Титановая гильотина Соболев Сергей

— Секундочку, Александр Глебович, — сказав это, Керженцев поднялся из-за стола и вышел навстречу дежурному сотруднику. — Ну что там у вас? Я же просил не беспокоить…

Сотрудник молча протянул ему тонкую кожаную папку, внутри которой находился сложенный пополам лист писчей бумаги.

Это была записка от Соломатина.

«19. 45. Отбил М-ва у центурионовцев. На запасных путях ж/д станции произошла стычка с применением оружия. У нас потерь нет, оторвались без проблем. М-в цел, относительно здоров, дает показания. Прошу вашей санкции на дальнейшие действия… »

— Что стряслось, Алексей Николаевич? — поинтересовался куратор. — Опять плохие новости?

Керженцев едва сдержался в этот момент, чтобы вслух не сказать то, что у него сейчас крутилось на языке.

Захлопнув папку, Керженцев вернул ее дежурному.

— Я же просил, чтобы меня не беспокоили по пустякам?

— Товарищ генерал, а может… может, вам чаю принести?

«Он ждет ответа для Соломатина, — подумал про себя Керженцев. — Но не хочет об этом говорить при кураторе… »

— Не сейчас, — строго оказал генерал. — Все, свободен…

Усевшись на свое место — напротив куратора, — Керженцев негромко сказал:

— Итак, Александр Глебович, на чем мы остановились?

Керженцев не то что обиду затаил на своего бывшего коллегу… нет… если называть вещи своими именами, он ощущал себя сейчас преданным и проданным.

Предательство сейчас стало нормой, так что удивляться особо тут нечему. Но вероломство бывших друзей и партнеров буквально бесило в эти минуты генерала Керженцева. Быстро же они его сдали.

Когда он приехал после совещания у и. о. губернатора, его сразу же соединили по вертушке с первым заместителем директора ФСБ, телефонограмму, а затем и более пространный доклад которому Керженцев послал еще вчера вечером.

«Сделайте все возможное, Керженцев, чтобы не дать разгореться большому скандалу, — сказал ему первый замдиректора, звонивший из своего лубянского кабинета. — Скоро к вам подъедет из Нижнего Александр Глебович… наш коллега детально проинструктирует вас, какой линии поведения лучше всего придерживаться в нынешней ситуации».

Куратор приехал в здание УФСБ уже в восьмом часу вечера, пробыв в загородной резиденции губернатора, в компании Воронина и прочих чиновников окружного и губернского масштаба, около четырех часов. О чем они там совещались, Керженцев мог сейчас лишь догадываться (судя по тому, что от куратора попахивает дорогим солодовым виски, разговоры велись за накрытым столом). Самое же неприятное заключается в том, что в этой «тусовке» принимал деятельное участие городской голова Мельников, который — этому уже имеются очевидные свидетельства — успел вступить в сепаратные переговоры с Ворониным и уже о чем-то, кажется, с ним договорился.

— Вот что я тебе скажу, Алексей Николаич, — доверительно произнес куратор. — Ты явно не на тех поставил…

— Ты же знаешь, Александр Глебович, что я всегда был в хороших отношениях с губернатором, — хмуро заметил Керженцев. — А Николай Дмитриевич, в свою очередь, имел нормальные отношения с Кремлем и федеральным правительством.

— После болезни Николая Дмитриевича многое переменилось.

— Но я ведь не флюгер, чтобы крутиться то слева направо, то наоборот. В конце концов, есть круг должностных обязанностей, которые я должен выполнять на своем посту.

— Но именно твои сотрудники, Алексей Николаевич, вляпались в эту гнусную историю с рэкетом и убийствами! Представляешь, какой скандал может разгореться ~ не только здесь, у вас, но и в Москве! И какие последствия могут возникнуть для реноме нашей Конторы! Ты хоть об этом подумал?!

— История действительно гнусная, — задумчиво покивав головой, сказал Керженцев. — Типичная подстава. Не мне тебе объяснять, как это делается. Ты ведь в курсе, что мы заняли принципиальную позицию по Новомихайловскому комбинату? Если уж здесь, где на кону стоят не только огромные деньги, но и надежды на модернизацию многих отраслей промышленности, если мы и здесь прогнемся, позволив разграбить и разрушить этот объект, то грош нам всем цена! Да и какой толк в существовании нашей Конторы, если даже в таких случаях, как нынешний, когда творится сущий беспредел, мы будем сидеть сложа руки под предлогом того, что, мол, не наше дело участвовать в разборках бизнес-элиты?!

Куратор некоторое время молчал, словно раздумывал над тем, в какой степени он может быть откровенен с хозяином кабинета. Взяв небольшую паузу, он налил из бутылки себе в стакан минералку, мелкими глотками выпил пузырящийся напиток и лишь после этого сказал:

— Мы на своих постах должны помогать российскому бизнесу, а не создавать ему ненужные помехи.

— Кто бы спорил? — сухо заметил Керженцев.

— Вспомни недавнее прошлое, Алексей. Раньше мы были солдатами партии коммунистов…

— А теперь мы солдаты «партии власти»? — криво усмехнувшись, сказал Керженцев. — Но ты же сам видишь, Александр, что они еще не набили свои утробы, они вырывают друг у друга куски, продолжают «пилить» собственность… по-моему, они никогда не нажрутся! Если побоку все юридические нормы, все существующие законы, вся целиком мораль и нравственность, то где те четко сформулированные — пусть и негласно, так сказать, сугубо «для служебного пользования» — правила игры, которых должны сейчас придерживаться мы, руководящее звено госбезопасности и наши подчиненные?!

Затрезвонил один из телефонных аппаратов.

— Прошу извинить, Александр Глебович, это может быть звонок из Москвы.

Звонок действительно был из столицы, но отнюдь не от одного из лубянских руководителей, как предположил, поднимая трубку, Керженцев.

— Генерал Керженцев у аппарата.

— Добрый вечер, Алексей Николаевич, — прозвучал в трубке знакомый миллионам российских телезрителей мужской голос. — Это Уралов вас беспокоит…

Керженцев чертыхнулся про себя: сейчас этот звонок был очень некстати. За последние сутки он уже дважды говорил по телефону с известным телеведущим — вчера поздно вечером и сегодня утром, еще до совещания у губернатора. За Уралова также хлопотал их общий знакомый, в прошлом один из руководителей ФСБ, а теперь депутат Госдумы. Собственно, благодаря Уралову и этим своим связям с видными в прошлом гэбистами, которые и сейчас вхожи во многие высокие кабинеты, Керженцев и получил возможность начать контригру в тот момент, когда Воронин и пляшущие под его дудку прокурорские и милицейские начальники попытались было прижать его к стене…

Звонок был, конечно, очень важный, но Керженцеву не хотелось разговаривать по телефону с этим человеком в присутствии своего куратора по линии ФСБ.

— Да, я понял, — сказал в трубку Керженцев. — Но у меня сейчас очень важная встреча. Несколько позднее я вам сам перезвоню…

— Вы сейчас не можете говорить?

— Да, вы правильно поняли.

— Хорошо, созвонимся позднее, — сказал Уралов. — Скажите только одно… Есть какие-нибудь утешительные новости? Меня очень беспокоит судьба двух моих коллег.

Керженцев мог бы сказать своему собеседнику, что Маркелова его сотрудники уже освободили. Но он сам пока не знал всех подробностей этого дела. Да и вообще говорить о подобных вещах с журналистом в присутствии своего куратора было бы — особенно в нынешней ситуации — верхом глупости.

Пресс-секретарь Аркушин в этот вечер допоздна просидел в своем офисе, расположенном на втором этаже здания обладминистрации. Впрочем, сама по себе его должность предполагала наличие ненормированного рабочего дня. Работа у него хлопотная, что и говорить.

Вот только полчаса назад референт Володя… пардон, Владимир Николаевич принес ему пару бумаженций, касающихся хода расследования ЧП в «Левобережном» (что-то типа пресс-релиза, составленного лично горпрокурором Кулагиным). Информация от прокуратуры по-прежнему по этому делу шла довольно скупая, дозированная; что же касается реакции милицейского начальства области, то об этом в тексте, который был передан Аркушину, вообще ничего не говорилось. Равно как ничего пока не было сказано в развитие фээсбэшного следа в данном преступлении, хотя по законам жанра — кому это было понимать, как не опытному газетному волку Аркушину, — сейчас самое время подоспело, чтобы осуществить в местных СМИ массированный вброс компры на Керженцева и некоторых сотрудников его ведомства.

Аркушин собирался уже было отправиться с этими листочками в Дом печати, где у него имелся еще один офис и сейчас его дожидались главные редактора двух самых тиражных изданий города и области (после чего нужно было еще переться в здание телецентра, к человечку, отвечающему за новостные программы на местном, ТВ), как вдруг на столе у него зазвонил городской телефон.

— Слушаю вас!

— Геннадий Юрьевич Аркушин?

Голос звонившего по межгороду показался Аркушину как-то до странности знакомым.

— Да, это я. С кем имею честь?..

— Андрей Уралов вас беспокоит…

Аркушин так поразился этому звонку, что даже прослушал, какой именно канал он назвал (впрочем, он и без того знал, на каком из федеральных каналов работает сверхпопулярный телеведущий Уралов и каков сейчас общественный вес позвонившего ему человека).

— Геннадий Юрьевич, — прозвучало в трубке после короткой паузы. — Насколько мне известно, вы являетесь начальником отдела информации вашей областной администрации?.. — Э— э-э…

— И вы же являетесь пресс-секретарем господина Воронина?

«Немедленно положи трубку, кретин! — суматошно промелькнуло в голове у Аркушина. — Разорви с ним контакт, пока еще не поздно… это ж известный провокатор!»

— А что вам, собственно, нужно, Андрей… Андрей Викторович, если я не ошибаюсь?

«Нет, нельзя сейчас класть трубку, — на смену первой, панической мысли пришла в голову Аркушина другая, уже более трезвая. — Ведь Воронин для того меня и держит, чтобы я рулил делами на информационном поле!.. Сначала пало вызнать, что нужно этому деятелю… »

— Мне нужна информация, Геннадий Юрьевич.

— Постойте! — перебил своего московского коллегу пресс-секретарь Воронина. — Откуда вам известен мой телефон?!

— Не только ваш, господин Аркушин, — донеслось из трубки. Но я решил, что будет уместнее всего для начала прозвонить именно вам, как пресс-секретарю господина Воронина.

— Э-э-э… Мы сейчас в прямом телеэфире?

— Her, мы не в прямом эфире, Геннадий Юрьевич, хотя я действительно практикую подобные вещи. Сегодня, как вы знаете, пятница, а моя передача выходит по воскресеньям, в восемь часов вечера.

Да, я в курсе, — несколько успокоившись, сказал Аркушин. — К сожалению, мне не часто доводится видеть ваши передачи… из-за большой занятости по службе.

— Да, мы вы ходим по воскресеньям и работаем в прямом эфире, — четко и раздельно произнося слова, сказал Уралов. — Но вот… может так случиться… что мы вынуждены будем впервые отойти от привычного графика… и запустить в эфир экстренный выпуск нашей программы уже завтра, субботним вечером, в самый прайм-тайм… с многочисленными анонсами в течение всего субботнего дня… с предварительным извещением Генпрокуратуры, депутатов Федерального собрания, руководителей МВД и ФСБ и в целом руководства нашего государства…

Лоб Аркушина мгновенно покрылся испариной.

— Э-э-э… я не понимаю…

— И этот экстренный выпуск, может так статься, будет целиком посвящен тем событиям, которые сейчас происходят в вашем регионе.

— Но у нас здесь ничего сверхординарного не происходит, — нашелся наконец Аркушин. — Я решительно вас не понимаю, Андрей Викторович! Какое у вас, собственно, ко мне дело?

Последовала небольшая пауза (надо признать, что Уралов мастерски умел держать эту самую драматическую паузу, заставляя понервничать собеседника), потом в трубке вновь зазвучал его голос:

— Сейчас, господин Аркушин, меня более всего беспокоит судьба двух наших журналистов, а именно Анны Зеленской и Владимира Маркелова, которые снимали в ваших местах сюжет для моей передачи. И которые, как я подозреваю… а у меня имеются самые веские основания так говорить… были еще вчера похищены неизвестными в вашем городе.

— Как, вы сказали, их фамилии? — придав своему голосу деловитые нотки, переспросил Аркушин. — Зеленская и Маркелов? Минутку… Гм… Вы знаете, журналистов с такими данными в нашем списке не числится. Во всяком случае, у нас эти двое аккредитованы не были.

— И вам не знакомы их фамилии?

— Нет, не знакомы. У меня вообще пока нет данных, что у нас здесь пропали какие-то московские журналисты. Я впервые это от вас слышу!

— Я допускаю, что это так. Верится с трудом, но допустим. Так, значит, губернская власть не хочет помочь нам в розыске наших коллег, которых похитили в вашем городе и жизни которых сейчас может грозить смертельная опасность?

— Но… Почему вы вообще так ставите вопрос? Ведь есть правоохранительные органы. Наверное, им что-то известно. Ну при чем здесь, спрашивается, наша администрация?!

— Мне плевать, кто и за что у вас там отвечает! — неожиданно резко среагировал Уралов. — Я знаю, что власть у вас, как и повсюду, если ей это нужно, способна быстро и эффективно решить практически любой вопрос! Но я не вижу пока такого желания. Значит…

Последовала еще одна драматическая пауза, во время которой у Аркушина произошло еще более обильное потовыделение.

— Секундочку, Андрей Викторович, — не выдержав, торопливо произнес Аркушин. — Дело в том, что я новый здесь человек… В плане информационных контактов у нас здесь существует некоторое разделение полномочий…

— Кому я должен позвонить? — уловив скрытый намек, спросил Уралов. — Диктуйте номер телефона.

После секундного колебания Аркушин продиктовал номера служебного и сотового телефонов референта Володи… то бишь Владимира Николаевича.

Едва в трубке прозвучал отбой, Аркушин торопливо оделся, прихватил кейс и едва не бегом покинул здание обладминистрации, опасаясь, что молодой, но ушлый референт тут же попытается — как раскаленный булыжник — перебросить ему этого опасного и настырного Уралова обратно.

«Ну вас на фиг, господа, — подумал он, выруливая на своей машине со служебного паркинга. — У вас что-то там не склеилось… поэтому сами и объясняйтесь с теми, кто начинает задавать неприятные вопросы!.. »

— Все время нам кто-то мешает, — с нотками раздражения в голосе заметил куратор. — Кто это тебе звонил? Явно же кто-то не из наших!

Керженцев, подумав, что врать сейчас не имеет смысла, сказал:

— Уралов звонил из Москвы. Один из наших дал ему мой телефон и попросил выяснить кое-какую информацию.

— Тот самый?

— Да, тот самый, — присаживаясь обратно за стол, сказал Керженцев. — У него тут бригада журналистов работала… как выяснилось… снимали сюжет по Новомихайловску. Есть версия, что они находились во время акции в «Левобережном» непосредственно на месте событий. Вчера их похитили. Есть основания считать, что это дело рук Черняева и его центурионовцев. Как и в целом вся эта провокация.

Он не стал пока говорить куратору о том, что сформированная им спецгруппа во главе с Соломатиным уже отбила одного из похищенных центурионовцами москвичей. Он должен быть расчетлив и осторожен, как игрок, который до поры придерживает козырного туза.

— Меня менее всего сейчас интересуют эти подробности, — жестко сказал куратор. — Моя задача, сформулированная, кстати, нашим московским руководством, — замять этот крайне неприятный скандал, пока он еще не получил широкой огласки! Не хватало еще нам этого провокатора Уралова! У тебя и без того сейчас, Алексей Николаевич, буквально земля горит под ногами. На, посмотри, что про тебя нарыли местные прокурорские!..

Он достал из кейса, который принес с собой, папку с какими-то бумагами и выложил ее на стол перед генералом Керженцевым.

— Удивляюсь просто, — сухо сказал он, — как ты мог вести себя столь неосторожно?

В папке находились распечатки подслушанных и тайно записанных кем-то — теперь можно было заподозрить, что запись делалась по прямому указанию самого Мельникова — конфиденциальных разговоров начальника облуправления ФСБ и мэра облцентра.

Разговоры эти, кстати, велись преимущественно в кабинете мэра (там и было кем-то, как сейчас выяснилось, установлено записывающее устройство).

Пролистав с дюжину машинописных листов, Керженцев смог убедиться в том, что это целенаправленно скомпонованная выборка из действительно имевших место разговоров полуофициального характера. Во всяком случае, сюда вошли лишь те «избранные места», которые можно было трактовать как попытку оказать давление на мэра с целью получения каких-то материальных благ (здесь и требование выделить несколько квартир для нужд облуправления, и дважды высказанная просьба «потрясти бизнеров», чтобы внесли денежные средства в спецфонд, из которого деньги уже должны были пойти на поддержку ветеранов госбезопасности, а также тем сотрудникам ФСБ, кто пострадал во время командировок в Чечню, и членам их семей, и т. д. и т. п. ).

Если есть серьезный «заказ» на Керженцева, если генерал и его сотрудники стали серьезной помехой некоему крупному проекту, в осуществлении которого заинтересованы влиятельные фигуры не только здесь, на месте, но и в российской столице, а также при условии, что Мельников успел-таки ударить по рукам с Ворониным, сблизив свои коммерческие интересы, то материал такого рода — особенно в свете последних событий — способен не только угробить служебную карьеру генерала Керженцева, но и обеспечить ему как минимум продолжительное и малоприятное общение с органами дознания и правосудия.

— Хорошо еще, что окружной прокурор мой давний приятель, — сказал Александр Глебович, пряча папку с бумагами обратно в свой кейс. — Я попросил пока не давать ходу материалам, касающимся лично тебя. Это во-первых. Во-вторых, уже принято решение… на самом верху… что с понедельника дела у тебя примет твой зам Лозовой.

Керженцев, хотя и старался держать себя в руках, в этот момент заметно побледнел.

— А меня куда? — спросил он. — Какие в отношении меня есть… планы и наметки?

Пока куратор держал многозначительную паузу, Керженцев успел достать из шкафчика початую бутылку скотча и пару толстостенных стаканов.

— Кажется, в холодильнике есть форма для льда…

— Не обязательно, — сказал куратор. — Плесни по пятьдесят… Ну так вот, Алексей… Есть свободная вакансия в одном из федеральных округов… люди с нашим опытом и нашими навыками, сам знаешь, в большой цене!

— Но у меня же здесь семья, жилье.

— Там у тебя все будет, Алексей, даже вдвойне против того, что ты здесь имеешь, — уверенно сказал куратор. — Н, а дельце это, из-за чего весь сыр-бор разгорелся, мы общими усилиями похерим. Если, конечно, мы с тобой придем к согласию.

Глава 31
МЕЖДУ МОЛОТОМ И НАКОВАЛЬНЕЙ

Уже около часа спецгруппа Соломатина и изъятый ею у центурионовцев московский телеоператор Маркелов находились на базе подразделения антитеррора, обустроенной на территории бывшей школы водителей ДОСААФ.

Все это время Соломатин интенсивно допрашивал Маркелова, пытаясь разузнать у него как можно больше подробностей, касающихся ЧП в «Левобережном» и последовавших вслед за этим событий.

Когда они привезли порядком избитого москвича на базу, тот сначала пытался играть в молчанку (слишком быстро и неожиданно как-то все для него перевернулось, поэтому ему нужно было какое-то время, чтобы сообразить, в чьих руках он сейчас находится). Соломатин сначала выставил из помещения, где происходил допрос, одного из своих сотрудников, который, взяв на себя функции фельдшера, смазывал зеленкой многочисленные ссадины на теле журналиста. Потом, когда они остались с глазу на глаз с Маркеловым, он пощелкал пальцами перед заплывшими и превратившимися в щелочки глазами телевизионщика и сказал:

— Володя? Так тебя, кажется, зовут, дружище? Посмотри на меня, если можешь хоть что-то видеть! Ну что, признал?

Маркелов, чуть склонив голову набок, посмотрел на него, как циклоп, своим единственным пока относительно зрячим глазом, другой заплыл, но, кажется, не был серьезно поврежден, — после чего тряхнул головой.

— Узнал… В Новомихайловске вы нас крепко выручили… А где тот… второй… ваш напарник? Закурить, кстати, не найдется?

Соломатин, покачав головой, прикурил сигарету, сделал пару затяжек и передал ее Маркелову.

— Мой напарник сейчас попал в тяжелую ситуацию, — сказал Соломатин. — Еще один мой коллега был убит в «Левобережном». Что ты имеешь сообщить на эту тему?

— Надо спасать Зеленскую, — с всхлипом втягивая в себя табачный дым, сказал Маркелов. — Я ее видел только мельком, но она была на тот момент целой и невредимой.

— Где ты ее видел, Маркелов?

— Хрен его знает, что это за место. Нас охраняли, а меня еще и допрашивали, как видишь… как минимум трое человек. Они были в масках, но у меня есть предположение, нет, даже уверенность, что там были некто Ломов, Фомин и еще кто-то третий, которого я не знаю, но которого Ломов, случайно, по-видимому, проколовшись, как-то назвал Тёмой.

На скулах Соломатина моментально вспухли тугие желваки.

— Понятненько. Личности эти нам хорошо известны. Расскажи, как вы выскочили из той заварухи в «Левобережном»? Вы ведь были там вчера, верно?

— Сначала займитесь Зеленской, — прошамкал разбитыми губами Маркелов. — Нужно действовать… немедленно!

Соломатин едва не сплюнул от досады себе под ноги.

— Да мы бы и рады! — возбужденно сказал он. — Так ты ж ни черта полезного нам еще не подсказал!!

— Счас… — Маркелов шумно, как тюлень, вздохнул. — Меня в основном в подвале держали. Потом мы общались с Фоминым уже в каком-то помещении, но у этих гадов были плотно зашторены окна. Или даже ставнями закрыты! Так… Звуки я там слышал странные.

— Какие?

— Ну, такие… «в-з-ж-иуу!» Вроде как пилили что-то рядышком… Нет, не так! Циркулярная пила по соседству работала — вот!

— Это уже кое-что, — одобрительно сказал Соломатин.

— В помещении пахло стружкой, лаком… или олифой. Кто-то из этих гадов мне сказал: мы тебя, мол, распилим пополам и в таком виде положим в гроб. Типа шутка такая. А другой добавил, что у них тут полный сервис, что, мол, у них все рядышком, под рукой.

Соломатин на короткое время глубоко задумался, потом вдруг резко вышел из помещения, на ходу набирая какой-то номерок на своем сотовом телефоне.

Вернулся он минут через пять. Попросив «фельдшера», который в его отсутствие обработал еще парочку маркеловских болячек, обождать немного за дверью, Соломатин сказал:

— Ее там уже нет.

— Кого? — удивленно переспросил Маркелов.

— Зеленской, конечно. Маркелов удивился еще сильнее.

— Что? Но… как это вы так быстро пробили? Соломатин в ответ лишь неопределенно пожал плечами.

С Маркеловым у них действительно все получилось здорово — на «раз-два!». У госбезопасности, к счастью, еще сохранилась небольшая сеть агентурных источников. В том числе есть стукачи среди сотрудников милиции (среди тех, кого удалось так или иначе поддеть на «крючок»). Один сержантик, работающий в транспортной милиции, успел прозвонить своему куратору и сообщить о некоей странной возне на территории железнодорожного вокзала. О том, что местным сотрудникам приказано между семью и восемью вечера очистить для каких-то неясных целей перроны станции. Хорошо, что об этом стало известно Соломатину и он тут же выехал со своей сборной спецгруппой в район вокзала.

А вот объект, где центурионовцы, по всей видимости, удерживали какое-то время Маркелова и Зеленскую, удалось пробить не Соломатину, а Карахану, вынужденному сейчас действовать в спарке с Мишей Волковым. Карахан сказал, что он обнаружил уже примерно с полдюжины трупов в разных местах — в пригородах, — но не стал объяснять (и правильно сделал), откуда они вообще взялись, все эти свежеиспеченные покойники.

— Наши сотрудники сейчас пытаются установить объект, где эти сволочи укрывают твою напарницу, — сказал Соломатин. — Но ты нам тоже должен помочь, Маркелов.

— Чем?

— Я уже тебе говорил, что одного нашего вчера убили, а еще одного моего коллегу подставили так, что мало не покажется.

Вспомнив текст аудиозаписи, который он переписывал на другой носитель еще вчера днем, в арендованном доме, Маркелов неожиданно даже для себя спросил:

— Случаем не Германом его кличут?

— Точно! — Соломатин взял стул и уселся рядышком. — Откуда знаешь? А, черт… Давай, Маркелов, рассказывай все по порядку!

Выслушав довольно сбивчивый рассказ Маркелова — на это ушло четверть часа, — Соломатин, заметно помрачнев лицом, сказал:

— Хреново?

— Согласен, — шумно вздохнул Маркелов.

— Но все ж не смертельно. Ну почему вы сразу не отправились в нашу Контору! Не было бы всех этих проблем. Вы, журналюги, все ж малость больные на голову!

— Что есть, то есть.

— Как, ты говоришь, зовут того человека, которому ты намеревался передать дискету?

— Алексеем Николаевичем его кличут. Во всяком случае, так мне сказала сотрудница мэрии. Она же назвала номер его служебного кабинета в Доме печати — тридцать седьмой кабинет.

— Да, все правильно… этого человека зовут так же, как и моего начальника, — покивал головой Соломатин. —Так ты ему лично, Володя, передал ту дискету?

— Не-а, не получилось. Положил ему на рабочий стол. Там у него уборщица паласы пылесосила, кабинет был открыт. Ну а через минуту буквально меня какие-то хлопчики взяли в хомуты.

«Ну и как все это прикажете понимать? — встревоженно подумал про себя Соломатин. — Если эта дискета через пресс-секретаря попала в руки Мельникова, то почему он ничего не сообщил об этом Керженцеву? Там ведь на этой дискете, кажется, есть все, чтобы смешать с дерьмом центурионовцев и даже прищемить хвост их высоким покровителям! Неужели Мельников решил на время притихарить такую важную улику? А может, вообще решил умыть руки? Нет ли тут какой измены? А может, просто какая-то нестыковка произошла?»

Маркелов в этот момент думал о том, что неплохо бы было прямо сейчас позвонить в Москву, Уралову или его помощнику, и хотя бы вкратце поведать, что с ними, с Маркеловым и Зеленской, произошло в последние полтора суток.

Ну и скандал они раздуют в своей и без того скандально известной воскресной передаче!

При этой мысли разбитые губы Маркелова сложились в некое подобие ухмылки.

— Могу я сделать один телефонный звонок?

— Извини, дружище, но пока это невозможно, — сказал Соломатин, подымаясь со стула. — А вот мне нужно срочно кое-куда позвонить.

Генерал Керженцев все еще о чем-то совещался с куратором, причем и оперативный дежурный, и помощник самого Керженцева наотрез отказывались соединять Соломатина с начальником (хотя оба, конечно, понимали, что звонит он отнюдь не по пустякам).

Соломатин был уверен, что пресс-секретарь городского головы, скорее всего, уже передал маркеловскую дискету Мельникову и что шансов на то, что этот Алексей Николаевич, тезка Керженцева, не сделал этого, а спрятал дискету где-то у себя в домпечатовском офисе, очень и очень мало. Но даже столь мизерный шанс в их положении не стоило упускать. Поэтому он приказал двум своим сотрудникам переодеться в штатское, проинструктировал их, снабдил набором инструментов, необходимых для выполнения столь щепетильной задачи, и отправил в Дом печати, до которого от бывшей досаафовской школы было всего минут десять езды.

Вернулись они так быстро, что Соломатин не успел и глазом моргнуть.

— Уф-ф-ф… — сказал один из сотрудников, выбираясь из тачки (Соломатин вышел встречать их на площадку). — Еще чуток бы, Леня, и мог возникнуть крупный скандал!.. Ты знаешь, чей это был кабинет?

— Ну?

— Пресс-секретаря Воронина!

— Ну?!! Не врете?

— Верняк! Кабинет секретаря мэра — напротив! Под номером тридцать шесть! У них там табличек сейчас нету.

— Наверное, в демократию играют, — высказал догадку другой сотрудник. — Немудрено спутать.

— Ну вот… Вскрыл я отмычкой кабинет без проблем. Веня на шухере стоит…

— Ага, на лестнице второго этажа, — кивнул сотрудник. — Смотрю, этот черт снизу поднимается, такой какой-то, весь задумчивый. То ли выпил крепко, то ли как-то малость не в себе.

— Какой черт? — спросил Соломатин, ничего пока не понимая. — Аркушин, что ли?

— Ну да! Он самый. Хорошо, что я его сверху заметил и успел цынкануть по рации… мол, будь осторожен, один дядя тут идет…

— Ну а я же не в курсе, чей это в действительности офис, — усмехнувшись, сказал другой сотрудник. — Полез смотреть ящики письменного стола… Ага! Смотрю, в верхнем какая-то дискета лежит! И еще одна в ноутбук заряжена! Только, значит, я сунул эти обе дискеты в карман, как послышался звук отпираемого замка. Я моментом загасил фонарик и в последний миг успел встать за дверь. Он, значит… чего-то заменжевался…

— Аркушин?

— Ну да… Я думал, он что-то учуял и сейчас как заорет что-то вроде «Лови-держи вора!!!», но его, оказывается, кто-то окликнул из коридора.

— Кто-то из тамошних журналистов или же сотрудников о чем-то стал базарить с ним в коридоре, — продолжая посмеиваться, сказал коллега. — Я за ними через открытую дверь с лестничной площадки наблюдал. Они о чем-то базарили пару минут, потом Аркушин захлопнул дверь своего кабинета и они пошли вместе на четвертый этаж.

— Ну а я, естественно, тут же свинтил из его кабинета, — докончил свой рассказ «взломщик».

Соломатин сначала смотрел на них с полным недоумением, но потом его наконец озарило.

Объяснение здесь может быть лишь одно: сотрудница мэрии, наверное, назвала Маркелову не те данные, спутав номер кабинета.

То есть Маркелов оставил дискету на столе не у Алексея Николаевича, а у Геннадия Юрьевича, чей кабинет был напротив нужного.

Аркушин, не просматривая, положил эту дискету в верхний ящик стола (либо уборщица ее туда определила). Одно из двух: или он не открывал верхний ящик своего офисного стола в Доме печати, или не имел времени, чтобы просмотреть файлы на дискете, которая непонятно каким способом материализовалась вдруг в ящике его стола.

Осознав весь трагикомизм этой ситуации, Соломатин буквально согнулся пополам от хохота (теперь уже двое коллег уставились на него с немым изумлением).

«Чего только не бывает в этой жизни, — содрогаясь от смеха, размышлял Соломатин. — Ну надо же!.. Десятки ищеек рыскают по городу и по всей округе в поисках компры, которую отсняли здесь москвичи! А дискета-то, оказывается, все это время хранилась в ящике стола Аркушина, доверенного лица самого и. о. губернатора!.. »

Кроме этой забавной истории, других поводов не то что для смеха, но даже для сдержанного оптимизма жизнь в этот вечер и в последующую ночь Соломатину и его коллегам как-то не подкидывала.

После того как Маркелов опознал злополучный носитель, Соломатин спрятал драгоценную дискету себе в карман.

«Кто воевал, имеет право, — эдак мрачновато подумал он в этот момент про себя. — Какие-то непонятки вдруг возникли… Такое впечатление, что на начальника сейчас сильно давят… Не дай бог вот так оказаться… между молотом и наковальней! А Герман?! Ну уж нет… Сначала мы с Караханом эту дискетку внимательно проштудируем и даже копию для себя снимем, на всякий пожарный, а уж потом передадим ценную вещицу своему начальству… »

Тут же пошли тревожные звонки.

Сначала прозвонил по резервной трубе Карахан.

«До фига, Леня, там собралось сейчас народу, — встревоженным тоном сказал Герман. — Мы даже не знаем пока, там ли она или же ее держат где-то в другом месте… Короче, пока наблюдали издали очень осторожно, но еще ничего не решили… »

Едва Соломатин дал отбой, как его тут же позвали к аппарату внутренней служебной связи.

— Слушайте сюда, Соломатин! — непривычно громко и даже как-то взвинченно произнес в трубку Керженцев. — Отменяются все мероприятия! Без моего приказа… ни шагу!! Никаких вообще телодвижений! Ясно вам?!!

— Но, товарищ генерал… Мы вот тут потихоньку пробили уже многое! Маркелов у нас! Дает показания!!! Мы тут пару мест вычислили, где они Зеленскую могут укрывать… Я хотел испросить у вас санкцию, чтобы поднять по тревоге всю нашу группу «антитеррора»!..

— Отставить!!! — рявкнул Керженцев вне себя от ярости и гнева. — Соломатин! Слушайте приказ!! Сотрудникам оставаться на базе, а вам… вам я приказываю немедленно явиться в Управление!!! Там и поговорим.

Глава 32
А ПОТОМУ, ЧТО ПАТРИОТКА…

Суббота, после полудня

То, чего сильнее всего боялась в своей жизни Зеленская, — случилось.

Из всего, что только плохого может случиться с ней, с Анной Зеленской, она более всего опасалась следующего: того, что однажды ее могут похитить в одной из «горячих точек» планеты, где ей периодически доводится бывать в связи с исполнением своих журналистских обязанностей.

Борясь с этим подсознательным страхом, она дважды ездила в служебные командировки в Чечню (но потом всячески «косила» от поездок в регион Северного Кавказа). Вместе с Маркеловым в последние два с небольшим года, работая преимущественно по заказу западноевропейских агентств и независимых телекомпаний, Зеленская умудрилась побывать, если ориентироваться на отметки в загранпаспорте, в двадцати четырех странах, из которых только пять или шесть можно было отнести к разряду христианских и цивилизованных. В их с напарником списках числились Сербия, Македония, Босния и Герцеговина, Косово, где вооруженные бойцы АОК^[11] конфисковали у них арендованный джип, а их самих отправили к ближайшему населенному пункту через… минное поле (о том, что поле это было густо засеяно «противопехотками», они узнали уже от подобравшего их вскоре натовского патруля), Турция, — неоднократно, где шагу нельзя было ступить без опеки со стороны спецслужб, но где все, включая возможность отснять тот или иной сюжет, можно было купить за деньги; шиитский юг Ирака и шиитский же север Ирана, где Зеленская, блюдя местные законы и в целях собственной безопасности, носила глухую закрытую одежду и повязывала голову платком (а было и так, что приходилось кутаться и носить какое-то время чадру); иракский Курдистан, где мужчины и подростки любят при малейшей возможности устроить так пугавшую ее пальбу, задирая свои «калаши» к изжелта-серому от полуденного зноя небу и отстреливая сразу по полрожка, благо патронов у них было почему-то до черта, и где она на дневном переходе в условиях полного бездорожья как-то свалилась с лошади, подвернув себе лодыжку… А еще был Таджикистан, где им довелось бывать трижды в разные времена года. В последнюю их поездку они почти неделю провели на самой отдаленной заставе Московского погранотряда. Маркелов сильно запил на пару с начальником заставы (у того в загашнике хранилась десятилитровая фляга чистейшего медицинского спирта). Они допились до того, что на противоположном берегу реки Пяндж им начинали мерещиться отряды талибов (а передовые части талибов в ту пору действительно контролировали эту часть таджикско-афганской границы со своей стороны), и тогда они, шатаясь от выпитого, трусили на «огневые» и открывали огонь по «басмачам», которых никто, кроме них самих, на горизонте более не наблюдал. Библиотечка, которая здесь когда-то имелась, сгорела дотла еще года три назад, вместе со старым зданием казармы и другими хозяйственными постройками (говорят, здесь был сильный бой с местной бандой, обеспечивающей наркотрафик через этот участок границы). Какой-то боец из таджиков принес ей две книги: томик Ремарка с обгоревшими по уголкам страничками и… совершенно новую, очевидно еще никем не читанную, книгу Корана на арабском, изданную в саудовской Медине (этот томик коранических сур, выписанных арабской вязью, сейчас хранится у нее дома как память об этой поездке). Анна еще раз перечла «На Западном фронте без перемен» и «Три товарища»; пыталась раскрывать Коран, но арабский она знала еще недостаточно хорошо, чтобы сразу браться за подобное чтение. Поскольку Зеленской более нечем было себя занять, она, подобно известному режиссеру Сокурову, подолгу снимала маркеловской камерой здешние дивные рассветы и закаты, а также лоскутные пятна обширных маковых полей, раскинувшихся по другую сторону реки Пяндж.

Еще были поездки в Афганистан (дважды), где один из полевых командиров, в расположение которого они заехали вместе с бригадой журналистов из Нидерландов, предложил через проводников Маркелову продать ему белую женщину, посулив за это бакшиш в размере двух килограммов чистейшего героина.

Им довелось не раз побывать в Саудовской Аравии, где спецслужбы опекают получивших здесь аккредитацию журналистов жестче, чем где бы то ни было; в Йемене, где все, кажется, от мала до велика, целыми днями жуют «кат», листья какого-то произрастающего только здесь растения, обладающего легким наркотическим эффектом, который так понравился Маркелову, что он тоже жевал там его с утра до вечера, благо «кат» на местных рынках стоит сущие копейки; и во многих других странах, включая Ливан и палестинские территории, где они однажды взяли небольшое интервью в Рамалле у одного из видных деятелей ХАМАСа, которого спустя несколько часов разнесла на куски вместе с автомобилем израильская ракета, запушенная с боевого вертолета (пара стрингеров, узнав о случившемся, в свою очередь ракетой понеслась в аэропорт Бен-Гуриона, чтобы взять билеты на ближайший европейский рейс компании «Эль-Аль», потому что палестинцы могли заподозрить, что именно они в этой истории выступили наводчиками для израильтян. В здание аэропорта по их звонку приехал региональный представитель агентства «Рейтер», которому они передали отснятый ролик в обмен на обещание перевести на их счет десять тысяч фунтов либо эквивалент этой суммы в баксах, ударив на этом по рукам, или, как выражаются представители библейского народа, сделали мазал).

Нельзя сказать, чтобы во время всех этих многочисленных поездок, когда им доводилось попадать в довольно опасные передряги, Анна только и думала, как бы ей не оказаться в плену у каких-нибудь религиозных фанатиков вроде тех же талибов или представителей полудиких курдских племен.

Нет, конечно же, нет.

Если этот страх и существовал, то он был упрятан где-то в глубинах ее подсознания и до поры давал знать о себе лишь изредка, когда приходили дурные новости из тех или иных уголков планеты, где «смерть жатву жизни косит» и где легко было пропасть ни за понюшку табака.

Но Зеленская даже представить себе не могла, что беда подстерегала ее не в одной из «горячих точек», а здесь, на Родине, где, вопреки всему, она привыкла чувствовать себя в полной безопасности.

Вчера, в пятницу вечером, определенно что-то произошло.

После того как ей устроили мимолетное свидание с Маркеловым, который, кажется, был сильно избит — Анна не смогла и словечком с ним перекинуться, потому что чуть раньше кто-то из «гестаповцев» заклеил ей рот куском лейкопластыря, — примерно около часа ее не трогали, а затем отвязали от кресла и препроводили в подвал. Здесь ее вновь привязали, но уже не к инквизиторского дизайна креслу, а к бетонному столбу…

Хорошо хоть не били, не насиловали и не жгли паяльной лампой (хотя всячески давили на нервы и всем своим видом показывали, что вот-вот они возьмутся за нее всерьез). Пару раз ее хлестнул по щекам тот мужик, что допрашивал Зеленскую в первые часы после задержания. Но этим, к счастью, пока все и ограничилось.

Предполагая, что Маркелов остался на свободе, Анна в конце концов перевела стрелки на напарника. Всячески хитрила, выкручивалась, пыталась косить то под дурочку, то под слабонервную, но все же вынуждена была сказать, когда уже ощутимо запахло паленым, что все отснятые видеоматериалы забрал Маркелов и что она, естественно, не в курсе, как он распорядился этим добром.

Она провела в темном сыром подвале что-то около четырех часов. Потом в подвал спустился Фомин, хотя он напялил маску, она все ж его признала, и стал всячески стращать ее, обзывая ее всякими-разными словами за то, что она давала ложные показания (что в общем-то соответствовало истине), и обещая, как только «вернутся с задания наши мужики», поставить ее на «конвейер».