Загадочное происшествие в Стайлзе Кристи Агата
– Пуаро! – потрясенно воскликнул я.
Повернувшись к нашей двуколке, я пояснил свое поведение.
– Вы не представляете, мисс Синтия, как я рад столь удивительно приятной встрече. Позвольте представить вам моего старого друга месье Пуаро. Давненько мы с вами не виделись.
– Ах, надо же, ведь мы хорошо знаем, кто такой месье Пуаро, – весело заявила Синтия. – Только я понятия не имела, что и вы с ним знакомы.
– Да, действительно, – серьезно произнес Пуаро. – Я знаком с мадемуазель Синтией. И я прибыл сюда как раз в связи с благотворительностью почтенной миссис Инглторп, – сообщил он и, видя мое недоумение, добавил: – Да, друг мой, она любезно охватила благотворительностью семерых моих соотечественников, которым, увы, пришлось покинуть родину. Мы, бельгийцы, всегда будем вспоминать ее с благодарностью.
Пуаро отличался исключительно неординарной внешностью. Росточку в нем было от силы пять футов и четыре дюйма[4], однако держался он всегда с отменным достоинством. Свою яйцеобразную, вытянутой формы голову маленький бельгиец обычно клонил набок, а жесткие, лихо закрученные усы придавали ему весьма воинственный вид. Аккуратность его доходила до невероятного педантизма. По-моему, пятно на костюме принесло бы ему больше мучений, чем пулевое ранение. Однако этот малорослый франтоватый оригинал, который, как я сейчас с сожалением заметил, сильно прихрамывал, в свое время считался одним из знаменитейших детективов полиции Бельгии. Обладая удивительным чутьем, он достиг небывалых успехов, распутав самые загадочные преступления нашего времени.
Пуаро показал мне небольшой коттедж, где поселилась их бельгийская компания, и я обещал заглянуть к нему в ближайшее время. Взглянув на прощание на Синтию, он изящным жестом приподнял шляпу, и мы наконец продолжили путь в поместье.
– Какой он милый, наш месье Пуаро, – заметила Синтия. – Но я и подумать не могла, что вы с ним знакомы.
– И совершенно не сознавали, что общались со знаменитостью, – заметил я.
Остаток поездки до дома я пересказывал моим спутникам разнообразные подвиги и триумфальные расследования Эркюля Пуаро.
Мы вернулись в особняк в отличном расположении духа. Когда мы вошли в холл, из своего будуара появилась миссис Инглторп. Она выглядела раскрасневшейся и глубоко расстроенной.
– О, вот вы и вернулись, – сказала она.
– Что-то случилось, тетушка Эмили? – спросила Синтия.
– Ничего подобного, – резко бросила миссис Инглторп. – Что у нас может случиться? – Потом, поймав взгляд Доркас, горничной, входящей в столовую, она велела ей принести в будуар почтовые марки.
– Слушаюсь, мэм… – Нерешительно помедлив, старая служанка робко добавила: – Не кажется ли вам, мэм, что вам лучше полежать? Вы выглядите очень утомленной.
– Возможно, Доркас, вы правы… да… нет… пока рано отдыхать. Мне нужно закончить несколько писем, чтобы успеть отправить их сегодня. Вы разожгли у меня в спальне камин, как я велела?
– Да, мэм.
– Тогда я пойду спать сразу после ужина.
Синтия пристально посмотрела, как поспешно она уходит в будуар, и спросила, глянув на Лоуренса:
– Господи боже мой! Интересно, что же все-таки случилось?
Но тот, видимо, ничего не слышал, поскольку молча развернулся на каблуках и вышел из дома.
Синтия приняла мое предложение поиграть немного в теннис до ужина, и я отправился к себе в комнату за ракеткой.
Мне навстречу по лестнице спускалась миссис Кавендиш. Может, у меня разыгралось воображение, но она тоже выглядела необычайно взволнованной.
– Хорошо ли вы погуляли с доктором Бауэрштайном? – как можно небрежнее спросил я.
– Мы отменили прогулку, – резко ответила она. – Вы не знаете, где миссис Инглторп?
– У себя в будуаре.
Ее рука нервно сжала перила, но она тут же овладела собой, видимо, осознав неизбежность предстоящего неприятного разговора, стремительно спустилась по ступенькам, пересекла холл и, войдя в будуар, плотно закрыла за собой дверь.
Чуть позже, проходя в сторону теннисного корта мимо открытого окна будуара, я невольно подслушал обрывок следующего диалога.
– Тогда почему вы не хотите показать его мне? – спросила Мэри Кавендиш напряженным голосом, определенно отчаянно сдерживая свои эмоции.
– Моя милая Мэри, оно не имеет никакого отношения к тому делу, – ответила миссис Инглторп.
– Тогда покажите его мне.
– Да говорю же вам, это совсем не то, что вы думаете. Оно никоим образом не касается вас.
На что Мэри Кавендиш ответила с нарастающей горечью:
– Разумеется, я могла бы догадаться, что вы будете защищать его.
Поджидавшая меня Синтия пылко воскликнула:
– Слушайте! У нас действительно произошла ужаснейшая ссора. Я только что выспросила все у Доркас.
– Какая ссора?
– Между ним и тетушкой Эмили. Надеюсь, она наконец поняла, каков этот субчик на самом деле!
– Так Доркас присутствовала при их разговоре?
– Естественно, нет. Она заявила, что «чисто случайно оказалась около двери». Похоже, дело идет к доброму старому разводу. Хотелось бы узнать, что же спровоцировало ужасный скандал между ними…
Мне вспомнились соблазнительное личико миссис Рэйкс и предупреждения Эвелин Говард, но я мудро решил промолчать, позволив Синтии высказать все возможные догадки и радостные надежды.
– Наверное, теперь тетушка Эмили без всяких разговоров прогонит его прочь.
Мне хотелось поговорить с Джоном, но он точно куда-то пропал. Очевидно, в наше отсутствие тут сегодня произошло нечто крайне важное. Я старался забыть подслушанный разговор; но, при всем старании, он упорно возвращался в мои мысли. Что же так беспокоило Мэри Кавендиш?
Спустившись к ужину, я обнаружил в гостиной мистера Инглторпа. Его лицо выглядело, как обычно, невозмутимым, но меня вновь поразила странная отрешенность и чужеродность этого субъекта.
Миссис Инглторп вышла к столу последней. Она по-прежнему выглядела взволнованной, и за столом нынче вечером царило натянутое молчание. Да и сам Инглторп вел себя необычайно тихо и спокойно. Обычно он окружал свою супругу усердными знаками внимания, суетился, подкладывая подушки под спинку – в общем, разыгрывал роль любящего и преданного супруга. Сразу после ужина миссис Инглторп снова удалилась в свой будуар.
– Мэри, пусть кофе мне принесут сюда, – попросила она, задержавшись в дверях. – У меня осталось всего пять минут, чтобы успеть отправить письма с ближайшей почтой.
Мы с Синтией, выйдя из-за стола, устроились в креслах возле открытого окна гостиной.
Мэри Кавендиш принесла нам кофе. Она выглядела встревоженной.
– Вы, молодые люди, предпочитаете наслаждаться интимным полумраком или лучше зажечь свет? – спросила она и добавила: – Синтия, не затруднит ли вас позднее отнести кофе миссис Инглторп? А я могу налить его.
– Не беспокойтесь, Мэри, – вмешался Инглторп. – Я сам все сделаю и отнесу кофе Эмили.
Он налил кофе и вышел из комнаты, аккуратно неся поднос.
Лоуренс последовал за ним, а миссис Кавендиш присела рядом с нами.
Какое-то время мы хранили молчание. Выдался славный вечер, жаркий и безветренный. Миссис Кавендиш вяло обмахивалась веером из пальмовых листьев.
– Становится душновато, – пробормотала она. – Похоже, будет гроза.
Увы, гармонические моменты всегда быстро заканчиваются! И мое райское блаженство грубо нарушил хорошо знакомый и ненавистный мне голос, донесшийся из холла.
– Доктор Бауэрштайн! – воскликнула Синтия. – Странное время для визита.
Я ревниво глянул на Мэри, но она выглядела совершенно невозмутимо, не порозовели даже ее бледные щеки.
Вскоре Альфред Инглторп привел в гостиную доктора, который шутливо протестовал, говоря, что таких грязных бродяг в приличные дома не пускают. И правда, он представлял собой удручающее зрелище, будучи буквально с ног до головы покрыт грязью.
– Боже, доктор, чем это вы занимались? – воскликнула миссис Кавендиш.
– Примите мои извинения, – ответил доктор, – я вовсе не собирался заходить сюда, но мистер Инглторп настоял.
– Да уж, Бауэрштайн, видок у вас действительно плачевный, – произнес Джон, входя в гостиную из холла. – Выпейте кофейку и расскажите нам, что же такое с вами приключилось.
– Благодарю, с удовольствием, – согласился он и с горьким смехом поведал о том, как увидел в одном труднодоступном месте очень редкий вид папоротника и, пытаясь дотянуться до него, потерял равновесие и постыдно шлепнулся в илистый пруд.
– На солнце я вскоре обсох, – добавил он, – но, к сожалению, мой наряд выглядит крайне позорно.
В этот момент из холла донесся голос миссис Инглторп, призывавший Синтию, и девушка выбежала из гостиной.
– Не затруднит ли вас, дорогая, просто отправить мою почту? Я собираюсь лечь спать.
Дверь в холл была широко открыта. Я поднялся с кресла вместе с Синтией, Джон оказался рядом со мной. То есть было три свидетеля, которые могли бы поклясться, что миссис Инглторп держала в руке чашку кофе, хотя еще не пила его.
Присутствие доктора Бауэрштайна окончательно и бесповоротно испортило мне вечер. Создавалось впечатление, что этот человек не уйдет уже никогда. Однако в конце концов он все же встал, и я вздохнул с облегчением.
– Я прогуляюсь с вами до деревни, – заявил мистер Инглторп. – Мне необходимо заглянуть к нашему управляющему, проверить кое-какие счета, – пояснил он и добавил, повернувшись к Джону: – Нет нужды дожидаться меня. Я захвачу с собой ключ.
Глава 3
Трагическая ночь
Для более четкого понимания следующей части истории я решил предварить ее коротким описанием второго этажа особняка Стайлз.
Комнаты прислуги находятся за дверью левого крыла здания. Служебное крыло вообще не имело никакой связи с правым крылом дома, где расположились комнаты Инглторпов.
Посреди ночи меня разбудил Лоуренс Кавендиш. В руке он держал зажженную свечу, и по его потрясенному лицу я сразу понял, что в доме произошло нечто ужасное.
– Что случилось? – спросил я, поднимаясь с постели и пытаясь собраться с мыслями.
– Мы боимся, что нашей матушке очень плохо. Похоже, у нее какой-то припадок. Но, к несчастью, она заперла дверь изнутри.
– Сейчас иду.
Я вскочил с кровати и, на ходу натягивая халат, проследовал за Лоуренсом по коридору в правое крыло дома.
К нам присоединился Джон Кавендиш, а всех нас уже поджидали несколько слуг в состоянии страшного волнения. Лоуренс повернулся к брату:
– Как ты думаешь, что нам лучше сделать?
«Никогда еще, – подумал я, – нерешительность его характера не проявлялась более очевидно».
Джон ожесточенно покрутил ручку двери спальни миссис Инглторп, но ничего не добился. Очевидно, ее заперли изнутри на ключ или щеколду. Вокруг нас уже собрались все домочадцы. Из спальни доносились крайне тревожные звуки. Стало ясно, что необходимо срочно что-то предпринять.
– Сэр, может, попытаться пройти к ней через комнату мистера Инглторпа? – крикнула Доркас. – Ох, бедняжка, как она там мучается!
Внезапно я осознал, что с нами нет Альфреда Инглторпа – он единственный не вышел в коридор. Джон открыл дверь его комнаты. Кромешную тьму его спальни Лоуренс осветил свечой, и в ее слабом свете мы увидели, что его кровать не разобрана и в комнате вообще не заметно признаков чьего-либо присутствия.
Мы сразу направились к двери в смежную комнату, но обнаружили только, что она тоже заперта с другой стороны.
Что же нам оставалось делать?
– О боже, сэр! – заламывая руки, вскричала Доркас. – что же нам теперь делать?
– Полагаю, придется взломать дверь. Хотя это трудная задача… Так, пусть одна из горничных спустится, разбудит Бейли и немедленно отправит его за доктором Уилкинсом. А мы пока попытаемся вскрыть дверь. Хотя… минутку, а нет ли еще какой-то двери со стороны комнаты мисс Синтии?
– Есть, сэр, только она обычно всегда заперта. Ее вообще не отпирают.
– Нет, лучше все же проверить.
Джон быстро пробежал по коридору к комнате Синтии. Туда уже вошла Мэри Кавендиш; она пыталась растрясти девушку, но, похоже, Синтия спала как убитая и ни на что не реагировала.
Вскоре Джон вернулся в спальню Инглторпа.
– Бесполезно, – буркнул он. – Все заперто. Надо взломать эту дверь. По-моему, внутренняя тоньше, чем коридорная.
Мы дружно попытались высадить злосчастную дверь, но ее полотно оказалось довольно прочным и долго сопротивлялось нашим усилиям. Наконец мы почувствовали, как под нашим весом твердыня начала поддаваться, и в итоге дверь с треском распахнулась.
Мы ввалились в спальню, Лоуренс по-прежнему держал свечу. Миссис Инглторп лежала в кровати; все ее тело сотрясали страшные судороги, во время которых она, видимо, опрокинула прикроватный столик. Когда мы вошли, однако, ее мышцы расслабились, и она откинулась на подушки.
Быстро метнувшись к стене, Джон включил газовый рожок. Обратившись к Энни, одной из горничных, он велел ей спуститься в столовую и принести бренди. Потом бросился к матери, а я отодвинул щеколду на двери в коридор.
Повернувшись к Лоуренсу, я уже хотел сказать, что мне лучше удалиться, поскольку больше в моих услугах нет никакой необходимости, но слова застыли у меня на языке. Никогда еще мне не приходилось видеть выражения такого ужаса на лице человека. Он побелел как мел, свеча дрожала в его руке так, что воск капал прямо на ковер, и в его глазах застыл неописуемый страх или какое-то сходное чувство, при этом он пристально смотрел мимо меня в какую-то точку на противоположной стене. Создавалось впечатление, будто нечто, увиденное там, заставило его окаменеть. Невольно я взглянул в ту же сторону, но не заметил ничего пугающего. В камине еще слабо мерцали угли, а сверху на каминной полке вполне мирно и чопорно стояли декоративные безделушки.
Припадок миссис Инглторп, казалось, прошел. Она еще задыхалась, но сумела произнести несколько слов.
– Мне лучше… совсем неожиданно… как глупо… что я заперлась…
На кровать упали новые тени, и подняв глаза, я увидел, что возле двери стоит Мэри Кавендиш, обнимая Синтию за талию. Видимо, она поддерживала девушку, которая сонно пошатывалась и вообще выглядела очень странно. Ее лицо густо покраснело, и она постоянно зевала.
– Бедняжка Синтия совсем перепугалась, – произнесла миссис Кавендиш четким тихим голосом.
Сама она, как я заметил, успела накинуть белый рабочий халат, в котором обычно работала на ферме. Значит, подумал я, ночь уже, видимо, подходит к концу. Через щель в оконных шторах действительно пробивались слабые рассветные лучи, и часы на каминной полке показывали около пяти часов утра.
Я вздрогнул, услышав сдавленный крик с кровати. Несчастная старая леди скорчилась в новом приступе боли. Ее тело забилось в ужасных конвульсиях. В комнате царило оцепенелое замешательство. Мы столпились вокруг кровати, не зная, чем помочь, как облегчить страдания несчастной. От последней конвульсии тело миссис Инглторп выгнулось такой крутой дугой, что, казалось, она стоит, опираясь лишь на голову и пятки. Тщетно Мэри и Джон пытались влить в нее еще немного бренди. Напряжение ненадолго спало. Но вновь ее тело внезапно изогнулось той же дикой дугой.
В этот момент в спальню решительно ворвался доктор Бауэрштайн. На мгновение он застыл в изумлении, глядя на изогнувшуюся на кровати больную, и в то же мгновение миссис Инглторп сдавленно вскрикнула, устремив на доктора застывший взгляд:
– Альфред! Альфред!
В следующее мгновение ее оцепеневшее тело безжизненно застыло на кровати.
Сделав стремительный широкий шаг, доктор склонился над кроватью и, схватив больную за руки, принялся, насколько я понял, энергично делать искусственное дыхание. Одновременно он отрывисто отдал слугам пару строгих приказов. Повелительным взмахом руки он вынудил нас отступить к двери. Точно зачарованные, мы наблюдали за его действиями, хотя, мне кажется, все мы в глубине души понимали, что он пришел слишком поздно и непоправимое уже случилось. По выражению его лица я догадался, что и сам он мало на что надеется.
Наконец Бауэрштайн отказался от попыток и удрученно покачал головой. Из коридора донеслись торопливые шаги, и в комнату, отдуваясь, влетел тучный нервный коротышка, личный врач миссис Инглторп, доктор Уилкинс.
Доктор Бауэрштайн коротко пояснил, что случайно проходил мимо главных ворот поместья, увидел, как оттуда выезжает автомобиль, и, узнав, что он отправился за доктором Уилкинсом, со всех ног побежал к дому. Устало взмахнув рукой, он показал на распростертое на кровати тело.
– Да, прискорбно. Весьма прискорбно, – пробурчал доктор Уилкинс. – Бедняжка. Вечно она тратила слишком много сил… не жалела себя… не слушала моих советов. А я ведь предупреждал ее. Говорил, что с сердцем у нее далеко не все в порядке. Твердил ей: «Не волнуйтесь, смотрите на вещи проще». Но куда там… она ведь неугомонно стремилась творить добрые дела. Вот натура и взбунтовалась. Природа, знаете ли, бе-рет свое, – с выразительной расстановкой заключил он.
Доктор Бауэрштайн, как я заметил, пристально взирал на местного врача. По-прежнему не сводя с него взгляда, он сказал:
– Конвульсии были на редкость сильными, доктор Уилкинс. Жаль, что вы не успели увидеть последнего приступа. По виду это очень напоминало тетанию.
– Вот как? – с умным видом произнес доктор Уилкинс.
– Мне хотелось бы переговорить с вами с глазу на глаз, – добавил Бауэрштайн и обернулся к Джону: – Вы не возражаете?
– Конечно, пожалуйста.
Все мы направились в коридор, оставив двух докторов в спальне, и я услышал, как за нами закрыли дверь, повернув ключ в замке.
Мы медленно спустились на первый этаж. Меня охватило необычайное волнение. Имея склонность к дедукции, я заподозрил большую странность в поведении доктора Бауэрштайна, и в голове моей тут же возникло множество диких предположений.
Мэри Кавендиш тронула меня за руку.
– В чем дело? Почему доктор Бауэрштайн так странно повел себя?
– Вы знаете, о чем я думаю?
– О чем?
– Послушайте! – Оглянувшись, я убедился, что нас не подслушивают, и прошептал: – По-моему, ее отравили. Я уверен, что именно это подозревает доктор Бауэрштайн.
– Что? – Мэри привалилась к стене, зрачки ее глаз мгновенно расширились, почти лишившись радужной оболочки.
Всхлипнув, она испугала меня, вдруг закричав:
– Нет, нет… не может быть… это невозможно!
Вырвавшись от меня, женщина побежала вверх по лестнице. Я последовал за ней, опасаясь, как бы она не упала в обморок. Смертельно побледнев, Мэри стояла, привалившись к перилам. Но, увидев меня, раздраженно махнула рукой:
– Нет, нет… оставьте меня. Мне надо немного побыть одной. Просто надо немного успокоиться. Прошу вас, возвращайтесь к остальным.
Я неохотно подчинился. Джон и Лоуренс зашли в столовую. Я присоединился к ним. Все мы долго молчали, но я решился нарушить молчание, задав, очевидно, интересовавший всех вопрос:
– А где мистер Инглторп?
Джон в недоумении покачал головой:
– По-моему, дома его нет.
Мы переглянулись. Так куда же подевался Альфред Инглторп? Его отсутствие казалось странно необъяснимым. Мне вспомнились последние слова умирающей миссис Инглторп. Что скрывалось за ними? Что еще она могла бы сказать нам, если бы у нее оставалось время?
Вскоре мы услышали, как доктора спускаются по лестнице. Доктор Уилкинс выглядел важным и напряженным, явно пытаясь скрыть странное возбуждение под напускным спокойствием. Доктор Бауэрштайн держался на заднем плане, выражение его мрачного бородатого лица не изменилось. Доктору Уилкинсу представилась возможность выразить их общее мнение.
– Мистер Кавендиш, – произнес он, обращаясь непосредственно к Джону, – мне нужно получить ваше согласие на посмертное вскрытие.
– Разве это так необходимо? – печально поинтересовался тот, скривившись от боли.
– Безусловно необходимо, – вставил доктор Бауэрштайн.
– Вы имеете в виду, что…
– Что в данных обстоятельствах ни доктор Уилкинс, ни я сам не можем выдать свидетельство о естественной смерти.
– В таком случае, – склонив голову, сказал Джон, – у меня нет иного выхода, кроме как согласиться.
– Благодарю вас, – оживленно произнес доктор Уилкинс, – мы предполагаем, что процедура произойдет завтра вечером… или, вернее, уже сегодня вечером, – добавил он, глянув на рассеявшийся ночной сумрак. – И учитывая все обстоятельства, боюсь, вряд ли удастся избежать некоторого дознания… Но прошу вас, не терзайте себя, просто таковы необходимые формальности.
После небольшой паузы доктор Бауэрштайн вытащил из кармана два ключа и передал их Джону.
– Это ключи от дверей двух смежных комнат. Сейчас я запер их, и, на мой взгляд, до прибытия официальных лиц их лучше не открывать.
Доктора удалились.
Я же обдумал одну идею и теперь почувствовал, что пора бы высказать ее. Однако, опасаясь негативной реакции, продолжал нерешительно медлить. Джон, как я понимал, крайне боялся любой огласки и, будучи беспечным оптимистом, предпочитал по возможности избегать любых трудностей. Его будет трудно убедить в благоразумии моего плана. Лоуренс, с другой стороны, будучи более консервативным и обладая богатым воображением, вполне мог бы стать моим союзником.
Вне всякого сомнения, в данный момент мне следовало проявить инициативу.
– Джон, хочу предложить вам кое-что, – осторожно произнес я.
– Что же?
– Вы помните, я рассказывал о моем друге, месье Пуаро?
– О том бельгийце, который прибыл сюда? Он ведь считался знаменитым детективом…
– Верно. Я хочу, чтобы вы позволили мне пригласить его сюда… расследовать это дело.
– Что… так сразу? До вскрытия?
– Именно, нельзя терять преимущества времени, если… если уж… совершено преступление.
– Какие глупости! – гневно вскричал Лоуренс. – На мой взгляд, этот Бауэрштайн просто выдумал черт знает что! Уилкинс ни о чем плохом не подумал, пока тот не настроил его. Но, как любой подобный эксперт, Бауэрштайн одержим навязчивой идеей. Он помешался на своих ядах, и, естественно, ему повсюду мерещатся отравления.
Признаюсь, меня удивило отношение Лоуренса. Учитывая, что он вообще крайне редко испытывал сильные эмоции.
Джон нерешительно помолчал.
– Не могу сказать, Лоуренс, что я готов согласиться с тобой, – наконец заявил он. – Я склонен предоставить Гастингсу свободу действий, хотя предпочел бы немного повременить. Ведь, возможно, нам удастся избежать скандала.
– Никакого скандала! – пылко воскликнул я. – вам совершенно нечего опасаться. Пуаро – сама осмотрительность, из него лишнего слова не вытянешь.
– Тогда отлично, поступайте как знаете. Даю вам карт-бланш. Хотя, если наши подозрения верны, то дело представляется вполне ясным. Прости меня, господи, если я в нем ошибаюсь!
Я глянул на свои часы. Стрелки подошли всего лишь к шести утра. Я решил, что медлить нельзя, но все-таки позволил себе задержаться минут на пять. Зайдя в библиотеку, я отыскал медицинский справочник, где описывались признаки отравления стрихнином.
Глава 4
Пуаро приступает к расследованию
Деревенский коттедж, где остановились бельгийцы, находился неподалеку от парковых ворот. Сокращая путь в деревню, домочадцы обычно пользовались луговой тропинкой, а не петляющей автомобильной дорогой. И мне, естественно, кратчайший путь показался более привлекательным. Я уже подходил к воротам, когда мое внимание привлекла бегущая мне навстречу фигура. Это был мистер Инглторп. Где же он пропадал? Как, интересно, он объяснит свое отсутствие?
– Боже мой! – вскричал он, заметив меня. – Какой кошмар! Моя бедная жена! Мне только что сообщили…
– Где вы были? – прервал я его.
– Вчера вечером мы засиделись у Денби. Закончили дела уже около часа ночи. Тогда я обнаружил, что все-таки забыл ключ. Мне не хотелось никого будить, и Денби предоставил мне диван.
– И откуда же вы узнали новость?
– Уилкинс зашел к Денби и сообщил ему. Моя бедная Эмили! Она была такой самоотверженной… такой великодушной… И совершенно себя не щадила.
Меня окатила волна отвращения. Как же виртуозно он умел лицемерить!
– Я спешу, – сухо бросил я, с облегчением осознав, что он не поинтересовался, какое же у меня спешное дело.
Вскоре я уже стучался в дверь коттеджа Листуэйз. Не дождавшись никакой реакции, я сопроводил стук взволнованными возгласами. Окно на втором этаже осторожно приоткрылось, и оттуда выглянул сам Пуаро.
Увидев меня, он издал удивленное восклицание. В нескольких словах я сообщил ему о случившейся трагедии и попросил его о помощи.
– Подождите, друг мой, сейчас я впущу вас, и вы посвятите меня в подробности дела, пока я буду одеваться.
Через пару минут он открыл дверь, и я проследовал за ним в его комнату.
Устроившись в предложенном мне кресле, я пересказал ему всю историю, ничего не утаивая и не упуская ни малейшей, даже самой незначительной подробности, а он между тем с обычной тщательностью и сосредоточенностью совершал утренний туалет.
Я сообщил в том числе о моем ночном пробуждении, о последних словах миссис Инглторп, об отсутствии дома ее мужа, их вчерашней ссоре и о подслушанном мной обрывке разговора между Мэри и ее свекровью. Упомянул даже более раннюю ссору миссис Инглторп с Эвелин Говард, высказавшей свои нелицеприятные подозрения.
Вряд ли рассказ мой прозвучал так логично, как мне хотелось. Несколько раз я повторялся, а иногда мне приходилось вставлять забытые детали.
Пуаро любезно улыбнулся, глянув на меня.
– Душа в смятении? Не так ли? Не спешите, mon ami. Вы слишком взволнованы, слишком потрясены… вполне естественно. Вскоре, успокоившись, мы выстроим все факты четко, в надлежащей последовательности. Мы все изучим… и отбросим несущественное. Все важное учтем, а пустяки… фью! – он состроил ангельскую мину и дунул, забавно раздув щеки, – они улетучатся сами собой!
– Прекрасный план расследования, но как вы сумеете вычислить, что важно, а что нет? – возразил я. – На мой взгляд, такое решение принять весьма сложно.
Пуаро энергично покачал головой. Он как раз с особым тщанием расчесывал свои щеголь-ские усы.
– Не так страшен черт… Voyons![5] Один факт указывает на другой… мы их связываем. Допустим, их связь логична. merveille![6] Отлично! Можно двигаться дальше. Но, к примеру, очередной мелкий факт почему-то не согласуется с остальными. Вот это уже любопытно! Значит, чего-то не хватает, какое-то звено выпало из цепи. Мы исследуем все нюансы, проводим поиски. И тот мелкий любопытный факт – возможно, пустяковая, неучтенная мелкая деталь – встает на свое место! – Он торжествующе взмахнул рукой. – И тогда он становится существенным! Потрясающе важным!
– Мда, возможно… – неуверенно протянул я.
– Ах! – Пуаро так яростно погрозил мне пальцем, что я невольно спасовал. – Нельзя ничего упускать! Провал ждет детектива, который говорит: «Такой пустяк не имеет никакого значения. Он абсолютно не вяжется с остальными. Забудем о нем». Такой подход ведет к замешательству и путанице. В расследовании имеет значение любая мелочь.
– Я понимаю. Так вы мне обычно и говорили. Потому-то я и пустился описывать все подробности этой истории, какими бы незначительными они мне ни казались.
– Да, я доволен вами. У вас отличная память, и вы достоверно представили мне все факты. О порядке, в коем вы изложили их, лучше умолчать… честно говоря, он прискорбен! Но я принимаю во внимание ваше расстройство. К этому обстоятельству я отношу и то, что вы упустили и один крайне важный факт.
– Какой же?
– Вы не сообщили мне, хорошо ли миссис Инглторп ела вчера вечером.
Я удивленно уставился на него. Война, несомненно, повредила мыслительные способности моего славного друга. Разговаривая со мной, он продолжал тщательно чистить пиджак, и, казалось, это занятие полностью завладело его вниманием.
– Не припоминаю, – признался я, – но во всяком случае мне не понятно…
– Неужели вам не понятно? Ведь ее вчерашний ужин имеет первостепенное значение.
– Решительно не понимаю причин такой важности, – несколько раздраженно проворчал я. – Насколько я помню, ела она немного. Она пребывала в расстроенных чувствах, и у нее пропал аппетит. Вполне естественно, по-моему.
– Верно, – задумчиво произнес Пуаро, – именно естественно.
Открыв ящик комода, он достал свой кожаный рабочий баульчик и повернулся ко мне.
– Итак, я готов. Мы отправимся в усадьбу и изучим факты на месте. Простите, mon ami, вы одевались в спешке и криво завязали галстук. Позвольте, я поправлю. – Не дожидаясь моего разрешения, он ловко перевязал его, сделав идеальный узел. – Вот так! a y est![7] Итак, не пора ли нам тронуться в путь?
Быстро оставив позади деревенскую улочку, мы вошли в ворота усадьбы. Пуаро немного помедлил, окинул печальным взглядом прекрасный большой парк, еще поблескивающий каплями утренней росы.
– Какая красота, дивная красота, и, увы, несчастные ее владельцы охвачены скорбью, потрясены горем, – изрек он, проницательно глядя на меня, и я почувствовал, что невольно покраснел под его долгим пристальным взглядом.
Охвачено ли на самом деле скорбью здешнее семейство? Глубоко ли они скорбят о смерти миссис Инглторп? Я вдруг осознал, что атмосфере этого дома не хватало эмоциональной искренности. Покойница не обладала даром внушения любви. Ее кончина стал мучительным потрясением, однако никто не будет убиваться и посыпать голову пеплом.
Пуаро, похоже, прочел мои мысли и печально кивнул.
– Да, вы правы, – заметил он, – и не только потому, что они не связаны кровными узами. Она окружала братьев Кавендишей щедрой заботой, но все-таки оставалась для них неродной матерью. Кровное родство, разумеется, имеет важнейшее значение, не забывайте, оно сказывается на уровне подсознания.
– Пуаро, – сказал я, – мне хотелось бы, чтобы объяснили, почему вам так приспичило узнать, хорошо ли миссис Инглторп вчера отужинала? Я все раздумываю над вашими словами, но, хоть убейте, не могу понять, какое это имеет значение.
Мы двинулись по аллее, и, помолчав немного, он наконец сказал:
Читать бесплатно другие книги:
