И оживут слова. Часть II Способина Наталья

— Хватит юлить! Ответь про обряд кваров.

Альгидрас сцепил пальцы в замок и вывернул кисти, хрустнув суставами.

— Рука уже совсем не болит? — удивленно спросила я.

— Немного. На мне все быстро заживает. Чудо, да? — в его голосе прозвучал вызов.

— Святыня лечит? — подшутила я и опешила, когда он просто кивнул в ответ. — Ты хочешь сказать, что она заживляет твои раны? — с откровенным недоверием уточнила я.

— Она дает мне силы. Дальше тело само.

— С ума сойти, — пробормотала я и поняла, что испытываю желание отодвинуться от этого волшебного мальчика подальше.

Альгидрас рассмеялся так, словно услышал хорошую шутку.

— Знал бы, что правда так отворотит тебя от меня, рассказал бы сразу.

Я прислушалась к себе и вдруг поняла, что не отворотило. Он пугал меня, но отвращения не было. И желания убежать не было тоже — мимолетные реакции не в счет.

— Обряд! — напомнила я.

— Диво, что люди так мало думают об истинной сути обрядов. У нас все видели посвящение хванца просто перерождением мальчика в мужа. Но обряд намного глубже. Взойдя на ложе, ты становишься частью Святыни на время обряда, а она пронизывает тебя насквозь. Так бывает лишь однажды. А квары проводят обряды… другие. Нападая на деревню, они вырезают весь род.

Я постаралась не вздрогнуть. Голос Альгидраса звучал отстраненно и сухо, словно он читал лекцию. Я смотрела на лицо, знакомое до последней черточки, и боялась пропустить хоть слово, а еще молила, чтобы Радим и Злата подольше задержались в доме и не прервали нас.

— Деревня — это род, даже если не все там одной крови. Хотя с годами все равно все роднятся. Но они являются родом еще и по связи с местом. Понимаешь?

— Пока да.

Альгидрас удовлетворенно кивнул и продолжил:

— Их ведун выбирает добровольную жертву. У нас это был я. Потом, пока весь род гибнет, добровольная жертва уводится в обряд. Это… — он помолчал, словно подыскивая слова. Сейчас его акцент усилился, хотя говорил он довольно медленно. — Я не могу хорошо объяснить. Он пускает кровь, что-то вливает в рот, а потом… ты умираешь с каждым из своего рода. Видишь его агонию, чувствуешь боль, слышишь последние мысли. Ведун держит в тебе нож. В разрезе под сердцем. И сила идет к нему. Через тебя протекает сила и агония каждого из твоего рода. Я… я не могу рассказать понятней.

Только когда Альгидрас замолчал, я почувствовала, что мои руки затекли — так сильно я сцепила пальцы. Чувствуешь смерть и агонию каждого в роду… Слышишь последние мысли…

— Как же ты не сошел с ума? — прошептала я, даже не думая в тот миг о такте.

Альгидрас слегка раскачивался взад и вперед, словно следуя какому-то ритму из своих мыслей. После моего вопроса он медленно поднял взгляд от земли.

— Почему ты думаешь, что не сошел?

И мне стало очень неуютно под этим взглядом.

— А что потом? — спросила я, чтобы разорвать молчание.

— Потом они бросают жертву умирать. Ведун полон сил, жертва больше не нужна. Радим пришел, когда я умирал. Он меня спас. Первого, кто входит в дом с жертвой, должна убить отравленная стрела. Я видел, как они прятали арбалет и натягивали нить у порога… Потому все говорят, что дома те прокляты. Один гибнет, остальные боятся входить.

— А до тебя еще были выжившие после обряда? — осторожно спросила я.

— Я никогда не слышал о том раньше.

— Мне очень жаль, — прошептала я, отчаянно желая коснуться его руки и боясь это сделать, потому что вдруг поняла, что я и вправду ребенок в этом мире — наивный и доверчивый. И ничего не знаю о жизни.

— С обрядом что-то пошло не так, — вдруг сказал Альгидрас. — С ними не было их святыни, и ведун ввел в обряд наш Шар, будто хотел сделать обряд сильнее. Шар засветился, как делал, когда к нему обращался наш Жрец. Тогда ведун закричал и упал, а в меня хлынуло столько силы, что наступила чернота. Больше я ничего не помню.

— Усилить обряд, — пробормотала я и задохнулась от озарения. — Я знаю, зачем им обряд!

Я даже вскочила на ноги и нервно шагнула в сторону, а потом круто развернулась, не в силах устоять на месте. Альгидрас тоже вскочил:

— Зачем?

— Помнишь, я говорила тебе о Деве? Про легенду? Слушай! — я схватила хванца за локти. — Мне в голову пришли строчки. Только они были не моими. Не тем, что я писала.

Альгидрас нетерпеливо кивнул, торопя продолжить. Зажмурившись, я заговорила:

— «Говорят, что Каменная Дева знает, когда ее дети нуждаются в ней. Только нет у нее сил помочь, потому что опутали путы высокую грудь, да стынут ноги в сырой земле. И только обряды дают ей силу услышать своих детей. И плачет Дева не о погибших в тех обрядах, а о том, что с каждым днем голоса ее детей все тише».

Когда я открыла глаза, Альгидрас смотрел на меня потрясенно.

— Ты! Ты!

Он вырвал руки из моей хватки и крепко прижал меня к себе, стиснув так, что мне стало трудно дышать. И в тот миг, когда я почувствовала себя вжатой в его гибкое сильное тело, я вдруг осознала, что я дома. Меня накрыло таким чувством завершенности — физической и эмоциональной, что я зажмурилась. Кажется, Альгидрас почувствовал это, потому что неловко отстранился и выпустил меня из объятий.

— Что происходит? И что с Девой?

— На какой вопрос отвечать? — нервно усмехнулся он.

— Про Деву! — решилась я.

— Выходит, Дева — Святыня кваров. А обряды… если верить этим строкам… Обряды нужны им, потому что она не с ними… Боги! Они ее просто ищут.

— Ищут?! Они для этого гробят столько жизней? Ради поиска?!

Я не поверила своим ушам. Это кем же нужно быть, чтобы такое творить? И кем нужно быть, чтобы так спокойно об этом рассуждать? Я неверяще уставилась на Альгидраса. Он, кажется, правильно понял мое возмущение, потому что глубоко вздохнул и запустил пальцы в волосы.

— Ты не понимаешь, что такое Святыня, — негромко сказал Альгидрас и отвел взгляд в сторону. — Она зовет их. Они не могут иначе.

Я покачала головой. От меня он понимания в этом вопросе не дождется. Я уж лучше буду наивным ребенком.

— Сколько все-таки всего Святынь? — спросила я, намереваясь по максимуму использовать его откровенность. Условную откровенность, потому что у меня, по-прежнему не было никаких гарантий, что он не лжет.

Альгидрас то ли не почувствовал моих сомнений, то ли сделал вид:

— Получается, что мы точно знаем о трех.

— У нас только домыслы.

— И рисунок княжича.

Я несколько секунд смотрела на Альгидраса, не понимая, о чем он, а потом неверяще произнесла:

— Женщина на рисунке — это Дева?

Альгидрас медленно кивнул.

— Почему ты так решил?

— Княжич нарисовал, — серьезно пояснил Альгидрас.

Я прыснула, намереваясь сообщить, что они с Миролюбом — два клоуна: в одном внезапно проснулись художественные способности, а второй тут же записался в главные ценители искусства, когда меня озарило:

— Слова про Деву пришли мне в голову, когда я целовалась с Миролюбом.

Альгидрас сощурился:

— Ты уверена?

— Конечно, уверена! То есть не когда целовалась. Целовались мы потом, а до этого мы… — я запнулась под его внимательным взглядом и с раздражением подумала, чувствует ли он ко мне хоть что-то или же просто осознает необычность моего появления здесь и мою полезность? Это вдруг стало важным. И не из романтических побуждений. Я должна была понять, что происходит.

— Миролюб рассказал о плене, и потом мне пришли в голову эти слова.

Про поцелуй я решила больше не говорить.

— Что он рассказывал про плен?

— Что был ребенком. И знал, что его не собирались возвращать отцу. И потом, в бреду, видел, как плывет по реке к мертвому деду, а потом услышал слова отца Радима, мол, рано ему еще помирать. Вот и все.

Альгидрас медленно подошел к скамейке и сел на нее, обхватив голову.

— Ты подумала о Деве рядом с княжичем…

— Почему ты думаешь, что это что-то значит? А что если я подумала о Деве, потому что он рассказал о том, что его готовили к обряду?

— Они не могли провести над ним обряд. Его род был в безопасности.

— Может, это другой обряд?

— Или не квары… — выпрямился Альгидрас и посмотрел прямо перед собой.

— Что ты хочешь сказать?

— Всемилу ведь тоже похитили не квары — произнес Альгидрас и без перехода добавил: — Книги, которые вы купили на торгах… Выходит, там речь о Деве.

— Ты же сказал, что в монастыре вам говорили, будто святыня одна — священный Огонь.

— Книги не из монастыря. Их оставил мне перед смертью Харим. В детстве я их не читал, а всю последнюю неделю за ними провел.

Я даже не слишком удивилась тому, что полуживой после суда Альгидрас неделю просидел за книгами. Вместо этого спросила:

— Что там сказано?

— О четырех стихиях: Воды, Воздуха, Огня, Земли.

— Но если верить рисунку Миролюба, — поверить не могу, что мы всерьез это обсуждаем! — то там всего три предмета. Дева, Огонь и Шар. Я не знаю, как с математикой в вашем мире, но у нас три не равно четырем. Тебя не смущает, что этих ваших святынь явно не хватает на все стихии? И что к чему относится? Ну, с огнем понятно…

— Шар — Воздух. Дева, получается, — вода. Раз кварам нужны реки крови для того, чтобы дотянуться до нее.

Я, не удержавшись, поежилась от его равнодушного тона.

— А где же святыня земли?

— Я бы и сам хотел знать…

Я прижала ладони к вискам, опускаясь на лавку рядом с Альгидрасом.

— Ненавижу книги о волшебниках!

Удивление Альгидраса я скорее почувствовала, потому что сидела, зажмурившись.

— Волшебники размахивают палочками, говорят непонятные слова, умеют добывать воду из камня, варить всякие чудесные напитки из трав и вообще…

Альгидрас ничего не ответил, и я, открыв глаза, на него покосилась. Он сидел рядом со мной, отклонившись, и разглядывал меня так, будто у меня выросла вторая голова.

— В моих книгах ничего такого нет, — серьезно ответил он, и я, не выдержав, расхохоталась.

— Забудь. Это была шутка. Скажи лучше, что такое Святыня?

— Средоточие всего сущего, — повторил Альгидрас.

— А можно своими словами и без пафоса?

— Без чего?

— Понятно объясни! Что такое «сущее»?

Альгидрас задумался, словно до этого ему в голову подобный вопрос даже не приходил, потом медленно произнес.

— Сущее — это… все.

— Что «все», Альгидрас?

— Все, из чего состоит мир, — ответил он, впрочем, как-то неуверенно.

— Иными словами, ты не знаешь.

Он закусил губу и всерьез задумался, а потом усмехнулся:

— Ты права. Я так привык к этому, что… Смешно.

— Не очень. Учитывая то, что нам это ничего не дает.

Мы некоторое время молчали, а потом я все же решилась:

— Я должна кое-что тебе рассказать.

Он снова одним плавным движением соскользнул с лавки и устроился на корыте, почти у моих ног.

— Слушаю.

И были в его тоне серьезность и готовность слушать. Я вдруг подумала: как часто в моей жизни меня слушали вот так? И не смогла вспомнить.

— Сегодня я увидела Деву во сне. То есть я не знала, что это Дева. Только сейчас поняла, что это была она. Сейчас я понимаю, что это был не сон.

Я, как могла подробно, описала свой сон. Вдруг оказалось, что я помню все до мельчайших деталей. Возможно, Альгидрас и обошелся бы без рассказа о том ужасе, который я испытала, когда увидела пустые ладони статуи, однако я намеренно описывала каждую мелочь. Альгидрас неотрывно смотрел в мои глаза, и в другой раз мне, возможно, было бы неуютно под таким взглядом, но сейчас я была слишком занята, переживая отголоски того кошмара. Даже сейчас, днем, рядом с Альгидрасом, я чувствовала, как колотится сердце и пересыхает горло от какого-то первобытного ужаса.

Когда я закончила, Альгидрас не проронил ни слова. Он еще некоторое время рассматривал меня, а потом вдруг невесело усмехнулся и пробормотал:

— Вот теперь мне захотелось узнать, кто ты.

— Ты понимаешь, что это значит? — я чувствовала себя слишком неуютно для того, чтобы поддержать его шутку.

Он медленно кивнул.

— Ты увидела момент разделения Святынь. Диво, что все ограничилось обвалом. Скажи, они говорили что-либо? И каким был человек, которого ты приняла там за главного.

Я сглотнула, вдруг почувствовав сильное головокружение.

— У меня в последнее время почти постоянно кружится голова, — зачем-то пожаловалась я.

Альгидрас опустился на землю у моих ног и взял меня за руку.

— Посмотри на меня, — приказал он.

Я подчинилась. Мир снова сузился до пары серых глаз. Я почти не слышала птиц и прочих посторонних звуков, и не из-за звона в ушах, а потому что все вдруг стало неважным. Альгидрас обхватил мою ладонь обеими руками. Мне почему-то очень хотелось посмотреть на наши руки, но я не могла отвести взгляда от его глаз.

Я прерывисто вздохнула, с удивлением отметив, что головокружение прошло.

— Как ты это делаешь? — прошептала я.

Он тоже вздохнул и сжал мою руку:

— Давно это началось?

Я помотала головой:

— Не очень. Но это усиливается. А еще мне тревожно и кажется, что скоро все закончится. Мне в голову приходят всякие мысли… Не мои. Это страшно. Я схожу с ума?

Альгидрас медленно покачал головой:

— Боюсь, что нет.

— Боишься? Ты предпочел бы, чтобы это было сумасшествие?

Неожиданно для меня он серьезно кивнул.

— У тебя есть объяснение, которое мне не понравится?

Он попытался отвернуться, но я перехватила его за подбородок свободной рукой и заставила посмотреть в глаза, игнорируя то, как покалывало пальцы от ощущения теплой, чуть шершавой кожи. Я понимала, что он сильнее и ему ничего не стоит вырваться, однако он послушно повернулся и снова посмотрел мне в глаза.

— Боюсь, что дело в Святыне.

— Поясни!

— Ты… — он замолчал, явно не зная, как продолжить.

— Я перестала быть ей нужна? — прямо спросила я.

Альгидрас ничего не ответил, но я вдруг поняла, что это разумно. Что-то выдернуло меня из моего мира в этот. Когда святыня не нуждается в ком-то, этот кто-то умирает. В случае брата Любима или Всемилы, это случилось быстро. Но что, если можно умирать медленно, просто выдавая вот так раз за разом информацию, пока еще способен ее транслировать? До самого конца. Осознавая, что с информацией вытекает жизнь. Альгидрас смотрел с неким подобием сострадания, однако не врал, что все будет хорошо, и я иррационально была за это благодарна. Вдруг оказалось очень важным — знать, что он относится ко мне всерьез, почти как к равной.

— Я для передачи знаний здесь, да? — я почувствовала, что голос дрожит.

Альгидрас поднял руку и коснулся моего виска, провел кончиками пальцев по щеке, отчего мое сердце замерло.

— Мне очень жаль, — прошептал он.

— Почему я так на тебя реагирую?

В его взгляде что-то мелькнуло.

— Не лги! Я имею право знать правду! Мне никогда не нравились мальчишки, которые младше меня. Моей первой серьезной влюбленностью вообще был учитель. Ты ничем не лучше других, но я все время думаю о тебе. Я передумала уже кучу всего, пытаясь это понять. И так, и эдак… Не понимаю.

Он перевернул мою руку, неожиданно склонился к ней и прижался губами к ладони. Мое сердце подскочило к горлу, а по спине волной побежали мурашки.

       – Ты не помогаешь, – дрожащими губами усмехнулась я.

       – Я боюсь, что это тоже Святыня, – прошептал Альгидрас в мою ладонь, обжигая ее горячим дыханием.

       – Святыня? Придумала эти чувства?

       Он кивнул.

       – Зачем?

       – Чтобы ты была рядом, доверяла...

       – А ты жестокий, – заключила я, однако он лишь усмехнулся.

       – Я бы согласился с твоими словами, если бы сам не боролся с тем же.

       И вот тут меня бросило в жар.

       – Поясни!

       Он покачал головой, от чего его губы вновь скользнули по моей ладони. Я запустила свободную руку в его волосы и сжала. Далеко не нежно.

       – Я имею право знать!

       А потом, не отдавая себе отчета в том, что делаю, я склонилась к Альгидрасу и прижалась губами к его макушке. И в этот миг мир словно взорвался красками. Никогда в жизни я не думала, что прикосновение, вполне целомудренное, может вызывать такие эмоции. Я горько усмехнулась, вдыхая запах сухих трав. От него почему-то всегда пахло травами. Неужели это все ненастоящее? И у него?

       – Пожалуйста, – пробормотала я, зарываясь носом в его волосы.

       В тот момент я даже не думала, что будет, если из дома выйдут Злата с Радимом. Я не думала ни о чем, кроме того, что я счастлива, что мне безумно хорошо и светло. Будто я там, где и должна быть.

       – Я не могу видеть тебя рядом с княжичем, – глухо заговорил Альгидрас, вновь обжигая дыханием мою ладонь. – Я думаю о тебе день и ночь. Я хочу быть рядом и защищать. Но это все… Святыня, – резко закончил он.

       Я выпрямилась, оглядев пустой двор. Мимоходом отметила, что из окна, нас, к счастью, не видно. Святыня, значит? Вот как? Самое светлое и настоящее в моей жизни навеяно каким-то предметом?..

       Альгидрас еще раз коснулся губами моей ладони и выпрямился, выпустив мою руку. Я встала и отошла на несколько шагов, прижала ладонь к коре дуба, словно желая стереть память о его губах. Здесь тоже рос дуб. Не такой большой, как во дворе Добронеги, но все же… На Альгидраса я старалась не смотреть.

       Главный в той пещере был смуглым, с бородкой, довольно молод… – я монотонно перечисляла то, что запомнила из сна, намеренно не глядя на Альгидраса. Я просто не могла на него смотреть. Закончив, я спросила: – Тебе это помогло?

       – Помогло, – негромко откликнулся Альгидрас.

       Я почему-то ожидала, что он окажется рядом. Но, вероятно, он стоял все там же у скамьи. Оборачиваться по-прежнему не хотелось. И еще я поймала себя на мысли, что меня совсем не интересует, какой вывод он сделал из моего описания. Мне было слишком больно…

       – А в конце один из них, не главный, сказал: «Хи нами вока. Хи трэмо матурэ».

       Наступила тишина. Альгидрас молчал так долго, что я все же обернулась, задержав дыхание и приготовившись встретиться с ним взглядом. Но он не смотрел на меня. Он стоял, зажмурившись и запрокинув голову к небу.

       – Что это значит? – спросила я.

       – Это значит: «мы уничтожили землю».

       Я невольно вздрогнула, хоть он и произнес это очень спокойно, совсем буднично. Я открыла рот, чтобы спросить, ошибался ли тот человек и на каком языке он это сказал, но услышала голос Радима:

       – Вы свои сказания до вечера сказывать решили?

       Я медленно обернулась к брату Всемилы, смутно радуясь тому, что он не пришел раньше, и тому, что мы с Альгидрасом стоим на таком приличном расстоянии друг от друга. Альгидрас что-то ответил, и я почти возненавидела его за то, как весело и легко прозвучал его голос. Впрочем тут же подумала, что ему горевать не с чего. Это же не он медленно умирает, расставаясь одновременно с информацией и жизнью. Он-то как раз скоро станет свободным. От меня и от влияния Святыни. Ведь с моим исчезновением у него не будет необходимости бороться с навеянным чувством. Чувством, которое так похоже на настоящее.

       Я посмотрела на Радима. Он стоял в метре от меня: высокий, широкоплечий. Рукава его рубахи были закатаны до локтей, открывая белесую линию шрама на левом предплечье. Он улыбался, и солнце отражалось в его глазах, от которых лучиками разбегались морщинки. И в эту минуту я вдруг поняла, что по-своему действительно его люблю. Он стал мне братом, окутал меня заботой, никому не давал в обиду. Этот сильный человек, хозяин Свири, был почти беспомощен перед просьбами и капризами младшей сестры. И пусть я не была его сестрой по крови, однако я чувствовала себя ею. Что с ним будет, когда меня не станет? Как он справится? Когда-то в ответ на мою идею все рассказать, Альгидрас сказал, что смерть Всемилы убила бы Радима. Наверное, он знал, о чем говорил. Но за последнее время изменилось слишком многое.

       Я посмотрела на Злату, стоявшую по левую руку от Радима. Злата улыбалась слегка напряженно, словно до конца не веря, что буря с моей стороны миновала. Мне захотелось сказать ей: «Потерпи, скоро все кончится, и он будет только твой. Ты лишь убереги его». Переведя взгляд на Радима, я поняла, что сейчас глупо разревусь. Чтобы хоть как-то это предотвратить, я шагнула вперед, и он привычно вытянул руку. Я вложила свою ладонь в его и, шагнув в теплые объятия, уткнулась носом в широкую грудь.

       – Я тебя очень люблю, – просто сказала я, потому что не могла этого не сказать.

       Радим обнял меня еще крепче и прошептал в мои волосы:

       – Все-мил-ка, знала бы ты, как я тебя люблю. Ничего не изменится, слышишь? Я никогда не перестану тебя любить и заботиться. Слышишь?

       Радим говорил глухо, и я понимала, чего стоили эти слова суровому воину.

       Я кивнула и вдруг подумала, что предопределенность – это все же невероятно больно. Потому что я точно знала, что все изменится. И, вероятно, очень скоро.

       – Я знаю, – ответила я. – Я просто хочу, чтобы ты тоже знал: ты самый лучший.

       Слезы все-таки потекли. Я не знала, отчего плачу: от страха перед скорой смертью, от неизбежности или от нежности. Я стерла слезы рукавом, чувствуя, как Радим прижимает меня все сильнее, и запоздало поняла, что он опасается срыва.

       – Все хорошо, – ответила я и отклонилась, чтобы заглянуть в его глаза. В них было столько нежности, что я едва не зажмурилась. – Все хорошо. Я просто… от радости, – соврала я и повернулась к Злате.

       Та стояла рядом и смотрела напряженно, закусив уголок накинутой на плечи шали. А я вдруг поняла, что успела изучить все их привычки. Злата всегда закусывала то шаль, то прядь волос, то палец, когда нервничала. И это было по-своему мило. Я протянула ей руку, и она без промедления сжала мои пальцы.

       – Тебя я тоже люблю, – сказала я.

       Это не было правдой, но стоило улыбки Златы и того, как засветилось ее лицо.

       Радим притянул жену к себе и обнял уже нас обеих, а я закрыла глаза, слушая стук его сердца и щебетание птиц. Мир вокруг чувствовался острее, и мне вдруг стало совсем неважно, сколько времени мне здесь отведено. Святыня способна разменять меня как пешку, но только мне решать, как провести эти дни или недели: рыдая над своей судьбой или же наслаждаясь теплом людей, которые стали мне семьей. Мысль была странной и немного книжной. Впрочем, я с удивлением осознала, что действительно чувствую именно так, а никак иначе. Может быть, меня самой уже не было, а был лишь книжный персонаж: маленький, неглавный и слегка напуганный? Впрочем, и это тоже уже не было обидно. Самое обидное заключалось в том, что, исчезнув из этого романа, я так и не узнаю его финал. Я ведь его так и не дописала.

***

       Брат Алвар, ты сумел удивить меня своим последним письмом.

       Ты никогда не покидал стен монастыря! И что я слышу? Ты готов привезти мне свитки сам! Ты уже везешь их! И после этого ты хочешь, чтобы я поверил в чистоту твоих намерений?!

       Я слишком хорошо знаю тебя, Алвар. Ничто не заставит тебя идти навстречу мне просто так. Я нужен тебе. На что ты надеешься, идя на чужую землю? Ты веришь в то, что вас встретят здесь как дорогих гостей, усадят за стол и устроят пир? Тогда ты просто глупец!

       Пока еще не поздно, одумайся и пожалей своих людей. Святыня хранит тебя, но не их. Помни об этом.

       Мой совет тебе, Алвар, как человеку, которого я когда-то считал братом: разворачивай лодью. Не испытывай судьбу. Как знать, вдруг ты уже не нужен своей Святыне?

       Альгар.

       Глава 6

       Пеною, белою, как облака или же снег за пятью морями,

       Волны ласкали утес, что вдавался в бескрайнее море.

       Древняя сила звенела, с высоких уступов срываясь ручьями,

       И люди, хранимые ею, не ведали горя.

       Дымкой, туманною, как облака или же снег за пятью морями,

       Ветер укутывал скалы и прятал от глаз мореходов.

       Древняя сила играла душистой травой, шелестела ветвями…

       Но близился срок, и ушли острова под воду,

Страницы: «« « ... 678910111213 » ... »»