишься, не говоришь и не моргаешь. Что бы тебе ни сказали, что бы с тобой ни сделали. Ты не реагируешь ни на что.
Стальная булавка у броши длиной с мизинец Мисти. Она протирает булавку спиртовой салфеткой.
Ручка детектива Стилтона замирает, но не отрывается от страницы. Он говорит:
— Ваша дочь его навещает?
Мисти качает головой.
— А его мать?
И Мисти говорит:
— Моя дочь почти все свое время проводит с бабушкой.
Мисти смотрит на булавку, вычищенную до блеска.
— Они ездят по распродажам, — говорит Мисти. — Моя свекровь работает в фирме, которая занимается поиском отдельных предметов для фарфоровых сервизов, снятых с производства.
Мисти сдирает пластырь с глаз Питера.
С твоих глаз.
Мисти придерживает его веки пальцами, чтобы глаза не закрылись. Она наклоняется и кричит ему прямо в лицо:
— Питер!
Мисти кричит:
— От чего твой отец умер на самом деле?
Ее слюна брызжет ему в глаза, брызжет ему в зрачки разных размеров. Мисти кричит:
— Ты состоишь в какой-нибудь неонацистской экотеррористической банде?
Обернувшись к детективу Стилтону, Мисти кричит:
— Ты из ОСС?
Океанский союз за свободу.
Стилтон стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на Мисти исподлобья. Круговые мышцы рта смыкают его губы в тонкую прямую линию. Лобная мышца сминает лоб в три глубокие морщины от виска до виска. Морщины, которых не было раньше.
Одной рукой Мисти сжимает Питеру сосок и тянет его вверх, пока он не вытягивается длинной каплей.
Другой рукой Мисти втыкает в сосок булавку. Потом вытаскивает булавку наружу.
Кардиомонитор продолжает тихонько попискивать, ни на миг не сбиваясь с ритма.
Мисти говорит:
— Питер, милый? Ты что-нибудь чувствуешь?
И снова втыкает булавку.
Чтобы каждый раз чувствовать новую боль. По методу Станиславского.
Просто, чтобы ты знал: там столько рубцовой ткани, что кожа сделалась жесткой, как тракторная покрышка. Приходится потрудиться, чтобы булавка проткнула сосок насквозь.
Мисти кричит:
— Почему ты покончил с собой?
Зрачки Питера пялятся в потолок, один зрачок расширенный, другой — с булавочную головку.
Потом две руки хватают ее сзади. Детектив Стилтон. Руки пытаются оттащить ее прочь. Мисти кричит:
— На хрена ты меня притащил на остров?
Стилтон тянет Мисти прочь от койки, тянет, пока булавка у нее в руке не выходит из проткнутого соска. Мисти кричит:
— На хрена ты меня обрюхатил?
28 июля — Новолуние
Первую пачку противозачаточных таблеток Мисти Питер подменил леденцами с корицей. Вторую пачку он смыл в унитаз.
Ты смыл таблетки в унитаз. Сказал, что случайно.
После этого в студенческой поликлинике Мисти было сказано, что новый рецепт на оральные контрацептивы можно будет получить лишь через месяц. Ей посоветовали пользоваться диафрагмой, но неделю спустя Мисти обнаружила крошечную дырочку в центре латексного колпачка. Она поднесла диафрагму к окну, чтобы показать Питеру, и он сказал:
— Эти штуки не вечны.
Мисти сказала, что она только что ее купила.
— Они быстро изнашиваются, — сказал он.
Мисти сказала, что его член не настолько большой, чтобы достать до ее шейки матки и порвать диафрагму.
Твой член не настолько большой.
После этого ее спермицидная пенка стала заканчиваться подозрительно быстро. Эта пенка стоила Мисти целое состояние. Каждую баночку она открывала, пользовалась от силы один раз, а потом баночка оказывалась пустой. Так повторялось неоднократно, и однажды Мисти вышла из ванной и прямо спросила у Питера, что он делает с ее пенкой.
Питер смотрел свои испанские мыльные оперы, где у всех женщин были такие тонкие талии, что они напоминали перекрученное для отжима белье после стирки. Тонкие талии, необъятные бюсты и кофточки с тоненькими бретельками. Густые тени на веках этих испанских красоток переливались блестками, а сами они вроде как были врачами и адвокатами.
Питер сказал:
— На, держи, — и закинул руки себе за шею. Он выудил что-то блестящее из-под ворота своей черной футболки и протянул Мисти. Это было сверкающее ожерелье из розовых стразов, несколько ниток льдисто-холодных розовых искр. И Питер сказал:
— Нравится?
И Мисти вдруг сделалась дура дурой, как его испанские профурсетки. Она смогла только протянуть руки и взять у него ожерелье. В зеркале в ванной оно засияло у нее на коже. Глядя в зеркало на ожерелье, прикасаясь к нему, Мисти слышала щебет испанской речи из комнаты.
Мисти крикнула:
— Только больше не трогай пенку, ага?
Ответом ей был испанский.
Разумеется, следующие месячные не пришли. Через два дня задержки Питер принес ей коробочку с тестами на беременность. Это были полоски, на которые надо пописать, и они должны показать, есть беременность или нет. Полоски не были завернуты в целлофан. От них пахло мочой. И они сразу показывали, что беременности нет.
Потом Мисти заметила, что дно коробочки вскрыто и заклеено скотчем. Она сказала Питеру, стоявшему за дверью ванной:
— Ты их прямо сегодня купил?
Питер сказал:
— Что?
Мисти слышала только испанский.
Когда они трахались, Питер всегда закрывал глаза, пыхтел и отдувался. Кончая, все так же зажмурившись, он кричал: «Te amo!»
Мисти крикнула через дверь:
— Ты их сам обоссал?
Дверная ручка повернулась, но Мисти закрылась на замок. Голос Питера сказал из-за двери:
— Они тебе не нужны. Ты не беременна.
И Мисти спросила, тогда где ее дамские праздники?
— Вот они, — сказал его голос. Потом Питер что-то просунул под дверь. Что-то белое и мягкое.
— Ты уронила их на пол, — сказал он. — Посмотри повнимательнее.
Это были ее трусы, испачканные свежей кровью.
29 июля — Новолуние
Просто для сведения: погода сегодня тяжелая, колючая, и все болит каждый раз, когда твоя жена пытается пошевелиться.
Доктор Туше только что ушел. Два часа он провел рядом с Мисти, обматывая ее ногу стерильными бинтами и пропитывая их прозрачной акриловой смолой. Ее нога, от щиколотки до промежности — сплошная фибергласовая шина, жесткая и прямая. Доктор сказал, что травмировано колено.
Питер, твоя жена — неуклюжая курица.
Мисти — неуклюжая курица.
Она несет поднос с вальдорфским салатом из кухни в столовую и спотыкается на ровном месте. Прямо в дверях кухни пол уходит из-под ног, и Мисти, поднос и тарелки с вальдорфским салатом, все обрушилось на восьмой столик.
Разумеется, вся столовая дружно встает и идет поглазеть на Мисти по уши в майонезе. Колено вроде бы цело. Рамон выходит из кухни и помогает ей встать. Но доктор Туше все равно говорит, что колено вывихнуто. Он пришел через час, уже после того, как Рамон и Полетта помогли Мисти подняться по лестнице в ее комнату на чердаке. Доктор прикладывает к колену пузырь со льдом и предлагает Мисти выбрать цвет шины: неоново-желтый, неоново-розовый или обычный белый.
Доктор Туше сидит перед Мисти на корточках, сама Мисти — на стуле, положив ногу на низенькую скамеечку. Доктор перемещает пузырь со льдом, проверяет, нет ли отеков.
Мисти спрашивает его: это вы заполняли свидетельство о смерти Харроу?
Мисти спрашивает: это вы выписали Питеру снотворное?
Доктор на миг поднимает глаза, смотрит на Мисти и продолжает замораживать ее ногу. Он говорит:
— Если не зафиксировать вывих, вы никогда больше не сможете нормально ходить.
С ногой, судя по ощущениям, все нормально. Выглядит она тоже нормально. Просто для сведения: колено даже не болит.
— У вас шок, — говорит доктор Туше. Он принес обыкновенный портфель, не черный докторский чемоданчик. С такими портфелями ходят адвокаты. Или банкиры. — Шина нужна в качестве профилактики, — говорит он. — Без нее вы так и будете бегать по всей округе с этим сыщиком из полиции, и ваша нога никогда не заживет.
У них слишком маленький городок. Весь музей восковых фигур острова Уэйтенси шпионит за Мисти.
