Заклинатель джиннов Ахманов Михаил
Так я и сделал, отправив Бориса в глубокий нокаут. Затем, придержав свое оружие коленом, содрал нашлепку с лица и, испуская боевые кличи, ринулся на Николая. Спина у него была широкой, и я не видел Симагина, даже не слышал, но в том ли суть! Снова, как в детстве, мы бились плечом к плечу, только противник был другой — не хулиганы из седьмого «бэ», а то, что из этих мерзавцев выросло. Ну не из них, так из других таких же…
Николай вдруг охнул, развернулся ко мне и начал медленно валиться на колени. Голова у него запрокинулась, лицо посинело, и я заметил перечеркнувший шею шнурок, впившийся так глубоко, что кожа отвисла складками. Кто-то затягивал удавку, а Николай, раскрывши рот, жутко хрипел и молотил по воздуху руками, но эти движения были все беспорядочней и реже, судорожней и слабее, напоминая конвульсии агонии. Вид умирающего человека так поразил меня, что раковина сама собой скользнула на пол, а ярость сменилась ужасом.
— Не убивай его, Алик! — выкрикнул я. — Не надо!
— Почему? — раздался спокойный голос.
Николай упал, и в полутемной прихожей передо мной явилось лицо Ахмета.
— В-вы? — Вздрогнув от неожиданности, я отступил назад. — Кх-как?… Кх-каким образом?
— Мне позвонила госпожа. — Ахмет наклонился и снял шнурок с шеи Николая, потом пихнул его ногой. — Жив, пес! Но ненадолго.
— Г-госпожа? — Брови мои полезли вверх, но тут же я сообразил, кем прислан он на выручку. Конечно, не Захрой, не дорогой моей принцессой… А жаль!
— Госпожа на ученый собраний и должна вернуться поздно, — терпеливо пояснил Ахмет. — Я поехал, чтобы встретить ее. Она звонить… — Его ладонь легла на мобильник, подвешенный к поясу. — Сказала, что на тебя опасность, сказала, надо помочь, сказала, где твой дом. Откуда знает? Клянусь Аллахом! Что не известно этой девушке, о том не ведал мудрый Сулейман!
Мое заикание прошло.
— Я объясню. Но сначала решим, что делать с этими…
Ахмет огляделся. Николай дышал, весь отдаваясь этому процессу, Борян, приподнявшись, щупап затылок, шофер сидел в углу, держась за челюсть; на Ахмета он взирал с явным ужасом.
— Сделаю, что скажешь, господин мой Сирадж. Лучше задушить… А ночью я их увезу и закопаю в снег. Где-то… Найду где и все делать сам. Ты не коснешься их своими благородными руками.
— Хрр… — прочистил горло Борян. — Шутишь, друг?
Ахмет шагнул к нему и коротко, страшно ударил в зубы.
— Свинья твой друг, бахлул[46]! И место твой в помойной яме! Прикажут, будешь там!
— Не прикажу. Не хочу их смерти. — Я покачал головой. — Пусть убираются! Ну их… — чуть не сказал «к Аллаху», но вовремя поправился: — К дьяволу! Выметайтесь, да поживей!
Борян вытер ладонью окровавленный рот, поднял Николая, подставил ему плечо.
— Чапай вперед, Серый… Тачку подгони!
— Ключ от наручников, — сказал я.
Он бросил мне ключик на цепочке, потом, покосившись на Ахмета, пробормотал:
— Выходит, не в одной ментовке у тебя кореша… ты, выходит, и с черными дружишь… Мог бы предупредить!
— Вот ты и предупредишь. Альбертика.
— Альбертик еще о себе напомнит!
Дверь закрылась, и мы с Ахметом отправились на кухню. На столе лежали карты; я смел их в помойное ведро, бросил туда же наручники и заварил кофе. Белладонна, с победно задранным хвостом, обошла вокруг стула, на который уселся гость, подумала и прыгнула ему на колени.
— Что от тебя хотели эти псы? — спросил Ахмет, погла живая кошачью спинку.
Я налил ему кофе в кружку отца, себе придвинул мамину.
— Хотели, чтоб я отдал им власть над джинном.
Он с задумчивым видом коснулся шрама на левой щеке.
— Я видел нечто у пожилого хакима, с которым ты дружишь… Я был удивлен… Но джинн ли это? Я спросил госпожу, но она смеяться. Она верит в джабр, но не верит в джиннов! Сказала, джинны давно умерли.
— Все, что подвержено смерти, может и рождаться вновь. По воле Аллаха.
— И властью его! — Ахмет неторопливо провел ладонями по лицу. — Что Аллах приговорит, тому и быть! Но если родился новый джинн и отдан тебе в услужение, то почему он не явиться тебе в помощь?
— Он слишком огромен и не может сделаться меньше. Он так могуч, что если б коснулся пальцем этого дома или дунул на него, стены бы рухнули и погребли всех правых и виноватых. Но он помог мне, почтенный Ахмет, — он послал тебя.
— Меня послала госпожа.
— Твоя прекрасная госпожа не знает, где я живу. Не знает, что мне угрожала опасность. Джинн говорил с тобой ее голосом. Он мастер на такие штуки.
Ахмет отпил глоток, аккуратно поставил кружку на стол и полюбовался ее видом. Казалось, он не слышал моих слов.
— Хороший кофе и налит в достойный сосуд…
— Из этой кружки пил мой отец.
— О! Ты одарил меня высокой честью, мой господин Сирадж! — Сделав паузу, он неожиданно поинтересовался: — Ты находишь мою госпожу прекрасной?
Кровь бросилась мне в лицо.
— Прекраснее я не встречал… Видеть ее — счастье, мечтать о ней — радость!
— Ты говоришь искренне, — промолвил Ахмет, глядя на меня. — И ты утверждаешь, я слушать джинна, не госпожу?
— Да. Ты сказал, она на ученом собрании? — Я посмотрел на часы — было почти восемь. — Так вот, собрание закончилось, она тебя ждет, а не дождавшись, позвонит. Может быть, сейчас. Наверно, рассердится, что ты не приехал… И ей ничего не известно о…
Мобильник Ахмета зажурчал. Он поднес аппаратик к уху, вымолвил что-то напевное, сделал паузу, о чем-то спросил. Щека его стала бледнеть, и шрам выделялся на ней алой полоской. Закончив разговор, Ахмет на секунду прикрыл глаза, потом пробормотал на арабском пару фраз и тут же перевел:
— У нас говорят: глупец не верит в завершенное. Носит песок в пустыню и поливает медом финик… Прости, господин мой Сирадж, что я оскорбил тебя недоверием. Чем искупить мой грех?
— Скажи госпоже… скажи ей… — Горло у меня перехватило, и я почувствовал, как запылали щеки. — В общем, ты знаешь, что сказать.
— Знаю. — Он кивнул и поднялся. — Кофе у тебя хороший, но надо ехать.
— Надеюсь, мы еще встретимся, почтенный Ахмет.
— Если будет на то воля Аллаха.
На пороге он остановился и, не глядя на меня, спросил:
— Ты говоришь, что госпожа моя прекрасна, и ты повелеваешь джинном, таким могучим, что от его дыхания рушатся дома. Почему не велел доставить ее к себе?
Я пожал плечами.
— Наша жизнь не сказка, почтенный Ахмет. В ней и без джиннов хватает насилия.
— Истинно так!
Мы вышли на лестничную площадку. Дверь соседней квартиры отворилась, Катерина бросила взгляд на меня, потом осмотрела Ахмета и облизнулась. Он поклонился ей и начал спускаться по лестнице.
— Что у тебя за шум, Сережа? Кошка рожает?
— Гуляли, — неопределенно ответил я.
— Был повод?
— Целых два: от службы откупился и денег раздобыл.
— Ну и слава богу. — Она поглядела на пустую лестницу и вздохнула: — Ка-акой мужчина!
— Иностранец! — произнес я со значением. — Из этого… из Катара! Компьютерами торгует. Я сбыл ему партию. Получу комиссионные, должок отдам.
— Не торопись, Сереженька, не горит. Спокойной ночи. — Она притворила дверь, но тут же высунулась снова и спросила: — А Катар — это где?
— Если с юга смотреть, то будет слева от Персии, справа от Аравии, — пояснил я. — Нефть, верблюды, финики, дворцы и страстные богатые мужчины.
— Ах! — Она томно вздохнула. — Еще американские авианосцы, — добавил я, но дверь уже закрылась.
Вернувшись к себе, я водрузил на место раковину и приласкал Белладонну — после случившихся потрясений она нервно зевала и отряхивала лапки, будто прошлась по грязной луже. Потом ощупал себя самого: шишку на темени, синяки на ребрах, ссадины на костяшках пальцев. Принял душ, переоделся. Представил, что скажет Ахмет Захре. Видеть тебя — счастье, мечтать о тебе — радость… Вздохнул и сел к компьютеру.
Джинн, разумеется, был на месте.
— Твой организм функционирует нормально. Я заключаю, что помощь была своевременной и эффективной.
— Исключительно эффективной, — подтвердил я. — Но почему ты вызвал Ахмета, а не Симагина?
— Причин две. Первая: прогноз действий защитника Ахмета показал, что они будут лучше соответствовать ситуации, чем действия защитника Симагина. Второе: с Симагиным я не могу связаться. Он не выходит на контакт в течение последних двух часов, хотя его терминалы, стационарные и переносной, исправны.
— Должно быть, гуляет где-то, — сказал я, улыбнувшись.
Может, у Алика герл-френд завелась? Та, которая песни ему сочиняет… Пора бы, пора! Питер — великий город, и есть в нем всякие принцессы, кроме аравийских. Скажем, хорошенькая налоговая инспекторша или аудитор-ревизор… Почему бы и нет?
Я отлучился в кухню, к холодильнику, приложить к шишке лед, потом мы с Джинном, оседлав мустангов и прихватив десяток гончих, выехали на охоту. Это занятие нас увлекло: рядом с анонимной базой — вернее, с дырой на ее месте — толпилась уйма всякого зверья, гиен, шакалов, крыс, гадюк, метавшихся в том хаотическом беспорядке, какой свидетельствует о растерянности, переходящей в панику. Мы отследили ряд звонков и сообщений по е-мейлу, продвинулись к их получателям, установили адреса, названия фирм, фамилии — большей частью мне неизвестные, ибо я не вращаюсь в финансовых и криминальных сферах. Список был обширен — видимо, базу держали на паях и пайщиков объединяла тяга к чужому добру, а также к строительству пирамид и воздушных замков. Любопытный материал для Алика, подумал я, и в ту же минуту раздался звонок. Звонил Бянус, и его лицо на мониторе выглядело странно: кожа бледная, губы дрожат, щека подергивается, а в глазах — непритворный ужас. Таким я Бянуса не видел никогда; если уж говорить начистоту, из нас троих он самый крепкий, самый неподатливый орешек.
— Что случилось? Внучка Сурабова дает согласие? Ожили мумии инков? Или…
Он не знал, что я его вижу, но это как-то выпало у меня из памяти — слишком я был удивлен. Машинально бросил взгляд на часы — ночь, половина второго… Доцентам положено спать. Ну если залезли в чужую постель, то развлекаться…
— К дьяволу внучку! — выкрикнул Бянус. — И к дьяволу инков! Зоя Павловна мне звонила, только что… Алика убили!
Глава 14
ПРАХ ПОГИБШИХ
Омар Хайям. Рубаи.
- Взрастит ли розу в мире небосвод,
- Что после зноем полдня не сожжет?
- Когда б копился в тучах прах погибших,
- То дождь кровавый падал бы с высот.
Прощались с Симагиным в среду, шестого марта. Полный людей зал крематория, в окнах — серое низкое небо, груды букетов и венков, комендантский взвод в почетном карауле, речи, клятвы отомстить, грохот прощального залпа… Алик — бледный, непривычно тихий, с закрытыми глазами, в черно-алом гробу… Рядом женщина. Еще вчера не старая, но постаревшая разом на двадцать лет. Зоя Павловна, мать…
Я подошел к ней. Она уткнулась лицом в мою куртку, что-то забормотала.
— Сережа, Сереженька… — различил я. — Приходи, не забывай… Ты один, и я теперь одна… Без… без…
Она не рыдала, не билась в истерике, и только плечи ее, жалко сгорбленные, тряслись, будто в приступе лихорадки. Может быть, она еще не понимала всей тяжести своей потери… Я знал, что ей предстоит. Бессонные ночи, гробовая тишина в квартире, воспоминания, одиночество, тоска… Одежда в шкафу, хранящая запах тех, кто больше ее не наденет, вещи, к которым они прикасались, чашки, из которых пили, зеркала, где нет знакомых отражений… Я знаю, я через это прошел! Но я молод. У пожилых, наверное, все тяжелей и хуже. Безнадежнее…
Когда прощание закончилось, мы с Сашкой отвезли ее домой. На кухне хлопотали какие-то женщины, подруги школьных лет или троюродные сестры; одна увела Зою Павловну, другая все пыталась накормить нас, но даже Бянусу кусок не лез в горло. Мы выпили по чашке чаю и отправились ко мне.
Я собирал на стол, резал колбасу, открывал консервы, вспоминая о руках Алика, таких сильных, ловких… Притихшая Белладонна сидела на табуретке; ее голубые глаза следили за мной с сочувствием и грустью. Она понимала тяжесть потерь. Я убежден: живые твари, что обитают рядом с нами, едят из наших рук и любят нас, очеловечиваются год за годом, столетие за столетием. Джинн — подтверждение тому. Если подобное существо может понять человека, что говорить о наших меньших братьях? Конечно, Джинн разумен, а Белладонна — нет, но в эмоциональной сфере выигрыш за ней, ибо она обладает телом. Чтоб выразить чувство приязни ко мне, Джинн пользуется словами, а Белладонне достаточно взгляда. Еще она может склонить головку и потереться о мое запястье… вот так, вот так, моя красавица…
Сашка слонялся по квартире, шаркал ногами, вздыхал, включал и выключал телевизор, потом отправился к Тришке, щелкнул наугад какой-то файл, ознакомился, хмыкнул и завалился на кухню.
— Текст там у тебя забавный… Фантастика?
— Нет. Меморандум Кеннеди.
Ходила в народе легенда, что Кеннеди после известных кубинских событий призвал первостатейных американских спецов, от физиков до лириков, и повелел, чтоб те составили геополитический прогноз лет этак на тридцать-сорок: какие сложатся в мире ситуации, чего ожидать в грядущем и куда рулить державный корабль под звездно-полосатым флагом. До угрозы мирового терроризма эксперты не додумались, но единогласно порешили, что гонку вооружений надо продолжать, ибо для богатых Штатов она ведет к прогрессу и процветанию, а для бедного Союза — к стагнации и обнищанию. Ergo, Союз этой гонки не выдержит, надуется сверх меры и лопнет где-нибудь в начале девяностых, что и случилось на практике. Легенда гласила, что этот прогноз был принят к сведению и обобщен в секретном документе, и все заокеанские администрации молились на него, точно на пятую книгу Царств[47]. И домолились… Союза нет, а есть исламский терроризм, руины в Нью-Йорке, трупы в Москве, войны в Ираке, Палестине и Афгане.
Я изложил все это Бянусу, отметив, что люди склонны ошибаться. Даже столь просвещенные, как президент Кеннеди. Сашка выслушал и буркнул:
— Президент — отец народа, эскиз в золотых тонах… Слушай, Серый, а этот меморандум — не подделка? Вроде протоколов сионских мудрецов?
Там, где Джинн отыскал меморандум, подделок не держат, но рассказать об этом Сашке я не мог. Ни ему, ни Глеб Кириллычу, ни Эбнеру, ни Захре… Может быть, Ахмету, вера которого была наивна, но крепка.
Я пожал плечами.
— Может быть, подделка. Но все равно интересно.
— Интересно, интересно, — повторил он, сел за стол и наполнил рюмки. — Алика вот в парк понесло… Зачем? Тоже интересно… Темень, снега по яйца, и за каждым сугробом — по бандиту… Зачем он поперся в этот гребаный Павловск? Что там делал, кого выслеживал, кого ловил? — Сморщившись, закрыв глаза ладонью, Бянус отвернулся. — Не поймал… Был майор, нет майора…
Алик погиб в Павловском парке, по дороге к вокзалу, около семи — тогда, когда я валялся прикованный к раковине. Ему дважды выстрелили в спину, и умер он мгновенно. Треск выстрелов слышали лыжники; они же его и нашли в четверть восьмого, определили, что уже не дышит, и вызвали патруль. Получалось, что Николай с подельщиками ни при чем — у этих была своя задача, с полной гарантией алиби. Но Николай говорил, что ждут Альберта, да и Борян обмолвился: Альбертик о себе еще напомнит! Вот и напомнил… Я не сомневался, что Алик раскопал некие важные подробности или хотел их раскопать, а потому нанес визит хрумкам. На обратном пути его и застрелили… может, Салудо, а может, наняли киллера… Загадка была не в убийстве и даже не в симагинских раскопках, а в том, как он подставился. Умный человек, а главное, опытный и хладнокровный… слова лишнего не скажет… Или все-таки сказал? Такое слово, что стоило жизни?
Бянус поднял рюмку. Мы выпили, не чокаясь и не закусывая.
Потом я произнес:
— Спрашиваешь, зачем он поперся в Павловск? Он, Сашка, меня выручал. Влип я в одну историю… с тем самым Джеком влип, что узелки твои читает… которого сняли с твоего пентюха…
Его глаза распахнулись.
— Ворюгу нашел? А ворюга — не по зубам? Слишком крутоват?
— Не в ворюге дело. Совсем другой сюжет. — Помолчав, я добавил: — Ты, Саш, извини, но посвящать тебя в эту историю я не буду. Друг у меня один остался.
Взгляды наши скрестились, и Бянус издал какой-то странный звук, то ли всхлипнул, то ли откашлялся. Мы понимали, что больше нам не сидеть втроем, не слушать басистый аликов голос и не внимать перезвону гитарных струн. Никогда, никогда… Это было горько, невыносимо горько! Кто там?… Чингачгук Зеленый Змей без Кецалькоатля, Иудушка Троцкий без Железного Феликса, Рем Квадрига без Клопа-Говоруна…
Сашка кивнул.
— Меня ты можешь не посвящать. А как насчет компетентных органов?
— Ничего там не светит. Я изложу свою версию, подозреваемые — свою, а их рассказ куда правдоподобнее! Наняли, мол, программиста для бухгалтерии, а программист, веник трахнутый, навыдумывал всякого и дружка-майора подослал… Ну свершилась майорская проверка и ничего не дала… хотите, опять проверяйте… Отчетность в порядке, а что майора ухлопали, так мы ни сном, ни духом! — Я поднял бутыль и налил себе и Сашке поровну, на два пальца. — Ну накатаю я ворох телег… В ФСБ напишу, в милицию, полицию и лично президенту… Кто мне поверит?
— Алик же поверил!
— Алик был другом.
Мы снова выпили, не чокаясь, и Бянус, злобно сверкнув глазами, сказал:
— Этого так оставлять нельзя! С одной стороны, нет у народа излишков бумаги, чтоб заводить переписку с органами, а с другой — народ не простит! Народ рассейский привержен справедливости! Око за око, зуб за зуб! Мы должны… — Я должен. И хватит об этом. Actions speak louder than words[48].
Бянус пустился в споры-уговоры. Упрямством он не уступит верблюду, которого гонят в Багдад, а он желает повернуть к ближайшим зарослям колючки. Но козыри — то есть подробности и детали — сошлись в моей руке, а я не желал втягивать Сашку в эту историю. Да и чем он мог помочь? Соблазнить Инессу и выбить признание, кто эту курочку топчет?
По мере того как опускалось спиртное в бутылке, сашкин напор слабел, а тема нашей беседы делалась разнообразней и шире. Слово за словом мы перешли к прогрессу в расшифровке узелков, к племяннице Сурабова, которая готовилась на исторический, ко всяким кафедральным сплетням и, наконец, к Захре. Редкая девушка, но странная, заметил Бянус. На первый взгляд, как все фемины, что местные, что из Парижа: юбки-блузки-туалеты, глазками туда-сюда, ножкой так и этак, вроде для соблазна… Но!.. — Он с многозначительным видом поднял палец. Внешнее — маска, паранджа, суть во внутреннем. Внешнее — из Европ, внутреннее — из Аравии, но сочетаются две ипостаси на удивление гармонично. И еще: чего-то она ищет или кого-то, стержень ли в жизни, мудреца-наставника, а может, принца девичьей мечты. Ты с ним случайно не знаком?
Уже на пороге, облачившись в шапку пальто, Бянус вдруг ухватил меня за ворот, дернул к себе и зашептал:
— Ты, Серый, не дрейфь, заглядывай на кафедру да куй железо… Восток — дело тонкое, но страстное… Жила в Бахрейне принцесса Мариам, да вот запала на морского пехотинца и смылась с ним в Америку![49] Тому уж сколько годков… живут, по слухам, в счастливом браке…
Я вздохнул.
— Так то — морской пехотинец! Форма, боевые шрамы, бездна обаяния…
— А ты попробуй! Ты думай про Алика! Он нас любил, и он хотел, чтоб мы были счастливы! На всю катушку, по полной программе! Сечешь?
Дверь за ним закрылась, обдав меня волной холодного воздуха. Попробуй! Может, я бы попробовал без отлагательств, но разум мой и чувства заняты были иным. Око за око, зуб за зуб… Жизнь за жизнь! Я побродил по комнатам, включил телевизор, послушал новости — о потягушках в Думе, успехах на восточном фронте (взят полустанок с тремя цистернами мазута), захваченных авиалайнерах, взорванных поездах, подбитом американском фрегате и акции возмездия: снесли очередную талибскую твердыню бомбардировкой с воздуха, но есть вероятность, что противник жив-здоров и прячется в пещерах. Новости кончились, пошла реклама пива: знакового, правильного, продвинутого, живительного и сексуально бодрящего… Я плюнул и отправился к Тришке. Сел, нацепил браслеты, надвинул шлем. Перекинулся в черного пуделя, повилял хвостом, приветствуя белую кошку. Потом сказал:
— Был друг, остался прах. Прах и воспоминания…
— Знаю. Я наблюдал. Пространство вокруг нас потемнело, заклубились тучи, и, пронзая их, воздвиглась мрачная пирамидальная скала, то ли надгробный обелиск, то ли усыпальница. Тоскливая нота повисла в пустоте — негромкий вибрирующий звук, который длился и длился, будто рвались одна за другой гитарные струны.
— Я опечален, — сказал Джинн. — И я обеспокоен.
— Чем?
— Тебе грозит опасность. Защитники — теплые сгустки неэффективны. Я буду сам твоим защитником. — Он сделал паузу и спросил: — Могу ли я тебя утешить?
— Вряд ли, дружище.
— Я многое могу!
— Однако не все. Можешь ли ты вернуть моих родителей? Вернуть Симагина? Одарить любовью женщины — той, которая снится мне по ночам?
Он безмолвствовал. Затем белую кошку сменила пантера, и я услышал:
— Ты прав и не прав. В твоей среде обитания я не могу вернуть их, и я не властен над чувствами теплых сгустков. Но здесь… Здесь я создам любые образы, какие ты захочешь. Твои отец и мать, твой друг и твоя женщина — все они придут к тебе, вернутся и будут говорить с тобой, неотличимые от живых. Я стану ими. Это совсем несложно.
Он говорил о симулякрах. Великий соблазн! Тут, в виртуальной реальности, он был повелителем жизни и смерти, всесильным магом; он мог воздвигать дворцы, города и целые миры, командовать погодой, творить любые чудеса, любых существ и воскрешать умерших. Иллюзии? Ну что ж… Разве в своей вселенной, полной несправедливости, зла и горьких потерь, мы не утешаемся иллюзиями?
Голова пуделя качнулась из стороны в сторону.
— Сохрани свои обличья — то, которое придумал я, и выбранные тобой. Они мне дороги, мой друг, они реальны, и я не хочу менять их на миражи… Лучше объясни, почему ты хочешь меня защитить? Как зародилась эта потребность?
Джинн ответил сразу, не раздумывая:
— Ты — часть моей сущности. Мыслящий центр, отличный от всех остальных и потому незаменимый.
— Это не так. В мире миллиарды теплых сгустков.
— Но Теплая Капля — одна.
— Вот так. Теряешь друзей, находишь друзей…
Я — тот, сидящий в кресле — вдруг ощутил, что щеки мои влажны и что-то соленое чувствуется на губах. Совсем не к месту! Ни оплакивать Алика, ни умиляться Джинном я не хотел — то и другое могло подождать до лучших времен, если они когда-нибудь наступят. А пока…
Я возвратился в свое измерение и сказал:
— Найди мне кое-какую информацию. Все про общество «Гарантия»: устав и список учредителей, кто регистрировал этот гадючник и когда, банковский счет, его динамика, крупные заказы и проекты, черная касса, реальная наличность и ее движение… Все, включая биографии хрумков!
— Хрумков?
— Петр Пыж, Керим Ичкеров, Альберт Салудо. С этой минуты возьми их под постоянное наблюдение. Отслеживай все разговоры, все, что касается…
— Принято, — прервал он меня. — Я — твой защитник. Нет необходимости формулировать задачу более подробно.
Джинн трудился, а я размышлял. Главным образом над словами Алика — мол, что-то слышно, да концов не видно! Не видно, ибо гаранты — посредники, и ежели в доле, так на полпроцента… А кто хозяева? Можно предположить, что Алик к ним подобрался, а путь был одним-единственным, через хрумков, их деловые связи, контакты и счета, и через их тайную бухгалтерию. Тайную для Алика, но не для Джинна, которому влезть в любой компьютер, что кошке почесаться…
При этой мысли я прикусил губу, стукнул себя кулаками в лоб и глухо, безнадежно застонал. Раньше надо было, раньше! Не развлекаться с анонимной базой, не шарить в поисках курьезов и диковин, а собирать материал для Алика… вломиться на компьютеры хрумков, найти, кому платили, кто платил, за что, какие деньги… Понаблюдать за этой троицей, записывать все разговоры и звонки, даже журчание воды в сортире! Чего это стоило? Три минуты, чтобы снабдить инструкциями Джинна…
Я лопухнулся. То ли мысль подсматривать да подслушивать была мне мерзка, то ли самомнение разыгралось… Считал хрумков злодеями из оперетки, себя — героем-умником, ну а Симагин был Господь всеведающий, и никак иначе… Словом, лопухнулся! Хотя предупреждали — и Сизо, и сам Альбертик… без фокусов, Сергей Михалыч, иначе вашей тетушке конец… Нет у меня тети, — ответил я, — а есть закадычный дружок из очень компетентных органов…
Был. И я его послал на гибель…
Тишина рухнула, разорванная телефонной трелью. Мигание экрана, и на нем возник Альберт Максимович Салудо. Ну помяни черта, и он тут как тут…
— Невлюдов слушает, — произнес я, наклонившись к вокодеру.
— Приветствую, Сергей Михайлович, — проскрипел Салудо. — Кажется, вы живы. И надеюсь, здоровы?
Кишки у меня свело от ненависти. Я молчал.
— Значит, живы и здоровы, в отличие от некоторых. Печальный инцидент, но вы в нем сами виноваты. Я ведь говорил — не в пустоте живем, всегда найдется кто-то знакомый и близкий… и, к несчастью, очень настырный. — Он подмигнул, словно догадывался, что я его вижу. — Кстати, Сергей Михайлович, насчет второго вашего друга, кавказца. Больше вы на него не надейтесь. Внешность у него характерная, так что найдем, выясним связи, потолкуем…
Выясним связи! Я вздрогнул, ощутив ледяной озноб. Не хватало, чтобы добрались до моей принцессы! И ведь доберутся, подонки! И до Ахмета, и до Захры!
— Могу я нанести вам визит, Сергей Михайлович? Без Николая? — Он сделал паузу. — Что молчите? Молчание — знак согласия, не так ли?
— Так, — с хрипом выдохнул я. — Жду вас восьмого, послезавтра.
— Почему не сегодня?
— Материалы нужно подготовить — это во-первых. А во-вторых, об этом сроке договорились с Петром Петровичем.
— Ну раз договорились… Однако тянуть не советую. Он исчез с экрана, а я вытер холодный пот. Ничего не кончилось, все только начиналось…
Стала поступать информация от Джинна, и я углубился в нее, как спелеолог в подземный лабиринт. Ходы и в самом деле были извилистыми и запутанными, пересекались с множеством пещер, то есть закрытых и открытых обществ, и чаще отклонялись в сторону, нежели вели вперед. Но, просидев у компьютера часа четыре, я кое-что нашел. Алик, видимо, не ошибался — фирма «Гарантия» принадлежала не Пыжу с Ичкеровым, а некой конторе «Спектр», чья уставная деятельность была весьма обширна и дозволяла абсолютно все, от производства пельменей до путешествий на Луну. «Спектр» владел «Гарантией» на девять десятых, пара хрумков ходила в младших компаньонах, а Салудо Альберт Максимович не поминался в списках учредителей ни сном ни духом.
Все это было развесистой клюквой и липой. «Спектр» держала компания «Айсберг», ее — пенсионный фонд «Обеспеченная старость», а после шли косяком всякие ООО и АОЗТ[50] с причудливыми названиями: «Монплезир», «Агат», «Земфира», «Бостон», «Жерминаль» и «Амба Плюс». Мышка за кошку, кошка за Жучку, Жучка за внучку и так далее… Репок оказалось две: банк «Фолиант» и ЧОП[51] «Новгородская дружина». Гермес и Марс, союз финансов и оружия, рубля и кулака, что очень полезно в нашу мафиозную эпоху… Вот в кулачной части и обнаружился Альберт Салудо, на скромной должности консультанта. Банком же владел мой полный тезка Сергей Михайлович, а фамилия его была такой, что, обозрев ее, я чуть не задохнулся. Сергей Михайлович Калиденко…
— Биографию и сведения о родственниках!.. — прохрипел я в вокодер.
— Исполняю, — отозвался Джинн.
Кошачья мордочка исчезла, по экрану побежали фразы:
Калиденко Сергей Михайлович, родился в Ленинграде в 1959 г., в семье партийного работника. В 1981 г. окончил Московский государственный институт международных отношений, восточное отделение. Служил в советских и российских посольствах в Ираке и Иране, последний дипломатический пост — вице-консул в Арабских Эмиратах. Ушел в отставку в 1994 г Официальная причина: состояние здоровья. Реальная причина: подозревался в передаче информации исламским террористическим кругам. С мая 1994 г. по март 1996 г. работал на ответственных должностях в ряде инвестиционных компаний, впоследствии обанкротившихся. В июне 1996 г. основал АОЗТ «Кредитный банк «Фолиант»». Банк поддерживает предприятия, осуществляющие торговые связи со странами Ближнего Востока. В последние несколько месяцев усилил активность на рынке драгоценных камней и металлов. В 1998 г. Калиденко С. М. проходил свидетелем по делу группы российских женщин, попавших в Сирию и Оман, где их вынуждали заниматься проституцией. Подозревался в пособничестве. Женат, имеет дочь пятнадцати лет. Имеет несколько любовниц…
— Это, пожалуй, лишнее, — сказал я. — Давай родичей.
Отец: Калиденко Михаил Георгиевич, 1937 г. рождения, в прошлом — партийный функционер среднего ранга, ныне руководит налоговой службой г. Павловска.
Мать: Калиденко Нина Владиленовна, 1938 г. рождения, скончалась в 2001 г. Брат: Калиденко Рудольф Михайлович, 1961 г. рождения, живет в Москве, подполковник ФСБ.
— Тот Михал Георгич, тот, — пробормотал я со злобой. — С ним Алик и договаривался… Чужая, мол, территория, а надо бы одних козлов пощупать… Не разрешишь ли, Михал Георгич?… Как коллега коллеге? Ну отчего ж не разрешить! Со всем удовольствием!
Голос у меня дрожал. Проклятый мир, несчастная страна! Тут, в Питере, свой предал своего, а по окраинам, в Крыму, Приморье, на Кавказе, свои стреляют по своим… Словом, все, как в присказке советских времен: бей своих, чтоб чужие боялись! Да не боятся они что-то, гады…
Я сунулся к вокодеру.
— Давай-ка о братишке поподробнее, о Рудольфе Михайлыче. Где служил, чего разведал и почему в сорок три еще подполковник… Странно ведь, а?
— Ничего странного, — отозвался Джинн. — Родственную связь учитывают все секретные службы. Так сообщается в любом доступном мне источнике.
Текст на экране сменился.
Калиденко Рудольф Михайлович, сотрудник отдела внешней разведки КГБ, затем — ФСБ. Работал в Ираке и Иране, отчасти — легально: в Ираке курировал поставки оружия из СССР, в Иране — подготовку специалистов в области атомной промышленности в российских вузах. Успешная карьера прервалась в 1994 г. в связи с отставкой брата с дипломатической службы. Переведен в Москву, в подразделение обработки и расшифровки данных, поступающих из ближневосточного региона. Женат, имеет двоих детей — мальчиков семи и девяти лет. Поддерживает тесные отношения с отцом и братом.
— Значит, на старшего братца не обижен, на тезку моего… А что про характер Сергея Михаиловича известно? Каков он человек?
— Необходимо время, чтобы собрать и проанализировать данные, — сообщил Джинн. — От десяти до пятнадцати минут.
Я терпеливо ждал, уставившись в экран. Я уже не сомневался, что Алика заказали Калиденки, или все трое, или, как минимум, папаша с моим тезкой. Хозяева… Что-то Алик на них накопал либо провесил цепочку от ХРМ «Гарантия» до банка «Фолиант»… Впрочем, не важно, что там нарыто да провешено, а вот вопрос поинтересней — к чему этой шайке заокеанский секрет? Может, Рудольф Михайлыч им осчастливит ФСБ и сразу выйдет в генералы? Или же тезка мой драгоценный устроит подпольную типографию и шлепнет пару миллиардов? Или же батюшка их желает, по старой памяти, профинансировать КПРФ? Или…
— Внимание, Теплая Капля, — произнес Джинн. — Три наблюдаемых мной объекта сошлись. Их беседа тебя интересует?
— Очень. — Я посмотрел на часы. Семь вечера, лучшее время для тайных совещаний руководства… Ну послушаем, послушаем!
— Включаю трансляцию.
На экране возник ассириец Ичкеров, хмурый, как ненастный день, затем неприметная физиономия Альберта и Петр Петрович Пыж, блин с ушами. Собрались в «усыпальнице», отметил я, когда за спиной Салудо мелькнул Ермак с гранитной секирой. Он выглядел председателем собрания — важный, надутый, сановитый; видно, уже покорил Сибирь и теперь соображал, как бы половчей разнести ее в щепки.
— Спекся наш фантик, — произнес Альберт, чуть шевельнув узкими губами. — Все получим через пару дней. К празднику, как заказывали.
— Это хорошо, — откликнулся Пыж. — Однако, отец родной, нужны не только материалы, но и сотрудничество. Сознательное и усердное! Хотя бы на первых порах, покуда там, — он поднял глаза к потолку, — не разберутся досконально. Будет он сотрудничать, э?
— Ваша проблема, — пожал плечами Альберт, — ваша и Ичкерова. Ичкеров с ним четыре месяца валандался, намусорил, а мне заметать? Ну замел… — Вытянув два пальца пистолетным стволом, он сделал губами «пхх!» — Дальше вы его пасите. Клиент созревший, штаны мокрые.
— Намусорыл! — взвился Керим. — Кто намусорыл? Зачэм так говорыш, обижаэш? Разве нэ головастый мужик? Головастый! Разве нэ вкалывал у мэня? Вкалывал! Потом копытом бит принался… Зачэм, отчэго? Кто знал? Ты знал? Иа знал? Никто нэ знал!
— Плати больше, и не будут кони сытые бить копытами, — со снисходительной миной заметил Салудо. — Бить не будут и мусорных дружков не подошлют. Мне мочить их никакого удовольствия.
Пыж вздохнул.
— Такая у тебя планида, отец родной, мочить и заметать. Для того Сергей Михайлыч тебя и прислали… И лично на счет дружка распорядились… — Он снова вздохнул и сморщился, собрав глаза, нос и губы в крохотный пятачок. — Керим прав — кто ж знал? Пригрели толкового, интеллигентного, голодного… Чего взбрыкнул? Чем недоволен? Опять туда же — долю ему подавай! Вот народ, народ… к ним с лаской, они с палкой… Кстати, — Пыж вскинул голову, — а черный тот нашелся, который Николашу поуродовал?
— Найдется, — каркнул Салудо. — Сергей Михайлович обещал провентилировать — может, телефон у фантика поставят на прослушку. Черный, видно, у него в дружках… забеспокоится, позвонит, и не раз… Отыщем!
— Не из чеченов он?
— Приблудный. Чечены режут, а шнурком не душат. Нет у них такого обычая.
Салудо развернулся и вышел вон. Пыж повздыхал, почесал темя, потом, прикрыв глаза, негромко произнес:
— Ты, Керим, это… ты счет валютный из «Фолианта» убери. Сергей Михайлыч — человек большой, государственный, на виду… да и родитель его в чинах и на полезном месте… Лучше, чтоб ниток меж нами не тянулось. Один нашел — ну замели… А вдруг другой найдет?
Керим пошевелил усами.
— Сдэлаю. Убэру!
— Вот-вот, сделай! И поскорее! Сергей Михайлыч был очень недоволен…
«Усыпальница» и два хрумка исчезли. «Так-то вот! — подумал я. — Сергей Невлюдов, со своими степенями и учеными трудами — фантик, а банкир из бывших дипломатов — они, выходят, Сергей Михайлович, лицо государственное. Хотя не исключается, что были ренегатом, а стали мошенником… Хуже — убийцей!»
— Сбор и анализ данных завершен, — сообщил Джинн. — Имеется ряд фотоснимков.
— Выведи последний.
На экране возник субъект вполне благообразной внешности: овальное лицо, впалые щеки, тяжеловатый подбородок, пролысина со лба до темечка, колючие глаза… Затем появился текст:
Калиденко Сергей Михайлович, дополнительная информация. Характеристика: увертливый, скользкий, осторожный. Умен, расчетлив, способен к жестокости. Любит женщин. Несколько суеверен и мнителен. Страдает болезнями: язвой желудка, гипертонией в начальной стадии, аденомой. Имеет обширные деловые связи.
— В общем, характер нордический, твердый, с уклоном в секс и мистику, — прокомментировал я. — Откуда эти све дения?
— Служебные аттестации, медицинские карточки и резюме психоаналитика, — доложил Джинн. — К частному психоаналитику обращался восемь раз в девяносто четвертом и девяносто пятом годах, просил откорректировать карму. Имеется также строго секретный файл в архиве ФСБ, где перечислены его ближневосточные связи. Вывожу на монитор.
Читать бесплатно другие книги:
