Дневник Паланик Чак
Он берет V-образную штуковину и говорит:
— Это циркуль. Инструмент, чтобы чертить правильные окружности и дуги.
Он ставит одну ножку циркуля в центр наброска углем. Он вращает вторую ножку по кругу и говорит:
— Каждый ваш круг идеален. Каждый подсолнух, каждая купальня для птиц. Все ваши дуги, они идеальны.
Энджел указывает на картины, разложенные на зеленом диване, и говорит:
— Вы рисуете идеальные геометрические фигуры. Это невозможно.
Просто для сведения: погода сегодня становится очень паршивой, очень-очень паршивой, вот прямо сейчас.
Единственный человек, который не ждет, чтобы Мисти стала великой художницей, он говорит ей, что это в принципе невозможно. Когда твой единственный друг говорит, что тебе точно не светит быть великой художницей, одаренной, искусной художницей — прими лекарство. Проглоти пилюлю.
Мисти говорит:
— Послушайте, мы с мужем учились в художественном институте.
Она говорит:
— Нас учили рисовать.
И Энджел спрашивает, не копировала ли она фотографию. Не использовала ли проектор? Камеру-обскуру?
Сообщение от Констанс Бертон: «То же самое ты можешь сделать просто из головы».
Энджел вынимает из сумки фломастер, дает его Мисти и говорит:
— Держите.
Он указывает на стену и говорит:
— Прямо здесь, нарисуйте мне круг диаметром четыре дюйма.
Мисти, не глядя, рисует на стене круг.
Энджел прикладывает к нему прямую сторону транспортира, сторону с разметкой. Диаметр круга — ровно четыре дюйма.
Энджел говорит:
— Начертите угол в тридцать семь градусов.
Раз-два: Мисти проводит две пересекающиеся черты.
Энджел прикладывает транспортир. Угол — ровно тридцать семь градусов.
Он просит нарисовать круг диаметром восемь дюймов. Шестидюймовый отрезок. Угол в семьдесят градусов. Идеальную букву «S». Равносторонний треугольник. Квадрат. И Мисти мгновенно рисует.
Угольник, транспортир и циркуль подтверждают: все нарисовано идеально.
— Теперь понимаете, что я имею в виду? — говорит Энджел.
Он тычет острием циркуля ей в лицо и говорит:
— Тут явно что-то не так. Сначала было не так с Питером, а теперь — с вами.
Просто для сведения: кажется, она нравилась Энджелу Делапорту гораздо больше, когда была тупой жирной коровой. Горничной в отеле «Уэйтенси». Восторженной дурочкой, которой он мог читать лекции о Станиславском и графологии. Сначала она была ученицей Питера. Потом — ученицей Энджела.
Мисти говорит:
— Я понимаю только одно: почему-то вам невыносима сама мысль о том, что, возможно, я просто талантливая художница.
Энджел испуганно вздрагивает. Он поднимает глаза. Его брови изогнуты в удивлении.
Как будто с ним заговорил покойник.
Он говорит:
— Мисти Уилмот, вы сами поняли, что сказали?
Энджел говорит, потрясая циркулем:
— Это не просто талант.
Он тычет пальцем в идеальные круги и углы на стене и говорит:
— Полиция должна это увидеть.
Убирая картины и наброски обратно в папку, Мисти говорит:
— С чего вдруг?
Закрывая молнию, она говорит:
— И что же, меня арестуют за то, что я слишком хороший художник?
Энджел хватает фотоаппарат и прокручивает пленку на следующий кадр. Прикрепляет на аппарат вспышку. Глядя на Мисти сквозь видоискатель, он говорит:
— Нам нужно больше доказательств.
Он говорит:
— Нарисуйте мне шестиугольник. Нарисуйте мне пентаграмму. Нарисуйте идеальную спираль.
Мисти рисует фигуры фломастером, одну за другой. Ее руки прекращают трястись, только когда она что-то рисует.
На стене перед ней слова Питера: «… мы уничтожим вас вашей же собственной алчностью…»
Твои слова.
Шестиугольник. Пентаграмма. Идеальная спираль. Энджел фотографирует все фигуры.
Ослепленные вспышкой, они не видят, как домовладелица просовывает голову в дыру. Она смотрит на Энджела, который фотографирует стены. Смотрит на Мисти, которая на стенах рисует. Домовладелица хватается за голову и говорит:
— Какого черта?! Вы что здесь затеяли? Прекратите немедленно!
Она говорит:
— А то превратили мой дом в затяжной арт-проект!
24 июля
Просто, чтобы ты знал: сегодня Мисти звонил детектив Стилтон. Он хочет навестить Питера в больнице.
Хочет навестить тебя.
По телефону он говорит:
— Когда умер ваш свекор?
Пол вокруг Мисти, ее кровать, вся ее комната усеяна мокрыми шариками акварельной бумаги. Большой бумажный пакет из магазина художественных товаров набит комками кобальтовой сини и виндзорской зелени. Ее простые и цветные карандаши, ее акрил, масло и акварель — она извела все впустую. На выброс. От ее масляной пастели и сухих пастельных мелков остались лишь крошечные кусочки, которые уже не удержишь в руке. Ее бумага почти закончилась.
В художке не учат, как одновременно разговаривать по телефону и рисовать. Держа в одной руке трубку, а в другой — кисть, Мисти говорит:
— Отец Питера? Четырнадцать лет назад.
Растирая краски ребром ладони, смешивая цвета подушечкой большого пальца, Мисти следом за Гойей обрекает себя на свинцовую энцефалопатию. Глухоту. Депрессию. Местное отравление.
Детектив Стилтон, он говорит:
— Нет никаких данных о том, что Харроу Уилмот умер.
Чтобы заострить кончик кисти, Мисти крутит ее во рту. Мисти говорит:
— Мы развеяли его прах.
Она говорит:
— Он умер от сердечного приступа. Или от опухоли мозга.
Краска на языке — кислая. Краска хрустит на зубах.
Детектив Стилтон говорит:
— Нигде нет свидетельства о его смерти.
Мисти говорит:
— Может, они инсценировали его смерть?
Ничего лучше ей в голову не приходит. Грейс Уилмот, доктор Туше, все жители острова, они только и делают, что создают видимость.
И Стилтон говорит:
— Они это кто?
Нацисты. Ку-клукс-клан.
Кистью № 12 из верблюжьего волоса она наносит идеально тонкий слой голубой акварели над деревьями на идеально изломанном горизонте идеального горного кряжа. Колонковой кистью № 2 она кладет блики — отсветы солнца — на гребень каждой идеальной волны. Идеальные дуги, прямые линии, выверенные углы, а Энджел Делапорт пусть идет в жопу.
Просто для сведения: на бумаге погода такая, какой и должна быть по замыслу Мисти. Идеальная.
Детектив Стилтон говорит:
— С чего бы вдруг вашему свекру инсценировать свою смерть?
Мисти говорит, что она пошутила. Конечно, Гарри Уилмот мертв.
Беличьей кистью № 4 она добавляет тени в лесу. За столько дней, проведенных на чердаке за мольбертом, она не сумела создать ничего, что может хоть как-то сравниться с тем креслом, которое она нарисовала на мысе, когда обосралась в трусы. На мысе Уэйтенси. С жуткими галлюцинациями. Зажмурив глаза, мучаясь от отравления.
Тот единственный годный рисунок, который она продала за какие-то вшивые пятьдесят баксов.
По телефону детектив Стилтон говорит:
— Вы еще здесь?
Мисти говорит:
— Смотря что понимать под здесь.
Она говорит:
— Поезжайте. Проведайте Питера.
Нейлоновой кистью № 2 она высаживает идеальные цветы на идеальном лугу. Где сейчас Табби, Мисти не знает. Надо ли ей сейчас быть на работе, она без понятия. Мисти уверена только в одном: она занята рисованием. Голова не болит. Руки не трясутся.
— Проблема в том, — говорит Стилтон, — что в больнице хотят, чтобы вы тоже присутствовали, когда я приеду к вашему мужу.
И Мисти говорит, что ей некогда ехать в больницу. Ей надо работать, писать картины. Ей надо заботиться о ребенке тринадцати лет. У нее жуткие мигрени вторую неделю. Колонковой кистью № 4 она протягивает через луг серо-белую полосу. Мостит дорожку в траве. Она роет яму. Заливает фундамент.
Там, на бумаге, кисть убивает деревья, сметая их с листа. Коричневой краской Мисти врезается в луг. Мисти меняет рельеф. Кисть вспахивает дерн. Цветов больше нет. Из ямы поднимаются белые стены. В стенах раскрываются окна. Вздымается башня. Над центром строения разрастается купол. Из дверных проемов спускаются лестницы. Вокруг террас встают перила. Еще одна башня стремится ввысь. Еще один флигель вырастает из здания, отнимая у луга еще больше места, оттесняя лес еще дальше.
Это Занаду. Сан-Симеон. Билтмор. Мар-а-Лаго. Места, которые строят богатые люди, чтобы побыть в безопасности и одиночестве. Места, где, как им представляется, они будут счастливы. Это здание на бумаге — обнаженная душа человека с деньгами. Альтернативный рай для людей, слишком богатых для грубой реальности.
Мы вольны рисовать что угодно, потому что всегда рисуем только себя.
Голос в трубке говорит:
— Давайте договоримся на завтра, на три часа, миссис Уилмот?
На краю идеальной крыши одного из флигелей встают статуи. На одной из идеальных террас возникает бассейн. От луга уже почти ничего не остается, когда новая лестница сбегает к опушке идеального леса.
Все — автопортрет.
Все — дневник.
И голос в трубке говорит:
— Миссис Уилмот?
Вьющиеся побеги оплетают стены. Из шиферной плитки на крыше прорастают печные трубы.
Голос в трубке говорит:
— Мисти?
Голос говорит:
— Вы запрашивали официальный медицинский отчет о попытке самоубийства, предпринятой вашим мужем?
Детектив Стилтон говорит:
— Вы не знаете, где ваш муж мог раздобыть снотворное?
Просто для сведения: беда в том, что в художке тебя, может быть, и научат разнообразным приемам и техникам, но не одарят талантом. Вдохновения не купишь. Путь к озарению не вычислишь логикой. Не выведешь формулу. Не составишь маршрут к просветлению.
— В крови вашего мужа, — говорит Стилтон, — обнаружили фенобарбитал натрия.
Он говорит, что на месте предполагаемого самоубийства не нашли никаких улик. Ни пузырька из-под таблеток, ни бутылки с водой. Также нет данных, что Питеру выписывали рецепт.
Продолжая рисовать, Мисти спрашивает детектива, к чему он клонит.
И Стилтон говорит:
— Сразу же возникает вопрос, кто мог желать его смерти.
— Только я, — говорит Мисти. И тут же жалеет о сказанном.
Картина закончена, она идеальна, прекрасна. Мисти никогда не видела это место. Она не знает, откуда оно взялось у нее в голове. Набрав жженую кость на кисть № 12, она разрушает все.
25 июля
Все дома на Жасминовой и Ольховой улицах, они представляются такими роскошными, когда видишь их в первый раз. Все дома с белыми колоннами, трехэтажные или четырехэтажные, все построены во времена последнего экономического подъема, восемьдесят лет назад. Почти сто лет назад. Дома удобно устроились посреди раскидистых деревьев, огромных, словно зеленые грозовые тучи. Дубы и орешник. Дома выстроились в два ряда вдоль Вязовой улицы, фасадом друг к другу. Когда видишь их в первый раз, они смотрятся очень богато.
— Храмовые фасады, — сказал Мисти Харроу Уилмот.
Начиная примерно с 1798 года, в Америке пошла мода на довольно простые, но внушительные фасады в неогреческом стиле. А после 1824 года, говорил Харроу Уилмот, когда Уильям Стрикленд спроектировал здание Второго банка Соединенных Штатов в Филадельфии, пути назад уже не было. После этого все дома, и большие, и маленькие, были просто обязаны иметь ряд рифленых колонн и выступающий фронтон на фасаде.
Такие дома называли «лицевыми», потому что вся красота ограничивалась фасадом. Все остальные стороны дома были невзрачными, без украшений.
Так можно было бы описать почти все дома на острове. Сплошные фасады. Твое первое впечатление.
От здания Капитолия в Вашингтоне до самого крошечного коттеджа: «греческая саркома», как называли ее архитекторы, распространилась повсюду.
— Для архитектуры, — сказал Харроу, — это стало концом прогресса и началом эры утилизации.
Он встретил Мисти и Питера на автовокзале в Лонг-Бич и отвез на паромную пристань.
Дома на острове. Они такие роскошные, пока не рассмотришь их вблизи. Пока не увидишь, как осыпается краска и собирается в кучи под каждой колонной. Козырьки крыш проржавели насквозь и свисают с краев гнутыми рыжими лентами. Окна, в которых нет стекол, забиты фанерой.
Из грязи в князи и снова в грязь за три поколения.
Никакое капиталовложение не обеспечит тебя навсегда. Так ей сказал Гарри Уилмот. Деньги уже на исходе.
— Одно поколение делает деньги, — однажды сказал ей Харроу. — Следующее поколение бережет деньги. Третье поколение остается без денег. Люди всегда забывают, чего стоит накопить капитал для семьи.
Слова Питера на стене: «…ваша кровь — наше золото…»
Просто для сведения: пока Мисти едет на встречу с детективом Стилтоном, три часа на машине до больницы, где хранится Питер, она пытается собрать воедино все, что помнит о Харроу Уилмоте.
В первый раз Мисти увидела остров Уэйтенси, когда Питер привез ее в гости к своим родителям, и его отец встретил их на старом «Бьюике». Все машины на Уэйтенси были старыми, чистыми и отполированными до блеска, но их сиденья были залеплены прозрачным скотчем, чтобы набивка не лезла наружу. Обшитая кожей приборная панель растрескалась от солнца. Хромированные накладки и бамперы покрылись прыщами ржавчины из-за соленого воздуха. Тонкий белый налет приглушил цвет кузовной краски.
У Харроу были густые белые волосы, зачесанные валиком надо лбом. Глаза не то серые, не то голубые. Зубы желтоватые, не белоснежные. Большой острый нос, острый же подбородок, выдвинутый вперед. Сам Харроу — худой, бледный. Обыкновенный. С характерным запахом изо рта. Старый островной дом со своим собственным подгнивающим интерьером.
— Этому «Бьюику» десять лет, — сказал он. — Предельный срок службы для машины на побережье.
Он привез их на пристань, и они ждали паром, глядя на темно-зеленый остров на другой стороне залива. Питер и Мисти. У них начались летние каникулы, они искали работу и мечтали жить в большом городе, в любом большом городе. Они подумывали о том, чтобы бросить институт и перебраться в Нью-Йорк или в Лос-Анджелес. Ожидая парома, они обсуждали дальнейшие планы. Они могли бы изучать изобразительное искусство в Чикаго или Сиэтле. Где-нибудь, где они оба могли бы начать карьеру. Мисти помнит, что ей пришлось трижды захлопывать дверцу машины, чтобы та нормально закрылась.
Той самой машины, в которой Питер пытался покончить с собой.
В которой ты пытался покончить с собой. Когда принял снотворное.
Той самой машины, в которой Мисти едет сейчас.
Только теперь на борту идет надпись, ярко-желтая надпись по трафарету: «Боннер и Миллз — Когда ты готов перестать начинать все сначала».
То, что тебе непонятно, можно понять как угодно.
На пароме в тот первый день Мисти сидела в машине, а Харроу с Питером стояли у перил.
Харроу придвинулся ближе к Питеру и сказал:
— Ты уверен, что это она?
Он придвинулся ближе к тебе. Отец к сыну.
И Питер сказал:
— Я видел ее картины. Это она…
Харроу поднял брови, его мышца, сморщивающая бровь, собрала кожу на лбу в длинные складки, и он сказал:
— Ты знаешь, что это значит.
И Питер улыбнулся, но лишь скривив мышцу, поднимающую верхнюю губу, его мышцу оскала, и сказал:
— Ну, да. Мне повезло невъебенно.
Его отец кивнул и сказал:
— Это значит, что мы наконец отремонтируем отель.
Хиппующая мамаша Мисти, она не раз говорила, что это и есть американская мечта: быть богатым и скрыться от всех. Взять того же Говарда Хьюза в его пентхаусе. Или Уильяма Рэндольфа Херста в Сан-Симеоне. Взять тот же Билтмор. Все эти роскошные загородные дома, куда богачи отправляются в добровольную ссылку. Доморощенные райские сады, где мы находим убежище. Когда убежище рушится, а оно обязательно рушится, далекий от жизни мечтатель возвращается в мир.
— Копни поглубже любое богатство, — говорила мамаша Мисти, — и обнаружится, что оно строилось на крови.
Предполагалось, что эти слова как-то скрасят их жизнь в трейлере.
Детский труд в шахтах и на заводах, говорила она. Рабство. Наркотики. Биржевые аферы. Хищническая эксплуатация природных ресурсов, сплошная вырубка леса, загрязнение воздуха, истощение почвы. Монополии. Болезни. Война. За всяким богатством стоит боль и мерзость.
Что бы ни говорила ее мамаша, Мисти верила, что впереди ее ждет прекрасное будущее.
У больничного корпуса, где лежат коматозные больные, Мисти не сразу выходит из машины. Она сидит, смотрит вверх, на окно на третьем этаже. На окно Питера.
Твое окно.
В последнее время Мисти стала держаться за все, что попадается по пути: дверные рамы, барные стойки, столы, спинки стульев. Чтобы не грохнуться. Голова Мисти теперь всегда клонится книзу, шею выпрямить невозможно. Каждый раз, когда Мисти выходит из своей комнаты, ей приходится надевать темные очки, потому что свет режет глаза. Одежда висит на ней, как на вешалке. Ее волосы… на расческе их больше, чем на голове. Любой ее пояс можно дважды обернуть вокруг ее новой талии.
Она стала худющая, как те девицы из испанских мыльных опер.
В зеркале заднего вида отражаются ее воспаленные, налитые кровью глаза. Мисти похожа на труп Паганини.
Перед тем как выйти из машины, Мисти принимает еще одну капсулу с зелеными водорослями. Запивает пивом из банки, голова тут же взрывается болью.
Детектив Стилтон ждет в вестибюле, у стеклянных дверей. Он наблюдает, как Мисти идет через стоянку. Она хватается за все машины, что попадаются на пути. Держится, чтобы не упасть.
Он наблюдает, как Мисти с трудом поднимается по ступенькам, вцепившись рукой в перила.
Детектив Стилтон придерживает перед ней дверь и говорит:
— Как-то вы плохо выглядите.
Это из-за того, что у нее жутко болит голова, говорит ему Мисти. Может быть, из-за красок. Красный кадмий. Титановые белила. В некоторых масляных красках содержится свинец, медь или окись железа. К тому же, многие художники вертят кисти во рту, чтобы заострить кончики, что явно им не на пользу. В художке студентов специально предостерегают, чтобы те не повторяли ошибок Винсента Ван Гога и Тулуз-Лотрека. Всех этих художников, сошедших с ума, с поврежденными нервами, всех, кому приходилось писать картины, привязав кисть к омертвевшей руке. Токсичные краски, абсент, сифилис.
Слабость в руках и ногах — верный признак отравления свинцом.
Все — автопортрет. Включая твой мозг, который вынут при вскрытии. Включая твою мочу.
Яды, наркотики, болезни. Вдохновение.
Все — дневник.
Просто для сведения: детектив Стилтон все это записывает. Заносит в свою записную книжку каждое ее невнятное слово.
Мисти надо заткнуться, пока Табби не взяли под государственную опеку.
Они отмечаются в регистратуре. Расписываются в журнале и получают пластиковые гостевые бейджики. Сегодня Мисти надела одну из любимых брошей Питера: большой круглый диск из желтых стразов. Все камни мутные и поцарапанные. Серебристая фольга снизу у некоторых камней расслоилась и слезла, они не блестят. С тем же успехом это могли быть осколки разбитых бутылок.
Мисти прикалывает бейджик рядом с брошью.
Детектив говорит:
— Похоже, старинная вещь.
И Мисти говорит:
— Муж подарил, когда мы начали встречаться.
Они ждут лифт, и детектив Стилтон говорит:
— Мне нужны подтверждения, что ваш муж находился в больнице последние сорок восемь часов.
Он отрывает взгляд от мигающих лампочек, номеров этажей, смотрит на Мисти и говорит:
— Возможно, вам тоже придется найти свидетелей, которые подтвердят ваше местонахождение за тот же период.
Лифт открывается, Мисти и детектив Стилтон заходят в кабину. Двери закрываются. Мисти нажимает на кнопку третьего этажа.
Оба разглядывают двери лифта, и Стилтон говорит:
— У меня есть ордер на его арест.
Он похлопывает себя по груди поверх внутреннего кармана пиджака.
Лифт останавливается. Двери открываются. Мисти и детектив Стилтон выходят.
Детектив Стилтон открывает свою записную книжку и говорит, сверяясь с записями:
— Вы знаете людей, проживающих в доме 346 на Вестерн-Бейшор-драйв?
Мисти ведет его по коридору и говорит на ходу:
— А должна знать?
— В прошлом году ваш муж делал у них ремонт, — говорит детектив.
Пропавшая прачечная.