Предупреждение Эмблера Ладлэм Роберт

Глава 22

— Только не говорите, — с нескрываемым презрением процедил Эмблер, — что вы мой друг и примчались сюда, чтобы помочь мне.

— Вы, должно быть, шутите, — язвительным тоном сказал бледнолицый. — Я не ваш друг. И я здесь только для того, чтобы помочь себе самому.

— С кем вы? — Полная некомпетентность невесть откуда взявшегося чудака не вызывала сомнений и не была наигранной. Но его вполне могли использовать. Хотя бы для того, чтобы усыпить бдительность Эмблера, заставить его расслабиться и заманить в ловушку.

— Что вы имеете в виду? Где я работаю?

— Я имею в виду, с кем вы сейчас, здесь. Сколько их? Кто вас подослал ко мне? И где, черт возьми, эти люди? Рассказывайте все или, обещаю, вы уже никогда не откроете рот.

— А я-то еще удивлялся, почему у вас нет друзей.

Эмблер поднял руку, нацелив сжатые в подобие копья пальцы в горло дерзкого американца и ясно давая понять, что готов в любой момент нанести сокрушительный удар.

— С кем я здесь? — продолжал человек, назвавшийся Кастоном. — Сколько их? Примерно одиннадцать миллионов, если считать всю территорию метрополии.

— Хотите сказать, что действуете один?

— Ну, в данный момент, — нехотя допустил американец.

Эмблер ослабил хватку — лицо Кастона не выдало ни малейшего намека на ложь. Он действительно говорил правду. И, признаваясь в том, что действует в одиночку, американец вовсе не старался успокоить его, Эмблера, подозрения.

— Но имейте в виду, я работаю в ЦРУ, — сердито предупредил Кастон. — Так что не тешьте себя надеждами, что вам все сойдет с рук. Если я пострадаю, вам тоже не поздоровится. Управление не любит оплачивать счета за лечение. Так просто они это не спустят. Так что... держите руки от меня подальше. Вы совершаете большую ошибку. Что плохо для меня, плохо и для вас. При таком сценарии проигрывают обе стороны.

— Да вы шутник.

— Суждение столь же поспешное, сколь и ошибочное. Послушайте, здесь неподалеку, возле Парижской Оперы, есть «Макдоналдс». Мы могли бы поговорить там.

Эмблер недоверчиво уставился на него.

— Что?

— Ну и ну. Это что же, в вашем ведомстве не могли придумать лучшего места?

— Откуда мне знать, какое место лучше, а какое хуже! Просто мой желудок не принимает местную жратву. Если вы еще не догадались, я не из этих... — он неопределенно пошевелил пальцами, — так сказать, рыцарей плаща и кинжала. Не мой профиль.

За разговором Эмблер не забывал держать под наблюдением переулок. Никаких изменений в плавном потоке уличного движения, указывающих на появление пешего патруля — высланной на место группы «топтунов», — он пока не заметил.

— Ладно, поговорим в «Макдоналдсе». — Никогда не соглашайтесь на встречу в месте, выбранном другой стороной. — Только не в этом. — Эмблер выудил из нагрудного кармана костюма Кастона сотовый телефон. «Эрикссон», стандартная модель. Внутри обнаружилась оплаченная вперед французская сим-карта. Он нажал несколько кнопок, и на дисплее высветился номер, моментально отправленный в соответствующую ячейку памяти.

— Позвоню через пятнадцать минут и назову адрес. Кастон посмотрел на часы, дешевые электронные «Касио».

— Отлично, — проворчал он.

Через двенадцать минут Эмблер вышел из метро на станции Пигаль. «Макдоналдс» находился напротив. Лучшего пункта для наблюдения нельзя было и придумать. Эмблер набрал номер американца и сообщил координаты.

Оставалось только ждать. Специализирующиеся на визуальном наблюдении агенты знают десятки способов незаметно выйти на позицию. Смеющаяся парочка у газетного киоска, угрюмого вида мужчина, с сомнением рассматривающий представленные на витрине «эротические средства» из латекса и кожи, молодой человек с розовыми, как свежее яблоко, щеками, закованный в джинсовую курточку, турист с фотоаппаратом на шее — все они могли исчезнуть в одну секунду, уступив место людям с одинаковым профилем, избегающим визуального контакта друг с другом, но при этом словно соединенным невидимой нитью, концы которой находятся в руках скрытого от глаз координатора.

Однако такое внедрение всегда нарушало общий пейзаж, вносило дисгармонию в хаотичный, но естественный ритм движения, и внимательный наблюдатель мог это заметить. Поведение человека в толпе определяется закрепленными в подсознании правилами и моделями, и тот, кто старается следовать им целенаправленно, зачастую выдает себя именно этим.

Два человека в лифте никогда не становятся рядом; если в кабине оказалось более трех человек, каждый старается избежать зрительного контакта. Когда в кабину входит еще кто-то, остальные перегруппировываются, сохраняя между собой максимально возможную дистанцию. Этот маленький танец исполняется всегда и повсюду, во всех лифтах мира: люди ведут себя так, словно их специально этому обучили, но при том совершенно бессознательно, даже не думая о том, что заставляет их отступить немного вглубь, сделать полшага вправо или влево. Тем не менее модель поведения очевидна для того, кто с ней знаком и обладает даром наблюдения. Схожие модели — эластичные и аморфные, но вполне реальные — можно обнаружить везде, в том числе и на улице. Они проявляются, в частности, в том, как люди собираются у витрины магазина или выстраиваются к журнальному киоску. Агент, занявший пост там, где обычно останавливаются из чистого любопытства, незначительно, но все же нарушает естественный порядок. Разумеется, заметить это может лишь достаточно восприимчивый человек с развитой интуицией. Эмблер знал, выразить словами, что происходит, невозможно — это просто чувствуешь. Сознательная мысль логична и неспешна. Интуиция срабатывает мгновенно и чаще всего точнее. Ему хватило нескольких минут, чтобы удостовериться в отсутствии выдвинувшихся на позиции наблюдателей.

Бледнолицый прибыл на такси, которое остановилось около «Макдоналдса». Выйдя из машины, он неуверенно потоптался на месте, поозирался по сторонам и в нерешительности остановился. Вести себя так мог только полный профан, не понимающий, что выдает себя с головой.

После того как Кастон исчез за дверью ресторана, Эмблер проводил взглядом отъехавшее такси и выждал еще пять минут, наблюдая за улицей. Ничего. Никаких признаков скрытой активности. Никаких примет развертывания оперативных сил противника.

Он перешел запруженную толпами прохожих улицу и проследовал в «Макдоналдс». Внутри было сумрачно, а красноватые лампы вызывали невольную ассоциацию с кварталом красных фонарей. Кастон сидел в угловой кабинке с чашкой кофе.

Эмблер купил пару гамбургеров с беконом и занял место за столиком в задней трети зала, откуда был хорошо виден вход. Потом, перехватив взгляд американца, кивком пригласил его к себе. Судя по всему, Кастон выбрал кабинку только потому, что она находилась в углу.

Такую ошибку не мог бы позволить себе даже начинающий агент. Если противник появляется там же, где и ты, то это потому, что он знает, где тебя искать. В таком случае предпочтительнее увидеть его первым, чтобы успеть предпринять защитные действия. Оставаясь вне поля зрения, ты лишаешь себя единственного преимущества.

Американец опустился на стул напротив Эмблера. Вид у него был далекий от счастливого.

Эмблер внимательно оглядел зал. Оставалась еще возможность, что Кастона используют вслепую, что где-то в одежде или обуви спрятан сигнальный радиомаяк — в таком случае опергруппа могла держаться в стороне, ориентируясь на сигнал и дожидаясь удобного момента.

— А вы больше, чем на фотографии, — заметил Кастон. — Хотя и фотография была маленькая, три на пять.

Эмблер пожал плечами.

— Кто знает, что вы здесь, со мной? — нетерпеливо спросил он.

— Кроме вас, никто, — проворчал бледнолицый. И снова в его голосе не было ничего, что выдало бы фальшь. Лжецы, соврав, часто смотрят на вас, чтобы проверить вашу реакцию на ложь, решить, клюнули вы на нее, или для убедительности надо добавить еще порцию. Те же, кто говорит правду, полагают, что им верят на слово, а потому к дополнительным приемам воздействия не прибегают. Внимание Кастона привлекал не столько собеседник, сколько лежащие на подносе гамбургеры.

— Собираетесь съесть оба?

Эмблер покачал головой.

Американец кивнул и, взяв «ройял», набросился на него с жадностью изголодавшегося путешественника.

— Извините, — пропыхтел он, набив рот. — Давно не ел.

— Неужели во Франции так трудно с хорошей едой?

— А вы как думали? — не замечая сарказма, ответил Кастон.

— Неважно, что я думаю. Расскажите мне о себе. Кто вы такой? На церэушника не очень-то похожи. Впрочем, вы вообще не похожи ни на агента, ни на полицейского. — Он скользнул взглядом по сидящему напротив странному субъекту — покатые плечи, животик. — Знаете, вы смахиваете на бухгалтера.

— Так оно и есть. — Американец выхватил из кармана автоматический карандаш и нацелил на Эмблера. — Со мной шутки плохи. — Он улыбнулся. — До ЦРУ работал в Аудиторской палате. В Управлении уже тридцать лет. Просто я из тех, кто обычно держится в тени.

— В тылах?

— Не всем же быть на передовой.

— И все-таки, как вы попали в Управление?

— Нам что, больше поговорить не о чем?

— Рассказывайте, — приказал Эмблер, добавив угрожающих ноток.

Кастон кивнул, поняв, что тот, кого он знал лишь по оперативному псевдониму, спрашивает не из любопытства.

— Если коротко, история такая. Сначала я работал по корпоративным мошенничествам на Бирже. Потом проверял «Эрнст и Янг». Между тем какому-то умнику в Вашингтоне пришло в голову, что Управление и само представляет собой, по сути, компанию. Вот они и решили, что им нужен человек именно с моим набором способностей. — Он отхлебнул кофе. — Оказалось, что не ошиблись.

И снова полное соответствие слов и мимики.

— Получается, что меня нашел не профессионал-оперативник, а самый заурядный любитель. Ветеран канцелярской службы. — Эмблер покачал головой. — Уж и не знаю, смеяться или трепетать от страха.

— Я, может быть, и ветеран канцелярской службы, но это не значит, что я полный идиот.

— Нет-нет, как раз наоборот, уверяю вас. А теперь расскажите, как вы меня нашли и зачем.

В уголке рта аудитора мелькнула и тут же исчезла самодовольная улыбка.

— Все было просто после того, как я узнал, что вы в Париже.

— В городе, как вы сами упомянули, с одиннадцатимиллионным населением.

— Вот и я об этом подумал. Спрятаться в Париже не так-то легко, в городе действуют разведки нескольких стран. Я бы даже сказал, что для человека в вашем положении это последнее место, куда можно было бы податься. Раз так, то вы там не для того, чтобы уйти под землю. Тогда для чего? Работа? Но если вы ее выполнили, то должны были скрыться. Оставалось предположить, что вы что-то ищете. Некую информацию. И где же вы наверняка не стали бы ее искать? Где меньше всего можно ожидать появления бывшего сотрудника Отдела консульских операций? Разумеется, в представительстве этого самого отдела, расположенного, как известно, в парижском консульстве. Так, по крайней мере, рассуждали бы мои коллеги.

— И вы, действуя вопреки логике, отправились туда и заняли наблюдательный пост на лавочке через дорогу.

— Я исходил из того, что информация, которую вы ищете, имеет какое-то отношение к ОКО и что вы скорее всего попытаете счастья там, где чувствуете себя как дома.

— То есть вы действовали по наитию, а?

В глазах Кастона вспыхнуло пламя негодования.

— По наитию? — Голос его задрожал от возмущения. — По наитию? Клейтон Кастон ничего не делает по наитию. Он не руководствуется чувствами, инстинктами, предчувствиями или...

— Можно потише.

— Извините. — Кастон покраснел. — Просто вы задели меня за живое.

— Так или иначе, замечательная цепь логических умозаключений...

— Я бы не говорил о силлогистической логике. Скорее о вероятностной матрице.

— Называйте как хотите. Короче, постучали в бубен, покурили трубку и решили покараулить у вполне определенной двери. И тут вам крупно повезло.

— Повезло? Вы, похоже, плохо меня слушали. Говорить нужно не о везении, а о практическом применении теоремы Байеса для расчета условных вероятностей с учетом априорных вероятностей во избежание ошибочного...

— Теперь вопрос потруднее. Зачем? Зачем вы меня искали?

— Вас ищут многие, так что я могу говорить только за себя. — Кастон помолчал. — Как бы вам объяснить... Несколько дней назад меня интересовало только одно: найти вас, чтобы вывести из дела... устранить, скажем, ненормальность, определенное отступление от заведенного порядка. Но потом выяснилось, что существует ненормальность покрупнее. В моем распоряжении есть определенная информация. То, что называется отправными точками. Полагаю, вы тоже владеете определенной информацией, но уже другого рода. Сложив то, что знаете вы, с тем, что известно мне, мы получим, выражаясь научным языком, более широкое пространство выборок и, возможно, узнаем что-то новое.

— И все-таки я не понимаю, почему вы здесь, а не в кабинете, где могли бы спокойно затачивать карандаши.

Кастон хмыкнул.

— Все дело в том, что меня ткнули носом в стену. Есть плохие парни, которые хотят найти вас. Я хочу найти их. Возможно, у нас общий интерес.

— Давайте кое-что уточним, потому что я не уверен, что правильно вас понял. — Эмблер говорил тихо, зная, что сказанное теряется в общем шуме уже на расстоянии трех футов от стола, и не забывая наблюдать за залом. — Сначала вы хотели выследить меня, чтобы убрать. Теперь вы хотите выследить тех, кто хочет меня убрать.

— Правильно.

— И что потом?

— Потом? Ну, потом... потом наступит ваша очередь. Сначала сдам их, потом сдам вас. А уже потом вернусь в офис, затачивать карандаши № 2.

— Вы говорите мне, что в конце концов собираетесь сдать меня? Вывести меня из дела? Почему вы мне об этом рассказываете?

— Потому что это правда. Понимаете ли, вы представляете все, что мне отвратительно.

— Лесть ничего вам не даст.

— Дело в том, что такие, как вы, подобны заразе. Вы — ковбой. Вас используют другие ковбои, люди, не считающиеся с законами и установлениями, люди, которые каждый раз выбирают кратчайший путь. Но это еще не все. Я знаю, что вы практически всегда определяете, когда вам лгут. Так какой смысл что-то скрывать?

— Вы много обо мне знаете. И что, вас это не пугает?

— На мой взгляд, так легче жить. Уловки не моя сильная сторона.

— Тогда позвольте задать еще один вопрос. Вы сообщили кому-нибудь, где я?

— Нет, — ответил Кастон.

— Тогда скажите, почему я не должен вас убить.

— Потому. Я уже объяснил. В ближайшей перспективе у нас с вами есть общий интерес. В долгосрочной же перспективе... Как сказал Кейнс, в конце концов мы все умрем. Полагаю, вам есть смысл заключить временный союз.

— Исходя из того, что враг моего врага мой друг?

— Господи, конечно, нет. Отвратительная философия. — Он взял салфетку и стал складывать журавлика. — Давайте определимся. Вы не мой друг. А я уж, черт возьми, никак не ваш друг.

Вашингтон, округ Колумбия

Глядя на лица собравшихся за столом в конференц-зале 0002а аналитиков и специалистов, Итан Закхейм в какой-то момент подумал о том, сколько же тонн камня, бетона и стекла лежит над ним — шесть этажей неуклюжей постройки 1961 года. Сейчас он чувствовал на своих плечах их сокрушающий вес.

— Ладно, ребята, цели мы не достигли, так по крайней мере расскажите мне что-нибудь приятное. Что-то же должно быть. Эбигейл?

— Мы проанализировали его загрузку. — Взгляд Эбигейл тревожно метнулся из-под нависших над глазами каштановых завитков. Тот факт, что Таркин проник в считавшийся недоступным для посторонних информационный центр в парижском консульстве, стал для всех тяжелым ударом и вызвал всплеск разлетевшихся во все стороны обвинений. Обсуждать эту тему еще раз никому из присутствующих не хотелось. — Он запросил информацию на Ван Чан Люна, Курта Золлингера и Бенуа Дешена.

— Все трое — его жертвы, — фыркнул Мэтью Уэкслер. Ветеран Госдепартамента с двадцатилетним стажем претендовал на право прерывать кого угодно и когда угодно. — Преступник идет по следам собственных преступлений.

Закхейм ослабил галстук. Здесь действительно так жарко или жарко только мне? Озвучить вопрос он не решился. Почему-то у него было чувство, что жарко только ему.

— И что из этого следует?

— Его связь с жертвами становится более очевидной. Даже для тех, кто не просматривал ее раньше. — Уэкслер подался вперед, насколько позволял его круглый животик. — Я хочу сказать, что косвенных улик у нас и раньше хватало, но теперь сомнений уже не осталось.

— Не согласен, что компьютерный анализ изображения можно классифицировать как косвенную улику, — негромко, словно с единственной целью отметиться на протокольной записи, отреагировал Рэндалл Деннинг. Голубой блейзер за последние часы как будто увеличился в размере и едва не сползал с плеч. — Он определенно связывает Таркина с местом преступления.

— Мэтью, вы исходите из предположения, что мы все с вами согласны, — заметил Закхейм. — Но в этих загрузках есть что-то такое, что не дает мне покоя. Зачем ему влезать в биографии тех, кого он убил? Разве с такого рода информацией знакомятся не до того, как убрать кого-то?

Взятое Закхеймом направление явно пришлось не по вкусу человеку, сидящему за противоположным концом стола. Заместитель начальника Отдела консульских операций Франклин Рансиман сухо откашлялся.

— Вы правы, Итан, толкований может быть много. — Взгляд его из-под тяжелого лба казался еще пронзительнее. — Так бывает всегда. Но мы не можем предпринимать действия по нескольким направлениям. Нужно выбрать одно, учитывающее все имеющиеся доказательства. У нас нет времени на то, чтобы заниматься анализом противоречий.

Закхейм стиснул зубы. Сильно напоминающее тычок в спину замечание Рансимана разозлило его: в конце концов они собрались здесь именно для того, чтобы определить, что есть факт, а что фактом не является. Но возражать не имело смысла. В любом случае Рансиман прав: интерпретировать поведение Таркина можно было по-разному. И все же сообщение Эбигейл посеяло в нем неясные сомнения. Таркин, кто бы он ни был, делал то же самое, что и они, — он действовал так, словно вел расследование, а не был его объектом. Закхейм сглотнул. Ход дела ему определенно не нравился.

— Проблема не в нем, а в Фентоне, — сказал Уэкслер. Закхейм уже заметил, что аналитик не потрудился застегнуть воротничок. Конечно, если у тебя такая светлая голова, то на пуговицы можно уже не обращать внимания.

— В отношении Фентона сомнений нет — идентификация полная, — вставил Деннинг. — Человек, сопровождающий Таркина к месту убийства Курта Золлингера, определенно Пол Фентон.

— С этим никто и не спорит, — высокомерно, словно имея дело с туповатым учеником, ответил Уэкслер. — Мы знаем, что он там был. Вопрос в другом: что это значит? — Аналитик повернулся к остальным: — Что-нибудь новое есть?

— Возникли кое-какие проблемы с допуском, — осторожно ответила Эбигейл.

— Проблемы с допуском? — Закхейм не верил своим ушам. — Мы кто, писаки из «Вашингтон пост»? Какие могут быть проблемы с допуском? Чушь! — Он посмотрел на Уэкслера: — Что у вас? Получили информацию по Фентону?

Аналитик пожал плечами.

— Файлы Фентона закрыты. Похоже, требуется специальный допуск. — Он метнул взгляд в сторону Рансимана.

— Объясните. — Закхейм обратился непосредственно к Рансиману. Бюрократическая логика подсказывала, что заместитель начальника отдела либо уперся в те же барьеры, либо сам же их и установил.

— Данный вопрос отношения к расследованию не имеет, — твердо ответил Рансиман. Его костюм из темно-серой фланели в приглушенную клетку выглядел дорогим даже в тусклом свете флуоресцентных ламп.

— Не имеет отношения? — Закхейм едва не поперхнулся. — А разве не мы должны это решать? Черт возьми, Фрэнк! Вы же сами попросили меня заняться расследованием. Вы привлекли в группу всех наших асов, а теперь вдруг вы же не даете нам делать свою работу?

На лице Рансимана не дрогнул ни один мускул, но взгляд приковал Закхейма к месту.

— Мы уже собрали достаточно фактов. Эта стадия расследования завершена. Теперь ваша работа заключается в том, чтобы добиться исполнения уже согласованного решения. Не разговоры разговаривать, не рассуждать по поводу и не в архивах копаться. Когда задача поставлена, ваше дело — обеспечить ее решение. Предоставить оперативную поддержку, в том числе информационную, нашим агентам, чтобы они смогли выполнить то, что мы им поручили.

— Но у нас ведь вырисовывается другая картина. Мы...

— Картина? — с нескрываемым пренебрежением перебил его Рансиман. — Наше дело, Итан, стереть этого мерзавца, чтобы на картине от него и следа не осталось.

Париж

Полчаса спустя оперативник и аудитор встретились уже в отеле «Сторбридж», куда прибыли порознь. Выбирая его, Кастон руководствовался, по-видимому, тем, что «Сторбридж» принадлежал к одной из американских гостиничных сетей. Стараясь по мере возможности надежнее изолировать себя от местной среды, он поселился в большом по парижским стандартам, но при этом совершенно невзрачном, напоминающем офис номере. Такой же отель мог быть где-нибудь в Форт-Уорте. Усадив гостя в обтянутое горчичного цвета вельветом кресло, хозяин первым делом сложил бумаги на маленьком, «под дерево», дешевом столике с необоснованными претензиями на роскошь.

Кастон задал Эмблеру несколько сухих, протокольных вопросов относительно того, чем тот занимался после Пэрриш-Айленда, и получил такие же сухие, протокольные ответы.

— Весьма необычное... состояние, — заметил Кастон. — Я говорю о вас. Вас как будто стерли. Человек, наделенный способностью сочувствовать, сказал бы, наверное, что вы испытали эмоциональное потрясение. Что-то вроде весьма необычного кризиса самоидентификации.

— Кризис самоидентификации? — усмехнулся Эмблер. — Перестаньте. Когда какой-нибудь программист забирается в глиняную хижину где-нибудь в Нью-Мексико и запоем читает Карлоса Кастанеду — вот это кризис самоидентификации. Когда директор компании из списка «Форчун 500» бросает работу и начинает продавать вегетарианские оладьи — это кризис самоидентификации. У нас кое-что другое, согласны?

Кастон неуверенно пожал плечами.

— Послушайте, в последние дни я только тем и занимался, что собирал информацию. Я знаю, чем вы занимались в Подразделении политической стабильности. По крайней мере, у меня есть ваш послужной список. — Он протянул Эмблеру несколько сколотых скрепкой страничек.

Оперативник пролистал их со странным чувством: пот, кровь и слезы его трудов трансформировались в сухие выводы, малопонятные аббревиатуры и усеченные формулировки. Его наполнило гнетущее ощущение пустоты. Двадцать лет жизни были отданы делу, о котором подавляющее большинство граждан не имели ни малейшего представления. Тайный героизм и полная безвестность. Как и многие другие, он купился на обещание: «Деяния ваши, пусть и скрытые, могут изменить мир. Вы — невидимая рука истории».

А если это все иллюзия? А если жизнь в тени — жизнь, ради которой пришлось пожертвовать тесными человеческими узами, тем, что и составляет смысл жизни, — прошла впустую, бесполезно, без каких-либо реально значимых последствий?

Кастон перехватил его взгляд.

— Сосредоточьтесь, хорошо? Если заметите что-то сомнительное, дайте мне знать.

Эмблер кивнул.

— Итак, профиль вырисовывается довольно ясно: вы обладаете необычайной способностью к «аффективной инференции». То есть можете распознавать малейшие проявления эмоциональности. Вас называют «живым полиграфом». Это повышает вашу ценность как оперативного агента. Вы начинаете карьеру в Отделе консульских операций и вскоре переходите в Подразделение политической стабилизации. Занимаетесь самыми разными делами. Вас используют везде, где считают нужным. — Кастон даже не пытался скрыть неприязни. — Потом вы получаете задание на Тайване. Отправляетесь в Чжаньхуа. Успешно его выполняете, если судить по имеющимся отчетам. И после этого исчезаете. Почему? Что случилось?

Не сводя с Кастона глаз, Эмблер коротко рассказал ему свою историю.

Некоторое время Кастон молчал, но взгляд его становился все жестче.

— Расскажите подробно, что именно случилось в тот вечер, когда вас забрали. Все, что вы сказали... все, что вам сказали... Постарайтесь вспомнить все... и всех, кого видели.

— Извините, но я не могу. — Голос дрогнул. — Не помню. Лорел говорит, что это последствие ретроградной амнезии.

— И все равно это должно быть где-то в голове. Разве не так?

— Не знаю. В какой-то момент жизнь как будто оборвалась... остались только клочки.

— Потерянный уик-энд.

— Только в другом масштабе.

— Может, вы просто не очень стараетесь, — проворчал аудитор.

— Черт бы вас побрал, Кастон! Я потерял два года жизни. Два года кто-то копался в моей голове. Два года отчаяния. Два года безнадежности.

Кастон прищурился.

— Получается шесть лет.

— Вот что, если когда-нибудь надумаете кому-то помочь, не надо, ладно? Вы понятия не имеете, через что я прошел...

— Вы тоже. Именно это я и стараюсь выяснить. Так что поберегите нытье для тех, кто притворяется, что им есть до вас дело.

— Вы не понимаете. Я пытаюсь вспомнить, но там ничего. Ясно вам? Ничего. Картинки нет — пустой экран. Только «снег». — На него вдруг накатила волна усталости. Полного изнеможения. Не было сил разговаривать. Не было сил думать.

Эмблер поднялся, лег на кровать и уставился в потолок.

Кастон хмыкнул.

— К черту картинку. Начнем с мелких деталей. Как вы возвращались с Тайваня?

— Понятия не имею.

— Каким видом транспорта?

— Будьте вы прокляты, я же сказал, что не помню! — взорвался Эмблер.

В висках запульсировала боль. Он приказал себе успокоиться, восстановить нормальный ритм дыхания.

— Проваливайте... слышите?

— Каким видом транспорта? — упрямо повторил Кастон. В голосе его не было и нотки сочувствия, только раздражение.

— Очевидно, я улетел.

— Значит, какое-то представление у вас все же есть. Возьмите себя в руки и перестаньте хныкать. Откуда именно вы вылетели?

Эмблер пожал плечами.

— Наверное, из аэропорта имени Чан Кайши. Это возле Тайбея.

— Каким рейсом?

— Я не... — Эмблер прищурился и вдруг услышал собственный голос. — «Кэтей Пасифик».

— Хм, коммерческий рейс. — Кастон не выразил удивления. — Коммерческий рейс. Двенадцать часов. Вы пили на борту?

— Должно быть.

— Что бы вы выпили сейчас?

— "Уайлд терки", наверное.

Кастон поднял трубку телефона и набрал номер обслуживания. Через пять минут в дверь постучали.

Аудитор плеснул виски в стакан и протянул Эмблеру.

— Выпейте и расслабьтесь, — строго, сведя брови к переносице, приказал он. Бухгалтер исчез — вместо него появился бармен из ада.

— Я не пью, — запротестовал Эмблер.

— С каких пор?

— С...

— С тех самых, как попали на Пэрриш-Айленд. Пили раньше, выпьете и сейчас. До дна!

— Но зачем?

— Научный эксперимент. Пейте.

Эмблер выпил. Бурбон слегка обжег горло. Эйфории он не почувствовал — только легкое головокружение и тошноту.

Кастон налил еще на два пальца. Эмблер снова выпил.

— Когда вы прилетели? — продолжил допрос безжалостный счетовод. — Утром или вечером?

— Утром. — В животе как будто заворочался угорь. Память возвращалась, словно из другого измерения. Он не мог ее вызвать, она еще не подчинялась ему, однако же возвращалась.

— По возвращении вы отчитывались перед контролером?

Эмблер замер — конечно, он должен был отчитаться.

— Следующий вопрос, — неумолимо давил Кастон. Он как будто составил перечень вопросов и теперь шел по списку, ставя рядом с каждым пунктом галочку. — Кто такой Транзьенс?

Комната сдвинулась с места и пошла по кругу. Эмблер закрыл глаза, и она завертелась еще быстрее. Какое-то время он лежал молча. Вопрос Кастона, как выстрел в Альпах, обрушил висевший над склоном камень, за которым последовала настоящая лавина. Тьма пала на него.