Коварство и свекровь Александрова Наталья

— Да это такая старуха, что с ней лучше на узкой дорожке не сталкиваться! — Анатолий не сводил глаз с быстро краснеющего паяльника. — Она любому матерому авторитету сто очков вперед даст! Я еще когда дальнобойщиком гонял, с ней познакомился. Она в Сибири паленой водкой торговала, так все знали — если кто ей только слово поперек скажет — считай, нет человека! Раз — и в Енисей, а там уже рыбы дело доделают, и никаких концов!

— Что ты его сказки слушаешь! — Касьян помахал в воздухе паяльником и шагнул к Анатолию. — Ишь, чего наболтал! Старухой какой-то нас пугает… Зачем этой старухе чужой «мерс» понадобился?

— Братки, честное слово — не вру! Вот те крест! Ей этот «мерс» без надобности был, ей он только для дела, на полчаса, чтобы с «пятеркой» столкнуться…

— Ну, уж совсем заврался! «Пятера» уж вовсе никому не нужна! Нет, не хочешь ты по-хорошему…

— Хочу, хочу! — Анатолий ползал на коленях, умоляюще заглядывая в глаза братьям. — Им не «пятера» была нужна…

— Ну вот, то «пятера», то не «пятера»… совсем ты, мужик, заврался! Ну да ничего, мы тебя правду говорить научим!

— Не «пятера» им была нужна, а девка, что в этой «пяте-ре» сидела! Я только ее машину подрезал да в борт легонько ударил, а потом уж они сами девчонку перенесли, а потом из «мерса» — в другую машину и уехали… а мне Зенитка велела от «мерса» избавиться…

— Ну-ка, с этого места еще раз и помедленнее! — послышался за спиной у Анатолия негромкий голос. Он испуганно оглянулся и увидел, как из-за его «десятки» вышел мужчина лет тридцати пяти, приятной, но не запоминающейся наружности.

— Куда они эту девушку увезли? — спросил незнакомец, сверля Анатолия взглядом. — Ту, которая в «пятерке» сидела?

— Не знаю, — Анатолий, никогда не отличавшийся религиозностью, истово перекрестился. — Вот те крест, не знаю!

— Шеф, сейчас я его паяльничком подживлю, мигом все расскажет! — хриплым басом предложил Касьян, приближаясь к Анатолию и угрожающе размахивая паяльником. — Не таким языки развязывали!

— Паяльником? — задумчиво проговорил Маркиз. — Можно и паяльником… а я вот подумал, что неплохо харизмой поработать…

Незнакомое слово еще больше напугало бывшего дальнобойщика. Он упал на колени и пополз к незнакомцу, причитая:

— Не надо! Не надо эту… харизму! И паяльник не надо! Все что знаю, все расскажу! Ничего не утаю! Честное благородное!

— Ну, насчет благородного — это ты привираешь! — усмехнулся Маркиз. — С благородством у тебя напряженка! То есть просто совсем никак!

— Только где Зенитка живет, я правда не знаю! — страдальческим тоном добавил Анатолий.

— А как же ты с ней связывался? — недоверчиво спросил Маркиз, отступив от подползающего шофера и брезгливо поморщившись.

— Она сама мне звонила, — ответил Анатолий. — Сама звонила и говорила, что нужно делать…

— Допустим, что ты не врешь, — с сомнением произнес Маркиз. — Единственный раз в жизни, в порядке исключения. Но пользы от тебя все равно никакой, значит, возникает вопрос, который уже задавали ребята — что с тобой делать?

— В топку его! — выпалил Касьян. — Тут котельная рядом, топка газовая, хорошая, так и полыхает! В пять минут сгорит, и никаких проблем! Даже хорошо — экономия топлива!

В топку, говоришь? — повторил Маркиз. — Можно, конечно, и в топку, только окружающую среду жалко. Если такого подонка в топке сжечь — это какое же загрязнение воздуха будет!

— Ну, тогда можно распилить, — не моргнув глазом, согласился Касьян. — Кровищи, правда, много будет… но зато насчет окружающей среды — полный порядок!

— Не надо! — взвизгнул Анатолий, как будто его уже и вправду распиливали на куски. — Я вам принесу пользу! Я вспомню! Все что видел, все вспомню!

— Да, может, тебе и вспоминать-то нечего! Сам же говоришь — Зенитка тебе звонила…

— Ну да, звонила, а когда встречу назначала — так все в северном конце города, поближе к Выборгскому шоссе… а вот еще один раз, помню, она в моей машине ехала и велела около переезда притормозить. Там тетки рассаду цветочную продавали, так она у них горшок купила с петуньей, такая, что вниз свисает. Ее на фонари и на балконы вешают. ..

— Ампельная, — подсказал Маркиз.

— Во-во, и она так сказала! «Повешу? — говорит, — над входом в дом, любимые мои цвета…»

— Любимые цвета? — переспросил Маркиз.

— Ну да, — кивнул Анатолий. — Цвета «Зенита», синий и белый.., синие цветочки с белыми краями…

— Не густо… — протянул Леня, переглядываясь с Уклейкиными. — Может, все же харизму?

— Или паяльник. — Касьян плотоядно облизнулся.

— Больце ничего не помню… — тяжело вздохнул Анатолий, — хоть режьте…

— Это как раз запросто, — Касьян выразительно переглянулся с братом.

— Допустим, про Зенитку ты и правда больше ничего не помнишь, — Маркиз склонил голову к плечу. — А про эти часики что ты мне можешь рассказать? Только такое, чего я сам не знаю! Откуда ты про них разнюхал?

Давно дело было, — торопливо проговорил Анатолий. — Это когда я еще в Сибири фуры гонял… дороги длинные, страшные, безлюдные… А если и увидишь человека, так скорее мимо проезжаешь, а то на такого злодея нарваться можно! Вот раз еду я, дело уже к вечеру, а тут на дороге тело лежит. Молодой парень, лицо все в крови. Я сдуру-то и притормозил. Тут же из кустов мужик выскочил, страшный такой, весь в шрамах да наколках, к машине моей подбежал, и заточка у него в руке! И тот, что на дороге лежал, тоже вскочил. Жив оказался, а кровью только для вида лицо перемазал. Я хотел газануть, а этот-то, что в наколках, в кабину просунулся, заточку мне к шее прижал и говорит:

— Хочешь живым остаться — довезешь нас до железной дороги! Там мы тебя отпустим…

Ясно — беглые, с зоны ушли. Не очень я ему поверил, что живым оставят, но выхода не было. Посадил их в кабину и поехал. До железной-то дороги километров восемьсот, а ночь уже темная, и дорога такая, что того и гляди в овраг сверзишься. Пришлось остановиться, развели костер, прилегли. Я сделал вид, что сплю, а какой уж тут сон, только глаза прищурил и слежу за беглыми сквозь щелочку: а ну как решат меня прямо тут пришить! На всякий случай тихонько булыжник потяжелее под руку положил,

А зэки тоже не спят, между собой переговариваются. Тот, что в шрамах да наколках, к молодому все пристает: расскажи да расскажи про теткино сокровище!

Тот все отнекивался: я, говорит, тебе расскажу, а ты меня тут и кончишь! Я живой тебе буду ни к чему! Вот когда до места доберемся, до самого Питера, тогда я тебе все выложу!

А старший страшно так на него посмотрел, заточку достал и говорит:

— Вот если не расскажешь, тогда точно замочу! Выкладывай сейчас же все что знаешь!

Тот сперва упирался, а потом видит — так и так помирать, все и выложил. Кишка у него тонка оказалась. Рассказал, что зовут его тетку Анна Николаевна Сычева, что сокровище у нее спрятано в тайнике под изразцами.., может, еще что рассказал бы, да старший, уголовник тот, ткнул его в горло заточкой и говорит:

— Правильно ты сказал: живой ты мне ни к чему, только лишняя обуза. Вдвоем мы отсюда не выберемся. А я, так и быть, тетку твою отыщу и привет ей от тебя передам! — и похабно так рассмеялся.

Ну, а я-то думаю — если он товарища своего запросто так пришил, так насчет меня и вовсе не задумается! Ему человека убить — как комара прихлопнуть! Значит, надо мне быстрее решаться, или сейчас, или никогда. Пока уголовник этот на дружка своего умирающего смотрел, я тихонько приподнялся, сзади к нему подобрался и тем булыжником по затылку его со всей силы приложил! Он и звука не издал, как куль с мукой, набок завалился. Я над ним наклонился, смотрю — а он уже и не дышит. А второй, молодой-то, еще жив был, на меня смотрел, будто сказать что-то хотел, да не мог. Но тоже скоро помер. Я их обоих в овражек скинул, валежника сверху набросал да поехал скорее оттуда. Хоть и страшная дорога, а там оставаться еще страшнее показалось. В общем, Сибирь большая, так никто их и не нашел…

Анатолий немного помолчал.

— А потом-то, как ты потом на это дело снова вышел? — поторопил его Маркиз.

— Тогда я про эту историю считай что забыл, очень уж не хотелось мне ту ночку вспоминать… да и не больно я в сокровища всякие верил, думал, так тот зэк, попусту натрепал. А уже теперь, в этом году, завелась у меня одна подруга. Неплохая такая женщина, официантка в кафе, аккуратная, готовит хорошо, и все при ней. Ну, ходил я это к ней, ходил, она уж стала мысли всякие на мой счет думать, а потом случайно на лестнице был, когда почтальон к соседям пришел и спросил Сычеву Анну Николаевну. Ну, тут меня как громом ударило. Вспомнил я Сибирь, и ночку ту… думаю, вдруг и правда у бабки сокровище припрятано? Только как бы его отыскать? Зэк-то тот не успел в подробностях все рассказать, про какие-то изразцы только заикнулся.

А тут, как нарочно, Верку встретил, жену свою бывшую. Она к той бабке ходила уколы делать и прочее по своей медицинской части. Ну, я к ней тогда подкатился, так и так, вроде хочу снова семью создать, детей воспитывать… Она, дура, и поверила. Тоже сказать — много лет без мужика, понять можно. Я ей конфет покупал, и цветочков, она и совсем разомлела. И выложила все, что про тайник знала. Выходит, не наврал тот молодой зэк перед смертью.

Ну, как я все разузнал, у Верки ключ от бабкиной комнаты стащил, копию с него сделал, да и залез к этой старухе ночью. Открыл тайник, а она тут и проснись. Увидела меня, перепугалась. Я уж хотел ей подушкой рот закрыть, чтобы шума не подняла, да не пришлось, без меня обошлось дело. Пока я до нее дошел, старуха на кровати приподнялась. Хочет закричать, а не может, только рот разевает. Потом посинела вся и обратно на кровать плюхнулась. Я до нее добрался, смотрю — а она уже того, мертвая… ну, забрал я, понятное дело, часики из тайника… сперва-то расстроился, думаю — что это за сокровище, одни часы! А потом посветил на них фонариком, а камушки-то как засверкали! Ну, тогда успокоился…

— И деньги старухины тоже из тайника прихватил? — поинтересовался Маркиз.

— Ну, там всего-то тысяч пять было!

— Это она на похороны свои отложила!

— Что же, так и оставлять их без присмотра? Все равно бы кто-нибудь к рукам прибрал! Тем более, что мне деньги тоже очень нужны были, а часики-то эти пока еще продашь, не такое это простое дело — вещица редкая, дорогая…

— Ну-ну! — Маркиз брезгливо посмотрел на Анатолия.

— Может, все-таки в топку его? — подал голос Касьян, до сих пор внимательно слушавший рассказ.

— Стоило бы, — вздохнул Маркиз, — да противоречит это моим принципам… да и пригодится еще этот субъект.

— Я пригожусь! Пригожусь! — заныл Анатолий, умильно заглядывая в глаза Маркизу. — Все что прикажете сделаю!

— Сделаешь, — кивнул Леня. — Хотя ты, конечно, думаешь, что, как только выйдешь из этого гаража, тут же скроешься от нас, и поминай тебя как звали. Но тут ты здорово ошибаешься. Знаешь, дорогой, кому ты в Сибири голову проломил?

— Понятия не имею, — честно сознался бывший дальнобойщик, — зэку какому-то…

— Знаменитому уголовному авторитету по кличке Куроед. И если мы только намекнем кому следует, что это ты Куроеда замочил, — жить тебе не больше часа, потому что за тобой будет охотиться вся уголовная общественность.

Анатолий, и до того не отличавшийся румянцем, еще больше побледнел, на лбу у него выступили мелкие капли пота.

— Так что в твоих интересах в точности выполнять все, что я тебе прикажу! — закончил Маркиз. — Пока свободен, но в ближайшее время жди от меня звонка. И вот еще что: «мерс» тот угнанный изволь хозяину вернуть! Человек, понимаешь, без машины как без рук, а он на ответственной работе!

— Да как же я верну, когда он уже у Саныча? — оторопел Анатолий.

— А вот это уж твои проблемы! — отрезал Маркиз. — С Санычем как хочешь объясняйся, а машину чтобы завтра же пригнал на улицу Топтыгина, к телецентру!

Он покинул гараж Анатолия, и братья Уклейкины дружно последовали за ним.

— А откуда ты про этого Куроеда знаешь? — спросил Касьян, когда они достаточно удалились от гаража.

— Про какого Куроеда? — удивленно переспросил Маркиз. — А, ты про это… да не знаю я никакого Куроеда! Так, первое ляпнул, что в голову пришло…

Маркиз с братьями Уклейкиными вышли на оживленную улицу и направились к оставленной неподалеку машине. Вдруг на глаза им попалась уличная собачонка, перебегавшая дорогу, направляясь куда-то по своим собственным собачьим делам. Она не успела добежать до противоположного тротуара, увидев мчащуюся навстречу машину. Собака бросилась назад, заметалась в растерянности и устремилась прямо под колеса сверкающего черного «форда». Еще секунда — и несчастная собачонка погибла бы под машиной, но Демьян Уклейкин бросился на проезжую часть и в стремительном прыжке буквально выхватил шавку из-под колес.

«Форд» резко затормозил, из него выскочил разъяренный водитель и заорал:

— Эй, мужик, ты что — совсем сдурел? Тебе жить надоело? Это, конечно, твои проблемы, а только мне из-за тебя на зону отправляться не в кайф! Хорошо, тормоза не подвели!

— Смотреть надо, куда едешь! — рявкнул на водителя подоспевший на помощь брату Касьян. — Чуть животное не задавил!

Водитель «форда» разглядел братьев Уклейкиных и решил не связываться с ними. Он пробормотал себе под нос что-то вроде «совсем все чокнутые, дурдом вас давно дожидается», сел в свою машину и поскорее уехал. Касьян проводил его неприязненным взглядом, Демьян заботливо прижал к груди спасенную собачонку, почесал ее за ухом и проговорил:

— Какие, однако, попадаются люди бесчувственные! Таким и права давать не следует!

«Хорошие ребята, — подумал Маркиз, поглядев на Касьяна и Демьяна. — Только уж больно чувствительные!»

Анатолий Иванов тупо смотрел на дверь гаража. Он мог бы подумать, что все происшедшее ему просто померещилось — и страшные близнецы, и их угрозы, и странный человек, которому он выложил как на духу самые жуткие истории своей жизни… но, к сожалению, все это было правдой, горькой правдой — потому что заветный тайник под резиновым ковриком был пуст, и замечательные часы, усыпанные бриллиантами, пропали в неизвестном направлении. А вместе с ними пропала и надежда на светлое будущее.

Анатолий попытался вспомнить лицо того человека, который отобрал у него эти надежды, но почему-то не смог. Перед глазами вставало что-то совершенно неопределенное — ни цвет глаз, ни черты лица незнакомца он не мог вспомнить, как ни пытался.

Без таблеток Лола спала чутко и успела проснуться до того, как в зеленую спальню кто-то вошел. Она полежала немного, вспоминая все, что случилось вчера, и очень расстроилась. Прав был Леня, когда утверждал по поводу нее, что тяжело быть бестолковой. Ну, это же надо так опростоволоситься! Не выяснить у горничной, где, собственно, находится этот дом. Хотя бы примерно выяснила! Но с другой стороны, тут же начала оправдываться Лола, когда, интересно, у нее было время? И горничная могла все наврать — тоже, та еще штучка!

Но все равно она молодец, нашла способ дать о себе знать Лене. И он обязательно поможет, он найдет Лолу, даже если придется перешерстить все дома в области! А ей, Лоле, теперь надо набраться терпения и ждать. И тянуть время, притворяясь идиоткой. Кажется, ночью это неплохо у нее получилось, даже доктор поверил.

Лола приободрилась и села на кровати. Взгляд в который раз обежал ненавистную зеленую спальню, и настроение сразу упало. Доктор-то ей, может, и поверил, но «свекровь», эта редкостная зараза, так просто дело не оставит. Но ничего, еще поборемся, утешала себя Лола, еще посмотрим, кто кого…

Послышались приближающиеся шаги нескольких человек, и Лола скроила самую идиотскую физиономию. Вошли все трое — доктор, «свекровь» и ее сыночек, от которого с порога пахнуло на Лолу коньячным перегаром.

— Доброе утро, Алина! — жизнерадостным голосом сказал доктор. — Как спали? Как самочувствие?

«Вашими молитвами», — хотела ответить Лола, но вовремя опомнилась.

— Ва-ва, — сказала она, растянув губы в бессмысленной улыбке. — Ва-ва-ва…

— Та-ак… — протянул доктор, — это уже серьезно. Похоже, что это не шок. Что-то у нее с головой. Постарались вы, Василиса Пална, что и говорить.

— Да уж, мама, — сказал Олег. — Погорячилась ты, теперь вся операция насмарку.

— Ты еще будешь мать критиковать! — вспылила мамаша. — За тебя, между прочим, заступалась!

Доктор досадливо вздохнул и сказал родственничкам, чтобы замолчали немедленно и дали ему осмотреть больную. «Свекровь» с ворчанием подчинилась. Олег же, воспользовавшись моментом, вообще улизнул из комнаты.

Доктор ощупал Долину голову, шишка на затылке болела гораздо меньше, потом постучал по коленкам блестящим молоточком. Лола как могла старалась, чтобы коленки не подпрыгивали. Потом доктор снова долго глядел ей в глаза. Но Лола уставилась на блестящий молоточек и делала вид, что ничто больше ее не интересует.

— Что-то, как я погляжу, не больно-то у вас ладится, — заговорила «свекровь», — тут нужны более действенные методы.

— У вас есть что предложить? — огрызнулся доктор.

— Именно! — энергично подтвердила «свекровь». — Болевой шок!

Лола едва заметно вздрогнула, и доктор сразу же это почувствовал, требовательно уставившись ей в глаза.

«Я — тыква, — твердила про себя Лола, — спелая оранжевая тыква на грядке…»

Но дремотно-счастливое состояние не приходило, вместо этого в голову лезли картины, как ее черноморская тетя Каля нарезает тыкву на кусочки и запекает в духовке. Конечно, очень вкусно, но как бы эти злодеи Лолу не нашинковали и не запекли. Что там ведьма говорила про болевой шок? Лола ужасно боится боли…

— Видите, доктор, какие слова знаю? — «свекровь» необычайно оживилась, из чего Лола сделала вывод, что она несомненно садистка. — Все по науке. Нужно испытать ее болью. Если не придет в себя, значит и вправду идиотка!

— Ничего это не значит, — возразил доктор, — нужно пронаблюдать за ее зрачками. Она может вытерпеть боль, но если она притворяется, то зрачки обязательно расширятся.

«Сволочь какая! — в бессильной злобе подумала Лола, — а я-то думала, что он ко мне хорошо относится. А этот змей еще хуже „свекрови“, та хоть не притворяется…»

Доктор внезапно больно ущипнул Лолу за плечо. Однако ей помогла ярость, Лола даже не шелохнулась и задумалась, что бы она сделала с доктором, если бы они встретились один на один на узкой дорожке. У него в руках не было бы ничего, а у Лолы к примеру автомат Калашникова. Нет, пожалуй, автомат — это слишком грубо. Подойдет какой-нибудь маленький аккуратный пистолетик. Сначала Лола бы прострелила доктору коленку, как показывают в американских боевиках. Он орал бы от боли, а Лола внимательно наблюдала бы за его зрачками. От таких кровожадных мыслей Лолу отвлек вопрос «свекрови»:

— Ну?

— Баранки гну! — буркнул доктор. — Ничего не понимаю!

— Потому что неправильно действуешь! — рявкнула «свекровь». — Не так надо! Фильм такой был старый, про Камо!

— Кто это еще?

— Эх, — вздохнула «свекровь», — молодые вы, ничего не знаете… Камо — это партийная кличка революционера одного, грузина по национальности. Там в фильме он тоже косил под сумасшедшего, чтобы на каторгу не идти, так его проверяли каленым железом!

— Ну и как? — полюбопытствовал доктор. — Помогло?

— Помогло-то помогло, — ответила «свекровь», — да вот только попался такой же как ты мягкотелый врачишка. Он его полиции не выдал. Так что я сама все сделаю.

Она вышла.

— Слышала? — строго спросил доктор. — Так что лучше сама признавайся, а то хуже будет.

«Я выдержу, — думала Лола, закрыв глаза, — я все стерплю. Потому что иначе они меня все равно убьют. Сами сказали — готовят на смерть. Но где же Ленька?»

«Свекровь» явилась очень скоро. В руке она держала длинную стальную спицу. Прихватив спицу плоскогубцами, она поднесла ее к горящей зажигалке. Лола почувствовала, как волосы у нее на голове зашевелились от ужаса.

— Держи ее! — приказала «свекровь» доктору. — Да покрепче!

Лола сидела, не шелохнувшись, стараясь не глядеть, как раскаленная спица приближается к ее коже, уговаривая себя, что все выдержит, должна выдержать. Вот уже она чувствует жар…

— А-а-а! — заорала Лола и забилась в руках доктора, как пойманная птица, с той только ризницей, что птицы не кусаются и не лягаются. Она до крови прокусила ему руку, и доктор отпустил ее. «Свекровь» пыталась ткнуть ее спицей, но плоскогубцами держать спицу было очень неудобно, да Лола еще лягнула ее ногой в живот. «Свекровь» выронила спицу на одеяло. Запахло паленым.

— Уберите! — орала Лола. — Уберите ее!

— О! — сказала «свекровь» с полным удовлетворением в голосе. — Сразу так надо было! Вздумала нам тут голову морочить! Против лома нет приема!

— Что вы от меня хотите? — пролепетала Лола. — Я все сделаю, только уберите это!

— Ладненько, — «свекровь» убрала спицу, — будешь слушаться меня, может в живых и останешься. Мне нужно, чтобы ты изображала мою невестку, жену Олега. Поездишь с ним на приемы разные, куда еще-то? В ресторан…

— В театр… — подал голос доктор.

— А ты, — «свекровь» повернулась к доктору, — пошел вон! Чтобы через пять минут духу твоего здесь не было! Ты мне не нужен, шарлатан! Я сразу была против твоего плана, сын меня уговорил. Ничего не сделал, так что теперь без тебя разберемся! Брысь отсюда!

— А деньги? — неуверенно спросил доктор.

— Деньги? — загремела «свекровь». — Какие деньги? Да с тебя еще вычесть надо за питание! У сына получишь, только он много не даст, у него нету… можешь его не гипнотизировать…

— Теперь с тобой, — «свекровь» повернулась к Лоле. — Чтобы никаких выкрутасов, со мной разговор короткий, сама знаешь. Будешь делать, что велят.

— Шкаф откройте, — с тоской сказала Лола, — одежду нормальную дайте.

— Это — ладно, — неохотно ответила «свекровь».

— Теперь насчет питания, — Лола несколько приободрилась и решила высказать все претензии, — я бы вашего повара собственными руками утопила в помойном баке! Это же надо такой кофе варить! Тетку из столовой бы наняли, она и то лучше бы сготовила! А котлеты ваши, знаете, на что похожи? И пахнут так же! Неужели вы сами их едите?

— Нормальные котлеты, — насупилась «свекровь», — умные все больно стали! Заелись! Котлеты ей не нравятся! А кашу на воде не хочешь?

— Ела уже вашу овсянку! Благодарю покорно!

— Кофе ей не нравится! Нормальный кофе, сладкий!

— Да это бурда, такой только в больнице для бедных подают! Слушайте, — «свекровь» приняла Лолину критику так близко к сердцу, что ее осенило, — вы уж не сами ли это все готовите? Это же надо до такой жадности дойти — на приличного повара денег жалеть!

— Лопай, что дают! — заорала «свекровь», и Лола окончательно уверилась в своей правоте.

— Сейчас все капризные стали. А в моем детстве мы о таком кофе и мечтать не могли!

— Вспомнила бабка, как девкой была, — насмешливо сказала Лола, ей доставляло удовольствие злить отвратительную тетку.

— На хлеб и воду посажу! — пригрозила «свекровь», идя к двери.

— А я мужу пожалуюсь! — не осталась в долгу Лола. — Да, кстати, я надеюсь, играть вашу невестку нужно лишь на публике? Спать с вашим сыночком меня что-то не тянет, не в моем он вкусе…

— Да нужна ты ему! — отмахнулась «свекровь». — За это не беспокойся. И помни: если сделаешь все как надо — отпущу восвояси.

«Так я тебе и поверила, — думала Лола, глядя на захлопнувшуюся дверь спальни, — но возможно, по ходу спектакля представится случай удрать. Или Ленька все же успеет меня спасти. Хотя я что-то начинаю в этом сомневаться…»

К воротам школы-интерната подъехала солидная черная машина и подала резкий, требовательный сигнал. Интернатский сторож Африканыч в марках этих новомодных машин не разбирался, помнил только старые — «Волги» да «Жигули», однако сразу понял, что машина эта — начальственная, и приехал в ней кто-то сильно важный. Это чувствовалось и в строгом силуэте автомобиля, и в той уверенности, с которой он подкатил к воротам, и во внушительной требовательности сигнала. Приезд начальства всегда означал для сотрудников интерната неприятности, но Африканыч был от этого далек. Его, сторожа, все эти переживания не касались, его задача была проста и понятна: проследить, чтобы никто из трудных и непоседливых воспитанников интерната не выбрался наружу, а никто из посторонних лиц не забрался внутрь вверенной территории. В общем, коротко и ясно — граница на замке.

Поэтому он не слишком торопился к воротам.

— Эй, дед! — окликнул его, высунувшись из водительского окошка, молодой водитель с кое-как приглаженными вихрами. — Ты что там, заснул, что ли? Отворяй живо свой монастырь!

— Это на каком же основании? — строго осведомился Африканыч, сквозь решетку уставившись на наглого шоферюгу.

— На основании причины государственной важности! — отозвался тот и помахал в воздухе какой-то бумажкой. — Проверка наличия присутствия и прочих положенных аргументов!

— Ну что там, Ухокрутов? — послышался с заднего сиденья недовольный голос. — Почему стоим?

— Да тут дед один несознательный ворота не открывает, — ответил шофер. — Не понимает серьезности момента!

— А ты ему, Ухокрутов, объясни. По возможности доходчиво, в доступной пониманию форме. Не вмешиваться же мне по такому мелкому поводу!

— Слышал, дед? Начальник от твоей несознательности расстраивается! А от его расстройства всему вашему заведению могут грозить большие неприятности!

— Мы люди темные, — проворчал Африканыч. — Мне на все это с высокого дерева наплевать!

Но от главного здания уже несся заместитель директора Помпинчук, заметивший из окна начальственную машину. Помпинчук, можно сказать, был экстрасенс: он от природы обладал поразительным чутьем на неприятности.

— Сидоров, открывай! — истошно вопил Помпинчук. — Ты что же, фашист, делаешь? Ты что же устраиваешь? Ты нам всю картину отчетности портишь! Ты на такого важного человека производишь негативное впечатление!

— Мы люди темные и маленькие, — ворчал Африканыч, отпирая вверенные ворота. — Нам все едино, как скажете — так и будет! Скажете открыть — открою, а так у меня мышь не проскочит, муха не пролетит, граница на замке!

Черная машина въехала на территорию интерната, злорадно подмигнув поворотниками настырному сторожу, и остановилась перед крыльцом учебного заведения. Помпинчук бежал от ворот следом за автомобилем, изображая почетный караул, но все равно не успел вовремя, Молодой шофер выскочил, распахнул заднюю дверь и помог выбраться своему чиновному пассажиру.

Пассажир оказался, на взгляд Помпинчука, недостаточно серьезен: ни внушительного живота, ни двойного подбородка, да и возраст не самый солидный, лет тридцать пять — сорок, не больше. Хотя сейчас, говорят, среди начальства молодые тоже встречаются. Так сказать, смена поколений и ротация кадров. Внешность у гостя приятная, но какая-то не запоминающаяся. Хотя держится солидно, с пониманием своего масштаба. На подбежавшего Помпинчука даже не смотрит, а о том, чтобы поздороваться или там вообще разговаривать — и речи нет. Вместо него заговорил шофер.

— Леонид Петрович в дороге немножко устали, так вы их постарайтесь не очень утомлять. Им еще сегодня на совещание, — и шофер выразительно поднял глаза к небу, по которому проплывало одинокое пухлое облачко.

— Непременно, как же, не утомим! — воскликнул Помпинчук, и поспешно представился: — Помпинчук, заместитель директора!

Молодой начальник только теперь его заметил и удивленно уставился, как на странное насекомое, залетевшее в тарелку супа:

— Как — Чингачгук?

— Извиняюсь, Помпинчук, — поправил зам. — На букву «П» начинается!

— На букву «П»? Сразу видно, что расхититель. Расхититель и взяточник!

— Извиняюсь, — со слезой в голосе возразил Помпинчук. — С кого мне взятки брать? С хулиганов наших? С этих преступников малолетних? С этих подрастающих Чикатило? — и он покосился на одного из воспитанников интерната, который как раз в этот момент привязывал к хвосту черного кота Черномырдина пустую консервную банку.

— А расхищать, как я понимаю, уже нечего, — Леонид Петрович окинул взглядом неказистые строения интерната. — Все заслуживающее внимания уже расхищено!

— Я к юмору очень хорошо отношусь, — с подобострастной улыбкой отозвался Помпинчук. — Особенно если из начальства кто встречается остроумный!

В проеме между двумя корпусами несколько учащихся интерната замешивали бетон под присмотром учителя физкультуры Карнаухова. Помпинчук за спиной высокого гостя сделал страшные глаза и выразительно помахал Карнаухову, чтобы тот временно прекратил эту трудотерапию.

Леонид Петрович вроде бы не заметил этих сигналов. Он запрокинул голову, внимательно разглядывая окна интерната. Искал он ящик с сине-белой петунией, но в этом учебном заведении с таким же успехом можно было разыскивать золотые самородки. Цветов здесь отродясь не бывало.

— Окна у вас ремонта требуют, — заметил гость с неодобрительной миной.

«Вот ведь сволочь глазастая! — ужаснулся Помпинчук. — И пяти минут не пробыл, а уж заметил!»

Дело в том, что минувшей осенью интернату были выделены средства на установку стеклопакетов, но руководство учебного заведения нашло этим средствам более разумное применение. Сам Помпинчук на часть этих денег сделал ремонт у себя в квартире.

— Поступили сигналы, что у вас в интернате плохо обращаются с контингентом, — строго проговорил Леонид Петрович, опустив взгляд с окон и снова заметив Помпинчука. — Вместо учебного процесса загружаете тяжелой физической работой!

— Да как можно! — Помпинчук прижал руки к сердцу, обрадовавшись, что ревизор сменил тему. — Это же дети! Разве мы не понимаем? Физические нагрузки только в плане физкультуры и спорта! Причем вполне умеренные, и при условии достаточного питания! Кстати, не хотите ли взглянуть, как у нас кормят контингент?

— Взглянем, взглянем! — Леонид Петрович недовольно поморщился, как будто ему были тесны ботинки, и, прежде чем войти вслед за Помпинчуком в главное здание интерната, бросил своему шоферу:

— Ухокрутов, исходи из того, что обратно меня приблизительно часа через два повезешь!

— Здесь у нас библиотека, — докладывал Помпинчук начальнику. — А пищеблок вот тут, за углом!

Навстречу им высунулся заведующий столовой Пузиков. Помпинчук ухватил его за пуговицу и торопливо прошептал:

— Покорми гостя по высшему разряду! Директорский комплект! Большой человек, никак не меньше депутата! И вызови Сыроежкину, без нее никак не обойдемся!

Любочка Сыроежкина официально числилась в интернате буфетчицей, но выполняла в нем гораздо более сложные и тонкие обязанности. Была она пухленькая и кругленькая, глаза имела голубые и незамысловатые, с детским и простодушным выражением, волосы кудрявые, цвета топленого молока. Когда в интернат прибывали всевозможные проверяющие мужского пола, непременно приглашали Сыроежкину, и все проблемы очень скоро сами собой решались.

Из коридора выглянуло несколько любопытных старшеклассников, один из них показал Помпинчуку язык, но тут же чьей-то сильной рукой был втянут обратно за угол.

— Жаль, что вы заранее нас не предупредили, — сокрушался Помпинчук. — Мы бы тогда встречу лучше подготовили! Поручили бы повару что-нибудь особенное приготовить…

— Вот об этом я тоже хотел поговорить, — проговорил гость, придирчиво оглядывая пищеблок. — Отчего это у вас никто на телефонные звонки не отвечает? Чем у вас кадры заняты? Я перед тем, как к вам ехать, велел секретарше дозвониться до интерната, предупредить, а никто на звонки не отвечал!

— Не может быть! — Помпинчук преданно вылупил глаза. — С этим у нас строго! Постоянный человек дежурит возле телефона, чтобы вовремя реагировать…

— Тем не менее! — строго возразил Леонид Петрович. — Телефон такой-то ваш? — и он продиктовал номер, который минувшей ночью высветился на табло автоответчика.

— Тут такая неприятность вышла, — затянул Помпинчук. — Вообще-то этот номер как бы за нами числится, но фактически он не наш.

— Как это? Ничего не понял!

— То есть с этим номером произошла путаница… его ошибочно передали другому абоненту…

— Ну народ! — Леонид Петрович изумленно уставился на Помпинчука. — Вы что, уже и телефонные номера налево пускать научились?

— Как вы могли подумать! — обиженно воскликнул Помпинчук. — Мы к этому вообще не имеем никакого отношения! Это на телефонной станции какая-то неразбериха…

— Ну, значит, там кто-то номера налево пускает.

На этом месте разговор прервался, поскольку в комнату, наивно округлив голубые глаза, вплыла Любочка Сыроежкина с подносом в руках. Поднос был заставлен такими угощениями, какие вряд ли когда-нибудь пробовали проблемные подростки, воспитанники интерната. Здесь была и превосходная ветчина, и ароматный швейцарский сыр, и бутерброды с икрой, и маринованные огурчики, и крупно нарезанная семга. Разумеется, к такой закуске прилагалась запотевшая бутылка хорошей водки. Но аппетитнее всего этого гастрономического великолепия выглядела сама Сыроежкина в коротком черном платье, выгодно подчеркивающем фигуру, и белоснежном кружевном переднике. Поставив поднос на стол, она потупилась и проговорила низким волнующим голосом:

— Угощайтесь!

Это прозвучало несколько двусмысленно. Чтобы снять возникшую неловкость, Сыроежкина добавила:

— Потом будет летний суп-окрошка и шашлык по-карски!

В другое время Леонид Петрович, он же Леня Маркиз, не устоял бы перед таким заманчивым предложением. Но сейчас он не мог отвлекаться. Он искал Лолу, в его ушах звучал ее голос, в ужасе повторяющий:

«Спаси меня, Леня!»

Поэтому он с сожалением отказался от предложенного угощения, сославшись на неимоверную занятость, еще раз осмотрел здание интерната и направился к своей машине.

Около крыльца его поджидал Помпинчук. Осторожно взяв Леонида Петровича за локоть, он вполголоса проговорил:

— Я надеюсь, вы составили о нашем интернате не самое худшее представление?

С этими словами он осторожно вложил в начальственный карман плотно набитый конверт.

— Не самое, — ответил Леонид Петрович. — Самое худшее впечатление у меня осталось после посещения колонии строгого режима «Голубая незабудка». У вас все-таки несколько лучшие условия содержания контингента.

С этими словами гость сел в машину и покинул интернат.

Помпинчук растерянно смотрел вслед высокому гостю и пытался понять смысл его прощальной фразы, Все-таки, снимут руководство интерната или нет?

Машинально сунув руку в карман своего пиджака, Помпинчук с удивлением обнаружил непонятно как вернувшийся туда плотно набитый конверт.

«Точно снимут! — подумал он в панике. — Да еще и под суд отдадут! Если все всплывет, светит как минимум восемь лет с конфискацией… А все Сыроежкина, не оправдала доверия, не справилась с задачей! Раньше у нее таких проколов не случалось. Наверное, стареет, с перебоями работает! Придется подбирать новую кандидатуру».

Отъехав от ворот интерната, Леня разочарованно проговорил:

— Здесь Лолки точно нет! И дом не похож на ее описание, и с телефоном прокол… давай, Ухо, покатаемся немножко вокруг, может, увидим что-то подходящее.