Магнус Чейз и боги Асгарда. Книга 2. Молот Тора Риордан Рик

Глава XXIV. О, вы хотите дышать? Тогда это вам обойдется еще в три золотых

Комната Хэртстоуна? Она была больше похожа на изолятор Хэртстоуна.

Мы вытерли лужи с пола гостиной (именно мы, а не Инге, потому что настояли на помощи ей), а затем она повела нас по широкой лестнице на второй этаж, а затем дальше, по холлу, украшенному дорогими гобеленами, между которыми, в нишах, красовались очередные артефакты. Наконец мы остановились возле гладкой металлической двери, без малейших изысков и украшений. Отпирая ее большим старомодным ключом, девушка сморщилась, словно обжегшись.

– Ох, извините, – сказала она. – Но дело в том, что все замки в этом доме сделаны из железа, а это очень неприятно для таких духов, как я.

Мне показалось, что «очень неприятно» чересчур мягко сказано. Вид у нее был такой, словно ее подвергли жестокой пытке. Видимо, мистер Олдерман специально поставил такие замки, чтобы Инге без нужды не открывала двери. Впрочем, вполне допускаю, ему просто доставляло удовольствие видеть, как она каждый раз, вставляя ключи в замочные скважины, корчится от невыносимой боли.

За дверью простерлась комната размерами с мой номер в Вальгалле. Но если мой номер был оборудован так, чтобы я ощущал себя в нем комфортно и получал удовольствие, то в помещении, где мы сейчас находились, буквально каждый предмет служил совершенно противоположной цели – выводить Хэртстоуна из себя.

Во всех других помещениях этого дома, которые я успел увидеть, были окна. Здесь они отсутствовали, и яркие солнечные лучи, которые так любят эльфы, заменял резкий, холодный и раздражающий свет тянущихся рядами вдоль потолка люминесцентных ламп, из-за чего мне казалось, что я попал в магазин уцененной мебели.

На полу, в уголке, сиротливо притулился широкий матрас, застеленный белыми простынями. Ни подушек, ни одеял, ни покрывала. Слева виднелась дверь, по всей видимости, ведущая в ванную, а справа – распахнутый встроенный шкаф, где висел одиноко костюм. По виду он был вполне впору взрослому Хэрту, однако фасоном и цветом не отличался ничем от того, в котором позировал для портрета ушедший безвременно Андирон.

На стенах висели белые доски, каждая величиной со школьную, и на каждой виднелись надписи, тщательно выполненные крупными печатными буквами.

Надписи черного цвета гласили:

СТИРАТЬ САМОСТОЯТЕЛЬНО СВОЕ БЕЛЬЕ ДВА РАЗА В НЕДЕЛЮ = + 2 ЗОЛОТЫХ.

ПОДМЕТАТЬ ПОЛ НА ОБОИХ ЭТАЖАХ = + 2 ЗОЛОТЫХ.

ВЫПОЛНЯТЬ ПОЛЕЗНЫЕ ЗАДАНИЯ = + 5 ЗОЛОТЫХ.

На остальных досках надписи были сделаны красным:

КАЖДЫЙ ПРИЕМ ПИЩИ = – 3 ЗОЛОТЫХ.

ОДИН ЧАС СВОБОДНОГО ВРЕМЕНИ = – 3 ЗОЛОТЫХ.

СТЫДНЫЕ НЕУДАЧИ = – 10 ЗОЛОТЫХ.

Я насчитал с дюжину таких списков и содержащихся рядом с ними нравоучительных призывов:

НИКОГДА НЕ ЗАБЫВАЙ ОБ ОТВЕТСТВЕННОСТИ.

СТРЕМИСЬ БЫТЬ ДОСТОЙНЫМ.

НОРМАЛЬНОСТЬ – КЛЮЧ К УСПЕХУ.

Мне вдруг показалось, что я стал маленьким и над моей головой нависли со всех сторон взрослые. Они мне грозят укоряюще пальцами, перечисляют мои проступки, твердят на все голоса, сколь огромна моя вина перед ними, а я все сильнее съеживаюсь под их строгими взглядами, и мне хочется лишь одного: провалиться сквозь пол и навеки исчезнуть. И я ведь провел в этой комнате меньше минуты. Как же Хэртстоун жил среди подобного ужаса?

Впрочем, было здесь кое-что и похуже досок. Весьма солидную площадь пола занимала лохматая синяя шкура большого животного. Голову от нее отрезали, но все четыре лапы сохранились, и изогнутые крючки когтей цвета слоновой кости своей формой, размером и остротой вполне пригодились бы рыбаку, который собрался на ловлю белой акулы. По всей этой шкуре поблескивали золотые монеты – штук, наверное, двести, не меньше.

Хэртстоун, бережно опустив Блитцена возле матраса, глянул на белые доски с тревогой студента, который ищет свою фамилию в списке сдавших экзамены.

– Хэрт? – только и показал ему жестами я, потому что никак не мог сформулировать свои ощущения, сводившиеся приблизительно к следующему вопросу: «Можно ли мне врезать вот за это все в зубы твоему предку?»

Он ответил мне двумя скрещенными пальцами, которыми словно бы пробежал по ладони. Я знал этот знак еще с той поры, когда мы с ним жили на улицах Бостона. Хэрт мне тогда объяснил, каким образом лучше всего избегать проблем с полицией. «Правила», – означал этот жест.

– Это твои родители для тебя придумали? – Я с большим трудом вспомнил нужные жесты для своего вопроса.

– Правила, – повторил он с застывшим лицом.

«Видимо, на заре жизни лицо его выражало куда больше эмоций, – подумалось мне. – Он, как все дети, смеялся, плакал. А потом, защищаясь, будто надел на себя вот такую маску бесстрастности.

– Но почему там везде указаны цены? – повернул я голову в сторону досок. – Напоминает меню. – А эти монеты? – перевел я взгляд на синий ковер. – Твои карманные деньги? Или то, что тебе платили? И зачем ты кидал их на шкуру?

– Но это ведь шкура того самого зверя, – сказала Инге, которая до сего момента безмолвно стояла, опустив голову, в дверном проеме. – Он убил его брата.

– Андирона? – вмиг пересохло во рту у меня.

Инге, кивнув, оглянулась, словно в опаске, как бы хозяин вдруг не возник у нее за спиной.

– Это произошло, когда Андирону было семь лет, а Хэртстоуну – восемь. – Произнося это тихим голосом, она дублировала свою речь жестами, что получалось у нее так же быстро и ловко, как у Хэртстоуна. Такого не выработаешь без многолетней практики. – Они играли в лесу, за домом, – продолжала она. – Там есть старый колодец… – Девушка кинула быстрый взгляд на Хэртстоуна, как бы спрашивая, разрешит ли он ей рассказывать дальше.

Эльф, содрогнувшись, зажестикулировал:

– Андирон обожал колодец. Верил, что он исполняет желания. Но в нем жил плохой дух… – Хэртстоун выдал весьма изысканную комбинацию знаков: три пальца у рта – «вода», указательный палец по направлению к полу – «колодец», два пальца, прижатых к веку, – «сделать пи-пи» (он часто это показывал, когда мы жили на улицах). Вместе все это вроде бы складывалось в имя плохого духа – Писи-в-колодце.

– Он его назвал… – в изумлении поглядел я на Инге.

– Да, именно таково его имя, – подтвердила она. – А на старом языке этот дух назывался Бруннмиги, что означает то же самое. В общем, он выскочил из колодца вот в этом самом обличье, – указала на синюю шкуру девушка. – Большое синее существо. Помесь волка с медведем.

Ну кто бы сомневался: где я, там и волки, пусть даже синяя помесь с медведем. Как же я ненавижу их!

– И оно убило Андирона, – подытожил я.

В свете люминесцентных ламп лицо Хэрта сейчас казалось не менее каменным, чем у Блитца.

– Я играл с камнями, – прожестикулировал он. – Сидел к брату спиной. Ничего не слышал. Не мог… – И он обреченно махнул рукой.

– Ты в этом не виноват, Хэрт, – сказала Инге.

Все в ее облике от ясных голубых глаз до чуть пухловатых щечек и светлых кудрей, выбивавшихся из-под чепца, свидетельствовало о юном возрасте. Тем не менее она говорила об этой давней трагедии так, словно была ее очевидицей.

– Значит, ты все сама видела? – спросил я.

Щеки ее покраснели.

– Да не совсем. Я ведь была совсем маленькой. А прислугой у мистера Олдермана работала моя мама. Вот я и помню, как мастер Хэртстоун вбежал с громким плачем в дом и начал жестами звать на помощь. А потом они с мистером Олдерманом снова выбежали на улицу и… Мистер Олдерман возвратился, и на руках он нес тело мастера Андирона.

Пока она говорила, хвост ее нервно мотался из стороны в сторону, постукивая о дверной косяк.

– Мистер Олдерман убил Бруннмиги и заставил Хэртстоуна снять с него шкуру. Его не пускали в дом, пока он это не сделает. А после шкуру, уже обработанную, поместили вот здесь.

О боги! Я заметался по комнате, пытаясь стереть хоть что-то с этих проклятых досок, но все надписи оказались сделаны несмываемыми маркерами.

– А монеты? И эти списки?

Мой голос, видимо, прозвучал слишком резко и зло. Инге вздрогнула и отшатнулась.

– Это вергельд Хэртстоуна, – объяснила она. – Его кровный долг за смерть брата.

– Покрой ковер, – произнес руками Хэрт, словно бы повторяя слова родителей, которые те постоянно ему твердили. – Зарабатывай золотые, пока за ними не скроется даже маленькая, даже крохотная голубая шерстинка. После этого можешь считать, что твой долг оплачен.

Я глянул на доски со всей этой калькуляцией плюсов и минусов в гроссбухе вины Хэртстоуна, а затем перевел взгляд на монеты, поблескивавшие на просторах из синей шерсти. Как же, видно, старался маленький восьмилетний Хэрт заработать любую малость, чтобы синяя шкура хоть ненамного покрылась золотом.

Меня затрясло.

– Я думал, родители в детстве били тебя, ну или еще что-нибудь в этом роде, но реально-то все оказалось гораздо хуже.

– О нет, сэр, – возразила мне Инге. – Побои здесь только для прислуги. Но правда ваша. – Она, поежившись, зябко потерла руки. – Хэртстоуну приходилось гораздо хуже.

Выходит, ее здесь били. И она говорила об этом так, словно речь шла о чем-то вполне обычном. Ну там сток, например, засорился в раковине или печенье чуть-чуть подгорело в духовке.

– Я разнесу это место в клочки, – свирепо проговорил я. – А потом выкину твоего отца…

Меня заставил осечься взгляд Хэрта. Слова застряли у меня в горле. Да, он был прав: это не мое дело и не моя история, но тем не менее…

– Хэрт, мы не можем играть в больную игру, которую он нам навязывает, – принялся убеждать его я. – У нас просто нет времени. Если он нам согласен помочь только после того, как ты выплатишь свой вергельд, все пропало. Сэм будет вынуждена через четыре дня выйти за великана. Значит, нам остается только самим взять камень и, прежде чем Олдерман обнаружит пропажу, смыться в другой мир.

– Нельзя, – отверг с ходу мой план Хэртстоун. – Камень должен нам быть подарен. Он работает, только если владелец отдал его добровольно.

– А еще здесь есть стража, – добавила Инге. – Охранные духи, с которыми лучше тебе не встречаться.

В общем-то я примерно что-то такое и ожидал, но это не помешало мне разразиться потоком ругательств, от которых у бедной девушки покраснели уши.

– А рунная магия? – посмотрел я, немного придя в себя, на Хэрта. – Неужели не можешь наколдовать достаточно золота, чтобы ковер целиком им покрылся?

Он покачал головой.

– Вергельд не выплачивают обманом. Золото следует заработать или завоевать. Обязательно требуется большое усилие.

– Но тогда это займет годы, – ужаснулся я.

– Возможно, и нет, – глядя на синюю шкуру, пробормотала Инге. – Есть способ ускорить процесс.

– Какой? – встрепенулся Хэртстоун.

Инге сцепила руки, переплетя пальцы, – жест, который вообще-то обозначает женитьбу, но, полагаю, на самом деле она не имела в виду ничего подобного.

– Простите, что вмешиваюсь в ваш разговор, – снова заговорила она. – Но ведь есть Осторожный.

Хэрт, вскинув руки, с недовольным видом прожестикулировал:

– Нашла время шутить. Осторожный – это легенда.

– Нет, это правда, – убежденно проговорила девушка. – И я даже знаю, где он находится.

Хэрт, пораженно на нее глядя, ответил руками:

– Но даже если… Нет… Слишком опасно. Все, кто пытались у него взять, погибли.

– Не все, – покачала головой Инге. – Риск, конечно, большой, тут ты прав. Но я знаю: тебе удастся, ты сможешь.

– Стойте! – вмешался я. – Вы о чем и о ком? Кто такой Осторожный?

– Он гном, – откликнулась Инге. – Единственный гном в Альфхейме, не считая, конечно… – И, не договорив, она кинула выразительный взгляд туда, где лежал наш окаменевший друг. – У Осторожного столько золота, что оно с верхом покроет всю эту шкуру. Если готовы пойти на смертельный риск, могу объяснить, как до него добраться.

Глава XXV. Не Хэртстоун, а Хэртстырил, я прав?

Повести речь о чем-то, что вам сулит почти неизбежную смерть, а затем, пожелав спокойной ночи, отложить продолжение темы до завтра, как-то в корне неправильно.

Тем не менее Инге решительно и весьма здравомысляще настояла: мы не должны отправляться за гномом до завтрашнего утра, потому что сперва нам необходимо как следует отдохнуть и выспаться. Принеся нам по комплекту свежей одежды, подушек и одеял, а также еду и питье, она унеслась по каким-то своим делам. Возможно, ей предстояло вытереть еще где-нибудь лужи или пыль в нишах с артефактами или заплатить мистеру Олдерману пять золотых за великую привилегию оставаться его служанкой.

Я хотел обсудить хоть что-нибудь с Хэртом, но он решительно не был настроен ни на беседу о гноме-убийце Осторожном, ни на сочувствие по поводу смерти матери и продолжавшего жить отца. После ухода Инге мы быстро поели в мрачном молчании, а затем Хэрт показал мне знаками: «Нужно спать», – и рухнул на свой матрас.

Я из вредности решил улечься на синей шкуре. Ощущение странноватое, однако не часто ведь выпадает возможность поспать на подлинной стопроцентной шерсти Писи-в-колодце.

Хэртстоун мне объяснил: солнце в Альфхейме никогда не исчезает. Дойдя до горизонта, оно вновь поднимается, как летом в Арктике. Поэтому я беспокоился, смогу ли заснуть, раз ночи здесь фактически нет. Тревога моя оказалась, однако, напрасной. Ведь в комнате Хэрта окна отсутствовали, и щелчок выключателя погрузил ее в полную тьму.

Что мне, собственно говоря, и требовалось. Денек-то у меня выдался крайне насыщенный. Сперва пришлось драться с демократическими зомби, а затем меня выкинули из самолета прямиком в богатые пригороды Элитхейма. Словом, успел как следует утомиться к ночи, а шерсть злого синего существа оказалась на удивление мягкой и теплой. Поэтому, не успев на нее улечься, я погрузился в глубокий, но не особенно безмятежный сон.

Вот уж не знаю, есть ли у древних скандинавов бог снов? Если да, то я намерен, как только выдастся время, найти его дом. Позаимствую у Самиры ее боевой топор и разнесу им в клочья кровать, на которой спит этот бог! Нельзя же так издеваться над человеком, особенно если ему предстоит наутро смертельно опасное дело!

Меня посетила уйма тревожных и совершенно лишенных смысла видений. Сперва я вновь оказался на дядиной яхте во время шторма. Дочери Рэндольфа истошно орали из капитанской рубки. На палубе, безо всяких на то оснований, зачем-то возникли Амир и Самира. Шторм кидал их на противоположные стороны палубы, и они тщетно пытать соединить руки, чтобы волна не смыла их в море.

После этого меня перенесло в вальгалльский номер Алекс Фьерро, которая исступленно метала через весь атриум керамическую посуду. Локи перед зеркалом у нее в спальне сосредоточенно поправлял бабочку с турецкими огурцами. Мимо него летала посуда. Шмякаясь о стену, она превращалась в осколки, а он ровным голосом говорил:

– Я, Алекс, ведь не прошу ничего особенного, но должен предупредить: альтернатива окажется для тебя весьма неприятной. Думаешь, раз умерла, тебе терять больше нечего? Ох, как ты ошибаешься.

– Вон! – проорала Алекс.

Локи к ней повернулся, но это уже был не он, а женщина с длинными рыжими волосами, сияющими глазами и идеальной фигурой, которую самым что ни на есть выгодным образом облегало вечернее платье из шелка изумрудного цвета.

– Самообладание, самообладание и еще раз самообладание, – промурлыкала она. – И не забывай о кровном родстве.

Она это повторяла и повторяла как заведенная, а потом картинка исчезла.

Теперь я стоял в пещере, где пенились и пузырились серные источники. Из воды торчало множество сталагмитов. А на полу лежал распростертый Локи. Руки разведены во всю ширь и привязаны к двум столбам, ноги связаны вместе и приторочены к третьему. На щиколотках и запястьях поблескивали темные веревки из затвердевших кишок. Сталактит над его головой обвивает массивный зеленый змей. Пасть этой твари распахнута, и с зубов ее в глаза бога капает яд. Локи бы выть от боли, но он смеется.

– Скоро, уже очень скоро, Магнус! – бодро кричит он мне. – Не забудь захватить с собой приглашение на свадьбу!

И следом – другая сцена. Йотунхейм. Пурга метет жуткая. На вершине горы сквозь густую снежную пелену виден Тор. Рыжая его борода и всклокоченная шевелюра блестят ото льда. В глазах пляшет воинственное пламя. Одежду его из шкур и толстую меховую накидку запорошило метелью. Ну в точности отвратительный снеговик, которым пугают родители непослушных детей! По склону горы к нему поднимаются орды из тысячи великанов. Кровожадная армия мускулистых Гаргантюа, облаченных в латы из каменных плит. И копья в руках у каждого размером с высокое толстое дерево.

Кажется, они вот-вот убьют громового бога, но тот поднимает руками в перчатках могучий молот Мьёльнир, головка которого смахивает на расплющенный цирковой шатер, – заостренная посередине и конусом расходящаяся к краям. По металлическому полю тянется узор из рун. Громовой бог, поднимающий эту махину, кажется ребенком, для которого такое оружие чересчур тяжело. Армия великанов смеется и издевается над ним.

Затем Тор опускает молот. Гора будто взрывается. Великаны с невиданной скоростью летят вниз со склона, смешиваясь с каменной крошкой и снежной лавиной. В небе сверкают молнии, превращая могучую армию в пепел.

Мгновение – и все кончилось. Тор, оглядев гневным взором тела врагов, усеявших склон, уставился на меня и проорал:

– А вот посохом, Магнус Чейз, я такого сделать не смог бы! Даже и не надейся! Поэтому поспеши-ка с молотом!

Ну и, конечно же, он бы не был самим собой, если бы следом за этим, задрав правую ногу, не завершил свою краткую речь оглушительным пуканьем, которое прозвучало как раскат грома.

Хэрту утром едва удалось растолкать меня, и чувствовал я себя так, будто всю ночь напролет отжимался с Мьёльниром. Тем не менее мне удалось с трудом добрести до душа, после которого я облачился в эльфийские одеяния из льна и денима. Рукава и штанины мне оказались длинны. Пришлось завернуть их, и не один, а несколько раз.

Я не был уверен, что будет разумно оставить здесь Блитцена, но Хэрт заверил меня, что окаменевшему нашему другу тут куда безопаснее, нежели в месте, куда мы сейчас направляемся. Поэтому мы уложили его на матрас Хэрта и, заботливо завернув в одеяло, прокрались на улицу.

Мистер Олдерман, к нашей удаче, нигде по дороге нам не попался, а Инге договорилась встретиться с нами на задах поместья, где мы ее по прибытии и обнаружили. Она поджидала нас с краю лужайки, за которой росла стена кустарника, переходящая в густой лес. Солнце уже поднялось достаточно высоко, окрасив небо кроваво-оранжевым цветом. Глаза у меня болели даже в темных очках. О, славный дурацко-прекрасный рассвет в дурацком эльфийском мире!

– У меня совсем мало времени, – нервничая, произнесла Инге. – Я купила у хозяина перерыв лишь на десять минут.

На меня снова стала накатывать злость. Так и напрашивался вопрос, за какое количество золотых можно было бы отпинать мистера Олдермана ногами? Но мне жаль было тратить попусту время Инге, и я промолчал.

Она указала на чащу леса.

– Идите к реке, потом, по ее течению, к водопаду, который впадает в пруд. Вот там и живет Андвари.

– Андвари? – кинул я на нее вопросительный взгляд.

– Так звучит имя Осторожного на старом языке, – объяснила она.

– И он живет под водой? – задал я новый вопрос.

– В обличье рыбы, – уточнила девушка.

– А, ну если все время на глубине, то естественно, – почему-то не удивился я.

– Откуда ты все это знаешь? – осведомился руками у Инге Хэртстоун.

Она в нерешительности переступила с ноги на ногу.

– У хульдр до сих пор сохранилось немного природной магии. Вообще-то мы не должны ей пользоваться. Но когда я последний раз забралась в эту чащу, мне совершенно отчетливо почуялось присутствие гнома. Мистер Олдерман терпит этот клочок дикой природы на своей территории исключительно из-за… Ну, вы же знаете: хульдры не выживут, если поблизости нету леса. А так мистер Олдерман может нанять побольше прислуги.

Она сказала «может нанять», а мне показалось, точнее будет «может поймать», после чего идея десятиминутного пинания этого достойного господина ногами сделалась для меня еще привлекательней.

– Итак, значит, гном, – произнес я вслух. – Но что он забыл в Альфхейме? Ведь здешний солнечный свет может запросто превратить его в камень.

Коровий хвост Инге заметался из стороны в сторону.

– Насколько я слышала, Андвари уже больше тысячи лет и он обладает такой сильной магией, что солнечный свет ему нипочем. Да он на него почти и не выходит, а большей частью отсиживается в темных глубинах пруда. По-моему, он решил, что Альфхейм для него наиболее безопасное место. Вот здесь и прячется. Раньше-то его много раз грабили и люди, и гномы, и даже боги. Но кому придет в голову искать гнома в Альфхейме?

– Спасибо тебе, Инге, – поблагодарил ее жестом Хэрт.

Девушка вспыхнула.

– Будьте, пожалуйста, осторожны, мистер Хэртстоун. Андвари очень хитер и коварен. И сокровища уж точно не только как следует спрятал, но и поставил на них защиту из заклинаний. Жаль, что смогла рассказать вам только, как его можно найти, но не как справиться с ним.

Хэртстоун вдруг заключил Инге в объятия. Она так раскраснелась, что я на какой-то момент испугался, как бы чепец не слетел с ее головы наподобие крышки с пивной бутылки.

– Я… ну… удачи вам, – задыхаясь, пробормотала она и умчалась.

– Она что, влюблена в тебя с той поры, когда вы оба были еще детьми? – сделалось мне любопытно.

Хэрт в ответ ткнул в меня пальцем, а потом покрутил им возле виска.

– Ты, Магнус, псих.

– Может быть, – четко артикулируя, откликнулся я. – Но, по-моему, очень удачно, что ты не поцеловал ее. Иначе она бы уж точно сознание потеряла.

Хэрт раздраженно фыркнул и жестами показал:

– Пошли скорей грабить гнома.

Глава XXVI. Мы наносим ядерный удар по всей рыбе

Меня заносило в дикие места Йотунхейма, я жил на улицах Бостона, но клочок дикой природы на краю поместья мистера Олдермана отчего-то мне представлялся куда опаснее всего этого.

До меня доносился шум проносящихся по шоссе машин, оглянувшись, я мог видеть верхушки башен особняка, которые торчали над лесом, и солнце по-прежнему ярко и жизнерадостно жгло мне с неба глаза, но внизу затаился тревожащий мрак. Корни деревьев и камни, похоже, вступили в сговор и старались вовсю, чтобы я поминутно о них спотыкался, а с верхних ветвей деревьев на меня взирали недобрыми взглядами птички и белки. Казалось, что этот дикий оазис находится в состоянии обороны и готов объявить войну каждому, кто посягнет на его первозданность, задумав здесь сделать какой-нибудь садик с беседкой для чаепития.

Обычно я уважаю любое стремление к независимости, но сейчас оно добавляло нашей и так довольно опасной прогулочке дополнительной нервозности.

Хэрт шел вперед уверенным шагом. Кажется, лес этот был знаком ему с детских лет, и сам факт, что они с Андироном ходили играть в столь жуткое место, невольно вселял в меня пиетет к ним обоим. Одолев несколько акров колючего и густого кустарника, мы выбрались на прогалину, в центре которой была навалена пирамидой груда камней.

– Это еще что такое? – полюбопытствовал я.

– Колодец, – с застывшей гримасой боли откликнулся жестом Хэрт, и по его напряженному лицу можно было подумать, будто бы он по-прежнему пробирается сквозь кустарник, мужественно терпя уколы колючек.

Казалось, сам воздух на этой прогалине пропитался тоской и скорбью. Мне уже было ясно: именно здесь погиб Андирон. Видимо, после этого мистер Олдерман и засыпал колодец. То ли самостоятельно, то ли заставил Хэрта, после того как тот справился со шкурой злого синего существа. В таком случае, мой друг, наверное, даже заработал пару золотых.

Я описал кулаком круг возле груди. Знак: «Мне жаль».

Хэрт на меня уставился пустым взглядом. То ли не понял моего жеста, то ли ему сейчас было не до моих соболезнований.

Встав на колени перед пирамидой, он снял с самой ее вершины маленький плоский камешек. На нем была высечена темно-красная руна:

Одал. Наследие. Тот самый символ, который сжимала в руке дочка Рэндольфа из моего сна. Вот почему, едва сейчас глянув на камешек, я испытал легкий приступ морской болезни, а щека моя загорелась воспоминанием о шраме на щеке дяди. И слова Локи немедленно вспомнились. Ну, насчет родственных уз и что он всегда меня может найти через Рэндольфа.

«А не Локи ли исхитрился оставить здесь эту руну, подавая мне этим какой-то знак?» – уже было подумал я, но тут же сообразил, что Хэрт в таком случае ничего бы не знал о ней.

– Как она здесь оказалась? – встав рядом с ним на колени, прожестикулировал я.

Хэрт указал на себя, а потом вернул камешек на место.

– Означает дом, – принялся объяснять мне руками он. – Очень важное. Сам ей не пользуюсь. Она только его.

Я глядел на груду камней. Может быть, среди них есть и те самые, в которые роковым днем играл восьмилетний Хэртстоун. Мне стало зябко. Жуткое место. И ведь это дань памяти не одному Андирону. Здесь умерла и какая-то часть Хэртстоуна.

Ему, конечно, виднее, я не знаток магии, но все-таки мне казалось неправильным, что он не забрал с собой эту руну. Разве можно освоить язык Вселенной без всех составляющих. Все равно что писать, пропуская какую-то букву алфавита.

Я хотел поделиться своими сомнениями с Хэртстоуном. Попытаться его убедить, чтобы он взял эту руну с собой. Андирон явно бы не обиделся на него. У Хэрта ведь теперь новая семья, он великий колдун, и чаша жизни его вновь наполнена.

Но мне не удалось ему ничего сказать. Он упорно избегал моего взгляда. Одно из преимуществ глухих: не хочешь внимать чьим-то доводам, делай вид, что смотришь в другую сторону. Именно так и повел себя Хэрт. Резко поднявшись на ноги, поманил меня за собой и двинулся дальше.

Вскорости мы нашли реку. Не очень-то, надо сказать, она впечатляла. Просто болотистый ручеек, над которым висела туча москитов. Берег густо порос болотной травой. Земля под ногами пружинила, как неостывший еще хлебный пудинг. Мы двинулись вниз по течению, и нам вновь пришлось пробираться через колючий кустарник, да к тому же еще увязая чуть ли не по колено в трясине. Уютное же местечко выбрал себе тысячелетний Андвари для жизни на пенсии!

Мне по-прежнему не давали покоя сны, которые я увидел ночью. Накрепко связанный Локи в пещере. И он же в номере Алекс Фьерро. «Это такая простая просьба»… В чем именно она заключалась? И что у них там произошло?

Мысли мои перескочили на козлоубийцу, которому нравилось вселяться в инструкторов по вождению самолетов. Он убеждал меня взять с собой в Йотунхейм Алекс. Она, мол, моя единственная надежда на успех. А если успеха не будет, то всего лишь через три дня Самире придется выйти замуж за Трима. И великану требуется не только невеста, но и приданое в виде меча Скофнунг и камня Скофнунг. А в обмен мы, возможно, получим Мьёльнир, избежав таким образом оккупации Бостона.

Да, я видел во сне эту тысячную орду великанов, карабкающихся по склону к Тору. Не хотел бы я встретиться с такой силой. И Тору, конечно, не одолеть их без молота.

Мы брели сквозь Альфхеймский лес в поисках старого гнома, ибо нам было надо как можно скорее добыть камень Скофнунг, без которого Блитца не вылечишь. Дело казалось яснее ясного. Но в то же время я не мог отделаться от ощущения, что Локи нас постоянно сбивает с толку. Прямо как баскетбольный защитник, который размахивает руками перед носом у нападающего, чтобы тот не попал в корзину мячом. Мы вынуждены постоянно что-нибудь исправлять и решать, и у нас совершенно не остается времени на размышления. А стоило бы, между прочим, подумать, какую цель на самом деле преследует Локи. Наверняка ведь затеял всю эту свадьбу не ради возвращения молота. Нет, у него есть свой тайный план. Вон даже зачем-то Рэндольфа рекрутировал. Тут бы и впрямь посидеть и собраться с мыслями, а не носиться сломя голову, решая одну за другой проблемы жизни и смерти.

«Ну, видимо, такова уж твоя судьба, Магнус Чейз, – сказал я себе. – И в прошлой жизни, и в нынешней».

Я принялся убеждать себя, что все будет нормально, но под ложечкой у меня сосало от нехороших предчувствий.

Первый попавшийся нам на пути водопад и названия-то такого едва заслуживал. С покрытого мхом уступа нежно падала вниз неширокая струйка воды, по обе стороны от которой простирались луга. Глубина водоема была столь мала, что в ней как следует не укрыться даже маленькой рыбке. И на лугах, столь ровных и гладких, вряд ли могли скрываться какие-нибудь там скрытые западни вроде пик с отравленными остриями или растяжек, от которых срабатывают катапульты, выбрасывающие на вас взбесившихся грызунов. Нам стало ясно, что ни один уважающий себя гном не рискнет спрятать здесь сокровище, и мы двинулись дальше.

У второго водопада имелся потенциал. Местность по обеим сторонам от него изобиловала камнями, покрытыми толстым слоем склизкого мха, а между ними коварно чернели предательские расщелины. Ветви деревьев склонялись почти до самой воды, отбрасывая на нее густую тень. Словом, местечко, вполне подходящее и для хорошенькой западни, и для надежного тайника. Река, устремляясь каскадами по природной каменной лестнице, низвергалась в небольшой пруд, рябя и вспенивая его поверхность до такой степени, что дна было не разглядеть. И глубина здесь, судя по темной воде, была более чем достаточной.

– Здесь может прятаться что угодно, – сказал я Хэртстоуну.

Тот, кивнув, указал пальцем на мой кулон и прожестикулировал:

– Будь готов.

– Как скажешь. – И, сорвав с цепочки кулон, я оживил Джека.

– Привет, ребята! – радостно проорал он. – Ой, погодите-ка, мы в Альфхейме? А темные очки для меня захватили?

– Джек, у тебя ведь нет глаз, – осадил его я.

– Но я все равно смотрюсь классно в темных очках, – разочарованно вздохнул он. – Итак, чем мы тут занимаемся?

Я вкратце ввел его в курс дела, а Хэрт в это время рылся в своем кисетике с рунами, решая, какая из них подходит лучше всего для ловли гнома/рыбы.

– Андвари! – воскликнул Джек. – О да! Я слыхал про этого чувака. Можете его грабить сколько угодно, только не убивайте. Иначе уж точно случится беда.

– Какая? – уставился я на него.

Джек дернулся. Вроде как плечами пожал, которые у мечей отсутствуют.

– Не знаю уж точно какая, но жизнь этого гнома входит в запретный список. Тот самый, согласно которому нельзя разбивать зеркала, становиться на пути кошек Фрейи или пытаться поцеловать Фригг под омелой. Вот эту ошибку я один раз допустил. О боги! Что со мной после было!

Он явно намеревался прямо сейчас изложить мне в подробностях эту историю, но, к счастью, его внимание привлек Хэртстоун, поднявший над головой рунный камень. Я едва смог распознать этот символ:

Турисаз. Руна Тора.

Хэртстоун швырнул ее в пруд.

ХЛЮП!

Пар, поднявшийся от воды, застлал мне стекла темных очков. Воздух настолько насытился паром, что я едва мог дышать. Ноздри мои разбухли, как сработавшие подушки безопасности в автомобиле.

Я рывком снял очки. Там, где мгновенье назад чернел, пузырился и пенился пруд, зиял котлован глубиной в тридцать футов и полный грязи. На дне его бились в конвульсиях дюжины изумленных рыб.

– А водопад-то куда исчез? – изумился я и тут, подняв голову, впал в еще больший шок.

Водопад никуда не исчез. Он просто теперь изгибался над нашими головами, как жидкая радуга, и, минуя по воздуху пруд, падал ниже по течению в русло реки.

– Хэрт, какого…

В этот момент он как раз повернулся ко мне. Слова застряли у меня в горле, и я попятился. В глазах Хэрта пылала ярость. А лицо выглядело даже более устрашающе, чем в Могиле Твари, когда он при помощи магии превратился в эльфобыка.

– Просто имел в виду, что ты долбанул ядерным ударом ни в чем не повинных рыб, – подняв руки вверх, старательно зажестикулировал я.

– Одна из них гном, – возразили мне его руки.

Он спрыгнул на дно, по щиколотку увязнув в жидкой грязи, и, чавкая в ней ботинками, двинулся к рыбам. Я оставался на берегу. Водная радуга продолжала течь над моей головой, поблескивая в лучах эльфийского солнца.

– Джек, а в чем сила руны Турисаз? – поинтересовался я.

– Руна Тора, в остальном не могу удовлетворить любопытство сеньора. Какая рифма-то получилась! – воскликнул он, очень довольный собой.