И оживут слова. Часть II Способина Наталья

— А что можешь ты? — спросила я у хванца.

Тот недоуменно наморщил лоб:

— О чем ты?

— Ты служишь святыне. Что можешь ты из того, чего не могут другие? Прости, но я не верю, что единственная способность, которой наделила тебя святыня — это чувствовать меня. Это же глупо.

Альгидрас пожевал губу:

— Я уже говорил тебе, я знаю то, что должен сделать. Чаще с Радимом. Порой с княжичем. А вот с тобой такого нет. С тобой я просто… — он запнулся, подыскивая слова, провел пальцами по скамейке, словно на ней была скатерть, и он ее разглаживал, и наконец проговорил: — С тобой я просто… чувствую.

Я понимала, что эти слова ничего не значат, что это все ненастоящее, навеянное, но отчего-то вздрогнула. Я опустила взгляд на его руки и, глядя на то, как его пальцы скользят по неровной поверхности скамьи снова и снова, подумала: «А что для него значит это чувство? Со мной все понятно, иногда мне даже дышать тяжело… А вот как дело обстоит с ним?». Мне очень хотелось его расспросить, но я понимала, что это глупо и что один раз мне уже было сказано, что это все ненастоящее и он просто научился с этим справляться. А что делать мне? Тоже учиться? Но я боюсь, у меня не хватит времени.

— Альгидрас… — наконец проговорила я, и его рука замерла.

Я продолжала смотреть на его пальцы, боясь поднять голову и не решаясь спросить о том, что сжигало меня изнутри.

— Что?

— А как ты думаешь, для чего все это? Я сейчас о… чувствах. В прошлый раз ты сказал, что для того, чтобы я тебе доверяла и что-то рассказывала. А зачем тебе? Я не верю, что ты об этом не задумывался. За столько-то времени.

Альгидрас хранил молчание довольно долго. Я даже всерьез начала опасаться, что он вообще не ответит. Я положила ладонь на скамейку и только через какое-то время поймала себя на мысли, что так же задумчиво ее глажу, как будто расправляю все ту же невидимую скатерть. Рука Альгидраса, до этого лежавшая неподвижно, вдруг двинулась в сторону моей руки, и я непроизвольно замерла. Его мизинец коснулся моего словно случайно и тут же, соскользнув, замер на лавке. Мое сердце подскочило и заколотилось в горле. Я ненавидела себя за эту реакцию. Ведь ничего не произошло, ну подумаешь, коснулся моей руки, а я уже взлететь от избытка чувств готова! Что же дальше-то будет?

Альгидрас продолжал молчать, и когда я набралась храбрости, чтобы покоситься на него, заметила, что он тоже смотрит на наши руки.

— Я не знаю, — наконец произнес он.

— Ну не игра же это!

— Святыня не умеет играть, она не человек. Да и все это, — левой рукой Альгидрас обвел в воздухе что-то невидимое, — требует сил, понимаешь?

— Святыня тратит силы на то, что делает с нами?

— Не только с нами, — с легкой досадой ответил Альгидрас, как будто злясь на мою непонятливость.

Я бы тоже могла разозлиться, потому что он-то как раз понимал, о чем идет речь, я же знала намного меньше. Да что там говорить, я вообще ничего не знала, а все, что знала, мне приходилось собирать по крупицам. Посмотрела бы я на него на моем месте!

— А она может израсходовать все свои силы? — вдруг спросила я.

Альгидрас повернулся ко мне всем корпусом:

— Почему ты все время задаешь такие странные вопросы? — наконец спросил он.

— А что странного в моем вопросе? — удивилась я.

— Ты все время хочешь узнать, как можно погубить Святыню.

— Погубить? — я не поверила своим ушам. — Да я вообще об этом не думала. Я пытаюсь понять, как это работает.

— Нет, я думаю, что Святыня не может израсходовать все силы. Она — средоточие всего сущего. Она может пополнять свои силы из самого мира.

— Подожди, но если с каждым разом квары, как ты сам говорил, слышат ее все хуже и хуже и из-за этого убивают людей, значит, она слабеет? Ну, если так можно выразиться.

— Слабеет, — подтвердил Альгидрас. — Но это значит лишь то, что она не в своей стихии.

— Дева — святыня воды? Это значит, что она где-то на земле, так?

— Наверное, — медленно проговорил Альгидрас, погруженный в свои мысли.

— Ты хочешь ее найти? — неожиданно спросила я.

— Деву? — удивился Альгидрас. — Зачем? Я должен найти Шар. Я служу ему.

— Но если когда-то это все было одной святыней, почему ты так уверен, что не должен найти Деву?

— Потому что Дева — чужая святыня, — проговорил Альгидрас так, словно втолковывал урок совершенно тупому ученику. Его тон было немного обидным, но я не стала заострять на этом внимание.

— Почему ты считаешь, что это чужая святыня, — вместо этого тем же тоном начала я, — если сам же утверждаешь, что они были единым целым?

— Это утверждаю не я, — медленно проговорил Альгидрас.

— Хорошо, — обрадовалась я. — Это утверждает твоя книга. Вот она, прямо лежит и утверждает.

Я ткнула пальцем в рисунок. Альгидрас глубоко вздохнул. Мне показалось, что он пытается совладать с собой, чтобы меня не убить.

— Потому что Святыня, которая не хранит твой род, приносит тебе зло. Не знаю как было до разделения, но, верно, после разделения все стало так, как сейчас. Помнишь, я тебе говорил, что ведун кваров призвал наш Шар в свой обряд и сразу закричал и упал? Думаю, он погиб. Понимаешь?

— Пока не очень, — сказала я. — Ну, то есть, тот момент, что он ввел в свой обряд чужую святыню, я понимаю. Но, может, этот их ведун просто… дурак криворукий? Может, у другого бы все получилось?

Альгидрас возвел глаза к небу:

— У них не дюжина ведунов!

— А сколько?

— Не знаю. Но вряд ли много.

— Ну так, может, этот был самый бестолковый! — не сдавалась я. — Или же тебе просто показалось, что все пошло не так, а он все так и задумывал.

— Задумывал пустить в жертву поток силы? — скептически произнес Альгидрас.

— А это была сила? Какая? — уточнила я.

Альгидрас явно сбился с мысли и недовольно на меня посмотрел:

— Мне он не сказал.

— Ну, а ты-то сам как это почувствовал тогда и как чувствуешь сейчас?

— Не знаю я, — огрызнулся Альгидрас, и я вдруг поймала себя на мысли, что мы похожи на двух сотрудников в офисе, которым дали невыполнимое задание, сказали, что срок сдачи был еще вчера, и они теперь сидят и ругаются над этим несчастным проектом. Вот мы выглядели так же. Только задание нам никто не дал. Или же дал?..

— Так. Вернемся к насущному вопросу: чего все-таки хочет твоя святыня? — сменила тему я.

— Святыня не может хотеть, она не человек.

— Хорошо, но мы же друг другу… — я сделала театральную паузу и обвела рукой нечто незримое в воздухе, — …нравимся. Зачем?

— Потому что у тебя есть знания, которые мне нужны, — сказал он.

— Самому не смешно?

— Но они вправду есть. Я думал об этом. Когда ты появилась там, в море, когда тебя вытащили из воды, я почувствовал, что ты — не она. Ты… — он замялся, подбирая слова. — Ты чувствовалась по-другому.

— Буду считать это комплиментом, — пробормотала я.

Альгидрас сделал вид, что не заметил моей реплики, и продолжил:

— Если бы тогда я сказал Радиму, что ты не Всемила, конечно, он бы мне не поверил. Да никто бы не поверил. Но со временем все бы всплыло. Здесь ведь боятся тех, кто умер, а потом оказался жив.

— Здесь такое бывает? — ошарашенно произнесла я.

— Ну, не то что бывает, но о том сказывают, — отмахнулся Альгидрас. — Люди боятся. Вспомни Ярослава. Как он увидел тебя. Если бы хоть у кого-то из воинов появилась тогда хотя бы тень подозрения, рано или поздно кто-нибудь тебя убил бы. Просто из страха, понимаешь? Но я сразу понял, что важно смолчать. Это было вот здесь, — Альгидрас коснулся ладонью груди. — Я не знал, чем это обернется.

Я почувствовала озноб. То есть, если бы тогда Альгидрас просто по дурости или по какой-то другой причине сказал бы, что я не Всемила, что ему что-то там показалось или что я веду себя странно…

— Спасибо, что ты не сказал, — прошептала я, стараясь выдавить улыбку.

— Зря благодаришь, — спокойно ответил он. — Я ведь не о тебе думал. Да и я все время был с Радимом. Если бы ты попыталась причинить ему или кому из его близких зло…

Он замолчал, однако я прекрасно поняла, что он имел в виду. «Вот такой милый мальчик», — подумала я в очередной раз.

— Ты совсем не испугался? — наконец спросила я после непродолжительного молчания.

— В монастыре нам рассказывали много легенд и сказаний. Большую часть утаили, как я теперь понимаю. Но легенду о Прядущих я слышал. Они приходят из ниоткуда и прядут нить судьбы. Ты так же пришла из ниоткуда. Так же влияешь на судьбу Радима и, скорее всего, княжича. Раньше я думал, что Прядущие прядут только одному. Теперь понимаю, что могу ошибаться.

— Ты тоже пришел из ниоткуда, — сказала я.

— Ниоткуда я пришел в Свирь, и то не из ниоткуда, а с хванского острова. Отчасти потому я не могу быть Прядущим. Я и раньше спотыкался об это в мыслях. А теперь же, после того, как стал чувствовать Святыню…

— А что стало с твоим островом? Там сейчас кто-нибудь живет?

Альгидрас медленно повернулся ко мне. В его взгляде было что-то такое, что заставило меня пожалеть о своих словах. Однако ответил он спокойно:

— Остров ушел под воду.

И что-то после этих слов изменилось. Мир снова словно покачнулся. Мы посмотрели друг на друга, и, уже зная ответ, я прошептала:

— А что стало с островом кваров?

— Ушел под воду, — на автомате ответил Альгидрас, хотя мог бы этого и не делать, потому что эту фразу из легенды о кварах слышала даже я.

— А почему остров ушел под воду? — спросила я. — Такое часто здесь бывает?

Альгидрас повел плечами так, словно ему стало зябко.

— Я не силен в мореходстве, но в тех морях, которые я знаю, наш остров — первый, не считая кварского. Хотя… я никогда не бывал в тех водах, где был кварский остров. Можно спросить у Януша, он всяко знает об этом больше, — пробормотал Альгидрас так, словно просто размышлял вслух.

— А ты можешь у него спросить? — тут же ухватилась я за эту мысль.

— Попробую, — пообещал он.

Наступила тишина. Я раздумывала о том, что только что узнала, и мне казалось, что где-то в этих словах есть зацепка. Я прокручивала раз за разом в голове: «Остров ушел под воду… Остров ушел под воду… Оба острова ушли под воду. И кваров, и хванов…». Все это выглядело слишком странным, чтобы быть простым совпадением. Кажется, Альгидрас думал так же, потому что он тоже молчал, покусывая губу и глядя куда-то прямо перед собой. Я опустила взгляд на забытую книгу. Дева, нарисованная века назад, все так же протягивала вперед руки, словно предлагая святыни людям. Утерянная Дева, которую вот уже несколько сотен лет отчаянно ищут квары, потому что не могут не искать. Это сильнее их. Целыми селениями гибнут люди, попадая в кварские обряды. Сколько тех селений еще будет, прежде чем они смогут ее найт?. И смогут ли?

Я посмотрела на Шар в руке Девы. Святыня хванов. Я попыталась вспомнить, с чего начался наш разговор, и вспомнила, что Альгидрас рассказывал о ведуне, попыталась поймать отголосок мысли, но он ускользал, а голова вдруг начала кружиться. Борясь с головокружением, я пробормотала:

— И все же, почему ты думаешь, что другой народ не может находиться рядом с чужой святыней? Может быть, все дело в том, что кварский ведун пытался использовать вашу в своем обряде, и она отомстила?

— Она не может мстить, — медленно сказал Альгидрас. Я уже знала, что последует за этим, и не ошиблась: — Она не человек. Про Святыни… Понимаешь, на нашем острове никогда не селились чужие. Это ведь странно. Сам остров был святым. Но все, кто приезжал поклониться Святыне, уезжали очень быстро. Те, что не с людьми, тоже всегда умирали молодыми. Как моя мать. Ни одна из них не была из рода хванов.

— Но ты же жил в монастыре несколько лет. А там чужая Святыня.

— Жил, — подтвердил Альгидрас. — Но я тогда не был хванцем в полной мере. Я еще не проходил обряд. Шар принял меня уже после учения.

— Ты сейчас гадаешь, — не согласилась я. — Сам говоришь, что в монастыре рассказывали, будто главная святыня там, а ваш шар сделан по ее подобию. Может, это правда, и тебе потому и не было там плохо.

— Не-е-ет, — протянул Альгидрас. — Я бы не спорил сейчас с тобой, если бы хотя бы раз в монастыре хоть кто-то упомянул о Деве. Ее будто и не было. Были лишь Огонь и заряженный от него Шар. А в книге о ней сказано. И о Святыне Земли тоже.

— Ты нашел святыню земли? — обрадовалась я.

Альгидрас молча ткнул пальцем в то, на чем стояла нарисованная Дева. Я, признаться, до этого даже не обратила внимания на это пятно, увлекшись разглядыванием самой Девы.

— Ты уверен, что это не просто фон? Ну, типа, нарисовали, чтобы она не в воздухе висела.

— Уверен, — улыбнулся Альгирас и провел пальцем по строчке, а потом прочел, превращая вязь в набор звуков, напоминавших журчание ручья.

— Это камень, — перевел он. — Где он, я не знаю. Но он есть, иначе не может быть.

— Харим! — воскликнула я.

Альгидрас дернулся так, словно его ужалили, и резко обернулся, точно ожидая, что старый разбойник окажется за нашими спинами.

— Харим жил на вашем острове! Ты же сам говорил.

Альгидрас повернулся к книге, сдвинул ее в сторону и опершись локтями о лавку, запустил пальцы в волосы.

— О том я тоже думал. Может, на разбойников она не действует? — устало усмехнулся он, признавая провал в своей логической цепочке.

Я тоже усмехнулась, понимая, что правды нам все равно никогда не узнать. В этот момент за нашими спинами что-то стукнуло, и мы оба обернулись. Скрипнула дверь, и на крыльце появилась Добронега. Ее появление заставило меня вскочить на ноги. Я начала лихорадочно соображать, как много она могла увидеть. Нас, стоящих на коленях рядом друг с другом перед скамейкой? Вроде ничего особенного в этом не было, но что-то заставило меня начать нервно оттирать пятно на колене, стараясь не смотреть на приближавшуюся к нам Добронегу. Альгидрас медленно поднялся с земли, тоже отряхнул колени и шагнул навстречу матери Радима. Та подошла к нему, крепко обняла, потрепала по волосам, спросила, как он себя чувствует. Голос Альгидраса звучал совершенно ровно, когда он заверил Добронегу в том, что с ним все прекрасно, раны уже зажили и почти не беспокоят, а я же стояла и не могла поднять на нее глаз. Сразу вспомнился наш разговор, когда Добронега убеждала не травить ему душу, не доводить до беды. Ох, знала бы она! Я настолько увлеклась попытками сохранить спокойствие и не смотреть на Добронегу с Альгидрасом, что, когда обратились ко мне, не сразу сообразила, чего от меня хотят.

— Что? — нервно спросила я.

— Я говорю, что мне надо к Зиму зайти, ему пора повязки сменить, — громко проговорила Добронега, будто разговаривала с глухой.

— Хорошо, — пробормотала я, не понимая, зачем она мне это говорит.

И только увидев, что Альгидрас закрывает книгу и вновь заворачивает ее в плащ, я поняла, что он тоже уходит. Я открыла было рот, чтобы попросить его остаться, и тут до меня дошло, что Добронега именно для этого поставила меня в известность, что она уходит, — Альгидрас не мог остаться со мной во дворе, поскольку больше не был побратимом. Я нервно усмехнулась, понимая, что по местным законам я девица на выданье, да к тому же сосватанная. А он теперь что, завидный жених? Мысль неприятно кольнула.

Меж тем Добронега сообщила Альгидрасу, что ей нужно кое-что забрать из дома и можно будет идти. Альгидрас что-то ответил, но я снова прослушала, потому что сердце отчего-то заколотилось, как сумасшедшее. Мне опять стало душно. Я медленно опустилась на скамью и тут же услышала его голос:

— Опять дурно?

Я медленно кивнула, не поднимая головы.

— Мне теперь почти всегда так, — сказала я. — Это странно, я чувствую себя лучше только, когда ты рядом.

Альгидрас некоторое время молчал, а потом тихо произнес:

— Наверное, так и должно быть. Верно, Святыня этого хочет.

— Хочет чего? Чтобы ты был рядом?

Альгидрас неловко пожал плечами, и я повторила его же слова:

— Святыня не может хотеть, она же не человек.

— Я не знаю, — вздохнул Альгидрас.

И тут я вспомнила то, о чем хотела поговорить с ним еще с утра. Я испугалась, что он вот-вот уйдет, и у меня опять не будет возможности задать вопрос.

— Ты помнишь день, когда подошел корабль Будимира и Радима ранили? — быстро спросила я.

— Помню, — ответил он и, отойдя к колодцу, оперся спиной о колодезный столб.

— Помнишь, тогда на берегу ты посмотрел на меня и… я не знаю, испугался? Удивился? — я не знала, какое слово лучше использовать, поэтому на всякий случай использовала оба.

Альгидрас нахмурился, явно не понимая, о чем речь.

— Я была в платье, в платье с вышивкой, — сказала я.

Его лицо тут же стало непроницаемым, и это лучше всяких слов показало, что он прекрасно помнит тот случай. Сам же он при этом легко пожал плечами и сказал:

— Наверное. Я не заметил.

— Ты врешь, — сказала я. — Ты заметил. Ты увидел эту вышивку и испугался. Что это за вышивка?

— О том лучше было бы спросить у Всемилы. Я ее, как ты понимаешь, не вышивал, — четко ответил Альгидрас и скрестил руки на груди.

— Не вышивал, — я повторила его жест, скрестив руки, — зато ты этот узор вырезал. Над дверью в покои Златы.

— С чего ты взяла, что это один узор?

— Я запомнила вышивку, а вчера, когда была в доме Радима, специально посмотрела резьбу. Это ведь заговор, из-за него у Златы теперь будет ребенок, ведь так?

— Ребенок у Златы будет… — Альгидрас сделал эффектную паузу, — из-за Радима. А уж точно не из-за меня.

Я коротко улыбнулась, показывая, что оценила его чувство юмора.

— И все же, что это за резьба? Это ведь заговор?

— А если и так? — ответил он вопросом на вопрос — манера, которая всегда меня бесила в людях.

— Это заговор, — повторила я уже более уверенно. — Как этот заговор оказался на платье Всемилы? Я ведь помню, тогда во сне, ты вырезал эти символы, и Всемила спросила, что будет, если она его вышьет, а ты ответил, что будет беда. Почему беда, что за беда?

— Потому что это древний заговор. И тот, кто его использует, должен быть готов принять на себя кару Богов. Всемила не должна была его повторять.

— То есть, ты считаешь, что то, что ее убили — это божья кара?

Альгидрас долго смотрел на меня, словно оценивая, ответить или нет, а потом сказал:

— Я не знаю. Знаю только, что ее убили и появилась ты. И это как-то связано с силой, которой не могут обладать люди.

— То есть, ты хочешь сказать, меня перенесли сюда ваши боги? — я даже не пыталась скрыть иронию в голосе.

— Я ничего не хочу сказать. У меня просто не хватает для этого знаний.

— Я сегодня обыскала все покои Всемилы и так и не смогла найти то платье. Добронега не поняла моего вопроса, я думаю, вполне искренне.

— Я убрал платье.

— Ты убрал мое платье?

— Оно не твое, это было платье Всемилы. Если ты помнишь, у него был разрезан рукав, оно было в пятнах крови и валялось в сенях дома Радима, и я просто его забрал.

— Что ты с ним сделал? — спросила я.

— Сжег, — пожал плечами Альгидрас.

— Ты сжег целое платье? Из-за какой-то вышивки? Даже не факт, что именно она принесла беду Всемиле.

— Я не хочу проверять это на тебе, — резко ответил Альгидрас и, оттолкнувшись спиной от колодезного столба, подхватил по пути лежавшую на скамейке книгу и направился к Серому.

— Подожди, — я вскочила и бросилась за ним. — Что значит, ты не хочешь проверять это на мне? Какое это имеет значение?

Альгидрас резко развернулся и открыл было рот, чтобы ответить, но в это время, по закону подлости, во дворе появилась Добронега.

— Что-то случилось? — громко спросила она, переводя взгляд с меня на Альгидраса и обратно.

— Ничего, — в один голос соврали мы.

Альгидрас тут же забрал корзину из рук Добронеги и решительно направился к выходу. Добронега провела по моему плечу и последовала за ним.

Я заперла за ними калитку, погладила вертящегося рядом Серого и подумала, что после разговора с Альгидрасом каждый раз происходит одно и то же — появляется куча новых вопросов, не знаешь, над каким начать думать в первую очередь. Я понимала, что мне нужно обдумать то, что оба острова ушли под воду после исчезновения с них Святынь, но отчего-то думалось мне совсем не об этом, а о том, что он сказал, что не хочет проверять на мне, вызовет ли вышивка на платье гнев богов. Я почувствовала, что губы сами собой расползаются в улыбке. Это значит, что я ему небезразлична, правда же?

Я присела на корточки, и Серый от всей души лизнул меня в нос. Я сморщилась, утерлась ладонью и оттолкнула пса. Тот уселся передо мной, отчаянно виляя хвостом. Я взяла Серого за уши, посмотрела в глаза и спросила:

— Я ведь ему небезразлична, да? Это ведь не только из-за святыни?

В ответ пес весело тявкнул и попытался лизнуть меня еще раз. Возня с Серым закончилась тем, что я окончательно испачкала платье, и при этом все время, пока я отталкивала от себя лохматую, счастливо скалящуюся морду, я ловила себя на том, что не могу сдержать дурацкой улыбки. Все-таки плохой из меня герой и спаситель человечества, если важнее всего для меня не судьба целого народа, а то, что думает обо мне отдельно взятый мальчишка.

Добронега вернулась быстро. Я и успела-то только поиграть с Серым и как следует вымести двор. И пока я помогала ей выкладывать из корзины какие-то травы и свертки, чистить репу для вечерней каши, я ловила себя на мысли, что жду, когда же она начнет говорить со мной об Альгидрасе. Я чувствовала себя виноватой и ничего не могла с собой поделать. Как будто я каким-то образом нарушила ее запрет — пусть лишь мысленно — позволив себе думать о хванце так, как не имела права по всем здешним законам. Однако Добронега делала вид, что ничего не произошло, и это нервировало еще больше. Поэтому, когда, наконец, вечером пришел Радим, и по взглядам, которыми он обменивался с матерью, пока узнавал, как прошел мой день, мне показалось, что он хочет поговорить с Добронегой наедине, я, сославшись на то, что мне нужно покормить цыплят, подхватила вареные яйца, доску, ножик и побежала во двор, с облегчением оставив их вдвоем. Там, во дворе, я села на ту же скамеечку, положила рядом с собой доску и принялась крошить вареные яйца. Стараясь выбросить все из головы, и вдруг поняла, что мне остро не хватает в этом мире двух вещей: часов, потому что я так и не научилась понимать время по солнцу и прочим местным признакам, и еще чтения. Я усмехнулась сама себе. Так забавно — я попала в книжку, и здесь оказалось все, о чем я только думала, когда писала ее, кроме, собственно, книг. Сейчас хорошая книга пришлась бы мне как нельзя кстати, чтобы отключиться от всего происходящего, убить как-то время, занять чем-то голову. Я очень устала думать обо всем и сразу. Я чувствовала себя слабой, глупой и беспомощной.

Цыплята встретили меня радостным писком, наседка же смотрела так, будто я собираюсь сделать что-то плохое, и то и дело пыталась на меня наброситься. Пришлось зажать подмышкой метлу. Я уже усвоила, что растрепанные прутья сильно сбивали наседку с толку, и она переключалась с меня на более пугающего врага. Я соскребла с доски яйца, пристроила метлу в угол и села наблюдать за желтыми комочками, которые старательно тюкали клювиками по небольшой дощечке, на которую я ссыпала для них угощение. Тут-то меня и нашел Радим. Он подошел бесшумно и положил руки мне на плечи. Я вскочила так стремительно, что едва не порезалась ножом, который до сих пор сжимала в руке.

— Ты меня испугал.

Я попыталась развернуться, но он не позволил, а просто прижал меня к своей груди, крепко обняв, и устроил подбородок на моей макушке. И в эту секунду, под веселый перестук маленьких клювиков, среди запахов сена и влажной земли, мне вдруг подумалось, что впервые я не хочу думать о том, что всего этого не заслуживаю, что я не Всемила и что я краду чужое счастье. Мне отчаянно захотелось сделать вид, что все так и должно быть и что это в самом деле мое место, потому что мне не суждено вернуться домой и я вот так и умру здесь, в этом написанном мною мире. Впрочем, признаться, я уже не верила, что этот мир был написан мной.

— Всемилка, Всемилка, — нараспев произнес Радим, прижимая меня к себе еще сильнее: — как же ты у меня выросла.

— Почему ты так решил? — спросила я, просто чтобы что-то сказать.

— Совсем большая стала, — проговорил Радим. — Замуж собираешься.

Я затаила дыхание, понимая, что вступаю на нетвердую почву. Интересно, о ком он хочет поговорить? А что, если Добронега рассказала ему что-нибудь про Альгидраса?

— И? — спросила я.

— Люб тебе Миролюб? — спросил он.

Я улыбнулась про себя от того, как музыкально прозвучала эта фраза «люб ли тебе Миролюб». Радим, видимо тоже это заметив, усмехнулся:

— Ну, так как?

— Он славный, — повторила я то, что повторяла здесь уже не один раз.

— Славный… — эхом откликнулся Радим, и по его голосу было слышно, что он отнюдь не разделяет моих мыслей. — Хочешь в Каменицу? — спросил он.

Я снова попыталась развернуться в его объятиях, и он снова не позволил.

— А можно? — спросила я и затаила дыхание в ожидании ответа.

Радим молчал долго, потом тяжело вздохнул. Теплая грудь за моей спиной поднялась, опустилась… Он зарылся носом в мои волосы и шумно выдохнул.

— Можно.

— Правда? — я все-таки развернулась.

Я смотрела в его лицо, и улыбка сама собой сползала с моего лица. На лице Радимира не было ни тени радости — только усталость и тревога. Меня озарило: ведь он не мог не понимать, что со Всемилой в любой момент может случиться приступ, а его не будет рядом, и все же он меня отпускал. Мне очень хотелось как-то дать ему знать, что со мной все хорошо, что ничего не будет, но я не знала, как это сделать.

— С тобой поедет Златка, мать будет рядом, — словно прочитав мои мысли, пробормотал он, заправляя прядь волос мне за ухо. — И Олег будет. Ничего не бойся!

— А я и не боюсь. Я боюсь, как ты тут один останешься.

Радимир улыбнулся. В его взгляде засветилась такая нежность, что я поднялась на цыпочки и крепко обняла его за шею. Он обнял меня в ответ.

— Взрослая ты у меня совсем стала, — повторил он. — Не бойся за меня, хорошо все будет. Со мной все войско остается.

— Так что, с нами никто не поедет? — спросила я, отстраняясь и заглядывая ему в глаза.

— Ну что ты. Как же не поедет? — удивился моему вопросу Радим. — С вами десять человек из Свири поедет, да и Миролюб сегодня гонца прислал известить, что он часть своих воинов отрядит.

— Так у Миролюба же у самого маленький отряд, — взволнованно пробормотала я.

— Так это не та часть, что с ним. Из Каменицы прискачут.

— А когда?

— К концу следующей седьмицы здесь будут. День отдохнут, и сразу выдвинетесь.

— И седьмицу в пути, — протянула я. — Далеко Каменица.

На его лице снова появилась тревога. Я подумала, что он волнуется не только за меня, была же еще Злата, и ребенок, которого они так долго ждали.

— Не тревожься, — я провела пальцем по морщинке на его лбу.

Радимир тут же попытался улыбнуться, вышло некое кривое подобие настоящей улыбки.

— Я присмотрю за Златой, — храбро сказала я.

Теперь уже Радимир улыбнулся по-настоящему.

— Ты уж присмотри, будь добра, — серьезно сказал он. — А то она у меня капризная стала. И… — тут Радим задумался, снова провел рукой у меня за ухом, заправляя злосчастную прядь, и добавил: — Про Миролюба подумай. Коли решишься, я против не буду. А уж коли решишь, что свадьбе не быть, то не бойся ничего, никто тебя силой из Свири не заберет.

Он открыл было рот, чтобы еще что-то сказать, но промолчал, а у меня в голове почему-то зазвучало продолжение этой фразы: «Никто тебя силой из Свири не заберет, пока я жив». А вот сколько он будет жить?.. Я вздрогнула от этой непрошенной мысли. Да что ж такое? Почему всякая ерунда лезет в голову так некстати? Как в прошлый раз, с Миролюбом, о том, что все скоро закончится, так и сейчас… Я испуганно посмотрела на Радимира.

— Что? — тут же нахмурился он.

— Ничего, — я попыталась улыбнуться. Улыбка, наверное, получилась жалкой, потому что Радимир нахмурился еще сильнее. Чтобы как-то скрыть замешательство, я спрятала лицо у него на груди. Он крепко обнял меня и стал раскачивать из стороны в сторону, как маленького ребенка. А я стояла и думала о том, что Радим может умереть еще раньше меня. И почему-то мне малодушно хотелось не увидеть этого. Пусть это случится позже. «Пусть это случится, когда меня уже здесь не будет», — мысленно попросила я неизвестно кого. Наверное, эту их проклятую святыню. В эту секунду я от всей души понадеялась, что она меня услышит и что будет благосклонна и исполнит мою просьбу.

***

Брат Альгар… как странно поминать твое имя не в праздной беседе, а обращаясь к тебе самому. Признаюсь, мне этого не хватало.

Ты вправду неплохо меня знаешь. Или же думаешь, что знаешь. Мы уже не те, что были когда-то и глупо цепляться за старые обиды, брат. Смирись с истиной: только вместе мы сможем противостоять любой силе.

Ты прав, я покинул привычные стены и прошел столько морей не только для того, чтобы привезти тебе свитки. Однако, и для этого тоже, хочешь — верь, хочешь — нет. И ты не ошибся: мне нужна твоя помощь, но, думаю, никогда не сможешь угадать, в чем именно. Я уже вижу, как любопытство гложет тебя, не давая уснуть. Я помню тебя, Альгар. Любопытство и тяга к сокрытому тайной в ком-то может и смирятся с годами, но не в тебе. Потому давай отбросим пустые гадания и просто встретимся. Как в старые добрые времена, Альгар? Только мы с тобой против всех тайн этого мира. И в этот раз мы одержим победу!

Ты, верно, заметил, как быстро пришел мой ответ. Я вправду близко, брат, и мы увидимся скорее, чем ты можешь ожидать. Я верю, при встрече ты поймешь, что помыслы мои чисты. Я не несу тебе зла, что бы ты там себе ни думал.