Шаг первый. Мастер иллюзий Демченко Антон
– Теперь да. – По губам профессора скользнул бледный намек на улыбку.
– Кхм, господа, вы ни о чем не забыли? – поинтересовался я.
– О, прошу прощения, Ерофей, – встрепенулся Остромиров. – Вообще-то мы приехали, чтобы предложить тебе некоторую форму сотрудничества. Точнее, наш профессор хотел бы с тобой поработать в некоторых областях естествознания. Почему именно тебе? Ну, выбор-то у нас невелик.
– Почему? – удивился я.
– Тут довольно щекотливая ситуация. Мои коллеги по кругу очень консервативны, так уж сложилось… исторически, хотя и не отрицают полезности естествознания в его нынешнем виде. В то же время представители классической школы естествознания наконец-то признали, что их подход не всеобъемлющ и многие достижения традиционалистов они своими расчетами повторить не могут. Казалось бы, чем не повод, чтобы объединить усилия и вывести философию на новый уровень? Но, в отличие от ученых классического толка, община волхвов – это организация. Древняя организация, подчеркну, живущая по собственному довольно суровому кодексу, в котором слово «гуманизм» не встречается ни разу. Так что сделавшие Выбор и вступившие в общину волхвы жестко ограничены в возможностях, связаны огромным количеством обязательств и клятв, нарушение которых чревато большими проблемами.
– Магия накажет? – улыбнулся я, невольно вспомнив многочисленные фэнтезийные книжки своего прошлого мира.
– Коллеги пришибут, – без намека на юмор парировал Остромиров. – Община консервативна, как я уже сказал. Она держится на старых традициях, обычаях и неписаных правилах. Но самое паршивое, что нарушение любого из них может запросто обрушить всю систему, как карточный домик. Естественно, что допустить такой исход волхвы не могут и будут всячески ему противиться.
– И как это относится ко мне? – спросил я.
– Самым прямым образом, – ответил Вышата. – Любые правила и обычаи всегда содержат некоторое количество дыр. С одной стороны, это нехорошо, поскольку способствуют злоупотреблениям, но с другой стороны, они же способствуют устойчивости системы, позволяя «спустить пар» и не взорвать ее внутренними противоречиями. Ты ученик волхвов, но не прошел обряд Выбора, а значит, волен в своих поступках и не связан словом с общиной и кругом. То есть формально, если ты вдруг решишь поработать, скажем, с нашим общим знакомым профессором, волхвы не будут иметь к тебе никаких претензий.
– Формально. – Хмыкнул я. – А не формально они могут меня просто пришибить… как коллеги, да?
– Ничуть. Такое решение могут принять только твои учителя, а их нет. – Развел руками Остромиров, и я опешил.
– Как это нет?! – воскликнул я.
– Бийские изгнаны из круга, они официально мертвы для всей общины волхвов, – «объяснил» Вышата.
– Бред какой-то. Бьют-то не по паспорту, бьют по морде, – произнес я, переводя взгляд с волхва на профессора. – Как их мнимая смерть должна меня успокоить? Это для остальных они мертвы, а мне, знаете ли, будет без разницы, придут меня убивать живые или официально мертвые, но от этого не менее деятельные волхвы! А учитывая, что Богдан Бийский – последователь школы Перуна… да ну вас на…
– Не горячитесь, Ерофей Павлович. – Вздохнул Грац. – Мой друг как всегда все запутал. Вы уж не сердитесь на него, специфика школы, увы.
– Не хай Переплута! – весело сверкнув глазами, прогудел Остромиров. – Прокляну.
– Помолчи, Вышата. – Поморщился профессор и вновь повернулся ко мне. – В своей речи он забыл упомянуть, что Бийские совершенно не возражают против вашего участия в нашем проекте. Более того, именно они и сообщили нам о такой возможности.
– Бийские? – изумился я.
– А как бы еще мы узнали о вашем существовании, если бы не Богдан Бранич и Ружана Немировна? Ну а там дело было за малым. Я сделал запрос в управу округа о вашем нынешнем местонахождени, и вот мы с Вышатой Любомиричем здесь. – Пожал плечами Грац. – Но, с вашего позволения, я вернусь к объяснению. Так вот, ввиду собственного положения Бийских, со стороны бывших коллег им совершенно ничего не грозит. Вообще, сложившаяся ситуация уникальна. Ваши бывшие учителя не существуют для общины и не несут перед ней ответственность за действия своих возможных учеников, как это было бы, входи они до сих пор в круг. Другое дело, что и община никогда не примет этих учеников в свои ряды. Вы же, в свою очередь, никак не связаны с общиной и можете поступать, как вам заблагорассудится… правда, лишь до тех пор, пока не заденете интересы круга. Но и там есть свои обычаи решения подобных конфликтов, обойти которые он сам не может.
– Есть, есть, – с улыбкой подтвердил Остромиров слова «коллеги». А я смотрел на эту парочку и думал об одном…
– Господа, вы меня, конечно, извините, но… со всеми этими объяснениями у меня возник только один вопрос. С чего вы вообще взяли, что я соглашусь сотрудничать, если это означает целый воз проблем от организации, возраст которой превышает возраст церкви? – спросил я, и в лавке воцарилась тишина.
– Ерофей, возможно, я вас удивлю, но вы уже впряглись в этот «воз», – наконец произнес Остромиров. Я недоуменно взглянул на собеседников.
– Не понял, – признался я.
– В тот момент, когда начали торговать конструктами, совмещающими в себе начала классической философии и традиционного подхода волхвов, – пояснил Грац.
– Можно подумать, до меня этого никто не делал. – Я нахмурился.
– Делали… по чуть-чуть, для себя. – Покивал Вышата. – В конце концов, никто не запрещает волхвам заниматься классическим естествознанием, это было бы глупостью, согласитесь? Но вы же понимаете разницу между «для себя» и «для всех»? – К концу фразы его тон из громогласного стал почти вкрадчивым.
– И что же делать? – Честно говоря, я оказался в некоторой растерянности. В голове не укладывалось, как меня угораздило так вляпаться. И почему Бийские… впрочем, черт с ними. За прошедшие полгода они прекрасно показали свое отношение.
– А вот для решения этого вопроса я, как представитель Хольмградского круга волхвов, и приехал. – Хищный оскал Остромирова заставил меня вздрогнуть.
Глава 12
Когда удивление от рассказа Вышаты миновало, и мои мозги, наконец, смогли заработать, как и положено, то первый вопрос, ответ на который я хотел бы получить… мне пришлось придержать при себе. Просто потому, что у моих нынешних собеседников, во-первых, может не оказаться нужной информации, а во-вторых, даже если она им известна, то нет никакой гарантии, что они захотят ею поделиться, и не солгут в ответ на прямой вопрос. В общем, придется мне несколько придержать коней… да и, в конце концов, есть ли для меня сейчас разница, задумывали Бийские этот финт изначально или просто воспользовались подвернувшимся под руку случаем? Впрочем…
– А когда Бийские сообщили обо мне кругу волхвов? – поинтересовался я. Остромиров пожал плечами.
– Ерофей, ты немного не понял. Ни Богдан, ни Ружана ничего не сообщали кругу. Они связались со мной лично, и было это в конце ноября прошлого года, – ответил волхв.
– Понятно, – протянул я. – А вы в курсе, что с тех пор отношения между мной и семьей моих попечителей изрядно охладели?
– Опасаешься, что они решат прекратить наше с тобой предполагаемое сотрудничество? – Еле заметно улыбнулся профессор и повернулся к своему спутнику. – В словах юноши есть резон, не находишь, Вышата?
– М-да. – Волхв тяжело вздохнул и бросил на Граца извиняющийся взгляд. – Сеслав, ты не мог бы оставить нас с Ерофеем наедине? На пару минут, не больше.
– Ох уж мне эти волхвовские тайны, – проскрипел профессор и, поднявшись со стула, вышел на улицу. Только дверь хлопнула.
– Это действительно так секретно? – спросил я.
– Отчасти, – уклончиво ответил Остромиров. Он встал с подоконника, низкого даже для его скромного роста, и принялся мерить комнату шагами. – Можешь считать мои действия заботой о репутации волхвов.
– Вот как? – удивился я, на что волхв только скривился.
– Отчасти, – повторил он, не прекращая метаться по помещению. И куда только подевалось все его веселье? Наконец, Вышата Любомирич остановился и, ткнув пальцем в мою сторону, спросил: – Как ты относишься к своим попечителям?
– Странный вопрос. – Пожал я плечами.
– И все же? – надавил волхв.
– Я им благодарен за помощь и обучение, – коротко ответил я.
– И обижен на то, что тебя фактически выжили из дому, который ты почти начал считать своим. – Вопросом здесь даже не пахло. Чистое утверждение уверенного в своей правоте человека.
– Скажем так, это был неприятный опыт, – осторожно высказался я в ответ, и Остроимиров понимающе покивал, услышав эти слова.
– Ни на секунду не сомневаюсь, – проговорил он.
– А вы что-то знаете о причинах такого странного изменения отношения ко мне со стороны Бийских, не так ли? – Я решил расшевелить собеседника, явно не знающего, с чего начать.
– Да, знаю. – Момент слабости у Остромирова явно прошел, и волхв заговорил четко и внятно: – Как я уже сказал, твои попечители связались со мной в конце ноября прошлого года, но первый разговор о тебе состоялся у нас еще в августе. Тогда Ружана Немировна похвасталась новым учеником, чуть ли не свалившимся на голову ее мужу. Скажу честно, я был удивлен. Дело в том, что волхвы, будь они общинными или изгнанными, не важно, учеников предпочитают набирать из людей устоявшихся, имеющих определенный жизненный опыт и кое-какие знания. Это, к твоему сведению, не прихоть, а своего рода мера безопасности. Юноши и девицы слишком порывисты, слишком резки в суждениях, и это крайне отрицательно сказывается на их обучении и… мировоззрении. Обряд Выбора, проводимый в юном возрасте, оказывает не самое лучшее воздействие на психику посвящаемого, и это доказанный факт. Медицинский. Волхвам не нужны фанатики, а именно они и получаются из молодых «гениев».
– Хотите сказать, что Бийские решили прекратить обучение, чтобы не покорежить мою психику? – недоверчиво усмехнулся я. – Но ведь они не собирались проводить меня через Отбор, это я точно помню. Ружана Немировна предупредила меня об этом еще в начале обучения.
– Да-да, – покивал Остромиров. – Не собирались. Но с твоего позволения, Ерофей, к этому вопросу я вернусь чуть позже, хорошо? А сейчас немного о другом.
– Пожалуйста, – вздохнул я.
– Благодарю. – Вышата Любомирич отвесил мне шутовской поклон. К нему явно вернулось прежнее самообладание и хорошее настроение. – Так, на чем я… ах да! В августе Ружана похвасталась мне учеником, талантливым, схватывающим все на лету. Но был у него и один серьезный минус – возраст. Впрочем, на тот момент она не считала это такой уж большой проблемой. По расчетам Бийских, твое обучение должно было занять примерно два – два с половиной года, после чего они хотели отправить тебя на «практику»… ко мне, чтобы сменить направление обучения и чуть придержать твое развитие.
– Чтоб с ума не сошел, да? – усмехнулся я.
– Именно. По предположениям Ружаны Немировны, на то время как раз придется пик риска спонтанного посвящения, и обращение к другому аспекту волхвования должно было его нивелировать. А по окончании практики мы поздравили бы тебя с двадцатилетием и проводили на службу. А это полтора года жизни по распорядку, и ни единой свободной минуты для занятия волхвованием, и соответственно никакого риска самостоятельной инициации.
– Самостоя… – я оборвал сам себя.
– Дошло, да? – Вздохнул Остромиров. – Такое случается при некоторых условиях… В ноябре мне позвонил Богдан и сообщил, что ученик оказался слишком шустрым и, если не прервать обучение до июня следующего года, он, то есть ты, инициируешься самостоятельно. Учитывая, что этот процесс происходил бы в непосредственной близости от двух волхвов совершенно разных направлений… результат был бы совершенно непредсказуем.
– А сказать мне об этом нельзя было? – вспылил я.
– Нельзя. – Развел руками волхв. – Эмоциональная привязанность между учеником и учителем подпитывает дар и подталкивает его к развитию, что в твоем случае чревато той самой спонтанной инициацией. Кроме того, у тебя было два учителя, направления волхвования которых почти противоположны. Сохранить эту связь значило бы почти гарантированно обречь тебя на сумасшествие, причем в самом ближайшем времени. Не веришь? Тогда попробуй посмотреть со стороны на то, как ты жил этот год. Патенты, изобретения, учеба и работа по восемнадцать часов в сутки… ты действительно считаешь, что такое поведение нормально для шестнадцати-семнадцатилетнего юнца? Вспомни, когда последний раз ты отдыхал? Не медитировал, не убивался на тренировках, а просто гулял по парку, встречался с девчонкой… ну?
– Гулял… девчонки… – Я замер. Мозг напрочь отказывался работать и отчаянно «буксовал».
– То-то же. Вижу, понял. – Удовлетворенно кивнул Остромиров, наблюдая, как меняется выражение моего лица. А я… я испугался. Испугался по-настоящему, до холодной, сосущей пустоты внутри и вставших дыбом волос.
– Полагаю, что сейчас опасность миновала, да? – вздохнув, проговорил я, когда отошел от обрушившегося на меня осознания того, насколько близко я, оказывается, подошел к краю.
– Не совсем, – покачал головой Вышата Любомирич. – По уму, тебе нужно хотя бы на полгода отказаться от волхвования, но, как твой коллега, я понимаю, что это просто нереально. Для тебя это было бы все равно, что привязать руки к туловищу и заставить учиться есть ногами.
– Это точно, – кивнул я. – Значит, профессор Грац…
– Весьма удачный вариант решения твоей проблемы. Поработаешь с ним, налегая на классические манипуляции, и через полгода, думаю, риск самоинициации сойдет на нет. А там уж и я за тебя возьмусь.
– А Бийские… – начал было я, но Остромиров покачал головой.
– Никаких контактов, по крайней мере в ближайшие же полгода, – произнес он. – Разрыв зафиксирован, но стоит тебе с ними увидеться, и придется начинать ту же бодягу сначала. Но это будет гораздо, гораздо сложнее. Обмануть себя не так просто, знаешь ли, как обмануть кого-то другого. Тут не всякая самотренировка поможет.
– А что значит «разрыв зафиксирован»? – встрепенулся я.
– Потом. Рано пока тебе в такие дебри лезть. – Отмахнулся Вышата Любомирич, но, заметив мой любопытный взгляд, нахмурился. – Держи себя в руках, ученик. Вспомни: прогулки-клубы-девочки. Ну!
– И-извините. – Я помотал головой, пытаясь вытряхнуть из нее исследовательский дурман. Не помогло. Подумал о прогулках, стало легче, но любопытство все еще… а если о прогулках с девушкой? И с обязательным поеданием мороженого. Точно! Осталось только найти подходящую девушку.
– Полегчало? – усмехнулся Остромиров. Я кивнул. – Вот и замечательно. Ну что, зовем нашего профессора, пока он на улице со скуки не помер?
– Конечно, – согласился я, и Вышата Любомирич, открыв дверь, пригласил Граца, статуей замершего в входа в лавку.
– Вы закончили со своими тайнами? – осведомился профессор.
– Да, – в унисон ответили мы с Остромировым и рассмеялись. Правда, в отличие от волхва, я смеялся от облегчения. Вываленные им новости наконец-то усвоились моим своевольным разумом, и страх сойти с ума, недавно выбивший меня из колеи, ушел, растворился где-то в подсознании, оставив на память лишь нервную дрожь. Что ж, по крайней мере, теперь я точно знаю, чего следует опасаться, а значит, смогу контролировать собственное состояние. Главное, вовремя одергивать свое неуемное любопытство и исследовательский зуд.
– Кстати, Вышата Любомирич, а сотрудничество с группой профессора не скажется на моем состоянии? – поинтересовался я.
– Если не полезешь в сложные манипуляции с традиционным подходом, ничего страшного не случится, – заверил меня Остромиров.
– То есть никаких новых разработок, да? – печально вздохнул я.
– Ерофе-ей. – Покачал головой волхв. – Разрабатывай что хочешь и как хочешь. Но не в традиционной школе. Только классика. О волхвовании на ближайшие полгода забудь. Максимум, обычные тренировки и сотворение уже известных манипуляций. Никакого изобретательства в этом плане. Ясно?
– Ясно, – четко ответил я.
– Ну и замечательно. А теперь поговорим о предложении нашего профессора. – Облегченно улыбнулся Остромиров и повернулся к своему спутнику. – Сеслав, тебе слово.
Разговор с профессором затянулся на добрые два часа. Всеслав Меклен… ович, черт, никак не могу привыкнуть к разнообразию и правилам составления здешних отчеств, так вот, профессор оказался занудным до невозможности, педантичным и аккуратным. Зато мы обговорили почти все, что интересовало как меня, так и самого Граца. Обсудили как саму возможность совместной работы, так и условия, на которых мы оба готовы заключить ряд.
А условия были неплохи. Не по деньгам, нет. В этом плане наш договор был более чем скромен, но возможности, которые дарило мне само участие в проекте, с лихвой перекрывали малое жалованье.
– Вас не устраивает сумма? – проницательно заметил Грац, когда я поморщился, услышав озвученные им цифры.
– Честно? Да, – кивнул я. – С такой оплатой мне проще забаррикадироваться в своей квартире и сутками клепать простенькие артефакты для своей лавки. Дохода они принесут раза в два больше.
– Возможность работать на себя мы у вас не отнимаем, – индифферентно заметил профессор. – Согласитесь, за три дня работы в неделю предлагаемое нами жалованье вполне адекватно.
– Но я потеряю доход, который мог бы получить, потратив те же три дня на работу для себя, – парировал я.
– Возможно, – невозмутимо кивнул Грац. – С другой стороны, участие в проекте позволит вам, по его окончании, бесплатно обзавестись сертификатом подмастерья, а это гарантирует немалые льготы при поступлении в Хольмский университет, если вы пожелаете получить высшее образование в сфере естествознания.
