Пыль грез. Том 2 Эриксон Стивен

– Ах да, – пробормотал Маэль, – что касается пророчества…

Сечул Лат ожидал, что он продолжит, но Маэль умолк и смотрел сейчас, сощурившись, на Олар Этил. Она уже давно избрала для себя тело имасской женщины, широкобедрой, с большой грудью. Кастет вспомнил, что когда видел ее в последний раз, та еще была жива. Вспомнил странный головной убор, что она носила, больше всего напоминавший обвязанную веревкой плетеную корзинку. Без отверстий для глаз или рта. Матрона всех заклинателей костей, мать целой расы. Но даже у матерей бывают секреты от детей.

Маску она больше не носила. Да и плоти-то почти не осталось. Все иссохло, сохранились лишь кости да сухожилия. Т’лан имасска. На шее – плетеный ремешок из змеиной кожи, а к нему привязаны разнообразные загадочные предметы: камешки с дырками, неограненные самоцветы, костяные трубочки – вероятно, свистульки или обереги, амулеты из выдолбленного оленьего рога, какой-то пучок мелких дохлых птичек. Веревочный пояс, а за ним – грубо обработанный обсидиановый нож.

Оскал ее, вероятно, лишь казался улыбкой, зубы выглядели слишком большими и имели цвет темного янтаря. В глазницах ничего не блестело.

– Расскажи-ка еще раз, как у тебя это вышло, – обратился к ней Сечул Лат. – Одновременно дитя своей матери и ее же любовник. Как это тебе все-таки удалось саму себя зачать?

– Элейнты, – проворчала Кильмандарос.

Олар Этил заговорила:

– Я прошла через царство первородного огня. Я летала в мертвом поднебесье Проклятия Каллора. Я видела все, что нужно видеть. – Скрипя и похрустывая шеей, она принялась поворачивать голову, пока не оказалась лицом к лицу со Странником. – Вот только тебя я нигде не видала. Ты все прятался за своим жалким троном, непрерывно подтверждая, что власть не более чем иллюзия, – вот только мир тебя уже давным-давно услышал, пусть ему по самой его природе это знание и ни к чему. Ты, Эстранн, только время зря тратил.

Сечул Лат поразился, насколько ее слова созвучны его собственным мыслям. Зря стараешься, Олар Этил. Он тебя все равно не услышит.

Она тем временем повернулась к Маэлю.

– Твои дочери совсем от рук отбились.

Старик лишь пожал плечами:

– С дочерьми такое случается. Вернее сказать, им так и положено. Иначе бы они меня разочаровали. Плох тот отец, который сперва не подтолкнет, а потом не отпустит, – уверен, что если Страннику доведется собрать остатки мозгов, он именно это и станет твердить. Когда у тебя та ведьма глаз вырвала, вместе с этим случайно больше ничего не вытекло?

Олар Этил хихикнула. Эстранн обиженно выпрямился:

– Это я вас сюда призвал! И никто не посмел мне отказать!

– Это проще, чем мне за тобой бегать, – заметил Маэль. – Тебе, Странник, за многое предстоит ответить. Твоя страсть портить жизнь смертным…

– Но это то, что я делаю! И всегда делал – к тому же, Маэль, кто бы говорил? Сам-то ты сколько миллионов душ утопил? Сотни миллионов, и все лишь ради того, чтобы подпитывать собственные силы. Нет, старик, не тебе меня отчитывать!

– И чего же ты хочешь? – спросил его Маэль. – Ты ведь не думаешь, что в этой войне нам удастся победить?

– Ты просто отстал от жизни, – ответил Эстранн. – Боги объединяют свои силы. Против Павшего – они не желают ни с кем делить этот мир…

– Как, похоже, и ты.

– Мы никогда не мешали никому из взошедших присоединиться к пантеону, Маэль.

– Ты это серьезно?

Странник оскалил зубы.

– Можно подумать, у нас были основания опасаться, что крови смертных на всех не хватит? Это наши дети нас предали, отвернувшись от этого источника силы и приняв то, что предложил им К’рул. Тем самым именно они лишили нас нашего законного места!

– И где же он, в таком случае? – спросил Сечул. – Где наш брат К’рул? И Сестра Холодных Ночей? Как насчет Волков, правивших этим миром еще до того, как появились первые люди? Ты что же, Эстранн, единолично решил их не приглашать?

– К’рул заслуживает той же судьбы, что и остальные боги, он среди них наихудший из предателей, – небрежно махнул рукой Эстранн. – С Волками все равно невозможно договориться, я уже давным-давно перестал пытаться. Пусть Трон Зверя остается за ними, там им и место.

– Тем более, – сухо заметил Маэль, – что амбиции их все равно не обуревают. Тут тебе повезло.

– Всем нам!

Маэль в ответ лишь пожал плечами. Олар Этил вновь хихикнула, потом заговорила:

– Никто из вас ничего не понимает. Вы слишком долго прятались от мира. А тем временем все возвращается назад. Поднимается, подобно приливу. Но тупые людишки даже ничего не замечают. – Убедившись, что все ее внимательно слушают, она сделала паузу, издала дребезжащий звук, похожий на вздох. – Каллор, тот все понимал – поскольку знал истинную цену Серебряной Лисе. Знает. Вы что же, думаете, время т’лан имассов ушло? Пусть она по молодости и сделала ошибку, отпустив Первого меча, я ее за это простила. И даже позаботилась, чтобы он вернулся. А яггуты? Вылезающие там и тут, словно поганки? Так приятно думать, что они неспособны к объединению, – ну так лжи вообще свойственно быть приятной. Не угодно ли вам услышать, что каких-то несколько дней назад на Пустоши сразу четырнадцать неупокоенных яггутов уничтожили сотню на’руков? Не желаете узнать, что пять тысяч человек с примесью крови тисте анди прошли Галлановой Дорогой? Что та, в чьих жилах течет кровь андийских королей, въехала во врата мертвого Харканаса? А сама Галланова Дорога? Этот путь крови стерегут сейчас дозоры тисте лиосан. А также, – она заскрипела шеей, оборачиваясь к Кильмандарос, – кое-кто похуже. Нет, вы все попросту слепы. Увечный бог? Да он же никто. Его союзники среди богов разъединены и бросают его. Что до смертных, там его культ разъедает порча, последователи перебиты или неуправляемы – у Каминсода нет армии, которая могла бы его защитить. Куски его тела разбросаны по семи континентам. Его уже можно считать покойником. – Тут она ткнула костлявым пальцем в Странника. – Даже у Колоды Драконов теперь новый Господин, и вот что я тебе скажу, Эстранн. Тебе против него не устоять. Тебя не хватит.

Ветер взвыл, словно подчеркивая ее слова.

Все молчали. Даже Эстранн выглядел ошарашенным.

Погромыхивая костями, Олар Этил подошла к расколотому камню.

– Кильмандарос, – сказала она, – ты просто корова. Жалкая безмозглая корова. Имассы создали это святилище, движимые любовью, как место, где ни один из нас не мог бы до них дотянуться и отравить их души.

Кильмандарос сжала кулаки и бессмысленно уставилась на старуху.

– Плевать я хотела, – сказала она наконец.

– Я могу уничтожить молодых богов, – произнес Эстранн неожиданно. – Всех до единого.

– А Кильмандарос ты про своего тайного убийцу рассказал? – поинтересовалась у него Олар Этил. – О да, мне известно, что ты там был. Я понимаю, что ты сделал. И что намерен делать.

Сечул Лат нахмурился. Он не успевал следить за нитью беседы. Слишком мало времени прошло после речи Олар Этил, от которой он никак не мог в себя прийти. Тайный убийца?

– Расскажи же ей, – продолжала Олар Этил, – про элейнта.

– Когда мы выпустим палача и он сделает все, что от него требуется, – улыбнулся Эстранн, – на долю Кильмандарос тоже достанется праздник.

– Убить убийцу.

– И тем самым, когда все закончится, останемся только мы. Олар Этил, все то, о чем ты сейчас говорила, совершенно неважно. Яггутов, будь они там живые или мертвые, слишком мало, чтобы представлять угрозу. Прах т’лан имассов пересек океан и уже приближается к побережью Ассейла, и мы прекрасно знаем, что их там ожидает. А Харканас, как ты и сама утверждаешь, мертв. Пусть даже туда возвратилась обладательница королевской крови анди. Мать Тьма отвернулась от своих детей. Что до тисте лиосан, они лишены руководства – неужели хоть кто-то здесь думает, что Оссерк к ним вернется?

Сечул Лат еще крепче охватил руками туловище. Не решаясь поднять глаза на Кильмандарос. Ни Олар Этил, ни Эстранн даже не упомянули форкрул ассейлов. Они что же, ни о чем не догадываются? Действительно ли то знание, которым обладает Сечул – и Кильмандарос тоже, – является секретом для остальных? Олар Этил, мы не можем тебе доверять. Эстранн совершенно напрасно тебя сюда позвал. Ты еще хуже К’рула. От тебя угрозы больше, чем от Драконуса или Идущего по Граням. Ты и элейнт, и т’лан имасс, а мы ни теми, ни другими никогда не управляли.

– У Господина Колоды, – заговорил тем временем Маэль, – имеется союзница. О которой, похоже, не знаешь даже ты, Олар Этил, а это костяшка из совершенно неуправляемых, такие даже Сечулу Лату не по плечу. – Его холодный взгляд уперся в Странника. – Ты готов пожрать наших детей, но само это желание показывает, насколько ты оторвался от реальности, насколько ты – мы, все те, кто здесь собрался, – являем собой лишь мусор на обочине истории. Наши дети, Странник, успели вырасти. Неужели ты не осознаешь, что это значит?

– Что за чушь ты сейчас…

– Вырасти настолько, – перебил его Сечул Лат, до которого в этот миг все дошло, – чтобы обзавестись собственными детьми.

Бездна!

Эстранн заморгал, но все же нашел в себе силы небрежно махнуть рукой:

– Когда разделаемся с их родителями, мы и их без труда передавим, разве нет?

– Передавим. Как нас самих передавили?

Эстранн вытаращился на Маэля. Сечул же Лат горько рассмеялся:

– Понимаю тебя, Маэль. Убив богов, мы попросту расчистим дорогу для их собственных детей.

– Но это же смешно, – попытался возразить Эстранн. – Я не чувствовал никаких… внуков. Вообще никаких.

– Худ собирает мертвецов, – заговорила Олар Этил, словно слова Маэля направили ее мысли по одному ей видимому пути. – Однако четырнадцать неупокоенных яггутов ему не подчиняются. Над ними у него нет власти. Их призвал взошедший, который какие-то несколько лет назад сам был среди смертных. – Она обернулась к Маэлю. – Я видела мертвых. Они движутся, но не бестолковой толпой, а как армия. Похоже, мир по ту сторону Худовых Врат изменился.

Маэль кивнул.

– И это заставляет задаться вопросом, что у Худа на уме. Он ведь и сам из яггутов. С каких это пор яггуты переподчиняют управление кому-то другому? Олар Этил, кто этот взошедший?

– Он был дважды причислен к тем, кому поклоняются. В первый раз – племенем, давшим ему имя Сакув Арес. Носитель мудрости, спаситель. Во второй – как командир отряда солдат, которым сотканная таннойским духовидцем песнь обещала восхождение. И да, погибнув, они действительно взошли всем отрядом.

– Солдаты? – нахмурился Эстранн. – Взошли? – Теперь он казался ошарашенным. Даже напуганным.

– И каким именем его звали эти взошедшие солдаты? – уточнил Маэль.

– Скворец. Он был малазанцем.

– Малазанцем, – кивнул Маэль. – Как и Господин Колоды. Как и непредсказуемая, непознаваемая союзница Господина – адъюнкт Тавор, что сейчас ведет малазанскую армию на восток через Пустошь. Ведет их, – он обернулся к Сечулу Лату, – в Коланс.

Сукин сын все знает! Он разгадал нашу игру! Ему стоило огромного труда не выдать себя, стрельнув глазами на Кильмандарос. От спокойного знания, которое он прочитал во взгляде Маэля, его словно морозом продрало.

Олар Этил в третий раз одарила их хихиканьем, что никого не развеселило.

Эстранна, впрочем, было так просто не одурачить. Он уставился на Сечула Лата единственным глазом, в котором сверкало подозрение.

– Так значит, – произнес он глухо, – пока вы с Кильмандарос вечерами швыряли костяшки… похоже, у вас нашлось о чем поговорить, чтобы развеять скуку. Что, Сеш, никак планы строили? Теперь-то я вижу, как глупо с моей стороны было думать, что вы спокойно согласитесь на роль расходного материала, согласитесь всего лишиться. Похоже, – его улыбка сделалась угрожающей, – вы все это время мной играли? Пользуясь всеми своими выдающимися талантами?

– Наша встреча, – медленно протянул Маэль, – оказалась явно преждевременной. Странник, можешь считать, что доступ в Летерас тебе отныне закрыт. Если я почувствую, что ты вернулся, то отыщу тебя и утоплю так же легко, как ты сам – Пернатую Ведьму.

Он направился в сторону родника, спустился в провал и исчез из виду.

Олар Этил ткнула пальцем в сторону Кильмандарос, предупредительно покачала им в воздухе и двинулась на север. Жалкий пучок кожи да костей. Трое оставшихся Старших богов смотрели ей вслед. Отойдя шагов на пятьдесят, т’лан имасска обратилась в дракона и, подняв тучу пыли, взмыла в небо.

Кильмандарос негромко взрыкнула.

Сечул Лат потер лоб. Вздохнул.

– Что касается силы, которую ты намерен забрать себе без остатка, Эстранн, – сказал он, оборачиваясь к Страннику, – ну, короче говоря, похоже, мы все заняты примерно одним и тем же.

– Вы догадались, что я этим займусь.

Сечул пожал плечами.

– Мы совершенно не ожидали тебя за этим застать.

– Я не люблю, Сеш, когда со мной играют. Вы что же, совсем меня не цените как союзника?

– Твои действия необратимо повлияли на нашу стратегию. Как справедливо заметил Маэль, пусть даже руководствуясь иными соображениями, встреча оказалась преждевременной. Теперь наши враги предупреждены. – Он снова вздохнул. – Если бы ты все это не затеял, не высунулся, что ж… тогда мы с матушкой стащили бы эту силу прямо у них из-под носа.

– И поделили бы между собой.

– Добыча достается победителям. – Однако без этой безумной узурпации, этой страсти вернуть то, что было прежде. – Но рискну уточнить, что если бы ты как следует попросил, мы бы, вероятно, проявили определенную щедрость… по старой памяти.

– Понимаю.

Кильмандарос обернулась к нему:

– Точно ли понимаешь, Господин Обителей? Ты призвал нас сюда лишь для того, чтобы обнаружить, что из нас всех ты самый слабый, самый невежественный. И заставил нас всех – Сечула, Маэля, Олар Этил – указать тебе твое истинное место. Дать понять, что это ты единственный из нас погряз в жалости к самому себе и понапрасну тратишь время, бездействуя. Может, Маэль и считает, что наше время ушло, вот только почему он так заботится о подъеме собственного культа? Настолько, что жрец-джистал Маэля вот-вот окажется на троне империи, подобной которой по мощи мир не видел со времен Каллора и Дессимбелакиса? Ну и кто из нас показал себя сегодня круглым болваном?

Эстранн выругался и резко отвернулся.

Сечул обратился к матушке:

– По-моему, Маэль хотел нас предупредить. Насчет той адъюнкт Тавор, про которую он говорил. И тех треклятых малазанцев.

– И детей богов. Да, Сечул, мы услышали немало предупреждений. От Олар Этил вот тоже. Яггуты, т’лан имассы, тисте анди – куда уж больше?

– О былой деликатности и речи нет, – согласился с ней Сечул Лат. – Эстранн, иди сюда, нам еще многое нужно обсудить. Давай же – я расскажу тебе, какой путь мы для себя приготовили. Расскажу, насколько мы уже близки к тому, к чему все стремимся. А ты в ответ расскажешь нам, как именно намерен освободить Отатаралового элейнта. Согласись, без подобного обмена никакой альянс – не альянс.

Бедолагу здорово сейчас пристыдили. Что ж, в уроках заключается определенная польза. Пока их преподают кому-то другому.

Заговорила Кильмандарос:

– Эстранн, настало время заново построить мост между нами. И позаботиться, чтобы он был крепким, способным противостоять огню и прочим угрозам. Расскажи мне, как я смогу убить Отатаралового элейнта – уже за это одно я обещаю тебя не оставить.

В конце концов он все же подошел к ним. Они и не сомневались.

– Они никогда не жгли мостов у себя за спиной, не построив других впереди. Но потом настал день, когда мосты кончились. Впереди ничего не было. Тупик. – Спрут протянул руку, и в ней тут же оказался глиняный кувшин. Он сделал еще один большой глоток, не решаясь поднять глаза на молодых солдат, с которыми делил место у жаровни. Под плоским дном баржи непрерывно шумела вода, звук потока походил на влажное царапанье, и на вкус сапера раздавался куда ближе к нему, чем хотелось бы. Смешно, подумал он, морпех, а воды боится. Реки, озера, моря, дождь – терпеть их не могу.

– Черный Коралл, – произнес кто-то негромко и едва ли не благоговейно.

– Истории, – мрачно произнес Спрут, – расходятся, словно тысячи вен у тебя в руке. Нет такой малазанской армии, где бы про все это не слышали. Собачья Цепь и Погибель. Дорога в Арэн. Чернопесий Лес. Крепь. И… Черный Коралл, где «мостожоги» и погибли.

– Не все, – возразил тот же голос.

В темноте солдата было не разглядеть, голос Спруту тоже показался незнакомым. Он пожал плечами.

– Высший маг Быстрый Бен. Мертвый Вал – но он-то там погиб, потому его теперь Мертвым и зовут, так что оно не считается. Может, еще несколько человек. Но «мостожоги» на этом кончились, так теперь в истории и останется. Уничтожены в Черном Коралле, в самом конце Паннионской войны. Если кому из такого и суждено выбраться, они сразу исчезают, точно ветром сдуло. – Он хлебнул еще. – Так уж все устроено.

– Говорят, Черные моранты их сбросили прямиком в город, – произнес другой солдат. – А они там захватили дворец – ударили по самому Паннионскому Домину. А Скворец тогда что, уже погиб? Никто случайно не знает? Почему он ими не командовал? А то, может статься, они бы и не…

– Дурацкие все это мысли, – покачал головой Спрут. До него доносились негромкие всплески – треклятая река была прямо-таки забита баржами, матросы-летерийцы сутками трудились не покладая рук, чтобы избежать столкновений и запутавшихся канатов. Охотники за костями и их сопровождение во главе с командующим Брисом – почти двадцать тысяч солдат, вспомогательные части, вьючные животные – вся эта орава сплавлялась сейчас по реке к югу. Все лучше, чем пешком. Оно, конечно, лучше, но одновременно и хуже, поскольку напоминало Спруту о прошлых десантах – когда на морпехов дождем сыпались стрелы и камни из пращей, они умирали, захлебывались. Когда баржи вспыхивали, и оттуда доносились крики заживо горящих.

Не то чтобы им предстояло сейчас высаживаться под обстрелом. Не в этот раз. Легкая прогулка, вокруг только союзники. Все было настолько мирно, настолько цивилизованно, что Спруту никаких нервов уже не хватало.

– Сталось именно так, как сталось. Принимаются решения, происходят всевозможные случайности, и каждый находит свою судьбу. Попомните мои слова, когда наша собственная судьба на нас обрушится.

– Вот только песен о нас не споют, – возразил его невидимый собеседник. – Мы – не «мостожоги». Не Серые Клинки. Не Седьмая Колтейна. Адъюнкт ведь ровно это и сказала.

– Давайте уже последний откроем, что ли? – предложил кто-то.

Спрут осушил тот кувшин, что все еще держал в руке. Три быстрых глотка. Пустой сосуд он поставил рядом.

– «Охотники за костями», – проговорил он. – Скрипач это, что ли, придумал? Все может быть. Уже не помню. – Зато помню отчаяние. Помню адъюнкта. Безмолвные улицы и пустые стены Арэна. Помню себя совершенно раздавленным и не уверен сейчас, изменилось ли с тех пор хоть что-нибудь. – Остается только история. Но она не описывает всего того, что произошло, поскольку этого не знает никто. Да и то, что попадает в историю, – сколько всего уже ушло безвозвратно. И я сейчас не про царства с империями говорю, а про ту историю, что внутри каждого из нас, всех, кто когда-либо жил на этой земле. – Новый кувшин с персиковым ромом оказался в пределах досягаемости, рука Спрута сама собой вытянулась и ухватила его. – Что вам нужно? Всем вам? Той же славы, что досталась «мостожогам»? Зачем вам она? Они все погибли. Вам нужна достойная причина, чтобы ради нее сражаться? И умирать? Да неужто мне хоть кто такую покажет?

Он наконец поднял глаза и вперил их в полукруг освещенных углями физиономий – таких еще молодых, и таких сейчас мрачных.

Сзади раздался новый голос.

– Показать, Спрут, этого мало. Ты сам должен увидеть и понять. Я вот стою здесь, вроде бы тебя слушаю, а слышу только ром. Солдату-то кажется, что это он не знает, как быть дальше, а на деле ром внутри него говорит.

Спрут отхлебнул еще.

– Это просто разговоры, сержант Геслер. Ничего больше.

– Хреновые это разговоры, – проговорил Геслер, проталкиваясь к огню. Солдаты расступились и освободили ему место напротив Спрута, где он и уселся. – Они, Спрут, собрались здесь байки послушать. А не список причин, чтобы прямо сейчас за борт броситься. Поскольку дешевые это причины – уж тебе ли не знать.

– Я, сержант, просто говорил то, что на уме.

– Знаю. И я тебе сейчас не официальный выговор объявляю. На это у тебя твой собственный сержант имеется, и уж окажись он здесь, он бы с тебя шкуру-то спустил. Нет, мы тут с тобой просто как два старых солдата беседуем.

Спрут торопливо кивнул.

– Вот и ладно. Я всего-то сказать хотел…

– Знаю. Слышал. За славу дорого платить приходится.

– Вот именно.

– И она того не стоит.

– Точно.

– Вот тут-то ты, Спрут, и ошибаешься.

Ага, просто говори, что у тебя на уме, да и все, вот только дураком-то Спрут точно не был.

– Тебе видней.

– Ты тут жаловался на решения, которые приводят тебя к неизбежному, туда, где мы все рано или поздно окажемся. Ты, Спрут, утверждаешь, что оно того не стоит, и это тоже решение. Которое ты сам принял. Может быть, тебе одиноко без сторонников, только и всего. Если честно, Спрут, я тебя считаю обузой – и вовсе не потому, что ты плохой солдат. Наоборот. И я знаю наверняка, что когда зазвенит железо, я тебе без колебаний доверю прикрыть собственную спину. Но вот только у тебя, Спрут, завелась привычка ссать на угли, а потом жаловаться на вонь.

– Я, Геслер, сапер, у которого взрывчатка на исходе. Когда она кончится, придется взять в руки арбалет – а заряжаю я сейчас не так быстро, как раньше.

– Я уже сказал, что как солдат ты меня устраиваешь. Медленно ты там заряжаешь или быстро, твои выстрелы будут бить куда надо, и не вздумай меня в этом разубеждать.

Спрут хмуро кивнул в ответ. Сам напросился на этот выговор, который вроде как не выговор. Все эти мысли вслух приколотили его сейчас к деревянной палубе ржавым гвоздем. На глазах у кучки салаг.

– Саперы, – продолжал тем временем Геслер, – были еще до того, как появилась взрывчатка. Нынешним саперам как раз и нужны ветераны вроде тебя, кто еще помнит те дни. – Он умолк, потом добавил: – У меня есть для тебя один вопрос.

– Давай.

– Ответь мне, как проще всего разложить армию.

– Дать ей время, когда нечем заняться.

– Нечем, кроме разговоров. И вот как так выходит, что больше всех говорят именно те, кто и сказать-то ничего полезного не способен?

Из-за спины Геслера раздался голос все того же невидимого собеседника:

– Да потому, сержант, что их куча дерьма никогда не уменьшается. Срут и срут.

Спруту показалось, что в общем взрыве смеха явственно прозвучало облегчение. Его собственное лицо пылало – наверное, от углей, или от рома, или от того и другого сразу. Похоже, нажрался, да и все.

– Вот, кстати, насчет ссать и срать, – пробормотал он, не без труда поднимаясь на ноги. Покачнулся, пытаясь сохранить равновесие, потом развернулся кругом и заковылял в направлении кормы.

Когда сапер достаточно отдалился, Геслер спросил:

– Тот, кто это сейчас сказал у меня за спиной, – это ты, Непоседа?

– Я, сержант. Шел себе мимо и тут услышал блеянье.

– Проследи-ка за ним, чтобы он там через планширь не перевалился.

– Слушаюсь. И, ну, спасибо за вмешательство, он и меня уже чуть не заразил.

Геслер потер лицо. Кожа показалась ему дряблой и обвислой, от былой упругости не осталось и следа. Хреновое это дело – стареть.

– Встряхнуться бы нам сейчас хорошенько, – негромко пробормотал он. – Всем до единого. Эй, ты, передай-ка сюда кувшин, а то от разговоров во рту пересохло.

Ни одно из лиц, которые он мог разглядеть в свете жаровни, не показалось ему знакомым. Все до единого – молодежь, пехота, которой с самой вербовки и подраться-то толком не пришлось. Только наблюдали со стороны, как морпехи штурмуют И’Гхатан, как сражаются во время высадки в Малазе. Как те же морпехи отправляются к берегам Летерийского континента. Да уж, понаблюдать им пришлось. А ведь никакие марши, упражнения, маневры не пробуждают в юнцах такой жажды славы, как подобное наблюдение.

Он знал, какие взгляды те бросают на морпехов. Как тут и там звучат, постепенно делаясь легендарными, имена. Горлорез, Смрад, Хеллиан, Масан Гилани, Хруст, Поденка и все остальные. Знал, что перед сержантом Скрипачом они чуть ли не преклоняются. И упаси нас боги, чтобы с ним что-то случилось.

Может, Спрут со своим пессимизмом был не так уж и неправ? Насчет славы, насчет легенд. Может, все эти романтические настроения действительно следовало охладить? Не стоит ни в кого верить. Герои легенд тоже смертны. Геслер содрогнулся и поскорей хлебнул рома.

Моча мочой.

Флакон незаметно шагнул в сторону. Он слышал рассуждения Спрута. Видел, как место сапера занял мрачный Геслер, явно намеренный пропьянствовать всю ночь.

Вся армия расположилась сейчас на палубах. Ленясь и скучая. Двинувшись из Летераса на восток, они переправились через реку Летер и прошли маршем на юг сквозь плодородные земли, пока наконец не достигли нынешней реки по имени Гресс. Не испытывая по дороге недостатка ни в жратве, ни в выпивке, ни в шлюхах. Двигались неторопливо, даже вспотеть толком не получалось. Лига за лигой – лишь перебранки, тяжкое похмелье и полное непонимание того, что им предстоит, куда они сейчас движутся и что их там ожидает.

Среди солдат широко разошлась шутка – дескать, когда путешествие вниз по реке наконец закончится у стоявшего на Драконийском море города Гресс, армия попросту повернет на запад, чтобы вернуться к Летерасу и повторить свой нынешний маршрут, а потом еще раз и еще. Над ней уже и не смеялись. Шутка, впрочем, была из тех, что сама по себе не исчезает. Если обстоятельства вдруг изменятся, она просто подстроится под них и снова распространится по армии. Вроде дизентерии.

Сорок две баржи, поджидавшие их к югу от Синецветских гор, сразу за речными порогами, оказались совершенно новенькими, построенными специально, чтобы сплавить армию вниз по реке. Когда речное путешествие закончится, солдаты высадятся сами и выгрузят припасы, баржи тоже разберут, солдаты перенесут их с собой по суше до реки Западный Крин. Там баржи соберут заново и отправят во Внутренний Гиацинтовый Предел, а оттуда – к д’рхасилхани, купившим древесину. Летерийцы в подобном знали толк. Если что-то можно продать один раз и заработать на этом, то почему не дважды? Такой подход, подумал Флакон, вероятно, заслуживает уважения. Или нет. Он вполне мог представить, как подобные привычки делаются навязчивыми, отравляя душу.

Подойдя к ближайшему никем не занятому участку борта, он стал смотреть на залитую нефритовым светом воду. Берега видно не было, его заслонял корпус соседней баржи. В ночном воздухе порхало множество летучих мышей. Флакон разглядел на другой барже силуэт, явно занятый тем же, чем и он сам, и подумал – может, это кто-то знакомый, или знакомая. Взводы оказались рассеяны по разным баржам. Вероятно, кому-то взбрела в голову блестящая мысль, что это поможет наладить между солдатами новые связи и укрепить дружбу. Или даже еще более ослепительное понимание, что морды ближайших сослуживцев всем давно успели надоесть. И что лучше бы их разделить, пока друг дружку не поубивали. Вот Худ не даст соврать, он вовсе не скучал ни по Корику, ни даже по Улыбке. И при этом угораздило же его оказаться на одной палубе со Спрутом!

Не человек, а ходячий упадок духа. Хуже разве что Кулак Блистиг. С другой стороны, что за армия без таких, как он? Мрачных, с неподвижным взглядом, постоянно на что-то жалующихся. Когда-то он был готов преклоняться перед подобными солдатами – все повидавшими и ничем при этом не впечатлившимися. Взирающими на новобранцев словно на ходячих пока покойников. Теперь, понял Флакон, он их презирает.

Хотя это, может статься, и несправедливо. Никому ведь не пожелаешь испытать те ужасы и лишения, что довели их до нынешнего стылого, мертвенного состояния. Разве не так? Значит, ему и другим молодым солдатам еще предстоит таскать на себе это проклятие выживших, подобное гноящейся ране клеймо ветерана. Грязное. Вонючее. Убивающее всякие грезы.

Только он-то не из таких. Не намерен вливаться в их строй. И даже не в состоянии вообразить себе армию, целиком состоящую из подобных израненных калек. Хотя «мостожоги» такими и были. И армия Колтейна, под конец-то уж точно. Войско Однорукого. Камень Сивогрива. Отряд Первого Меча. С мертвыми глазами, все до единого. Он содрогнулся, поплотнее запахнул дождевик. Охотники за костями тоже движутся сейчас в этом направлении – если только не рассыплются по дороге.

Только обожди-ка, Флакон. Ты забыл про Скрипача. А он не такой, как остальные. Ему пока что не все равно… или уже все? Даже сам вопрос пробудил в нем беспокойство. Сержант в последнее время казался ему все отчужденней. Разница в возрасте? Может статься. Тяготится своим званием? И это возможно, ведь в «мостожогах» на нем лежала лишь ответственность, свойственная обычному солдату. Более того, саперу, которые отличались тем, что представляли опасность даже для собственных товарищей, не говоря уже про врага. То есть мало того что рядовой, еще и совершенно безответственный. Теперь же Скрип – сержант, к тому же очень непростой. Толкователь Колоды Драконов. Легенда – последний из «мостожогов». Словно вбитый глубоко в землю железный штырь, который держится прочно, какие бы ветры вокруг ни бушевали – а за него, в свою очередь, держатся остальные, как бы даже не вся треклятая армия. Мы держимся. Не за адъюнкта. Не за Быстрого Бена, не за Кулака Кенеба. За Скрипача, за какого-то задрипанного сержанта.

Худов дух. Звучит не лучшим образом. Зря я затеял подобные мысли. Скрип заслуживает лучшего. Заслуживает того, чтобы жить собственной жизнью.

Неудивительно, что он попытался сбежать, когда она потребовала прочтения Колоды.

За бортом бурлила черная, ничего не подозревающая о водовороте его мыслей вода, несла все, что только могла, к отдаленному морю. Холодная от воспоминаний о снегах и льдах высокогорья, медленная от взвеси потревоженной земли и истертых в прах камней. Внизу скользили над илом огромные черепахи. В струях потока вились угри-кровососы – хвост да челюсти, ничего больше, – выискивая толстобрюхих карпов и сомов. От округлых камней и прибрежной гальки дрожащими плюмажами расходилась муть. А в слое ила захоронены амфоры из обожженной глины, ржавые железяки – инструменты, гвозди, оружие – и длинные, гладкие, словно бы припорошенные пухом кости бесчисленных животных. Полное всевозможных предметов речное дно разворачивалось подобно свитку, содержащему длинную – до самого моря – историю.

Он уже отпустил сознание на волю, предоставив ему скользить среди многочисленных существ, скрытых волнистой поверхностью, – от одной искорки к следующей. Это сделалось у него чем-то вроде привычки. Где бы Флакон ни оказывался, он распускал во все стороны щупальца, разраставшуюся подобно корням сеть своего знания об окружающем мире. Без этого ему теперь было неуютно. И однако подобная чувствительность вовсе не всегда казалась даром. По мере того как он осознавал, насколько все вокруг связано между собой, он также все более склонялся к подозрению, что любая из жизней замкнута в своем собственном круге и практически слепа по отношению ко всему внешнему. Дело тут не в масштабе, не в размере претензий тех, кто находится внутри круга, даже не в том, во что они верят, – они кружили там, совершенно ничего не зная об огромной вселенной за его пределами.

Сознание иначе не может. Оно не рассчитано на глубину, и даже если ему доведется прикоснуться к чуду, оно соскальзывает, не в силах ухватиться. Нет, нам вполне достаточно щепок, летящих от удара топора, забиваемых гвоздей, семян, что мы сеем, вкуса эля во рту, ощущения любви и желания на кончиках пальцев. В тайнах неизвестного, тем более непознаваемого, покоя не найти. Он – в нашем доме, в знакомых лицах, в прошлом у нас за спиной и в будущем, на которое мы рассчитываем.

Это – то, что прочно. То, за что мы изо всех сил держимся. Даже если мечтаем о совсем ином.

Неужели дать определение религии столь легко? Мечты об ином. Жажда, подпитываемая верой, которая отображает желаемое через ритуалы. Верой в то, что потребное нам тем самым существует. Что искомое действительно найдется. Что уверовать означает создать, а создать означает обрести.

Но не справедливо ли с подобной точки зрения и обратное? То, что отвергнутое нами существовать перестает. Что «истина» рождается самим поиском. Что мы созидаем, чтобы уверовать. А обретаем лишь то, что сами создали.

Что чудо существует только внутри нас?

Мы создаем богов собственной верой. И точно так же можем их уничтожить. Одной лишь силой мысли. Кратковременным отказом, мгновенным отречением.

Не в этом ли и заключается весь смысл грядущей войны?

От таких мыслей Флакона пробрала дрожь, он втянул в себя щупальца сознания, отпустив восвояси безразличные ко всему искорки, мечущиеся в речных глубинах. Сейчас ему требовалось что-нибудь более близкое. Более… человеческое. Его крысы в трюме.

Смрад кашлянул и кинул в «корытце» пару монет.

– Не видать тебе твоей «клети», Горлорез. Сам увидишь, как эти две сейчас в четыре превратятся.

Он нахмурился, поднял взгляд.

– Ну, чего ждешь, болван? Бросай уже кости!

– Шутки шутишь? Эй, Эброн!

– Ну да. Он зачаровал «корытце».

Горлорез наклонился вперед.

– У тебя, Смрад, похоже, возникли сложности – и ты, Эброн, прислушайся, ты ведь у нас тоже маг и все такое.

– Эй! Это ведь я тебе только что…

– Вот за это, да, спасибочки. Но ты все равно прислушайся. А тебе, Смрад, вот что скажу – может, тебе кажется, что колдовать над костями и безопасно, особенно когда играешь с простачками или с чародеями навроде тебя самого, хотя это одно и то же. Только меня, если ты не забыл, звать Горлорезом. У меня профессия – людей убивать, да такими способами, которых ни один солдат в здравом уме и вообразить-то не посмеет. Чуешь, чем пахнет? Если ты в игре своими талантами пользуешься, может, и мне пора начать?

– Нижние боги, – выдавил Смрад, – чего ты кипятишься-то?

– Ты жульничаешь!

– И что с того?

– Используя магию!

– На другое я больше не гожусь, ловкость уже не та. Так что я это, может статься, от безысходности, вот.

– От безысходности? Эброн мне не даст соврать, если по-честному жульничать, так оно нормально. А колдовать мы не договаривались! Ты, Смрад, прямо-таки напрашиваешься на перо, и не будь я таким щедрым, да вдобавок еще и трезвым достаточно, чтобы не резать собственного взводного целителя без веской причины, уже бы вся палуба в крови была.

– Знаешь, Смрад, где-то он прав. Только это я собрался присесть с вами поиграть по-честному…

Смрад фыркнул столь выразительно, что Эброн мгновенно заткнулся.

– Да ты, Эброн, не успел еще присесть, как все поле чарами окутал. Я за эту твою паутину всего-то только и потянул чуток…

Горлорез вытаращил глаза, потом ткнул в сторону Эброна полированной костяшкой:

– А вот это видел? Раз уж тебе так нравится колдовать, может, сожрешь ее и не подавишься? А потом другую? Раз уж на то пошло, почему бы тебе их все не съесть?

– Вот не хватало мне еще…

Горлорез угрожающе нагнулся над расчерченным мелом прямо по палубе игровым полем. Эброн взвизгнул.

Дальше дело приняло совсем уже дурной оборот, и крысе Флакона с трудом удалось убраться невредимой.

Мертвоголов сидел, завернувшись в одеяло, и взирал на бесчувственную Хеллиан. Та вырубилась прямо посреди любовных игр, что, похоже, было для нее обычным делом. Неподалеку присел еще один солдат, глядя на принца из Семи Городов с понимающим выражением на лице.

Впрочем, для молодого человека это было не единственной возможностью обрести нынешней ночью утеху и все остальное, он уже собирался выскользнуть из-под одеяла. По счастью, единоличность притязаний Хеллиан распространялась исключительно на ром и тому подобное. Вот на кувшин в чужой руке она действительно взирала с ревнивой яростью отвергнутой любовницы. Но, пьяница там или не пьяница, дурой Хеллиан не была и всю запутанность желаний Мертвоголова вполне понимала.

Нет, дураком в данном случае был как раз тот, кто сидел неподалеку. Сержант Урб, чья любовь к этой женщине поблескивала, словно взбудораженная поверхность родника, бесконечно подпитывающегося из глубинных слоев самой детской веры. В то, что однажды ее сознание прояснится и она наконец-то разглядит того, кто стоит прямо перед ней. И весь дарованный алкоголем соблазн развеется в мгновение ока.

Идиот. Но разве мало вокруг идиотов? Бесчисленное множество.

Когда Мертвоголов наконец шевельнулся, Флакон выскользнул из крысиного мозга. Подглядывать за подобными делами – занятиями любовью – ему всегда было неловко. И потом, разве бабушка не вдалбливала ему в голову раз за разом, что таланты могут сделать его неисправимым извращенцем? Еще как вдалбливала.

Сканароу приблизилась и встала рядом с облокотившимся на планширь капитаном Рутаном Гуддом.

– Какая темная вода, – произнесла она негромко.

– Сейчас ночь.

– Ты, похоже, предпочитаешь простые объяснения?