Замок лорда Валентина Силверберг Роберт

8

Стражи внутреннего Лабиринта, казалось, были ошеломлены что кто-то снаружи ухитрился получить разрешение на вход в их царство. Они подвергли кубики сканированию, с большой неохотой признали его законным и пропустили Валентина с его спутниками.

Узкая тупоносая повозка быстро и бесшумно несла их по проходам этого внутреннего мира. Замаскированные чиновники, сопровождавшие их, казалось, и не вели повозку, да это было бы нелегкой задачей, поскольку на этих уровнях Лабиринт бесконечно разветвлялся и кружился. Любой чужой быстро и безнадежно затерялся бы в тысячах изгибов, поворотов и перепутанных коридоров. Но повозка, как видно, плыла под каким-то тайным управлением по кратчайшей, хотя отнюдь не прямолинейной дороге вглубь и вглубь, в кольца скрытых проулков.

На каждом контрольно-пропускном пункте Валентина допрашивали недоверчивые чиновники, почти неспособные понять, как это пришедший извне едет к министрам Понтификса. Их бесконечные колкости были надоедливыми, но пустыми. Валентин размахивал своим кубиком-пропуском, как волшебным жезлом..

– У меня поручение высочайшей важности, – повторял он снова и снова, – и я буду говорить только с высшими членами Двора Понтификса. – Вооружившись всем своим достоинством и правом командовать он отметал все возражения, все увертки.

– Вам же будет хуже, если вы станете меня задерживать.

И вот наконец – Валентину казалось, что прошло сто лет с тех пор, как он вошел в Лабиринт через Врата Лезвий – он очутился перед Шинаамом, Дилифоном и Нарамир – тремя из пяти министров Понтификса.

Они приняли его в темной холодной комнате, сделанной из громадных блоков черного камня, с высеченным потолком и остроконечными арками. Неприятное, давящее помещение, более похоже на подземную тюрьму, чем на совещательную комнату. Войдя туда, Валентин почувствовал весь вес Лабиринта. Он был как бы прижат здесь, в этом царстве вечной ночи, под гигантским холмом земли и многими милями извилистых переходов. Это путешествие в глубь Лабиринта высушило его, как если бы он не спал несколько недель.

Он коснулся рукой Делиамбера, и вруон дал ему звенящий заряд энергии. Он взглянул на Карабеллу, и она послала ему воздушный поцелуй. Он посмотрел на Слита, и тот кивнул и ухмыльнулся. Он взглянул на Залзана Кавола, и гордый седой скандар сделал быстрое жонглирующее движение руками, чтобы подбодрить Валентина. Его спутники, его друзья, его оплот в этом долгом и удивительном путешествии.

Он узнал всех министров, они были без масок и сидели рядом в креслах, величественных, как троны. Шинаам был в центре. Министр внешних сношений, гейрог по происхождению, змееподобный, с холодными глазами и мелькающим раздвоенным красным языком. Направо от него сидел Дилифон, личный секретарь Тивераса, хрупкая призрачная фигура с белыми, как у Слита волосами, увядшей пергаментной кожей и горящими, как угли, глазами – из древней расы. А по левую руку гейрога сидела Нарамир, имперская толковательница снов, стройная элегантная женщина, явно преклонного возраста, поскольку ее сотрудничество с Тиверасом восходило к тем временам, когда он был еще Короналем. У нее была гладкая без морщин, кожа, темно-рыжие волосы, пышные и блестящие. Только отстраненное, загадочное выражение глаз намекало на мудрость, опыт, накопленную за много десятилетий силу. Вот какова она была. Какое-то колдовство, решил Валентин.

– Мы прочитали твою петицию, – сказал Шинаам низким скрипучим голосом с легким шипением. – Нам трудно поверить в такую историю.

– Вы говорили с Леди, моей матерью?

– Мы говорили с Леди. Она признает тебя своим своим сыном.

– Она требует, чтобы мы сотрудничали с тобой, – сказал Дилифон надломленным голосом.

– Она явилась нам в послании, – мягко, музыкально произнесла Нарамир, – Она поручает тебя нам и просит, чтобы мы оказали тебе всю помощь, которую ты потребуешь.

– И что же дальше? – спросил Валентин.

– Существует возможность, – сказал Шинаам, – что Леди была обманута.

– Вы думаете, что я самозванец?

– Ты просишь нас поверить, – сказал гейрог, – что Корональ Маджипура был приведен младшим сыном Короля Снов в бессознательное состояние, извлечен из его собственного тела – что лишило его памяти – и помещен в совершенно иное тело, удачно оказавшееся под руками, а узурпатор вошел в пустой корпус Короналя, сохранив собственное сознание. Мы находим, что в это весьма трудно поверить.

– Существует искусство переносить дух из одного тела в другое, – сказал Валентин. – Вот прецедент.

– Нет прецедента, – возразил Дилифон, – чтобы таким образом переносили Короналя.

– Однако это случилось. Я Лорд Валентин, милостью Леди вылечил свою память и прошу поддержки Понтификса в возвращении ответственности, которую он возложил на меня после смерти моего брата.

– Да, – сказал Шинаам, – если бы тот, кем ты себя называешь, был действительно ты, тебя, вероятно, нужно вернуть в Горный Замок. Но как мы можем это знать? Это очень серьезное дело. Оно несет гражданскую войну. Как можем мы советовать Понтификсу ввергнуть мир в агонию на основании утверждения какого-то молодого чужака, который…

– Свою мать я уже убедил в своей подлинности, – указал Валентин. – Мой мозг был открыт ей на Острове и она видела, кто я. – Он коснулся серебряного обруча на лбу. – Как вы думаете, откуда я взял этот прибор? Это ее дар, из ее собственных рук, когда мы с ней были во Внутреннем Храме.

– В том, что Леди признала тебя и поддерживает, нет никакого сомнения, – спокойно заметил Шинаам.

– Но вы сомневаетесь в ее суждениях?

– Мы требуем более веских доказательств, – сказала Нарамир.

– Тогда позвольте мне сейчас же дать послание, чтобы я мог убедить вас в справедливости своих слов.

– Как желаешь, – сказал Дилифон.

Валентин закрыл глаза и вошел в транс. Из него со страстью и убеждением хлынул сияющий поток его существа. Однако он чувствовал, что неспособен преодолеть непоколебимый скептицизм министров Понтификса.

Мозг гейрога был полностью недоступен для Валентина – стена, такая же недоступная, как белые утесы Острова Сна. Валентин ощущал лишь туманные проблески сознания за мысленным щитом Шинаам и не мог пробить его, хотя изливал на этот щит всю свою силу. Мозг дрожащего старого Дилифона тоже был отделенным, но не потому, что был экранирован, а потому, что был открытым пористым, как соты, и не представлял сопротивления; Валентин проходил через него, как сквозь воздух. Ему удалось ощутить контакт только с мозгом Нарамир, но и то неудовлетворительный. Казалось, она пила его душу, впитывала все, что он давал, но все это высыхало в бездонных глубинах ее существа, так что он почти физически чувствовал, что все куда-то проваливается. Он посылал и посылал, но так и не добрался до центра ее духа.

Но он не отступал. С яростной силой он бросал всю полноту своего духа, называл себя Лордом Валентином из Горного Замка и требовал от них доказательств, что он кто-то другой. Он дошел до глубины воспоминаний о матери, о короле-брате, о своем воспитании, о своем свержении в Тил-омоне, о странствиях по Зимролу – обо всем, что сформулировало человека, пробившегося в недра Лабиринта за помощью. Он полностью отдавал себя, пока не выдохся, не оцепенел от истощения. Он повис в поддерживающих руках Слита и Карабеллы, как ненужная одежда, сброшенная владельцем.

Он вышел из транса, боясь провала. Он дрожал от слабости, пот покрыл тело, перед глазами все плыло, и дико болели виски. Он старался обрести силы, закрыл глаза и глубоко дышал. А затем посмотрел на трех министров.

Их лица были жесткими и сумрачными, глаза – холодными и неподвижными. Они выглядели надменными, презрительными и даже враждебными. Валентин испугался вдруг: может, эти трое – ставленники Доминика Барджазеда? Чего он может просить у своих врагов?

Нет, это невозможно, немыслимая вещь, это порождение его усталого мозга, уверял он себя. Нельзя поверить, что заговор против него достиг самого Лабиринта.

– Ну? – хрипло спросил он. – Что вы теперь скажите?

– Я ничего не почувствовал, – сказал Шинаам.

– Я не убежден, – сказал Дилифон. – Такие послания может дать любой колдун. Твои искренность и страстность могут быть и притворными.

– Я согласна, – сказала Нарамир, – Послание может быть как настоящим, так и лживым.

– Нет! – закричал Валентин. – Я был широко открыт перед тобой! Ты не могла не видеть!

– Не достаточно широко, – ответила Нарамир.

– Что ты имеешь в виду?

– Давай сделаем снотолкование вдвоем. Здесь в этой комнате, при этих свидетелях. Пусть наши мозги станут по истине одним. Тогда смогу я оценить правдоподобность твоей истории. Согласен? Выпьешь наркотик? Со мной?

Валентин обеспокоенно взглянул на своих спутников и увидел на их лицах отражение своей тревоги – у всех, кроме Делиамбера, выражение лица которого было пустым и нейтральным, словно Делиамбер был совершенно в другом месте. Рискнуть? Смеет ли он? Наркотик может лишить его сознания, сделать абсолютно прозрачным, полностью уязвимым. Если эти трое связаны с Барджазедом и хотят сделать Валентина беспомощным, это, видимо, нелегкое дело. Предложение войти в его мозг исходит не от какой-нибудь деревенской толковательницы, а от толковательницы Понтификса, женщины по крайней мере столетнего возраста, хитрой и могущественной, прославленного мастера Лабиринта, контролирующей все включая самого Понтификса. Делиамбер намеренно не подал никакого знака. Решение целиком лежит на Валентине.

– Да, – сказал он, глядя ей в глаза. – Если ничто другое не подходит, пусть будет толкование. Здесь. Сейчас.

9

Они похоже, ожидали этого. Прислужники по сигналу принесли все необходимое: толстый ковер ярких цветов с темно-золотой каймой, высокий графин из белого полированного камня и две изящные фарфоровые чаши. Нарамир вошла со своего кресла, своими руками налила в чаши сонного вина и одну предложила Валентину.

Он взял чашу, но выпил не сразу. Однажды он так же принял вино из рук Доминика Барджазеда, и от одного глотка все изменилось. Может ли он сейчас выпить это, не опасаясь последствий? Кто знает, какое новое колдовство приготовлено здесь для него? Где он проснется и в каком обличье!

Нарамир молча наблюдала за ним. Глаза толковательницы снов были непроницаемы, таинственны, пронзительны. Она улыбалась почти двусмысленной улыбкой, то ли ободряющей, то ли торжествующей. Он поднял чашу в коротком салюте и поднес к губам.

Эффект был мгновенным и неожиданным. Валентин покачнулся. Туман и паутина окутали его мозг. Может, эта специя была много крепче, чем та, что давала ему Тизана в Фалкинкипе? Какая-то дьявольская добавка Нарамир? Или он сам был сейчас чувствителен – усталый и истощенный от пользования обручем? Затуманенными глазами он увидел, что Нарамир выпила свое вино, бросила пустую чашу прислужнику и быстро сняла платье. Ее нагое тело было гибким, гладким, девичьим – плоский живот, стройные бедра, высокие округлые груди. Колдовство, подумал Валентин. Да, колдовство. Кожа ее имела глубокий коричневый оттенок. Почти черные соски уставились на Валентина, словно слепые глаза.

Он был уже слишком опьянен наркотиком, чтобы раздеться самому: это сделали руки его друзей. Он почувствовал холод и понял, что он голый.

Нарамир поманила его к ковру. Валентин подошел на подгибающихся ногах и она уложила его. Он закрыл глаза, представляя что он с Карабеллой, но Нарамир ничуть не походила на Карабеллу. Ее объятия были сухими и холодными, тело твердое, неэластичное. В ней не было ни тепла, ни вибраций. Ее юность была лишь хитроумной проекцией. Лежать в ее объятиях было все равно, что на ложе из гладкого холодного камня.

Всепоглощающее озеро тьмы окружило его, густая, теплая маслянистая жидкость становилась все глубже, и Валентин легко уходил в нее, чувствуя, как она приятно скользит по его ногам, по талии, по груди.

Он чувствовал, что его засасывает водоворот, как в тот раз, когда его заглотил морской дракон. Так легко и приятно было не сопротивляться, куда лучше, чем бороться. Так привлекательно, так маняще – отказаться от всякой воли расслабиться, принять все, что может случиться, позволить себе идти вниз. Он устал. Он так долго боролся. Теперь он может отдыхать и позволить черному прибою сомкнуться над ним. Пусть другие храбро сражаются за честь, за власть, за аплодисменты. Пусть другие…

Нет.

Вот чего они хотели: поймать его в ловушку его собственной слабости и усталости. Он был слишком доверчив, слишком бесхитростен; он ужинал с врагом, не знал этого, и был погублен; он будет погублен еще раз, если откажется сейчас от усилий. Сейчас не время погружаться в теплые черные озера.

Он поплыл вверх. Сначала это было трудно, потому что озеро было глубоким, а черная жидкость, липкая и тяжелая, сжимала его руки. Но после нескольких взмахов Валентин нашел способ сделать свое тело более угловатым, как режущее лезвие. Он двигался все быстрее, руки и ноги работали согласованно. И озеро, которое искушало его забвением, теперь дало ему поддержку. Оно твердо держало его на плаву, пока он быстро плыл к далекому берегу. Солнце, яркое, безмерно громадный пурпурно-желтый шар, бросало ослепительные лучи по воде, как огненный след.

– Валентин!

Голос был низкий, раскатистый, как гром. Валентин не узнал его.

– Валентин, почему ты так упорно плывешь?

– Чтобы достичь берега.

– А зачем?

Валентин продолжал плыть. Он видел остров, широкий белый пляж, заросли высоких деревьев, лианы, плотно опутавшие их вершины. Он плыл и плыл, но все не приближался к берегу.

– Вот видишь, – сказал громовой голос. – Нет смысла утомляться.

– Кто ты? – спросил Валентин.

– Я лорд Спорифон, – сказал величественно звучный голос.

– Кто?

– Лорд Спорифон Корональ, преемник Лорда Скоула, ныне Понтификса. Я советую тебе отказаться от этой глупости. Чего ты надеешься достичь?

– Горного Замка, – ответил Валентин и поплыл быстрее.

– Но Корональ – я!

– Никогда.. не слышал… о тебе…

Лорд Спорифон издал визгливый звук. Гладкая маслянистая поверхность озера зарябила и пошла складками. Валентин заставлял себя двигаться вперед, но быть уже не угловатым, а чем-то тупым и упрямым, и пробиваться через завихрения руками и ногами.

Берег был уже близок. Валентин спустил ноги и почувствовал внизу песок, горячий, корчащийся, убегающий из-под ног – но не настолько сильно, чтобы помешать Валентину выбраться на берег. Он выполз на пляж и на секунду встал на колени. Подняв глаза, он увидел бледного худого человека, смотревшего на него печальными голубыми глазами.

– Я Лорд Гонзимар, – тихо сказал человек. – Корональ из Короналей, которого никогда не забудут. А это – мои бессмертные спутники. – Он сделал жест, и берег заполнился мужчинами, очень похожими на первого, ничем не примечательными, неинтересными, незначительными. – Это Лорд Стрейн, это Лорд Пранкипин, Лорд Мейк, Лорд Скоул, Лорд Спорифон, великие и могущественные Коронали. Падай ниц перед ними!

Валентин засмеялся.

– Вы полностью забыты.

– Нет! Нет!

Валентин указал на последнего в ряду.

– Ты – Спорифон. Никто не помнит тебя.

– Лорд Спорифон, будь любезен.

– А ты – Лорд Скоул. Три тысячи лет начисто стерли твою славу.

– Ты ошибаешься. Мое имя записано в списке Властителей.

Валентин пожал плечами.

– Это верно. Ну и что из того? Все вы – Лорд Пранкипин, Лорд Мейк, Лорд Гонзимар – всего лишь имена, и ничего больше. Только имена…

– Только имена… – как эхо отозвались они тонкими жалобными голосами и стали уменьшаться, сжиматься, пока на берегу не оказались крошечные существа бегающие вокруг и выкрикивающие свои имена резкими взвизгиваниями. Затем они исчезли, и на их месте оказались маленькие белые шары, не крупнее жонглерских мячей. Валентин наклонился рассмотреть их и увидел, что это черепа. Он подобрал их и стал подбрасывать в воздух, ловить и снова бросать, и они летели сверкающим каскадом. Их челюсти щелкали и дребезжали. Валентин усмехнулся. Сколькими он может жонглировать за раз? Здесь было всего шесть. Но за все прошлые столетия и тысячелетия были семь Короналей. Он мог бы жонглировать всеми. Он достал из воздуха самых великих – Конфалума, Престимиона, Стиамота еще дюжину, сотню, и всех их бросал и ловил. Никогда еще на Маджипуре не было такого искусного жонглирования! Но теперь это были уже не черепа: они превратились в сверкающие многогранные диадемы, шары – тысячи имперских шаров рассыпающих искрящийся свет во всех направлениях. Он безошибочно жонглировал ими, знал, какого правителя представлял каждый шар – вот Лорд Конфалум, вот Лорд Спорифон, вот Лорд Деккерт – и всех их бросал вверх, так что они составили громадную перевернутую пирамиду света. Все королевские особы Маджипура танцевали над ним и все возвращались к золотоволосому улыбающемуся человеку, крепко стоящему на горячем песке золотого пляжа. Он поддерживал всех их. Вся история планеты была в его руках, и он помогал ей в ее полете.

Ослепительные диадемы составили наверху громадную горящую звезду света.

Не переставая жонглировать, Валентин пошел с пляжа по дюнам к плотной стене зарослей. Деревья расступались перед ним, освобождая ему путь – ярко-красную мощеную дорогу, ведущую в глубь острова. Вдали он увидел низкие серые холмы предгорья, переходившие в гранитные уступы, за которыми были зубчатые пики гигантской горной цепи, тянувшейся до середины континента. И на самом высоком пике, на страшной высоте раскинулись опорные стены Замка. Валентин шел к нему, не переставая жонглировать. Мимо него по тропе проходили фигуры, уступали ему дорогу, махали, улыбались, кланялись. Лорд Вориакс, Леди, Понтификс Тиверас – все они сердечно приветствовали его, и он тоже махал им не уронив ни одной диадемы, не нарушив ясного рисунка жонглирования. Вот он уже в предгорье и поднимается вверх без усилий, вокруг него собирается толпа – все его друзья и множество других хьорты, гейроги, вруоны, лимены, торговцы, фермеры, рыбаки, акробаты, герцог Насимонт, предводитель разбойников, Тизана, Джитаморн Сол и Дондак Саямир, держался за руки, орда пляшущих метаморфов, шеренга драконьих капитанов с гарпунами, лесные братья, раскачивающиеся на деревьях вдоль тропы – все поют, смеются, провожают его в Замок, Замок Лорда Малибора, Замок Лорда Спорифона, Лорда Кронфаулима, Лорда Стиамота, Замок Лорда Валентина…

Замок Лорда Валентина…

Он уже почти там. Хотя горная дорога идет почти отвесно вверх, хотя густой туман низко стелется над ней, он идет дальше, ускоряет шаг, подскакивает, бежит, жонглируя сотнями блестящих сфер. Он видит три громадных огненных столба. Подойдя ближе, он узнает их: Шинаам, Дилифон и Нарамир стоят бок о бок на его пути.

– Куда ты идешь? – спрашивают они хором.

– В замок.

– Чей?

– Замок Лорда Валентина.

– Кто ты?

– Спросите их, – говорил Валентин, показывая на толпу за собой. – Пусть они скажут вам мое имя.

– Лорд Валентин! – кричит Шанамир, первым приветствуя его.

– Он Лорд Валентин! – кричат Карабелла, Слит и Залзан Кавол.

– Лорд Валентин Корональ! – кричат метаморфы, драконьи капитаны и лесные братья.

– Это правильно? – спрашивают министры Понтификса.

– Я Лорд Валентин, – отвечает он и высоко подкидывает тысячу диадем, и они летят вверх, пока не скрываются во мраке, что живет между мирами, и оттуда медленно плывут вниз, мерцающие и искрящиеся, как снежные хлопья на склонах северных гор, и когда они касаются Шинаама, Дилифона и Нарамира, три министра тут же исчезают, оставив позади лишь серебряный блеск, и ворота Замка раскрываются.

10

Валентин проснулся.

Он почувствовал шерсть ковра под своим голым телом, увидел остроконечные арки, каменный потолок высоко вверху. Мир сна был еще так жив, что Валентину на миг захотелось вернуться в него, а не оставаться в этом помещении с затхлым воздухом и темными углами. Но он сел и огляделся.

Его спутники сгрудились у дальней стены, напряженные и испуганные.

Он повернулся в другую сторону, рассчитывая увидь трех министров, снова восседающих на своих тронах. Они и в самом деле были тут, но появилось еще два великолепных кресла, так что теперь перед Валентином сидело пятеро. Нарамир, уже одетая, сидела слева. В середине был круглолицый мужчина с широким тупым носом и темными глазами. Валентин узнал в нем Горнкейста, главного спикера Понтификса. Рядом с ним сидел Шинаам, а крайнее правое кресло занимал незнакомый Валентину человек – тонкогубый, с резкими чертами лица, с серой кожей, иноземец. Все пятеро строго смотрели на Валентина издали, словно были членами тайного судилища, собравшимся для вынесения приговора.

Валентин встал, не делая попыток одеться. Почему-то казалось, что перед этим судилищем положено стоять голым.

– Твой мозг ясен? – спросила Нарамир.

– По-моему, да.

– После того, как кончился твой сон, ты проспал еще час. Мы ждали, когда ты проснешься. – Она указала на серокожего. – Это Спилтрейв, врач Понтификса.

– Я так и подумал, – сказал Валентин.

– А этого человека, – она указала на того, кто сидел в центре, – ты, наверное знаешь.

Валентин кивнул.

– Да. Горнкейст. Мы встречались. – И, широко улыбнувшись, добавил: – Только я тогда был в другом теле. Вы согласились с моим утверждением?

– Мы согласились с твоим утверждением, Лорд Валентин, – мелодичным голосом сказал Горнкейст. – Великое и удивительное преступление свершилось в этом мире, но все будет поправлено. Оденься. Тебе не пристало появляться голым перед Понтификсом.

Горнкейст возглавил процессию в имперский тронный зал. За ним шли Нарамир и Дилифон с Валентином посредине. Спилтрейв с Шинаамом замыкали шествие. Спутникам Валентина не позволили идти.

Они шли по узкому, с высоким сводом туннелю из сияющего зеленоватого стекла, в глубине которого мелькали странные искаженные отражения. Туннель завивался спиралью в глубину с легким уклоном. Через каждые пятьдесят шагов туннель полностью перегораживался бронзовой дверью; Горнкейст прикасался пальцем к скрытой панели, и дверь бесшумно отходила, пропуская их в следующий отрезок туннеля. Наконец они дошли до двери, богато украшенной резным золотым символом Лабиринта и выше его – имперской монограммой Тивераса. Валентин знал, что это было самое сердце Лабиринта, самая глубокая и центральная его точка. И когда от прикосновения Горнкейста эта последняя дверь отошла в сторону, они оказались в громадной светлой сферической комнате с круглыми стеклянными стенами, где на роскошном троне сидел Понтификс Маджипура…

Валентин видел Понтификса Тивераса пять раз. Первый, когда Валентин был еще ребенком, а Понтификс прибыл в Горный Замок на свадьбу Лорда Малибора; второй через несколько лет, на коронации Лорда Вориакса, через год – на свадьбе Вориакса, в четвертый – когда Валентин приехал в Лабиринт по поручению брата, а последний – три года назад, когда Тиверас приехал на коронацию Валентина. Понтификс и при первой встрече с Валентином был уже стар: огромного роста, худой, отталкивающего вида человек с грубым угловатым лицом, с очень черной бородой и мрачными, глубоко сидящими глазами; чем старше он становился, тем более подчеркнутыми становились эти его характерные черты, и он выглядел чем-то вроде трупа – негнущийся, медленно двигающийся, старый засохший стебель человека, но тем не менее внимательный, знающий, все еще мощный духом, все еще излучающий ауру безмерной власти и величия. Но теперь…

Трон, на котором сидел Тиверас, был тот же, что видел Валентин при первом своем посещении Лабиринта: роскошное золотое сидение с высокой спинкой, к которому вели три широкие низкие ступени. Но теперь этот трон был полностью заключен в шар голубоватого стекла, где тянулась широкая сеть поддерживающих жизнь трубок, составляющая как бы кокон. Прозрачные трубки с цветными жидкостями, счетчики и шкалы, измерительные пластинки на щеках и лбу Понтификса, провода, соединения и зажимы – все это выглядело дико и пугающее, хотя бы уже потому, что ясно показывало; жизнь Понтификса держалась не в Понтификсе, а в приборах, окружающих его.

– И давно он… так? – прошептал Валентин.

– Система была разработана двадцать лет назад, – с явной гордостью ответил Спилтрейв, – но только последние два года мы держим его в ней постоянно.

– Он в сознании?

– О, да, да, в сознании, – ответил врач, – Подойди ближе. Посмотри на него.

Валентин неловко подошел и остановился в футе от трона, вглядываясь в удивительного старика в стеклянном пузыре. Да он увидел, что свет еще горит в глазах Тивераса, бесплотные губы решительно сжаты. Кожа на черепе Понтификса стала совсем пергаментной, а длинная борода, все еще на удивление черная, сильно поредела.

Валентин взглянул на Горнкейста.

– Он узнает людей? Он говорит?

– Конечно. Дай ему время.

Глаза Валентина встретились с глазами Тивераса. Стояла страшная тишина. Старик нахмурился, зашевелился, быстро провел языком по губам. Затем он издал дрожащий звук, вроде хныкающего стона. Горнкейст сказал:

– Понтификс приветствует своего возлюбленного сына Лорда Валентина Короналя.

– Валентин подавил дрожь.

– Скажи его величеству… скажи ему. Скажи, что его сын Лорд Валентин Корональ пришел к нему с любовью и почтением, как всегда.

Так было принято: никто никогда не говорил непосредственно Понтификсу, а только через главного спикера, который должен был все повторять, хотя практически этого не делал.

Понтификс снова сказал что-то столь же неразборчивое. Горнкейст пояснил:

– Понтификс выражает озабоченность беспорядком в королевстве. Он спрашивает, что планирует Лорд Валентин для приведения всего в должный вид.

– Скажи Понтификсу, что я планирую идти к Замковой Горе и призвать всех граждан к содействию мне. Я прошу его указания заклеймить Доминика Барджазеда как узурпатора и осудить всех, кто поддерживает его.

Понтификс издал более живые звуки, резкие и высокие, с сильнейшей энергией.

– Понтификс желает быть уверенным, – сказал Горнкейст, – что ты будешь избегать сражения и уничтожение жизней, насколько это возможно.

– Скажи ему, что я предпочел бы взять Замок, не потеряв даже одной жизни с той или другой стороны, но не знаю, удастся ли это.

Странные булькающие звуки. Горнкейст растерянно прислушался.

– Что он сказал? – шепоток спросил Валентин.

Главный спикер покачал головой.

– Не все сказанное его величеством можно перевести. Иногда он заходит в слишком далекие для нашего понимания области.

Валентин кивнул. Он с жалостью и даже с любовью смотрел на гротескного старика, запертого в шаре, который поддерживал в нем жизнь, и способного общаться только такими стонами. Более чем столетний, много десятилетий являющийся высшим монархом планеты, теперь он лепечет и булькает, как младенец, и все-таки где-то в разлагающемся и размягчающемся мозгу, все еще тикает разум прежнего Тивераса, захваченный разрушением плоти. Смотреть на него теперь значило понять конечную бессмысленность высшего титула: Коронали жили в мире обязанностей и моральной ответственности лишь для того, чтобы унаследовать Понтификат и в конце концов исчезнуть в Лабиринте и в старческом слабоумии. Интересно, часто ли Понтификсы становятся пленниками своих спикеров, врачей и толковательниц снов и легко ли отказаться от мира ради того, чтобы великое чередование Властителей привело бы на трон более жизнеспособного человека. Теперь Валентин понял, почему система разделила исполняющего и управляющего, почему Понтификс со временем уходит от мира в этот Лабиринт. Придет и его время спуститься сюда, но, может быть, по воле Божеств, это случится не скоро. Он сказал:

– Скажи Понтификсу, что Лорд Валентин Корональ, его приемный сын, сделает все, что в его силах, чтобы залечить трещину в ткани общества. Скажи Понтификсу, что Лорд Валентин надеется на поддержку его величества, без которой не может быть скорой поправки.

Сначала на троне было молчание, потом долгий, болезненный, неразборчивый поток звуков, повышающихся и понижающихся, как мелодии гейрогов. Горнкейст напряженно выхватил то тут, то там обрывки смысла. Понтификс замолчал, а смущенный Горнкейст сжал челюсти и прикусил губу.

– В чем дело? – спросил Валентин.

– Он думает, что ты Лорд Малибор, – удрученно ответил Горнкейст. – Он предупреждает тебя насчет риска выхода в море и охоты на драконов.

– Мудрый совет, – заметил Валентин, – Но несколько запоздавший.

– Он сказал, что Корональ слишком ценная фигура, чтобы рисковать жизнью в таких развлечениях.

– Скажи ему, что я согласен и что если я снова попаду в Замок, я вплотную займусь моими задачами и буду избегать любых таких отвлечений.

Врач Спилтрейв выступил вперед и сказал:

– Мы утомили его. Боюсь, что аудиенцию придется закончить.

– Еще минутку, – попросил Валентин.

Спилтрейв нахмурился, но Валентин, улыбаясь, подошел к самому подножию трона, встал на колени, протянул руки к древнему существу в пурпурном стеклянном пузыре, вошел в транс и послал Тиверасу свой дух с импульсами почтения и любви. Показывал ли кто-нибудь когда-нибудь любовь и привязанность страшному Тиверасу? Скорее всего, нет. Но много десятилетий этот человек был центром и душой Маджипура, и теперь, сидя здесь, затерянный в безвременном сне управления и сознавая лишь иногда свою былую ответственность, он заслужил, чтоб его приемный сын и будущий преемник высказал ему такую любовь, и Валентин дал ее полностью, насколько позволила мощь обруча.

И Тиверас как бы окреп, глаза его засияли, щеки чуть заметно покраснели. Неужто эти дрожащие губы улыбнулись? Неужели левая рука Понтификса слегка приподнялась благословляющим жестом? Да. Да. Вне всякого сомнения, Понтификс почувствовал волну тепла от Валентина, был рад этому и ответил.

Тиверас сказал что-то почти различимое.

Горнкейст произнес:

– Он говорит, что дарует тебе свою полную поддержку, Лорд Валентин.

«Живи подольше, старик, – думал Валентин, вставая и кланяясь. – Вероятно, тебе лучше бы уснуть вечным сном, но я желаю тебе долгой жизни, потому что у меня есть работа на Замковой горе.»

Он повернулся и сказал пяти министрам.

– Пошли. Я получил то, что мне нужно.

Они тихо вышли из тронного зала. Когда дверь за ними закрылась Валентин спросил Спилтрейва:

– Долго ли может прожить так?

Врач пожал плечами.

– Почти неограниченно. Система отлично поддерживает его. Мы можем сохранить его, поправляя все время от времени, еще сто лет.

– Это не обязательно. Но хорошо бы ему остаться с нами еще лет двенадцать-пятнадцать. Вы можете это сделать?

– Рассчитывай на это, – сказал Спилтрейв.

– Ну и хорошо.

Валентин посмотрел в сияющий винтовой проход. Он достаточно долго пробыл в Лабиринте. Пора вернуться в мир солнца и ветра и живых вещей и уладить дело с Домиником Барджазедом. Он сказал Горнкейсту:

– Отведите меня к моим людям и приготовьте транспорт к внешнему миру. А перед своим отъездом я хотел бы детально изучить военные силы и вспомогательный персонал, какие вы можете предоставить в мое распоряжение.

– Слушаюсь, Милорд, – сказал главный спикер.

Милорд. Это был первый показатель покорности, который он получил от министров Понтификса. Главное сражение еще впереди, но Валентин, услышав это слово, почувствовал, что он уже как бы достиг Замка.

* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. КНИГА ЗАМКА*

1

Подъем из глубины Лабиринта был произведен куда быстрее, чем спуск, потому что по бесконечной спирали спускался никому не известный авантюрист, лавирующий меж равнодушных чиновников, а вверх поднимался властитель королевства.

Теперь для него не было извилистых переходов с уровня на уровень, с кольца на кольцо, через все хитросплетения берлоги Понтифика, Дома Записей, Арены и прочего. Он и его товарищи поднимались быстро и без задержки по проходу, предназначенному только для Властей.

Уже через несколько часов они достигли верхнего кольца, гостиницы на краю подземного города. Как ни быстро они поднялись, новости о личности Валентина дошли сюда еще быстрее. Каким-то образом через весь Лабиринт прошло известие, что здесь Корональ, таинственно измененный, но тем не менее Корональ, и когда Валентин вышел из имперского прохода, там уже собралась громадная толпа, разглядывающая его, как невиданного девятиголового змея.

Толпа молчала. Кто-то сделал знак горящей звезды, некоторые выкрикнули его имя, но основная масса только глазела. Лабиринт был владением Понтификса, и Валентин понимал, что преклонение перед Короналем будет где угодно на Маджипуре, но только не здесь. Благоговейный страх – да. Почтение – да. Но прежде всего – любопытство. Никакого воодушевления и приветственных жестов, какие наблюдал Валентин, когда поддельный Корональ ехал в церемониальной процессии по улицам Пидруда. Вот и хорошо, подумал он. Он не привык быть объектом поклонения, да и не стремился к этому. Вполне достаточно, даже более чем достаточно, что его теперь признавали за того, кем он себя называл.

– Так ли будет все легко? – спросил он Делиамбера. – Просто ехать по Алханролу, объявляя себя настоящим Лордом Валентином, и все само падет мне в руки?

– Очень сомневаюсь. Барджазед носит облик Короналя. Он держит печати власти. Здесь, внизу, если министры Понтификса сказали, что ты Корональ, граждане будут приветствовать тебя как Короналя. Скажи они, что ты Леди Острова, и здешние жители наверняка станут приветствовать тебя как Леди Острова. Я думаю, что вне Лабиринта все будет по-другому.

– Я не хочу кровопролития, Делиамбер.

– Никто не хочет. Но кровь прольется, прежде чем ты снова сядешь на трон Конфалума. Этого не избежать, Валентин.

Валентин угрюмо сказал:

– Я, кажется, скорее оставил бы власть Барджазеду, чем ввергнул эту планету в какое-нибудь насилие. Я хочу мира, Делиамбер.

– Мир и будет, – сказал маленький колдун. – Но дорога к миру не всегда бывает мирной. Смотри, твоя армия уже собралась.

Валентин увидел неподалеку кучу народа, частью знакомого, частью нет. Здесь были все те, кто шел с ним в Лабиринт, но было также несколько сотен, носивших цвета Понтификса, уже собравшееся первое отделение – чего? Войска? У Понтификса не было войск. Гражданского ополчения? В любом случае – армии Лорда Валентина.

– Моя армия, – сказал Валентин. Слово имело горький привкус. – Армия откуда-то из времен Лорда Стиамота. Делиамбер, сколько тысяч лет прошло со времени последней войны на Маджипуре?

– Долгое время все было спокойно, – ответил вруон, – но, тем не менее, маленькие армии существуют: телохранители Леди, слуги Понтификса… а как насчет рыцарей Короналя, а? Как ты их назовешь, если не армией? Они носят оружие, они тренируются на полях Замковой Горы – кто они, Валентин? Лорды и леди забавляющиеся играми?

– Я именно так и думал, когда был одним из них.

– Пора думать по-другому, Милорд. Рыцари Короналя составляют ядро военной силы, и только дурак может думать иначе. Ты непременно обнаружишь это, когда подойдешь поближе к Горе.

– Неужели Доминик бросит моих собственных рыцарей в сражение против меня? – в ужасе спросил Валентин.

Вруон холодно взглянул на него.

– Человек, которого ты называешь Домиником Барджазедом, в данный момент Лорд Валентин Корональ, и рыцари Замковой Горы клялись ему в верности. Ты забыл об этом? При удаче и умении ты, может быть, убедишь их, что они клялись душе и разуму Лорда Валентина, а не его лицу и бороде. Но некоторые останутся верными тому, кого считают тобой, и его именем поднимут мечи против тебя.

Противно было даже подумать об этом. После восстановления памяти Валентин не раз думал о своих компаньонах, благородных мужчинах и женщинах, с которыми он вырос и учился, чьи привязанности и дружба были главными в его жизни до того, как узурпатор разбил эту жизнь. Смелый охотник Илидат из Морвела, златовласый проворный Стасилейн, отличный лучник Тонигорн, и многие другие – теперь для него только имена, теневые фигуры из далекого прошлого, однако же эти тени могут обрести жизнь, цвет и силу. Неужели они выступят против него в войне? Его друзья, его любимые товарищи? Что ж, если ему придется сражаться с ними за Маджипур – пусть будет так, но думать об этом не хотелось. Он покачал головой.

– Может, удастся избежать этого. Пошли. Нам пора уходить отсюда.

Возле выхода, называемого Вратами Вод, он встретился со своими ликующими последователями и с офицерами, предоставленными ему министрами Понтификса. Похоже, это была способная команда, явно радующаяся возможности покинуть мертвящие глубины Лабиринта. Их лидером был невысокий, крепко сложенный человек по имени Ирманар, с тугими завитками рыжеватых волос и короткой, кудрявой же остроконечной бородкой. По своим габаритам, движениям и открытости он вполне мог быть братом Слита. Валентину он сразу понравился. Ирманар сделал Валентину знак горящей звезды быстрым официальным жестом, тепло улыбнулся и сказал:

– Я буду рядом с тобой, Милорд, пока ты не окажешься снова в твоем Замке.

– Да будет легким путешествием на север, – сказал Валентин.

– Ты выбрал дорогу?

– На речном судне по Глейгу будет всего быстрее, или нет?

Ирманар кивнул.