Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение Во Ивлин

– Ага. Громобой сегодня ужасно норовистый. С ним такого еще не было.

Наконец в лесу протрубил рог. Все собрались на краю большого поля перед воротами. Вернее сказать, все, за исключением мисс Рипон, которую конь несколько минут назад, прямо на середине фразы, умчал по направлению к Хеттон-Хиллз. Через полчаса Джок сказал:

– Созывают гончих.

– Значит, пустой номер?

– Похоже на то.

– И надо же, чтоб такое в нашем лесу случилось, – сказал Бен. – Разговоры всякие пойдут.

И впрямь, пигстэнтонцы, позабыв об оказанном им гостеприимстве, стали вопрошать: чего же ждать, если сам Ласт не охотится, и намекать, будто на прошлой неделе видели, как один из лесников поздно вечером что-то прятал в лесу.

Кортеж снова тронулся прочь от Хеттона. Тут Бен вспомнил о своих обязанностях.

– Как вы думаете, сэр, не пора ли отвезти молодого хозяина домой?

– А как распорядился мистер Ласт?

– Он сказал, что ему можно доехать до опушки. Но до какой – не сказал.

– Похоже, в таком случае Джону пора домой.

– Ой, мистер Мензис!

– Что ж делать, поехали, мастер Джон. Хорошенького понемножку.

– А я ничего хорошего и не видел.

– Если вы сегодня вернетесь вовремя, папаша вам в другой раз позволит поехать.

– А может, другого раза не будет? Может, завтра конец света? Ну пожалуйста, Бен! Ну пожалуйста, мистер Мензис!

– Просто срам, что лисы не нашли, – сказал Бен. – Мальчонка заждался.

– И все-таки я думаю, что мистер Ласт отправил бы его домой, – сказал Джок.

Судьба Джона была решена; гончие пошли в одну сторону, они с Беном – в другую. Когда они подъехали к шоссе, Джон чуть не плакал.

– Глянь, – сказал Бен, чтобы его подбодрить, – вон мисс Рипон на своем ненормальном гнедом. Видать, тоже домой едет. Не иначе как упала.

У мисс Рипон шляпа и спина были заляпаны грязью и облеплены мхом. С тех пор как конь понес, прошли полчаса, и они дались ей нелегко.

– Я его увожу, – сказала она. – Не могу сегодня с ним совладать.

И затрусила рядом с ними к деревне.

– Я подумала, может, мистер Ласт разрешит мне позвонить – вызвать машину. Он так разбушевался, что мне не очень-то хочется добираться на нем домой. Не понимаю, что на него нашло, – добавила она, одумавшись. – В субботу его брали на охоту. За ним такого раньше не водилось.

– На нем впору только мужчине ездить, – сказал Бен.

– Да с ним и конюх не справляется, а папа и вовсе не хочет к нему подходить, – ляпнула уязвленная мисс Рипон. – Во всяком случае… то есть… я думаю, они бы с ним тоже сегодня не справились.

Гнедой, однако, пока вел себя смирно и не отставал от других лошадей. Они шли вровень – пони Джона посредине, мисс Рипон с Беном по бокам.

И тут-то все и случилось: у поворота дороги они наткнулись на одноэтажный пригородный автобус. Он и так шел на малой скорости, а завидев лошадей, водитель еще притормозил и прижался к обочине. Племянница мистера Тендрила, чьи надежды на охоту тоже не оправдались, следовала за ними на мотоцикле почти впритык; она, в свою очередь, сбавила скорость, а заметив, что конь мисс Рипон того и гляди взбрыкнет, и вовсе притормозила.

Бен сказал:

– Давайте сперва я поеду, мисс. А ваш за мной пойдет. Не дергайте удила, просто хлестаните его разок.

Мисс Рипон в точности выполнила его совет; надо сказать, все вели себя очень разумно.

Они поравнялись с автобусом. Коню мисс Рипон это пришлось не по вкусу, но казалось, все обойдется. Пассажиры, забавляясь, смотрели на них. Как вдруг у мотоцикла, шедшего с выключенной передачей, оглушительно выстрелил мотор.

С перепугу конь мисс Рипон застыл на месте, потом, видя, что опасность угрожает и спереди, и сзади, как и следовало ожидать, отпрянул в сторону и со всего маху двинул пони боком. Джон вылетел из седла и упал на дорогу; гнедой мисс Рипон встал на дыбы и попятился задом от автобуса.

– Держите его, мисс. Хлыстом его, хлыстом, – кричал Бен. – Мальчонка упал.

Мисс Рипон хлестнула коня – он взвился и понесся в деревню, но перед тем ударом копыта отбросил Джона в канаву, и тот так и остался там лежать – скрюченный, застывший.

Все согласились, что винить тут некого.

Джока и миссис Рэттери новость достигла почти через час – они ждали у другой пустой опушки. Полковник Инч отдал приказ прекратить на сегодня охоту и отвести собак в псарни. Стихли голоса, еще пять минут назад заявлявшие, что им доподлинно известно, будто мистер Ласт отдал приказ перестрелять в своем поместье всех лис. Позже, приняв ванну, все отвели душу, дружно накинувшись на отца мисс Рипон, но в тот момент они были потрясены и молчали. Джоку и миссис Рэттери одолжили машину, чтобы они могли сразу же уехать домой, и конюха – присмотреть за их лошадьми.

– Какой кошмар, – сказал Джок, уже в чужой машине, – что мы скажем Тони?

– Для такого дела менее подходящего человека, чем я, не найти, – сказала миссис Рэттери.

Они проехали место, где произошел несчастный случай, – тут, обсуждая происшедшее, еще слонялся народ.

Слонялся, обсуждая происшедшее, народ и в зале.

Доктор – уже на выходе – застегивал пальто.

– Умер на месте, – сказал он. – Удар пришелся в основание черепа. Весьма прискорбно, очень привязался к мальчику. Но винить тут некого.

Были тут и няня, вся в слезах, и мистер Тендрил с племянницей; полицейский, Бен и двое парней, которые помогли принести тело, сидели в людской.

– Мальчонку нельзя винить, – говорил Бен.

– Да, винить тут некого, – говорили все.

– Мальчонке сегодня весь день, бедняге, не везло, – говорил Бен, – если кого и винить, так мистера Грант-Мензиса – зачем велел ему уехать?

– Да, винить тут некого, – говорили все.

Тони сидел в библиотеке один. Когда Джок вошел, он сразу сказал:

– Надо сообщить Бренде.

– А ты знаешь, где ее застать?

– Она, скорее всего, на курсах… Но не скажешь же ей вот так по телефону… Да и потом, Эмброуз пытался дозвониться и туда, и на квартиру, но не дозвонился… И что, ну что ей сказать?

Джок молчал. Он стоял у камина спиной к Тони, засунув руки в карманы. Немного погодя Тони сказал:

– Вас ведь не было поблизости, верно?

– Нет, мы поехали к другой опушке.

– Мне сначала сказала племянница мистера Тендрила… Потом мы столкнулись с ними, когда его несли к дому, и Бен мне все рассказал… Какое потрясение для девушки.

– Для мисс Рипон?

– Ну да, она только что уехала… Она тоже упала и сильно расшиблась. Ее конь споткнулся уже в деревне… Бедняжка в ужасном состоянии, а тут ко всему еще и… Джон. Она узнала, что сшибла его, много позднее – в аптеке, когда ей перевязывали голову. Она поранилась, упав с коня. Состояние у нее ужасное. Я ее отправил домой в машине… Ее нельзя винить.

– Да, винить тут некого. Просто несчастный случай.

– В том-то все и дело, – сказал Тони. – Несчастный случай. Но как сообщить Бренде?

– Одному из нас придется поехать в город.

– Да… Мне, наверное, придется остаться. Я не могу тебе как следует объяснить почему, но тут всякие дела возникнут. Ужасно просить о таких вещах…

– Я поеду, – сказал Джок.

– Тут всякие дела возникнут… Доктор говорит, что состоится следствие. Чистейшая формальность, конечно, но страшное потрясение для рипоновской дочки. Ей придется давать показания… а состояние у нее ужасное. Надеюсь, я ничего – такого ей не сказал. Только что принесли Джона, и я плохо соображал. Вид у нее отчаянный. Похоже, отец ее страшно тиранит… Жаль, что нет Бренды. Она умеет с людьми. А я теряюсь.

Мужчины постояли молча.

Тони сказал:

– У тебя правда хватит духу поехать в Лондон и сказать Бренде?

– Да.

Немного погодя вошла миссис Рэттери.

– Приехал полковник Инч, – сказала она. – Я с ним поговорила. Он хотел выразить вам соболезнование.

– Он еще здесь?

– Нет, я ему сказала, что вас, наверное, лучше не трогать. Он думал, вам приятно будет услышать, что он остановил охоту.

– Очень мило, что он приехал… Как провели день, хорошо?

– Нет.

– Мне очень жаль. На прошлой неделе мы видели лисицу в Брутонском лесу. Мы с Джоном. Джок поедет в Лондон за Брендой.

– Я подвезу его на самолете. Так быстрее.

– Да, так, конечно, быстрее.

– Пойду переоденусь. Я буду готова через десять минут.

– Я тоже переоденусь, – сказал Джок.

Оставшись один, Тони позвонил. Вошел молодой лакей, он был совсем молодой и в Хеттоне служил недавно.

– Передайте, пожалуйста, мистеру Эмброузу, что миссис Рэттери сегодня отбывает. Она улетает вместе с мистером Грант-Мензисом. Ее милость, очевидно, приедет вечерним поездом.

– Слушаюсь, сэр.

– Их надо покормить перед отъездом. Я буду обедать с ними… И позвоните, пожалуйста, полковнику Инчу, поблагодарите за визит, хорошо? Скажите, что я ему напишу. И позвоните еще мистеру Рипону, осведомитесь о здоровье мисс Рипон. И в приход, спросите мистера Тендрила – могу ли я повидать его сегодня вечером? Он, случайно, не у нас?

– Нет, сэр. Он ушел несколько минут назад.

– Передайте ему, что я хочу переговорить с ним о похоронах.

– Слушаюсь, сэр.

– Мистер Ласт прямо какой-то бесчувственный, – доносил лакей.

В библиотеке ничто не нарушало тишины: рабочие в малой гостиной отложили на день инструменты. Первой появилась миссис Рэттери.

– Сейчас подадут обед.

– К чему обед, – сказала она. – Вы забыли, что мы основательно подкрепились перед охотой.

– Все равно лучше поесть, – сказал Тони и – немного погодя: – Джоку будет тяжело сообщить Бренде. Я все думаю, сколько времени осталось до ее приезда.

Что-то в голосе Тони заставило миссис Рэттери спросить:

– А что вы будете делать, пока ее нет?

– Не знаю. Тут всякие дела возникнут.

– Послушайте, – сказала миссис Рэттери, – пусть Джок едет в машине. Я останусь с вами, пока не приедет леди Бренда.

– Вам будет очень тяжело.

– Нет, я останусь.

Тони сказал:

– Смешно, наверное, но я действительно хотел бы, чтобы вы остались… То есть вам не будет очень уж тяжело? Я что-то плохо соображаю. Все не могу поверить, что это правда.

– И тем не менее это так.

Появился лакей с сообщением, что мистер Тендрил зайдет после чая, а мисс Рипон легла и сейчас спит.

– Мистер Грант-Мензис поедет машиной. Он, возможно, вернется к вечеру, – сказал Тони. – Миссис Рэттери побудет здесь, пока не приедет ее милость.

– Слушаюсь, сэр. Полковник Инч просил узнать, не желаете ли вы, чтоб охотники протрубили над могилой «Предан земле»?

– Передайте, что я ему напишу. – Когда лакей вышел, Тони заметил: – Чудовищное предложение.

– Как сказать. Он хочет во что бы то ни стало быть полезным.

– Охотники от него не в восторге.

В половине третьего Джок уехал. Тони и миссис Рэттери пили кофе в библиотеке.

– Боюсь, – сказал Тони, – что мы будем себя неловко чувствовать. Ведь мы едва знакомы.

– А вы не думайте обо мне.

– Но вам, наверное, очень тяжело.

– И об этом не надо думать.

– Постараюсь… Глупо, ведь я совсем не думаю об этом, я просто так говорю… А думаю совсем о другом.

– Знаю. Молчите, если не хочется разговаривать.

Немного погодя Тони сказал:

– Бренде еще тяжелее, чем мне. Видите ли, кроме Джона, у нее почти ничего нет… а у меня есть она, и я люблю Хеттон… ну а для Бренды Джон всегда был на первом месте… оно и понятно… И потом, в последнее время она видела Джона очень редко. Подолгу оставалась в Лондоне. Боюсь, это будет ее мучить.

– Никогда нельзя сказать, что кого будет мучить.

– Видите ли, я очень хорошо знаю Бренду.

Окна были распахнуты, и бой часов, отбивавших время в вышине среди каменной листвы и крестоцветов, четко раздавался в тиши библиотеки. Они уже давно молчали. Миссис Рэттери сидела спиной к Тони; она разложила свой сложный пасьянс из четырех колод на ломберном столике; Тони как сел после обеда на стул у камина, так и не встал.

– Всего четыре? – сказал он.

– Я думала, вы заснули.

– Нет, я просто думал… Джок, должно быть, проехал больше полпути, он теперь где-то около Эйлсбери или Тринга.

– Машиной быстро не доедешь.

– Прошло меньше четырех часов с тех пор… Даже не верится, что это произошло еще сегодня, что всего пять часов назад здесь выпивали охотники.

Наступила пауза, миссис Рэттери сгребла карты и снова их перетасовала.

– Мне сказали в двадцать восемь минут первого. Я тогда посмотрел на часы… А принесли Джона без десяти час… Всего три с лишним часа назад… Даже не верится, правда, что все может так внезапно перемениться?

– Так всегда и бывает, – сказала миссис Рэттери.

– Бренда узнает через час… если Джок ее застанет. Но вряд ли она дома. А он не будет знать, где ее искать, – ведь в квартире никого нет. Она ее запирает, когда уходит, и квартира стоит пустая… а ее часто по полдня не бывает дома. Я знаю, потому что иногда звоню и никто не отвечает. Бог знает, сколько он ее будет разыскивать. Может, пройдет еще столько же времени. Значит, будет восемь. Скорее всего, она не придет домой до восьми… Подумайте, пройдет еще столько же времени, пока Бренда узнает. Трудно поверить, правда? А потом ей еще надо добраться сюда. Есть поезд, который уходит в девять с чем-то. На этот она может попасть. Я все думаю: может, мне тоже надо было за ней поехать… Но мне не хотелось оставлять Джона одного.

(Миссис Рэттери сосредоточенно склонилась над пасьянсом – группки карт, ловко, как челнок по ткацкому станку, ходили взад-вперед по столу, хаос в ее руках претворялся в порядок, она устанавливала предшествование и последовательность, символы у нее приобретали связь и взаимозависимость.)

– Конечно, она, может, еще будет дома, когда он приедет. Тогда она успеет на вечерний поезд, она раньше всегда так возвращалась, когда уезжала на день в Лондон, до того, как сняла квартиру… Я пытаюсь представить себе, как все это будет. Джок войдет, она удивится, и тут он ей скажет… Джоку будет очень тяжело… Она может узнать в полшестого или чуть раньше.

– Какая жалость, что вы не умеете раскладывать пасьянс, – сказала миссис Рэттери.

– В каком-то смысле мне станет легче, когда она узнает… Нехорошо, что Бренда ничего не знает, словно у меня от нее секреты… Я не представляю, как у нее складывается день. Наверное, последняя лекция кончается около пяти… Интересно, заходит ли она домой переодеться, если ее пригласили на чай или коктейль. В квартире она почти не бывает, там так тесно.

Миссис Рэттери посидела в мрачном раздумье над разложенными картами, потом сгребла их в кучу и разложила пасьянс еще раз, теперь уже ничего не загадывая; тут пасьянс бы и вышел, если бы не завязнувшая бубновая шестерка и застопорившая все дело группа в одном углу, которую никоим образом нельзя было передвинуть.

– От этого пасьянса – одно расстройство, – сказала она.

Снова раздался бой часов.

– Всего четверть часа прошло?.. Знаете, я б, наверное, спятил, если б сидел тут один. Как вы добры, что остались со мной.

– Вы играете в безик?

– К сожалению, нет.

– А в пикет?

– Нет. Я ни одной игры, кроме петуха и курочки, так и не смог освоить.

– Жаль.

– Мне бы надо послать телеграмму Марджори и еще кое-кому, но, пожалуй, лучше подождать, пока я не узнаю, что Джок видел Бренду. Вдруг она будет у Марджори, когда придет телеграмма.

– Постарайтесь не думать об этом. А в кости вы умеете играть?

– Нет.

– Это просто, я вас научу. У вас должны быть кости для триктрака.

– Зря вы беспокоитесь. Просто мне не хочется играть.

– Принесите кости и сядьте сюда за стол. Нам надо скоротать эти шесть часов.

Она показала ему, как кидать кости.

Он сказал:

– Я это видел в кино – там на вокзале играли носильщики и таксисты.

– Конечно, кто ж не видел, ничего нет проще. Ну вот, вы выиграли, забирайте деньги.

Немного погодя Тони сказал:

– Знаете, о чем я подумал?

– Вы никогда не пробовали дать себе передых – взять и не думать?

– А вдруг уже пронюхали вечерние газеты? Бренда может случайно заглянуть в газету и прочесть… а вдруг они еще и фотографию напечатают?

– Да, и я то же самое подумала, когда вы сказали о телеграммах.

– Это ведь вполне вероятно? Вечерние газеты тут же все пронюхивают. Что же нам делать?

– Ничего не попишешь. Придется ждать… Давайте, приятель, кидайте, ваш черед.

– Я больше не хочу. Я очень беспокоюсь.

– Знаю, что беспокоитесь. Можете мне не говорить… но не бросите же вы игру, когда вам такое везение?..

– Простите меня… но это не помогает.

Он походил по комнате, подошел сначала к окну, потом к камину. Набил трубку.

– В конце концов, можно узнать, появилось сообщение в вечерних газетах или нет. Можно позвонить в клуб и узнать у швейцара.

– Это не помешает вашей жене прочесть газеты. Нам остается только ждать. Как вы сказали, в какую игру вы умеете играть? Петух и что?

– Петух и курочка.

– Валяйте.

– Да это же детская игра. Вдвоем в нее играть нелепо.

– Рассказывайте, как в нее играть.

– Ну, каждый выбирает себе животное.

– Отлично. Я буду собака, вы – курица. Дальше что?

Тони объяснил.

– Я бы сказала, что для таких игр нужно хорошее настроение, – сказала миссис Рэттери. – Но все равно попробуем.

Каждый взял по колоде и начал сдавать. Вскоре вышли две восьмерки.

– Гав-гав, – сказала миссис Рэттери, сгребая карты.

Другая пара.

– Гав-гав, – сказала миссис Рэттери. – Знаете, вы играете без души.

– А, – сказал Тони, – кудах-тах-тах.

И немного погодя снова:

– Кудах-тах-тах.

– Не глупите, – сказала миссис Рэттери. – Тут не пара…

Когда Альберт пришел задернуть занавески, они еще играли. У Тони осталось всего две карты, которые он перевертывал без конца, миссис Рэттери пришлось разделить свои – они не умещались в одной руке. Заметив Альберта, они прекратили игру.

– Что он мог подумать? – сказал Тони, когда лакей ушел.

(«Это ж надо, мальчонка наверху мертвый лежит, а он сидит и кудахчет, точно курица», – докладывал Альберт.)

– Пожалуй, не стоит продолжать.

– Да, игра не очень интересная. Подумать только, что вы других игр не знаете.

Она собрала карты и принялась разбирать их по колодам. Эмброуз и Альберт принесли чай. Тони посмотрел на часы:

– Уже пять. Шторы задернуты, поэтому не слышно, как бьют часы. Джок, должно быть, уже в Лондоне.

Миссис Рэттери сказала:

– Я б не отказалась от виски.

Джок никогда не бывал у Бренды в квартире. Она находилась в огромном, безликом доме, типичном для этого района. Миссис Бивер горько оплакивала потерю площади, занятой лестничными пролетами и пустым, вымощенным плитками холлом. Швейцара в доме не имелось, три раза в неделю приходила уборщица с ведром и шваброй. На табличке с именами жильцов значилось, что Бренда дома. Но Джок не очень-то этому поверил, зная, что не в характере Бренды, уходя и приходя, переворачивать табличку. Квартира оказалась на третьем этаже. После первого пролета мрамор сменил вытертый ковер – он лежал здесь еще до реконструкции, предпринятой миссис Бивер. Джок нажал кнопку и услышал, как за дверью зазвонил звонок. Однако к двери никто не подошел. Было уже начало шестого, и он не рассчитывал застать Бренду. Он еще дорогой решил, что зайдет для очистки совести в квартиру, а потом отправится в клуб и оттуда позвонит друзьям Бренды, которые могут знать, где она. Он позвонил еще, уже по инерции, немного подождал и собрался было уйти. Но тут отворилась соседняя дверь, и из нее выглянула темноволосая дама в алом бархатном платье; в ушах ее качались огромные серьги восточной филиграни, утыканные тусклыми дешевыми камнями.

– Вы ищете леди Бренду Ласт?

– Да. Она ваша подруга?

– И еще какая, – сказала княгиня Абдул Акбар.

– В таком случае не скажете ли вы, где я могу ее разыскать?

– Она должна быть сейчас у леди Кокперс. Я как раз туда еду. Ей что-нибудь передать?

– Нет, лучше я сам туда поеду.

– Хорошо, тогда подождите пять минут, поедем вместе. Входите.

Единственная комната княгини была обставлена разношерстно и с подлинно восточным презрением к истинному назначению вещей: сабли, призванные украшать парадные одеяния мавританских шейхов, свисали с реек для картин, молитвенные коврики были раскиданы по дивану, на полу валялся настенный бухарский ковер, а трельяж был задрапирован шалью, изготовленной в Иокогаме на потребу иностранным туристам; на восьмиугольном столике из Порт-Саида стоял тибетский Будда светлого мыльного камня, шесть слоников слоновой кости бомбейского производства выстроились в ряд на батарее. Другие культуры были, в свою очередь, представлены набором лаликовских[18] флакончиков и пудрениц, сенегальским фаллическим фетишем, голландской медной миской, корзинкой для бумаг, склеенной из отлакированных акватинт, страхолюдиной-куклой, полученной на праздничном обеде в приморском отеле, десятком оправленных в рамки фотографий самой княгини, затейливой мозаикой из кусочков раскрашенного дерева, изображающей сцену в саду, и радиоприемником в ящике мореного дуба стиля Тюдор. В такой крохотной комнате все это производило сногсшибательное впечатление. Княгиня села к зеркалу. Джок пристроился на диване, за ее спиной.

– Как вас зовут? – спросила она через плечо.

Он назвался.