Раздается стук в дверь. Грейс и Табби заходят в комнату. Табби говорит:
— Мам, мы принесли тебе еще красок.
У нее в каждой руке по большому пластиковому пакету.
Грейс говорит:
— Как она?
И доктор Туше говорит:
— Если в ближайшие три недели она не будет выходить из комнаты, то все заживет в лучшем виде.
Он начинает обматывать ее колено бинтами, слой за слоем, все толще и толще.
Просто, чтобы ты знал: когда Мисти вдруг оказалась на полу, когда люди бросились ей на помощь, когда ее чуть ли не на руках несли вверх по лестнице, даже когда доктор щупал и сгибал ее колено, Мисти все повторяла, как заведенная:
— Обо что я споткнулась?
Там не обо что спотыкаться. Там нет даже порожка. Нет ничего, обо что можно споткнуться.
После этого Мисти возблагодарила Бога за то, что это случилось в рабочее время. Теперь никто не станет ворчать, что она прогуливает работу.
Грейс говорит:
— Можешь пошевелить пальцами?
Да, Мисти может ими пошевелить. Просто не может до них дотянуться.
Закончив с марлевыми повязками, доктор обертывает ее ногу фибергласовыми бинтами.
Табби подходит и прикасается к толстому фибергласовому бревну, внутри которого заключена нога ее матери. Прикасается и говорит:
— Можно я здесь распишусь?
— Завтра распишешься, — говорит доктор. — Оно должно высохнуть.
Негнущаяся нога Мисти вытянута перед ней. Теперь нога весит, наверное, фунтов восемьдесят. Мисти кажется, что она окаменела. Застыла в янтаре. Древняя мумия. Шина как кандалы. Цепь с ядром у нее на ноге.
Забавно, как разум пытается упорядочить хаос и найти в нем хотя бы какой-то смысл. Теперь Мисти ужасно стыдно за те слова, но когда Рамон вышел из кухни, когда он помог ей подняться на ноги, она сказала:
— Это ты поставил мне подножку?
Он смахнул с ее волос вальдорфский салат, кусочки яблок и мелко нарезанный грецкий орех и сказал:
— Como?[5]
То, что тебе непонятно, можно понять как угодно.
Дверь на кухню была открыта, пол у дверного проема был чистым и абсолютно сухим.
Мисти сказала:
— Как я упала?
Рамон пожал плечами и сказал:
— На culo [6].
Все парни с кухни, стоявшие рядом, они все заржали.
Сейчас Мисти у себя в комнате, ее нога как начинка внутри тяжелой белой пиньяты. Грейс и доктор Туше берут Мисти под руки и помогают доковылять до кровати. Табби достает у нее из сумки пузырек с зелеными водорослями и ставит его на тумбочку у кровати. Грейс выдергивает телефон из розетки и сматывает провод. Она говорит:
— Тебе нужны тишина и покой.
Грейс говорит:
— Все не так страшно. Легкая арт-терапия тебя поднимет.
Она принимается вынимать из пакетов тюбики с краской и кисти и раскладывать их на комоде.
Доктор достает из портфеля шприц. Протирает руку Мисти ваткой со спиртом. Уж лучше руку, чем сосок.
Ты что-нибудь чувствуешь?
Доктор набирает лекарство в шприц, втыкает иголку в руку Мисти. Потом вынимает иголку и дает Мисти ватку, чтобы остановить кровь из ранки.
— Чтобы вам лучше спалось, — говорит он.
Табби садится на краешек кровати и говорит:
— Тебе больно?
Совсем не больно. С ногой все нормально. Укол был больнее.
Кольцо на пальце у Табби, сверкающий хризолит, в нем отражается свет из окна. Под окном — край ковра, под ковром Мисти прячет накопленные чаевые. Их билет домой, в Текамсе-Лейк.
Грейс запихивает телефон в пустой пластиковый пакет и протягивает руку к Табби. Грейс говорит:
— Пойдем. Твоей маме нужно отдохнуть.
Доктор Туше стоит на пороге и говорит:
— Грейс? Можно вас на пару слов наедине?
Табби встает с кровати. Грейс наклоняется к ней, что-то шепчет ей на ухо. Табби быстро кивает. На ней — массивное ожерелье из сияющих розовых стразов. Оно такое большое, что Табби, наверное, тяжело таскать его на себе. Так же, как ее маме тяжело таскать шину. Сверкающий жернов на шее. Цепь с ядром из блестящих стекляшек. Табби расстегивает ожерелье, подходит к кровати и говорит:
— Приподними голову.
Она надевает ожерелье на шею Мисти, на шею маме, и защелкивает застежку.
Просто для сведения: Мисти не идиотка. Бедная Мисти Мэри Клейнман, она знала, что кровь на ее трусах была кровью Питера. Но сейчас, в эту минуту, она так рада, что не пошла на аборт и сохранила ребенка.
Твою плоть и кровь.
Мисти и сама толком не знает, почему согласилась выйти за тебя замуж. Почему мы делаем то, что делаем? Она уже погружается в дрему. Каждый следующий вдох медленнее предыдущего. Ее мышцам, поднимающим верхние веки, приходится напрягаться, чтобы глаза не закрылись.
Табби подходит к мольберту и берет блок рисовальной бумаги. Она кладет эту бумагу и угольный карандаш на одеяло, поближе к маме, и говорит:
— На всякий случай. Вдруг тебя посетит вдохновение.
Словно в замедленной съемке, Мисти целует ее в лоб.
Между шиной и ожерельем, Мисти словно пригвождена к кровати. Приколочена накрепко. Жертва, предназначенная на заклание. Затворница.
Потом Грейс берет Табби за руку, и они выходят в коридор, к доктору Туше. Дверь закрывается. В тишине Мисти не понимает, послышалось ей или нет. Но ей показалось, что дверь закрылась с двойным щелчком.
И Мисти зовет:
— Грейс?
Мисти зовет:
— Табби?
Словно в замедленной съемке, Мисти кричит:
— Эй! Кто-нибудь?
Просто для сведения: ее заперли в комнате.
30 июля
Когда Мисти просыпается в первый раз после того, как упала в столовой, у нее выбриты волосы в паху и стоит катетер, змеящийся по ее здоровой ноге к прозрачному пластиковому мешочку, прикрепленному к столбику кровати. Трубка приклеена к коже полосками белого пластыря.
Мой милый Питер, ты сам знаешь, что это такое.
Доктору Туше опять нашлось дело.
Просто для сведения: если ты просыпаешься после убойной дозы снотворного, с выбритым лобком и пластмассовой трубкой, запиханной тебе во влагалище, это еще не значит, что ты настоящая художница.
Если бы оно было так, Мисти расписывала бы Сикстинскую капеллу. А она только комкает очередной мокрый лист акварельной бумаги. Снаружи, за крошечным слуховым окошком, солнце подогревает песок на пляже. Волны плещут и бьются о берег. Чайки трепещут в порывах ветра, парят над морем белыми воздушными змеями, пока детишки на берегу строят замки из песка и плещутся в волнах прилива.
Ладно бы она пожертвовала всеми солнечными деньками ради шедевра, но ради такого фуфла… она целый день провела у мольберта за бездарной мазней. Даже с шиной на всю ногу и мешочком с мочой Мисти хочется выйти на улицу. Будучи художником, ты организуешь свою жизнь, чтобы выделить время на творчество, но это еще не гарантия, что ты создашь что-то достойное твоих усилий. Тебя постоянно преследует мысль, что ты тратишь свою жизнь впустую.
Но если по правде, если бы Мисти сейчас находилась на пляже, она бы смотрела на это окошко в мансарде и мечтала о том, чтобы быть художницей.
Если по правде, хорошо всегда там, где нас нет.
Мисти перед мольбертом. Полустоит-полусидит на высоком табурете, глядя в окно на мыс Уэйтенси. Табби устроилась у ее ног, в пятнышке солнечного света, и раскрашивает фломастерами ее шину. Вот что обидно. Мало того что Мисти сама провела почти все свое детство в четырех стенах, раскрашивая книжки-раскраски и мечтая о том, чтобы стать художницей. Теперь она служит дурным примером собственному ребенку. Все куличики из песка, которые не слепила Мисти, — теперь их не слепит и Табби. Или чем там сейчас занимаются девочки ее возраста. Все воздушные змеи, которых не запустила Мисти. Все догонялки, в которые она не сыграла. Все одуванчики, которые не сорвала. Табби в точности повторяет ее ошибку.
Табби видит лишь те цветы, которые ищет на пару с бабушкой: нарисованные на ободках чайных чашек.
Читать бесплатно другие книги:
