Свобода уйти, свобода остаться Иванова Вероника
- Это было. И будет. Тягучий закат,
- Предрассветные росы, как бисер на платье,
- А меж ними — желанная вечность объятий,
- Утопившая разум шальная река.
- Стоны? Крики? Нет, шёпота призрачный шёлк
- Лёг на плечи, согрев угольками признаний,
- А мозаика слов, сочинённая нами,
- Рассыпалась дождём, тем, что в полночь ушёл.
- Рядом. Близко. И волосу не проскользнуть.
- Невозможно вдохнуть, но и выдохнуть — тоже,
- Только волны тепла пробегают по коже…
- Мы скупы, но лелеем, как счастье, вину.
- Проведу кистью губ по тугому холсту
- Обнажённого тела, рисуя рай… Хочешь?
- За мечтой, растворившейся в мареве ночи,
- Потянулась рука, но нашла… пустоту.
- Только сон? Так зачем открывались глаза?
- На окне паруса занавесок повисли,
- Без тебя, как без ветра, лишённые жизни.
- Не терял, значит, приобретений не знал?
- Пусть. Но джокер найдётся в колоде Судьбы.
- Я хочу, просыпаясь и летом, и в стужу,
- Видеть твой силуэт в нежном облаке кружев…
- Это — будет. Однажды. Не сможет не быть!
Листок бумаги лёг обратно на стол, а я всё ещё слушал эхо затихающего голоса.
Этот человек делил со мной жизнь всего третий день, но каждый новый час оказывался непохожим на прошедший. Сначала Джерон выглядел простодушным дурачком, годным только на то, чтобы возиться с животными. Потом рассуждал о магии, недоступной многим главам Гильдий, как о чём-то давно изученном и совершенно обыденном, и не только рассуждал, а и подкреплял свои слова весьма любопытными фактическими подтверждениями. Вчера спас мою жизнь, между делом перебив вышколенных и умелых охранников. А сегодня… Утром вернул мне смысл существования, днём играючи помог «вернуться к истокам» и… Что он сказал Инис? Наверное, я никогда этого не узнаю. Но моя мать впервые за всё время встретила меня так, как мне мечталось. С полным пониманием. И вот теперь…
Маска беспечного шутника слетела окончательно. Передо мной стоял совершенно другой человек.
Если бы я мог ТАК прочитать Наис эти стихи! Уверен, она больше никогда и ни о чём не спросила бы и ни в чём не усомнилась. Может быть, попросить Джерона… Нет, не буду. Каждая строка далась ему с большей болью, чем мне, когда я писал, и снова заставлять переживать… Пусть Рэйдена Ра-Гро и называют чудовищем, но это слишком даже для меня!
— «Не сможет не быть…» — повторил он, задумчиво проводя пальцами по краю стола. — Простите за вторжение, dan Ра-Гро: дурной пример одной из моих знакомых оказался крайне заразителен.
— Вы… знали, что я вошёл?
— Какая разница? — Он повернул голову и улыбнулся. — Я всё равно не стал бы прерывать чтение.
— Но почему вы читали вслух?
— Потому что стихи того заслуживают. Простите ещё раз, что сделал это без вашего разрешения. Собственно, жду вас, чтобы сообщить: мне пора. Кошки, кажется, закончили свои дела, я закончил свои, следовательно, нет надобности тратить время зря.
— Вы торопитесь?
Улыбка стала ещё шире и, пожалуй, довольнее:
— Меня ждут.
— Так сильно, что не согласны потерпеть лишний день?
— А вы бы терпели, если бы ждали подарка?
— Подарка?
— Правда, мне вряд ли удастся его привезти… В ваших краях ведь нет возможности раздобыть эльфийскую «радугу»?
— Скорее всего, нет. А зачем она вам?
— Я обещал порадовать знакомого лучника.
— Но, насколько знаю, пользоваться эльфийскими луками не под силу человеку.
Джерон подмигнул:
— Но он-то этого не осознаёт! Моё дело маленькое — привезти. А с остальным пусть разбирается сам.
Лук, значит. Конечно, эльфийский мне достать негде, но, кажется, могу подобрать ему достойную замену. Надо будет только заглянуть к Тьюлис в хранилище.
— Когда вы собираетесь отбыть?
— Скорее всего, завтра утром. Я навёл справки у господина Ра-Дьена, и он посоветовал мне спуститься по левому притоку Лавуолы за пределы Ринневер, а оттуда либо по реке, либо посуху уже добираться до своих.
— Всё верно, по реке будет быстрее, чем по морю, в обход побережья. Что ж, тогда завтра и будем прощаться. А сегодня…
— У вас есть о чём спросить? Или рассказать?
— И то, и другое. Вы были совершенно правы: способность говорить с водой присуща только моему роду. И, как стало известно, за пределами Антреи живёт довольно много моих… родичей.
— Которые умеют управлять водой в пределах тела и за его пределами, — продолжил Джерон. — Признаться, до приезда сюда я тоже столкнулся с опасностью, растворённой в воде. Правда, она совсем иная, но теперь не уверен, что у ваших и моих проблем корни совершенно разные.
— Вы тоже столкнулись с водяным заговором?
— Не совсем. Но схожие принципы действия прослеживаются, и это меня несколько пугает, потому что распознать их привычными способами я не могу. Впрочем, как выяснилось, кое-какой инструмент у меня всё же имеется, и вполне действенный. Точнее, имеется во мне.
— Серебро?
— Оно самое. В своё время я совершил страшную глупость, но теперь получается, что пользы от неё больше, чем неприятностей. Всегда бы было так!
— Глупость?
— Ужасающую. Едва не поплатился за неё, кстати, своего рода безумием.
— Вы могли сойти с ума?
Он усмехнулся:
— Почти сошёл. Вы когда-нибудь задумывались, что заставляет людей заболевать «водяным безумием»?
— Это заложено природой.
— Ну да, ну да… — Согласный, но немного насмешливый кивок. — И всё же? Те, у кого из тела серебро вымывается естественным путём, конечно, не способны болеть. А те, кто способен? Почему теряют рассудок?
— Признаться…
— Не задумывались. Тогда вам будет интересно узнать моё мнение, точнее, моё представление. «Лунное серебро», являясь условно-живым существом, обладает собственным разумом и неутолимой жаждой обрести настоящую жизнь, а поскольку, попадая вместе с водой в человеческое тело, оно приближается к исполнению заветной мечты, считает себя обязанным оплатить полученный подарок. Осчастливить своего носителя. Исполнить его желания. Улавливаете? Серебро тонко чувствует малейшие оттенки человеческого настроения и, разумеется, со временем понимает, какие из происходящих вокруг событий радуют, а какие огорчают. По мнению металла, огорчений должно быть как можно меньше, вот серебро и старается… На свой лад. Помогает человеку стать счастливым. И если для этого требуется, чтобы кто-то умер, почему нет?
Действительно, всё объясняется просто. Если бы я раньше догадывался о причинах безумия… Но теперь смогу только лучше исполнять свою службу! И как можно отблагодарить человека, подарившего мне столько сокровищ разом?
— Вы так хорошо разбираетесь в этом вопросе… Почему?
— Полагаю, потому, что сам побывал в шкуре безумца. А может, так и не вернул себе здравый рассудок.
Шутит, и шутит весело, а не горько. Надеюсь, ему понравится задуманный мной подарок. Уж ТАКОГО точно ни у кого больше не будет!
И всё же не удерживаюсь от вопроса:
— Скажите… когда вы читали эти строки, мне показалось, что вы в своей жизни совсем недавно испытали нечто созвучное. Я прав?
Джерон серьёзно кивнул.
— Да, именно так. Я попрощался с надеждой на счастье. Одной из. А вот вы, надеюсь, не повторите мою ошибку. Женщина, для которой написаны эти стихи, наверное, счастлива быть любимой вами?
— Хотел бы я знать…
Он растерянно удивился:
— Не знаете? Как такое возможно?
— Понимаете, мы были соединены супружескими узами во исполнение долга, а не для обретения счастья. Она должна стать матерью будущего Стража.
— Но вы любите? Почему же она не может любить?
— Кажется, её тяготят наши отношения.
— Как печально… Впрочем, так и должно быть — отказаться от свободы можно, только обладая ею в полной мере, и не иначе.
В полной мере… Вот оно, то самое. Наис никогда не чувствовала себя свободной: ни в детстве, ни в юности, а уж после того, как стала моей женой, и вовсе попала в рабство. Почётное, для кого-то завидное, но всё равно тягостное. А я не хочу, чтобы она чем-то тяготилась. Не хочу и сделаю всё возможное, чтобы… освободить её. Освободить.
— Я отлучусь на пару часов, а когда вернусь, приглашаю вас отметить отъезд в том самом трактире, помните? Как вам планы на вечер?
— Весьма приятственные! Буду ждать вашего возвращения с нетерпением.
Он поклонился и вышел из кабинета, а я направился к своему любимому зеркалу.
— Вы не балуете меня своим обществом, Ра-Гро. Вам не стыдно?
— Прошу ваше величество простить недостойного слугу.
— Прощение нужно вымаливать другими способами. И вы отлично знаете, какими!
Тонкий шёлк домашнего платья слегка приподнялся на упругой груди, обрисовывая плавные линии с пугающей чёткостью.
— Вы сегодня крайне нерешительны, dan. Этому есть причина? Ваше здоровье не позволяет…
Я опустил взгляд на бархат кожи цвета топлёного молока, виднеющейся в разрезе воротника. Вдохнул аромат тёплого и податливого, но могущего в единый миг стать твёрже стали, тела. Прислушался к биению пульса полнокровного ручейка на длинной шее.
— Я пришёл говорить о деле, ваше величество.
Она сделала шаг, прильнула ко мне, пощекотала распущенными локонами мою щёку и шепнула:
— Дело может подождать.
— Только не это.
Руала куснула мочку моего уха.
— Упрямец… Я буду гневаться.
— Как вам угодно, ваше величество.
Она отстранилась, вперила взгляд жёлтых немигающих глаз в моё лицо.
— Что ж, если вы столь непреклонны… Я слушаю.
— Я пришёл, чтобы просить о разводе.
— Не понимаю.
— Позвольте Наис и мне перестать быть супругами.
Руала нахмурилась, убрала с лица прядь волос, задумчиво качнула головой, запахнула полурасстегнутое платье и подошла к королевской постели.
— Объяснитесь, dan.
— Время, которое благоприятно для зачатия будущего Стража, неумолимо приближается, ваше величество. Я исполню свой долг, как надлежит, но прошу — освободите от него Наис.
— На каком основании?
— Мой сын не сможет вырасти в окружении ненавидящих друг друга родителей.
— Неужели?
— В свете открывшихся обстоятельств я уверен, что отсутствие взаимопонимания между матерью и отцом Стража может привести к опасным последствиям для города.
— И как вы видите будущее?
— Я выберу одну из дочерей рода Ра-Элл, возможно, даже из-за пределов Антреи; лучше, если она будет происходить из не слишком богатой семьи, тогда мне удастся завоевать её расположение довольно легко.
— Она будет считать себя обязанной, это хотите сказать?
— И это тоже. Но по крайней мере я не совершу прежних ошибок, и моя супруга будет чувствовать себя нужной и…
— Любимой?
— Да.
Руала помолчала, гладя ладонью покрывало.
— Вы заставите себя полюбить другую женщину?
— Да, ваше величество.
— Только потому, что…
— Я не хочу заставлять Наис любить меня.
Королева усмехнулась.
— Иногда ты ведёшь себя как опытный воин, но временами оказываешься просто глупым мальчишкой, Рэй.
— Вы удовлетворите моё прошение?
— Если ты, в свою очередь, тоже кое-кого кое-чем удовлетворишь.
Тонкие пальцы медленно спустились сверху вниз, задерживаясь у каждой пуговицы домашнего платья на время, вдвое продолжительнее необходимого.
— И чем убедительнее будут твои просьбы, тем быстрее ты добьёшься желаемого.
Шёлк, не задерживаемый более ничем, соскользнул с королевского тела.
— Только не притворяйся мучеником, Рэй: я знаю, что твоё удовольствие больше моего, потому что, любя меня, ты проводишь время сразу с двумя женщинами, а я получаю только одного мужчину, да ещё занятого мыслями вовсе не обо мне!
Да, таков мой маленький секрет. Мой, Руалы и Наис. Две подруги частенько доставляют друг другу невинные радости, потому что моя супруга не имеет права смешивать кровь с другим мужчиной, королева же до своего замужества обязана избегать проблем, связанных с неуместным зачатием, а со мной может быть уверенной в полной безопасности, поскольку моё семя даст всходы в лоне только той, что принадлежит роду Ра-Элл. Не знаю, делал ли что-то подобное мой отец, но для меня близость с её величеством — единственная возможность ощутить близость с Наис. Преломлённую чужими ощущениями и восторгами, но хоть так…
— Ну же, dan! Вы же не хотите, чтобы королева простыла и надолго слегла в постель?
— Почему же? Чем дольше вы будете в ней оставаться, тем больше у меня будет шансов греть её для вас…
Торжествующий смех Руалы утих, только когда я задушил его поцелуем.
Пятнадцатый день месяца Первых Гроз
Ка-Йи в созвездии Ма-Ваг в поединке с Солнцем
Правило дня: «Прекратив борьбу с очевидным, обнаруживаешь, что ничего не понимал в жизни».
«Лоция звёздных рек» напоминает:
«День искушений и неожиданных поворотов, связанных с жизнью души, но на самом деле диктуемых судьбой. Переживаний столько, что сил на них уже не хватает, однако, если удаётся усмирить свои страсти и принять неизбежное, мир на этой земле тебе дарован.
Поединок Ка-Йи с Солнцем сглаживает их характеры и даёт примирение противоречиям мира внешнего и внутреннего. День даёт понимание своей вины в собственных бедах и снимает кару вины с других людей. Даёт примирение с собой.
Слияние Ка-Йи и Энасси благоприятствует пониманию знаков судьбы, что помогает избежать множества неприятностей, учит дару смотреть на себя со стороны и принимать окружающий мир в действительных его проявлениях. Избавляет от мании величия».
— Всё в порядке, Рэйден?
Заглянувший в кабинет Олли тревожно нахмурил рыжие брови.
— Да. Почему спрашиваешь?
— Ты какой-то подозрительно тихий… Перепил вчера?
Перепил? Ни в коем разе. Руала так меня вымотала, что сил на пьянку не осталось. Впрочем, Джерон не настаивал, похоже, и ему самому хотелось сохранить память о последних часах в Антрее, а не утопить сознание в вине. Но мы почти не разговаривали. Сидели, медленно цедили крепкое вино, слушали бродячего музыканта из тех, которых Савек время от времени приглашает для увеселения посетителей трактира. Думали каждый о своём, что называется. А сегодня спозаранку попрощались в Речном порту. И моё подношение оказалось кстати. По крайней мере, Джерон был искренне рад, чего совершенно не скрывал. После проводов возвращаться домой не хотелось, и я направился в приют, чтобы в его тишине и покое расставить все знания на предписанные им полочки.
— Всё хорошо, Олли.
— Ну, как скажешь…
Кажется, он не поверил, но всё же ушёл. Пусть, я не намерен что-либо объяснять.
Семейные архивы требуют внесения поправок и дополнений. Существенных.
Начать с того, что у меня, оказывается, есть шанс встретиться с роднёй, и ещё какой! Хватило и одной представительницы женской линии рода Ра-Гро, чтобы доставить хлопот, едва не закончившихся моей преждевременной кончиной. Если же Карисса и её потомство были плодовиты, страшно представить, сколько ещё девиц, умеющих заговаривать воду, бродит под лунами… Всё же несправедливо: женщины моего рода могут пользоваться своим врождённым даром в любом месте Четырёх Шемов, а мне нельзя покидать долину Лавуолы, потому что вне её становлюсь бесполезным. С чем связано такое странное разделение? Ну да, женщины вообще чувствительны к движению лун по небу и, возможно, столь же чувствительны и к «слезам» этих самых лун, растворённым в воде. Стоит ли огорчаться из-за того, что я равнодушен к чарам трёх ночных сестричек? А может, нужно радоваться? Если припомнить, сколько неприятностей доставляют женскому роду ежемесячные полнолуния, пожалуй, стоит вознести богам искреннюю хвалу за то, что я, в силу происхождения, избежал подобной участи.
Сестра, да ещё близнец… Как уверяют учёные мужи, связь сознаний у зачатых и родившихся в один час есть нечто удивительное и загадочное, не подчиняющееся никаким правилам. А мои предки ещё и любили друг друга… Могу представить себе их чувства.
Рэйден наверняка до конца жизни не избавился от ощущения вины перед возлюбленной, оставленной и почти забытой. Ну уж в том, что оставил безумицу в живых, он совершенно точно был виноват! Хоть и не мог поступить иначе. Я бы сам на его месте не поднял руки на сестру и любимую. Как он сказал? «Сначала нужно убить любовь в себе самом». Верно. Уничтожить часть своего сердца собственными руками. А от выколотого куска непременно пойдут трещины… И рано или поздно оно разлетится вдребезги. А Стражу нужно было жить. Любой ценой. И жить лучше с болью внутри себя: пока чувствуешь её, понимаешь, что жив. А вот как только в душе воцарится неколебимый покой, можно считать, умер.
Карисса… Обманутая и покинутая, как она себя полагала. Поверившая молодому повесе и разочаровавшаяся в любви. Наверное, она даже хотела умереть от его руки, как прежде умерло по его вине сердце. Она умоляла нанести последний удар, не словами, но каждым взглядом — воспоминания об этом остались в моём сознании. И когда он отказался исполнить последнюю из просьб, неудивительно, что женщину захлестнула ярость.
Я понимаю их обоих. И чем дольше думаю о причудливом сплетении судеб, тем меньше нахожу поводов кого-то из них в чём-то обвинять. Они жили так, как умели, и никто не смог научить их жить иначе. Стоит ли сожалеть? То, что уже случилось, непоправимо, а то, что случится, неизвестно. Я узнал эту простую истину благодаря странному человеку, чья жизнь три дня шла с моей попутным курсом. А сейчас он ушёл. Исчез из виду, и всё снова стало таким, как я привык видеть. Всё снова стало правильным. Только во мне что-то изменилось, неуловимо, но всё же чувствительно. Словами описать не возьмусь, но поклянусь чем угодно: стал другим. Словно в коридоре, по которому иду, открылась новая дверь, и я шагнул через её порог. К счастью? Вслед за горем? Кто знает. Но одно очевидно: мне больше не удастся оставаться беспечным, потому что пренебрежение обязанностями чревато слишком большими неприятностями и проще вовремя и тщательно исполнять свой долг, чем исправлять совершённые ошибки.
Теперь понятно, почему ни в семейном архиве, ни в городском не осталось ни одного изображения первого Стража Антреи: он не хотел, чтобы кто-то узнал его тайну. Зато портрет Кариссы бережно хранился, до недавнего времени. И по моему попустительству был уничтожен. Ну ничего, закажу новый! Черновые наброски есть, лицо Алики всё ещё сохраняет свои черты, а в случае чего подскажу живописцу, как и что изобразить. И главное — не забуду о родинках, которые при внимательном рассмотрении (с использованием пары зеркал) обнаружились и на моей пояснице. Ххаг подери, ну почему я раньше не удосуживался выяснить, как выгляжу со спины? А неважно было. Потому что на ком-то из Стражей истинное назначение портрета неизвестной женщины окончательно забылось, и мой отец уже не знал, зачем его предки хранили старую картину. Хорошо хоть, не выкинул: так бы тайник никогда не обнаружился и понадобилось бы идти окольными путями, чтобы выяснить личность убийцы. Впрочем, никакие «околицы» не помогли бы, если бы мне не встретился Джерон, с лёгкостью совершающий непостижимые вещи…
— Как это понимать, dan?
Она появилась в дверном проёме, тяжело дыша от быстрого шага. Обычно бледное лицо разрумянилось, пряди золотистых волос выбились из гладкой причёски, пушистым ореолом окружив лоб и скулы. Голубые глаза кажутся темнее, чем я их помню, и как никогда похожи на яркое летнее небо, вот только их настроение остаётся загадкой.
Юбки глубоко-синего платья внизу запылены. Где, скажите на милость, она нашла пыль? Не в карете же. Шла пешком? Бежала издалека? Ко мне? Что могло её заставить?
— Чем обязан, daneke?
Встаю из кресла и подхожу ближе, останавливаясь за три шага до супруги. Бывшей супруги.
Наис поднимает на уровень моих глаз плохо расправленный лист пергамента.
«Высочайшим повелением… разрешаю расторжение уз между…» А, Руала выполнила своё обещание и не стала медлить. А могла бы, в силу склочного и капризного характера. Что ж, спасибо её величеству — оценила мои труды по достоинству.
— Что это означает?
Голос Наис опасно повышается. Рассердилась? Или, напротив, рада? Лучше бы второе, потому что первое пугает меня куда больше.
— Я попросил королеву освободить тебя от исполнения супружеских обязанностей.
— На каком основании? Я недостаточно хороша, чтобы быть твоей женой?
Ах, вот в чём дело! Она разъярена, потому что считает мой поступок доказательством собственной слабости и ущербности. Но ведь всё совсем не так!
— Нэй, дело не в этом.
— А в чём?
Ну и что сказать? «В том, что ты меня не любишь»? А имею ли я право на эту любовь? Нас обручили без выяснения наших желаний. Да, я выбирал, если можно всё случившееся назвать выбором. Но она… Ей оставалось только принять неизбежное. Подчиниться приказу, как много раз «до» и как много раз «после». Отдать свободу, даже не почувствовав, что значит быть свободной. Как я могу просить её о любви, если брак со мной — стены тюрьмы, не способной рухнуть?
— Произошло много всего, Нэй. Я вёл себя недостойно своему положению. Допустил гибель многих людей, потому что был недостаточно внимателен и серьёзен. Мои ошибки не могут быть прощены и не будут, но я не хочу, чтобы ты делила их вместе со мной. Не хочу, чтобы на тебя смотрели с жалостью. Ты — красивая и умная женщина и легко найдёшь спутника, который будет любить и уважать тебя и уж, в отличие от меня, никогда не запятнает твою честь своими глупостями.
— Есть ещё причины?
Её голос становится тише и грознее.
— Сказанного мало? Посмотри на меня, Нэй! Пока мои волосы не отрастут, каждый житель Антреи имеет право тыкать в меня пальцем и кричать: «Смотрите, вон пошёл безответственный Страж, который чуть не уничтожил наш город!» Я не могу позволить, чтобы даже тень этих обвинений коснулась тебя.
— Волосы, значит.
Последние слова она почти прошептала, опустив голову.
— Нэй…
Синь взгляда снова обожгла меня.
— Рэйден Ра-Гро, ты полный… беспросветный… безнадёжный дурак!
Ну да, дурак. Знаю. Но почему её глаза так странно горят?
Наис взяла пергамент за уголки и потянула в стороны. То ли кожа была плохо выделана и слишком пересушена, то ли в крае имелся крохотный надрез, но королевское разрешение треснуло и разорвалось пополам. Клочки упали на пол. Я провожал их взглядом и потому не уловил тот миг, когда мир снова пришёл в движение.
Наис бросилась ко мне, обхватила руками за шею, потянула вниз и впилась в мои губы своими. На один вдох. Очень долгий вдох, который сказал мне больше, чем любые слова. Потом, словно испугавшись собственной смелости, она отпрянула назад, покраснела ещё больше, чем раньше, и выбежала за дверь. А я остался стоять только потому, что напор супруги прижал меня к массивному столу, иначе… Боюсь, не удержался бы на ногах.
Он был прав, этот странный парень, тысячу раз прав! Отречься от трона может только король. Отказаться от свободы может только тот, кто обладает ею в полной мере. Значит, Наис, чтобы принять судьбу, только и надо было, что почувствовать себя свободной? Джерон не просто спас мне жизнь. Он подарил мне совершенно новое существование. И я начну сначала, помня всё плохое и ни на минуту не забывая о хорошем! Надеюсь, он когда-нибудь снова заглянет в Антрею: вдруг его кошке снова понадобится жених? Обязательно заглянет! Не сможет не заглянуть, потому что я должен буду показать ему своего сына. Сына, который непременно будет рождён, и рождён именно ею — женщиной, которую я люблю. И чем мне удалось заслужить такое счастье?!
— Как вы себя чувствуете, милая daneke?
— Вашими молитвами!
Мийна снова огрызается, но теперь мало что способно испортить мне настроение. Даже не могу представить, как такое может произойти.
— Dan Советник может меня принять?
— Принять-то может, а вот вынести — едва ли! — доносится из полуоткрытой двери кабинета. — Заходи!
Каллас, утопающий в подушках и домашней мантии, нежит свой слабый желудок молоком, смешанным с первой земляникой.
— Хочешь?
Радушный жест указывает на столик, где находится целый кувшин лакомства и ещё один бокал.
— Не откажусь!
Наливаю порцию себе, присаживаюсь рядом с подносом, чтобы далеко не ходить. Делаю глоток.
— Молоко, разумеется, козье?
— Какое же ещё? Вкусно?
— Недурно.
— Экий ты привередливый!
— Уж не привередливее тебя!
Ра-Дьен фыркает, но не спешит опровергать моё утверждение.
— Оставил нас, сиротинушек, без адмирала…
— Это обвинение?
— Это жалоба! Не видишь — хнычу?!
— Насколько помню, у тебя виды на это тёплое местечко. И подходящий кандидат имеется. Есть ли повод для стенаний?
Dan Советник довольно щурится, напоминая мне Микиса, греющегося на солнышке.
— Могу я хоть раз пожаловаться?
— Можешь. Только не мне на меня же — это ни в какие ворота не лезет.
— А мне ворот не нужно, и калиточка сгодится.
— Какой-то ты сегодня игривый… Мара утром навещала?
Каллас мечтательно улыбнулся:
— Да она ещё с вечера задержалась.
— О, а вечно жалуешься на здоровье! Впрочем, после любовных похождений адмирала понимаю: у тебя ещё всё впереди!
— Кстати, о любви. Это правда, что ты просил королеву о расторжении брака?
— Чистейшая.
— И?
— Получил разрешение.
Ра-Дьен расширил глаза:
— Значит, ты распрощался с Наис?
— Нет.
— Как это понимать?
— Всё вышло наилучшим образом… Не буду утомлять тебя подробностями, скажу одно — в скором времени я собираюсь приступить к исполнению своего главного долга. Супружеского.
— Тебе удалось помириться с женой?
— Или ей — смириться со мной. Да какая разница? Я счастлив, Калли! Счастлив как никогда!
— То-то улыбка у тебя дурнее, чем обычно… А я боялся, дело в чём-то другом. Успокоил старика! Но если не секрет, объясни, как тебе удалось?
— Что именно?
— Уломать Наис. Она же ни в какую не соглашалась подпускать тебя к телу.