Высшее образование мне пока ни к чему, со средним бы разобраться, а вот классный сертификат… это совсем другое дело. Собственная лавка обязывает. И тут выбор невелик, либо ученическая бумажка и полное налогообложение, либо сертификат подмастерья и ежегодные фиксированные выплаты в казну. Собственно, выбор очевиден…
Три рабочих дня в неделю это, конечно, немного, но лишь пока речь идет о каникулах. А вот с началом сентября мне вновь придется поднапрячься. Нет, в принципе, мы с Грацем условились, что после начала учебного года те двадцать четыре часа в неделю, что я должен посвящать работе с его группой, будут разбиты на пять рабочих дней, по пять часов в день с понедельника по четверг и четыре часа в пятницу. Но ведь, помимо сотрудничества с профессором, у меня есть еще и лавка, держать которую закрытой просто расточительно. Отказываться же от нее я не собирался.
Результатом размышления над этой проблемой стала вывеска, занявшая положенное ей место над входом в мой магазин, а в первый день августа, за два часа до заката, я торжественно, хотя и в полном одиночестве, открыл свое дело. Впрочем, долго наслаждаться спокойствием и тишиной мне не довелось. Дверь под вывеской с витиевато выполненной надписью «Вечерняя лавка» тихо звякнула потревоженным колокольчиком, и на пороге нарисовался первый клиент. Точнее, клиентка.
– Привет. – Я кивнул мнущейся у двери девушке, все никак не решающейся сделать шаг вперед.
– Привет, Ерофей, – тихо откликнулась Света, старательно глядя куда угодно, только не в мою сторону. Правда, не могу ее винить. В моей лавке было на что посмотреть. Пусть пока я не могу использовать всю широту возможностей традиционного подхода в манипуляциях, но для того, чтобы наполнить полки образчиками классических воздействий, моих знаний и умений вполне хватило. Пусть в большинстве своем это были простенькие артефакты и такие же простые иллюзии, демонстрирующие работу тех или иных конструктов, которые я мог предложить покупателям, но в кабинетах моих «коллег», зарабатывающих на хлеб насущный созданием воздействий на заказ, вообще не было ничего подобного. А еще здесь были мобили… много-много самых разнообразных мобилей, тикающих, двигающихся… привлекающих внимание. Идея наполнить ими лавку пришла мне в голову незадолго до открытия, когда на полках уже были развернуты подвижные иллюзии и артефакты. Уж больно тихим показалось мне помещение. С одной стороны, это, конечно, неплохо, но с другой, я же хотел удивить потенциальных покупателей, а музейная обстановка для этой цели подходит слабо. Вот тогда-то я и вспомнил о своем давнем увлечении, после чего убил почти неделю, но наваял больше полусотни этих забавных приборчиков, заодно снабдив их самыми различными конструктами. Правда, пришлось подключать их к переносному накопителю, чтоб управляющий не ворчал о перерасходе энергии и не заставлял меня тратить время на дополнительную напитку основного накопителя нашего дома, огромный четырехметровый бак которого прятался в подвале здания.
Тихий, деликатный шум, производимый мобилями, наполнил лавку, и она приобрела почти законченный вид. Для завершения картины не хватало самой малости, но поиграв с освещением, я добился желаемого результата, и в лавке воцарился мягкий полумрак, сгущающийся по углам мерцающей дымкой и незаметно рассеивающийся у полок с «товаром». Так что сейчас, глядя на восторженно разглядывающую лавку Светлану, уже успевшую забыть о своем смущении, я был искренне горд своей работой. Обожаю иллюзии.
– А почему лавка вечерняя? – поинтересовалась девушка, кое-как оторвав взгляд от стоящего на одной из полок стеклянного шара с бушующей внутри метелью, снежная круговерть которой то и дело складывались в затейливые картинки.
– Обернись, – улыбнулся я. Света послушно развернулась и… тихо охнула. На улице сияли фонари, разгоняя сгущающуюся темноту наступающего летнего вечера. Не поверив своим глазам, девушка открыла застекленную дверь, и солнечный свет залил ее застывшую в проеме фигурку. Девушка неверяще тряхнула головой и закрыла дверь. Снова открыла… Хм, надо будет отрегулировать управляющий конструкт, чтобы приглушить яркость, этот диссонанс рушит всю атмосферу в лавке.
– Но… как? – В глазах повернувшейся ко мне Светланы застыло безмерное удивление.
– Магия. – Я развел руками. – Нравится?
– Еще как, – кивнула она, отходя от захлопнувшейся двери, и вновь заскользила взглядом по полкам.
Я наблюдал за тем, как девушка тянется то к одной поделке, то к другой, как замирает, глядя на вращающиеся вокруг трех разнонаправленных осей кольца одного из мобилей, тянет руку к струящемуся из носика масляного светильника синеватому, сверкающему серебристыми искрами дымку, принимающему самые причудливые формы… наблюдал и старательно сдерживал улыбку. Столько непосредственной, почти детской радости и удивления было на ее лице.
Большинство игрушек моего детства не были куплены в магазинах, их делал старик, живший на нашей улице, высокий, худой, с обветренным, изборожденным морщинами лицом и широкими шершавыми ладонями, он демонстративно хмурился, когда детвора начинала доставать его просьбами сделать что-нибудь эдакое. Хмурился, ругался, но через какое-то время тяжело вздыхал, привычным движением тушил свою «вечную» беломорину и, поднявшись с врытой в землю у ворот его дома лавки, в полной тишине скрывался за громко хлопающей калиткой, врезанной в высокий глухой забор. А через день-другой у нас появлялась очередная игрушка. Иногда он приглашал кого-то из детей постарше помочь ему с работой над очередной «партией» деревянных мечей или кукол, а потом счастливчик с чрезвычайно гордым видом раздавал результат их совместной работы друзьям и подругам. А старик, сидя все на той же лавке, смолил свою беломорину, щурился и, с интересом наблюдая за этим процессом, тщательно маскировал улыбку за внешней суровостью.
Мужики часто над ним подтрунивали за эту возню с детьми, порой очень зло, а дядька Кирилл только презрительно хмыкал в ответ… и продолжал снабжать окрестную детвору самодельными игрушками, умудряясь каждому сделать что-то свое, идеально подходящее вот именно этому патлатому мальчишке с острыми, постоянно разбитыми коленками или вон той веснушчатой девчонке с рыжими волосами, забранными в два смешных хвостика… И не было споров о том, кому какая игрушка достанется, они как-то сразу находили своих хозяев. Девчонки не устраивали склок из-за новеньких кукол, а мальчишки не разбивали друг другу носы за понравившуюся машинку. Никакой магии, старик просто знал…
Когда у меня родилась идея лавки, я вспомнил именно его и не пожалел. Сейчас, глядя на ошеломленную Светлану, я на собственном опыте познал то, чего дядька Кирилл никогда даже не пытался объяснить тем мужикам, что смеялись над «старым кукольником», не желал, не видел смысла метать бисер перед свиньями. Все равно не поймут и не оценят. Если уж они не могли видеть радости в глазах детей, как им понять то светлое чувство, что разливается в груди, когда созданная своими руками вещица, оказавшись в руках ребенка, заставляет сиять его глаза и искренне смеяться, радуясь сделанному от души подарку? Я не умею делать игрушки, но, может быть, у меня получится подарить сказку?
– Ерофей, а для чего предназначены эти… приборы? – Вопрос Светы вырвал меня из размышлений.
– Что? – встрепенулся я.
– Приборы. Что они делают? – повторила девушка, не сводя взгляда с очередного мобиля.
– Тикают. – Пожал я плечами.
– И все? – удивилась Светлана.
– М-м… да. В основном, – почти честно ответил я. Ну не рассказывать же ей, что на большей части мобилей я отрабатывал конструкты движения, описание которых нашел в сети, а образцы «выдавил» из пары подчиненных Граца, недавно приехавших из Хольмграда для помощи своему профессору в работе.
– А зачем? – В голосе девушки слышалось явное непонимание.
– Затем, что мне нравится, как они звучат. – Главное не рассмеяться.
– Ерофей, ты… ты издеваешься? – Смешно нахмурилась Света.
– Даже не думал, – замотал я головой. – Мне в самом деле нравятся издаваемые мобилями звуки. Согласись, приятно звучат?
– Э-э… да, наверное. – Странно покосившись на меня, кивнула девушка и тут же перевела взгляд на одну из витрин. Тонкий пальчик ткнул в медное блюдце, лежащее в углу. – А это что?
– Пример очищающего артефакта, – с готовностью ответил я.
– А если подробнее? – спросила Света.
– Ну-у… допустим, к тебе пришли гости и во время застолья залили твою любимую скатерть вином. А на столе стоит вот такое блюдце. Подаешь в него энергию, и всё.
– Что «всё»? – не поняла моя собеседница.
– Скатерть снова чиста, и гости могут продолжать свинячить, сколько влезет… когда перестанут охать и ахать от удивления, конечно, – уточнил я.
– Интересно. – Светлана на миг задумалась. – Ты сказал, что это только пример, так?
– Да. Можешь принести мне любую вещь, и я сделаю из нее такой артефакт. Единственное условие – в предмете должна быть металлическая часть, в которую я смогу упрятать нужный конструкт, и эта металлическая часть при работе артефакта должна касаться объекта очистки, – объяснил я.
– И всё?
– Почти. Воздействие не сможет убрать механические повреждения и грязь, оставленную чем-то, кроме продуктов питания. То есть, если ты зальешь свою любимую скатерть машинным маслом, то артефакт с ней ничего сделать не сможет. Да и от пыли не избавит, так что стирать ее все равно придется обычным способом.
Из лавки Света уходила, оставив несколько больше денег, чем рассчитывала изначально. Если быть точным, то вместе с моей долей от торговли конструктами она отдала мне еще и четверть собственной, в оплату за полдюжины артефактов самого разного назначения. Начиная с пресловутого очищающего блюдца, сделанного мною на основе когда-то подаренного Ружаной Немировной конструкта, и заканчивая парой изящных гребней, изрядно облегчающих расчесывание длинных волос по утрам, а вот это уже было мое собственное изобретение, ради воплощения которого в жизнь мне пришлось вспомнить школьный курс физики и чуть-чуть поиграть со статическим электричеством.
До десяти вечера, когда я решил закрыть свое заведение, в лавку заглядывало еще три человека, и могу с гордостью сказать, ни один из них не ушел без покупки. Таким образом, к окончанию первого рабочего дня, точнее, вечера, в денежном ящике старомодного кассового аппарата, установленного мною для антуража, лежало целых сорок три рубля, и это без учета моей доли от нашего со Светланой совместного заработка! Это был очень успешный день.
Рогнеда Владимировна Багалей стояла у окна и смотрела во двор, где на старых качелях устроилась ее дочь. Из похода к своему повернутому на естествознании другу и товарищу по денежному делу Света вернулась странно задумчивой и молчаливой. Впрочем, странным такое поведение могло показаться только тому, кто знал девочку меньше года, а сейчас Рогнеда с недовольством отметила, что состояние ее дочери очень похоже на то, в каком она пребывала со дня смерти отца и… до знакомства с тем самым вихрастым «философом». Отрешенная, спокойная и молчаливая… правда, сейчас было в ее поведении что-то еще, но разобрать, что именно, мать не могла, несмотря на все свои умения. И это беспокоило. Впрочем, одна догадка у нее была…
Когда в жизни Светы появился этот странный мальчишка, дочь наконец-то начала выбираться из той раковины, в которую спряталась несколько лет назад, и Рогнеда искренне радовалась этим изменениям. Светик стала более общительной, улыбчивой, и пусть довольно случайно, преследуя совсем иную цель, но она обрела какой-то интерес к жизни и окружающим людям. Да, черт возьми! Мать была совершенно уверена, что у дочери появился молодой человек! А потом… кажется, ее дочка обидела этого мальчишку со странным именем, променяв его на неожиданно появившихся «подруг».
Женщина бросила взгляд на принесенный Светланой сверток с покупками, вновь посмотрела на освещенный светом с веранды силуэт дочери и, вздохнув, отправилась в свою комнату. Может быть, девочка поняла, что ошиблась, оттолкнув от себя человека, благодаря которому ее жизнь вдруг заиграла совершенно новыми красками?
А Света сидела во дворе на старых скрипучих качелях, бездумно всматривалась в усыпанное звездными блестками небо и вспоминала встречу с Ерофеем. Таким насмешливым, довольным… и совершенно непонятным. Вспоминала лавку, наполненную настоящими чудесами, созданными этим… Нет, ну кто мог подумать, что двинутый на расчетах-конструктах-тренировках сухарь и ботаник способен творить такие вещи?!
Часть II
Зебристость как аспект жизни
Глава 1
Чудесное утро, замечательная летняя погода и хорошие новости… Я просто знал, что день, начавшийся так хорошо, не может так же хорошо закончиться. На очередной рабочей встрече с группой профессора мы наконец-то смогли определиться со сроками, в которые, по идее, должна уложиться первая часть проекта, куда меня фактически затащили Грац и Остромиров. Честно говоря, я предполагал, что исследования Всеслава Мекленовича продлятся как минимум полгода. Но ошибся… чему был искренне рад.
– К концу сентября мы накопим достаточно первичного материала для исследований, и ты наконец-то сможешь отдохнуть от нашего навязчивого общества. Ты рад, Ерофей? Признавайся! – провозгласил Свен, хлопнув меня по плечу. Этот помощник Граца, которому профессор прочит «великое будущее», был как всегда громогласен и вездесущ. Честно говоря, когда Всеслав Мекленович знакомил меня со своими аспирантами, я готов был принять этого рыжебородого гиганта за кого угодно, хоть грузчика, хоть телохранителя Граца, но, как оказалось, сей индивид был не кем иным, как восходящим светилом философии и естествознания и первым кандидатом на должность самого профессора на кафедре Хольмского университета, естественно, после того, как Грац подаст в отставку… или займет личный кабинет в Академии, дожидающийся его уже добрый десяток лет.
– Рад, конечно, – кивнул я в ответ на возглас этого викинга под смешки его коллег, куда более щуплых и соответствующих каноничному образу кабинетного ученого. – Ведь это значит, что мое плечо наконец-то сможет себе позволить не испытывать боль от твоих приветствий.
– Хлюпик, – фыркнул Свен.
– Амбал, – не остался я в долгу. Рыжий замер, губы его задрожали, а на глаза навернулись слезы. Актерище!
– Ну вот, ты его обидел, – с деланым сожалением вздохнул Буривой, второй из трех аспирантов, составлявших исследовательскую группу. – Теперь он будет страдать и ныть.
– Ныть? Я? – вдруг взревел тот. – В круг, с-собака страшная!
– Что здесь происходит? – Голос, донесшийся до нашей хихикающей компании от входа, быстро привел аспирантов в чувство, да и мне пришлось сделать умную физиономию. Всеслав Мекленович, как выяснилось за время нашей совместной работы, крайне негативно относится к шуточкам в рабочее время.
– Ничего такого, профессор, – прогудел Свен. – Работаем.
– Посерьезнее, Рагнарсон, – все тем же ровным, меланхоличным тоном произнес Грац. – Мне бы не хотелось тратить время на переделки только из-за вашей безалаберности. Ерофей, вы подготовили отчет по прямым воздействиям?
– Он у вас на столе, Всеслав Мекленович, – отозвался я.
– Замечательно, – кивнул он и, окинув взглядом замерших аспирантов, договорил: – Работайте, господа. Работайте.
Профессор вышел из комнаты, и, едва за ним закрылась дверь, наша компания дружно выдохнула.
– Свен, что ты говорил о сроках? – тихо спросил я. Рыжий почесал свою шкиперскую бородку.
– Конец сентября. Скорее даже, двадцатые числа, – так же тихо ответил он. – Потом полгода на обработку результатов и… в общем, в феврале – марте можешь ждать нас в гости снова.
– Это радует. Несомненно, – искренне улыбнулся я. – Не видеть вас полгода… это будет настоящее счастье.
К себе я вернулся в пятом часу дня, немного уставшим, но довольным прошедшим рабочим днем. Не только аспиранты университета узнавали что-то новое, но и моя копилка пополнялась новыми знаниями, пусть по большей части и связанными с классической школой естествознания. Но ведь и это уже немало.
Тихо звякнув колокольчиком, отворилась входная дверь, хлопнула перевернутая мною табличка, оповещающая прохожих о том, что «Вечерняя лавка» вновь открыта, и я, глубоко вздохнув, отправился за стойку. Чашку кофе в руку, учебник по объектным манипуляциям на колени… красота!
Жаль, что этот своеобразный отдых продлился так недолго. От чтения книги, выцыганенной у Тимура, третьего и самого молодого аспиранта в нашей компании, меня отвлек резкий перезвон дверного колокольчика. Бросив взгляд в сторону вошедших посетителей, я нахмурился. Как-то не слишком они тянут на покупателей. Трое рослых детинушек, похожих, как однояйцевые близнецы, когда-то они, должно быть, могли похвастаться спортивным телосложением, но с тех пор прошло немало времени, а фигуры визитеров изрядно заплыли жиром. Лица пустые и ничего не выражающие. Одинаковые короткие стрижки и тупая уверенность в своих пудовых кулаках, заменяющая им искру разума в глазах.
Пока я рассматривал вошедших, они успели добраться до стойки.
– Слышь, мелкий, хозяина позови, – буркнул средний из «близнецов», в смысле центральный в троице.
– Я хозяин, – ответил я им, откладывая в сторону книгу и осторожно нашаривая под стойкой рукоять так и не выброшенной мною биты, оставшейся от прежнего владельца лавки. Хм, а я-то гадал, зачем она ему понадобилась…
– Ты? – удивленно переспросил детина и ухмыльнулся. – Ха, это будет проще, чем я думал. Значит так, мелочь. Ты уже три недели работаешь на нашей земле, а за разрешение торговать до сих пор не заплатил. Сотня в неделю… и еще три сотни за то, что заставил нас самих к тебе тащиться. Что смотришь? Деньги неси.
– А вы кто? – спросил я, стараясь потянуть время, пока активируется защита. Мне и нужно-то секунд десять.
– Твои проблемы, если я сейчас не увижу деньги, – под смешки дружков рыкнул в ответ детина, демонстративно разминая кулаки. Убожество какое. Эх, а я ведь человек мирный, склонный к созерцанию. И за что мне это?
– Да? А если вызвать полицию? – спросил я, и лица моих «гостей» скривились в одинаково неприятных усмешках.
Рука говорливого урода метнулась к моей шее, но я оттолкнулся ногами от пола, и оснащенное колесиками кресло скользнуло назад, отчего успевший дотянуться до меня детина со всего маху врезался животом в стойку и, вытаращив глаза, захрипел. Бум! Успел! Удар битой пришелся аккурат по затылку, чтоб вырубить, но не убить идиота. И в тот же миг сработала созданная мною защита. Компаньоны придурка застыли на месте, словно статуи, и я с интересом уставился на них, ожидая продолжения. Часы успели отсчитать сорок секунд, прежде чем лавку огласил первый крик ужаса, а еще через минуту оба мордоворота тихо подвывали, ползая по полу и слепо тыкаясь из стороны в сторону. Да-а, иллюзии – это сила! Хм… а вот теперь, пожалуй, действительно пора вызывать полицию.
Хозяин просторного особняка в одном из пригородов столицы стоял у выходящего в парк высокого окна и с улыбкой наблюдал за играющими детьми. На этой неделе внуки словно сговорились и привезли в родовое гнездо сразу всех правнуков. А старшие из них, в свою очередь, решили не отставать от родителей и приехали в гости к патриарху рода и его жене, прихватив собственных детей, так что вот уже три дня как старый особняк напоминал разворошенный улей или муравейник. Дети носились по поместью, наполняя его криками, смехом и истошными воплями команчей, а прислуга сходила с ума, пытаясь отследить перемещения почти двух десятков детей и не дать им вляпаться в неприятности. Надо признать, у них были все основания для беспокойства, ведь три вазы и люстра в парадном холле уже познали на себе разрушительную силу юных исследователей. Причем понять, каким образом была «повержена» последняя, не мог никто. Сто килограммов хрусталя, больше полусотни лет провисевшие на восьмиметровой высоте, рухнули на мраморный пол и разлетелись искристыми осколками, лишь чудом не задев никого из присутствовавших в холле в тот момент. Добиться же от детей правды так и не удалось, хотя виноватые мордочки пары десятилетних близнецов выдавали их с головой. Но… молчат, партизаны!
– Дорогой, к тебе опять человек из управления, – пропел нежный голос за спиной хозяина кабинета. Тот обернулся и, улыбнувшись заглянувшей в двери жене, кивнул.
– А где Свартич? – спросил он.
– Болх занят. Он делает внушение близнецам, устроившим погром на кухне, – улыбнулась женщина.
– Ясно. Что ж, зови, – кивнул ей муж, отходя от окна и устраиваясь в любимом кресле за массивным столом.
Очередной отчет по воспитаннику Бийских, принесенный офицером Канцелярии, заставил старика крепко задуматься. И под невидящим взглядом хозяина кабинета его собеседник чувствовал себя очень неуютно.
– Интересно, – наконец, вынырнув из размышлений, проговорил старик и тут же повторил: – Очень интересно. А паренек-то оказался зубастым. Это радует. По предыдущим отчетам у меня было создалось впечатление, что за этот год он сумел переродиться из бродяги-волчонка в кабинетного ученого.
– В этом утверждении есть доля истины. – Вздохнул его собеседник. – Вы же знакомы с докладной философов и психологов? Они прямо утверждали, что его нынешнее психическое состояние неустойчиво.
– Пограничное состояние. Помню, но они же утверждали, что его можно стабилизировать… – Утвердительно кивнул старик и, замерев на миг, прищурился. – А скажи-ка мне, дорогой друг, не твои ли люди приложили руку к этому инциденту? В целях, так сказать, комплексного влияния на пациента?
– В этом не было необходимости, – хмуро ответил гость. – Признаюсь, изначально мы рассматривали возможность оказать подобное влияние на фигуранта. Но волхв уверил, что для стабилизации состояния молодого человека будет достаточно установления контроля над его занятиями ментальными манипуляциями. И вариант с агрессией в его отношении был отложен. Но мы не исключаем возможности применения подобного подхода в случае необходимости.
– То есть он сам нашел проблемы на свою голову? – В тоне хозяина кабинета послышались нотки недоверия.
– Совершенно верно, – со всей возможной убедительностью ответил его собеседник и еле заметно ухмыльнулся. – Точнее, проблему себе создали те недоумки, что вздумали пощипать нашего… иллюзиониста.
– Смотрю отчет врачей и не имею желания спорить с такой трактовкой, – отразил усмешку гостя старик, перелистывая страницы доклада. – А что, его иллюзии действительно так сильны?
– Не только иллюзии, но… да. Двое из трех агрессоров сейчас проходят реабилитацию под надзором психологов.
– А третий?
– Лежит в лечебнице с закрытой черепно-мозговой травмой, – вздохнул офицер.
– И это тоже иллюзия натворила? – удивленно спросил старик.
– М-м, нет. Бита для игры в лапту.
– Этого в отчете нет, – задумчиво произнес хозяин кабинета и хохотнул. – Штурмовика… битой.
– Бывшего штурмовика. Фамилия, которой он служил, пресеклась. Собственно, этот факт и явился причиной того, что несколько бойцов дома ушли в криминал, – уточнил гость, но старик отмахнулся.
– Какая разница? Не инвалид, не дряхлый дедушка… боец. Профессиональный боец, натасканный домом, сложился при встрече с семнадцатилетним юнцом от удара битой для игры в лапту! Это же курам на смех.
– Возможно, он был не слишком профессионален.
– Может быть, иначе бы нашел себе занятие получше, чем игры в рэкетиров.
– Простите? – не понял гость.
– В бандитов, – с почти незаметным вздохом поправился старик. – Но личные качества этих идиотов не отменяют факта проигрыша трех бойцов-манипуляторов мальчишке, который изучает ментальное конструирование чуть больше года.
– Эта ситуация может привлечь внимание других фамилий, – медленно, словно нехотя, произнес собеседник хозяина дома.
– Откуда бы им взяться в Области Войска? – Пожал плечами старик, но, чуть подумав, кивнул. – Впрочем, определенная доля истины в твоих словах имеется. А мы не для того столько сил гробим на этот проект, чтобы отдать мальчишку каким-нибудь ушлым княжатам. Проследи, чтобы информация по этому инциденту не разошлась слухами.
– Уже делаем, – заверил собеседника гость. – Следствие идет под контролем Канцелярии, в закрытом режиме, поскольку в деле замешаны пусть и бывшие, но фамильные бойцы. Да и княжий суд не подразумевает открытости.
– Быстро и тихо, друг мой. Чем скорее эти губошлепы окажутся где-нибудь на Вилюе, тем нам будет спокойнее. – В голосе хозяина дома лязгнул металл.
– Выездная сессия будет проведена через пару недель… раньше невозможно. Врачи лечебницы не позволят.
– Пусть будут две недели, но за тишину вокруг фигуранта отвечаешь головой, – резко откликнулся старик.
– Так точно, – подскочил гость.
– Что ж ты так кричишь? – поморщился хозяин дома, демонстративно прочищая ухо, но тут же усмехнулся. – Ладно уж… с делами закончили. На ужин останешься?
Проблем после происшедшего в моей лавке я не опасался. По крайней мере, не со стороны полиции. Ружана Немировна в свое время достаточно подробно объяснила некоторые нюансы местного законодательства, и никакого превышения пределов самообороны в своих действиях я не находил. Впрочем, здесь вообще нет такого понятия. Нападение зафиксировано? Да, даже четырьмя камерами разом, а значит, я был в своем праве, отоварив нападавших со всем буржуазным пылом защищающего себя и свою собственность лавочника. Ну а то, что для защиты я использовал ментальные конструкты, так здесь в помощь мой ученический сертификат, благодаря которому мне даже незаконное использование опасных ментальных воздействий пришить не получится. Умею, практикую, имею право… Что, собственно, и подтвердила короткая беседа в околотке, где усталый дознаватель снял с меня показания и, порекомендовав не покидать область до окончания следствия, «по крайней мере, больше чем на месяц», быстренько со мной распрощался.
И уж тем более я не опасался возможной мести гипотетических подельников тех придурков, что попытались выставить меня на деньги, потому что просто не верил в их существование. Ну не похожи загремевшие в больницу идиоты на классических «торпед», знакомых мне по реалиям прошлого мира, да и обрывочные, но оказавшиеся весьма обширными знания моего альтер-эго об изнанке жизни мира этого настойчиво убеждали в том, что здесь вопросы «крышевания» решаются совершенно иначе. А значит, что? Три дебила просто решили по-легкому срубить деньжат на юном и неопытном лавочнике. И ведь определенный шанс на успех у них был, если б на моем месте оказался обычный малолетка из не менее обычной семьи. Но даже со Святитским этот вариант не прокатил бы, это я ответственно заявляю. Может быть, парень и не смог бы организовать им такой отпуск в лечебнице, но и денег по своей воле бродяга им ни за что не отдал бы. Факт. В глотку бы вцепился или сам полег, кто знает, но телка изображать не стал бы. Он вообще, судя по обрывкам всплывающей памяти, был резким и неуступчивым человеком. Мое прошлое «я»…
Странно, наверное, но по прошествии года я могу почти со стопроцентной уверенностью заявить, что Горазд Всеславич Святитский никуда из этого тела не делся, просто его сознание смешалось с сознанием подселившегося к нему Ерофея Хабарова. А поскольку второй был старше, неудивительно, что память юноши оказалась несколько подавлена. В общем, результатом того происшествия на кургане стало мое появление, уже не Святитского и не совсем Хабарова. Доказательств этой теории, кроме иногда всплывающих воспоминаний Горазда, конечно, нет, но они мне и без надобности. Достаточно того, что картинки из жизни малолетнего бродяги вызывают у меня те же чувства, что испытывал Горазд, а вот отношение к некоторым событиям жизни Ерофея чуть изменилось, не сильно, но явно. Отсюда же, кстати, и определенный эмоциональный дрейф в отношении к людям и происходящим в моей новой жизни событиям. Будь я прежним Ерофеем Хабаровым, ко многим вещам и происшествиям вокруг отнесся бы куда спокойнее, но… я же говорю, Святитский никуда не делся, и он вносит свою долю хаоса в мое мироощущение.
Почему я вообще вспомнил об этой странности? Потому что ее заметил Вышата Любомирич. Переплутов волхв оказался на диво прозорливым человеком и… почти профессиональным психологом, а учитывая, что он взялся следить, чтоб я не слетел с катушек с этой чертовой самоинициацией, не было ничего удивительного в том, что Остромиров засек мое нетипичное для юнца поведение. Впрочем, особо давить на меня по этому поводу он не стал, сработал тот же финт ушами, что и с Бийскими: «беспризорник, росший на улице, просто не мог не повзрослеть быстрее сверстников, растущих под присмотром родителей». Да, давить не стал, но в своих записях отметил, о чем и сообщил. Я в ответ пожал плечами.
– Это может как-то повлиять на наши планы? – спросил я волхва.
– На планы, может быть, на твои проблемы с Выбором, вряд ли, – покачал он головой. – Зато теперь я лучше понимаю причины, по которым ты так легко и быстро усваиваешь новую информацию.
– О? – Я изобразил внимание.
– Видишь ли, лучшим возрастом для обучения считаются детство и юность не просто так, это заложено в людях самой природой. Тот объем информации, что способен усвоить детский разум за месяц, закостеневший ум взрослого не освоит и за год. Но здесь есть и проблема… частично заложенная той же природой. Ведь самым естественным способом получения новых знаний является познание на практике. Непоседливость и любопытство детей – это и есть те факторы, что подталкивают их к познанию. Но мы живем в сложном мире, для взаимодействия с которым уже давно недостаточно просто что-то увидеть, пощупать или попробовать на вкус. Большую часть необходимой информации мы получаем из книг и лекций. И вот здесь-то и кроется противоречие, дети просто не способны долго сосредотачиваться на таком нудном процессе, когда сама природа подталкивает их к каким-то действиям, движению вперед, – вышагивая из стороны в сторону, читал лекцию волхв. – Взрослые же, наоборот, вполне могут сосредоточиться даже на самых нудных действиях, если знают, что те принесут некий положительный эффект. И вот этот фактор играет в твою пользу. Растущий организм в данный момент просто… «заточенный» на учебу, так сказать, у тебя соседствует с вполне сформировавшимся взрослым взглядом на мир. Ты учишься, как ребенок, поглощая информацию, как и следует в твоем возрасте, но твой разум, повзрослевший за время скитаний, вполне способен задавить «лишнюю» подвижность, не дает тебе отвлекаться. Ну и наши волхвовские «заморочки», как говорит молодежь, тоже оказывают свою долю влияния. Результат налицо.
Остромиров даже руки потер от удовольствия, а я нахмурился.
– Вы еще скажите, что такой принцип обучения следует распространить повсеместно, – фыркнул я.
Читать бесплатно другие книги:
