Не выпускайте чудовищ из шкафа Демина Карина
– На шее. Вот здесь… к слову, повезло или нет, но на шее повреждений почти нет. И рыбы объесть не успели. Полагаю, тот, кто его убил, надеялся, что тело или утянет в море, или вынесет, но не так рано. В любом случае еще сутки, и этот след вряд ли получилось бы увидеть.
Бекшеев и сейчас не видел.
А вот Зима вытянулась. И глаза ее чуть прищурились. И желтизна в них стала очевидно гуще.
– Рана. – Синеватый ноготь коснулся краев[1] небольшой царапины. – Ровная. Очень.
– Именно. А еще обрати внимание, – матушка чуть сдвинула края, – она пробивает стенку артерии, но вновь же на одежде в этом месте нет следов крови. Я смотрела.
Которые должны бы быть, потому как пробить сонную артерию и не изгваздать все в крови – задача невыполнимая.
Все-таки убийство.
Дерьмо.
Вот только этого Бекшееву не хватало.
– Следовательно, рана тоже была нанесена посмертно, но, полагаю, почти сразу после смерти. Минут пару. Я затем измерю остаточные эманации, хотя с неодаренными сложнее, но, думаю, справлюсь. От них во многом зависит скорость распада тканей. Есть еще кое-что… цвет. Видишь? Он долгое время провел в холодной воде, что позволило телу сохраниться. И не только в воде дело… – Матушка повернула голову мертвеца еще сильнее. – Так вот, на груди, на спине его, на руках и ногах кожа одного оттенка, а вокруг раны она бледная. И обескровленная.
– В… смысле? – Зима отстранилась.
И снова подалась вперед. И черты лица ее слегка поплыли. А ноздри дернулись, раздуваясь, вбирая запахи.
– Скажем так. Если оперировать исключительно фактами, то убийца зачем-то высосал из тела кровь. Не всю. Думаю, миллилитров сто, может, чуть больше. Навскидку сложно сказать. Причем сделал это уже после смерти. Что нелогично.
– С живого проще?
– Именно, – кивнула матушка, – сердце качает. Кровь сливается. Это… известная практика.
И отвернулась, скрывая дернувшиеся губы. Зима тоже отвернулась – с куда большей поспешностью и в другую сторону.
Только он, Бекшеев, остался стоять дурак дураком.
И мальчишка еще лежал вот неподвижно, в потолок пялился. Но с него какой спрос?
– Значит… – Зима вытерла ладони о штаны. – Мишку сперва убили, потом попытались выпить кровь, а когда не вышло, сбросили со скалы?
– Полагаю, именно так. – Матушка быстро взяла себя в руки, и только пальцы коснулись высокого кружевного воротника. – Но вскрытие я все же проведу. Хочу попробовать окрасить ткани. Проверить одну теорию… на это потребуется время. Поэтому пока вот так.
– Спасибо. – Зима поклонилась, и пальцы ее сжались в кулаки.
А Бекшеев спохватился.
– Как все-таки он умер?
– А я не сказала? Простите… шею ему сломали. Причем весьма ловко, вот, – матушка вновь повернула голову парнишки в другую сторону, – и это определенно не несчастный случай. И не падение.
В этом Бекшеев не сомневался.
А матушка аккуратно прикрыла мальчишку простыней.
– Я… чуть позже займусь подробнее, – теперь она явно оправдывалась, и доказательством тому – легкий румянец на щеках, – вскрытие – это… долго. А должна зайти та милая девочка, Нина… она так смущалась. И я обещала…
– Конечно. – Зима отступила от стола. – Одежда ведь вам не нужна? – Матушка покачала головой. – Я заберу.
Могла бы и не спрашивать.
Она бы и не стала. У Бекшеева – точно, а вот матушка его – это совсем-совсем другое.
Пускай.
Просто почему-то снова обидно. Как в детстве.
Наверное, прав был князь, когда ты дурак, это надолго.
– У вас старых газет не будет? – Зима не поворачивалась к мертвецу спиной, предпочла втиснуться в угол между столом, на котором лежало тряпье, и стеной. – Надо забрать…
– В участок?
– Ну… не знаю. Ко мне. Там… там у меня много свободных комнат. – Она махнула рукой. – Надо… оно вряд ли, но никогда не знаешь, где найдется след.
– Можно и здесь. Здесь тоже хватает свободных комнат. И не только комнат.
Вдох.
И выдох.
– Что думаешь? – Легкий поворот головы и взгляд.
– Пока ничего. – Бекшеев подошел. Одежда гляделась грязным мокрым комом, из-под которого расползалась темная лужица воды. – Мало… информации.
– А когда достаточно?
– Не знаю. Больше это от меня не зависит. Раньше я мог открыть окно даже при малом количестве вводных данных. Более того, так и делал. Данных всегда не хватало. А теперь вот.
Кивок.
И ни упрека. Ни уточняющих вопросов.
– Что ж, значит, попробуем по старинке. Как-то ж раньше обходились без магов.
И подняла что-то.
Тряхнула.
– А может, прямо тут? Тут… столы вон.
Помещение и вправду было немаленьким. И столов в нем имелось с полдюжины, начиная от узкого, протянувшегося вдоль стены, и заканчивая железным, на которым прежде, надо полагать, разделывали туши. А теперь лежал славный паренек Мишка…
На мгновенье показалось, что она откажется.
Зима призадумалась, мотнула головой и сказала:
– Тогда помогайте.
– Что это? – Прикасаться к влажной ткани было неприятно. – Штаны… рваные…
Грязь. Ил. Водоросли. Песок, который скрипел под пальцами и осыпался на столешницу. А руки сами изучали, что ткань эту, толстую, прочную, но все одно не выдержавшую падения. Что дыры в ней.
Швы.
В подвороте левой брючины обнаружилась монетка.
– На удачу, – сказала Зима, разглядывая позеленевшую копейку. – И чтобы за проезд. Если в море. Рыбаки ведь не всегда возвращаются. Вот и повадились. Местное поверье, что если монетка будет, то святой Андрей примет душу. Одинцов бы сказал, что это эхо греческих мифов, отраженное в местечковом фольклоре. – Она хмыкнула.
Рядом с монеткой легла длинная кривоватая игла.
Нож в ножнах, тоже мелкий. Кошелек, в котором нашлось место мокрой трехрублевке и паре копеек.
– Странно… – Зима расправила купюру. – Откуда?
– Заработал?
– Чем? Его отец… он специфический человек. Ну да мы все тут… Он выходил в море. И Мишка тоже. Невестки. Рыбу сдавали на фабрику. Или продавали, если чего хорошего выловится. Но деньги Яжинский забирал себе. И сам уже распределял. Разве что Отуле мог выделить, чтоб она потом раздала на женские всякие штуки. А так… их много. И нужно тоже много. Мука. Масло. В дом всего… одежда, обувь. И приданое. Еще в пару копеек я поверю, мог бы Мишку наградить за старание… если бы рак на горе свистнул. Но три рубля?
– Позволите?
– Опять выкаем? – Она насмешливо глянула из-подо лба, но купюру протянула.
А Бекшеев подумал, что там, на Большой земле, с этой купюры первым дело отпечатки пальцев сняли бы. Если бы они уцелели в морской воде. А он вот не умеет.
Но умеет кое-что другое.
Он поднес мятую бумагу к глазам. И закрыл их, пытаясь дотянуться до остатков дара. Странное дело, но тот не стал упрямиться, потянулся жгутами силы. К пальцам. Сквозь пальцы. Морская вода? Дрянь. Вода сама по себе стирает всю-то силу, но сейчас купюра в руке вдруг вспыхнула зеленью и синевой. Над поверхностью ее заплясали искры, складываясь в узоры. И оставалось мелочь – отделить один от другого.
Свежие.
Ему нужны самые свежие. И вот этот… этот знаком. Скорее всего, паренька, но Бекшееву нужно будет что-то из его вещей. Хотя… вещей здесь с избытком.
– Нож. – Бекшеев протянул руку, и в нее вложили нож.
Правильно. Монеты – сродни купюре, ненадежные свидетели. А вот нож парнишка любил. И носил с собой…
Не только его.
– И ту первую. С ножом.
Позеленевшая копейка легла рядом. Именно то, что нужно. Нож и копейка. И узор над ними знакомый. Отлично.
Стало быть, первый отпечаток – парня.
Второй более слабый, но для сравнения годится, как и третий, а вот дальше все размыто и смазано. Но, может, хватит и двух? Бекшеев отпустил силу и выдохнул.
– И?
– И теперь, если будет с чем сравнить, я могу точно сказать, кто трогал эти деньги до… него, – Бекшеев вернул улики на стол, – если, конечно, не был в новых перчатках.
– А если в старых?
– Со временем любая вещь перенимает энергетику владельца. И старые перчатки оставят след. А вот новые… – Он поморщился и чуть огляделся. – Повезло. Сейчас сила так легко не отзывается, но что-то с этими вещами… пошло.
– То есть нам осталось пойти по острову…
– Нет, – Бекшеев головой мотнул, – на всех меня точно не хватит. Это только кажется, что легко, а на самом деле сил требует приличных. И пару сравнений я еще проведу, но всех и каждого – увольте.
Кивок.
И снова осмотр.
Майка. И грязная рубашка, которую Зима разглядывает особенно пристально. Потом возвращается к куртке. Снова к рубашке. И к штанам. Она закрывает глаза и просит:
– Отойди…
И Бекшеев послушно отступает.
Интересно.
Нет, он видел ищеек, при штабе всегда была парочка. Но те были вечно какие-то полусонные, будто пребывающие мыслями где-то невероятно далеко.
– Кровь, – она выдохнула и склонилась над штанами, – здесь кровь…
– Кровь, – согласился Бекшеев. – Его все-таки убили и…
– Нет. Посмотри. – Ему с силой сунули те самые грязные штаны. – Видишь? Пятнышко совсем маленькое.
– Не вижу, – вынужден был признать Бекшеев.
И нахмурился. Ему очень не нравилось, что он не видел. Плохой признак. Очень и очень плохой.
Или это снова перенапряжение?
Если присмотреться, то… черная кошка в темной комнате? Черта с два. Крохотное, с булавочную головку, пятнышко на темной ткани, покрытой песком, грязью и хрен знает чем еще. Но сейчас, зацепившись взглядом, Бекшеев не мог понять, как он не увидел это пятнышко раньше.
Как…
– Это не его кровь. – Зима почти уткнулась в него носом. – Это… другая. Совсем другая! По запаху! – Она отпрянула.
И фыркнула.
Чихнула. Зачем-то потерла нос руками. И снова потянулась к этому пятну.
– Тут… тут пахнет… слабо очень. Отвернись!
И Бекшеев подчинился. Не стоит нервировать женщину, особенно ту, которая вполне способна оторвать тебе голову.
Он знает.
Видел.
В хрониках.
Глава 11. Паж мечей
«…Пятеро социал-революционеров предстали перед судом по обвинению в разбоях, вымогательствах и убийствах. Свои чудовищные преступления эти люди оправдывают якобы высшим благом, которое они намерены причинить обществу. Их фантазия относительно всеобщего равенства многим кажется заманчивой. Однако следует помнить, что обещания нового мира, всеобщей справедливости всегда-то влекли не столько людей, живо пекущихся об общественном благе, сколько тех, кто, будучи морально неустойчив, искал легких путей обогащения. А жажду наживы прикрывал высокими идеями».
«Полицейский вестник Санкт-Петербурга»
Я клялась, что больше никогда…
И ведь верила же. На самом деле верила. Что больше и вправду никогда… да и зачем? Больно это. Я уже и забыла, насколько. Или это просто привычку утратила? В лицо будто кислотой плеснули. Мышцы, чувствую, плавятся. Оплывают.
Оползают.
Кости следом.
– …изменение не только физической структуры тела. – Целитель печально разводит руками. – Вы должны были понимать, что подобные вмешательства не могут остаться без последствий.
Мы понимали.
Нам так казалось.
Нет. Потом. В другой раз пострадаю. И может быть, даже напьюсь. С Софьей. У нее ведь тоже последствия. У всех нас тут гребаные последствия. Но…
Боль отступает.
Отползает, тварь, чтобы затаиться там, на грани восприятия. А мир меняется. Собаки не видят цветов, но в черно-белом варианте есть свои преимущества. Бекшеев стоит, вперившись взглядом в стену. Спина прямая. А болезнью несет крепко.
И морщусь.
Ненавижу этот запах.
Мишка… во что ты вляпался, хороший парень Мишка? Откуда у тебя эта несчастная трехрублевка? И монетки тоже? Я спрошу, конечно. И не только у Яжинского, но и у Отули.
А лучше бы у Янки.
Правильно.
Забыла, что частичная трансформация здорово прочищает мозги. И… кровь. Теперь пятно было ярким и будто светилось… Нет, не будто. Оно и вправду светилось. Слабо, но отчетливо. И стало быть, кому бы кровь ни принадлежала, человек этот был магом.
А теперь…
Я не возьму тонкий след, да. Но обычный – вполне. И… вдох. Воздух… запахов много, старых и новых. Но я привычно отсекаю лишние, выделяя тот единственный, нужный. Крови.
Легкий.
Цветочный почти… цветы выползают в середине марта, а на побережье и того раньше. Может, он за цветами полез?
Для кого?
Пятнадцать лет – возраст влюбленности и… Нет. Если бы за цветами и упал, не было бы сломанной шеи, вскрытой артерии и крови, которую кто-то… вытянул?
Выпил?
Мутит. Но если так, то… вариант один на самом деле. Игла? Иглу бы воткнули в сосуд, и нож бы не понадобился. Да и след она оставила бы куда как менее заметный. А значит, иглы не было.
А был нож и…
Кровь не идет. Сердце ведь остановилось. Как ее вытянуть?
То-то и оно.
На всякий случай, раз уж вышло так, я обнюхала и Мишку, от которого привычно пахло морем. Оно, поганое, сожрало все прочие ароматы. И с одежды тоже.
И с денег.
Осталось только вот это крохотное пятнышко, которое светилось… оно не случайно попало.
– Мне можно поворачиваться? – светским тоном осведомился Бекшеев, отчего сразу захотелось клацнуть зубами над ухом.
А Одинцов никогда не спрашивал. Молча стоял и ждал разрешения.
Естественно, когда ситуация то позволяла. А большей частью всем было не до церемоний. И… назад это еще поганей. Уже однажды обожженная кожа снова слезает. И кости… я каждую чувствую. А нам обещали, что со временем пройдет. Ну или притерпимся. Только ни хрена не получалось притерпеться. И не только у меня.
Ну да…
– Можно, – просипела я, пытаясь как-то вернуть лицо на место.
Всякий раз потом долго не могла отделаться от ощущения, что оно все-таки поползло.
Бекшеев молча протянул белоснежный платок.
– Кровь? – Трогать этакую красоту было совестно.
– Немного.
– Бывает… это не страшно.
– Как сказать.
Он, сообразив, что брать платок я не стану, шагнул и просто провел им по лбу.
– Сосуды… то ли не выдерживают перемен, то ли не успевают. Что-то там они «не», ну и потом пот с кровью.
Красное на белом выделялось ярко.
– И… получилось? Точнее, что получилось? – Он не стал отворачиваться.
А платок я забрала. Все одно грязный.
– Что-то получилось. Это кровь точно не Мишки. Одаренного. И сильного.
– Насколько?
– Сутки в морской воде, если не дольше. А она светится. И… запах яркий тоже. Я почти ничего уже не могу. – Признаваться в собственной слабости было тяжело, пусть даже мозгоправ, который должен был помочь нам вернуться в мирную жизнь, и уверял, что слабость – это очень даже нормально.
По-человечески.
Вот только людьми мы больше не были.
– То есть его убил очень сильный одаренный?
Я кивнула.
И тоже задумалась. И готова поклясться, что знаю, что за мысли бродили в бекшеевской голове. Сильный одаренный. Умелый убийца.
Или нет?
То есть Мишку он убил легко. Шею сломал, как куренку, а тут сноровка нужна. Что до остального, то… То? Инсценировка не удалась? А если бы не Бекшеева? Целительницы из золотой сотни… они встречаются куда реже старых ищеек. А Барский – он, конечно, с мертвяками дело имел, но…
Заметил бы?
Пятно это на шее? След от ножа?
Кровоизлияния?
Не факт… далеко не факт.
– Это не Медведь, – выдавила я то, что мучило. – Я знаю его кровь. И… никто из наших.
– Их кровь вы тоже знаете?
– Знаю. – Его переходы в обращении бесили несказанно. – Так уж получилось. И… нет, ее не изменить. У крови всегда особый запах.
И вкус.
Но про это мы промолчим. Чего человека пугать раньше времени.
– Ее всего капля? Меньше? Не уверен, что даже группу определить получится.
Не получится, это точно. Я ж иногда почитываю журналы, которые на участок приходят. Ну, те, которые вроде как нашу квалификацию должны бы поднимать.
– Акула, говорят, способна учуять каплю крови за сотню миль. Я, конечно, не акула, но… клянусь богами, что это не они.
– Что ж, – поверил ли мне Бекшеев, было не понятно, но он склонил голову набок и посмотрел задумчиво так, – тогда все становится еще более странным. Парень… который заработал три рубля.
– Здесь это довольно приличные деньги.
Проклятье, почему я оправдываюсь? Мишка вряд ли больше пятерки в руках держал, а уж чтобы в собственном распоряжении…
– Пускай. Но где-то он их взял. Где? И не связано ли это с его смертью.
Я подумала и покачала головой.
– Вряд ли. Его убили случайно.
– Сломав шею?
– Не в том смысле. – Я поняла, что меня раздражало во всем этом. – Смотрите… Тот, кто его убил, зачем-то выпил Мишкину кровь. Но кровь мертвеца – это… так себе. – Бекшеев слегка нахмурился. – Кровь одаренного несет силы. Ею можно восстановиться. Способ так себе, но там… там иногда приходилось.
– И вам?
О таком в отчетах не писали. Но да, и мне. И не только мне. О способе этом все знали, во всяком случае те, в ком капли дара имелись. Только вслух о подобных вещах не говорят.
Бекшеев разумно не стал ждать ответа. А я сделала вид, что не услышала вопроса.
– Но Мишка одаренным не был. И убили его не из-за крови точно. Скорее уж тот, кто убил, решил… не знаю, воспользоваться случаем? Сравнить? Или просто свихнулся? – Это же не редкость. Тут скорее нормальным остаться сложно. – В противном случае он бы сперва оглушил Мишку, потом выпил бы кровь, ну а дальше – все остальное.
– Пожалуй, – согласился Бекшеев.
– И таким образом, если бы Мишка влез не туда и от него решили бы избавиться… Тот, кто решил, он бы подготовился. Верно?
Бекшеев прикрыл глаза.
– Да, – прозвучало глухо.
– Тогда деньги – отдельно, а вот убийство – отдельно. Но кровь… на острове магов хватает. Сюда многие приехали. После войны. И… потом, совсем уж после.
Кивок.
И взмах рукой. Мне приказывают продолжать? Я готова.
– Но таких, чтобы и вправду сильные, тем более – женщины…
Сказала и поняла, что права. Женщины. Это кровь женщины.
Бекшеев открыл глаза и уставился на меня. Жуть какая. Интересно, матушку его звать пора или еще рано? Снова чернота. И глазные яблоки движутся вправо-влево. Очень быстро. Словно он читает невидимую книгу.
– Уровень?
– Второй. Может, и первый… или третий? Третий пограничный если. – Попыталась уловить нужное ощущение. – Третий пограничный и второй. Первый все же иначе звучит. По запаху. Более выраженный.
Читать бесплатно другие книги:
