Клинки надежды Волков Алексей
Усольцев смотрел на доктора строго, мол, любопытство можно утолить и потом, и Барталов умолк.
Три десятка пришедших солдат представляли весомую подмогу для крохотного гарнизона. Капитан сноровисто разбил их по отделениям так, чтобы перемешать со своими людьми, и сразу принялся распоряжаться, кому и где занимать оборону.
– Пойдемте, Оленька. – Барталов деликатно взял девушку под локоть и со вздохом поведал: – Я же говорил, что приключения найдут нас, так сказать, сами.
Аргамаки вместе с перебежчиками отходили прочь от забора. Еще перед выступлением бригады в поход было решено оборонять только здания.
Да и как иначе, когда людей почти что нет?
Толпа запасных заметно приблизилась, и с ее стороны, подтверждая серьезность намерений, грохнул первый выстрел.
Автомобиль подскочил к правительственной резиденции. Бородавкин торопливо покинул его и едва не бегом устремился к входу в здание.
Яков встретил его еще в приемной. Вид у борца с контрреволюцией был особенно бледным и решительным. С такими лицами хорошо ходить на баррикады. Еще лучше – посылать на баррикады других. Но тут уж кто как сумел.
– Все идет по плану. Эти идиоты так ударились в бунт, что даже заставы у въезда в город сняли, – на обычно угрюмом лице Бородавкина играла несвойственная ему улыбка.
– А что у казарм? – этот вопрос беспокоил Шнайдера едва ли не больше всего.
– Стреляют, – лаконично поведал Бородавкин.
– Это я и сам слышу.
Даже отсюда можно было разобрать, что бой в тех местах кипит нешуточный.
– Я, это… В общем, решил, что не стоит мне там маячить, – пожал плечами Бородавкин. Потом подумал и добавил: – Я туда людей послал. Из тех, которых в городе никто не знает. Скоро должны вернуться.
– Хорошо! – Шнайдер и в самом деле был доволен догадливостью подчиненного.
– Может, мне туда пробраться? Вдруг офицерики отобьются? А я в общей суматохе кого-нибудь да найду. – Вид у Веры был не то похотливый, не то плотоядный.
– Не думай. До меня дошли слухи, будто они уже что-то заподозрили, – предупредил Яков. – Свяжут твое двукратное появление в соответствующих местах с последствиями, всем придется плохо. Лучше возьми на себя барона. Если он, конечно, уцелеет. Да и моего приятеля Орловского приобщить неплохо. Нутром чую: есть у него какая-то слабина.
Вера разочарованно возвела очи к потолку.
Шнайдер погрозил ей пальцем. Мол, нечего заниматься самодеятельностью. Любая революция хороша лишь тогда, когда развивается под должным руководством и по соответствующему плану.
– Они скоро будут здесь, – прервал пантомиму Бородавкин. – Пора выводить наших людей.
– Да-да, – встрепенулся Шнайдер. – Только не переусердствуйте. Вы должны разбить этот сброд здесь, а дальше не спеша очистить от них центр города. К Копорским казармам вы подойдете в последнюю очередь. Лучше всего после того, как в них не останется никого из живых. И не церемоньтесь. Часть бунтовщиков непременно расстреляйте на месте. Только наших случайно в их число не включите.
Бородавкин согласно кивал.
Об этом уже было договорено, но начальник всегда вправе напомнить подчиненным каждую деталь не раз и не два.
Шнайдер слегка выдвинул из кармана портсигар и, не доставая полностью, извлек из него папиросу.
Бородавкин жадно следил за всеми действиями Яшки.
Последний сделал вид, будто не понимает взгляда подчиненного, затянулся и риторически спросил:
– Хотел бы я знать, куда подевался Всесвятский…
Первый гражданин ушел в подполье. Или, говоря попроще, спрятался от всех.
С самого утра Всесвятский, как и подобает руководителю правительства и номинальному главнокомандующему, обосновался поближе к месту грядущего сражения, а именно в бывшем казенном доме командира первой пехотной дивизии.
Дом был хорош тем, что не был занят ни жильцами, ни какой-нибудь государственной службой. Вернее, в нем иногда жил Муруленко, но после недавней гибели бывшего гражданина по обороне временно оставался как бы ничьим, принадлежал военной секции правительства и не имел при этом обитателей.
Зато при доме еще по распоряжению покойного Трофима всегда находился усиленный пост. Попадавшие на этот пост солдаты получали усиленное питание, поэтому желающих охранять жилье воинского начальника всегда было с избытком.
Кормежка приковывала людей к объекту, позволяла сохранять уверенность, что при любом развитии ситуации ни один из запасных не покинет вверенного поста. А для того чтобы уверенность была абсолютной, Всесвятский дополнительно прочел караулу небольшую, на полчаса, речь о важности здания, воинском долге и о сознательной революционной дисциплине.
С первым гражданином находились другие граждане. Те, которые принадлежали к его партии и, следовательно, имели полное право разделить со своим старшим товарищем грядущую победу.
Представителей других партий, разумеется, не предупредили. Напротив, сделали все, чтобы никто, вплоть до всезнающего Шнайдера, не узнал, куда подевалась часть правительства.
Шнайдер действительно ничего не узнал. Он был по горло занят режиссурой провокации, как и подготовкой к ликвидации провокации, и временно упустил Всесвятского из виду. Первый гражданин ежедневно с утра проводил по нескольку часов в правительственной резиденции, и у Якова не возникло мысли, что в этот день он нарушит свой привычный распорядок.
В итоге, где находится Всесвятский, Шнайдер вовремя не узнал. Зато первый гражданин первым узнал то, что осталось неведомо Яшке. Именно – весть о разгроме запасного полка.
Ее привез командир полка Нестеренко. Лично, опередив самых быстрых из беглецов на несколько часов.
Вид у бывшего писаря был самый жалкий. Весь с головы до ног в пыли, фуражка потеряна, ремень портупеи сполз с плеча, ножны пусты. Последнее могло навести на мысль, что Нестеренко участвовал в рукопашной. На деле – указывал шашкой войскам дорогу к победе. Когда же началась стрельба и вокруг стали падать убитые, успел обронить свое оружие, а уж случайно или намеренно – Бог весть! Во всяком случае, этого момента своей биографии писарь вспомнить не мог.
Да и не пытался.
Но потрясал не только красноречивый вид Нестеренко. Потрясал его сбивчивый рассказ о побоище. По нему выходило, что наголову разгромлен не только запасной полк, наголову разгромлена вся бригада Аргамакова. Что стало с самим полковником, еще недавно въехавшим в Смоленск на лихом коне, Нестеренко знать не мог, лишь передал, что слышал от кого-то (хотя, торопясь в город, ни с кем не говорил) о гибели и Аргамакова, и памятного Всесвятскому Орловского, и большинства их офицеров.
Это был конец. Именно так воспринял известие первый гражданин самой демократической республики. Конец не только городу. Одним городом больше, одним – меньше, какая разница? Гораздо хуже, что разгром правительственных отрядов был равнозначен разгрому свободы. Тому, ради чего жил и трудился Всесвятский вместе со своими многочисленными сподвижниками.
У другого непременно опустились бы руки, однако бывший депутат двух дум не зря прошел суровую закалку при прежнем режиме. После первых минут паники он понял, что его гражданский долг – это спасти единственную надежду на грядущее возрождение. Человека, который рано или поздно укажет остальным путь к счастью и процветанию.
Себя.
Еще через несколько минут небольшая группа хорошо одетых господ в сопровождении дюжины солдат затерялась посреди узеньких улиц окраины города. Они и сами не знали, куда идти, пока один из запасных не поведал, что неподалеку в отдельном крохотном домике живет его любовница. Уж у нее-то искать Всесвятского не будет никто.
Первый гражданин и простая баба. Даже сравнивать смешно.
– Пущай ответят нам за Муруленку! Долой их всех! Нонче воля!
Зычный голос Фрола проникал прямо в души, и добрые полторы сотни глоток дружно подхватили клич:
– Долой!!!
Толпа запасных, потрясая оружием, устремилась к дому правительства. Все заранее знали: нынешняя охрана – это дюжина бойцов из отряда по борьбе с контрреволюцией. Да в бараний рог!..
Лица солдат были перекошены злобой. Сейчас дорваться бы до холеных господ, которые заставляют их нести службу и, вообще, втайне мечтают повернуть все к старым временам!
Ну, нет! Настрадались! Пришла пора расплатиться по гигантскому счету! Тому, который рос с незапамятных времен и вот сегодня перерос все мыслимые пределы!
В потном тяжелом беге никто не заметил, как Фрол постепенно отстал, а затем и вовсе юркнул в калитку какого-то дома.
– Долой!
Толпа вывалила на площадь, и ожидавший этого момента Бородавкин громко скомандовал не менее емкое:
– Огонь!
Шесть пулеметов были притащены в правительственную резиденцию заранее. Так же как в ней заранее была укрыта половина отряда Бородавкина.
Вторая половина скрытно занимала окрестные дома.
Пулеметы – пулеметами, но вдруг кто из запасных попробует уйти?
Случившееся чем-то напоминало Ольге недавнюю ночь. Так же разлетались стекла, бились о стены пули, грохотали ответные выстрелы.
Но были и отличия. Злости у запасных явно хватало. После первого стихийного приступа, попав под огонь винтовок и единственного пулемета, они предпочли отхлынуть, залечь и бессистемно палить по казармам.
Лишь три раза отдельные группы пытались проникнуть на территорию откуда-нибудь со стороны и каждый раз после первых потерь торопливо бросались обратно. Все нападение по существу вылилось в осаду, благо, численное превосходство бунтовщиков позволяло им окружить казармы со всех сторон.
Беда защитников заключалась в обширности занятой отрядом территории. Сто с небольшим человек, включая обозных и перешедших на сторону бригады солдат, были вынуждены рассредоточиться мелкими группами, но эти группы огрызались так больно, что атаковать их никто не хотел.
Ольга тоже стреляла из винтовки, а в промежутках еще и перевязывала новых раненых, а то и навещала прежних. Точнее, тех из них, кто не мог встать. Кто мог, с самого начала занял места у окон и, порою морщась от боли, вел редкий огонь по нападавшим.
– Один хороший удар – и вся эта сволочь обратится в бегство, – донесся из коридора голос Усольцева.
– Вы забываете о неизбежных потерях. Для нас каждый человек на счету, и рисковать… – вторым говорившим был Лиденер.
Оба офицера медленно обходили центральное здание и при этом продолжали бесконечный спор.
– Не такой и большой риск. Уж гораздо лучше, чем сидеть здесь до вечера, – возразил черноусый капитан.
Ольга мысленно согласилась с ним. Перестрелка продолжалась больше трех часов, и конца этому не было видно. В ушах звенело от выстрелов, ныло плечо, от постоянных перезаряжаний стал болеть большой палец, и вообще, хотелось, чтобы все закончилось поскорее.
– Вы упускаете из виду дух. Солдатня уже отказалась от активных действий. Порыв же не терпит перерыва. Еще немного – и многие из них задумаются, для чего они сюда пришли, и не найдут ответа на вопрос. Вот тогда сопротивление будет гораздо меньше. Надо лишь подождать еще немного… – Голоса стали постепенно отдаляться, пока окончательно не стихли за очередным поворотом.
Ждать! Вот как раз этого слова Ольга не любила. Она предпочитала все и сразу. Да и сколько этих запасных? Учитывая, что один полк выступил из города, от силы полторы тысячи человек. Стрельба же из других районов явно указывала, что нападавшие разбросали силы, следовательно, даже из этих полутора против казарм вряд ли действовало больше половины.
Один хороший удар и…
Шнайдер был доволен. Прокламации о его вступлении в должность первого гражданина были отпечатаны еще вчера. После сегодняшнего бесцельного бунта вряд ли кто в городе станет поддерживать Всесвятского, который даже не смог обеспечить нормальный порядок. Гастролеры (как про себя называл Яшка пришедшую бригаду) обещали не вмешиваться во внутренние дела правительства. Уже не говоря о том, что им гораздо милее твердая власть, чем ее жалкое кадетское подобие.
Чуточку жаль, что Всесвятский куда-то пропал. Лучше бы было убрать его под шумок да свалить случившееся на взбунтовавшихся запасных. Одной проблемой было бы меньше. Да и с военными объясняться в этом случае проще.
Потом, конечно, придется расправиться и с бригадой. Но это потом, потом.
Яков в очередной раз выглянул в окно. Вид целой горы трупов радовал глаз и душу. В сущности, город был практически очищен от запасных, оставался только район казарм, и теперь смоляне смогут воочию увидеть, кто ежечасно печется об их благе. А чтобы не было сомнений, на тумбах и заборах уже клеятся объявления, где все разъяснено черным по белому.
Да, была попытка неких сил погрузить Смоленск в пучину анархии, но попытка своевременно пресечена отрядами по борьбе с контрреволюцией. Дабы подобное не повторилось, он, Яков Шнайдер, вынужден принять на себя должность Первого гражданина. Отныне жители республики могут спокойно спать по ночам, а днем создавать новую модель общества, где все будет основано исключительно на справедливости. На той, о которой всегда мечтали лучшие умы человечества.
Город производил впечатление вымершего. Ни один человек не появлялся на улицах, никто не выглядывал в окна, и лишь изредка попадавшиеся трупы напоминали о том, что здесь жили люди.
А еще тишина. Не хлопали ставни, не слышно было голосов. Полное безмолвие, которое только подчеркивала доносившаяся со стороны казарм стрельба.
Потом выстрелы загрохотали где-то на самой окраине. Судя по их частоте, там тоже разыгрался нешуточный бой, но кто и с кем сцепился в отчаянной схватке, ни Раден, ни его малочисленные подчиненные не имели никакого понятия.
Настоящий кавалерист просто обязан быть разведчиком. В другое время Раден непременно действовал бы по всем канонам службы, продвигался, осторожно изучая каждую последующую улицу, где возможно – высылал бы боковые дозоры.
Сейчас все обстояло иначе. Барон гнал так называемый эскадрон вслепую, гнал от самого вокзала: бешеный стук копыт отражался от заборов и стен, а всадники уже уносились дальше и дальше. Туда, где беспорядочно палили винтовки и изредка вставлял свою строчку пулемет.
Наконец, в конце очередной улицы замаячила толпа в гимнастерках. Увлеченные видимостью боя запасные даже не удосуживались смотреть по сторонам, а когда оглянулись, оказалось слишком поздно.
Лиденер был прав в своих рассуждениях о воинском духе. Порыв не терпит перерыва. Тем более когда злость не подкреплена ни дисциплиной, ни надлежащим управлением. Задержка и бестолковая стрельба отнюдь не способствуют боевому настрою. Запасные уже были надломлены, и теперь не хватало одного хорошего своевременного удара, чтобы посеять среди них панику. И не играло роли, что за бароном неслись несколько настоящих кавалеристов, а остальные были неоперившейся молодежью.
У страха глаза велики. Неполные четыре десятка всадников показались четырьмя сотнями, и предчувствие неминуемой гибели заставило солдат броситься врассыпную.
Но даже с этим они опоздали. Раден первым влетел в толпу, привычно рубанул одного, затем второго… На пути оказался явный офицер, при портупее и шашке. Он отчаянно выстрелил в ротмистра из нагана, да только кто ж так стреляет?!
В следующий миг клинок врубился в тело незадачливого командира, а дальше конь вынес Радена из толпы на свободу.
– Наши! Братцы, ура!
Со своего места Ольга не могла видеть, что послужило причиной крика.
– В атаку! – звонкий голос Усольцева раздался уже откуда-то снизу.
Проще всего было тем, кто занимал первый этаж. Они просто повыпрыгивали из окон, бросились за капитаном, и вечный русский клич вырвался как приветствие грядущей победе.
Ольга тоже находилась на первом этаже, но перемахивать через подоконник показалось ей неловким и пришлось изо всех сил бежать к ближайшей двери.
Все оказалось оконченным в момент. Подвергшиеся атаке с тыла запасные не думали ни о каком сопротивлении. Кто-то торопливо тянул руки вверх, а большинство побросали винтовки и бросились куда глаза глядят. Все-таки, если речь заходит о бегстве, оружие только мешает, и от него избавляются в первую очередь.
Какой-то кавалерист лихо влетел во двор и завертелся, явно не зная, куда двигаться дальше.
Ольга почти налетела на него. В глаза бросилась сабля, покрытая чем-то бурым, но в следующий миг взгляд скользнул выше по пропотевшей гимнастерке и…
– Барон!
Раден изумленно посмотрел по сторонам. Он сразу заметил стоявшего рядом молодого солдата с винтовкой в руках, но это было не то, не то… Только что его окликали…
А затем словно неведомая сила сбросила барона на землю.
– Ольга Васильевна. Вы?
Девушка отбросила в сторону винтовку и обессиленно припала к гусару. И пусть объятие длилось недолго, но разве секунда порою не стоит вечности?
Глава двадцатая
– Как вы посмели не выполнить боевого приказа? Вам что, неясно указали направление атаки? Или у вас не в порядке с глазомером? Я буду вынужден доложить о вашем несоответствии занимаемой должности! Вообще удивляюсь, вроде опытный офицер, а вели себя, словно безграмотный мальчишка! Лучше бы вам вместо руки оторвало голову!
Либченко кипел негодованием. Его красивое лицо перекосилось от гнева, глаза были готовы метать молнии, а изо рта с потоком брани вылетала слюна.
Загубить такой тонкий расчет! Направление было выбрано так, что цепь юнкеров должна была идти в лоб на повозки с пулеметами и при этом полечь. Но нет! Этот однорукий кретин самовольно провел волчат Мандрыки каким-то оврагом, неожиданно вышел во фланг и захватил те самые, обязанные погубить его, пулеметы практически без потерь!
Ответный взгляд Кузьмина был тверд. Только из-за давней контузии чуть подергивалась щека.
– Мне с моего места было лучше видно, как атаковать. Указанное вами направление неизбежно привело бы к лишним жертвам среди личного состава, – четко доложил штабс-капитан.
Виноватым себя он явно не считал.
– К лишним жертвам? И это говорит офицер? Зарубите себе на носу: мы на войне, а не на балу в благородном собрании!
– Я-то это помню, а вы? За весь бой мне не довелось видеть вас не то что в цепи, но хотя бы в зоне вражеского огня, – с явным вызовом ответил Кузьмин.
По существу, это было обвинением в трусости. И, что особенно плохо, возразить на него было нечем. Вернее, можно, но теми аргументами, которые однорукий офицер не поймет и не примет.
– Не вам делать замечания старшему по званию, – высокомерно произнес капитан. Хотел потребовать подробную объяснительную в письменном виде, однако подумал, что Кузьмин понапишет такого – вовек не расплюешься.
Бой был уже практически закончен. Не ожидавшие удара с двух сторон, бандиты частично полегли в роковой для них долине, частично же пустились в безостановочное бегство.
Весь их путь был устлан неподвижными телами, и только отсутствие при Аргамакове кавалерии спасло беглецов от поголовного уничтожения. Да и то, спасло ли?
Странная штука, маневренная война! Часть банды удирала на повозках, и так же, на повозках, преследовала их аргамаковская пехота. Порою преследователи спешивались, давали парочку залпов по отставшим и пешим, а затем неслись дальше.
В отличие от банды, лошади в бригаде были свежими, поэтому погоня была успешной. И это притом, что дальше, у Починка, беглецам предстояло встретиться с еще одним весьма неприятным сюрпризом.
Пока в выигрыше оказался только бронепоезд. Несколько снарядов полевой батареи разрушили на нем головную площадку, однако паровоз был цел, и сейчас на всех парах уносил состав с поля боя.
Преследовавший его «еловый» сразу за Рябцевом неудачным выстрелом разрушил перед собой пути и теперь обиженно пыхтел на одном месте. Еще чудо, что машинист успел затормозить и не довел дело до крушения! Теперь там стоял командирский «паккард», блестели погоны, словно присутствие начальства могло помочь в таком деле!
Оно и не помогло. «Паккард» развернулся и поехал обратно, туда, где сиротливо торчащие трубы да покосившаяся церковь без колоколов и креста показывали место, недавно бывшее населенным пунктом.
– Вы свободны, штабс-капитан! По возвращении немедленно займемся вашим вопросом. – Либченко демонстративно отвернулся от своего сослуживца.
Его гнев потихоньку улегся. Теперь капитан смотрел на лежавшие вокруг развалины и невольно думал, какая же сила таится в неведомом матросе, если он играючи сумел уничтожить целое село! Да, чтоб добиться подобного эффекта, артиллерии пришлось бы работать долго и упорно, а снарядов ушло бы столько, и не посчитать!
Тем не менее несколько пленных, наскоро допрошенных по пути, твердили в один голос о колдовстве Горобца. Колдовстве, в данном случае равносильном артиллерийской бригаде.
«Паккард» остановился рядом с начальником школы. Аргамаков вышел из него, прямой, подтянутый, будто был не в бою, а на обычном параде.
– Отлично действовали, господин капитан!
– Старался, – Либченко чуть пожал плечом.
Может, поступок Кузьмина пойдет на пользу? Уважение строгого полковника стоит многого, тем более что оно неразлучно с доверием. Глядишь, удастся провернуть такое, что жизни уцелевших юнкеров по сравнению с этим покажутся мелочью.
Аргамаков посмотрел с явным одобрением. Мол, достойный ответ, не угодливый и одновременно не кичливый.
Канцевич тоже покинул автомобиль, слегка улыбнулся капитану, мол, молодец, и тут же принялся деловито оглядывать разрушенное село.
– Сила! Если это и впрямь натворил наш знакомец, то остается непонятным, как он с нами не проделал какую-нибудь штуку. – Канцевич в сомнении покачал головой.
Либченко уже сам задумывался над этим, но только теперь в его мозгу забрезжила какая-то смутная догадка.
– Разрешите?
Горобец был общим врагом, следовательно, нет ничего плохого в обмене информацией.
– Слушаем, капитан. – Аргамаков раскрыл портсигар и предложил спутникам.
Либченко осторожно потянул папиросу. В конце концов, папироса из рук начальника тоже может считаться наградой. Как в древности шуба с царского плеча.
– Мне вот подумалось, что после такого, – Либченко описал рукой полукруг, – ему надо какое-то время на восстановление сил. Может, я не прав, да и вообще, магией никогда не интересовался, однако по логике подобные… гм… фокусы требуют большого расхода сил. Ну и, конечно же, подготовки.
– А ведь это мысль, а, Александр Григорьевич? – Канцевич посмотрел на Либченко с невольным уважением.
– Возможно. – Аргамаков глубоко затянулся папиросой. – Проклятые запасные! Теперь из-за них Сухтелен наверняка не успеет вовремя перекрыть путь бронепоезду! Вдруг нашему флотскому знакомцу и на этот раз удалось ускользнуть?
– Будем надеяться, что нет. – Начальник штаба тоже вздохнул и посмотрел назад, где многочисленные трупы показывали путь отступления банды.
Либченко представил матроса живым и содрогнулся. Еще одна встреча с Горобцом явно не сулила ничего хорошего. И самое страшное – не сулила никому.
– Вон Орловский едет. Может, что выяснил. – Аргамаков кивнул на приближающегося верхом подполковника.
Но до Георгия и сопровождающего его бородатого солдата было еще далеко.
Аргамаков отбросил прочь окурок, извлек еще одну папиросу и, разминая ее пальцами, произнес:
– В любом случае часть отряда надлежит срочно вернуть в Смоленск. Не думаю, что запасным удастся захватить власть в городе, но мало ли? И вдруг их поддерживает кто-нибудь из правительства?
Он намекал на Шнайдера, только не произнес этого вслух. Нельзя обвинять человека, пока не поймал его с поличным. В том же, что бунт не подавлен, слишком много его, Аргамакова, вины. Послал бы часть сил немедленно в город, и там был бы полный порядок. А то – эскадрон в сорок сабель, к тому же на две трети из новичков.
Но что было делать, если главный противник – Горобец? Да и должны же продержаться Лиденер с Усольцевым! Запасные могут одолеть разве количеством.
А если…
Аргамаков тяжело вздохнул. Он поступил так, как велел долг. Только в случае гибели оставшихся в городе от этого легче не будет.
– Его нигде нет! – добавил переживаний Орловский. – Двое пленных видели, как Горобец залез в бронепоезд вместе со своими подручными. А еще один говорит, что подручные затащили матроса чуть не силой.
Все четверо офицеров невольно посмотрели туда, где совсем недавно скрылся поврежденный «Хунхуз».
– Может, Сухтелен успеет? – с надеждой спросил Канцевич. – А нет, Горобец получил так, что это должно напрочь отбить у него охоту появляться в здешних краях.
– Кроме этих краев есть другие, – чуточку резко отозвался Аргамаков. – Ладно. Большего мы все равно не сделаем. Георгий Юрьевич, вы остаетесь здесь за старшего. Возьмите ваш отряд и полуроту от Мартынова. Прочешите район в поисках убежавших. Срок вам до вечера. Если удастся связаться с Сухтеленом, пусть возвращает в город пехоту и батарею, а с кавалерией поступает под ваше командование. Мы же с «еловым», полуротой и школой срочно двигаемся к Смоленску. Пора там тоже навести порядок.
При всем привычном бесстрастии голоса на душе Аргамакова было скверно. Матроса упустил, уцелели или нет оставшиеся в городе – неизвестно. Куда ни кинь…
Но тут со стороны Смоленска накатила дрезина, и сидевший в ней молоденький прапорщик бодро прокричал:
– Разбили! Запасных разбили!
Хоть одной тяжестью меньше! Да и одной ли? Как ни крути, но банда Горобца разбита наголову, а это значит, что хоть кто-то на земле вздохнет с облегчением.
В душе Аргамакова вопреки логике вспыхнула надежда, что все еще будет хорошо. Пусть не сейчас, пусть через год, два, пять, но рано или поздно все должно возвратиться на круги своя. А уж доживет он сам до долгожданной победы или нет, принципиального значения не имело.
Если бы еще достать матроса! И как его не зацепила ни одна пуля?!
Зацепила. Для такого, как Аргамаков, Орловский или Раден, случившееся было бы ничего не значащим пустяком, для Горобца же это была трагедия.
Только что до победы оставался последний шаг. Враги уничтожены, уцелевшие откатываются к Смоленску, и вдруг смертоносный свинцовый ливень сметает ничего не подозревающих весело шагающих людей.
Горобца спасла чистая случайность. Бричка как раз догнала бронепоезд, когда вся долина превратилась в рукотворный ад.
Боль обожгла руку пониже локтя, и матрос с изумлением и страхом почувствовал, как по руке льется кровь. Его кровь.
Рядом прыгал губастый Яшка, старательно, словно исполнял дикарский танец и таким образом стремился уклониться от пуль.
– Федька! Да сделай же что-нибудь!
Янкель орал, призывал громы и молнии, но силы уже оставили Горобца, а от вида собственной крови подгибались колени.
К счастью, «Хунхуз» остановился рядом, и Григорий обхватил атамана, на руках внес в заднюю бронеплощадку. Хорошо, не в переднюю, потому что та вскоре оказалась разбита снарядами.
Теперь бронепоезд уходил на полной скорости, проносился через станции, а Горобец сидел, прислоняясь к броне с таким видом, словно его больше ничего не касалось.
Он позабыл обо всем. Даже о шедших на помощь моряках, которые, кстати, никуда не дошли, лишь захватили какое-то большое село и теперь алчно поглощали в нем запасы самогона.
Рядом суетился Янкель, без умолку говорил: то ругался, то выражал надежды на перемены. Верный Гришка старательно перебинтовал окровавленную руку и после плюхнулся рядом с атаманом; только и это оставалось где-то за гранью сознания.
Не хотелось ничего. Лишь ехать, ехать, а куда, зачем?..
Сухтелен не успевал. Он и не мог успеть, хотя всю дорогу шел форсированным маршем без единого привала.
С очередного холма открылся вид на Починок, но до него еще было так далеко…
В бинокли офицеры видели стремительно несущийся бронепоезд. Одна бронеплощадка на нем была разбита, перед ней не было контрольных платформ, но при всей тяжести ран ни одна не была для «Хунхуза» смертельной.
– Уйдет!
Конная батарея помчалась на перехват галопом, торопливо развернулась и выпустила по уходящим несколько гранат.
Взрывы недолетами вздыбили землю, а следом «Хунхуз» выскочил из зоны огня, и только дымный след долго висел над горизонтом.
На станции виднелись другие эшелоны. Из города навстречу отряду вышла пехотная цепь. Горные трехдюймовки накрыли ее очередью шрапнели, заставили торопливо залечь. А тут еще с фланга подскочил пушечный «паккард» и щедро добавил на десерт из своей тридцатисемимиллиметровки…
Настоящего боя не получилось. Как и предчувствовал Горобец, внушение оказалось слишком слабым, и угроза смерти быстро свела его на нет. Вчерашние обыватели даже не бросились врассыпную. Они просто поднялись один за другим, и воткнутые в землю винтовки были достойной заменой белому флагу.
И чтобы усилить впечатление, произведенное недавним огнем, Сухтелен повернулся к оркестру и, совсем как недавно Аргамаков, скомандовал:
– Музыку!
Музыка – это то, что зовет нас к победе.
Время остановилось, а ощущения притупились. Даже гнездившийся в каждой клеточке ужас постепенно утих. Мира вокруг словно бы не было. Не то внутри, не то снаружи постоянно властвовала тьма. Всеохватная, беспросветная, наверное, схожая с той, что существовала еще до первого произнесенного слова. Звуки практически не долетали до сознания, а если и долетали, то не соотносились ни с чем.
Мыслей тоже не было никаких. Рассудок представлял собой даже не первобытный хаос, а первозданную пустоту.
Ничего.
День, ночь, зима, лето, – да кто его знает? А главное, кому это нужно?
Ни хорошо, ни плохо. Никак.
Лишь в самой глубине существовало знание, что в этом покое заключено единственное спасение. От чего, от каких напастей и бед? Главное – спасение, и все.
Сколько это продолжалось и продолжалось ли вообще? Ведь продолжительность – это движение времени, а если времени нет?
Потом… Потом снаружи пробилось что-то задиристое, бравурное, зовущее за собой. Зов нарастал, усиливался, пока, наконец, не преодолел все препоны и не потащил за собой, как полноводная река несет с собой щепку.
Щепку? Почему щепку?
Я ведь не щепка. Я…
– Что за черт? – выругался сухощавый стройный кавалерист с вытянутым аристократическим лицом. – Только что никого не было!
Он с некоторым удивлением смотрел на невесть откуда появившегося юношу в перепачканной гимнастической тужурке.
В свою очередь гимназист усиленно крутил головой по сторонам, словно тоже никак не мог понять, откуда он здесь взялся и что делает? Потом заметил всадника, вздрогнул, явно собрался броситься наутек, но пригляделся и вздохнул с явным облегчением.
– Кто такой? – строго спросил один из следующих за офицером солдат.
– Оставь, не видишь? – махнул рукой Сухтелен, однако в свою очередь не удержался от вопроса: – Тебя как зовут?
Юноша еще раз поглядел на гарцующих всадников и с трудом произнес непослушным, словно одеревеневшим языком:
– Петька.
– Петр, значит, – кивнул подполковник, как будто имя способно что-то сказать само по себе. – Местный?
– Да.
– Ничего. Порядок теперь в твоей местности, – под общие смешки сообщил Сухтелен и подмигнул. – Можешь смело идти домой к родителям.
Ему вдруг подумалось, что у Петьки вполне может уже не быть никаких родителей. Пусть Горобец не уничтожил город подчистую, однако жертв среди обывателей хватало с избытком. С таким, что ни приведи Господь!..
Гимназист-то явно прятался все время, вон какой перепачканный и худой.
Читать бесплатно другие книги:
