Красная перчатка Блэк Холли

– Ты с Филипом не разговаривал?

– Сам ведь знаешь, что нет. Он каждый раз бросает трубку, а я ничего не могу…

Но тут ручка двери начинает поворачиваться, и я быстро заканчиваю разговор:

– Давай, потом перезвоню.

Сейчас войдет мой сосед, а я тут болтаю с братом и делаю вид, что все нормально. Сэм-то знает, что именно Баррон натворил, и обязательно удивится, почему я должен звонить Филипу. Он же не понимает, каково это – жить в такой ненормальной семейке.

– Бывай, братишка, – Баррон вешает трубку.

В дверях появляется улыбающийся Сэм с большой спортивной сумкой через плечо.

– Привет. Сто лет не виделись. Как там в Торонто?

– Хотели посмотреть на ледяной замок, но он растаял.

Да, я ему соврал про лето. И в общем-то без особой необходимости, вполне можно было рассказать про Атлантик-Сити, только вот нормальные родители туда обычно детей не возят. Говорил же, дружить я не очень умею.

– Незадача какая.

Сэм ставит алюминиевый ящик с инструментами на ветхий деревянный комод. Мой сосед – высокий и крупный детина, а двигается всегда очень осторожно, будто опасается, что занимает слишком много места.

– Посмотри, – говорит он. – Я тут прикупил кое-чего, тебе понравится.

– Неужели?

Свои вещи я распаковываю, как обычно: просто засовываю все под кровать. Комнаты ведь в ближайшее время будут проверять на предмет беспорядка. А если вырос на помойке, то небольшой бардак для спокойствия просто необходим.

– Такой специальный набор – можно снимать слепки с зубов и изготавливать потрясающие клыки. Ну, просто потрясающие, идеально сидят. Надеваешь их сверху, как маленькие колпачки, – я его никогда таким счастливым не видел. – Мы с Даникой ездили в Нью-Йорк, в магазин спецэффектов, и практически все там скупили. Смолу. Эластомер. Пенополивинилхлорид. Я, наверное, смогу горящего человека изобразить.

Удивленно поднимаю брови.

– Да ладно, – оправдывается сосед. – Я помню прошлый семестр, лучше быть готовым ко всему.

Каждый год все ученики собираются в учебном театре имени Картера Томпсона и в который раз слушают одни и те же правила, хотя у всех на руках школьный справочник. «Мальчики должны носить пиджак с эмблемой Веллингфорда, галстук, черные брюки и белую рубашку. Девочки должны носить пиджак с эмблемой Веллингфорда, черную юбку или черные брюки и белую рубашку. И мальчики, и девочки должны носить черные туфли или ботинки. Никаких кроссовок. Никаких джинсов». Ну и прочее в том же духе.

Мы с Сэмом хотим запрятаться куда-нибудь подальше, но школьный секретарь, мисс Логан, нас вылавливает и показывает на пустой первый ряд.

– Мальчики, вы же двенадцатиклассники, надо подавать новеньким хороший пример.

– А можно, мы будем подавать плохой? – спрашивает Сэм.

Я фыркаю.

– Мистер Ю, – секретарша поджимает губы, – недостаток мотивации у старшеклассников в начале учебного года – серьезное упущение. Последствия будут фатальными. Мистер Шарп, я была бы весьма признательна, если бы вы не поощряли подобное поведение.

Мы пересаживаемся на первый ряд.

За кафедрой уже стоят завуч и директриса. Норткатт заводит обычную песню: какая мы в Веллингфорде большая дружная семья, как поддерживаем друг друга в беде, как будем вспоминать потом школьные годы – лучшие в нашей жизни.

Я поворачиваюсь к Сэму, чтобы поделиться шуткой, но он не смотрит на меня – взволнованно оглядывает зрительный зал.

Фокус в том, что, если ты мошенник, очень сложно отключить ту часть мозга, которая оценивает ситуацию и выискивает простачка – простофилю, готового клюнуть на твое вранье. Вечно пытаешься вычислить, чего этот простачок хочет, как можно убедить его расстаться с деньгами.

Сэм-то не простачок, но я на автомате подмечаю, что его беспокоит, вдруг да пригодится.

– У вас с Даникой все в порядке?

Сосед пожимает плечами, а потом признается:

– Она ненавидит фильмы ужасов.

– Понятно, – говорю я как можно более нейтральным тоном.

– Ну, знаешь, ее волнуют всякие по-настоящему важные проблемы. Политика, глобальное потепление, ущемление прав мастеров, права меньшинств. Пожалуй, мои интересы ей кажутся детскими.

– Ну, не все же такие, как Даника.

– Это она не как все, – взгляд Сэма, как у всех влюбленных, затуманивается. – Знаешь, ей нелегко приходится. Она сильно переживает из-за важных вещей, а остальным, в основном, плевать. Да и мне тоже, наверное.

Раньше глупые попытки Даники спасти мир меня порядком выводили из себя. Зачем менять мир, если он сам не хочет меняться? Но вряд ли стоит сейчас говорить об этом Сэму: не очень уместная реплика. Да я и сам уже не уверен, что так считаю.

– Может, ты сумеешь ее переубедить насчет ужасов? Ну, например, покажи ей что-нибудь из классики, возьми в видеопрокате «Франкенштейна», прочитай с выражением «Ворона». Женщины это обожают: «Прочь отсюда, птица злая! Ты из царства тьмы и бури, – уходи опять туда, не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной, удались же, дух упорный!»[2] Кто же тут устоит?

Но Сэм не улыбается в ответ.

– Ну, ладно, сдаюсь, – я поднимаю руки. – Больше не буду.

– Да нет, шутка смешная. Дело не в тебе, просто я не могу…

– Мистер Ю! Мистер Шарп! – по проходу между креслами к нам пробирается мисс Логан, усаживается прямо позади и демонстративно подносит палец к губам. Вы же не хотите, чтобы я вас рассадила.

Стыда потом не оберешься, и мы замолкаем. Уортон как раз зачитывает длиннющий список того, за что ученикам полагается наказание: нельзя употреблять алкоголь и наркотики, прогуливать занятия, выходить из общежития вечером, краситься черной помадой, мальчишкам – забираться в комнаты к девчонкам (и наоборот). Печально, но факт: в каждом выпускном классе всегда находится как минимум один умник, который на какой-нибудь лихой вечеринке умудряется нарушить все правила разом. Очень надеюсь, что в этом году таким умником буду не я.

Ведь черная помада мне не очень идет.

Данику мы встречаем по пути в столовую. Свои русые кудряшки она заплела в семь косичек, и на каждой болтается деревянная бусина. Верхняя пуговица на воротнике белой рубашки расстегнута, так что видно цепочку с семью нефритовыми амулетами – защита от разных проклятий. Удача. Сны. Физическая сила. Эмоции. Память. Смерть. Трансформация. Это я ей подарил на день рождения, как раз перед окончанием прошлого учебного года.

Амулеты изготавливаются мастерами: волшебники накладывают проклятие определенного типа, и носитель получает соответствующую защиту. Ведь, как известно, только камни впитывают магию. Талисман срабатывает лишь единожды: камень отводит проклятие, но сразу же трескается. Настоящие амулеты от трансформации – редкость, потому что подобных мастеров в мире очень мало; один такой рождается, наверное, раз в десять лет. Но у Даники самый что ни на есть настоящий. Я точно знаю – сам делал.

А она и не догадывается.

– Привет.

Даника шутливо толкает Сэма, и тот обнимает ее за плечи.

Все вместе мы входим в столовую.

Первый вечер нового учебного года, поэтому на столах скатерти и вазочки с розами и гипсофилами. Родители кое-кого из новеньких толкутся тут же, они явно под впечатлением: высокие потолки обшиты деревом, из позолоченной рамы за всеми бдительно следит суровый полковник Веллингфорд, а мы умудряемся каким-то образом не размазывать еду по лицу.

Сегодня подают лосося в соусе терияки, бурый рис и морковь. На десерт – вишневое пирожное. Я ковыряю морковь вилкой. Даника начинает с десерта и довольно констатирует:

– Вполне съедобно.

А потом безо всякого перехода принимается разглагольствовать о том, как этот год важен для «Сглаза» (так называется клуб поддержки мастеров). Мол, нужно всем рассказать о второй поправке, на следующей неделе будет какой-то митинг, правительство все больше вторгается в частную жизнь и так далее. Я слушаю ее вполуха.

Поворачиваюсь к Сэму, чтобы заговорщически ему подмигнуть, но он внимает каждому ее слову, затаив дыхание.

– Кассель, – Даника поворачивается ко мне, – ты не слушаешь, я ведь все вижу. Голосовать за поправку будут в ноябре. Уже в этом году. Если законопроект утвердят, мастеров принудят к тестированию. Не только мастеров – вообще всех. И пусть правительство Нью-Джерси гарантирует полную конфиденциальность – все это вранье. Мастеров начнут увольнять, не будут сдавать им жилье. Их будут арестовывать за врожденные способности, а они, может, вовсе не хотели бы их иметь.

– Знаю. Прекрасно знаю. Не надо мне все разжевывать. Я знаю.

Похоже, я разозлил ее еще больше.

– Это, между прочим, тебя напрямую касается.

Я вспоминаю маму и Клайда Остина. Баррона. Собственные грехи.

– А может, мастеров, действительно нужно арестовывать. Может, Пэттон прав.

Сэм хмурится, а я запихиваю в рот большой кусок лосося, чтобы еще чего-нибудь ненароком не ляпнуть. Даника потрясенно молчит, а потом огрызается:

– Глупости.

Я молча жую.

Она права, конечно. Даника всегда права. Ее мать без устали защищает мастеров и помогла основать клуб «Сглаз». А дома у них живет маленький Крис. Возможно, Вассерманы даже нарушают закон, давая ему приют: бедняге некуда податься, родители выгнали его, ведь они думают, что все мастера злодеи вроде меня. А они бывают разные – не все мошенничают, не все рвутся стать преступниками. Только вот когда Даника говорит о мастерах, то представляет себе свою маму. А я представляю свою.

– В любом случае, в следующий вторник митинг, и я хочу, чтобы «Сглаз» туда отправился в полном составе. Я договорилась с нашей руководительницей, мисс Рамирес, и она подала заявку на автобус. Получится поездка от школы.

– Правда? Вот здорово, – радуется Сэм.

– Пока еще нет, – вздыхает его подружка. – Рамирес сказала, Уортон или Норткатт должны сначала подписать разрешение. И нужно, чтобы побольше членов клуба заявили, что хотят ехать. Я ведь могу на вас рассчитывать?

– Конечно, мы поедем, – откликается Сэм.

А я, сердито на него посмотрев, поднимаю руку:

– Не так быстро. Расскажи-ка поподробнее. Плакаты надо рисовать? Что-нибудь вроде: «Даешь права всем мастерам, кроме тех, кому они даром не нужны» или «Узаконим мастеров смерти сегодня, решим проблему перенаселенности завтра!»

Сэм еле сдерживает улыбку. Да уж, я веду себя как форменная скотина, но зато хоть кому-то смешно.

Даника открывает рот, чтобы возразить, но тут к столу подходит Кевин Лакруа. Как же вовремя, слава богу. Он сует мне в сумку конверт и шепчет:

– Этот укурок, Джейс, утверждает, что летом кого-то подцепил. А я слыхал, что на фотках, которые он всем показывает, на самом деле его сводная сестра. Нет у него никакой девушки. Ставлю пятьдесят баксов.

– Тогда найди кого-нибудь, кто поставит на то, что у него есть девушка, а я тебе подсчитаю вероятность выигрыша. Сама контора ни на что не ставит.

Кевин кивает и уходит, явно разочарованный.

Школьным букмекером я стал, когда мама еще сидела в тюрьме. Надо же было как-то платить за разные мелочи, которые не входят в стоимость обучения. Например, купить второй комплект формы (иначе стирать ее можно только раз в неделю). Заказать пиццу, если пошел с друзьями в кафе. Кроссовки, книги, музыка – нужные вещи на дороге обычно не валяются, да и не все можно украсть в магазине. Вместе с богачами учиться нелегко.

Кевин Лакруа уходит, но его место тут же занимает Эммануэль Доменек. Желающих сделать ставку набирается столько, что Сэму с Даникой просто-напросто некогда отчитывать меня за мерзкое поведение. Они о чем-то переписываются в тетрадке, а ученики один за другим незаметно передают мне конверты. Возрождается моя маленькая криминальная империя.

– Ставлю на то, что Шерон Найджел застрянет в ростовом костюме талисмана и не сможет его снять.

– Ставлю на то, что в клубе латинского языка принесут кого-то в жертву во время весеннего бала.

– Ставлю на то, что в этом году в кабинет директрисы первым вызовут Чайавата Тервейла.

– Ставлю на то, что новенькая сбежала из дурдома.

– Ставлю на то, что новенькая сбежала из московской тюрьмы.

– Ставлю на то, что у Льюиса будет нервный срыв еще до начала зимних каникул.

Я все записываю при помощи шифра собственного изобретения, а вечером мы с Сэмом высчитаем коэффициенты. Конечно, они не раз еще поменяются, ведь появятся новые ставки. Но мы получим хотя бы приблизительную картину и сможем сообщить за завтраком всем заинтересованным лицам, на что нынче выгодно поставить. Я всегда поражался, почему богатеньким детишкам не терпится срочно просадить побольше денег.

А преступникам не терпится эти денежки заполучить.

По дороге в общежитие Даника тычет меня локтем.

– Ну? И почему ты сегодня у нас весь из себя унылый мерзавец?

Я пожимаю плечами.

– Прости. Устал, наверное. Ну и вообще дурак.

Она хватает меня за шею затянутой в перчатку рукой и делает вид, что душит. Я подыгрываю и падаю на колени, корчась в притворной агонии. Даника оттаивает и смеется.

Простила.

– Знал же, что надо захватить пакет с кровью, – сокрушенно качает головой Сэм, укоризненно глядя на нас.

И тут мимо проходит Одри, под ручку с Грегом Хармсфордом. Моя бывшая девушка. Которая меня бросила. А ведь с ней я чувствовал себя нормальным и однажды почти убедил ее вернуться. А теперь она даже не смотрит на меня.

Зато Грег оглядывается, злобно щурясь, словно бросает вызов.

Хотел бы я стереть довольную ухмылку с его лица. Вот только именно он сейчас проходит мимо, а я стою на коленях.

Я хотел вечером разложить вещи или посидеть с друзьями в холле, но не тут-то было: новый комендант, мистер Пасколи, объявил, что будет собрание двенадцатиклассников – обычная консультация по профориентации.

Раньше я встречался с мисс Вандервеер только раз в год. Милая такая тетя, у нее всегда наготове список: какие лучше выбрать предметы и факультативы, чтобы поступить в хороший колледж; какой общественно-полезной работой заняться, ведь члены вступительных комиссий просто обожают общественно-полезную работу. Сейчас-то мне зачем с ней видеться? Но я все равно плетусь вместе с Сэмом и другими старшеклассниками в библиотеку Лейнхарта.

Мы опять выслушиваем речь: на этот раз о том, как важно не расслабляться в выпускном классе, сейчас, мол, трудно, но это цветочки по сравнению с колледжем. Честное слово, парень (видимо, один из консультантов) расписывает все так, будто в колледжах сочинения пишут кровью, сокурсники забивают ногами до смерти неудачника, который накосячил в лаборатории и понизил общую оценку, а вечерние занятия затягиваются до самого утра. Не очень убедительно.

Наконец, зачитывают список: кто и в каком порядке идет на консультацию. Я отправляюсь туда, где принимает Вандервеер, она беседует с кем-то за большой ширмой, а остальные ждут своей очереди.

Сэм ерзает на краешке стула и наклоняется ко мне:

– Старик, что делать? Они будут спрашивать про колледж.

– Наверняка, – я тоже наклоняюсь поближе. – Это же консультация по профориентации. Колледжи, колледжи – да они спят и во сне видят эти колледжи.

– Да, но они-то думают, я хочу поступить в Массачусетский технологический на факультет химии, – уныло шепчет сосед.

– А ты им и скажи, что не хочешь. Если не хочешь.

– Но они сообщат родителям, – тяжело вздыхает Сэм.

– Ну, а что ты собираешься делать?

– Я хочу поехать в Лос-Анджелес и поступить в один из вузов, где готовят специалистов по визуальным эффектам. Ты же знаешь, я обожаю спецэффекты и грим, но сейчас почти всё делают на компьютере, поэтому мне нужно это освоить. Есть один трехгодичный курс.

Сэм утирает вспотевший лоб и проводит рукой по коротким волосам – он будто поведал мне свою самую невероятную и почему-то постыдную мечту.

Мисс Вандервеер называет мою фамилию, я встаю и прохожу за ширму, напоследок шепнув ему:

– Все будет хорошо.

Но его волнение передается и мне, ладони потеют от напряжения.

У Вандервеер короткие темные волосы и лицо все в морщинках и коричневых старческих пятнах. На маленьком столе – папка с моими данными. Она плюхается на один из стульев и с нарочитой веселостью в голосе начинает:

– Итак, Кассель, чем вы планируете заняться в жизни?

– Да еще не решил.

Мои таланты для колледжа не годятся – там такому не учат. Я умею мошенничать. Подделывать документы. Убивать людей. А еще замки вскрывать.

– Давайте тогда подумаем о возможных университетах. В прошлом году я вас просила выбрать те, в которые вы бы хотели поступить, и еще что-нибудь про запас, на всякий случай. Вы составили список?

– Не совсем, подумать-то я подумал, но ничего не записал.

– А вы ездили смотреть те колледжи, в которые планируете поступать? – хмурится она.

Я качаю головой, и Вандервеер вздыает.

– Веллингфорд весьма гордится тем, что его выпускники поступают в лучшие университеты мира. В Гарвард и Оксофрд, в Йель и Калифорнийский технологический институт, в университет Джонса Хопкинса. Давайте-ка посмотрим: ваши оценки могли бы быть и получше, но ведь тест на проверку академических способностей вы написали очень даже неплохо.

Кивнув, я вспоминаю про братьев: Баррон отчислился из Принстона, а Филип бросил школу, обзавелся ожерельем из шрамов и начал работать на Захарова. Не хочу быть как они.

– Я обязательно напишу список, – обещаю я Вандервеер.

– Сделайте одолжение. Жду вас через неделю. И никаких больше отговорок. Будущее наступит быстрее, чем вы думаете.

Я выхожу из-за ширмы. Сэма нигде нет; наверное, он еще на консультации. В ожидании я съедаю три сливочных печенья, которые разложили на столике специально для учеников, но сосед так и не появляется, так что, в конце концов, приходится идти в общежитие в одиночестве.

Всегда непривычно спать первую ночь в новой комнате. Кровать очень неудобная: я в ней толком не помещаюсь, засыпаю, свернувшись калачиком, а потом во сне выпрямляю ноги и сразу же просыпаюсь, потому что они упираются в спинку.

В соседней комнате кто-то храпит.

За окном лунный свет заливает газон, а трава блестит, будто вырезанная из жести. Я думаю о ней, а потом вдруг просыпаюсь от будильника на телефоне. Уже, видимо, давно звонит.

Мычу спросонья и бросаю подушкой в Сэма. Он нехотя поднимает голову.

Мы тащимся в общую ванную. Там мальчишки с нашего этажа уже вовсю чистят зубы и заканчивают водные процедуры. Сосед брызгает водой себе в лицо.

Чайават Тервейл, обмотав вокруг талии полотенце, вытаскивает из корзинки пару одноразовых резиновых перчаток. Над корзинкой плакат: «Наденьте перчатки: защитите своих одноклассников».

– И снова Веллингфорд, – объявляет Сэм, – не комната в общежитии, а настоящий дворец; не жидкая гадость вместо кофе, а пир горой; не душ, а…

– Радуешься утреннему купанию? – интересуется Кайл Хендерсон. Сам он уже оделся и мажется гелем для волос. – Будешь в душе думать обо мне?

– Из-за таких мыслей придется мыться в два раза быстрее, – не теряется сосед. – Боже мой, старый добрый Веллингфорд!

Я смеюсь, кто-то в шутку стегает Сэма полотенцем.

После душа времени на завтрак уже не остается, поэтому я, пробегая через холл, наспех выпиваю кофе, который заварил себе наш комендант, и заглатываю пирожное-полуфабрикат, не разогревая, прямо так. Сэму мама таких целую коробку с собой дала.

Сосед укоризненно на меня смотрит и запихивает в рот точно такое же.

– Хорошенькое начало учебного года. Мы опаздываем – это так стильно.

– Надо же как следует разочаровать учителей, – откликается Сэм.

Я чувствую себя вполне нормально, а ведь все лето в это время я только ложился спать.

В моем расписании первым уроком стоит статистика и теория вероятности. Еще в этом семестре у меня будут развивающиеся страны и этика (Даника бы обрадовалась, что я выбрал в качестве факультатива по истории такой предмет, именно поэтому я и не сказал ей об этом), английский, физика, продвинутая лепка (смейтесь-смейтесь), продвинутый французский и «Фотошоп».

Я выхожу из общежития Смит-Холл и поворачиваю к учебному центру Финке, на ходу изучая бумажку с расписанием. Статистика, наверное, на третьем этаже – придется подниматься по лестнице.

Прямо мне навстречу идет Лила Захарова. На ней школьная Веллингфордовская форма: пиджак, плиссированная юбка и белая рубашка; коротко постриженные волосы сияют золотом. При виде меня у нее на лице появляется странное выражение – смесь ужаса и надежды.

Что появляется на лице у меня самого – боюсь даже вообразить.

– Лила?

Опустив взгляд, она отворачивается.

Бросившись вперед, я хватаю ее за руку. Как будто боюсь, что она не настоящая. От прикосновения моей затянутой в перчатку руки Лила замирает.

Я грубо разворачиваю ее к себе. Что я творю? Но в голове такая путаница.

– Что ты здесь делаешь?

Она дергается, как от удара.

Ну просто молодец, Кассель. Умеешь любезничать с девушками.

– Я знала, что ты разозлишься.

На ее побледневшем растерянном лице не осталось и следа былой жестокости.

– Не в этом дело.

Я, по правде, и сам ни черта не понимаю, в чем тут дело. Ей не следует здесь быть. Но я хочу, чтобы она здесь была.

– Не могу справиться… – говорит Лила отчаянным срывающимся голосом. – Кассель, я пыталась не думать о тебе. Все лето пыталась. Сто раз порывалась к тебе приехать. Кулаки сжимала до крови, чтобы сдержаться.

Вспоминаю, как в марте сидел на крыльце родительского дома и умолял Лилу поверить, что она под действием проклятия. Как по ее лицу медленно разливался ужас. Как она спорила, как, наконец, уступила и согласилась, что нам лучше не видеться, пока магия не ослабнет. Я все помню, ничего не забыл.

Лила – мастер сновидений. Надеюсь, ей спится лучше, чем мне.

– Но ты здесь… – я не знаю, что еще сказать.

– Мне больно, когда я вдали от тебя, – Лила выговаривает слова тихо и медленно. – Даже не представляешь, насколько больно.

Мне так и хочется сказать: «Представляю!» Отлично представляю, каково это – любить того, кто никогда не будет твоим. Хотя, может, и нет. Может, влюбиться в меня – настолько ужасно, что я действительно не представляю.

– Я не смогла… Мне не хватило сил… – она вот-вот заплачет, губы слегка дрожат.

– Прошло уже почти полгода. Твои чувства хоть как-то изменились?

Конечно же, проклятие должно было ослабнуть.

– Хуже, я чувствую себя еще хуже, чем в начале. А что, если это никогда не закончится?

– Закончится. Уже скоро. Нужно просто переждать, лучше, если ты…

Я замолкаю на полуслове. Так трудно сосредоточиться, когда Лила смотрит вот так.

– Я же тебе раньше нравилась. А ты мне. Кассель, я тебя любила. Еще до проклятия. Всегда тебя любила. И пускай…

Больше всего на свете мне хочется ей поверить. Но я не могу. Не верю.

Я знал, что рано или поздно это случится. Оттягивал, как мог, но всегда знал. И сейчас знаю, что именно должен сказать. Потому тщательно отрепетировал свою речь, ведь иначе, без подготовки я бы просто не смог.

– А я тебя не любил. И сейчас не люблю.

Выражение ее лица стремительно меняется. Как жутко. Она бледнеет, отступает назад. Словно закрылась от меня.

– Но тогда, в твоей комнате. Ты сказал, что скучал, что…

– Я пока в своем уме, – нужно быть кратким, иначе она сразу все поймет, ведь Лила повидала на своем веку немало лгунов. – Просто хотел, чтобы ты со мной переспала.

Она судорожно втягивает воздух.

– Как больно. Ты это специально говоришь, чтобы сделать мне больно.

Я не хотел делать ей больно, я хотел, чтобы ей стало противно.

– Хочешь – верь, а хочешь – нет, но именно так все и было.

– Почему же тогда не переспал? Почему сейчас не хочешь? Если тебе нужно только перепихнуться, я же не смогу отказать. Я вообще ни в чем не могу тебе отказать.

Где-то вдалеке раздается звонок.

– Прости меня.

Это «прости» вырывается само собой. Я не собирался просить прощения, но что еще делать? Не знаю. Не могу смотреть, как она мучается. Такого злодея мне сыграть не под силу.

– Не нужна мне твоя жалость, – Лила заливается лихорадочным румянцем. – Буду ждать здесь, в Веллингфорде, пока проклятие не ослабнет. Если бы я рассказала папе, что сотворила твоя мать, он бы ее убил. Помни об этом.

– И меня заодно.

– Да. И тебя заодно. Так что просто смирись. Я остаюсь.

– Я не могу тебе помешать, – тихо говорю я ей в спину.

Лила поднимается по лестнице. Тени скользят по ее пиджаку. Я сползаю по стенке.

Конечно же, на урок я опоздал. Пытаюсь незаметно проскользнуть в класс, но профессор Келлерман только вопросительно поднимает кустистые брови. Над доской висит телевизор – по нему только что закончили крутить утренние объявления. Наверное, рассказывали, что будет на обед и когда собрания кружков. Вряд ли я пропустил что-то особенно важное.

Все равно спасиб Келлерману. Ведь он вполне мог бы устроить мне разнос, а я вряд ли бы сейчас с этим справился.

Он возвращается к уроку – рассказывает, как высчитывают вероятность (мне ли, букмекеру, об этом не знать), а я пытаюсь унять дрожь в руках.

Я даже не обращаю внимания, когда с потрескиванием включается школьное радио, но оттуда раздается голос мисс Логан: «Кассель Шарп, пожалуйста, пройдите в кабинет директора. Кассель Шарп, пожалуйста, пройдите в кабинет директора».

Поднявшись, я складываю в сумку учебники. Келлерман хмурится.

– Да ну вас, – вяло пытаюсь отшутиться я.

Кто-то из девчонок хихикает.

Зато кое-кто только что проиграл первую за этот год ставку. Ну хоть что-то.

Глава третья

Кабинет директрисы больше похож на библиотеку в охотничьем домике какого-нибудь барона: лампы из латуни, стенные панели и книжные стеллажи из темного полированного дерева, точно такой же стол, размером скорее напоминающий кровать, зеленые кожаные кресла, дипломы в рамочках. Родители, попав в такой кабинет, должны проникнуться доверием к Веллингфорду, а ученики, наоборот, чуток испугаться.

Но когда я вхожу, то вижу, что испугалась почему-то сама Норткатт. Кроме нее в комнате двое незнакомцев в строгих костюмах – по всей видимости, ждут меня. Один нацепил черные очки.

Я приглядываюсь: не оттопырена ли слегка ткань на пиджаках или брючинах. Неважно, насколько хорошо сидит костюм, пистолет все равно видно. Да, оба вооружены. Перевожу взгляд на ботинки.

Черная глянцевая кожа так и сияет; хорошие прорезиненные подошвы. Специально, чтобы бегать удобнее было. За такими, как я.

Страницы: «« « 12345 » »»