Зимний излом. Том 1. Из глубин Камша Вера
– Я подожду коменданта в привратницкой. – Левий вышел из кареты и направился к дверце. Робер торопливо соскочил с Дракко и бросился за клириком, уже взявшимся за тяжелое бронзовое кольцо.
– Ваше Высокопреосвященство, – казалось, кабачок сейчас скончается на месте от ужаса, – господин комендант!.. Только лично...
– Сын мой, – голос Левия был исполнен истинного милосердия, – нет греха страшней, чем нарушить волю Создателя в угоду воле мирского владыки, но я отпущу тебе твои прегрешения. В привратницкой.
– Сержант, – выдавил несчастный теньент, – открывай... Я приказываю.
Украшенная драконьими мордами калитка покаянно взвизгнула и отворилась. Кардинал осенил себя знаком и исчез в темном провале. Герцог Эпинэ вошел следом. Ничего не случилось: гром не грянул, они с Его Высокопреосвященством не провалились в заваленный костями подвал. Страшный Багерлее начинался с просторной, хоть и темноватой комнаты, посреди которой топталась пятерка солдат в кирасах.
Левий огляделся и невозмутимо прошествовал в угол, где мирно стояли стол и два кресла.
– Садитесь, герцог, – кардинал подал пример, опустившись на кожаные подушки. – Вижу, вы удивлены моей настойчивостью? Дело в том, что я принял подвиг в ордене Славы, это потом сердце мое преисполнилось Милосердия к ближним.
– Вы знали Его Святейшество Адриана? – Робер спросил прежде, чем подумал, но Его Высокопреосвященство и не подумал одернуть настырного маршала.
– Адриан был моим наставником. Именно он... ммм, посоветовал мне перейти в другой орден. Сперва речь шла об ордене Истины, но я не соответствовал, ммм, нужным требованиям. Кроме роста, разумеется.
Левий ушел из ордена Славы по просьбе Адриана? Уж не затем ли, чтоб приглядывать за Клементом и иже с ним? Надо поговорить с Матильдой и об Адриане, и об агарисской грызне, и о кардинале. Они вместе ехали, а принцесса всегда разбиралась в людях.
– Хотите о чем-то спросить? – Левий поправил своего голубя. – Спрашивайте, время есть.
– Я плохо осведомлен о делах Церкви, – Иноходец поднял глаза и столкнулся с открытым, даже веселым взглядом, – хоть и прожил несколько лет в Агарисе.
– Человек не может объять необъятное, герцог, – клирик снова тронул наперсный знак, видимо, это было привычкой, – но что-то знать вы просто обязаны. Хотя бы о ваших родственниках, стоявших у истоков Церкви. Житие Адриана, вернее Чезаре Марикьяре, весьма поучительно. Особенно первые списки. Неужели Повелители Молний все позабыли?
– Кажется, где-то старые записи были, – перед глазами Робера встали сумрачные, забитые книгами и рукописями комнаты, – но я читал меньше, чем следовало, а потом стало не до чтения.
– Жаль, – сощурился Левий, – но я готов при случае рассказать вам о блистательном Чезаре, до последнего отрицавшем очевидное.
– Адриан что-то отрицал? – вопрос прозвучал глупо, но Повелитель Молний не обязан говорить, как сьентифик.
– Не Адриан, Чезаре. Он был другом Ринальди Ракана и, когда узнал о том, что тот натворил, не поверил. Марикьяре бросился искать доказательства невиновности Ринальди. На земле не нашел и спустился в подземелья. Что он там видел, не знает никто, но из катакомб вышел уже Адриан. Некоторые, впрочем, полагают, что Чезаре поделился увиденным со своим единокровным братом, от которого и пошли Эпинэ.
– Если это так, – пробормотал Робер, – я ничего не знаю. Может быть, дед...
– Герцог Гийом уже никому ничего не расскажет, – вздохнул Его Высокопреосвященство, – он был гордым человеком и зажег большой огонь. Погасить его будет трудно.
Кардинал приехал сюда гасить огонь? Лэйэ Астрапе, если это так, крови в Олларии не будет. Или будет еще больше. Если кардинал, вместо того чтоб вести подкоп, примется бить в ворота тараном. Он приехал с Матильдой и к внуку Матильды, но что знает вдовствующая принцесса о теперешнем Альдо?!
– Ваше Высокопреосвященство, – начал Робер, – я должен вам сказать...
– Ваше Высокопреосвященство, – барон Морен стоял в дверях, выпятив сразу и грудь и грачиный нос, – я счастлив приветствовать вас в Багерлее!
Левий неспешно и величаво развернулся к коменданту. Словно многопушечный корабль. Казалось странным, что этот человек умеет подмигивать, улыбаться, шутить.
– Господин генерал, – голос бывшего адепта Славы тоже изменился, – я желаю видеть Фердинанда Оллара, Августа Штанцлера и Рокэ Алву.
Надо отдать Морену должное, на ногах он устоял. Более того, он вообще устоял. Комендант чопорно поклонился:
– С радостью, Ваше Высокопреосвященство, но мне нужно дозволение Его Величества Альдо Первого.
– Его Величество Альдо еще не существует, – поправил кардинал. – Молодой Ракан станет таковым лишь после миропомазания. А с разрешением Его Высочества вы можете ознакомиться. Герцог Эпинэ, – Левий протянул Роберу простой футляр серой кожи, – откройте, прочитайте и передайте господину коменданту.
«...сим подтверждаю, что Его Высокопреосвященство кардинал талигойский и бергмаркский Левий обладает правом посещать замок Багерлее в любое время и беседовать без свидетелей с любым узником, офицером, солдатом либо же служителем. Он также может приводить с собой священников либо же иных лиц по своему усмотрению. Альдо Ракан».
Воистину в ордене Славы присягали не только мечу, но и перу! Кардинал подождал, пока Морен переживет послание, и протянул руку. Комендант с окаменевшим лицом вернул приказ.
– С кем из узников Ваше Высокопреосвященство желает говорить первым?
Кардинал убрал документ обратно в футляр и неспешно поднялся.
– С герцогом Алва.
Где они шли, о чем кардинал говорил с комендантом, сколько времени заняла дорога, была Багерлее огромной или, наоборот, маленькой?
Робер куда-то сворачивал вместе со всеми, когда его спрашивали, отвечал «да» или «нет», лихорадочно соображая, как передать Ворону, что герцог Эпинэ предал Альдо Ракана и послал за Савиньяком. Еще утром самым трудным казалось попасть в замок. Он попал, а что дальше?
Рокэ спросит про Моро, он ответит, а потом? Они не должны беседовать как друзья, а как должны? Что говорят, придя в тюрьму к врагу, который тебя не убил, не выдал, а отпустил? К врагу, не предавшему ни своего короля, ни своей клятвы? Как дать понять, что ты не просто готов отдать долг, а переходишь под другие знамена?
Служитель зазвенел запорами и замками, дверь, толщиной равная крепостным воротам, неохотно распахнулась, и в лицо продрогшему в бесконечных переходах Роберу ударила почти кагетская жара. Левий сморщился и обернулся к Морену:
– Слишком душно.
– Внизу пекарня, – равнодушно сообщил комендант, и Роберу захотелось его убить.
Комната, в которую они вошли, была самой обычной, разве что в ней не было окон. Свет фонарей причудливо плясал по голым сухим стенам, выхватывая то угол стола, то деревянную скамью, то старое бюро. Ворона в комнате не было, зато в стене темнели две узкие арки. Сержант поставил фонарь на стол, четверо стражников встали у дверей. Эпинэ видел лицо Морена, оно было злым и растерянным: комендант явно не знал, что ему делать. Левий досадливо махнул рукой, и генерал с готовностью сел на отчаянно заскрипевшую скамью.
– Герцог Алва, – негромко произнес Его Высокопреосвященство. – Я – Левий, кардинал талигойский и бергмаркский. Я прибыл из Агариса, и мне нужно с вами поговорить. Вы здесь?
– Кардинал? – переспросил хрипловатый сонный голос. – Выходит, я не в Закате, а в Рассвете? Как неожиданно...
– Рокэ Алва, – обозначил свое присутствие Морен, – вы в Багерлее, и с вами желает говорить Его Высокопреосвященство.
– Полковник, – заверил невидимый Алва, – когда вы окажетесь в Рассвете, вас, без сомнения, назначат гласом Создателя.
Щека Морена дернулась. Левий без лишних слов поднял фонарь и двинулся на голос. Комендант дернулся следом.
– Оставайтесь здесь. – Несмотря на жару, глаза клирика были ледяными. Названный полковником генерал примерз к полу. Любоваться на образовавшуюся статую Эпинэ не стал.
В спальне, если это была спальня, было еще жарче, чем в прихожей. И темней. Желтый свет выхватил угол кровати, прислоненную к стене гитару, одинокий стул, на который кардинал и опустился. Иноходец, утерев испарину, стал за плечом Его Высокопреосвященства. Глаза постепенно привыкали к полутьме, и Робер разглядел узника в светлой рубахе, цвета которой было не разобрать. Алва сидел на кровати, поджав под себя одну ногу и вытянув другую. Распахнутый ворот, припухшие губы и рассыпавшиеся по плечам волосы молодили маршала, превращая его чуть ли не в юношу.
– Здесь же дышать невозможно, – Левий поднял руку, ослабляя воротник. – Вас сегодня же переведут в другое место!
– Кэналлийцу не может быть жарко, – пожал плечами Ворон. – К тому же не стоит доставлять хлопот нашему полковнику. Он только вчера подобрал мне эти покои.
– Вчера? – Левий хотел спросить что-то еще, но из первой комнаты донеслось:
– Рокэ Алва лжет. Он находится в этом помещении восьмой день.
– Да? – удивился узник. – А мне казалось, господин Ракан в последний раз навещал меня вчера. Как быстро летит время.
– Герцог, – руки кардинала привычно коснулись тускло блеснувшего голубя, – здесь не по себе даже мне, хотя я только что вошел и волен уйти. Не сомневаюсь, Его Высочество не имеет к этому издевательству никакого отношения. Я буду настаивать на замене коменданта Багерлее.
– Не стоит, – покачал головой Ворон, – из тех, кого я не успел убить, Морен, без сомнения, лучший.
– В таком случае поговорим о вас. Я могу чем-нибудь облегчить вашу участь?
– Не думаю, чтоб в этом была нужда, – улыбнулся Алва, – тем более, моя участь от вас никоим образом не зависит.
– Вы так полагаете? – осведомился кардинал.
– Я в этом уверен, – подтвердил Алва. Лэйе Астрапэ, он тут восьмой день. Восьмой!
– Тем не менее, – бесстрастно произнес Его Высокопреосвященство, – я должен спросить, кто ваш духовник и нуждаетесь ли вы в его помощи?
– Насколько я помню, духовника у меня нет, – Алва снова улыбнулся, – но, если вы настаиваете, я готов принять отпущение грехов у моего короля как у главы моей же церкви.
– Герцог Алва, – Левий нехорошо сощурился, – я могу попросить вас встать?
– Зачем? – удивился Ворон. – Вы не дама и не король, а я не эсператист.
– Мне кажется, на вас цепи.
– А, – тряхнул головой Алва, – какие пустяки. Не обращайте внимания.
– Хорошо, не вставайте. – Кардинал поднялся с возмущенно скрипнувшего седалища и подошел к кровати: – Герцог Эпинэ, одолжите мне кинжал.
Робер вытащил клинок Мильжи, подал Левию. Снимать цепи кинжалом? Смешно! Такое могло прийти в голову разве что священнику. Или Айрис Окделл.
Левий нагнулся над Вороном, изучая кандалы, способные удержать быка. Герцог, склонив голову к плечу, наблюдал за кардиналом с вежливым равнодушием. Вблизи Алва юным уже не казался. Осунувшийся, под глазами – круги, губы темные, на скулах – румянец. Слишком яркий для здорового. И ему не жарко в этом аду! Лихорадка? Робер огляделся в поисках воды или, еще лучше, вина и сразу же увидел внушительный хрустальный кувшин. К счастью, полный.
– Рокэ, хотите воды? – закатные твари, он не должен называть Ворона по имени. Здесь не должен!
– Герцог Эпинэ, – поморщился Алва, – не припомню, чтоб мы пили на брудершафт.
– Прошу прощенья, – с благодарностью извинился Робер, – так вам налить? Я, по крайней мере, хочу пить.
– Тогда попросите полковника, – посоветовал Ворон. – Эта вода соленая, она тут для красоты. Пресной сегодня еще не приносили.
– Хорошо, – Робер понял, что задыхается, – сейчас попрошу.
Морен с удивлением уставился на Первого маршала Талигойи, с бергерской методичностью расставлявшего на столе кувшин и кубки.
– Господин комендант, – вот так и делают глупости, бесполезные, ненужные, гробящие себя и других, – потрудитесь разлить воду.
– Монсеньор, – вздернул подбородок Морен, – я прошу объяснений.
– Вот они, – Робер вытащил пистолет, положил на край стола. Ненависть была холодной и тяжелой, как промерзший валун. – Наливайте. До краев!
Морен вздрогнул, но кувшин наклонил. Полилась вода. Блестящая струя, издевательски булькая, наполняла один за другим роскошные, впору королю, кубки. Алатский хрусталь, темнота, жара, соль... Руки Морена дрожали. И хорошо. Очень хорошо, просто превосходно!
Иноходец Эпинэ смотрел на коменданта Багерлее, но видел Штанцлера. Бледного, с перекошенным лицом и бегающими, затравленными глазками. И этот человек тянет лапы к душам и коронам? Какими бы страшными ни были изначальные твари, нас сожрут не они, а ызарги!
– Пейте, эр Август. Уверяю вас, вы никогда не пили такого вина!
Почему он столько тянул? Ведь ясно же было... Убивать нужно вовремя, а он опоздал. Лет на пять, если не больше...
– Монсеньор! Что вы делаете?! Ваше Высокопреосвященство!
Штанцлер исчез. От наведенного дула, прикрываясь рукой, пятился полковник Морен. Какая же мразь! Но карте место. Выпьет – пусть проваливает, хоть в Закат, хоть в Паону!
– Пейте, – велел Робер, – до дна.
Морен быстро поднял крайний кубок, немного воды выплеснулось на стол. Кардинал не появлялся. Не слышит? Вряд ли.
– Пейте, – повторил герцог Эпинэ, и генерал глотнул. Гладко выбритое лицо сморщилось, стянулось к острому носу, превратившись в какую-то морду. Комендант Багерлее пил, заливая негодной водой опозоренный мундир, а Первый маршал великой Талигойи смотрел, не в силах разжать впившиеся в пистолет пальцы. Морен опустошил кубок, на усах и шее блестели капли, глаза налились кровью.
– Берите второй, – Иноходец кивнул на стол, – берите и пейте.
– Нет, – голос Морена стал хриплым. От страха или от соли? – Монсеньор... уверяю вас... Я выполнял приказ Его Величества...
– Альдо велел тебе держать Ворона в этой печке и поить солью? – рявкнул Робер, забыв, что сюзерена по имени не называют. – Это он тебе приказал?
– Его Вели... Он, когда здесь был четвертый раз... Приказал объяснить маршалу, что его время ушло.
– А ты решил объяснить, что пришло время негодяев? – Лэйе Астрапэ, все придумал усердный подлец, Алдо ничего не знает! Ни про пекарню, ни про воду, которую нельзя пить... Конечно, не знает! Сюзерен заигрался, потерял голову, но он сумасброд, а не живодер.
– Вы больше не будете распоряжаться в Багерлее. – Левий все-таки появился. В проеме арки Его Высокопреосвященство сошел бы за эсператистскую икону, не будь у него на лице выражения, весьма далекого и от кротости, и от милосердия.
– Я подчиняюсь лично Его Величеству. – В присутствии кардинала не убивают, мерзавец это понимает и оживает на глазах. Какая же падаль! И ведь таких у Альдо большинство.
– Его Высочество Альдо Ракан – верный сын церкви, – отрезал Левий, – он прислушается к словам служителей Создателя. Прикажите подать вина, воды и свечей и немедленно снять цепи. Герцог Эпинэ, вас не затруднит остаться здесь, пока я выберу для герцога Алва пристойное помещение?
Хлопнула дверь, загремели многочисленные засовы. Это на полчаса, от силы на час, он сам решил остаться, и все же... Смерть в бою лучше тюрьмы, так что братьям, можно сказать, повезло. Робер подхватил второй фонарь и вернулся к Алве. Ворон по-прежнему сидел на кровати, полуприкрыв глаза.
– Герцог... – В первой комнате четыре стражника. Что они услышат, что поймут?
– Эпинэ? – осведомился Алва, не поворачивая головы. – Вас что-то интересует?
Интересует. За какими кошками ты вернулся в Талиг и сложил оружие? Ради короля и заложников? Но о казни объявили за двенадцать дней, только-только до Урготеллы добраться. Нет, Ворон, ты полез в петлю по другой причине. Сделал ли ты, что хотел, или не смог?
– Моро здоров, – сообщил Повелитель Молний, хотя его никто не спрашивал, – но скучает. Я его проминаю каждый день.
– Спасибо, – хрипло поблагодарил Алва. Лэйе Астрапэ, о чем с ним говорить? И как? Хоть бы воды скорей принесли, уроды!
– Вы играете? – Робер указал на гитару у стены.
– О нет, – отмахнулся Алва, – господин полковник был столь любезен, что прислал мне портрет своего нового господина.
Эпинэ зачем-то встал и коснулся инструмента. На злосчастной гитаре не было струн.
– Удивительное сходство, не правда ли? – звякнули цепи, Алва все же соизволил повернуться лицом к собеседнику. На рукаве рубахи что-то темнело. Кровь?
– Что у вас с рукой? – С рукой, с жизнью, с душой? Закатные твари, да не молчи же ты! Оскорбляй, издевайся, проклинай, только не молчи!
– Ничего особенного, – светским тоном произнес Ворон, – господин Левий пытался снять цепи, пролилась кровь. С клириками это случается.
– Вы несправедливы к Его Высокопреосвященству, он хочет вам помочь. – Это чистая правда, но попробуй объясни угодившему в капкан волку, что у него есть друзья!
– Возможно, я несколько пристрастен, – согласился Алва и снова замолчал. Робер рванул ворот рубашки, не соображая, кто из них двоих задыхается от черной, глухой жары. Сварливо треснуло пересохшее дерево, в дальней комнате несколько раз кряду чихнул солдат. Ворон шевельнулся, то ли попытался откинуть со лба волосы, то ли вздрогнул. Лэйе Астрапэ, как сказать ему, что он больше не один?
– Я собираюсь жениться, – выпалил Робер, – на Айрис Окделл. Она уже отбыла в Надор. После Зимнего Излома я еду за ней. Возможно, дела задержат меня... на севере, но потом мы вернемся в столицу.
– Вы – смелый человек, – скучающим голосом объявил Ворон, – я бы на вашем месте сбежал.
Алва вскинул скованные руки, причудливым образом сложив пальцы. В круге света возник рогатый олень. Черная тень рванулась вверх, словно в прыжке. Алва вновь сложил пальцы, на стене тряхнула гривой конская голова. Конь... Олень... Снова конь. Эпинэ – Савиньяк – Эпинэ...
– Есть дамы, от которых лучше держаться подальше, – хохотнул Рокэ и закашлялся. – Простите, герцог. Столичный климат южанам не подходит.
– Монсеньор! – в проеме возникла неуклюжая фигура. – Комендант цепи прислали снять...
– Так снимай!
Кузнец завозился с зубилом, и Робер зачем-то отвернулся. В висках стучало, волосы слиплись и лезли в глаза. Сколько б он выдержал в этой жаровне, не рехнувшись и не разбив себе голову о стену? Три дня? Пять? Или дотянул бы до восьми?
– Вы видитесь с Окделлом? – осведомился Алва сквозь стук зубила. – Я слышал, этот достойный юноша вернулся, вас не затруднит ему кое-что передать?
– Нет, сударь, – в тон Рокэ откликнулся Эпинэ. – Три дня назад Ричард Окделл дрался с Валентином Приддом.
– Дрался? – в хриплом голосе прорезалось любопытство. – И кто победил?
– Оба ранены. Ричард – в руку, Придд – в бедро. Мы фехтовали с Диком, он неплохой боец. – Лэйе Астрапэ, о какой ерунде они говорят, хотя почему «они»? Говорит, то есть пытается говорить, только один.
– Неплохой? Что ж, приятно слышать. – На красивом лице не было ни интереса, ни хотя бы злости, только вежливое внимание хозяина, обреченного слушать скучного гостя. – Видимо, те же слова стоит адресовать и молодому Придду.
– Насколько я понял, Ричард побеждал. Он ранил соперника, но тот сумел отыграться.
Дикон зарвался. Он слишком легко теряет голову, хотя кто бы говорил.... А вот Валентин – ледяная бестия. С раной в бедро не побегаешь, все решил один удар. Неожиданный, необычный... Поднять отлетевшую шпагу левой, «проклятой» рукой и сделать выпад. Снизу вверх, со всей силы. Очень просто, если знаешь, как.
Закатные твари, и кто только их, таких, учит. Хорошо, дурак умчался из Олларии, а не затеял дюжину дуэлей. И ведь за неделю не переучишь, хотя...
– Сударь, вы убиты, выйдите из круга! Следующий!
– Погоди, Альберт. Он только ранен. В ногу.
– Ну, как знаешь...
– Тянитесь к шпаге, граф. Не вставать! Вы ранены, и серьезно... Тянитесь к ней левой... Да, я сказал «левой», выкиньте из головы еще и эту глупость... Смотрите мне в глаза и тянитесь! В глаза, я сказал! Свяжите меня взглядом. Дотянулись? А теперь – выпад! Ну! Сильней! Резче! Это ваша жизнь, сударь! Она вам еще пригодится...
– Готово, Монсеньор, – кузнец ловил воздух ртом, словно рыба.
– Убирайся к кошкам и напомни про воду!
– Слушаюсь, – сутуловатая тень на мгновенье загородила Алву и исчезла.
– Герцог, – Ворон прикрыл ладонями глаза, такой знакомый жест, – будьте сдержанней, особенно при слугах.
– Я не железный, – огрызнулся Эпинэ, – в отличие от вас.
Человек на кровати откинул со лба прилипшую прядь:
– Кстати о железе, не забудьте свой кинжал.
Что-то свистнуло, бирисский клинок чуть ли не на треть вошел в рассохшуюся деревянную розу. Первый маршал Талига в очередной раз не убил Первого маршала Талигойи. Робер с трудом выдернул подарок Мильжи и сунул в ножны, гадая, узнал ли Ворон кинжал, который сам же и вернул пленнику, или нет.
– Благодарю, сударь.
– Не стоит...
Духота становилась невыносимой, рубашка липла к спине, камзол и вовсе превратился в орудие пытки, но снять его в присутствии Алвы Иноходец отчего-то не мог. Стукнули запоры, и Эпинэ выскочил навстречу стражнику, принесшему вино, воду и свечи.
– Вам вина или воды?
– Смотря какое вино. – Рокэ, наконец, соизволил подняться и подошел к столу. – Кагетское, на первый взгляд сносное... Вам налить?
– Налейте.
Белые ласточки среди оранжевых роз, сладкое вино, сладкие слова... Неужели это Робер Эпинэ сидел у бьющего из золотой раковины фонтана, а седой казар предлагал ему руку дочери и советовал держаться подальше от старых тайн?
– Адгемар Кагетский был мудр, – Рокэ Алва задумчиво вертел в руке бокал, – он никому не верил. Особенно союзникам. Жаль, ему не повезло.
– Жаль?!
– Он и впрямь мог сделать из Кагеты что-то пристойное. – Ворон пригубил вино. Робер бы на его месте уже выпил полкувшина вина, а воду вылил на голову.
– Слишком сладко, – кэналлиец поставил бокал, темные губы исказила усмешка. – Уж лучше вода.
– Не могу не согласиться. – Неужели нельзя просто напиться? Зачем мучить себя, какой в этом смысл?
– Вам жарко? – Руки Ворона вновь сплелись в оленью голову. – Снимите мундир, станет легче, а дам здесь нет и не предвидится. А жаль. Как вы думаете, если я попрошу Левия об услуге подобного рода, он упадет в обморок?
– Вряд ли. – Робер торопливо осушил кубок и налил еще. – Он начинал в ордене Славы, когда магнусом там был Адриан.
Алва пожал плечами. До покойного Эсперадора ему дела не было, а до чего было? Робер вгляделся в неподвижное заострившееся лицо. Ворон медленно пил воду, смакуя каждый глоток, а пятно на рубашке из алого становилось бурым.
– Монсеньор, – незнакомый теньент вынырнул из тьмы закатной тварью, – все готово. Герцога Алву переводят в комендантское крыло. Его Высокопреосвященство просит передать, что исповедует господина Штанцлера, но придет, если герцог Алва нуждается в утешении и совете.
– Он не нуждается, – заверил Ворон, в очередной раз прикрывая глаза. – Что ж, Эпинэ, прощайте. Был рад вас повидать, но четвертая встреча нам вряд ли понадобится.
– Вы хотели что-то передать герцогу Окделлу, – напомнил Робер.
– Ах да. – Рокэ Алва потянулся. – Это, конечно, ерунда, но в некоторых семьях подобным вещам отчего-то придают большое значение. Передайте Повелителю Скал, что я считаю его обучение законченным. Он достоин стать одним из талигойских рыцарей. Я подтверждаю сие пред землей и небесами. Юный Окделл свободен от клятвы оруженосца и с сего мгновенья не несет никаких обязательств передо мной.
Глава 5
Гельбе и Ракана (б. Оллария)
399 года К.С. 9-й день Осенних Молний
Жермон Ариго отломил изрядный кусок подсыхающей лепешки, отправил в рот и запил вином. Генерал не отличался утонченностью и изысканностью, в том смысле что собственные беды и мировая скорбь не лишали его ни сна, ни аппетита. Даже лишенный наследства и сосланный, Жермон все равно ел, как конь, и спал, как сурок, вот и теперь нависшая над головой война и свалившаяся на фок Варзов потеря, хоть и драли душу, не мешали с нетерпением ждать обеда, тем паче ничего другого графу и не оставалось. Прибывший ночью маршал Запада со своей всегдашней дотошностью выяснил, что творилось во время его отсутствия, и заперся с бароном Райнштайнером. Ни Ариго, ни Ансела, ни Давенпорта остаться не попросили, и каждый занялся своим делом. Энтони с Анселом отправились догонять отступающие части, а Жермон объехал опустевшие лагеря и отправился обедать, а вернее, ждать приказа.
«Гуси» суетились уже третий день, надо полагать, получили высочайший рескрипт, предписывающий вернуть Гельбе, а еще лучше, и Южную Марагону.
Жермон дожевал лепешку и уткнулся в карту. Между Лауссхен, которую он оставит при первом же серьезном натиске, и Хербсте не было ничего, кроме низких холмов, кое-где прорезанных оврагами и пересыхающими к осени речками. Гельбе была отменным буфером между враждующими державами и еще более отменным местом для сражения в стиле незабвенного Пфейхтайера. Ариго взял синий грифель и, как мог, изобразил гуся в корзинке, на которой написал «30».
В тридцать тысяч оценивалась «старая» дриксенская армия, оставленная в Лёйне после неудач 97 года, стоивших Фридриху фельдмаршальского жезла, а Его Величеству Готфриду – Гельбского плоскогорья. Правду сказать, Жермон предпочел бы видеть «Неистового принца» впереди войска и сейчас, но, увы, неугомонный Фридрих застрял в Гаунау, а против фок Варзов двинули Бруно. Старый бык шестнадцать раз проверит и один раз шагнет, несмотря на очевидное преимущество.
Рудольф писал, что в дополнение к имевшимся семи тысячам конницы в Лёйне перебросили еще тысячи четыре. Подошла и пехота, хоть и не так много, как могло бы быть, не разинь «гуси» клюв на Хексберг. Лазутчики Ансела подтверждали прибытие резервов. После мятежа в Олларии дриксенцы перестали играть в прятки, и все равно, последней каплей стало известие об Алве...
– Мой генерал, – расторопный капрал с черными усами и рыжими бровями умудрился не просто войти с подносом, но и дверь за собой прикрыть, – ваш обед!
– Спасибо, Франц. – Жермон поднял крышку, ловя ноздрями запах варенной с чесноком курицы. – Истребляете?
– Приходится, – брови Фрица страдальчески опустились, – не оставлять же!
– Тогда устройте пирушку по всем правилам, – распорядился генерал. – Бруно сегодня-завтра еще точно провозится, чтоб к этому времени по Лауссхен только мыши бегали!
– Будет исполнено, – рявкнул служака и замолк, с собачьим ожиданием глядя на начальника. Ариго хмыкнул и прямо под синим гусаком нарисовал предписание интенданту: выкатить к вечернему ужину «достаточное количество молодого вина». Окрыленный капрал умчался ловить уцелевших кур, а Жермон взялся за горячее варево, но проглотил лишь пару ложек. На сей раз генеральское уединение нарушил Ойген.
Бергер был хмур, подтянут и держал на руке зимний плащ.
– Едете? – Жермон отложил ложку и поднялся. Они с Райнштайнером третий день были на «ты», но Ариго то и дело об этом забывал. В отличие от Ойгена.
– Отбываю в резиденцию регента, – пояснил барон, аккуратно кладя плащ на сундук, – хочу попрощаться и пожелать тебе успеха в исполнении задуманного маневра.
– А пообедать не хочешь? – Жермон вытряхнул на стол пирожки, освобождая миску. – Рудольф терпеть не может, когда голодают без особых на то причин.
– С удовольствием пообедаю в твоем обществе, – бергер сноровисто снял с ближайшего стула всякую всячину. Он ничего не сказал, но Жермон мысленно поклялся на новой квартире использовать стулья исключительно для сидения.
– Собираешься вернуться, – Ариго по-братски разделил золотистый бульон, – или останешься при герцоге?
– Если не последует иных приказаний, – барон взялся за пирожок, – я рассчитываю через некоторое время встретить вас в окрестностях Доннервальд.
– Был бы рад, – совершенно искренне произнес Ариго, – но для начала нужно убедить Бруно как в нашем уходе, так и в том, что мы идем на Олларию. Кстати, будь моя воля, это было бы вторым из того, что я бы сделал. После боя в Гельбе.
– Это делает честь твоему сердцу, но не твоему уму, – объявил Райнштайнер, налегая на пирожки, – а наш обед делает честь повару и интенданту.
– Скажи спасибо дриксам, – посоветовал Жермон. – Все, что не удастся вывезти и сожрать, придется сжечь. Эта курица – лишь первая из жертв новой войны и последняя из отпущенных нам радостей.
– Ты пишешь стихи? – уточнил бергер. – Если да, не надо их читать, пока мы едим. Я не люблю поэзию с детства.
– Меня пугает наше единодушие, – хмыкнул Жермон, разрывая невольную жертву Его Величества Готфрида напополам.
– А меня пугает положение в центре страны. – Ойген Райнштайнер шуток по-прежнему не понимал и понимать не собирался. – Я совершенно не нахожу причины, вынудившей Первого маршала Талига сдаться. И еще меньше могу объяснить, что побудило его покинуть Урготеллу. Я могу представить, чем руководствуется Дриксен, поэтому здесь я спокоен, но я не в состоянии понять, как человек со столь безупречной репутацией, как герцог Алва, совершает противоречащий здравому смыслу поступок. Я сказал что-то смешное?
– Прости, – смешливость не то свойство, которым следует злоупотреблять при дружбе с бергерами, – меня поразило, что ты назвал Алву человеком с безупречной репутацией.
– Но это так, – в голубых глазах не было ни тени смеха. – Первый маршал Талига не проиграл ни одной военной кампании и не принял ни одного решения, впоследствии себя не оправдавшего. То, что он делает, всегда разумно, достаточно вспомнить летнюю кампанию 387 года.
– Ты говоришь об убийстве Карлиона? – на всякий случай уточнил Жермон.
– Разумеется, – подтвердил бергер. – Положение требовало немедленного вмешательства, Грегори Карлион этому препятствовал, его следовало устранить. Передай мне соль, пожалуйста...
– Прошу доложить Его Величеству, – скучным голосом произнес Робер, – что прибыл герцог Эпинэ.
– Его Величество занят, у Его Величества Ее Высочество, – обрадовал черный гимнет. Кажется, он был из отряда Рокслеев, а может, и нет. «Нет, гимнет, сонет...» И почему он не пишет стихов?
– В таком случае доложите Его Величеству, что Его Высокопреосвященство Левий, приняв исповедь у Августа Штанцлера и Фердинанда Оллара, проследовал в Ноху в свою резиденцию. Герцог Алва, будучи убежденным олларианцем, от исповеди отказался. Его Высокопреосвященство просил передать, что готов принять Его Величество вечером.
Вообще-то Левий считал сюзерена высочеством, и Роберу было отнюдь не очевидно, что агарисец, полюбовавшись на Багерлее, захочет видеть Альдо Ракана королем. Новый кардинал не был святым, как злосчастный Оноре, но еще меньше он был комнатной собачонкой. Кардинал носил эмалевого голубя, но зубы у него были львиными[38].
– Мое почтение, герцог. – Дэвид Рокслей в кирасе со Зверем сошел бы за участника мистерии, если б не злость в покрасневших глазах. – Я хотел бы с вами поговорить о цивильном коменданте.
– Вряд ли вы скажете мне что-то новое, – и то, чего я не говорил Альдо, – зато я могу вас порадовать. Его Высокопреосвященство Левий отказался благословить Айнсмеллера.
– Я уже слышал, – капитан гимнетов невесело улыбнулся. – Если так пойдет и дальше, я стану эсператистом. А что Вешатель?
– Был неприятно удивлен, – заверил Робер приободрившегося Дэвида. – Надеюсь, это только начало, кардинал кажется человеком настойчивым.
– Создатель ему в помощь, – с чувством пожелал Дэвид, поправляя нагрудник, – Если б он нас еще и от этого чудища избавил. А что? Тварь-то по всем статьям богомерзкая, неужели святой отец ее терпеть станет?
Стук алебард об пол возвестил о том, что сюзерен прервал беседу с Матильдой. Рокслей молодцевато вытянулся, нагло сверкнула обруганная кираса. Эпинэ за какими-то кошками пригладил волосы и поправил шпагу.
– Маршал, – лицо Альдо горело, – идем в малый кабинет, ты мне нужен. Капитан, я никого не принимаю. И проводите... Пусть Мэнселл проводит Ее Высочество в ее апартаменты.
Его Величество от души грохнул дверью, размашисто повернул ключ, подошел к окну, рванул занавеси, но не рассчитал сил. Два кольца разлетелись, и белая парча провисла. Это помогло – сюзерен с недоумением воззрился на дело рук своих, потом рассмеялся.
– Садись! Ну и разозлился же я.
– Я тоже, – пошел в атаку Иноходец. – Если ты не повесишь Морена, это сделаю я.
– А что он натворил? – Альдо плюхнулся в кресло и вытянул ноги. – Ничего нет хуже встречи с родичами, раньше я этого не понимал.
– Это ты о Матильде? – не поверил собственным ушам Иноходец.
– О Матильде, только давай о ней потом, я еще кусаюсь. Так что там с Мореном?
– Что ты ему приказал?