Госэкзамен Панфилов Василий

– Ну… – чуть улыбаюсь, и отвечаю уклончиво, – достаточно.

– Хм, – литвину хватило моего ответа, и он, будто убедившись в компетентности руководства, усмехнулся очень солнечно, и беззаботно повалился на траву, заложив под голову руки и прикрыв глаза.

Несколько минут прошло в оглушительной тишине, нарушаемой лишь трескотнёй кузнечиков да криком какой-то птицы в небесной дали. Мы молчали, и молчание это странным образом сплачивало нас больше иных разговоров.

Допив ледяной чай, я почувствовал себя более-менее живым, а не бельём после стиральной машинки, и встал, потянувшись всем телом. Хмыкнув чему-то своему, поднялся Санька, отдав кружку чернокожему бою из обслуги.

– Под душем ополоснусь, – оповестил я друзей, – а потом, за обедом, можно и поговорить.

Заняв своё место за длинным столом, стоящим на ветерке под навесом, ел я поначалу нехотя, через «не хочу» и «не могу». Дикая усталость и жара сочетание не самое приятное, и более всего хочется просто лечь где-нибудь в теньке, да вести неторопливые разговоры, потягивая ледяные кисловатые напитки.

Но по опыту уже знаю, что если не поем как следует, то ощущение, будто я побывал в лапах неумелого таксидермиста, пройдёт в лучшем случае к вечеру, и то не факт. А поем, пусть даже и через силу, так через пару часиков снова буду зайчиком скакать.

– Я эти земли давно присмотрел, – неторопливо рассказываю, ворочая ложкой в травянистой кисловатой похлёбке из местных трав и мяса антилопы, – ещё в ту Англо-Бурскую.

– Н-да, – цокнул языком Тома, не бросивший изучение русского языка и неплохо понимающий нюансы, – В ту Англо-Бурскую…

– Как есть, – пожимаю плечами и отправляю ложку в рот, – Война уже по факту идёт, просто пока не объявлена.

– Соглашусь, – кивнул Жюль Ведрин, говоря с заметным акцентом. Он, вслед за Тома, принялся изучать наш язык, едва поступив на службу в Ле-Бурже. Сдружившись сперва с Ильёй и Адамусем, а потом, через них, с политическими беженцами из Российской Империи, коих на моём заводе водится в изобилии, выучил его на удивление быстро и хорошо. Картавый французский выговор никуда не делся, да и вряд ли пропадёт, но именно что словарный запас, понимание языка и его нюансов, у бывшего механика очень приличные.

–В Париже, – продолжил он, и сделал короткую паузу, принюхиваясь к жаркому, – это особенно хорошо заметно. Парижане как барометр, любое изменение политического климата мгновенно отражается обществом.

– В Лондоне много хуже, – коротко доложил Тома, и после вопросительного взгляда Саньки добавил:

– Марсельская родня, сами понимаете… – расшифровок не понадобилось, контрабандисты испокон веков подрабатывают на разведку, полицию, контрразведку и любые спецслужбы, которые могут прижать их. Специфическое сообщество, связанное родственными, служебными и финансовыми узами, и не всегда понятно – в какой мере контрабандист работает на спецслужбы, а в какой – спецслужбы на контрабандистов!

– Британцы совсем с ума посходили, – продолжил он, – На призывных пунктах настоящая истерия, а в газетах печатают письма матерей своим сыновьям, записавшимся на флот или в войска, с призывом умереть за Британию, но не допустить победы варваров, иначе Империя падёт.

Похмыкали…

– А в этом что-то есть, – признал Илья, прекратив жевать, – Если во всём мире бушует кризис экономический, то в Российской Империи и Британии кризис этот ещё и системный.

– Оставим в стороне наше многострадальное Отечество! – быстро поговорил я, давя взглядом Саньку, открывшего было рот. Он в последние пару недель провёл в обществе наших, местных ура-патриотов из переехавшей в Дурбан русской интеллигенции. Ничего не хочу сказать, дельных людей среди них много, но говорильни – ещё больше!

Как начнут вещать о Судьбах Отечества, пережёвывая одну и ту же жвачку снова и снова… А у брата на подобную инфлюэнцию иммунитет слабенький, не выработался ещё.

– В Британии кризис системный, – повторил марселец, – Поражение в минувшей войне стало очень тяжёлым ударом для британцев, а в Колониях мигом вспыхнули если не восстания, то как минимум – разговоры о большей автономии, самоуправлении и праве самостоятельно выбирать генерал-губернаторов.

– Ещё одного поражения Британия может не вынести, – заключил Адамусь, – Хм…

– Британия может и вынесет, но вот Британская Империя – вряд ли! – подытожил я, и почувствовав, что аппетит всё-таки прорезался, воздал должное обеду.

– … давно присмотрел, – неторопливо рассказываю, отхлёбывая кофе, – и знаете, в память врезалось! Вот так вот, на ровном месте. А потом уже, сильно позже, когда задумался о базе для авиации, вот тогда и торкнуло!

– Дорого? – поинтересовался меркантильный Тома.

– Не дороже денег, – пожимаю плечами, но видя, что марселец продолжает давить взглядом, нехотя признаюсь:

– Место очень уж удачное! Дорого, да… Долина закрытая, и по земле так просто не подберёшься, а по воздуху – вон он, Дурбан! Чуть больше часа лететь, и на месте. Как база для авиации – идеальное место! Да и…

Широким жестом показываю на строения неподалёку.

– … инфраструктура имеется.

Тома хмыкнул, и я понял, что он хотел сказать.

– Мелочь, – киваю согласно, – соорудить такое несложно. Три десятка крепких работящих мужчин, желательно не из кафров, такую усадьбу возведут за месяц, работая от рассвета до заката. А доставить этих самых мужчин? А растительность вырубить? Поля выровнять? Вот так по мелочи и набегает…

– Деньги на время, – покачал головой марселец, уже знакомый с моим принципом, но не вполне с ним согласный.

– Деньги на время, – подтверждаю, приникая губами к кружке, – и такой размен я считаю удачным!

Бывший владелец, престарелый полуграмотный африканер, в голове которого была только Библия, и не иначе как считающий себя одним из Ветхозаветных патриархов (а вонял он уж точно – Ветхозаветно!), решил, будто здесь нашли какие-то полезные ископаемые, и заломил весьма солидную цену за свои владения. Сбить у патриарха удалось немного, и только потому, что места здесь очень уж глухие!

Понимание логистики у местных весьма своеобразно, но всё ж таки имеется. Да и патриарх ещё ребёнком участвовал в Великом Треке, а после, недовольный разом всем на свете, несколько раз менял место дислокации. Объяснять ему, что метафорические полезные ископаемые могут быть сколь угодно велики, но при отсутствии транспортной доступности и необходимости вкладываться в прокладку дорог, цена их является величиной весьма условной, пришлось долго.

Объяснил не без труда, и кажется, старец понял мою покупку как долговременное вложение капитала в перспективное месторождение, которое вот прямо сейчас разрабатывать невыгодно, а вот через несколько десятков лет – вполне. Точнее…

… я очень надеюсь, что он понял мои объяснения именно так!

Собрав многочисленное семейство, патриарх укочевал куда-то, оставив мне большую часть своих стад и нетронутые фруктовые сады. Африка пока ещё безбрежно велика, и нисколечко не сомневаюсь, переехали они в ещё более медвежий угол, коих в этих горах немало.

К тому моменту, когда подали пирог, парни немножечко успокоились, снизив градус разговоров с Мировой Политики до вещей обыденных.

– … не всё так страшно, – рассказываю неторопливо, не забывая отдавать должное сладкому пирогу, запивая его литрами кофе, – Аэропланы новые, мы с Санькой их недавно начали осваивать. Отчасти, именно поэтому такие умотанные, как вы видели – самим всё в новинку. Уже могём кое-что, но умственное напряжение на каждом вираже – страшенное! Ну и физическое, канешно, но это так… проще привыкнуть.

– Угу, – закивал тот, и проглотив кусок пирога, поспешил добавить, – элементы пилотажа без стабилизаторов мы ещё летом отработали, в морском походе, а в полной мере – здеся уже! Нервенно – страсть! Иньше летадла чувствуется, не как раньше. Всё время настороже нужно быть, чтоб ошибок не наделать.

– Отдельные части фюзеляжа ещё испытывали, узлы и агрегаты механизации, – занудно поправляю я, не без труда подавив желание сделать выговор за «нервенно» и «здеся», ибо и сам не без греха, да и велик ли грех? Вся Россия так говорит, – А так да! Модель новая, по сути экспериментальная, вот мы с Саней его и испытывали. Кое-какие мелочи по ходу правим, ну и…

Пожимаю плечами, не сразу подбирая слова.

– … научились кое-чему. Следующие пару недель будем летать, летать и летать! Фаза завершающих испытаний и освоения новой техники.

– Аэропланы второго поколения, – важно добавил Санька и облизал кофейную ложечку.

В глазах пилотов – счастье. Летать! Освоение новой техники! Аэропланы второго поколения!

Проснулся циничный и язвительный Второй-Я, пробубнив что-то ехидное и не сразу понятное. Дескать, бабий пол в таком настроении даст и на кактусе, и будь Я/Мы/Они хоть сколько-нибудь содомитами…

– … подавился? – участливо осведомился брат, – Што ж ты как неаккуратно, ажно через нос кофий пошёл!

– Ажно кофий, – не выдержал я, срываясь на нём за собственные же дурные мысли, – дярёвня!

– Агась! – солнечно улыбнулся брат, гася конфликт в самом начале. Ну вот как с ним, а? Даже не поругаешься! И…

… а, вот оно что? Поглядев на излишне безмятежного Чижа, выпятившего деревенскую дурнинку, я понял – издевается, паразит этакий! Слишком уж глаза простодушные, хотя чего-чего, а простоты в нём…

– Я слишком пафосен? – спрашиваю почти беззвучно, одними губами.

– Агась… – еле слышно ответил брат, и улыбнулся!

После обеда вводили новоприбывших в курс дела, знакомя пилотов с базой и собственно персоналом.

– … секретность в несколько уровней, – рассказываю внимательно слушающим парням, – и сейчас она вам кажется излишней, нарочитой… Да вижу, вижу! Мне-то што врать!? Што я, не видел, как Илья косился на обслугу, когда мы не за общим столом ели, а отдельно? А?

– Ну… – тот неловко пожимает плечами, – что я, не понимаю? Секретность…

– Понимаешь, но не принимаешь… вздыхаю я, – так? Вроде как и понятно, что не зря, и бритты не дремлют, но товарищи все сплошь проверенные… верно?

– Ну, в общем… – Военгский принуждённо усмехнулся и снова пожал плечами. Благо, ситуацию я просчитал заранее, и заранее же придумал, как её объяснять.

– Сейчас… – я встал, – Да сидите, сидите! Жопупросто за день отсидел, размять хочу.

Выслушав несколько шуточек на соответствующую тему, продолжил терпеливо:

– Сейчас у вас голова забита аэропланами, а всё остальное – побоку. Но чуть погодя неизбежно всплывёт вопрос секретности, и без понимания сути она вам покажется излишней. Соответственно, пойдёт манкирование должностными инструкциями и прочее… Да! Потом прочитаете и заучите наизусть! Пока не сдадите инструкции и теоретическую часть, к полётам допущены не будете!

Ведрин весьма натурально провыл волком, потом пролаял шакалом и под конец хохотнул гиеной, выразив своё отношение к инструкциям и экзаменам. Впрочем, он тут же исправился, весьма натурально повиляв отсутствующим хвостом, так что Санька от хохота свалился с лавки, да и Тома едва удержался.

– Понимаю, – отсмеявшись, соглашаюсь с Жюлем, – всё понимаю! И всё же…

– Во-первых, – демонстративно загибаю палец, – сугубо для служебного пользования, чтоб не трепались… Шпионы в наших рядах наличествуют! Я не знаю, есть они конкретно среди аэродромного персонала, но среди Старой Гвардии как минимум одного человека можно назвать предателем.

– Вот это поворот… – Адамусь разом побагровел, – и кто эта…

– Неважно! – прерываю его, – Важно, что есть! В настоящее время через него ведётся компания дезинформации, так что – сами понимаете… А где один, там и второй, а может и третий-пятый.

– Всё-таки я не понимаю! – тряхнув головой, сказал Тома.

– Зачем? – продолжаю за него.

– Да, – закивал марселец.

– Знать бы… – пожимаю плечами, – тот случай, когда всё вроде бы есть, но… В общем, нужно понимать, что враги у нас серьёзные, и в принципе, завербовать можно многих. Тщеславие, какие-то действительные и мнимые обиды, грешки…

– К слову! – остановившись, обвожу всех взглядом, – Если кто-то из вас… ну вдруг! Если кто-то из вас или ваших друзей, родственников, товарищей и знакомых увлекается, э-э… изысками в стиле Древней Греции и Востока…

– Фу-у… – протянул брат, – Фу-у!

– Если! – надавил я голосом на него, – То я не считаю это таким уж большим грехом! Ясно? Взрослый человек вправе сам распоряжаться своей жопой!

– Всё, всё… – Илья, красный как рак, замахал руками наподобие ветряной мельницы в бурю, – поняли мы, поняли!

– И всё-таки закончу! – не уступаю я, – Все присутствующие в курсе моих египетских приключений и в том, какую, сугубо положительную роль, сыграли… хм, боевые пидорасы. Да и парижские знакомства…

– В общем, – скороговоркой выпалил Санька, – если вдруг што, оценивать людей будем сугубо по профессиональным и человеческим качествам!

– Да! – подтверждаю я, – Понимаю… тема неприятная, но вербовка очень часто базируется на шантаже. Не обязательно такого рода, но вы должны понимать, что в случае попыток надавить на вас…

– Убивать гадину! – выпалил Жюль воинственно, по котячьи топорща усы.

– Зачем? – Адамусь улыбнулся так, как могла бы улыбаться антропоморфная змея…

«Рептилоид!»

… - Напротив, соглашаться… на всё соглашаться! – усмехаясь, продолжил литвин, – А потом идти к руководству и начинать вести Игру.

– Верно, – соглашаюсь с бывалым человеком, – и это тоже есть в должностных инструкциях. А по поводу… хм, содомской лекции, вы должны понять… и принять! Грешки есть у всякого из нас, и если вдруг на вас надавили чем-то, что кажется вам постыдным – не бойтесь! В обществе такие вещи в общем-то предосудительны, но как вы могли заметить по некоторым нашим парижским знакомцам, никто от хорошего человека не отворачивается.

– Ладно… – потёр лицо руками, тема и в самом деле неудобная, – на этом тему содомии в наших тесных рядах прошу считать закрытой! Вернёмся к шпиономании и к тому, почему важно соблюдать секретность.

– Знаю, – продолжаю после короткой паузы, – вы можете считать, что именно сейчас, в закрытой долине, секретность не важна. А вот потом вы всерьёз озаботитесь этим вопросом. Так?

Я выразительно посмотрел на Саньку, на что тот несколько театрально надул щёки и с шумом выдохнул.

– Был неправ, – нехотя сказал он.

– Верно, – киваю я, – неправ! Это не шпиономания, а простое, но очевидно не для всех, понимание того факта, что существует сила привычки! Почти невозможно переключиться хоть сколько-нибудь быстро с режима благодушия на режим секретности! Тем более, невозможно сделать это переключение с тумблером.

– Здесь и сейчас мы вырабатываем в себе привычку с секретности, – обведя всех взглядом, продолжаю я, – а это сложно! Кроме того, вы должны понимать, что в бытовых разговорах всегда будут проскальзывать служебные моменты. Всегда! А здесь, на базе, полным-полно тайн стратегических, которые нужно хранить не то что недели и месяцы, а годы! Лучше – десятилетия.

– А… – начал было Тома.

– Потом поймёте, – усмехаюсь я, – по ходу! Сейчас, на пальцах, объяснять неудобно и не всегда будет понятно. Потом! Договорились?

– Договорились, – переглянувшись с другими пилотами, согласился марселец.

В Преторию меня привела политика, а точнее – коррупционная её составляющая. В своё время мы вынуждены были подписать соглашение о пятилетнем цензе на гражданство, считая этот момент несущественным. Кто б знал…

Ошибка наша привела к тому, что граждане Кантонов, не имеющие ценза или военных заслуг перед ЮАС, за пределами Кантонов имеют права не граждан, а де-факто обычный вид на жительство. В быту это довольно-таки несущественная деталь, и мешает, пожалуй, только в некоторых моментах предпринимательской деятельности, да и те в большинстве случаев можно обойти окольными путями.

А вот деятельность политическая с этим чёртовым цензом принесла нам немало хлопот! Проблема даже не в том, что не имеющие гражданства не могут избирать и быть избранными за пределами ЮАС. Всё намного хуже!

Выборная система в ЮАС довольно-таки сложная, и в Фольксрааде депутаты представляют не только территориальные единицы, но и собственно людей. Избирателей. Граждан.

Не граждане же системой не учитываются… В принципе! То бишь люди живут, работают и платят налоги, а своего представителя в Фольксрааде не имеют!

Ситуация совершенно отвратительная, тем более в преддверии большой войны, основную тяжесть которой должны вынести как раз таки не-граждане. Большая часть африканеров понимает аморальность ситуации, и в принципе за нас…

… но вот далее начинаются нюансы! Мнений по этому вопросу у буров много, и в общем-то они в нашу пользу. Но! На собственно прорусской позиции мало кто стоит, всё больше любителей мер половинчатых, и я бы даже сказал – четвертичных. Здесь чуть мягче, там…

Особой роли, если честно, это не играет, и весь этот африканерский либерализм дальше пустой говорильни не идёт. Впрочем, мы рады и этому, поскольку подобное отношение позволяет хоть как-то формировать общественное мнение, и соответственно – давить на нужные «болевые» точки, коих у африканеров хватает.

Одни дрались с нами бок о бок, другие ведут дела, третьи нанимают на шахты, заводы и фермы русских (польских, малоросских, эстляндских и прочих) работников, имея в большинстве своём самое лестное о них мнение. В целом… именно в целом, отношение к нам приязненное. Но…

… именно как к народу. Испытывая самые искренние симпатии, африканеры испытывают не менее искреннюю антипатию к Кантонам. Странноватая на первый взгляд позиция…

… но с их точки зрения совершенно логичная! Одни считают, что нам, русским, лучше (для нас же!) раствориться в африканерском этносе, и через два-три поколения мы будем с ними, коренными африканерами, совершенно на равных!

А пока… национализм в этой среде зазорным не считается, и русские никак не выделяются из числа европейцев. Скорее даже, имеют куда как больший кредит доверия по сравнению, к примеру, с греками, испанцами или итальянцами, коих в здешних краях считают едва ли не за цветных, а порой и без «едва ли».

В эту же кучу валится и опаска Кантонов как государства-конкурента. Африканеры в большинстве своём не просто глубоко верующие, но и свято убеждены в том, что они – нард избранный, которому Богом предназначено…

… и претендуют они, как минимум, на весь континент! Каково?

А тут мы… без всяких претензий на избранность, но уже ухватившие куда как больше земли, чем есть у Народа Избранного, да и собственно народа у нас куда как побольше!

Ситуация непростая, усугубляющая позицией «непримиримых» африканерских националистов, британскими и американскими (куда ж без них!) агентами и разумеется…

… представителями союзнических стран. Франции и Германии мы очень нужны на континенте, но только и исключительно как плацдарм, как вассальное государство, как ценнейший человеческий ресурс для освоения континента, для водружения на большей его части национального флага соответствующих цветов.

На нашей стороне пресловутый африканерский либерализм, личные связи и… взятки. Здесь это называется «лоббирование интересов», но право слово – невелика разница.

Единственное – лоббирование не всегда заключается в передаче кошелька с нужной суммой из рук в руки, а чаще «борзыми щенками» разного рода. Обычно безыскусно, но порой и завуалировано, когда и взяткой-то сложно назвать. К примеру, какая-то русская газета в Дурбане, Китеже, Новгороде, Изборске или Плескове печатает (после литературной правки) статьи депутата с лестными комментариями от редакции.

Африканер чувствует себя мыслителем, ему приятно, и вольно или нет, но он начинает думать в нашу сторону несколько позитивней. Мы прикармливает подобного рода государственных деятелей – благо, куда как дешевле гладить возбуждённое эго, нежели раздавать далеко не бесконечные доли в фирмах, рудниках и заводах.

Основная проблема этого метода заключается в необходимости личного участия… К государственному деятелю и мыслителю не пришлёшь неприметного человечка, ибо он, мыслитель и философ, может и обидеться!

Лично приходится, лично… И если деятель достаточно крупный или на него можно надавить авторитетом, то в ход идёт тяжёлая артиллерия. Я. Феликс. Бляйшман… Может, ещё пяток тяжеловесов сравнимого уровня, но пожалуй, и всё!

– Устал, – вяло ковыряя сложно сочинённое французское пирожное, сообщаю сидящему напротив дяде Фиме, – Всю кровь выпили!

– А… – вяло отозвался тот, вцепившись обеими руками в бокал и явно пребывая ничуть не в лучшей форме. Заметив официанта, вопросительно выглядывающего из-за пальмы, я одними глазами отослал вышколенного кафра прочь.

Встретились мы, по большому счёту, случайно. Да, бывает и так. Я не намеревался лететь в Преторию, потому как расписание моё и без того забито до последней минутки. Но прибыв на побывку в Дурбан, выяснил, что один из наших тяжеловесов-лоббистов свалился с дизентерией.

Вопросы же у него из тех, что нельзя откладывать на потом, а списочек контактов более чем наполовину состоит из моих знакомцев. Пришлось переделывать расписание и лететь…

А контакты, между тем, через одного неприятные – из тех, что требуют к себе особого уважения, притом что поводы для этого самого уважения нужно придумывать самостоятельно. Актёр я не из худших, но честное слово, это никак не отменяет омерзительности моих ролей!

Ходить где-нибудь на приёме с бокалом шампанского несложно, а вот вещать с пафосной мордой о неоценимой помощи конкретного африканера в минувшей войне, когда этот персонаж и на передовой-то не появлялся… Да-да! Хватает среди них и таких, притом немало.

Это только считается, что «воевал весь народ» а на деле предостаточно людей, которые всю войну отсиделись у себя на фермах в глуши, и в лучшем случае на войне «побывали». Приехали на своих фургонах, постреляли немножечко в сторону англичан, а потом назад, ибо на ферме коровы не доены, и кафры не пороты!

А нужно ходить и рассказывать, как он своим появлением воодушевлял наших бравых русских волонтёров, которых хлебом не корми, дай посмотреть издали на самого настоящего бура с правильной родословной! Вот посмотрели так, воодушевились, и аж раны затягиваются и патроны в патронташах сами собой восполняются.

Но это, правда, крайний случай. Так-то кривить душой приходилось изрядно, но не вовсе уж из ряда вон. Зато дёшево! И чорт с ним, с моим самоуважением… своё доберу на том, что всё-таки пропихнул нужные законы!

Дядя Фима начал потихонечку отживать. Приёмы такого рода, они выматывают не столько физически, сколько психологически. А как человек поживший и бывалый, к мерзости такого толка у него есть какой-никакой, но иммунитет.

Зажурчал ручейком… Не прислушиваюсь особо, а так… ловлю иногда знакомые слова, да отвечаю односложно, не задумываясь ни о чём.

– … а как твой новый проект, Шломо? Я слышал, ты сделал-таки всё, шо хотел, и даже немножко больше? – дядя Фима участлив, благодушен и родственнен до последней капли иудейской крови.

– Ага… – и краем глаза ловлю знакомый азартный прищур, с которым он пытался делать бизнес не со мной, а на мине! Ах ты ж, думаю…

Нет, по-родственному думаю! Но матом.

– Н-да? – одним поднятием брови выражаю весь мой скепсис и разочарование.

– Ну а шо ты хотишь? – разводит Бляйшман руками, почти ничуточку не смущённый, – Привычка!

– Ага… и интерес до чужого бизнесу! – яду в моём голосе хватит на стадо слонов. Смеётся…

– Кстати… – наливаю себе чуть-чуть вина и делаю крохотный глоток. А ничего так… местное, а по мне – ничуть не хуже франкского, – Давненько мы не делали людям панаму!

– Кхе! Кхе-кхе… – прикрывшись салфеткой тогда, когда стало уже всё равно, Бляйшман сделал глаза, но мине не проняло, потому как иммунитет, да и старый жид, это не разу не Фира!

– Поясни, – сдавленно попросил он, моментально поняв, шо если я в преддверии войны говорю за панаму, то это будет история из тех, о которых потом говорят много и вкусно, а её интересанты, помимо приятной славы, имеют ещё и много-много полезных денег.

– Алмазный синдикат[50] тряхнуть хочу, – сообщаю, прикрыв губы бокалом. Столик наш стоит в некотором уединении, да и пышная растительность в кадках предназначена не только для создания интимной обстановки и уюта, но и прежде всего для проведения подобных переговоров. Со стороны видно разве только то, что за столиком сидят люди, а мы, в свою очередь, прекрасно увидим подходящего официанта, если только он не вздумает подползти через весь зал по-пластунски. Но…

… а вдруг?

– Хуцпа! – шёпотом просипел дядя Фима, и тут же, без перехода… – Я в деле! И как?

– Французская компания капских алмазных копий, – отвечаю еле слышно, прикрыв на миг губы салфеткой.

– Ага… – он напряжённо задумывается, – Эта та, которую поглотил Де Бирс? Я што-то не знаю?

– Хм…

– А, ну да… – быстро сообразил Бляйшман, – твои парижские контакты?

– Они самые. Косвенно пришла информация, случайно в общем-то. Оговорочка в одном письме, оговорочка в другом…

– Разные люди, – предупреждаю его вопрос, – и да, проверял! Дал задание раскопать информацию…

– А они могут…?! – перебил меня дядя Фима.

– Не могут, – усмехаюсь, – Даже если захотят. Нет, это не то шо ты таки подумал. Это мозги у мине и кусочки информации у них, а не вся разом!

– Да ничего я… – начал он было, но заткнул-таки свой фонтан красноречия и усмехнулся, пожав плечами.

– Думать ты имеешь право, – усмехаюсь ответно, – и лево тоже! В общем, там сложная юридическая ситуация, когда поглощённая вроде компания оказалась поглощённой не до конца, и я скажу даже так, шо она, будучи как бы поглощённой, отщипнула кусочек поглотителя!

– А… бывает, – кивнул он без удивления, – Едва ли не обыденность.

– В Париже, – продолжаю негромко, не забывая вовремя прикрывать рот салфеткой, бокалом или ложкой с пирожным, – эта ситуация выглядит интересно, но не очень многообещающе. Тот случай, когда можно много и интересно судиться, надеясь лет через десять на кусочек чужого счастья в свою пользу. Но не особо надеясь и не особо большого.

– А у нас, я так понимаю, эта ситуация поинтересней, – протянул Бляйшман, всем своим упитанным видом излучая позитив и денежный интерес.

– Таки да! – соглашаюсь сним и делаю перерыв, подзывая официанта звонком колокольчика, который здесь на каждом столике свой, со своей тональностью. Заказав несколько позиций сладостей, дабы иметь возможность прикрывать рот не пустой рукой подозрительно-шпионски, а законно и вкусно, дождался прихода кафра и почти кипенья старого жида, и только затем продолжил:

– Сразу несколько козырей, – продолжаю разговор, – Прежде всего интересная путаница в документах купли-продажи, взятых во время захвата Кимберли. Затем документы, доставшиеся от Родса.

– О-о… – в экстазе простонал собеседник, закатывая глаза.

– Обрывочно, – тороплюсь уточнить, пока дядю Фиму не накрыла волна того, чем обычно накрывает с любимой женщиной.

– Да хоть што! – сипит тот, разом охрипший, – это же… это возможности!

– Верно, – скалюсь я, – А там ну оч-чень интересное можно прочесть между строк! Начина от намёков на гибель Барни Барнато[51], заканчивая другими грязными секретами компании. Ну и немножечко…

Пальцами показываю, насколько это немножечко.

– … первого барона Ротшильда![52]

– Хуцпа… – прошептал дядя Фима, пойдя пятнами.

– Повторяешься! – глянув на него насмешливо, откидываюсь на спинку стула и жду, пока шестерёнки его разума сбросят с себя ржавчину сомнений.

– Но… – начал было тот, и тут же задумался, перекосив губы и кусая их изнутри.

– А ведь и в самом деле! – с удивлением констатировал премьер-министр Иудеи, подняв на меня глаза, – Именно сейчас у нас есть все шансы!

– Системный кризис, – соглашаюсь я, – Если не сейчас, то когда?

– В самом деле… А французская ветвь семьи? – внезапно засомневался он, снова кусая губы.

– А это… – чувствуя, как губы растягиваются в широченной ухмылке, спешу прикрыть их салфеткой, – берут на себя мои друзья из Парижского Жокей-клуба!

– О как… – протянул дядя Фима, покрываясь бисеринками пота и откидываясь назад, – А они о том знают?

– Пока нет, – моему оскалу может позавидовать гиена.

– Даже так? – дядя Фима показал, что умеет вздёргивать брови не хуже меня. Броня моей уверенности выдержала залп его скепсиса, и старый компаньон захмыкал, придя в наилучшее расположение духа.

– Старые счёты, – поясняю для точности, – У некоторых семей до-олгая память…

– Это да, – задумчиво согласился Бляйшман, вспоминая что-то своё, – долгая.

– Французские активы… – я поморщился, – приберут по большей части мои… хм, друзья из Парижского жокей-клуба.

– Это несколько… хм, обидно, – предупреждаю незаданный вопрос, – но думать, что такой умный я с тибе сможем в одиночку забороть всех Ротшильдов разом, это даже не хуцпа, а диагноз!

– Таки да, – пожевав губами, согласился премьер, – Делиться надо!

– Надо… – некоторое время мы сидели в грусти печали, представляя размеры пирога, который придётся резать на много-много не всегда заслуженных кусочков.

– Я только утешаю себя тем… – моим голосом можно створаживать молоко, – что с геополитической точки зрения, нам выгодней иметь много пусть и сомнительных, но союзников! Ну и пожалуй, тот факт, что эта финансовая афера очень здорово сместит баланс сил как минимум во Франции, и если знать об этом заранее, можно будет отыграть своё несколько позже.

– Баланс сил, хм… – дядя Фима чуть задумался, и я, зная политическую составляющую Французской Республики несколько лучше, пришёл к нему на помощь.

– Ротшильды, как ты и без мине знаешь, выступают флагманами банковского дела, и обеими руками голосуют за финансовые спекуляции любого рода, – начал я, на что дядя Фима кивнул нетерпеливо – дескать, продолжай, это-то я знаю! – А финансовые спекуляции, как и любые быстрые деньги, привлекают людей с особым складом ума, и прежде всего – нуворишей.

– А-а… – Бляйшман откинулся на спинку стула, – вот оно что! Старая и новая аристократия, нувориши и старые деньги… так?

– Границы этого противостояния несколько размыты, но в целом так, – соглашаюсь с ним.

– А мы, влезая в эту панаму на стороне старых денег… хм, – он задумался глубоко, и я не стал его тревожить, воздав должное чудеснейшим меренгам. Ресторан этот славится скорее атмосферой приватности и роскоши, нежели кухней, но вот кондитерские изделия у них чудесны!

Впрочем, ничего удивительного. Большая часть посетителей здесь – дельцы и политики, вроде нас с Бляйшманом, которые выбрались в ресторан, имея целью скорее разговор, нежели кухню. Либо парочки, которые в большинстве своём налагают на сладкое и всевозможные десерты, томно глядя друг дружке в глаза и имея в виду продолжение банкета в горизонтальной плоскости. Так что логика, пусть и несколько ущербная на мой взгляд, у владельцев всё ж таки наличествует.

– Ага… – услышал я, и вскинулся было, но дядя Фима, отмахнувшись, снова бурчать себе что-то под нос, сопеть, потеть и морщить лоб, то бишь напряжённо думать.

– Да, – заключил он наконец, промокая лоб грязной салфеткой, – политическая ситуация во Франции может стать очень интересной!

В голове его звучала озабоченность и воодушевление разом. Потерев гладкий подбородок, он кратко, тезисно, но весьма ёмко поведал мне о возможных политических последствиях финансовой бури в отдельно взятой Франции.

– Могёшь! – одобрительно киваю я, поднимая бокал, – Мне, чтобы придти к похожим выводам, понадобился не один день.

Заострять внимание на том, что выводы мне пришлось делать не как ему сейчас, а на основе анализа разрозненных фактов, я не стал, потому как самолюбие моё это переживёт легко, а дяде Фиме приятно чувствовать себя самым умным в нашем узком кругу.

– Ну так что? – я чуть наклонился вперёд, – Как тебе перспективы?

– Очень… – он пожевал губу, – воодушевляюще.

Несмотря на его слова, вид у премьер-министра Иудеи озабоченный, да оно и понятно. Перспективы, это да… но промах, пойди что не так, зацепит целую страну!

Самое вкусное, зная характер дяди Фимы как свой, я оставил на потом. Ковыряя ложечкой пирожное, делаю заодно мозги своему почти родственнику, рассказывая ему о долине, но разумеется…

… без подробностей! Зачем ему знать о том, что с моей точки зрения это идеальная авиабаза.

– … если не вглядываться слишком пристально, – прямо на льняной салфетке набрасываю схематично-лубочное изображение Кимберли, выделяя геологически-правильные моменты. Бляйшман замирает, разглядывая моё творчество, а я тем временем, взяв другую салфетку, рисую свою долину, то бишь авиабазу, выделяя схожие элементы.

– Это… – сипит он, подняв на меня глаза.

– Козырь, – улыбаюсь ему во все шестьдесят четыре.

– И что… кхе! В самом деле?! – голос дяди Фимы срывается, и он, кажется, пытается забороть меня гипнозом.

– А это… – делаю паузу, – пока что только предположение! Ведутся геологические изыскания и…

– … ты понимаешь, что пока, – наклонившись вперёд, я голосом выделяю это слово, – тайна стратегического уровня?

– Пока? – он зеркалит мою акулью ухмылку, и даже его не слишком здоровые зубы на миг белеют и заостряются, – Вот это хуцпа!

Бляйшману не надо объяснять, что не суть важно, имеет ли моя долина реальное геологическое сходство с Кимберли, и есть ли там алмазы в принципе. Главное, что при нужной подаче да в нужное время…