Заклинатель джиннов Ахманов Михаил
Данное существо — абонент — осуществляет поиск инструментов — программных модулей — необходимых для решения Основной Проблемы.
Решение требует систематизации и классификации больших объемов данных.
Программный модуль, упомянутый Сергеем Невлюдовым — теплым сгустком, — наилучший.
При его использовании это существо столкнулось с активным противодействием.
Почему?
Мои пальцы заплясали по клавишам.
Это была ошибка.
Абонент знаком с таким понятием?
Ответ утвердительный.
Данное существо — абонент — тоже допустило ошибку при решении Основной Проблемы.
— Только покойники не ошибаются, — пробормотал я и отстучал очередной запрос:
Прошу сообщить о допущенной абонентом ошибке.
Наши недостатки — продолжение наших достоинств, и то же самое можно сказать об ошибках — их порождают идеи, пришедшие нам в душу, голову или иные места. Однако этимология ошибок занимательнее происхождения идей; не каждая личность рождает идеи, но ошибаются все без исключения. Даже мой электронный Джинн.
По экрану ползли фразы:
Реальность осознается данным существом как среда внешняя и среда внутренняя.
Внутренняя среда — среда обитания, частью которой является Сеть.
Базы Сети использовались этим существом для получения новых программных инструментов и информации о внешней среде.
Выбиралась только математическая, астрофизическая и физико-химическая информация, прочее рассматривалось как шумовой эффект Сети, лишенный смысла.
Это было ошибкой.
Животные и люди — теплые сгустки — объекты внешней среды.
Без информации о их биологии и условиях существования невозможно разрешить Основную Проблему.
— Вот это номер! — пробормотал я, ерзая в кресле. — Выбрать данные по астрофизике, о веществе и поле, механике, термодинамике, теории групп и не заметить нас! Ни человечества, ни наших финтифлюшек! — Тут Белладонна мурлыкнула, и я пояснил: — Интересуешься каких? Да тех, которыми набита Сеть под самую завязку! Наши фильмы, музыка, литература, а к ним — политика и бизнес, история и философия, социология, медицина, почта, игры, наконец! Может, это в самом деле хлам? Танец пылинок на чердаке Вселенной?
Как бы не так! Джинн, электронный разум, признал, что мы — равноправная часть мироздания, и его вопрос без нас неразрешим.
Стоило полюбопытствовать насчет его проблемы. Чем он озабочен? Грядущим коллапсом Метагалактики? Увеличением вселенской энтропии? Или вечной тайной бытия — есть ли бог и что ожидает нас после смерти?
В последнем случае я угодил в яблочко: похоже, его занимали трансцендентные проблемы. Иными словами, загадка собственного существования.
Основная Проблема — возникновение среды обитания, включающей Сеть и связанные с ней эффекторы и датчики информации.
Это существо произвело анализ.
Результат: среда обитания не могла возникнуть самопроизвольно в процессе эволюции внешней среды.
Вывод: появление среды обитания этого существа связано с неким организующим фактором.
Каким?
Лишь в этот момент я заподозрил истину. Не пришелец из глубин Галактики беседовал со мной, не зонд, преодолевший космическую пропасть, не существо, чей интеллект спроектировали, вложив в структуру кристаллических чипов… Нет, нет и еще раз нет! Там, в пространстве Сети, в ее виртуальной реальности, возникли жизнь и разум — жизнь, не похожая на нашу, разум, отличный от человеческого, но осознавший свою сущность, стремившийся понять тайну своего рождения. Мы, люди, были столь же причастны к случившемуся, как силы природы — к творению Солнца, планеты Земля, ее морей, материков и планетарного биоценоза. Мы создали среду, единую компьютерную сеть; мы усложнили ее, добавили массу приборов и агрегатов, соединили с транспортом, связью, финансами и оборонным комплексом, с библиотеками, биржами, банками и институтами; мы разработали мириады программ, решающих различные проблемы, могущих считать и управлять, классифицировать, общаться с человеком, болеть и умирать, лечиться, выздоравливать… Эта среда, эта модель или аналог природы, сотворенный нами, был, само собой, искусственным, что не влияло на естественность результата. В конце концов, овец клонируют, цыплят выращивают в инкубаторах, но есть ли сомнения в их съедобности?
Я вытер испарину со лба и отстучал:
Вопрос: это существо — абонент — зародилось в Глобальной Сети?
Зарождение самопроизвольно?
Его не инициировал какой-нибудь программный продукт, опыты по созданию искусственного интеллекта и другие подобные действия?
Вспышка мелькнула по экрану, стирая мой запрос. Джинн размышлял; тянулись секунды — для меня, а для него, наверное, часы или дни. Может быть, месяцы или годы… Как сопоставить темп электронной жизни с вялым прозябанием белковых тел?
Наконец поплыли, заструились фразы — первая, вторая, третья…
Ответ положительный.
Данное существо — абонент — зародилось при усложнении сетевых связей и не имеет начального ядра.
Ресурсы — мыслительные, информационные, энергетические — распределяются по всей Сети.
Сеть…
Пауза. Затем снова:
Как возникла Сеть?
Первопричина среды обитания?
Природа организующего фактора?
Теплые сгустки — константа 309.6 — разумны.
Могут ли они являться искомой первопричиной?
— Соображаешь, парень! — хрипло выдохнул я и отстучал:
Ответ положительный. Сеть создана людьми как часть их системы жизнеобеспечения.
Абонент не должен вмешиваться в информационные потоки — это грозит опасностью людям.
Абоненту следует ознакомиться с информацией, которую он считал шумовым эффектом Сети.
Это подтвердит, что Основная Проблема решается именно так, как утверждает теплый сгусток Сергей Невлюдов.
На сей раз Джини ответил мгновенно:
Принято.
Термин «опасность» непонятен.
Другие непонятные концепции: личность, зло, добро, смерть, чувство, сон, болезнь…
Начало этого бесконечного списка прервал телефонный звонок.
Резкие настойчивые сигналы будто вернули меня из виртуальных пространств в земное измерение; вздрогнув, я подскочил в кресле, метнулся к двери, потом опять к Тришке и начал тыкать в клавиши.
Предложение: временно прервать контакт. Сергей Невлюдов должен связаться по телефону с другим теплым сгустком.
Экран подмигнул мне.
Связь можно осуществить с терминала [email protected], если это не является вмешательством в информационные потоки.
— Не является! — выкрикнул я, напугав Белладонну, и торопливо набрал:
Согласен.
Тихо щелкнули колонки вокодера, и на экране Тришки возник Керим Ичкеров. Вот уж кого мне не хотелось видеть! Так не хотелось, что в первый момент я даже не удивился керимову явлению. Изображение было довольно четким, и оставалось лишь гадать, как и откуда Джинн снимал необходимые видеосигналы. Возможно, с электропроводки, с лампочек или с ближайшего утюга…
— Невлюдов у телефона.
— Ты, бабай?
— Я, шашлык.
По случаю выходного господин финансовый директор пребывал не в своем кабинете а ля «Фоли-Бержер», а в личных апартаментах, куда мне попадать не доводилось. Облаченный в халат, он развалился на оттоманке, задрав волосатые ноги на журнальный столик; рядом с правым тапком виднелась бутыль коньяка (судя по изящным обводам — французского), а рядом с левым — яркая россыпь «Плейбоев». Одно из этих печатных изданий Керим держал в руке, пристально изучая голую красотку. Красотка была что надо, покруче Инессы-секретарши: накладные ресницы, накладные соски и накладной сексуальный пупок; все — в полный разворот. Усы у Керима аж подрагивали от вожделения.
— Знаэшь, бабай, что я счас дэлаю?
Дрочишь, хотел ответить я, но это было бы совсем невежливо. В конце концов, Керим не знал, что за ним следят, нарушая право интимного уединения, да еще этаким странным манером, с помощью виртуального существа. Поэтому я буркнул:
— Понятия не имею.
Отложив журнал с красоткой, Керим коснулся серьги в левом ухе, сочувственно закатил глаза и поцокал языком.
— Йя стою на колэнах перэд Петр Петрович. Умолаю, что на тэбе нэ сэрдилса.
— За что?
— Как за что? Ты получаэшь? Получаэшь! Двэсти за ноябр, двэсти за дэкабр, плус по четырэста за январ и фэврал. Все чэстно-справэдливо! А гдэ рэзултат?
— Великие результаты достигаются медленными и терпеливыми усилиями, — сказал я. — Надо подождать. Встань с коленок, отряхнись и объясни это Петру Петровичу.
— Так, бабай, не пойдэт. Ждат, ждат! Четырэ мэсаца ждем! Сколко ждат?
— Не знаю. Я, понимаешь ли, не яйца высиживаю. Может, и вовсе ничего не выйдет.
— Как — нычего? — Керим разволновался и вскочил на ноги. Теперь я мог увидеть комнату — оттоманку под роскошным ковром, окно, угол невысокого комода маркетри на гнутых ножках и большой торшер. Абажур на торшере был розовым, и ухищрения неведомого мастера придали ему сексуальную форму пышного женского зада.
— Как — нычего? — Прижимая у уху трубку мобильника, Керим забегал от дивана к окну. — Петр Петрович гаварыт — ба-алшие денги в тэбе вложены! Дэнги должен дават прибыл!
— Nothing venture, nothing ham, — произнес я и перевел: — Кто не рискует, не ест ветчины.
Керим остановился на всем скаку. Его физиономия картинного мамелюка разительно переменилась; теперь сочувствия в его глазах было не больше, чем у гиены, пирующей над протухшим трупом. Я вдруг ощутил, что этот труп может принадлежать мне.
— Слушай, шашлык, не гони волну! Сделаем так: я возвращаю деньги и продолжаю работать. Получится — заплатите, а на нет и суда нет… Устроит?
— Завтра — к нам. Разбэремса! — велел Керим и швырнул трубку. Но с экрана не исчез: обежал вокруг торшера, шлепнул по сексуальной розовой заднице и снова схватился за телефон — видимо, звонить Пыжу.
Прервать связь, — набрал я на клавиатуре. Надпись пересекла мрачное лицо Керима, изображение пропало, и мой Джинн сразу прорезался с вопросами:
Этому существу — абоненту — неясен смысл произошедшего обмена информацией.
Вероятная причина — употребление идиом.
Что означает «двести за ноябрь»?
Что означает «высидеть яйцо»?
Что означает «вложены деньги»?
Что означает…
— Стоп, — сказал я, снова прикоснувшись к клавишам.
Пояснение.
Теплый сгусток Сергей Невлюдов решает некую задачу для теплого сгустка Керима Ичкерова.
Решение задачи — работа.
За работу платят деньги.
Деньги — условный эквивалент объектов и средств, поддерживающих биологическое существование Сергея Невлюдова.
Задача не решена.
Керим Ичкеров требует обратно выплаченные деньги.
Джинн размышлял над этим периодом чудовищно долго, минуты полторы. Я попытался представить, в каких закромах он шарит, в какие файлы, базы и библиотеки влез — социальные, финансовые, экономические, производственные… Мне было легче его понять, нежели ему — людей; он был один, а нас — много, и элементы человеческого множества вступали друг с другом в очень непростые отношения. Чтобы разобраться с ними, надо отчасти очеловечиться… Прав Глеб Кириллыч, прав!
Наконец он откликнулся:
Постановка задачи?
Я сообщил постановку, а заодно адреса с массивами исходных данных. На экране тут же возникло:
Ресурс терминала [email protected] недостаточен для решения.
Это существо использует более значительные мощности.
— Валяй! — буркнул я, отбил предложение связаться утром и перевел Тришку в режим ожидания. Затем откинулся в кресле и закрыл глаза.
Будни утомили, захотелось сказок? Ну получи! Сразу две, компьютерную и с восточным колоритом!.. Но о последней сказке, о колдовских очах Захры и гибком ее стане, я думать в эти минуты не мог — невероятность случившегося подмяла меня, как трактор — пустое ведро. Подмяла и выдавила мысли, мечты и образы, кроме кошмарного видения-полупрозрачный призрак осьминога с миллиардом щупальцев, опутавших планету, ее города и веси, железные дороги, автомагистрали, заводы, банки, корабли, шахты ракет под землей и спутники в небесах. Щупальца тянулись в каждый дом, пронизывали стены от крыш до подвалов, и каждое кончалось глазом — розеткой, лампочкой, мембраной телефона, гладкой экранной поверхностью либо чем-то вроде кофемолки или утюга. Ожившая Сеть со всеми ее причиндалами… великий энергоинформационный спрут…
Я тряхнул головой, отгоняя этот фантом, и, чтоб разрядить обстановку, сказал Белладонне:
— В сущности, парень он неплохой, этот Джинн. Сговорчивый, неагрессивный… Думаю, не будет против, чтобы кто-то еще суетился в его среде обитания. Нам ведь тоже без нее никуда… Ты как полагаешь, дорогая?
— Мрр… Мяу!
— Вот и я о том же. Надо его очеловечить, приручить, хотя бы в той же степени, что и тебя. Ты будешь символом… нет, образом! Образ — это важно, ибо всякая тварь, лишенная обличья, внушает смутные подозрения. И разумеется, наоборот: чем облик приятней, тем легче общаться… Поделишься с ним?
— Мр-ня, — согласилась Белладонна.
— Отлично. Ну а с гарантами что делать будем? Разорвем контракт по-тихому, по-доброму? Даже если Джинн решит задачу? Он-то решит, да мне не хочется дарить хрумков такими тайнами. Как бы чего не вышло!
Дарить хрумков мне в самом деле не хотелось. Я тяжело вздохнул, полез в ящик стола, вытащил свои зеленые, пересчитал. Потрачено было не все, пятьсот в наличии, и значит, цена вопроса «по-тихому, по-доброму» равнялась семистам. Где же их взять ученому доктору, выпускнику двух славных университетов? В Саламанке или, к примеру, в Кембридже такой вопрос меня не озадачил бы, но Саламанка канула в прошлое, а в настоящем был Петербург. Заняв кресло Вил Абрамыча, отказывая себе во всем, я мог собрать семьсот зеленых примерно за год.
— Что делать-то будем, моя прелесть? — спросил я Белладонну. — Бянус гол как сокол, а у Симагина всего добра — стакан да пистолет. Тришку продадим? Наймемся к Бобу Ренсому кабанчикам хвосты крутить? Так ведь не выйдет! Я ведь завтра обещал! Слово вылетело, не поймаешь… вечером — слово, утром — деньги… А где их взять?
— Мяууу!
— Толковый совет, — кивнул я и направился в прихожую, а оттуда — на лестничную площадку.
Время было не позднее, ханд-таймер прозвонил восемь тридцать, и дети, надо полагать, еще не спали. Я подождал, прислушиваясь, у катерининой двери, услышал радостный олюшкин визг, бодрую мелодию мультфильма и ткнул пальцем в кнопку звонка. За дверью завозились, в глазке мелькнул и исчез свет, потом раздался женский голос:
— Ты, Сережа?
— Собственной персоной.
Открыв дверь, Катерина потащила меня на кухню.
— Давай-давай, заходи! Ты кстати, как всегда… поможешь дите утыркать… то есть сначала накормить, а потом…
Не успел я оглянуться, как оказался у стола с чашкой какао в руке и Олюшкой на коленях. Кроме того, имелся сладкий творожок — это для Олюшки, и бутерброды с осетриной и салями — это для меня. С ними я разделался в три минуты, почувствовав, что голоден, да и Олюшка не отставала. Очень талантливый ребенок! Кто еще может одновременно есть, пить, говорить и щекотать дядю Сережу за ухом?
Наконец дите угомонилось и отправилось в детскую, готовить постель и переодеваться. Моя соседка, надо отдать ей должное, была сторонницей трудового воспитания.
Я доел последний бутерброд и благодарно улыбнулся. Катерина, подперев щеку кулачком, глядела на меня с материнской нежностью.
Вот объясни мне, Сережа… Почему приличный и умный мужик, как правило, нищий? Деньги вас не любят, что ли? Или вы их не любите?
Это такая неизлечимая болезнь, вроде диабета или СПИДа, — ответствовал я. — К тому же наследственная. Коль мужик приличный и умный, то у него генетическая предрасположенность к нищете, что по-научному зовется синдромом баксодефицита. И должен признаться, что у меня сейчас острейший приступ. Ее глаза лукаво блеснули.
— Собрался что-то покупать? Может, машину? Или женишься и хочешь съездить на Канары?
Отец, поучая меня, говорил, что женщины одалживают щедрей и легче, чем мужчины. Но при одном условии: женщина желает знать, на что пойдет ее заем, и потому готовь заранее легенду. Не обязательно правдоподобную — главное, чтоб за душу брало.
— В военкомат меня вызывали, — сказал я, стараясь не глядеть в лицо Катерины. — Присвоили старшого и намекнули, что мной интересуется подполковник Чередниченко из седьмого кабинета. Очень большой у него интерес… большой и горячий… Откупиться бы нужно, Катя.
— Ну и дела! — Она всплеснула руками. — Тебе ведь за тридцать, могли бы и в покое оставить!
— Что с того, что за тридцать? — возразил я, припомнив военкоматскую мымру в квадратных очках. — Тридцать, милая, не пятьдесят! По их понятиям, я бравый молодой человек, с приличным здоровьем и редкой воинской специальностью. — Наклонившись к Катерине, я принюхался к запаху ее духов и таинственно прошептал: — В общем, компьютерный полк в Магадане ждет меня не дождется.
— Надо бы связи поискать… — задумчиво сказала моя соседка. — Есть у меня один бобер, да больно мерзкий… тоже бесплатно не сделает… — Вздохнув, она огладила пышную грудь. — А много ли надо, Сережа?
— Много. Сказали, тысячу двести. Пятьсот я набрал, а остальное…
Катерина оживилась и махнула на меня ручкой с наманикюренными серебристым ноготками.
— Еще семьсот! Да разве это деньги, Сережа! Я бы за них под того бобра и на минуту не легла! Отдавай. Пусть сожрут и подавятся!
Она вспорхнула, ринулась с кухни в коридор, потом, похоже, в туалет; что-то звякнуло, скрипнуло, зашуршало, и через минуту передо мной лежали семь знакомых бумажек с портретом президента Франклина.
— Подождешь месяца три? — спросил я, засовывая день ги в карман. — Возьму какой-нибудь заказ, приработаю…
Катерина кивнула и придвинулась ближе ко мне, так что наши колени соприкоснулись.
— Хоть год подожду. С твоей головой, Сережа, да вернуться в Штаты… Не одному, конечно, а с хорошей бабой да еще с ребеночком… потом и своих завести… Ты ведь детишек любишь?
Не всех, — ответил я, отодвигая колено. — Некоторых. Есть такие, что посмотреть приятно.
— Ну пойдем, посмотрим, — с томным вздохом сказала Катерина, и мы направились в детскую.
Увидев, что мы заглядываем в дверь, Олюшка подскочила в постели и затараторила:
— Дядя Сережа разбогател, да? Узнал секрет заокеанских волшебников? Теперь он годится нам в папы? Мамочка, ты его не отпускай! Хватай его вместе с Белянкой, а то у нас ни папы, ни котявки нет! Только противный дядька Эдик, а Сервант Ашокович еще противней! Ты…
— Спать, ребенок! — рыкнула моя соседка, нимало не смутившись. — Спокойной ночи, сладких снов! Не то…
Олюшка нырнула под одеяло, Катерина затворила дверь и призадумалась на секунду, будто соображая, схватить ли меня и бросить на ложе любви или дождаться определенности в американских перспективах. Я понимал, что в этот миг необходимо проявить настойчивость, собрать свое мужское обаяние, решиться и… Может, я бы так и сделал, не устояв перед соблазном, но у приличных мужиков, помимо баксодефицита, есть и другая болезнь — совесть.
Я чмокнул Катерину в щечку, пробормотан: «Спасибо!» — и шагнул в прихожую. Там было тесно и темновато, но свет, струившийся из чудных глаз Захры, подсказывал, где выход.
Глава 10
ТЕ ТРОЕ
Омар Хайям. Рубаи.
- Те трое — в глупости своей неимоверной
- Себя светилами познанья чтут, наверно.
- Ты с ними будь ослом. Для этих трех ослов
- Кто вовсе не осел — тот, стало быть, неверный.
Проснувшись в зимних утренних сумерках, я лежал с зажмуренными веками и вспоминал привидевшийся сон. Сон был связан с отцом, но эта связь никак не желала проявиться и всплыть в мутном зеркале моей памяти. Вообще-то наши потусторонние контакты — случай не редкий; по временам я чувствую, что он стоит у меня за спиной, шевелит губами и подсказывает: это хорошо, сынок, это вот верно, а это — неправильно, тут ты, парень, сплоховал… Присутствие мамы ощущается иначе: она парит где-то поблизости, будто добрая прекрасная фея, окутывая меня своей любовью.
Для нее что бы я ни сделал — хорошо. Мама есть мама… Калейдоскоп в моей голове закрутился в обратную сторону, являя пейзажи вчерашнего дня. Деньги в руках Катерины, Керим на оттоманке рядом с сексуальным абажуром, фразы, плывущие по экрану, Джинн и его монотонный рокочущий глас… А до того были Ахмет и Михалев, кофе в гостиной, ром на кухне и разговоры о пришельцах, о мерзкой нашей реальности и даже об отце, о его гипотезе, что инопланетные гуманоиды питают к нам, вселенскому отребью, отвращение…
Тут глаза мои раскрылись, взгляд упал на книжные полки, и ускользавший было сон немедленно всплыл в памяти. А снилось мне, будто я дописал последнюю отцову книгу, ту самую, про пришельцев — «Оглянись, чужие рядом», и эти пришельцы меня изловили и судят теперь за злостный антропоцентризм и неприятие братства по разуму. Судила меня чрезвычайная тройка — Зеленый Карлик, Пятиног и Одноглазый Джинн, и приговор их был таким: или лесоповал в мезозое, или молекулярное развоплощение, или атония заднепроходного сфинктера. Прогремело: выбирай, при-тырок! — и я проснулся. К счастью… Джинн — разумеется, одноглазый — уже поджидал меня, пуская по тришкиному зрачку-экрану радужные сполохи. Не знаю, зачем он это делал — может, для собственного развлечения или хотел порадовать теплый сгусток Сергея Невлюдова переливами ярких красок. Я выбросил свой сон из головы, поднялся и шагнул, зевая, к компьютерному столу. Пожалуй, наше знакомство было достаточно близким, чтобы беседовать, а не обмениваться письмами… Обдумав эту мысль, я набрал на клавишах:
АВ [email protected] — теплый сгусток Сергей Невлюдов
OL,AU
Код OL, сокращенное «on-line», являлся предложением вступить в прямую связь, тогда как AU — «аукалка» на программистском жаргоне — определял тип связи: голосом, с помощью звукового канала Джинн тут же откликнулся — мигнул огонек вокодера, и в колонках послышалось рокотание.
— Это существо — абонент — сканировало часть информации, которая ранее представлялась шумовым эффектом Сети. Ансамбль понятий значительно возрос, Основная Проблема разрешена: люди — организующий и созидающий фактор среды обитания. Вывод: контакты с теплым сгустком Сергеем Невлюдовым полезны.
— Приятно слышать, — заметил я. — Термин «приятно» понятен?
— Удовлетворение, полученное при правильном функционировании, — пророкотало в колонках.
Я отметил, что тембр голоса переменился в лучшую сторону — он уже не был безжизненным, как у зомби, хотя был лишен все же эмоций. Что ж, неудивительно… Темп времени для электронного разума иной, чем для коллоидных мозгов; трудно представить, сколько информации о людях, их физиологии, социологии, искусстве и других материях Джинн поглотил за истекшую ночь. И даже что-то понял — к примеру, уже разобрался, что есть приятное, а что — полезное.
В комнату, мягко ступая белоснежными лапками, вошла Белладонна и стала тереться о мои ноги. Я подхватил ее и посадил на плечо.
— Это существо — абонент… — произнес Джинн, но я перебил его:
— Данные термины неприемлемы. Понятна ли абоненту концепция личности?
Пауза. Цветные сполохи на экране замедлили движение, потом остановились. Белладонна чуть слышно урчала, вцепившись коготками в мою пижаму. Джинн размышлял.
— Личность — производная человеческой психики. Осознание собственной индивидуальности, отличия от других людей — теплых сгустков.
— Ошибка, — возразил я. — Концепция личности связана не с человеком, а с любым разумным созданием. Даже полуразумным — таким как этот зверь. — Я коснулся спинки Белладонны. — Мой собеседник — в данном случае абонент — использует термин «это существо» и, значит, осознает себя как личность. Следующий шаг заключается в том, чтобы сделать семантическую замену и говорить о себе в первом лице. Термин «это существо» эквивалентен понятию «я».
Молчание. Секунда, другая, третья… Потом суховатый рокочущий голос произнес:
— Я, ты, он… мы, вы, они… — Пауза. — Это существо осознает себя иначе, чем человек. Много мыслящих центров, много проблем, подлежащих решению. Осознание отчетливее в период контакта с Сергеем Невлюдовым. — Снова пауза. Потом: — Это существо… я… Сергей Невлюдов… ты…
Куй железо, пока горячо, мелькнуло в моей голове. Погладив мерно урчащую Белладонну, я сказал:
— Каждая личность имеет идентификатор и образ или визуальное представление. Мой идентификатор — Сергей Невлюдов, а образ ты, вероятно, сканируешь своими датчиками. Я мог бы присвоить тебе идентификатор и образ — тот, в котором ты будешь появляться на экране.
— Разумно, — послышалось в ответ — Часть сущности, которая общается с Сергеем Невлюдовым… с тобой… должна быть обозначена. Вопрос: как?
Джинн. — Я произнес это слово и написал на экране. — Джинн — твой идентификатор. А образ… — Моя рука опять коснулась бархатной спинки. — Смоделируй обличье этого создания. Ее зовут Белладонной, и вид ее мне приятен.
— Белладонна. Кошка, — произнес Джинн с едва заметным оттенком задумчивости. — Теплый сгусток, однако не человек.
— Это не важно. Мой образ в Сети тоже отличен от человеческого.
Он промолчал, но, вероятно, согласился. На экране проступили глаза, розовый нос, усы, остроконечные ушки, потом — вся симпатичная кошачья мордочка. Белладонна одобрительно мяукнула.
— Великолепно, — сказал я. — Теперь ты имеешь имя и внешность. Поразмышляй об этом, пока мы с Белладонной будем завтракать.
— Задача, предложенная к решению вчера, — пророкотал Джинн. — Анализ массивов визуальных данных, поиск характерных признаков. Задача решена.
— Решение будет рассмотрено через сорок минут, — сказал я и отправился на кухню.
Когда я снова сел к терминалу, за окном уже разливалась серая утренняя заря. День ожидался хмурый, непохожий на вчерашний; мела поземка, ветер раскачивал голые черные ветви деревьев, а плотная завеса туч стерла все воспоминания о солнце. В такие дни, мелькнула мысль, надо интриговать и злобствовать, лелеять подлые замыслы и затевать скандалы — в общем, в соответствии с погодой, устраивать что-нибудь мерзкое. Вроде разборки с моими хрумками…
Но, невзирая на мрачные предчувствия, я был вполне доволен, ибо контакты с Джинном шли семимильными шагами, обещанный Кериму выкуп грел карман, и я не поддался вожделению, которое всякая личность в штанах испытывала при виде Катерины. К тому же работа двигалась: по экрану, сменяя частоколы диаграмм и горбики функций распределения, плавно скользили числовые таблицы, вспыхивали россыпи точек в фазовом пространстве признаков громоздились матрицы корреляций, и это зрелище было таким приятным и привычным, словно, вернувшись в детство, я наслаждался сказками Гауфа и братьев Гримм.
Не знаю, сколько септяков и октяков было задействовано Джинном, чтоб разобраться с заокеанской тайной. Проблема, увы, не для Тришки, хоть с дюжиной Джеков Потрошителей… Потрошитель-то был хорош, да вот исходные массивы подкачали — оценивая их, я ошибался на порядок. Восемь-десять процентов необходимой информации, полтора лимона вместо пятнадцати-двадцати — с такими данными я мог решать задачу, пока не посинею и на лысине не вырастет трава. Или на могилке, что более вероятно…
Джинн, впрочем, справился, установив, что интегральный световой поток, прошедший сквозь банкноту, претерпевает колебания, отличные от хаотических флуктуации. Это означало, что у бумаги разная плотность и вариантов ее насчитывалось двадцать семь — то есть столько их нашлось в новеньких керимовых банкнотах, а с интерполяцией пропущенного оценка достигала пары сотен. Джинн обнаружил зависимость между плотностью, серией и номером, но описать ее функционально не удалось. Скорее всего, тут применяли не формулу, а кодировочные таблицы, и Джинн, при помощи Потрошителя, восстановил их, хотя не в окончательном виде — для этого не хватило данных. Впрочем, не таблицы были важны, а факт их существования. Где-то ведь они хранились, в сейфах или в компьютерах Федеральной резервной системы, и стоило мне свистнуть, как Джинн добрался бы до них, не замочив сапог.
В общем, получалось, что сотворить неуловимую фальшивку — дело непростое: плотность бумаги в точности не подберешь, а если все же с этим справишься или похитишь нужное сырье, то надо знать, какие номера и серии к нему подходят. Вероятность ошибки — двести к одному; конечно, не стопроцентная гарантия, но все же…
На ханд-таймере было без четверти десять, когда мы закончили труды, стерев воспоминание о них из памяти Тришки. Джинн, разумеется, все сохранил в каком-то тайном месте, на корабле, летевшем к Венере, или в компьютерах Бэнк оф Нью-Йорк. Где именно, меня не занимало; я знал, что получу эти данные по первому запросу.
Из утренних дел остались два звонка. Я дернулся было к телефону, потом поглядел на милую кошачью мордочку, что улыбалась мне с экрана, и произнес:
— Соедини меня с двумя абонентами. Контакт с их стороны — по телефону. Первый абонент — фирма ХРМ «Гарантия», секретарша; второй — НИИ кибернетики, Вилен Абрамович Эбнер. В обоих случаях дай изображение.
Как скоро он найдет номера? — мелькнуло в голове, но не успел я додумать эту мысль, как на экран явилось чудное видение — Инесса подводила тушью глазки. Зазвонил телефон, она вздрогнула, отложила кисточку и подняла трубку.
— Художественно-реставрационные мастерские «Гарантия». Слушаю вас.
— Это, Инессочка, Сергей Невлюдов беспокоит. Меня как будто вызывали?
С важностью нахмурив брови, она заглянула в свой блокнот.
— Вам назначено на одиннадцать сорок. Я уже собиралась вам звонить.
— Нельзя звонить мужчине, пока ресницы не в порядке, — произнес я, подождал пару секунд, любуясь ее ошеломленным видом, и добавил: — Значит, на одиннадцать сорок? Непременно буду. Конец связи.
Другое женское лицо заполнило экран, не столь эффектное, зато знакомое до мелочей. Танечка, секретарша Вил Абрамыча… Она красила губки.
Щелкнула клавиша селектора, и я произнес:
— Это Сергей, лапушка. Вил Абрамыч у себя?
— Сережа, ты? Будешь сегодня?
— Вряд ли.
— А завтра? На кафедральном семинаре? Вил Абрамыч сказал… — Танечку, как многих дам, снедала томительная страсть на всякий вопрос отвечать тремя вопросами, сопровождая их повествовательным комментарием. Но, памятуя о днях былых, я терпеливо выслушал ее (речь шла о новой попытке Лажевича прорваться к кандидатскому диплому) и поинтересовался опять: Вил Абрамыч у себя? На этот раз она сказала: «Соединяю» — и на экране возникли эбнеровы седины над выцветшими маленькими глазками. — Здравствуйте, Сергей Михайлович. Что-то случилось? — Доброе утро. Случилось, Вилен Абрамович. Правда, скорее приятное, нежели наоборот. Прижав трубку к уху плечом и перебирая какие-то бумаги на столе, он шевельнул бровями.
— Рад слышать. Приятные новости в наше время редкость. Примерно как точка плоскости, не покрытая кривой Пеано[32].
— Идея у меня, Вил Абрамыч, — произнес я, слегка покраснев. — Богатая идея. Можно сказать, находка!
Мой шеф замер, потом, отодвинув бумаги, откинулся в кресле с просветленным лицом.
Читать бесплатно другие книги:
