Сновидец. Мистер Невозможность Стивотер Мэгги

21

Прогулка на катере.

Джордан полагала, что вполне не прочь прокатиться на катере, хотя должна была признать, что немного разочарована. Это было так цивилизованно. И чересчур мило. Они добрались до Бостонской гавани примерно за час до наступления темноты, когда небо за линией городских небоскребов и башен с часами полыхало оранжевым. Ледяная вода угрюмо плескалась о туристические лодки, стоявшие у причала. Парусники, все еще остающиеся в море в конце сезона, грациозно покоились на воде, опустив оперение парусов и обнажив скелеты мачт.

По привычке Джордан размышляла, как бы она изобразила окрестности, какую кисть использовала бы для прорисовки деталей, например, тонких линий такелажа, изящно протянувшихся на фоне неба, но упражнение казалось немного скучным. Картинка была слишком банальна, множество художников и фотографов на протяжении сотен лет успели запечатлеть этот пейзаж. Потому что он был прекрасен.

«Красиво – это хорошо, – твердила она себе. – Мило – тоже замечательно. Просто слегка разочаровывает».

– Мэтью, реально, застегни уже свой спасательный жилет. Сейчас же. Застегни. Его, – велел Диклан Линч. Казалось, на воде он чувствует себя как дома, так же как и в Бостоне. Симпатичный американец ирландского происхождения с прирученными кудрями и узкими прищуренными глазами кельта. В рубашке с воротником, приличном свитере, хорошей куртке, парень являл собой единое целое с красивым пейзажем, лодкой и водой. Хеннесси бы его возненавидела, подумала Джордан. «Поздравляю, – сказала бы она, – Ты нашла Скучного Белого Парня под номером 314».

Свидание в Бостонской гавани только подчеркнет точку зрения Хеннесси. Поскольку это мило. И слишком красиво. И потому что об этом можно прочитать на туристическом сайте и приобрести билеты. Кроме того, такое развлечение нравилось всем.

«Как романтично», – голос Хеннесси сочился осуждением.

Джордан оставалось довольствоваться, лишь представляя голос Хеннесси, ведь та так и не позвонила. Почему она не вышла на связь? Джордан знала, что она жива и здорова, поскольку Ронан позвонил Диклану. Ну, и потому что Джордан все еще стояла на ногах.

Молчание Хеннесси тревожило, как и слова.

– Откуда тебе знать, может, я создан для плавания? – раздраженно проговорил Мэтью.

– Матерь божья, – не менее раздраженно ответил Диклан. – Ты опять начинаешь? Просто попроси уже пригласить психотерапевта на свой день рождения.

– Зачем называть это днем рождения, если в этот день я просто, типа, появился? – спросил Мэтью.

Джордан подумывала вмешаться в дискуссию, но решила, что здесь речь скорее о братских отношениях, чем о снах. И если в одном она разбиралась, то о другом знала мало.

– Любой человек в какой-то момент просто появился, Мэтью, – сказал Диклан, снимая последнюю веревку, удерживающую катер у пирса. – Джордан, ты пристегнута?

Девушка отсалютовала.

Они отчалили. Шум двигателя заглушил протесты чаек над головой и голоса зевак на пристани, оставшейся позади. Вода позади катера забурлила, разделяясь на полосы белого, серого и черного цвета. Холодный зимний ветер свистел над Атлантическим океаном на фоне темнеющего горизонта. Не так уж это и цивилизованно, как предполагала Джордан. Поскольку температура воздуха казалась просто безумной, а Диклан вел катер чересчур быстро для романтической прогулки.

Почему Джордан вообще заботило, что подумает Хеннесси? На самом деле ее это не волновало. Просто она скучала.

В то время как Мэтью съежился на корме с пакетом картофельных чипсов, Джордан в конце концов надоело мерзнуть и она присоединилась к Диклану за рулем, спрятавшись за ветровое стекло.

– Кто научил тебя управлять лодкой? – спросила Джордан, повысив голос, чтобы быть услышанной. Если бы он заглушил двигатель, разговаривать было бы намного проще, но парень, казалось, полностью сосредоточен на цели, минуя причалы и постоянно оглядываясь через плечо, чтобы не сбиться с курса. – Отец?

Диклан рассмеялся.

– Меня научил сенатор, на которого я работал. Он считал это жизненно важным навыком.

– На случай зомби-апокалипсиса?

– На случай сбора средств.

– Без разницы.

Диклан слегка улыбнулся океану.

– Уловка номер 22. Люди легче расстаются с деньгами, жертвуя их тем, у кого они уже есть. Так ты узнала что-нибудь сегодня?

В течение последних недель Джордан не переставая билась над загадкой живительных магнитов. Она снова и снова возвращалась к «Эль-Халео», пытаясь понять, как он устроен. Насколько далеко простиралось его влияние, менялось ли оно изо дня в день… как картина делала то, что делала. За это время девушка навестила и другие работы Сарджента. Она просмотрела их столько, сколько смогла отыскать, чтобы выяснить, были ли среди них еще магниты. Найти Сарджента в Бостоне оказалось нетрудно; это был его любимый город, когда он бывал в Штатах. Он украсил фресками потолки Музея изящных искусств и стены Общественной библиотеки. Портреты влиятельных персон его кисти хранились в Гарвардском художественном музее и Массачусетском историческом обществе. В Музее Пибоди в Эссексе, Галерее Аддисон и Вустере было еще больше портретов, много акварелей и огромное количество набросков. Она столкнулась с полотнами, которые копировала ранее, например, великолепные и несколько жутковатые «Дочери Эдварда Дарли Бойта» в МИД Бостона, а также увидела множество других, которые у нее руки чесались скопировать, такие как легкая акварель с аллигаторами в Вустере. Джордан изучила не один десяток работ Сарджента.

Некоторые из них давали лишь поверхностное ощущение живительного магнита, но только три работы казались достаточно сильными, чтобы действительно заинтересовать грезу, нуждающуюся в энергии. «Эль-Халео», дочери Бойта, и недавно обнаруженное изображеие драматически обнаженной натуры Томаса Маккеллера, чернокожего парня, которого Сарджент использовал в качестве основной модели для создания фресок МИД. Последний рисунок Сарджент долгое время скрывал в своей частной коллекции, как и реальные отношения с человеком на картине.

Джордан ни на дюйм не приблизилась к пониманию, как работают живительные магниты. Если кто-то и знал о них что-либо, то ей не рассказал.

– Некоторые из работ Моне – магниты, – произнесла Джордан. – В бостонском МИДе.

– «Кувшинки»? – предположил Диклан.

– Ты не поверишь, один из его соборов. От «Кувшинкок» я совсем ничего не ощутила.

Первое, что пришло ей в голову, что стоимость живительного магнита должна быть напрямую связана с его художественной ценностью, однако девушка так и не нашла никаких подверждений, поэтому от теории пришлось отказаться. В конце концов, на демонстрации, устроенной для нее Боудиккой, те произведения, которые показались ей наиболее сильными, не могли похвастаться виртуозным исполнением, и, напротив, большинство шедевров оставляли Джордан равнодушной. Какова была следующая теория? У нее не было следующей. Она рассудила, что дальнейшим шагом станет пристальное изучение истории каждого из обнаруженных ею магнитов, возможно, здесь найдутся подсказки, но затем Диклан пригласил ее на эту прогулку.

Прогулку на катере.

«Прекрасный способ развеяться», – твердила она себе. Не стоит переживать из-за сроков, установленных Боудиккой. Или молчания Хеннесси.

– Ты не думала просто украсть одну из них? – небрежно поинтересовался Диклан. Не у Гарднера, а где-нибудь еще.

– Само собой.

– И какую?

– Проще всего было бы украсть что-то, подобное фотографии, что хранится у Шерри Лэм, однако вряд ли она стоит всех хлопот, не так ли? Она не настолько особенная. Если бы я решилась на кражу, то играла бы по-крупному.

Он повернул руль влево, направляя катер глубже в гавань.

– Расскажи, как бы ты это провернула. Давай представим.

Джордан поднырнула под руку Диклана, лежащую на руле, и пристроилась у него на коленях. Парень как бы невзначай поправил ее пышный конский хвост, когда девушка откинула голову ему на грудь и взглянула в изменчивое вечернее небо. Он выжидательно склонил голову, не сводя глаз с конечной цели их путешествия. Теперь их рты и уши сблизились достаточно, чтобы, не повышая голоса, беседовать на стремительно летящем катере.

– Небольшие хиторости с происхождением картины всегда были под моим особым вниманием.

История предмета – вот настоящая работа фальсификатора. Именно она показывает, на что ты способен в мире искусства. Красота ничто без подходящей истории. Создание полотна в стиле мастера – лишь первый шаг. За ним следует огромное количество бумажной работы, исследований и кропотливого изучения, в результате которых рождается история. Подделка не может возникнуть из ниоткуда; ни один человек не поверит, что кто-то случайно обнаружил неизвестную картину Моне, Кассата или кого бы то ни было. Но сочинить легенду мало, ее надо тщательно продумать и связать с правдой. Например, где полотно скрывалось все эти годы? И чем соблазнительней полотно, тем лучше должна быть история. Хранилось в частной коллекции отшельника. Благодаря оплошности какого-то болвана авторство в течение долгих лет ошибочно приписывали другому художнику. Обнаружено в тайнике подвала дома после пожара.

Однако нельзя просто так выдумать коллекционеров-отшельников, болванов-искусствоведов и тайники в подвалах. Фальсификатор обязан отыскать уже существующие и вставить их в историю настолько аккуратно, чтобы надрез на теле правды оказался как можно меньше, что поспособствует скорейшему его исцелению без шрамов на временной шкале. В зависимости от покупателя, порой достаточно включить в выпуск новостей сюжет о недавнем пожаре в поместье. Однако если полотно приобретается музеем или слишком взыскательным клиентом, то могла потребоваться подделка купчей или страховки в связи с кражей работы, а может, и писем современников автора, в которых упоминается картина, либо фотографий родственников художника на фоне полотна.

История происхождения.

– Суть плана в том, – сказала Джордан, – чтобы убедить музей, что работа, висящая у них на стене, на самом деле подделка и всегда была подделкой. Пожалуй, я бы отыскала ловкого паренька с достойной хваткой, который убедил бы всех, что в свое время подменил оригинал копией, в идеале до их вступления в должности, так что без обид. К примеру, за год до получения результатов нучных исследований, тщательных проверок и всех этих штучек, что так усложняют процесс фальсификации. До проверки рентгеном. Экспертизы повреждений верхнего слоя и прочее. Я бы убедила их, что все, что они изучали и описывали в своих академических трудах, на самом деле атрибуты подделки, а оригиналу присущи совершенно другие слои и повреждения.

Диклан прекрасно улавливал ход ее мыслей.

– Тебе понадобится «козел отпущения», – сказал он.

– Само собой. – Ее всегда поражало, как хорошо он осведомлен об этой стороне жизни; только казалось, не подходил ей. Джордан предположила, что в этом всегда и крылся смысл его маскировки. Выгляди как парень, приглашающий подружек полюбоваться банальными туристическими видами. Будь мужчиной, способным украсть картину. – Вину за первую кражу пришлось бы возложить на кого-то, кто уже в деле и готов пострадать за это.

– И тогда появляешься ты со своим «оригиналом», – подсказал Диклан. – Сообщаешь, что готова тайно обменять его на выставленную на всеобщее обозрение подделку и в благодарность за помощь сохранить их оплошность в секрете.

– В точку.

– Как спектакль с «Темной леди», – в его голосе не прозвучало и намека на обиду, хотя именно кража портрета его матери свела их вместе. – Но ты не станешь этого делать.

– Не понимаю, что за жизнь это будет, – ответила Джордан. – У меня ведь не получится носить при себе знаменитую картину, занимаясь своими привычными делами; я буду вынуждена сидеть с ней взаперти. С картиной. Огромной картиной. Может, порезать ее на маленькие кусочки? – Девушка почувствовала, как Диклана передернуло от подобной перспективы.

– Нет никакой возможности узнать, сработает ли это, пока не уничтожишь полотно, кражу которого ты только что так усердно планировал. И смогу ли я спокойно жить со знанием, что порубила Сарджента на куски? Чертовски маловероятно.

Она уронила голову ему на грудь; парень вздернул подбородок. Джордан почувствовала, как у него перехватило дыхание.

– Сама мысль об этом вызывает у меня несварение желудка, – произнес Диклан. Затем повел плечом, веля ей пошевеливаться. – Мне нужно подвести катер ближе. Мы на месте. Сможешь нас пришвартовать?

К изумлению Джордан, они приплыли не в живописное романтичное местечко. Катер замер у частного пирса, примыкающего к очень красивому комплексу домов ленточной застройки, выступающих прямо в гавань.

– Мэтью, картина, – сказал Диклан. – Пожалуйста, не урони ее в воду.

– Что происходит? – спросила Джордан, когда Мэтью осторожно приблизился к ним со свертком в подозрительно знакомой упаковке: «Темная леди». Присненный портрет биологической матери Диклана, Моры О-Коррах, наделенный волшебным свойством заставлять любого, кто заснет с ним под одной крышей, видеть во сне море. Картина из грез, которую Джордан однажды подделала, однажды украла и однажды вернула.

Диклан протянул ей руку, помогая сойти с качающегося катера на пирс.

– Кажется, я обещал продемонстрировать тебе, как можно приятно провести время, не так ли?

Из одного из домов показалась группа необычайно белокурых людей – мужчина, женщина и подросток. Вся компания была одета по погоде, и каждый из них нес или тащил свой багаж. Они направились по пирсу к катеру, который выглядел гораздо больше того, на котором прибыли Джордан и братья Линч, однако мужчина, заметив Диклана, остановился.

– Ох, точно, Коди… – обратился мужчина к подростку, повысив голос, когда достал связку ключей и помахал ими. – Возьми у него картину и отнеси в дом, ладно? Положи ее к остальным вещам, которые нужно забрать. И не забудь запереть за собой дверь. Запри ее. На этот раз проверь, пожалуйста.

Парнишка подошел к Линчу, забрал картину с изображением матери Диклана и потащил ее в дом, в то время как пара присоединилась к Диклану, Джордан и Мэтью.

– Пойду займусь вещами, – произнесла женщина, вежливо улыбаясь, но продолжая спускаться по пирсу.

– Я буду через минуту, – сказал мужчина. Он и Диклан легко и небрежно пожали друг другу руки, затем незнакомец, вежливо потряс ладонь Джордан. Он попытался протянуть руку Мэтью, однако парень ровно в этот момент отвернулся, присел на корточки и уставился на воду под ногами.

– Прошу прощения за подобную спешку, – продолжил мужчина.

– Нет проблем, – ответил Диклан. – Отличный способ избежать пробок.

– Знаю, наверное, покажется глупостью, что нельзя сделать это по телефону или электронной почте, но это традиция, и я не собираюсь становиться первым, кто ее нарушит, понимаете, о чем я? – сказал мужчина. – Так что вы хотели узнать?

– Джордан, Миккель состоял в дирекции МИД на протяжении… – вместо ответа сказал Диклан.

– Пятнадцати лет.

– Пятнадцати лет, – согласился Диклан. – Он имел дело с несколькими живительными магнитами.

Джордан посмотрела на Диклана, не на Миккеля. Прогулка на катере. Прекрасная, чудесная прогулка на катере.

– Вокруг них существует довольно много легенд, – продолжал Миккель. – Я не стану говорить о тайном обществе, потому что тогда все покажется более организованным, чем есть на самом деле. Скажу иначе: любой, кто долгое время связан с предметами искусства, вскоре учится определять, какая работа хороша, а какая нет, что произведет фурор, а что нет. В голове сразу складывается картинка, заслуживает ли творение вашего внимания. После многих лет, проведенных среди предметов искусства, высококлассных предметов искусства, нетрудно сказать, что некоторые из них те самые живительные магниты. Они особенные, понимаете? Люди их любят, в них что-то есть. И из-за этого чего-то стоимость таких предметов гораздо выше, чем можно подумать, так что за ними стоит следить в оба глаза. Однако их существование вовсе не секрет. Просто о таких вещах не говорят. Не станете же вы рекламировать их как магниты? Это… как бы сказать? Неловко. Загадка – часть их очарования. Согласно традиции, следует по возможности избегать любых письменных упоминаний о существовании магнитов, а если такая необходимость возникла, записи непременно должны быть уничтожены, как поступают с доской для спиритических сеансов. Так что вы хотели узнать?

Диклан вытянул руку в сторону Джордан, универсальным жестом предлагая: «Прошу».

– Как их создают? – спросила Джордан. – Каким образом в них закладывается эта сила? Вы знаете?

Миккель прищурился, словно вопрос показался ему не вполне логичным, но затем медленно ответил:

– Ох, понимаю, о чем вы. Это работа художника. То, что он чувствует, создавая свое творение. Столкнувшись с магнитом впервые, я посчитал, что дело в том, насколько неповторимым он кажется зрителям. Подлинный шедевр, понимаете? Однако позже я получил объяснение, и в нем гораздо больше смысла. Эти произведения в некотором роде особенные для автора. Они нечто уникальное, новое и очень личное для них. Зачастую дело в объекте, иногда в том, что они чувствовали, рисуя его, а порой причина кроется в другом. По-видимому, именно это превращает некоторые работы в живительные магниты. Но не думаю, что дело тут в художнике. Скорее это дух времени. Существует особый французский термин для описания подобного, не так ли? У французов для всего есть специальный термин. Я ответил на ваш вопрос?

Диклан взглянул на Джордан, чтобы убедиться, так ли это.

– И вы не можете сказать точнее, что это, как именно в процессе работы автор создает магнит, – сказала она. – И ничего более конкретного об этом самом… духе времени?

– Мне известно лишь, что художник, создавший магнит, не всегда может повторить этот опыт, – ответил он. – Порой он способен сотворить сразу два подряд, а затем ни одного до конца жизни. В настоящее время большинство живительных магнитов находятся в частных коллекциях… но вы наверняка в курсе, что несколько из них есть и в нашем городе, верно? В открытом доступе?

– «Эль-Халео», – подсказал Диклан.

– Да, – ответил Миккель. – Сарджент был хорош в создании магнитов, но смею заметить, он также являлся весьма плодовитым художником, не так ли? Вы видели когда-нибудь его «Мадам Икс»?

Конечно, она видела. Само собой. При всей неоднозначности своей истории «Мадам Икс» стала самопровозглашенным шедевром. Одно из первых полотен Сарджента, которое Джордан попыталась скопировать. Она и Хеннесси корпели над ним снова и снова, порой поочередно работая над одной копией. Фальшивая «Мадам Икс» в натуральную величину с кучей пулевых отверстий в голове осталась в их особняке в Маклине, как и бедные девчонки, которые, возможно, тоже все еще там.

По выражению их лиц Миккель понял, что они знакомы с картиной.

– Она также живительный магнит. Высшей пробы. Что бы там ни происходило между автором и моделью, именно это и рождает магнит.

Сын-подросток Миккеля подбежал к ним и передал отцу ключи от дома, дома, где он надежно запер портрет матери Диклана.

– Спасибо, что смогли уделить нам время перед поездкой, – сказал Диклан.

– Спасибо за содействие, – ответил Миккель. – Уверен, мы еще свяжемся с вами. Номер останется прежним, правильно?

Вновь обменявшись рукопожатиями и пробормотав любезности, Диклан, Джордан и Мэтью, наконец, остались на пирсе в одиночестве. Нестерпимо хлестал ветер. Мачты позади них приобрели вид скелетов. Прекрасный вечер постепенно превращался в нечто зловещее.

– Так странно, что вода показывает мне мое собственное лицо, – несколько расстерянно произнес Мэтью.

– Это был портрет твоей матери, – сказала Джордан.

– Да, – ответил Диклан. – Это по-прежнему он. Просто теперь принадлежит не мне.

– Ты обменял его на информацию.

– Да.

Они изучали друг друга. Солнце уже скрылось, и вечерний свет углубил тени под его бровями, скрыв форму глаз и выражение лица, отчего оно казалось менее заурядным.

– Я действительно хорошо провела время, Поцци, – сказала она.

Диклан подставил лицо ветру, пряча улыбку в темноте.

– Я возлагаю большие надежды на свой портрет, – ответил он.

22

Хеннесси считала, что секреты есть у каждого.

Именно секреты делали тебя тем, кто ты есть. Однажды в учебнике по искусству она прочла, что ключом к получению точного сходства служит правильное распределение теней. Мы узнаем лица не по форме их черт, а по рисунку теней.

Хеннесси полагала, что с секретами дело обстяло так же. Каждая из ее девчонок начинала свой путь как Хеннесси, думала, как она, вела себя, как она, но рано или поздно что-то случалось, и появлялся секрет. И тогда они становились сами собой.

Возможно, Хеннесси верила, что каждый человек сам по себе один большой секрет.

Секрет Дж. Х. Хеннесси заключался в том, что в одно время она могла любить лишь одного человека. Со стороны могло показаться, что она любила других людей, как, например, свою дочь, или другие занятия, такие как живопись, но на самом деле мать любила только Билла Дауэра. И для живописи, и для Хеннесси дела шли хорошо, пока все было в порядке с Биллом Дауэром. Однако если что-то становилось не так, ради сохранения любви она была готова на любую жертву. Дочь, карьера, друзья, дом – всего лишь пешки на игральной доске, за которой схлестнулись двое.

Секрет Джордан заключался в том, что она мечтала жить отдельно от Хеннесси. Она могла сколько угодно это отрицать, боясь задеть ее чувства, однако Хеннесси проследила за ней; она видела те квартиры, о которых грезила Джордан. Изучила содержимое ее телефона, пока девушка спала, и нашла номера почтовых индексов, вокруг которых вертелись ее фантазии. Она знала, на какие галереи засматривается Джордан, в каких школах мечтает учиться. Не имело значения, насколько захватывающую жизнь дала им Хеннесси, неважно, сколько высококлассных заказов поручила, сколько второсортных вечеринок устроила, насколько яркой сделала их совместную жизнь, Джордан все равно мечтала о собственной. Никто не хотел вечно жить с Хеннесси, даже сама Хеннесси.

Ее собственный секрет был в том, что она не желала, чтобы силовая линия становилась мощнее.

– Если человек долгое время занимается разрушением, – сказала Хеннесси, – то в некотором смысле он становится созидателем.

Трое сновидцев остановились посреди обшарпанного квартала. Хеннесси давно потеряла представление, где они находятся. По поводу города и штата она еще могла бы поспорить. Свет казался необычным, желто-зеленым. Был конец дня, когда обычно даже отвратительные места обретали некую живописность. Однако этим вечером над городом низко нависали сердитые облака, словно лохмотья, цепляясь за телефонные провода, последние мутные лучи заходящего солнца косо падали на землю. То тут, то там с неба сыпались хлопья снега, отчего казалось, что облака рассыпаются. Улицы были покрыты грязной кашей из растаявшего снега и песка.

Выглядело скверно. Неописуемо мерзко.

Хеннесси продолжала:

– Сам акт уничтожения становится своей противоположностью, созиданием, актом сохранения статус-кво, поскольку статус-кво теперь – разрушение. И если он хочет доказать, в чьих руках правила игры, то должен не разрушать, а восстанавливать порядок. Что за идиотизм! На…

– Ты пытаешься донести до нас, что нуждаешься в перерыве? – перебил ее Брайд.

– Всего лишь поделилась некоторыми психологическими наблюдениями. Просто болтала. Чтобы убить время.

– Что ты чувствуешь? – спросил Брайд.

Ронан шумно выдохнул, барабаня пальцами по окну. В последние дни он становился все более и более беспокойным. Колени дрожат. Пальцы барабанят. Ноги шагают. Мысли перескакивают с одной на другую. Он грезил по необходимости. В противном случае не спал вообще. Хеннесси полагала, что на него так повлияла их затея с домино. Или, возможно, сорвала с него маску.

– Нечто чертовски странное, – ответил парень.

В этом месте было невероятно трудно ощутить истинную силу линии, поскольку ее окружало слишком много вещей, которые, как теперь Хеннесси знала, заглушали энергию. Низко расположенные незащищенные телефонные линии, стоячие маслянистые лужи на разбитом асфальте, нагромождение домов, опутанных проводами, тянущимися от них, как кишки. Спутниковые тарелки, словно темные грибы, проросшие то тут, то там на крышах. Однако было что-то еще, что делало картинку действительно уродливой, и Хеннесси никак не могла уловить что. Возможно, просто ее настрой.

– Хеннесси, – резко позвал Брайд, поворачиваясь на пассажирском сиденье, чтобы взглянуть на нее, сидящую сзади. – Что ты чувствуешь?

– То же, что Ронан Линч, – ответила Хеннесси. – Что-то здесь не так.

– Задача будет не из легких. – сказал Брайд. – Нужно сровнять с землей три огромных здания. Не уверен, получится ли сновидеть на месте, так что, скорее всего, придется рассчитывать лишь на то, что у нас уже есть. Мы должны быть крайне сосредоточены. Возможно, вам придется сделать это в одиночку. Пока не знаю.

Ронан поймал взгляд Хеннесси в зеркале заднего вида; его густые брови взмыли вверх. Весьма странно. Она пожала плечами.

– По сути, – сказал Брайд, – мне нужно, чтобы один из вас был за рулем, просто на всякий случай.

Нужно. Необходимо, чтобы кто-то их отвез. Брайд в них не нуждался. Это они нуждались в нем.

Этим вечером Брайд припарковал Буррито на неровной стоянке перед закрытой лесопилкой. Пока Ронан и Хеннесси пару минут препирались, споря, кто займет место водителя вместо него (Хеннесси выиграла, Ронан отвлекся, удерживая Бензопилу в салоне), Брайд забрался на заднее сиденье.

– Что происходит? – прошипел Ронан, едва мужчина захлопнул дверь.

– Я что, похожа на няньку? – ответила Хеннесси. – Сам спроси.

Они вернулись в машину. Ничего не спрашивая. Никто не произнес ни слова, пока машина мчалась по улицам уродливого города, а пару минут спустя миновала беспорядочно заселенный пригород. Изрезанная колеями дорога внезапно оборвалась у темного свежеуложенного асфальта на въезде в какое-то корпоративное учреждение. Невероятно чистая, белоснежная вывеска коротко гласила: «ЦИФРОВЫЕ РЕШЕНИЯ».

Хеннесси взглянула в зеркало заднего вида на Брайда. В зелено-желтом свете она заметила, что он сидел совершенно неподвижно, глядя в окно прищуренными, словно от солнца, глазами.

«ЦИФРОВЫЕ РЕШЕНИЯ» оказались комплексом из трех неприметных, но огромных белых зданий посреди ухоженной парковки. Во всех отношениях это место выглядело менее уродливым, чем город, который они оставили позади. Аккуратно подстриженный газон казался слишком зеленым для этого времени года. Черный-пречерный асфальт, ровный, как стекло. Каждую из белоснежных сторон зданий украшали одни и те же многозначительные слова: «ЦИФРОВЫЕ РЕШЕНИЯ».

Сидя в Буррито посреди пустой парковки, Хеннесси воспользовалась возможностью прикончить несколько пончиков, надеясь, что в нынешнем дурном расположении духа ей станет плохо, она упадет и больше не встанет, но, в конце концов, пришлось остановиться. В ушах звенело.

Она зевнула в попытке прояснить слух, затем зевнула снова. Звон продолжался. Было похоже на то, как если бы ты ударился головой и борешься с головокружением. Также немного напоминало включенный телевизор с убавленным звуком. Или гудение холодильника.

Она резко дернула ручник. Снежинки парили перед лобовым стеклом и, падая на землю, таяли на фальшивой траве.

В ушах по-прежнему звенело.

– Что это за звук?

– Да фиг его знает, – ответил Ронан. – Я думал, что один его слышу.

Звук не прекращался. Странный звук, желто-зеленый, под стать желто-зеленому вечеру. На парковке не было ни машин, ни людей. Вообще никаких признаков жизни. Лишь рваные облака, тусклый свет, размывающий горизонт. И комковатые снежинки, тающие в грязи.

Снаружи машины звон казался еще громче. Она решила, что самым мучительным в нем был его непрерывный, постоянный характер. Он не менялся, поэтому становился частью тебя. Напирая, выдавливая. С воздуха. С земли. От зданий. Птица Ронана взмыла ввысь и сразу же вернулась обратно, заторможенно стоя на асфальте и мотая головой, словно к ней что-то прилипло.

Ронан присоединился к Хеннесси, и они встали плечом к плечу, разглядывая комплекс, огни парковки, одинаковые здания с одинаковыми входами в вестибюли из черного стекла – лаконично, как на детском рисунке. Звук продолжал доноситься отовсюду. Становилось очевидным, почему вокруг нет ничего живого.

Невозможно представить большую противоположность безмолвному, наполненному жизнью лесу вокруг Илидорина.

– Что движет миром, братишка? – произнесла Хеннесси, внезапно осознав, что у нее перед глазами. – Нули и единицы. Мемы и приколы. Форумы и Fortnite. Верно? Это… как там их называют. Ферма данных. Ферма серверов.

– Чего?

– Готова поспорить на свою прекрасную задницу, что внутри этих зданий бесконечные ряды серверов, – сказала Хеннесси. – Фейсбук-Инстабук-Твиттербук-Тиктокбук-Тамблбук. Это место – один из их коллективных разумов. Возможно, я ошибаюсь, но вряд ли. Как-то раз была на художественной выставке, посвященной парню, который пытался подать в суд на звук.

– Серверы издают шум? – спросил Ронан. И сам же ответил на свой вопрос. – Вентиляторы системы охлаждения.

– Именно, мистер Умник.

– Я не могу грезить здесь, – как ни в чем не бывало продолжил Ронан. – Получится бардак эпических масштабов. Мы должны покончить с этим, используя лишь то, что уже имеем. Жаль, что ты оставила меч Модам. Нужно снести все здание или только то, что внутри? Брайд?

Однако Брайд не ответил. И не присоединился к ним, стоящим у капота машины.

Они обернулись, чтобы взглянуть.

Задняя дверь оставалась открытой. Брайд выбрался, но не совсем. Казалось, он присел на корточки в размытой тени распахнутой дверцы автомобиля. Как будто стоя. Но его тело оставалось изогнуто в знак вопроса. Он дрожал. Ладонями зажимая уши.

Мужчина кричал.

Или, по крайней мере, выглядел так, словно кричит. Прижа руки к ушам, он снова и снова беззвучно открывал рот.

Это была агония, истошный вопль без единого звука, отчего выглядело только страшнее. Как будто шум фермы серверов и крик случились с Брайдом одновременно, превращая его в нового человека. Кого-то менее настоящего. Спроецированного из другого места.

Не было нужды объяснять, что ему больно.

Что ты слышишь?

Ронан тоже казался потрясенным, однако, отвернувшись от Брайда, голосом, полным бравады, произнес:

– Значит, все зависит от нас.

– Мы можем просто уйти, – сказала Хеннесси. – Оставить все как есть. Скажи ему, что мы справились. Может, он не заметит.

Ронан бросил на нее взгляд.

– Машина. Давай загоним туда Буррито.

– Через стекло и прочее барахло? А она достаточно крепкая?

– Я тебя умоляю. – Ронан взглянул на нее еще раз. – Ты со мной или останешься здесь?

– Его мы возьмем с собой?

Они снова оглянулись на Брайда. Казалось странным видеть его все еще прикованным к месту. Правда ли, что звук может убить? Существует ли что-то, способное прикончить Брайда? «Старше, чем он представляет», – вспомнила девушка его слова.

– Вперед, а я посмотрю, – сказала она Ронану. – Буду оценивать твою работу. Твердая десятка – если на машине не останется ни единой царапины. Девять, если разобьешь зеркало. Дальше по нисходящей. Один балл, если нам вновь придется тащиться через этот город, который, должна признаться, напоминает мне Пенсильванию.

– Мы итак в Пенсильвании, – ответил Ронан.

– Ну это многое объясняет.

Ронан двинулся вперед, лихо разворачивая автомобиль влево, чтобы захлопнуть по-прежнему открытую заднюю дверь, и оставляя Хеннесси с Брайдом посреди парковки. Машина мгновенно стала едва различима, хотя до девушки отчетливо доносились грохочущие в салоне басы музыки. Однако их было недостаточно, чтобы заглушить исходящий от комплекса шум, продолжающий раздаваться со всех сторон. Внутри нее. Неизбежно. Неумолимо. Для его создания не требовалось человеческих рук; он воспроизводил себя сам, без устали и жалости воздействуя на Брайда.

Люди так прекрасно справляются, уничтожая окружающую среду. Лучше всех.

Внезапно в темных стеклянных дверях ближайшего к ним здания образовалась огромная дыра. Ронан въехал в вестибюль. На краткий миг в отражении уцелевших стекол промелькнул Буррито и снова скрылся из поля зрения. Изнутри здания раздался грохот.

Шли минуты.

Разглядеть, что происходит внутри, не представлялось возможным, тем не менее там явно что-то происходило, потому что ужасный звук стал немного тише и к нему добавился вой сигнализации. Брайд перестал кричать, однако по-прежнему оставался сгорбленным, закрыв от боли глаза и зажав руками уши.

Хеннесси пропустила момент, когда Буррито выскочил из первого здания, но видела, как он протаранил второе. Вибрация стекол, вспышка отражения. И снова, пока Ронан делал свое дело внутри здания, отвратительный звон снизился еще на порядок, сменившись уже знакомым визгом сигнализации. Ей стало любопытно, к чему подключена система безопасности. Девушка размышляла, придется ли пустить в ход против охраны один из серебристых шариков Брайда. Она примерила идею порыться в его карманах в поисках оружия, пока он неподвижно замер. Обычно у Хеннесси не возникало проблем с вторжением в личное пространство, но в случае с Брайдом это казалось неправильным. Она предположила, что, возможно, это как-то связано с его секретами.

А в это время Ронан и Буррито ворвались в третье здание, Брайд убрал руки от ушей и просто стоял, измученным взглядом уставившись вдаль.

Вскоре мерзкий звук затих, как и сигнализация, так что, должно быть, Ронан добрался и до нее. Слышался лишь шум автоматизированного бизнес-парка в паре миль от уродливого городишки. Рокот грузовиков. Далекий гул систем отопления и кондиционеров. Винтовых самолетов и птиц.

Волна силовой энергии в этот раз оказалась настолько мощной, что едва не сбила Хеннесси с ног. Удар поразил не физически, просто земля под ногами внезапно утратила свою привлекательность. Она ощущала себя частью чего-то необъятного, древнего, что медленно разворачивалось, постепенно возвращаясь к жизни, и вдруг осознала, что действительно понимает, почему Модераторы делают все от них зависящее, чтобы загнать их в угол.

К тому моменту как звук двигателя Буррито приблизился, Брайд уже почти пришел в себя. Машину все еще было трудно разглядеть, однако Хеннесси заметила, что зеркала на месте. Буррито оказался крепким. А Ронан сильным. Как и Хеннесси. Каждый из них был невероятно силен.

И с каждым днем их мощь лишь возрастала.

Энергия линии пела в ней намного громче звона фермы серверов, что казалось только хуже, ведь это означало, что она способна принести в мир гораздо больше Кружева.

– Ты разгадала мой секрет, Хеннесси? – тихим голосом спросил Брайд.