Клинки надежды Волков Алексей
– Это запасные. Аргамаков говорил, что Всесвятский еще вчера уговорил один из полков выступить против банды. Только при этом действуют они самостоятельно.
– Да… – многозначительно протянул Петров.
И было в этом слове столько пренебрежения как к прибывающему войску, так и к тому, кто его послал, что прочие выражения поневоле становились излишними.
– С паршивого козла… – все-таки вставил Орловский и поднялся.
Он подошел к проселку, застыл и стал поджидать автомобиль.
«Руссо-балт» подкатил, остановился рядом. Из него вышел Нестеренко, важный, словно генерал. Вид у бывшего писаря был самый что ни на есть воинственный. Офицерский френч был перетянут ремнями, на боку висела офицерская сабля, на груди – бинокль, в левой руке стек. Только не было на плечах привычных погон. Очевидно, потому, что прежних Нестеренко поневоле стеснялся, а на новые никаких прав не имел.
– Отдыхаете? – Писарь изобразил некий намек на отдание чести.
– Действуем согласно приказу, – отрезал Орловский.
В глазах подполковника был лед.
– Хороший приказ. – Нестеренко стушевался было от взгляда, однако быстро взял себя в руки. – Что, атаковать кишка тонка?
– Потрудитесь выбирать выражения, когда разговариваете со старшим по званию, – холодно произнес Георгий.
Его тон вновь подействовал на бывшего писаря, однако, как и в первый раз, ненадолго.
Все-таки самомнения у Нестеренко было хоть отбавляй, а месяцы свободы отучили от привычки к дисциплине.
Да и откуда привычка у человека, долгое время успешно уклонявшегося от мобилизации и лишь меньше года назад чем-то не угодившего своим благодетелям, загремевшего в запасной полк и удержавшегося там на спокойной должности?
– Положим, вопрос, кто из нас старший, весьма спорный. Я командую полком, а вот вы…
Орловский расположил людей так, что издали еще можно было ошибиться в их численности, но на таком расстоянии…
– Если это можно назвать полком, – Георгий кивнул на приближающееся людское стадо.
– Вы оскорбляете защитников свободы и демократии! – с излишним пафосом воскликнул Нестеренко. – Сознательные борцы не нуждаются в ваших штучках!
Подполковник невольно хмыкнул. Хотелось послать новоявленного командира по матушке, да только стоит ли ссориться перед лицом гораздо более серьезного неприятеля?
– Сам первый гражданин послал нас сюда для разгрома банды. И, между прочим, поручил лично мне это ответственное дело. Что до вас, за вами выбор. Или вы так и будете отдыхать дальше, или все-таки вспомните свой долг и примете посильное участие в наступлении.
– Кончайте ломать комедию. – Орловский едва удержался, чтобы не сплюнуть под ноги защитнику свободы. – Если не терпится повоевать, то свяжитесь с командованием бригады. Полковник Аргамаков отведет вам роль в предстоящей операции.
– Наслышан. По приказу вашего полковника жители Тычинина должны были покинуть дома и отойти чуть ли не к городу. Пришлось отменить этот вздорный приказ.
– Вы хотите сказать?.. – Орловский должен был отступить за село, заманивая врага в ловушку.
– Да. Свобода дана не для того, чтобы по малейшей прихоти люди были вынуждены бросать свое имущество, – язвительно отозвался Нестеренко.
Тем временем толпа запасных дошла до позиций отряда и, не задерживаясь, проследовала дальше.
Солдаты были одеты неряшливо, большинство без погон, однако вид имели, нет, не боевой, одухотворенный.
Еще месяц назад Орловский попробовал бы остановить толпу, подчинить своему влиянию, но сейчас лишь махнул рукой. Он уже кое-что начинал понимать в методах правительства и знал: чтобы перебить внушения профессионального баюна за какие-нибудь полчаса, его влияния недостаточно.
– Так вы с народом или по-прежнему сами по себе, гражданин подполковник? – Нестеренко неумело похлестывал стеком по сапогу.
Очевидно, подсмотрел эту привычку у кого-нибудь из офицеров и теперь старательно ей подражал.
– В отличие от вас, гражданин Нестеренко, я человек военный, – в слово «гражданин» Орловский поневоле вложил максимум презрения. – Но мой вам совет. Никто и никогда не идет в атаку, не разведав вначале позиции противника. Тем более не следует делать этого вдоль железной дороги. У Горобца есть бронепоезд. Против ваших сознательных граждан штука весьма грозная.
– Я не нуждаюсь в советах, – высокомерно вымолвил писарь и полез в автомобиль.
Запасные кое-как развернулись в две короткие густые цепи и теперь шли, держа винтовки наперевес. «Руссо-балт» тронулся следом, только обгонять не стал и пылил чуть позади солдат.
– Больше тысячи голов, и ни одного мозга, – прокомментировал ситуацию Георгий.
– Шутки шутками, господа, но надо им как-то помочь! – не выдержал Петров.– Сейчас им так достанется на орехи!
Цепи медленно продвигались вперед. С позиции отряда люди казались крохотными фигурками. Зато лес на неприятельской стороне был от них почти рядом.
– А ведь за лесом что-то пыхтит. Явно «Хунхуз». – Петров беспокоился все больше.
– Берлинг, готовьте свой бронепоезд, – наконец распорядился Орловский. – Только зря не рискуйте. Хватит с нас вчерашнего. Ваша задача – удерживать «Хунхуз» на расстоянии. Ну, и содействовать нашему отходу. Это приказ.
Последнее слово Орловский произнес нарочито весомо.
Артиллерист едва успел забраться на орудийную платформу, когда началось.
Петров оказался прав. Запасным действительно досталось на орехи, причем орехи настолько крупные, что солдаты вмиг позабыли все звучные речи первого баюна.
Не меньше дюжины пулеметов ударили из леса по приблизившимся к нему цепям. Огонь оказался особенно эффективным из-за их густоты, и многие расхристанные сознательные граждане умерли прежде, чем успели понять, что их убивают.
Оставшиеся не стали искушать судьбу. Реальная опасность – лучшее средство против оторванных от жизни возвышенных фраз.
Офицеры видели, как торопливо стал разворачиваться командирский автомобиль. Теперь он не следовал за людьми, а указывал им путь. Расстроившиеся цепи со всех ног пытались догнать начальство, и, поддерживая их в этом благом начинании, из леса продолжали молотить пулеметы.
Гулко ударило орудие. Берлинг открыл огонь раньше, чем «еловый» тронулся с места, и первый разрыв аккуратно лег у первых деревьев.
Но пулеметы оказались не единственным сюрпризом, заготовленным матросом для возможных оптимистов. Из леса вдогон удиравшим запасным выскочили всадники. Выскочили так, чтобы не мешать своим залегшим у пулеметов товарищам.
В довершение, подтверждая опасения Петрова, из-за поворота дороги бодро выкатил «Хунхуз», и его пулеметы немедленно внесли свою лепту в разыгравшуюся бойню.
Дзелковский задрал ствол «максима» и попробовал достать кавалеристов, но на таком расстоянии об эффективном огне можно было и не мечтать.
«Еловый» с готовностью двинулся навстречу противнику. Две крепости на колесах, подлинная и импровизированная, как и вчера, загрохотали орудиями, словно приветствуя давно ожидаемого собрата.
Пока они обменивались выстрелами, конница успела догнать бегущих, и началась любимая кавалерийская потеха – рубка со спины.
– Я же говорил! Говорил! – Петров в досаде бил кулаками о землю, как будто это хоть что-то могло изменить в очередном акте кровавой драмы.
– Успокойтесь, капитан! – резко оборвал его Орловский. – Никто их не гнал. Напротив, предупреждали, что война – не место для самодеятельности. Мы им в любом случае помочь ничем не могли. Лучше приготовьтесь к отражению атаки. Сейчас наступит наш черед.
Мимо на полном ходу, подпрыгивая на каждой выбоине и грозя развалиться, промчался «руссо-балт». На его заднем сиденье что-то кричал водителю бледный как смерть Нестеренко.
Только кто назвал смерть бледной? На войне она гораздо чаще выступает в другом, кровавом, обличии…
Самочувствие Горобца напоминало то, которое бывает в результате самого жестокого похмелья.
Тело было вялым, непослушным своему властелину, в душе царила пустота. Ни желаний, ни сил…
Хорошо хоть, что еще вчера воздействовал на начальника штаба и заранее подбодрил своих людей, а то бы совсем труба.
Верный Гришка с самого утра умчался контролировать прапора. Ладно, что помнил о полномочиях последнего и согласился потерпеть, не переть немедленно на рожон, а для начала собраться с силами.
Сил же стало заметно меньше. Один из двух полков почти разгромлен, люди в нем перепуганы и если не разбежались сразу, то исключительно из-за страха перед своим главарем да в надежде, что новый удар атамана обрушится на врагов, сметет их с лица земли, как вчера были сметены волколаки.
В том же направлении пытался воздействовать губастый Яшка. Он убеждал матроса собраться, повторить вчерашнее, словно речь шла о сущих пустяках.
– Допрыгаешься, Яшка, – предупредил его Горобец, однако никакой угрозы в его голосе не было.
– Ты подкрепись. Может, получше станет. – По приказу Янкеля мужики натаскали в вагон снеди на роту. Хорошо хоть, не на батальон.
Федор пожевал без малейшего аппетита и отбросил ложку в сторону.
Есть вилкой он так и не научился.
– Вспомни, что сам говорил. Сегодня мы должны быть в Смоленске, – в очередной раз повторил Янкель.
– Да, братва, – припомнил Горобец.
К матросам он относился гораздо лучше, чем к любым другим людям. То ли в память о службе, то ли не мог забыть совместных мартовских подвигов.
– Что мы там намечали делать? – Федор приподнял голову и уставился на помощника суровым взглядом.
– Послать наш третий полк, а жителей Починка использовать для охраны тыла, – Янкель заметно оживился.
Он уже понял, что колдовство такой силы, как вчерашнее, высасывает из колдуна массу энергии, превращает его на время в обычного слабого человека. Еще бы знать, как быстрее вернуть утраченные способности! Ну там, водка, кокаин… Так ведь отказывается!
– Тогда поехали, – кивнул матрос.
По дороге он и в самом деле успел воспользоваться своими обычными средствами. Особого эффекта обращение к ним не дало, но все же Федор стал несколько бодрее и в его глазах пока слабенько замаячили отблески вчерашнего.
И все-таки это были лишь отблески.
Согнанное на центральную площадь население Починка, вернее, то, что от него осталось, получило лишь минимальный заряд послушания повелителю.
Ставший своеобразным специалистом в подобных делах, Янкель пришел к выводу, что в обыденной жизни этого хватит, а вот вынесут ли мужики и бабы серьезное испытание – это еще вопрос.
Зато на фронте был полный порядок. Костя не подкачал, оправдал доверие, хотя и был всего лишь прапорщиком, и все поле было густо усеяно телами защитников Смоленска. Остатки их с жалким самодельным бронепоездом были отброшены за следующее село и неудержимо откатывались к городу.
Горобец послал для развития успеха свой последний, третий полк, а сам не торопясь пошел по месту недавней бойни.
Вид застреленных и порубленных людей оказал на него гораздо более благотворное влияние, чем смесь самогона с кокаином. Матрос шел и с наслаждением впитывал в себя витающие над полем предсмертные страдания. Боль и ужас тех, кто вступил сюда живым, а теперь валялся в самых разнообразных позах, вливались в душу дивной музыкой, наполняли ее силами, уверенностью, что отныне так будет всегда.
Хорошо!
Слово не было произнесено, однако Янкель угадал его, выждал еще немного и велел подавать бричку.
Надо было догнать уходящих вперед людей, чтобы не опоздать, вступить в Смоленск вместе с ними…
– Так. Еще немного, и будет пора.
Аргамаков наблюдал за ходом боя с левого фланга. Вправо и влево по гребню залегла рота Мартынова, чуть в стороне, прикрытая от нежелательных взглядов кустами, притаилась полевая батарея, а позади в низинке в готовности к действию находился эскадрон гусар Сухтелена. Точнее, в связи с отсутствием подполковника, эскадрон Радена.
Плохо было то, что запасные все-таки спутали карты. Их бессмысленное наступление и паническое бегство опрокинули отряд Орловского, заставили отступить гораздо ранее запланированного срока. Как следствие, обходной отряд никак не успевал выйти к цели. Это могло повлиять на окончание сражения, да что теперь делать?
Банда уже втянулась в приготовленный ей мешок. Следом за цепью пехоты, преследовавшей Орловского, уже без строя двигалась толпа бандитов, ехали двуколки с пулеметами, тянулись две трехдюймовые пушки. Бандиты шли, позабыв про охранение, не подозревая ни об отряде Аргамакова, ни о залегших с другого фланга юнкерах.
Какие засады? Бой свелся к тому, что передовая цепь теснила небольшой отряд Орловского. Люди подполковника огрызались, заставляли врагов поминутно ложиться на землю в поисках укрытия от пуль, а потом медленно отходили в сторону города.
Здесь же, на железнодорожных путях, продолжался поединок между «еловым» бронепоездом и «Хунхузом». То один, то другой из них выдвигался вперед, давал несколько выстрелов по своему противнику или пехоте, а затем отходил назад, сбивая вражеские прицелы.
Вдоль железнодорожного полотна, догоняя наступавших, торопливо неслись три брички и с дюжину всадников. В головной повозке виднелась фигурка в черном бушлате. Аргамакову страстно хотелось верить, что это тот самый матрос и нынче наступит конец его кровавым подвигам…
Либченко наблюдал за бандой с противоположной стороны. Он не забывал ни одной из данных ему задач. Ни об официальной, ни о той, что дал ему соратник и повелитель. Первая казалась ему пустяковой, вторая требовала тщательного осмысления. Тут надо было сделать так, чтобы никто не усомнился в направлении атаки, да и само направление подобрать безупречно. Прямиком на пулеметы.
– Имшенецкий! Готовьте ракеты!
Отдавая приказ, Аргамаков обернулся и увидел несущегося стремглав всадника.
Последний явно был местным. Уж очень умело выбирал себе путь, так, что никто из банды не мог заметить его появления.
– Так.
В душе родилось нехорошее предчувствие. Судьба никогда не приносит хорошую весть перед боем. Теперь приходилось дожидаться появления неведомого гонца, ибо после первого же выстрела что-либо менять будет уже поздно.
Вблизи всадник оказался молоденьким парнишкой, одетым в военную форму явно с чужого плеча. Очень уж мешковато сидела на нем гимнастерка. Да и по возрасту парнишка никак не подходил для службы. Разве что в кадетском корпусе.
Аргамаков спустился вниз и чуть приподнял руку. Всадник понял значение жеста, остановил усталого коня рядом с полковником, соскочил и торопливо, то и дело сбиваясь на ненужные мелочи, принялся рассказывать.
Бойцы продолжали лежать в цепи, и только гусары старались подойти поближе, понять суть новой беды.
В том, что опять пришла беда, не сомневался никто.
Полковник задал несколько уточняющих вопросов и задумался.
Услышанное в корне меняло ситуацию, требовало произвести перегруппировку сил и делать это в самый неподходящий момент. С другой стороны, никакого выбора просто не оставалось.
Или все-таки был?
Рука сама извлекла папиросу, и полковник закурил, нервно, не сознавая этого.
Драгоценные мгновения уходили, как вода в сухой песок.
– Так. – Аргамаков резко отбросил папиросу прочь. Тянуть или что-либо менять было уже поздно. – Радена ко мне! Имшенецкий! Приготовиться!
– Подождите, Александр Григорьевич! Что все-таки стряслось? – Канцевич не спускал глаз с командира.
Барон уже был тут как тут, поэтому Аргамаков сказал сразу обоим:
– В Смоленске бой. Подробности неясны. Похоже, часть запасных опять вздумала свести счеты. За неимением в городе юнкеров – с нами. Ваша задача, барон, пробиться с эскадроном к казармам и держаться до тех пор, пока мы не закончим операцию. Больше выделить никого не могу. До города доберетесь эшелоном. Зря не рискуйте. Только держитесь. А мы тем временем здесь… Имшенецкий, заснул?
Ракета, дымя, пошла в голубое небо, и, салютуя ее полету, дружно громыхнули пушки…
Глава девятнадцатая
В ту ночь Селивачев спал плохо. Как, впрочем, и в предыдущие, с того самого дня, когда пришло официальное известие об отречении. Но если тогда еще жила надежда, что страна оправится от нанесенной ей раны, то спустя пару недель появилось твердое понимание: рана оказалась смертельной. Государственный организм не вынес, да и не мог вынести насилия над своей природой. Насилия тем более пагубного, что оно произошло в годы страшной и беспощадной войны.
Какие-то люди ради своей выгоды решили принести в жертву целую страну. Уж очень им хотелось покрасоваться на переднем плане, почувствовать собственную значимость, продемонстрировать всему миру, что отныне и навсегда Россия пойдет по пути тех государств, которые всегда желали ей зла, а ныне по капризу судьбы стали ее союзниками.
Значимость оказалась дутой, выгода – сиюминутной, путь после первого поворота привел к пропасти.
Солдатские комитеты из наиболее говорливых и бестолковых солдат, а то и вообще полууголовного сброда, свели на нет приказы и распоряжения, ликвидировали дисциплину, и место могучей, крепкой духом армии заняла неуправляемая толпа…
Какое-то время Селивачев еще пытался подстроиться к власти, не мог забыть, что война продолжается, но все его потуги оказались тщетными.
И тогда генерал махнул на все рукой. Он быстро сдал, постарел, заболел всеми мыслимыми старческими хворями и в итоге был отчислен от должности и оказался в резерве чинов. Но должность все равно превратилась в фикцию, а резерв как-то незаметно сменился жильем на вольном положении.
Селивачев с горестью наблюдал за всеми перипетиями смоленской жизни до тех самых пор, пока даже наблюдение за нынешним абсурдом не стало казаться ему глупостью.
И тогда начался последний этап в жизни старого генерала. Он всецело отгородился от действительности, проводил дома все дни и вечера. В свою очередь город тоже забыл о нем, словно никогда не было на земле подобного полководца.
Приход Аргамакова ненадолго взволновал ветерана, но в итоге забылся к следующему утру. Если подумать, действия полковника были не менее безумными, чем беспричинная ярость толпы. Та грозилась разрушить все, до чего могла дотянуться, полковник же стремился спасти.
Напрасный порыв! Но все-таки Селивачев не выдержал и вместе с другими горожанами наблюдал, как четко и слаженно уходят в бой малолюдные части.
Эти воспоминания не давали заснуть всю ночь, когда же под самое утро сон снизошел до старого генерала, на улице поднялся шум, и кто-то грозно, не таясь, вломился в дом…
Кто-то! Не меньше дюжины запасных, да еще раза в два больше топтались в саду и за неимением других занятий ломали ветки на деревьях…
– Че будем делать со стариком, Фрол?
Едва успевший накинуть тужурку, генерал увидел перед собой мордастого солдата, очевидно, предводительствующего налетчиками.
– Со стариком? – Фрол приподнял губу, словно ей что-то мешало находиться в обычном положении.
Сердце Селивачева дрогнуло. Ему частенько, еще с полузабытой Плевны, приходилось смотреть в глаза смерти, но никогда он не находил ее такой бессмысленной и жуткой.
Глаза Фрола полыхнули красноватым отблеском.
– А че делать? Кончать! Староват этот скот для приобщения.
За стенкой страшно закричала жена. Селивачев попробовал рвануться ей на помощь, и тут что-то холодное и острое безжалостно вонзилось в спину…
– Венька! – рыкнул Фрол. – Ты че, хочешь эту тварь с одного удара? Совсем сдурел, что ли?
– Да я так, для затравки! Щас мы по всей науке!..
Корчась на политом его кровью полу, Селивачев внезапно подумал, что являвшийся к нему полковник во всем был прав.
Во всяком случае, он будет знать, во имя чего отдает жизнь.
Но и эта мысль исчезла от новой пронзительной боли…
Как это часто бывает, бессонная ночь сменилась сонливым утром. Тревожные полуночные мысли растворились, уступили место сну, отрывочному, беспокойному, чем-то похожему на кошмарную явь.
Ольге снилось, будто она в кого-то стреляет, за кем-то гоняется и никак не может догнать. Потом этот кто-то стал гоняться за ней. Приходилось убегать, прятаться в каком-то большом и пустом доме, а маузер, как назло, исчез, растворился в воздухе, словно его и не было, и нечем было даже защититься от неведомого врага.
Но вот очередная пробежка привела девушку в комнату, почему-то оказавшуюся тетушкиной гостиной. В ней спиной к Ольге стоял крепкий невысокий мужчина с золотыми офицерскими погонами на поношенной солдатской гимнастерке и гусарских чикчирах.
Спасена!
Ольга радостно бросилась к офицеру. Тот обернулся на звук ее шагов, и сердце девушки провалилось куда-то вниз.
Перед нею стоял ее давнишний знакомец, мечта многих смоленских барышень, Либченко. Вот только красивое лицо капитана сейчас почему-то казалось страшным.
Нет, оно не утратило своей демонической привлекательности. Черные холеные усики, правильная линия бровей, гладко зачесанные волосы… Оно притягивало, манило, однако, чуть приглядевшись, девушка заметила выглядывающие изо рта клыки, а глубокие черные глаза почему-то приобрели кровавый оттенок.
Либченко шагнул ей навстречу. Ольга почувствовала, что надо бежать, спасаться, иначе произойдет нечто страшное, невообразимое, но ноги словно приросли к полу, а руки сами стали приподниматься, желая обнять красавца-капитана.
Еще один шаг. Капитан распахнул объятия, и в его красных глазах светилась погибель. Рот приоткрылся, среди ровного ряда зубов действительно оказалось два острых клыка.
«И у меня будут такие», – внезапно подумалось Ольге.
Что?!
Сердце ударило о грудную клетку с такой силой, что Ольга проснулась.
За окном уже светило солнце, слышались короткие команды, звякнули зацепившиеся друг о друга штыки.
Сон, всего лишь сон. Но до чего жуткий, сердце до сих пор никак не может унять свое бешеное биение! Даже в ушах отдается эхо его ударов.
Или не эхо?
Откуда-то издалека донеслись едва слышные раскаты. Не то гром, не то пушечная пальба. Потом, уже где-то в городе, часто захлопали выстрелы, стихли и вскоре возобновились несколько в стороне.
Девичья рука скользнула под подушку, нащупала там рукоять карманного маузера и успокоенно застыла.
Опять относительная тишина. Во всяком случае, на бой с прорвавшейся бандой непохоже. Так, озоруют, пользуясь уходом из города бригады. Бой же, настоящий, жестокий, кипит там, далеко, и, может, как раз сейчас один знакомый офицер ведет в атаку кавалерийский эскадрон…
Ольге так живо представилась эта картина, что куда-то исчезло воспоминание о кошмарном сне. Немедленно припомнилось вчерашнее решение. Она бы непременно выполнила его, однако помешало дежурство, а когда, наконец, сменилась, наступила ночь. Ехать одной в темноте, не зная толком дороги… Нет, хотя Ольга не считала себя трусихой, но это было свыше ее сил.
А вот сегодня никто и ничто не помешает желанному.
Ольга торопливо выбралась из постели и напялила на себя загодя припасенные гимнастерку и галифе. На ногах вместо привычных туфелек оказались хромовые сапожки. Они-то и достались ей потому, что были малы офицерам-мужчинам.
Так, теперь папаха. Ее главный плюс – можно спрятать уложенные в прическу волосы. Пожалуй, все.
Маузер непривычно оттягивал карман. Или оттягивал непривычный карман. Все-таки женская одежда успешно обходилась без этой детали. Но не носить же оружие в ридикюле! Смешно!
Главное – это, не привлекая лишнего внимания, добраться до конюшни, а там…
Не привлекая… Да…
Ольга только вышла в коридор, как почти налетела на возвращающегося с утреннего обхода Барталова.
В глазах доктора промелькнуло удивление, мгновенно сменилось узнаванием, а еще какое-то время спустя все сменилось пониманием.
– Доброе утро, милейшая Ольга Васильевна! Собираетесь совершить, так сказать, утренний моцион в сторону гремящего боя? – Павел Петрович едва ли не сиял от сознания собственной прозорливости. – Между прочим, в городе сегодня неспокойно.
– Я, Павел Петрович, взрослый человек. И, кстати, мое дежурство наступает только вечером. До этого времени я полностью свободна, – с вызовом посмотрела на Барталова девушка.
– Кто спорит? Просто ваш дядя настоятельно просил меня приглядывать за его строптивой племянницей. Дабы она больше не ввязывалась, так сказать, в откровенные авантюры. И о том же меня вчера перед выступлением очень просил один молодой, но геройский офицер.
Молодыми доктор считал всех, кому еще не исполнилось тридцати.
При упоминании об офицере сердце Ольги екнуло, а щеки невольно зарделись смущением.
– Пропустите, Павел Петрович, – гораздо тише попросила девушка.
– Не могу. – Добродушный доктор умел при надобности быть непреклонным. – И потом, вот начнут сейчас привозить раненых… Вы что, думаете, дежурства будут выполняться по графику?
Его полная фигура, казалось, заполняла весь коридор, так, что не обойти, не протиснуться мимо.
– Мне очень надо, Павел Петрович…
Доктор вздохнул.
– Знаете, Оленька, шрамы, может быть, украшают мужчину, но, поверьте бывшему ловеласу, отнюдь не смотрятся на женщине. Стоит ли, так сказать, портить свою красоту?
– При чем здесь шрамы?
– Так на войне стреляют. И иногда, представьте себе, попадают в цель. Даже наши противники, – пояснил доктор.
Мысль о собственном ранении ни разу не приходила в хорошенькую девичью голову. Сейчас же, после слов Барталова, Ольга невольно представила на своем теле ужасные шрамы и непроизвольно содрогнулась. Возможное уродство показалось особенно страшным, способным погубить мечты.
Какие именно мечты, не думалось. Человек ведь не всегда признается себе в затаенных желаниях.
Где-то в городе вновь вспыхнула стрельба, яростная, явно ведущаяся с двух сторон.
– Нет, сегодня в городе что-то явно не то. – В глазах доктора мелькнуло беспокойство. Не за себя, за тех, кто находился на его попечении.
Словно подтверждая опасения Барталова, стрельба раздалась с другой стороны. Там даже использовали пулемет.
– Сдается мне, что никаких приключений вам искать не придется. Они, так сказать, сами заявятся к нам. Пойдемте лучше, Оленька, найдем кого-нибудь из начальства. Может быть, им известно о том, что творится вокруг.
Искать не пришлось. В отдалении по ту сторону ворот виднелась небольшая группа солдат, что-то яростно доказывающая часовым. На шум спора туда торопливо направлялись с двух сторон полковник Лиденер, оставшийся за старшего, и капитан Усольцев, по решению Аргамакова назначенный ему в помощь.
Стреляли уже повсюду, и потому часть слов заглушалась винтовочными выстрелами.
Барталов подошел к воротам по-хозяйски, как человек, имеющий на это неоспоримое право.
– Говорю вам, ваше высокоблагородие, они бунт устроили. Энтот – как его? – переворот. Вот. Говорят, значица, всех охфицеров под корень. Мол, надоть избавить город от контры, пока наши громят банду, а бригада им вроде как бы помогает. А то, мол, возвернутся и попытаются все повернуть на прежний лад. Муруленку уже, мол, грохнули, так и за остальных возьмутся. Потому надоть поспешать, а там уже можно и возвертальщиков встретить.
Лиденер с Усольцевым выслушали говорившего солдата с озабоченностью, слегка смешанной с недоверием.
Ладно прежний бунт, когда в городе не было реальной силы, кроме школы юнкеров, но теперь?!
И тем не менее стрельба явно приближалась к казармам. Надо было что-то срочно решать, хотя какие тут могут быть решения?
– А вы почему не с ними? – спросил Лиденер.
– Они ж душегубы, ваше высокоблагородие. Даже священников убивают. Мы же люди верующие, – пояснил солдат.
Усольцев внимательно вглядывался в пришедших, опытным глазом кадрового офицера стараясь определить, можно ли довериться этим людям?
– Вы с нами? – решив для себя самое важное, коротко осведомился капитан.
– Вестимо, ваше благородие. Таперича нас свои хлопнут, – как нечто само собой разумеющееся, сообщил солдат.
Офицеры посмотрели друг на друга, и Лиденер подытожил безмолвный обмен взглядами.
– Проходите.
В конце ведущей к казармам улицы уже показалась толпа запасных.
Перебежчики один за другим проскользнули в приоткрытые ворота, и Лиденер кивнул Усольцеву:
– Командуйте, капитан!
– Один вопрос, – встрял молчавший до сих пор Барталов. – Где Всесвятский?
Тот самый солдат, который вел от лица товарищей переговоры, посмотрел на погоны доктора и четко произнес:
– Не могу знать, ваше высокоблагородие!
– Но хоть кто бунтовщиками руководит?
– Вестимо кто. Всем миром. Ну, и Иванов, командир наш, конечно же, с ними.
Читать бесплатно другие книги:
