Свобода уйти, свобода остаться Иванова Вероника
— Хм… — Уж так близко, что иногда жалею о степени этой близости. — Да.
— О, тогда вы объясните, как его найти?
— Лучше провожу.
Джерон положил нож и опёрся о стол ладонями.
— Не хочу показаться неблагодарным, но подобная забота кажется мне излишней.
О, тон голоса стал напряжённее. Подозревает меня? Немудрено, я бы себя за своё поведение уже не просто подозревал, а давно вынес бы приговор и привёл его в исполнение.
— Обещаю — я не буду ничего спрашивать!
— Но сопроводите от дверей до дверей?
— Угу.
Он опустил голову, некоторое время оставался в таком положении, потом тряхнул волосами и выпрямился.
— Вас что-то беспокоит? В отношении меня?
Я выдвинул стул, водрузился на него и посмотрел снизу вверх:
— Да.
— Скажите что. Возможно, я смогу развеять ваши сомнения.
Сказать-то можно, вот только для этого придётся начать издалека. Очень издалека.
— Полагаю, у вас есть немного свободного времени, раз уж одежда ещё не высохла?
— Долгая история?
— Пожалуй.
Он стряхнул остатки разделанной рыбы в кошачью миску, осчастливив мохнатых любовников, вытер стол полотенцем и… Сел. На стол, в точности повторив мою любимую привычку. Занятно: у нас есть кое-что общее. И почему-то сей факт меня вовсе не огорчает.
— Я слушаю.
— Наш город, как вы вчера уже могли заметить, построен на берегах реки. Не совсем обычной реки — её воды имеют одно любопытное свойство. Могут свести с ума.
— Как понимаю, это не поэтическое сравнение?
Ещё язвит. Недоволен тратой времени впустую? Ничего, потерпит.
— Отнюдь. Самая правдивая из правд. Лавуола несёт в себе частицы «лунного серебра», вот оно-то и способно вызвать безумие. «Водяное безумие».
Он заметно оживился и переспросил:
— «Лунное серебро»? Какое из трёх?
— Выплаканное Ка-Йен.
— О!
На простоватой физиономии появилась хитрющая и довольная улыбка, улыбка человека, который наконец-то понял, откуда и куда ведёт дорога.
— Вам что-то об этом известно?
— Немного. Но, если позволите, поговорим позже. Продолжайте, прошу вас!
— К счастью, от речной воды сходят с ума не все подряд люди, а только некоторые. Но даже малого количества безумных достаточно, чтобы вызвать серьёзные неприятности, поэтому существует служба, которая выявляет среди вновь прибывающих в Антрею тех, кто может быть подвержен безумию.
— Соответственно, таковых в город не пускают?
— Не пускают.
— А вы как раз служите…
— Я возглавляю эту службу.
Он нахмурился, видимо, сопоставив полученные сведения и собственные впечатления:
— Но тогда вы не должны лично встречать каждого приезжего.
— Почему?
— На это должны быть подручные.
— Не-а.
— Что?
— Их нет.
— Почему?
Начинает повторяться с вопросами. Наверное, от удивления, которое становится всё заметнее.
— Потому. Я сам себе и командир, и солдат. Из всех жителей Антреи только я один могу определить предрасположенность к безумию.
— Интересно. Ваша способность… естественная?
— Нет.
Он помолчал, задумчиво скрестив руки на груди.
— Знаете… Не надо больше ничего рассказывать.
— А это вовсе не тайна. Вся Антреа знает, что я — изменённый.
Джерон сдвинул брови и пристально посмотрел на меня. Просто посмотрел, но в какой-то момент я почувствовал: что-то происходит. Ощущение не было неприятным и напомнило мне мои собственные чувства, когда кого-нибудь читаю. А потом все снова успокоилось, и парень, похоже удовлетворённый проведённым исследованием, улыбнулся:
— Действительно, кружево сдвоенное, но дополнительный фрагмент не просто наложен, а выращен… Тонкая работа.
— Работа? Чья?
— Того, кто изменял.
— Вы можете это видеть?
— С некоторыми усилиями, да. Но мы отвлеклись от главной темы: почему вы так внимательно наблюдаете за мной? Я, как вы выразились, предрасположен к «водяному безумию»?
Вздыхаю:
— А вот этого как раз не могу сказать. Ни в защиту, ни в обвинение.
— То есть?
— Моя способность позволяет ясно и быстро узнавать определённые сведения о человеке. Не задавая вопросов. Но с вами…
— Что со мной?
— Не удаётся.
Он покачал головой:
— Сожалею. Понимаю, почему вы встревожены, но, право, не знаю, как вам помочь. Возможно… Каким именно образом вы узнаете то, что нужно?
— Говорю с водой.
— А подробнее?
Подробнее… Можно, конечно, вспомнить заметки из семейной библиотеки и лекции времён моего обучения у магиков, но это невыносимо скучно и толком ничего не объясняет. Лучше было бы показать. Показать? Придумал!
— Где ваша одежда?
— Та, которую…
— Да, которую вы постирали. Она же ещё не высохла, верно?
— Думаю, мокрая, и даже слишком.
— Отлично! Идём!
Штаны, куртка и рубашка болтались на верёвке, натянутой между стойками террасы. Капать уже не капало, но для устраиваемого представления влаги в ткани более чем достаточно.
— Раз уж вы можете видеть изменения, то… смотрите!
Я никогда не задумывался, как делаю то, что делаю. Наверное, поэтому ни за что не смог бы описать всё происходящее словами. ЭТО было рождено задолго до меня. ЭТО было рождено со мной. Никто не задумывается, как и когда научился дышать, вот и мне никогда не приходило в голову искать истоки своего врождённого умения. Я просто читаю и говорю. Договариваюсь.
Вода, пропитавшая одежду, оставила в набухших волокнах часть своего неумолимого воинства — лазутчиков и доносчиков, которые потом покинут облюбованные места и вернутся: сначала паром поднимутся к небу, потом соберутся тучами и в конце концов осыплются дождём на землю, просочатся сквозь её поры и снова вольются в речные струи. Но пока мириады капель остаются на ткани, скованные формами и границами, они не прочь немножко поболтать, коротая время до обретения свободы. А моё дело — предложить тему для беседы. Точнее, сейчас мне надо просто заболтать капельки и уговорить их поскорее воспарить в воздух…
Как поживаете, хрустальные мои? Греетесь на солнышке? Прислушиваетесь к дуновениям ветерка, так и норовящего стряхнуть вас прочь? Ах, подлец какой! Вы же не хотите падать, вы хотите взлететь, верно? Там, над кронами деревьев и крышами домов, в звонкой синеве неба вам будет привольно и весело собираться белыми хлопьями облаков, судача о том, что какая из вас видела и где успела побывать. А когда вы вдоволь наговоритесь, устанете и хмуро насупитесь, потому что болтать больше будет не о чем, ваши тела начнут твердеть, вы прижмётесь друг к другу боками так крепко, что скоро станете неразделимы, крылья ветра больше не смогут удерживать вас, и вы рухнете вниз, к земле, которая раскроет навстречу дождю объятия. И вам останется только змейкой юркнуть в знакомую норку, потайной ход из которой приведёт туда, где всё началось… Я бы на вашем месте поспешил домой. Согласны?
Они не протестовали: выбирались из глубин тканевых волокон на поверхность, светлели, распадались на невидимые глазу частички и таяли туманом в воздухе.
Счастливого пути, хрустальные мои!
— Захватывающее действо. Весьма захватывающее.
Поворачиваюсь и гордо щурю глаза:
— Видите? Всё совершенно сухое.
— Да, на удивление. Вы задаёте своим внутренним Прядям нужный ритм колебаний, совсем как струнам лютни, извлекаете из них мелодию и усиливаете так, чтобы она была слышна Прядям вне вас, а они начинают подпевать…
Что-то похожее говорится и в старых учебных записях, бережно хранящихся в библиотеке на Лунной Излучине. Только там, на потрескавшемся от времени пергаменте, в затейливых завитках букв всё гораздо многословнее и расплывчатее. А парень сразу уловил суть, да ещё изложил её не как теоретик, а как практик. Сам магичит на досуге?
— Но подчинению в вашем случае помогает наличие подобных друг другу фрагментов кружева, и я, кажется, понимаю, чем обеспечивается подобие. А ещё начинаю догадываться, почему вы оказались в затруднении на мой счёт.
— И почему же?
Он усмехнулся, зачем-то погладил пальцами левой руки правую ладонь и начал неторопливо собирать высушенную одежду.
— В речной воде растворено «лунное серебро», верно? Какое-то его количество находится и в вас самом, и в людях, живущих в Антрее. «Слёзы Ка-Йен» — живое создание, хоть и металлическое от начала и до конца; оно обладает собственным разумом, непонятным нам, но существующим вне зависимости от наших желаний и представлений. Когда вы говорите с водой, в беседе принимают участие именно частички «лунного серебра». Они выстраиваются замысловатыми цепочками, перенимая ваши мысли и намерения, и начинают петь. Довольно громко поют, кстати, если вам довелось находиться в паре футов от объекта влияния… Дети одного и того же источника всегда рады встретить родичей и охотно откликаются, подхватывая заданную мелодию. Вот и всё, очень просто. Ваш дар заключается в том, что вы способны убеждать серебро, находящееся внутри вас, поступать так-то и так-то. Другие люди, по всей видимости, не могут это делать?
— Моё умение, можно сказать, наследственное. Но совсем недавно я столкнулся ещё с одним, совершенно незнакомым человеком, умеющим наводить заговоры.
— Неужели? — Джерон пожевал губами, обдумывая мои слова. — А вы уверены, что не связаны с этим человеком родственными узами?
— Конечно…
Осекаюсь. А что, если…
— Конечно да или конечно нет?
— Теперь уже не знаю.
— Видите ли, подобные умения, как правило, наследуются, а не случайным образом приобретаются извне, поэтому шанс, что встреченный «говорун» является вашим родственником, велик. Причём родовая линия могла разветвиться, только боги знают когда, но кружева, со временем изменяясь, всегда сохраняют основные мотивы.
Моя родственница? Невозможно — в моём роду появляются потомки только мужеского пола, никогда не покидающие Антрею. Разве что разветвление произошло ещё ДО изменения. Ещё до того, как первый Рэйден Ра-Гро стал Стражем. Как бы это узнать поточнее? Есть одна мыслишка, но почти неисполнимая.
— Вы быстро разобрались в том, над чем ломает головы вся Магическая гильдия. Скажите, вы владеете магией?
Он перекинул сложенную одежду через плечо, слегка помрачнел лицом, но ответил:
— Нет. Наши отношения скорее можно назвать враждой.
— Как вас понимать?
— Я знаю, как плетутся заклинания, но не силён в их практическом воплощении.
— Не волшебствуете? Откуда же вражда?
— Магия — дама, как можете догадаться. А какая дама будет снисходительна к кавалеру, не способному ею овладеть?
Шутка, если она и вправду была таковой, прозвучала горьковато, словно заключённый в ней смысл причинял парню боль. Эх, если бы я мог чуть-чуть его почитать! Но, поскольку книга закрыта, хотя бы потру пальцами корешок обложки:
— Вы не закончили своё объяснение.
— Правда? — Он недоумённо поднял брови. — Ах да… Простите. Итак, «лунное серебро», находящееся в крови и прочих жидкостях тела, понимает вас и исполняет ваши просьбы. Соответственно, когда вы хотите что-то узнать о человеке или предмете, в котором или на котором есть немножко влаги, происходит обратное действо: серебро извне делится своими знаниями с вашим. Потому что желает поделиться. Потому что ему невыносимо существование, только отдалённо напоминающее жизнь, без тела, без свободы движения, и болтовня — единственное, что хоть как-то помогает ему на несколько вдохов притвориться по-настоящему живым. Согласны со мной?
— Признаться, с этой точки зрения, как живое существо, я никогда не…
— А зря. — Он наставительно поднял палец. — Мир сам по себе живое и своевольное создание, так почему же вы лишаете его частичку права считаться такой же?
— Возможно, вы правы, но ваши слова всё ещё не объясняют почему…
— Я уже подхожу к ответу. В моей крови тоже есть «лунное серебро». Но если внутри вас оно чувствует себя узником, то внутри меня… Просто живёт. Наслаждаясь обретённой свободой. И, разумеется, платит за постой чем умеет. В частности, не позволяет себе лишних разговоров с менее удачливыми родичами.
В его крови живёт «лунное серебро»? Как такое возможно? А он меня не дурачит? Нет, зелень глаз даже не делает попытки улыбнуться.
— Не верите? Хорошо, поступим иначе. Вы только что показали мне чудесное представление, теперь подошла очередь моих фокусов… Ну что, мой хороший, поболтаешь немного с дяденькой? Он не обидит ни тебя, ни меня, не бойся! Итак, что вы хотели узнать? Узнавайте!
Это походило на шквал. На волны, следующие одна за другой без права на передышку. Они накатывали на моё сознание, качали его, роняли и снова поднимали, как простую игрушку…
Светлая грусть, пронизанная затухающей яростью. Злость на себя самого и на обстоятельства. Безысходность и отчаяние прошлого, не подлежащего изменению. Холодная расчётливость близкого будущего. Рассеянность и краткий покой настоящего. И лица… Много лиц, но яснее других два девчоночьих. Одно принадлежит черноволосой синеглазой малышке, робко улыбающейся и прижимающей к груди тряпичную куклу в странной золотистой обёртке, а второе… Ххаг меня сожри! Эти белёсые косицы, нахальный чёрный взгляд и многозначительно усмехающиеся узкие губы я уже видел. Это та самая девчонка, что подвозила меня до поместья! Но откуда он её знает, если ни разу не бывал в Антрее? Откуда? И настроения… Похожие, да не совсем: если воспоминания о первой вызывают у парня боль утёкшей сквозь пальцы мечты, то вторая… О, я чувствовал себя примерно так же: зло, растерянно и беспомощно. И всё же, откуда…
— Достаточно?
Створки раковины захлопнулись, выгоняя меня из чужого дома.
— Да. Простите, что спрашиваю, но… Я видел в ваших воспоминаниях образ одной особы, по странному стечению обстоятельств знакомой и мне. Но вы, как понимаю, впервые в Антрее?
— Впервые.
— А я встретил эту девочку в черте города, но никогда ранее не видел, стало быть, она родилась и росла здесь. Скажите, как могло случиться, что вы тоже её встречали?
— Девочка? — Он подозрительно прищурился. — Какая именно?
— Светловолосая, темноглазая, худенькая. Дерзкая и бесцеремонная, словно знает то, чего не знают другие.
— Ах, ЭТА девочка!
Слово «эта» Джерон оттенил настолько странной улыбкой, что мне невольно стало жалко прерванного чтения: в выражении его лица сплелись воедино нежность и обречённость.
— А по какому поводу она терзала вас?
— Хм… — Вспомнить бы. — Говорили о подарках и их истинном смысле. А ещё она что-то предрекала.
Собеседник выразил неподдельный интерес:
— Что-то определённое?
— Не то чтобы… Но обещала неприятности. И оказалась права, как теперь вижу. Ещё сказала, что не прочь поболтать, когда мне станет совсем уж трудно, только сама почему-то прийти не сможет, а пришлёт какого-то друга. Который «добрее» её… Можете предположить, что сие означает?
— Стерва.
Прозвучало устало, но ласково. Странные у них отношения, должно быть.
— Вы знаете, что за друг имелся в виду?
— Догадываюсь. И об этом буду говорить с маленькой проказницей отдельно. Когда состоится следующая встреча.
Угрозы в голосе вроде бы не прибавилось, но серьёзность намерений сомнений не вызывала: поговорит и отчитает со всей строгостью.
— Но вы можете сказать…
— Не сейчас, dan Ра-Гро, если позволите. Но прояснённые обстоятельства вынуждают меня даже настаивать на вашем обществе в прогулке по городу. Ваши планы ещё не изменились?
— Касательно совместного посещения дома Ра-Дьена? Нет.
— Замечательно! Тогда я отправлюсь одеваться, а вам советую вернуться на кухню и заглянуть в духовку: лепёшка ещё не должна была остыть, но если и остыла, то всё равно съедобна, а многие едоки утверждают, что холодная она ещё вкуснее.
— Лепёшка?
Ничего не понимаю.
— Я взял на себя труд приготовить утреннюю трапезу. Конечно, мастерства в этом деле у меня немного, но на яичную лепёшку хватило.
— Постойте! А из чего вы её делали?
— Хозяин трактира, где мы вчера провожали вечер в добрый путь и встречали ночь, любезно собрал в корзинку остатки сыра и ветчины, а в погребе из двух дюжин яиц нашёлся пяток пригодных к употреблению. Или вы предпочитаете по утрам оставлять желудок в голоде?
— Ни по утрам, ни по вечерам! Так где, говорите, эта лепёшка меня ждёт?
Мийна не подняла взгляда от бумаг, сухо известив, как только я переступил порог дома:
— Dan Советник занят.
— Ничуть в этом не сомневаюсь, милая моя! Денно и нощно Каллас Ра-Дьен трудится на благо её величества. И на своё благо, разумеется. Можешь не хмуриться зря, я не собираюсь домогаться твоего командира. Я всего лишь привёл к нему посетителя.
— Посетителя?
Карие глаза наконец-то соизволили подарить нам внимание. Меня, конечно, долгим осмотром не удостоили, а вот Джерон, поймав вопросительный взгляд, шагнул к столу и улыбнулся невиннее ребёнка:
— Добрых дней и сладостных ночей прекрасной daneke! Я не займу много вашего времени, мне нужно всего лишь переговорить с господином по имени Ра-Дьен, которому на хранение была оставлена некая вещь, предназначенная моему родственнику. Как только ваш повелитель убедится в правоте моих притязаний, я заберу то, что должно, и удалюсь, а вы вернётесь к более приятным занятиям, чем беседы с неуклюжими незнакомцами!
Мийна хотела было ответить, но вовремя спохватилась, порозовела и встала из-за стола:
— Как о вас доложить?
— О, не извольте беспокоиться! — Он достал из кошелька футляр для писем. — Здесь указано всё необходимое.
— Подождите минутку.
Девушка взяла письмо и плавной, но быстрой походкой направилась в кабинет.
— Ничего себе… А в вас кроется много талантов, dan. Меня, к примеру, эта красотка и на дух не переносит, как я ни растекаюсь в любезностях.
Джерон пожал плечами:
— Я сказал что-то особенное? По-моему, нет. Возможно, вся штука в том, КАК говорить.
— И как нужно?
— С уважением к собеседнику. С искренним желанием доставить ему приятное.
— И только?
— Попробуйте, вдруг получится?
Ну, нахал! Ещё и подшучивает! Не рановато ли расслабился? Сейчас как что-нибудь учудю и…
— Dan Советник ожидает вас.
Джерон прошёл мимо вернувшейся на своё место Мийны и уже на пороге кабинета поступил так, что заставил задуматься над своим возрастом. По крайней мере, раньше я никогда не видел, чтобы взрослый человек показывал язык, как мальчишка!
Дверь закрылась. Одновременно с моим ртом.
Я укоризненно посмотрел на помощницу Ра-Дьена:
— Первого встречного вы встречаете с распростёртыми объятиями, а мне, несчастному, не дарите и приветливой улыбки… Какая несправедливость! Чем этот выскочка лучше меня?
— Он не выскочка, а любезный мужчина, в отличие от вас хорошо воспитанный. Если у вас нет дел к Советнику, извольте покинуть этот дом!
— Я должен дождаться того, с кем пришёл.
— Тогда дожидайтесь, но не отвлекайте меня пустыми разговорами!
Ах, какие мы строгие! Ну и на здоровье. Не хочет поболтать? Не надо. Я вполне могу и помолчать. Даже буду рад посидеть в тишине и немного подумать.
На случай, схожий с моим, у Калласа в приёмном зале имелись кресла. Правда, они, несмотря на свою похожесть, отличались друг от друга: три четверти из них были, что называется, «с секретом», то есть с виду удобные и мягкие, они не позволяли усидеть на них дольше четверти часа — надёжное средство избавления от нежеланных посетителей. Ра-Дьен и сам не знал, какие из кресел «враги», а какие — «друзья», но мне определить подходящее для времяпрепровождения местечко было легче лёгкого: там, где нет воспоминаний о нетерпеливом ёрзанье, там и можно пристать к берегу.
Я пристроил пятую точку на подушке сиденья, вытянул ноги и скрестил руки на груди. Подремать? Нет, наверное, не стоит: разве долго передать вещь с рук на руки? Правда, если Калли заинтересуется персоной посыльного (а он заинтересуется, если этот парень отколет какую-нибудь из свойственных ему штучек), можно рассчитывать на долгое ожидание. Ладно, пока подумаем, благо есть темы для размышлений, а потом, если соскучимся, будем искать другое развлечение.
Уверенность Джерона в том, что способностью говорить с водой могут обладать только представители одного рода, меня немного напугала. Я и сам смутно подозревал нечто подобное, но услышать из чужих уст подтверждение собственных сомнений всегда становится потрясением. Родственница, значит… Где искать следы её возникновения? В Архиве? Можно было бы попытаться, но… Наброски, приложенные к старинному письму, не встретили никакого отклика в архивных документах, словно возлюбленной поэта не существовало в природе. Рисунок родинок, рассыпанных в области поясницы у девиц, совпадает, значит, обе происходят из одной семьи. Моей? Похоже на то. Поговорить с отцом? Поговорю, конечно, только вряд ли узнаю что-то новое: если бы па было известно о возможности моей встречи с такого вида опасностью, он не стал бы скрывать свои знания. Хотя бы намекнул, если не мог быть честным на сей счёт. Поверить, что умалчивалось нарочно, не могу — подобными вещами не шутят. И…
Если она была безумна, значит ли это, что мой предок тоже некогда сошёл с ума? Нет, не может быть: сумасшедшему не доверили бы безопасность целого города. Или доверили бы? А что, если он в здравом уме не соглашался, и только наступившее безумие смогло заставить… Нет. Только не это. Тогда получается, что я тоже не в себе. Конечно, не назову это известие потрясающим воображение, но как-то неприятно признавать. Нет, не буду, со мной всё в полном порядке, и точка! Подумаю лучше о другом.
Парень по имени Джерон сказал, что в его крови «лунное серебро» обрело настоящую жизнь, но все маги на свете знают: сие невозможно. Нет вещества, в котором «слёзы Ка-Йен» способны полностью раствориться, а полное растворение — необходимое условие возможности освобождения от заданной формы. Что же получается, он солгал?
Я не могу читать его без разрешения. Даже хуже: без согласия серебра, которое живёт в его крови. В описанных обстоятельствах отличить ложь от правды очень сложно, поскольку можно пользоваться только собственными умозаключениями, а не привычными подсказками. Но опыт, который я всё же успел приобрести в наблюдениях за людьми, говорит: меня не обманывали. Не делали попытки обмануть. Ответы давались без назойливости, без заметной смены ритма, спокойно и дружелюбно, словно ему было совершенно всё равно, как они будут восприняты. Либо этот Джерон поднаторел в словесных играх, либо… привык к тому, что его слова никогда и никого не интересовали, а потому нет ни малейшей необходимости лгать и тратить на ложь силы. Какой вариант предпочтительнее для меня? Любой. И в том и в другом случае я узнал много нового и любопытного, и даже если парень чуть-чуть слукавил, не беда: правды было сказано больше.
Да и что толку лезть в пещеры его души? Честно говоря, те несколько вдохов, на которые он позволил это сделать, не показались мне сколько-нибудь приятными. Тяжёлыми — да, но удовольствия не принесли никакого: слишком много тревожных теней металось в распахнувшемся передо мной сознании. А их сочетание со спокойной уверенностью человека, принявшего решение, и вовсе выглядело жутко. Вообще, странно — с виду парень вполне миролюбивый, даже излишне, а копнёшь поглубже… Нет, и не уговаривайте! Если я безумен, то не настолько, чтобы стремиться оборвать собственную жизнь раньше времени, которое…
Которое ни шатко ни валко, но идёт. Раз Джерон не вышел из кабинета сразу, можно биться об заклад: Калли нашёл, о чём поговорить с гостем города. Значит, можно совершенно спокойно предаться сну. Я зевнул во весь рот и в полный голос, чем вызвал неудовольствие Мийны: она прекратила выводить строчки букв и выразительно постучала по столу длинными ноготками, не менее холёными, чем у Ювиса, молодого хозяина «возчиков». Можно было бы поступить в духе Джерона и показать строгой daneke язык, но она так и не оторвала взгляд от бумаг, следовательно, мои труды пропали бы втуне. Зато ничто не мешало мне разглядывать красавицу и её окружение.
Сегодня помощница Калласа предпочла платье цвета речного песка, наглухо закрывающее грудь, к вящему разочарованию всех лиц мужеского пола, посещающих дом Ра-Дьена, потому что грудь у Мийны выше всяческих похвал, сам видел. Правда, вместе с удовольствием получил чувствительную пощёчину и холодность отношений. Но у меня ещё оставалась надежда сменить гнев на милость. Со временем.
Тёмные волосы снова причёсаны гладко-гладко и скручены в тугой узел, а зря: лучше бы распустить по плечам. Впрочем, дело хозяйское. Хотя солнечные лучи, окрашивающиеся стёклами витражей во все цвета радуги, наверняка жалеют, что не могут подарить свой блеск роскошным локонам.
Хорошо у Калласа: снаружи — форменное лето, жаркое и шумное, а здесь, в приёмном зале, покойно, словно особняк не расположен на одной из самых людных улиц Антреи. А может, красновато-коричневые деревянные панели задерживают гомон толпы и не пропускают его в дом? Всё может быть. А высокий ворс ковров, почти полностью скрывающих под собой паркет, глушит шаги. Так надёжно глушит, что появившегося в зале мужчину я заметил, только когда он вошёл в поле моего зрения.
Плотненький, с красноватым, как будто сгоревшим на солнце лицом. Длинный кафтан, увесистый кошель на поясе, шляпа с узкими полями и тульёй, с которой на спину спускается шарф, на южный манер. Штаны заправлены в высокие, до блеска начищенные сапоги. На груди, плотно обтянутой кафтаном, как приклеенная лежит массивная цепь, похоже, золотая. Зажиточный дяденька, ничего не скажешь. Купец? Скорее всего. Наверное, пришёл клянчить у Ра-Дьена содействия в заключении сделки с казначеем её величества.
Мийна вроде глаз так и не поднимала, но, стоило посетителю приблизиться на расстояние шагов пяти от стола, ледяным тоном сообщила:
— Dan Советник сегодня не ведёт дел.
— Ах, красавица моя, да разве ж это дело? Сущая безделица! Вы только передайте ему бумаги, вот и всё. А если проследите, чтобы dan Ра-Дьен их прочитал, поверьте, моя благодарность не оставит вас до конца дней!
— Я не буду ничего передавать и ни за чем следить, dan Сойнер. Вам было отказано трижды, поэтому умерьте свои притязания.
Сойнер? Так вот каков он из себя!
Я оторвал спину от кресла, невольно подаваясь вперёд. Жаль, сижу далековато: стол Мийны в другой стороне зала, справа и наискосок от меня, поэтому могу сейчас видеть только спину купца и сосредоточенное лицо девушки. А ещё — высокого и дюжего молодца, пришедшего вместе с Сойнером и подпирающего дверной косяк в ожидании, пока хозяин закончит дела.
— Красавица моя, как вы жестоки! Строгость совсем не идёт к вашему нежному личику! А обрамлённое золотом, оно могло бы стать ещё прекраснее…
Он зашёл сзади и склонился над Мийной, прикладывая к её груди ожерелье, и вот в этот самый момент я понял: напор купца мне не нравится. Его дыхание ещё не успело долететь до меня и раскрыть свои секреты, но короткий и вроде бы случайный взгляд исподлобья, брошенный Сойнером в мою сторону, не требовал пояснений.
Я поднялся на ноги, но опоздал:
— Вам лучше не дёргаться, dan Ра-Гро. Если, конечно, не желаете увидеть, как голова этой милой daneke скатится с плеч.
Шипит хуже змеи, мерзавец. А я-то считал его непричастным к злоумышлениям, невинной жертвой обстоятельств… Ошибался. Как всегда. Теперь имею шанс записать на свой счёт ещё один труп помимо Баллига. Любопытненькое ожерелье. Наверное, занимая определённое положение, его звенья выстраиваются в единое лезвие, и весьма острое: кажется, на шее Мийны уже появилась тоненькая тёмная полоска, постепенно начинающая прорастать струйками. Впрочем, мне даже не требуется видеть кровь, потому что ужас девушки выплеснулся раньше, чем появился первый порез на смуглой коже.
— Чего вы хотите?
— Вас, dan Ра-Гро, всего лишь вас. В полное своё распоряжение.
— Отпустите её.
— Непременно, но только в обмен.
— Не глупите, dan Сойнер, вы не сможете безнаказанно покинуть этот дом. А если daneke ещё и пострадает, ваша участь будет решена окончательно.