Берег. Территория любви Крынская Юлия

— В точку, Малыш! Пацаны, у меня такой закусон есть! — Артур достал из холодильника маринованный чеснок и белый шмат сала с багровыми прослойками мяса. К витавшим в воздухе ароматам добавились новые ноты.

— Ух ты! — крякнул Дмитрий и встал рядом с Артуром. — Дай-ка хлеба подрежу.

Роберт уставился на широкие спины друзей: «Как легко они обсуждают женщину, чьих пальчиков, губ и волос я касался с таким трепетом. А мне нужна жена или авария? Нет, важнее даже понять нужен ли я ей? Она любила Малыша, факт! И сейчас скорее ад расцветет райскими кущами, нежели Джулия простит его. Сие говорит о том, что она к нему далеко не равнодушна. Способны ли две сильные страсти ужиться в одном сердце? Скорее нет, чем да, и я не хочу быть слабым огоньком синей газовой горелки. Джулия — хорошая актриса, спору нет. Достаточно вспомнить, как она склеила отца в первое утро и через пять минут, с улыбкой на устах иронизировала на этот счет. Быть может, она и со мной играет? Черт бы побрал Арчи с его откровениями. Но он еще не закончил, и теперь я просто обязан дослушать до конца».

Артур настрогал на доске щедрыми ломтями сало с чесноком, бухнул тарелку на стол и сел.

— Так вот, о чем это я?

— О ком, — поправил его Саня, на лице которого читалось деланное равнодушие. — Удалось ли тебе пришвартоваться к крутым берегам?

— Не торопи события. Вздрогнули! — Артур достал еще одну бутылку, разлил водку и поднял свою стопку. — За дружбу!

Внутри Роберта все бурлило, и пора было остановиться с возлияниями. Он чокнулся с друзьями и, чуть пригубив, поставил рюмку на стол.

— Так не пойдет, — рассмеялся Артур, — А то больше ни слова не скажу.

Роберт выпил.

— Кэнди приземлилась за соседний с нами столик, выговорила официанту, уже не помню за что, заказала дорогой коньяк, что-то из закуски и затянулась тоненькой коричневой сигаретой. Она посмотрела на меня, потом на мою девушку и усмехнулась. Не скажу почему, но меня это взбесило. Такое ощущение, что она знала все про всех наперед. Вскоре к ней подсел иностранец лет пятидесяти. высокий, загорелый, импозантный мужик скандинавской внешности с ухоженной седой шевелюрой до плеч. Они смотрелись вместе гармонично, что ли. А скорее даже просто выделялись на фоне весьма разношерстной публики ресторана. Я напряг слух, пара разговаривала на английском. Язык для обоих не родной, но если мужик еще говорил ладно, то Юля лепила, не заморачиваясь ни с грамматикой, ни с произношением. Ну ты, наверное, уже в курсе ее языковых познаний.

— Английский не самая ее сильная сторона, — Роберт после четвертой рюмки весьма живо представлял себе нарисованную другом картину. Только Юля ему виделась в белом платье с кровавым пятнышком над грудью, а рядом с ней вместо загадочного иностранца сидел его отец. — Твоя девушка не приревновала тебя? Ты, похоже, с Джу глаз не спускал.

— Приревновала, но, как я уже сказал, такие звезды не укладываются в концепцию моей жизни. Правда, если бы я не встретил тогда Лину… Но не суть. В общем, подслушав обрывки разговора, я понял, что Юля работает на этого мужика, и они проворачивают какие-то темные делишки. Иностранец явно питал к ней не отцовские чувства, но с его слов я усек, что Кэнди и этого несчастного не жалует вниманием, — Артур встал и открыл окно. Вдохнул всей грудью свежий воздух и продолжил. — Я встретил Юлю на следующее утро у гостиницы. Еще только рассвело, а наша леди Винтер, похоже, еще не ложилась. Она вышла из машины, что стоит сейчас под этим окном, следом волочился пьяный в дюбель, противного вида мужик, в съехавших набок очках в золотой оправе. У меня кулаки зачесались, так захотелось врезать ему. Дальше случилось нечто странное. Только Юля еще вроде как принимала его ухаживания, как мимо меня прошла девушка, с которой я ехал в лифте. Они с Юлей обменялись мимолетным взглядом, последняя тут же отпихнула надоедливого ухажера, села за руль и уехала прочь. В этот раз, садясь в машину, она посмотрела на меня уже совсем иначе. Будто поняла, что я в курсе ее аферы. На этом, собственно, наше очное знакомство и закончилось. Когда я вернулся спустя полгода из Чечни, моя девушка исчезла, не дождавшись меня. Не хочу вспоминать об этом. Но я точно знаю, что пути этих двух красавиц пересеклись после моего отъезда.

Внутри Фаррелла-младшего все бурлило, мысли в голове рикошетом отскакивали одна от другой. Он перебрался на подоконник, высунул руку под дождь и умыл прохладной влагой лицо. Саня достал из пачки сигарету, но тут же смял ее, бросил в пепельницу и подошел к окну.

— Британец, видит Бог, я желал ей другого. Что думаешь?

— Подожди, Малыш, — Роберт потерся затылком о шершавую стену. — А что за история про сайгу, Арчи?

Артур нахмурился:

— Про сайгу? — он замялся и встал. — Что-то меня рубит! Давайте, спать уже?

— Да, пора, — поддержал его Дмитрий, поднялся и рухнул обратно на стул. — Эх, кровушки-то богатырской с меня сегодня качнули, вот ноги и не держат.

— Сиди пока, — Артур убрал со стола бутылку, закуску и сгрудил тарелки в раковину. — Роберт, а ты уверен, что хочешь знать все?

— Вся эта карусель закончилась для Джу весьма плачевно. И случилось это не сегодня, а когда я нашел ее в лесу, — вздохнул Роберт и потер кулаками глаза. — Сколько всего произошло с того дня! Я тогда и подумать не мог, что под личиной растерянной хрупкой девушки скрывается бестия во плоти. Даже всегда спокойного Виктора так и подмывает сказать колкость в ее адрес.

— Это мой отец-то спокойный? — усмехнулся Артур и, включив воду, принялся намыливать посуду.

— У меня сегодня больше вопросов, чем в первый день знакомства. Как хорошо было начинать с белого листа. Но прошлое моей принцессы несется словно снежная лавина с гор, обрастая подробностями и… Все, стоп! Ты прав, не хочу больше ничьих откровений. Если кто про что еще в курсе, оставьте при себе. Я люблю эту девочку. Я даже не знал, что так умею любить.

— Ну хоть у кого-то хватило на это смелости, — буркнул Дмитрий и со второй попытки поднялся. — Арчи, спасибо! Братцы, я спать.

— Роберт, вы с Малым в одной комнате перекантуетесь сегодн. У тебя там и кровать, и диван, — кинул Артур через плечо. — Самурай, сейчас я тебя провожу.

— Спокойной ночи, или что там? Утро? — потянулся Саня и глянул в окно. — Светает уже.

— Всем добра! — Роберт неохотно сполз с подоконника. — Пошли, Малыш, на крыльце воздухом перед сном подышим.

Занимался серый рассвет, когда Саня с Робертом вышли из дома. Тучи отражались в зеркальной поверхности луж, моросил дождь, и легкая туманная дымка парила над землей. Воздух наполнялся ароматами пожухлой листвы и утренней негой осени.

— Как ты думаешь? — Роберт с тоской посмотрел в сторону больницы, — на что Джу рассчитывала, когда затеяла эту заваруху в клубе?

— Судя по нычке в сапогах, она собиралась бежать. Не знаю, насколько она все рассчитала, но шансы у нее были минимальные, — Саня облокотился на перила. — Но они были! А она тебе рассказывала, чем занималась в последнее время? Я имею в виду, кем работала?

Роберт улыбнулся.

— Она сказала, что менеджер по продажам.

— А, ну да, а я арабский шейх, — рассмеялся Саня.

— У тебя теперь есть другие версии?

— Версий может быть много, но нам нужна истина.

— Мне нужна Джулия, — подмигнул ему Роберт, — а все остальное не имеет значения. Плевать, кем и с кем она была до меня…

Роберт толкнул Саню вбок:

— А чудеса бывают. Всё чаще убеждаюсь.

— Я поверю в чудо только в одном случае, — Саня чихнул. — Во, правду говорю! И за чудо я готов бороться.

Роберт тяжело вздохнул, помимо всех проблем, теперь и лучший друг стал для него соперником. Потому он и бравировал из последних сил перед Малышом, хотя внутри него творился полный расдрай. Новый день не принес с собой надежду, что все образуется, а пока еще больше все запутал.

— Пойдем спать, — хлопнул Саня его по плечу. — Будет день, будет пища.

Они добрались до комнаты и рухнули, не расстилая постелей.

Эдвард остался ночевать в ординаторской, чтобы в любой момент прийти Юле на помощь. Он замертво уснул на диване, положив голову на подлокотник из серого велюра. Будильник ровно в шесть разразился трелью, посреди бумаг, разложенных аккуратными стопочками на столе, дав поспать ему всего нечего. Эдвард подскочил как от пожарной сирены и хлопнул ладонью по кнопке красных, пластиковых часов. За окном стояла непроглядная тьма, сквозь приоткрытую раму доносился шум дождя. Он включил настольную лампу, и мягкий свет озарил белый глянец поверхности стола без единого пятнышка. Тело просило еще отдыха, но душа скулила и рвалась увидеть заострившийся профиль любимого лица, застывшего с усмешкой на губах. Эдвард умылся холодной водой, недовольно поморщившись из-за кольнувшей руку щетины. «Оброс как примат», — он пригладил волосы перед маленьким зеркалом над раковиной.

Эдварду приснилась Лиз. Фрагменты сна крутились в голове и мешали сосредоточиться, а потому он некоторое время простоял с кипятильником в руке, силясь понять назначение этой железки с проводом и вилкой. Аромат любимого бергамота из раскрытой пачки настойчиво щекотал ноздри, словно пробуждая в нем знание, как вскипятить воду. Когда Эдвард, наконец, наполнил чашку золотисто-коричневатой жидкостью, обрывки сна сложились в одну ясную картину.

Лиз сидела в гостиной Фаррелл-холла, озаренной ярким солнечным светом, за вышивкой алого цветка, и тихонько напевала. Эдвард жаловался ей на Роберта, а она лишь смеялась своим мелодичным, как колокольчик, смехом. Наконец, Лиз сделала последний стежок, обрезала нитку и, встав, протянула ему вышивку.

— Будь счастлив, — ее голос он узнал бы из тысячи.

— Мне очень одиноко без тебя, Лиз.

Эдвард шагнул к ней, но она отстранилась.

— Тогда позаботься об этом цветке, — улыбнулась жена и вышла из комнаты.

Эдвард опустил глаза. На канве темнело нечто странное вышитое черно-красными нитками.

— Каким бы счастьем было для меня — проснувшись утром, увидать воочью тот ясный лик в лучах живого дня, что мне светил туманно мертвой ночью[1], — процитировал Эдвард любимого им Шекспира, отхлебнув из граненого стакана чай. Несмотря на аромат, из-за водопроводной воды напиток показался ужасным. — Значит, ты, Лиз, умываешь руки. Хотя вернее предположить, что сознание подсунуло мне желаемое за действительное.

Эдвард вылил остатки чая и вернулся за стол. Несмотря на свою странность, сновидение пленило его воображение и даже потянуло на воспоминания. Лиз снилась редко, и сегодня во сне она впервые заговорила с ним. Ее голос на всю жизнь остался таким же, как на первом курсе университета. Они познакомились на медицинском факультете в Кембридже. Эдвард столкнулся с будущей женой в анатомичке около ванны с телом в формалине. Не самое романтичное место. Но подобно своему сыну, он сразу понял, что с Лиз у него все сложится иначе, чем с другими девушками. Их роман не был таким молниеносным, как у Роберта. На протяжении учебы отношения больше походили на дружбу, хотя Эдвард четко осознавал, что эта женщина создана для него. Ее мать, дочь эмигрантов из России передала Лиз любовь к русской культуре, а та, в свою очередь, очаровала ей Эдварда. После окончания обучения пара поженилась с благословения обеих семей, и через год у них родился Роберт. Эдвард жил работой, а Элизабет стала и ласковой матерью, и верным помощником в делах. К сожалению, второй ребенок умер не родившимся, и Господь больше не дал им детей. Супруги смирились и направили любовь друг на друга и единственного сына. Эдвард тонко чувствовал жену, а ей хватало одного взгляда, чтобы прочитать в глазах мужа все мысли. Он дорожил отношениями, не позволяя обстоятельствам вмешиваться в их жизнь. Куда бы Эдвард ни отправлялся, семья следовала за ним. Он познал любовь во всех красках и больше ни одну женщину не желал впускать в свою жизнь после смерти Лиз. Он радовался за Роберта, но понимал, что Джулия стала для него больше, чем невестой сына. Она легко, сразу и навсегда вошла в их семью, потерявшую без Элизабет свою целостность.

Стрелки часов встретились около семи, когда Эдвард вошел в реанимационное отделение. Медсестра вытянулась по стойке смирно.

— Привет, Татьяна. Как себя чувствует наша пациентка? — Эдвард познакомился со всем персоналом в больнице и помнил всех поименно.

— Все под контролем, вот показатели последних двух часов, — рапортовала Татьяна, подавая ему карточку пациента, заполненную ровным каллиграфическим почерком. У Виктора штат муштровался по армейским законам.

Эдвард надел маску, чистый халат и прошел в палату. Слезы выступили у него на глазах.

— Бедная моя девочка, — прошептал он. — Спящая красавица.

Эдвард проверил показания приборов и присел на стул. Юлина грудь слабо вздымалась под бинтом, и неожиданно Эдвард понял, что увидел на вышивке Элизабет во сне — сердце, что оперировал он сегодня ночью.

— Ты понравилась Лиз. Ради тебя жена даже заговорила со мной, — Эдвард откинул одеяло и проверил обе дренажные трубки, выходившие из Юлиного тела, послушал ее дыхание и снова укрыл. Он поправил на застывшем лице маску аппарата вентиляции легких и коснулся бледного лба ладонью. — Я увезу тебя в Лондон и сделаю все, чтобы ты была счастлива. А пока отдыхай и набирайся сил.

Эдвард вышел из палаты и подошел к посту медсестры.

— Татьяна, никаких посетителей к этой пациентке, кроме меня и Виктора.

— Мы никого не пускаем в реанимацию. Можете не беспокоиться, — она помогла Эдварду снять халат.

— Поверьте, в эти дни вас будут искушать и не раз.

— Поверьте, у нас в охране не мальчики работают, — она показала на кнопку за своей спиной.

Роберт сидел на берегу залива, прислонившись к разбитой деревянной лодке, поросшей мхом и лежащей дырявым дном кверху под раскидистой сосной. Самурай с Саней уехали в Москву, Артур, как всегда, исчез в неизвестном направлении, и он остался один на один со своими мыслями и болью. Зажатая в руке бутылка коньяка почти опустела. Взгляд Роберта бесцельно блуждал по графитово-серому глянцу залива. Вода стекала по лицу, одежда промола насквозь, но сырость не донимала, он уже не чувствовал ни холода, ни голода. Дожди проливали слезы ручьем, не переставая ни на минуту уже пятые сутки. Ровно столько он не видел Джу.

Роберт понял бесплотность своих попыток проникнуть в реанимацию уже на второй день, когда охрана ночью задержала его с альпинистским снаряжением в рюкзаке на крыше больничного корпуса.

— Ты не понимаешь, что Джулии нужен сейчас покой? — влетел в его комнату Эдвард, вернувшись вечером домой.

— А я не собираюсь перед ней исполнять джигу, — рявкнул Роберт в ответ. Он не мог понять, что творится с отцом, избегавшим с ним встреч. После событий трагической ночи они виделись мельком. Дома Эдвард появлялся редко, а пропуск в больницу Роберту аннулировали. К Виктору он не обращался, понимая, что все устроено с его ведома.

— Я думаю, она не хотела, чтобы ты видел ее такой, — отец сел, ссутулив плечи, и ненависть, вскипевшая в душе Роберта, сошла на нет.

— Учитывая способность Джу влипать в неприятности, я уже начинаю привыкать к ее синякам и выходам в астрал, — буркнул он.

— А я не хочу к этому привыкать, не хочу! — в глазах Эдварда полыхнул огонь, отец стукнул кулаком по столу. — Я хочу сидеть в своей библиотеке и читать Джулии Диккенса, показать ей наших лошадей, научить игре в гольф, но я не хочу больше сжимать в руках ее сердце. Она умерла у меня на столе, ты понимаешь это или нет? Борьба за ее жизнь еще идет, и я не знаю, придет ли она в себя и… какой она придет.

— Что я могу сделать? — У Роберта пересохло во рту.

— Все, что можно, ты уже сделал, — Эдвард повертел в руках его видеокамеру. — Лети в Лондон, мистер репортер. По крайней мере мне не придется переживать еще и за тебя.

Роберт опешил.

— В Лондон? Один? Ловко. Может, уже договоримся наконец, кто будет… читать Джу Диккенса?

— Вечно ты все опошлишь, — Эдвард махнул рукой и встал.

— Прости, отец, я не хотел…

Порывом ветра с Роберта сдуло надетую набекрень кепку, он потянулся за ней и повалился набок. Пустая бутылка выпала из разжатых пальцев. Роберт перевернулся на спину и раскинул руки: «Господи, зачем я снова так нажрался? А все ты, моя любимая… Кэнди… Кэнди… Мне нравится, как Артур тебя называл. Если бы ты знала, как я жду той минуты, когда смогу увидеть тебя, коснуться губами твоих вечно ледяных пальчиков, прошептать на ушко, что люблю и ненавижу тебя, мой маленький хамелеон. Как ловко ты нас всех припутала. Неужели, правда любишь меня, или я все себе выдумал? — Небо бурлило над Робертом, взбивая тучи, как нестираные годами перины. — Сколько же я всего узнал, пока ты умирала! А сколько еще мне неведомо? Твое алиби перекрывает все сплетни и домыслы, но я слишком много повидал, чтобы поверить в столь ангельскую неприкосновенность. Маленькая ложь могла бы родить большие подозрения, но ты ни разу не солгала. И тем подозрительней кажется твоя чистота. Или я ошибаюсь? К черту белый лист. Или ты мне расскажешь все сама, или я…» Поток сознания оборвался позывной мелодией телефона.

— Алле?

— Завтра утром в десять, жду тебя в кабинете Виктора. Пропуск оставят внизу, — Эдвард повесил трубку.

— Да! — Роберт сел на колени и завыл волком, сгребая под себя горстями мокрый, мелкий, царапающий ладони, песок.

[1] 43 сонет Уильяма Шекспира.

Глава 19

Около десяти Роберт вошел в больницу, где неделю назад оставил Юлю на попечение отца. Голова трещала от выпитого накануне, и он разжился у медсестры на посту таблеткой обезболивающего. С вновь обретенным пропуском в руках он на лифте поднялся на верхний этаж административного корпуса, где располагался в кабинет главврача.

Виктор говорил на повышенных тонах по телефону и, не прерываясь, махнул Роберту.

— Клиент его до сих пор в реанимации? Так и Юля не в Сочи отдыхает. У Филатова, к слову, глок[1] был в руках, когда его Фаррелл уложил! Какой спецназ, он английский журналист, невесту как мог так и защищал! Так что адвокат пусть свои обвинения засунет себе в зад.

Эдвард сидел в кресле, под портретом хирурга Пирогова, уставившись в окно, и задумчиво помешивал ложечкой чай в высоком граненом стакане. Роберт бросил взгляд в зеркало у входа и, сунув в рот жевательную резинку, осмотрелся. Хозяин кабинета обладал отличным вкусом. Недорогая мебель выглядела стильно, и каждая вещь стояла на своем месте. В зоне отдыха, напротив входа, располагались стеклянный журнальный столик, диван и пара кресел из синей рогожки. Узкая длинная тумба являлась границей. На ее поверхности красовались три раскидистых фикуса с восковыми зелеными листьями в плетеных цветочных горшках. На широких подоконниках трех окон кабинета в таких же кадках росли пальмы, драцены и юкки. Черные стеллажи с корешками синих органайзеров, высились по правую руку от двери, где располагалась рабочая зона с со столами. За одним восседал Виктор, а второй, окруженный стульями с синими сиденьями, явно предназначался для совещаний и упирался в его стол.

Виктор положил трубку.

— Перестарались вы с Юлей, дружище, чуть к праотцам воздыхателя ее не отправили, — крутанулся он в кресле и сложил руки на животе. — Но притязаний к вам не должно быть: есть и видеозапись, и стволы, и отпечатки. В клубе спецы еще много интересного нашли. Я не в курсе всех подробностей. Ваш иск и диск приняты к делу, но Юле нужно будет следователю лично рассказать, где и при каких обстоятельствах она нашла столь бесценный вещдок… Что-то ты бледный совсем, товарищ репортер. Может капельницу наладить?

Роберт пригладил волосы, и сосредоточил взгляд на громадном фикусе, высившемся в углу кабинета в деревянной кадке.

— Зато умылся и побрился. А то местные жители уже стали поговаривать, что в лесах прибрежных завелся Вервульф, — уголки губ Эдварда дрогнули.

— Ты обещал проводить меня к Джу, — Роберт взял из рук отца стакан и сделал пару глотков.

— Пойдем, — Эдвард неохотно встал с удобного кресла. — Только уговор: если я скажу тебе выйти, ты выйдешь.

Роберт надул щеки и выдохнул, закатив глаза.

— Надевай халат и вперед, — скомандовал Виктор.

Втроем они прошли в больничный корпус, где находилось отделение реанимации. Вдоль коридора по правую сторону располагалось пять палат, с наполовину застекленной стеной. На посту сидели две медсестры, наблюдая за мониторами.

— У вас здесь не женщины работают, а церберы, — фыркнул Роберт, — я думал, они мне глотку перегрызут, когда хотел пройти к Джулии.

— У нас с этим строго, — Виктор явно был польщен такой оценкой своих медсестер. — А теперь тихо.

Он прошел к дальней палате, ненадолго исчез за ее дверью. Роберту минута показалась вечностью. Он сделал было шаг вперед, но отец одернул его. Наконец, Виктор выглянул к ним и махнул рукой.

Роберт на секунду замер на пороге и на ватных ногах подошел к единственной кровати в палате, с приглушенным светом и зашторенным плотными белыми жалюзи. На тумбочках и над постелью мерно тикали и поблескивали цветными огоньками приборы. Медсестра, сидевшая у кровати, встала и подвинула стул Роберту. Юля лежала с закрытыми глазами, опутанная многочисленными трубками с маской на лице. Маленькая, худенькая, белая как полотно, возлюбленная напоминала существо с другой планеты. Он подошел ближе и провел рукой по Юлиной щеке, коснулся шеи, ощущая мягкость кожи и жилку, пульсирующую под его большим пальцем. Нежность, ласковым котенком шевельнулась в его израненном разлукой сердце.

— Прошу вас, оставьте меня одного! — Фаррелл-младший не узнал свой дрожащий от волнения голос.

Виктор кивнул медсестре, и они вышли.

Роберт опустился на стул и закрыл лицо ладонями. Отец присел на корточки рядом с ним и положил руки ему на колени.

— Неужели, я вижу, как ты плачешь? Последний раз, это было в глубоком детстве, — Эдвард достал платок и протянул ему.

Роберт не слышал ничего, он зажурился, вытер глаза кулаками и вцепился в пластиковую боковину кровати так, что побелели костяшки пальцев. Душа его просилась туда, где блуждало сейчас Юлино сознание.

— Да ты сам в порядке? — отец схватил его запястье и нащупал пульс.

— Мы можем Джу перевезти в твою клинику?

— Ее сейчас никто не выпустит из страны. Я бы сам с радостью уже вернулся домой. Но теперь это вопрос времени, — отец потрепал Роберта по волосам. — Радует одно — все худшее позади. Я оставлю тебя с ней ненадолго.

Эдвард хотел что-то еще добавить, но, взглянув на сына, вздохнул и вышел из палаты.

Роберт подвинул стул к кровати и сжал Юлину руку. Она была еще холодней, чем тогда, в клубе.

— Где же ты, маленькая моя? Слышишь ли меня? — он приник губами к ее ладони. — Где ты летаешь сейчас? Прошу тебя, возвращайся, живи. Не оставляй меня. Ты ведь обещала. Я так виноват! Прости…

Роберт говорил, говорил, говорил, боясь замолчать. Тишина была невыносима.

Он вился около Юли, словно зверь, возле раненой подруги, и в глубине души верил, что любимая, если и не слышит, то ощущает его присутствие.

Вернулся Эдвард и кинул взгляд на приборы. По его расчетам Юля должна была уже прийти в себя.

— Я люблю тебя, — горячо прошептал Роберт и коснулся губами худенького плеча.

Юля открыла глаза, и аппарат, разработанный Фарреллом-старшим, издал протяжный гудок, выпустив на экран рыжую кривую об изменении состояния. Эдвард облегченно вздохнул и с улыбкой взглянул на сына, который не знал, что это всего лишь запланированный врачами выход из комы.

— Джулия! — щеки Роберта запылали огнем, он вскочил, рухнул обратно на стул, вцепился в ее руку.

Юля улыбнулась ему одними глазами и тут же попыталась выплюнуть трубку изо рта и сесть.

— Стоп, стоп, стоп, — вмешался Эдвард, подавив смешок, — Ничего не выплевываем, лежим, не дергаемся.

Он помог ей освободиться от лишних проводов.

— С возвращением, дорогая.

— Спасибо, — Юля чуть кашлянула и добавила, — Снова спас меня.

Эдвард не смог сдержать довольной улыбки, но тут же серьезно добавил:

— На сей раз за тебя пришлось побороться. Наружные швы небольшие, но ты очень слаба. Поэтому без резких движений. Пить только понемногу, чтобы не поперхнуться и не закашляться, твои легкие сейчас нужно поберечь. Завтра уберем дренажи и переведем в обычную палату.

— Доктор Ангел, — Юля пожала его руку, взглянула на Роберта и облизнула пересохшие губы. — Привет, львенок!

— Привет, принцесса! — он прижал ее ладонь к своей щеке.

— Ребята живы?

— Да.

Юля вздохнула с облегчением и прикрыла веки.

— А Сергей? — Она поморщилась, и ее рука судорожно заскользила по простыне.

— Как и ты, в больнице, но в другой, — снова встрял в разговор Эдвард, — И ни слова об этом негодяе. Тебе столько пришлось пережить, постарайся не думать о плохом. Пора поправляться. И, как всегда, любовь — лучшее лекарство. В разумных пределах.

Он строго взглянул на сына.

— А так бывает? — Роберт светился от счастья.

Эдвард рассмеялся.

— Джулия, — кашлянул он в кулак, — у меня к тебе просьба: отправь, пожалуйста, этого молодого человека погулять на часок. Меня он просто пошлет.

Юля подмигнула Роберту и указала пальцем на дверь.

— Слушаю и повинуюсь? — Фаррелл-младший подхватил ее ослабевшую руку и поцеловал каждый пальчик.

— Я соскучилась, — шепнула она.

Он наклонился к Юлиным губам, сорвал поцелуй и, сияя как начищенный канделябр, удалился.

Эдвард дождался, пока за сыном закроется дверь, наладил капельницу и присел на стул около Юли. Светлые тени пробежали по ее бледному лицу, когда их взгляды встретились. Она слегка смутилась, повела плечами, но глаз не отвела. Сердце его сжалось и тяжелый вздох вырвался из его груди: «Как ты была растеряна, когда первый раз мы остались одни. А теперь я сижу как мальчишка и не знаю с чего начать разговор, утопая в твоих глазах. Как же я боялся потерять тебя. С Робертом ты всегда будешь в опасности… Но что значат твои взгляды? Неужели любишь меня, и лишь из гордости принимаешь ухаживания моего сына? Господи, прочь, прочь эти мысли».

— Ты сердишься? — Юля протянула ему руку, и он ухватился за ее тонкие пальцы как за спасательный круг. — Прости меня.

Эдвард удивленно поднял брови.

— Джулия, я не понимаю, о чем ты?

— О ком. Сердишься из-за Роберта? Ему пришлось здорово рисковать, — доверчивая ласка прозвучала в ее чуть охрипшем голосе.

Эдвард с трудом собрался с мыслями:

— Мне казалось, ты уже поняла. Жизнь Роберта и без твоего участия не была спокойной. Он же военный репортер. Его вечно куда-то несет, и я уже давно махнул на это рукой. Тебе тоже придется привыкнуть, раз приняла его предложение.

— Я ненавижу мужчин и поклялась, что не подпущу к себе даже близко вашего брата.

— Моего брата? — встрепенулся Эдвард.

— Это выражение такое… Замуж чуть не выскочила без любви, просто потому что так положено в моем возрасте, — Юля взглянула в окно, и в ее глазах блеснули слезы. — Всю жизнь на меня смотрели как на вещь, и я платила тем же. Роберт ворвался в мою жизнь будто весенний ветер, подарил мне веру в себя. Я готова во всем следовать за ним.

— Это твой выбор, — Эдвард погладил Юлины пальцы и нехотя поднялся. Вспыхнувшая в нем надежда, что все теперь будет иначе, погасла. — Я рад, что с ним рядом будет такая женщина, как ты.

— Какая? — улыбнулась Юля.

«Какую я пожелал бы иметь рядом с собой», — Эдвард взглянул на капельницу. Лекарство перекочевало из флакона в Юлину вену, и он ловко воткнул иглу в следующую бутыль.

— Какая? — повторила Юля.

— Нарываешься на комплимент, принцесса? — кровь прилила к щекам Эдварда.

— Да! — она подняла к нему руки в синяках. — А что мне еще остается? Я как Феникс из пепла возрождаюсь под твоим чутким присмотром уже не первый раз, и мне интересно, способна ли я еще вызывать трепетные чувства у молодых людей.

— Способна, и не только у молодых, — не сдержался он, пустив шар в лузу.

Юля с интересом взглянула на него, но Эдвард досадливо закусил губу и отвернулся к кардиографу. За его спиной послышался прерывистый вздох. «Куда ты лезешь, старый конь?» — пожурил он себя.

Эдвард пожурил себя и заговорил с Юлей отеческим тоном:

— Джулия, мне неудобно тебя об этом спрашивать, но в последнее время ты часто подвергалась… стрессам, а клиническая смерть, которую ты пережила — вообще нечто из ряда вон выходящее. Тебе нужна помощь психолога? Или я мог бы сам работать с тобой.

— Работать со мной? — Смешинки больше не прыгали в ее глазах, уступив место усталости. Она отвернула голову. — Роберт лучше любого психолога.

— Отлично! Но помни, я врач, и даже с очень интимным вопросом ты можешь обратиться ко мне.

— Сергей… он не успел сделать со мной это, — на Юлиных бледных щеках выступил легкий румянец.

Эдвард побоялся вновь смутить ее своими, в прямом смысле глубокими познаниями в этом вопросе и просто кивнул.

— Синяки заживут, а вот шрамы — не уверена, — посетовала Юля, изучая свои руки, и расстроенно спросила: — Эдвард, я очень плохо выгляжу?

— Твое лицо прекрасно, как и раньше, — улыбнувшись, он не смог избежать искушения, взял ее руку и поцеловал, — а швы я накладывал сам, старался, как для себя, честное слово. Так что будь спокойна: через некоторое время, при соответствующем уходе от них не останется и следа. Равно, как и от ударов плетью.

— Здесь есть зеркало?

— Нет, — Эдвард достал из кармана ее помолвочное кольцо, снятое им во время операции, и надел Юле на палец.

— Спасибо, — благодарно прошептала она. — Поправь мне, пожалуйста, подушку.

Эдвард склонился над ней, задержав от волнения дыхание. Юлины губы приоткрылись, и взгляд его снова утонул в зеленых глазах.

— Что ты делаешь? — улыбнулся он, нависнув над ней.

— Сегодня вечером? — изогнула Юля бровь дугой.

— Например, — ступи Эдвард на скользкий лед.

— Мой процедурный лист в ваших руках, доктор.

Его бросило в жар, но Юля рассмеялась и, поудобнее устроившись на подушке, спросила:

— Интересно, Роберт скоро придет?

— Он уже топчется за дверью, не переживай, — Эдвард ретировался к столику и, ощущая в пальцах дрожь, набрал лекарства в шприцы. — Ничего, Джулия, скоро будешь как новая. Разберемся с делами и полетим в Лондон. Неприятности забудутся как страшный сон. Не передумала работать со мной?

— Нет, конечно. Так ты берешь меня в ученицы?

Эдвард обернулся.

— Мне нужна помощь в административных делах. Это очень серьезно, и тебе придется отдаться мне целиком, если хочешь стать впоследствии моей правой рукой. Отгуляешь медовый месяц и за труды праведные.

— Дожить бы до свадьбы.

— Доберись живой хотя бы до Лондона, — Эдвард хотел снять с нее одеяло, но она смутилась и вцепилась в его край.

— Я не хочу доверять тебя чужим рукам.

— Но на мне ничего нет.

— Дорогая, я видел тебя даже изнутри. Поверь, ты меня ничем не удивишь, лишь порадуешь глаз.

Юля подняла руки и, задев трубку, торчащую из отверстия над грудью, вскрикнула:

— А это еще что такое?

— Не трогай, скоро сниму! — предупредил ее движение Эдвард, стянул одеяло и повернул Юлю набок.

— Чувствую себя собакой Павлова. Спасибо, что ноги не отрезал.

— Не ворчи. Стоило бы укоротить вместе с языком, — Эдвард хлопком воткнул иглу в ее бедро и сделал уколы.

— Теперь обработаем спину, — он достал из кармана бальзам, приготовленный по собственному рецепту, опустил пальцы в густой, масляный крем и медленно, касаясь каждого Юлиного позвонка, провел рукой по ее спине. Он залюбовался контурами гибкого тела с заострившимся плечом: «Как же было близко счастье в тот день, но я колебался… Я считал себя должным оттолкнуть тебя, внезапность случая меня смутила. До сих пор мне снится изящный силуэт, просвечивающий из-под тонкого халата в солнечных лучах сентябрьского утра. Как же меня к тебе влечет, странная моя девочка». Пальцы скользили туда и обратно по атласной коже, ощущая исходящий от нее трепет.

— Раны уже неплохо затянулись, спину нам удалось спасти.

— На теле все заживает быстрее, — проговорила она вполголоса.

Эдвард наложил свежую повязку и укрыл Юлю одеялом.

— Останешься на боку?

— Да. Очень спать хочется.

— Сказать Роберту, чтобы пришел позже.

— Ты издеваешься?

Эдвард вздохнул.

Страницы: «« « ... 1213141516171819 » ... »»