…Ваш маньяк, Томас Квик Ростам Ханнес

Послесловие

После целого ряда разоблачений, за которые он был удостоен разнообразных премий, Ханнес Ростам наткнулся на выдающуюся сенсацию: «самый ужасный серийный убийца Швеции» — всего лишь плод фантазии. Теперь оставалось лишь собрать свои изыскания в книгу и ожидать триумфального дня, когда Стюре Бергваль будет освобожден от всех своих приговоров за убийства. Но судьба распорядилась иначе.

Гётеборг — город маленький, и если работаешь в одной области и интересуешься одними и теми же вещами, то рано или поздно ваши пути пересекутся. Задним числом я даже не могу вспомнить, когда впервые беседовал с Ханнесом Ростамом, но таких встреч получилось несколько, и все они были исключительно полезными. Энергичный, увлеченный и всегда занятый каким-то очередным журналистским расследованием, Ханнес всегда был ходячим кладезем интереснейших историй.

Когда я десять лет назад создавал для «Дагенс Нюхетер» портрет его тогдашнего напарника Янне Юсефссона, то попросил Ханнеса описать своего друга и коллегу. В ситуации, где большинство постарались бы высказываться осторожно, Ханнес выложил то, что считал правдой, — и дал своему товарищу характеристику столь же неприятную, сколь и лестную.

Много лет спустя один мой близкий друг праздновал Новый год вместе с семьей Ростама. В разгар вечера Ханнес куда-то исчез. Примерно час спустя его нашли в спальне одного из детей, где он сидел, запершись, занятый разговором по мобильнику. Из обрывков фраз можно было сделать вывод, что на другом конце — Стюре Бергваль. Пока другие чокались шампанским, Ханнес Ростам думал о самом печально знаменитом сумасшедшем Швеции, проводившем канун Нового года взаперти в одной из самых известных психиатрических клиник, и старался сделать так, чтобы тот чувствовал себя не таким одиноким.

В 2010 году, перед повторным показом третьего и последнего документального фильма о Томасе Квике, как именовался Стюре Бергваль, пока не отказался от своего имиджа серийного убийцы, я позвонил Ханнесу, чтобы обсудить с ним одну идею. Сквозь все наши разговоры за эти долгие годы проходила красной нитью одна мысль — его выводы очень опытного и информированного человека о некоторых капитальных дефектах шведского общества. Как непредвзятый расследующий журналист шведского телевидения, он вынужден был держать эти выводы при себе. Теперь же я хотел спросить его, готов ли он поделиться ими с читателями «Фильтра».

Ханнес заявил, что на такую тему он лучше всего напишет сам. В каком виде и для какой аудитории — это еще предстоит решить. Пока он, во всяком случае, полностью поглощен историей Квика. Весь проект должен был завершиться рождением толстенного тома — первой книгой Ростама, написанием которой он тогда вовсю занимался.

После этого мы несколько раз разговаривали о книге, и вдруг в апреле он перестал отвечать на телефонные звонки. Это было так не похоже на него. Наш общий коллега Фредрик Лаурин разыскивал его по другому делу и обнаружил то же самое. Ханнес Ростам как сквозь землю провалился.

После пяти недель молчания Ханнес позвонил мне:

— Не буду наводить тень на плетень. Я узнал, что у меня рак.

— Ах ты, черт, — выговорил я. — Насколько плохи твои дела?

Своим обычным деловым тоном, каким он анализировал в телепрограмме протокол судебного заседания, Ханнес ответил:

— Попробуй угадать, где он у меня. Что ты знаешь о раке?

— Честно говоря, очень мало что. Но если попробовать наобум и начать с самого конца шкалы, где речь идет о верной смерти, то мне кажется, что печень хуже всего. А потом поджелудочная железа… а потом, кажется, кости. Потом…

— Больше не нужно, — сухо оборвал меня Ханнес. — У меня рак печени и поджелудочной железы.

В начале августа 2011 года мы с тележурналистом Фредриком Лаурином отправились в Хисинген, чтобы повидать Ханнеса. Участок у воды, расположенный в восточной части дачного поселка, предлагает посетителям совершенно шизофренический вид: с одной стороны — вид на портовые краны и промышленный терминал, куда поступает большая часть импортируемой в Швецию нефти, с другой стороны — острова и скалы, уютная идиллия шхер.

С того момента, как Ханнес Ростам за полтора года до этого расстался с женой, он проводил большую часть времени на этой даче. Воду приходилось приносить из крана, расположенного на границе двух участков, а принимать душ — под ведром, подвешенным на фронтоне дома.

Ханнес стоял в кухне, готовя ужин: самодельные рулетики из лосося с горчицей, каперсами и свежими травами, а к ним вареный картофель, сливочный соус и классические добавки — консервированный лук и маринованные огурцы. Химиотерапия оставила свой след. На его лысом затылке слой подкожного жира был так тонок, что кровеносные сосуды проступали сквозь кожу. Джинсы были стянуты поясом, чтобы не упали, а летняя рубашка с коротким рукавом свободно болталась на исхудавших плечах.

Однако все это не мешало ему пребывать в отличном расположении духа.

— Народ звонит, — сказал он. — На самом деле это очень трогательно. Я не очень-то заботился о том, чтобы поддерживать контакты с людьми. Теперь я замечаю, что на удивление многих волнует моя судьба. Даже не знаю, заслужил ли я это внимание.

Ханнес начал вспоминать всякие истории и анекдоты. Одна история была о том, как в период разграбления пирамид в начале ХХ века кольцо фараона Тутанхамона попало в руки шведского врача Акселя Мунте и как Ханнес случайно выяснил этот факт, готовя документальный фильм об изобретателе Хокане Лансе. Другая — о том, как он в качестве басиста в группе Бьерна Афселиуса попал в Восточный Берлин на коммунистический Всемирный фестиваль молодежи: «К нам приставили двух юных девушек в качестве „хозяек фестиваля“. Обе прекрасно говорили по-шведски, хотя никогда не бывали за границей. Скорее всего, девчонки были из Штази[47]».

Они с Фредриком Лаурином, конечно же, углубились в разговоры о трудностях и превратностях в разоблачении скандала вокруг Квика, а также о безумной настойчивости Ханнеса при проверке обстоятельств смерти Осмо Валло. «Мы выходим во Всемирную паутину, чтобы найти ответы на наши вопросы», — процитировал Лаурин наизусть слова из первого документального фильма о Валло.

— Ничего смешного, — возразил Ростам. — На дворе был тысяча девятьсот девяносто шестой год, и Интернет впервые использовался для журналистского расследования.

— Да, то были другие времена, — согласился Лаурин.

— Тогда можно было ввести в поисковик «судебную медицину» и получить восемьдесят две ссылки, — сказал Ростам. — Это были адреса и телефоны восьмидесяти двух крупнейших экспертов в мире. Сегодня тебе выпадут миллионы ссылок — и единственное, чего ты там точно не найдешь, так это контактные данные крупнейших экспертов.

Вечер перешел в ночь. Ханнес отдохнул несколько минут и стал варить кофе.

— Сам я больше не могу пить кофе — чувствую только горечь. Противная сторона рака. Все средства наслаждения недоступны. Не могу пить алкоголь, не получаю удовольствия от сигареты, не хочется секса…

Чем позднее становилось, тем более расслабленно тек разговор. Каким-то образом Ханнес Ростам попал на тему машин и рассказал, что он — если выживет — купит себе первую в своей жизни по-настоящему роскошную машину. «Мерседес».

— Не говори глупостей, — простонал Лаурин. — Если тебе нужна машина, покупай «Шкоду» — там ты получишь хорошую вещь за адекватную цену. В противном случае ты платишь за всякие прибамбасы.

— Мне кажется, я это заслужил, — возразил Ханнес. — Я хочу, чтобы мне было удобно сидеть. И когда я обвожу взглядом салон, должно быть очевидно, что ради меня вырубили небольшой кусок тропических лесов.

Фредрик Лаурин не принимал эмоциональных аргументов, он продолжал долдонить, что все машины на самом деле одинаково хороши, единственное, что отличает дорогие машины от дешевых, — бессмысленный дизайн и каверзный маркетинг.

— Ты помнишь мое первое журналистское расследование? — прервал его Ханнес. — О подделке показаний одометра? Тот золотой «Мерседес», который, по словам фирмы, имел пробег восемь тысяч миль. Его использовали как школьный автобус и такси в лесах в окрестностях Кальмара — и на самом деле он накрутил семьдесят две тысячи миль. Семьдесят две тысячи миль! И он бегал, как в первый день. Вот это настоящее качество.

Фредрик Лаурин признал себя побежденным:

— Да, наша прошлая машина пробежала восемь тысяч миль. После этого ей оставалось лишь на свалку.

Когда я ехал домой по мосту Эльвборгсбрун, солнце разбрасывало свои первые лучи над Гётеборгским портом. Мысли вертелись в голове. Я понял две вещи: что непростая история жизни Ростама заслуживает того, чтобы ее рассказать; и что вторую историю — о тех выводах, которые он сделал, двадцать лет занимаясь журналистскими расследованиями и будучи одним из самых именитых журналистов в Швеции, — он никогда не расскажет сам.

Но как изложить это человеку, болеющему раком, не выглядя при этом совершенно бесчувственным?

Так и не найдя решения этой загадки, я позвонил ему и сказал все как есть.

Если мои слова и задели Ханнеса, то в его голосе я, по крайней мере, не услышал обиды:

— В сложившейся ситуации боюсь, что ты прав. Надо воспользоваться случаем.

Ханнес вырос в Стура Брота — престижном коттеджном поселке в окрестностях Лерума к востоку от Гётеборга. Его мать была зубным врачом, отец — «театральным человеком»: актером, драматургом, режиссером и со временем директором театра, сначала городского театра города Буроса, а потом «Театра-ателье» в Гётеборге. Семья держала прислугу.

Некоторое время на чердаке у семейства проживал молодой Пер Оскарссон, разгуливая в фетровых туфлях и черном берете. В выходные за столом собирались актеры и деятели культуры.

— В журналистском кругу почти неприлично иметь такое происхождение, — говорит Ханнес. — У меня же очень мало было желания взять реванш и все такое. Сам я, если честно, видел в этом сплошные плюсы.

Ханнес Ростам плохо вписывался в группу. Он вспоминает, что мог остаться на улице во время продленки, когда все уже зашли внутрь, — он был настолько занят своими мыслями, что не слышал звонка. Авторитеты также были его проблемой — он терпеть не мог, когда ему указывали, как поступать, и сам не любил поучать других.

По окончании общеобразовательной школы Ростам поступил в Экспериментальную гимназию в центре Гётеборга. Школа была знаменитой современной лабораторией в духе педагогики 70-х, где учащиеся все, что можно, определяли сами, а учителя выступали в роли советчиков. После трех месяцев Ханнес ушел оттуда.

— Убежден, что Экспериментальная гимназия была хороша для сильных индивидуалистов, не страдающих никакими проблемами. Мне это не подходило.

Вместо этого Ханнес сидел дома в Леруме, играя на электробас-гитаре. Он слушал «Битлз», «Роллинг Стоунз» и Боба Дилана. Брал уроки контрабаса и фортепиано. Иногда подменял басиста в группе старшего брата, исполнявшего чужие шлягеры.

Попытка учебы на музыкальном отделении Хвитфельдтской гимназии также прервалась, едва начавшись, и в шестнадцать лет он попал в гости к старику, у которого «был телескоп и который исследовал собственную сперму». Старик объяснил ему красоту Коммунистического манифеста.

— Это было круто, — вспоминает Ханнес. — В нем содержались решения всех мировых проблем. Когда я рассказал об этом отцу, он произнес пламенную речь в защиту западной демократии. Не могу сказать, чтобы она произвела на меня сильное впечатление, но тогдашние слова отца я носил с собой всю жизнь.

Получив работу в музыкальном магазине в Вайделе, Ханнес переехал в крошечную холостяцкую квартирку в Хаге. Туалет, расположенный на лестнице, он делил с алкашом, который «жил на одной водке».

Бас-гитара марки «Риккенбаккер», с широким кожаным ремнем, сделанным на заказ, украшенным цветами, символом инь-янь и обязательным пацифистским символом, занимала все больше места в жизни Ханнеса Ростама. Он бросил работу в магазине и перебивался случайными заработками в психиатрических больницах в Хисингене. В другие дни он ходил на биржу труда, которая давала направление на краткосрочную работу в порту.

— Молодость моя прошла совершенно безалаберно, — признается Ростам. — Настолько безалаберно, что мне даже не очень хочется о ней распространяться.

— Ханнес Ростам в семидесятые? — усмехнулся его друг и коллега-музыкант Улле Никлассон. — У меня перед глазами сразу встает картина: Ханс бредет по Хаге, пьяный в дрезину, с гитарой на животе. Можно было зайти к нему в гости, а он даже не замечал твоего появления, настолько был занят игрой на своем басе. Постоянное маниакальное бренчание — играть, играть, играть. Вот таким я представляю себе Ханнеса.

В 1975 году молодой басист был принят в «Блокюлла» — симфоническую рок-группу, которая должна была записать свою дебютную пластинку для фирмы грамзаписи Берта Карлссона «Марианн» на старой студии группы «Spotnicks» «Речь и звук».

Когда «Блокюлла» распался, Ханнес присоединился к группе «Text&Musik», выпускавшей свои пластинки в оплоте движения progg[48] студии «Nacksving». По сравнению с другими группами, работавшими со студией «Nacksving», такими как «Мутвинд», «Националтеатерн» и «Нюннинген», «Text&Musik» воспринимались с легким пренебрежением, как «белые шапочки», то есть студенты, а не настоящие рабочие. Вместо того чтобы играть обычный рок, они примешивали к нему африканские и латинские ритмы и к тому же увлекались джазом.

Группа также распалась, и, повыступав в различных группах и проектах, Ханнес попал в компанию, которая позднее назвала себя Globetroters. С 1980 года она стала группой Бьерна Афселиуса.

С Бьерном Афселиусом он ездил на гастроли по всей стране, а также в Норвегию, Данию и даже в Восточную Германию.

— Разумеется, это непростительно, — говорит Ханнес. — Мне было двадцать семь лет, я мог бы уже все это оставить. Помню, какое впечатление на меня произвела тамошняя жизнь, — она была даже хуже, чем мы себе представляли. Апатия. Дефицит товаров. Дефицит цвета — они были даже не в состоянии покрасить свои дома.

Ханнес ездил в турне в течение всех 80-х, под конец — со знаменитым исполнителем блюза Роффе Викстрёмом. Находясь в разъездах по 280 дней в году, он почувствовал, что стал уставать от такой жизни. Потом он встретил Лену — и в один прекрасный день выяснилось, что она беременна.

Будучи музыкантом, Ханнес часто был свободен днем и обожал слушать «Р1». Курс гимназии он окончил в вечерней школе, радио стало его университетом. Поскольку его всегда интересовали общественные вопросы, он решил, что станет радиожурналистом.

В 1991 году он подал заявку на отделение журналистики Высшей народной школы Скюруп и был принят, став самым старшим студентом в группе. Маленькая семья переехала в сельский домик, снятый поблизости.

Наиболее нашумевшей телепрограммой того года была только что созданная программа «Стриптиз», посвященная журналистским расследованиям. Однажды в школу приехал звездный репортер этой программы Янне Юсефссон.

— Ханнеса я помню еще студентом в Скюрупе, — говорит Янне. — Самое забавное, что учителя пытались предупредить меня: «Если послать его осветить ДТП, то остальные уже успеют вернуться домой и написать статью, а он все еще будет сидеть на месте происшествия, изучая какую-нибудь гайку». Они были правы — и вместе с тем капитально ошибались. Потому что в нашей работе детали — это все.

Преподаватель техники репортажа Ильва Флореман:

— У Ханнеса была экстремальная тяга во всем доискаться до истины. Помню, до него дошел слух о площади Мёллевонгсторгет в Мальмё — дескать, существовал указ, что всем торговцам разрешается стоять там бесплатно. Он начал изучать этот вопрос, но ничего не нашел. Но он продолжал работать и добрался до девятнадцатого века. Для многих это оставалось пустыми россказнями, и они вполне довольствовались этим — ему же обязательно нужно было найти точный ответ.

Когда до окончания учебы оставался месяц, у Ханнеса случился рецидив музыкальной болезни, и он снова отправился на гастроли с Бьерном Афселиусом. После года беспрерывных турне он вдруг осознал, что музыкальная жизнь никак не сочетается с семейной. Читая шведскую газету в Тронхейме, он обнаружил объявление о вакансии музыкального консультанта в местной администрации Йончепинга, послал туда резюме и получил это место.

Тут Ханнеса Ростама охватила паника: неужели он мечтал стать бюрократом от культуры?

Он попросил два дня на раздумья, в своем родном Гётеборге встретился с двумя журналистами — единственными, кого он знал, — и попросил совета. Один из них был Ниссе Ханссон, который однажды упомянул Ханнеса в музыкальной рецензии и который к тому времени возглавлял группу журналистских расследований в газете «Гётеборгс Постен», второй — Янне Юсефссон.

Ниссе Ханссон посоветовал ему бросить мечту о журналистике: если в тридцать семь лет на твоем счету еще нет ни одной публикации, то затея безнадежна. Янне Юсефссона на месте не оказалось, и Ханнесу пришлось довольствоваться беседой с его энергичным коллегой Лассе Винклером — бывшим левым радикалом, поклонником Боба Дилана, который сам поменял профессиональную стезю в середине жизни. «У тебя есть все, что нужно, — сказал Винклер. — Давай, жми!»

Свою первую статью Ханнес Ростам продал уже на следующий день — это был фельетон о диалектальных рифмах для газеты «Наш Гётеборг». Затем он написал статью о динозаврах для «Халландс Постен». Шедеврами эти статьи не являлись, но теперь у него были публикации. Он мог называть себя журналистом.

Первое расследование — о том, как подделывались показания одометра на старых машинах, — началось с идеи, которую подал ему один из учителей Скюрупа. Принцип был прост: при покупке подержанного автомобиля легко узнать имена трех последних владельцев и показания одометра при смене владельца. Если же вы хотели отследить историю машины ранее, вам нужно было заказывать проверку по базе и распечатку в дорожном управлении. На практике это означало, что все довольствовались сведениями о трех владельцах. Некоторые продавцы пользовались данным обстоятельством, скручивая показания одометра и затем совершая несколько фиктивных продаж машины.

Ханнес взял под контроль большой автомобильный салон в квартале Сёдермальм в Стокгольме и принес в редакцию «Стриптиза» три случая — а его попросили накопать еще двадцать. Проработав над этим делом около полугода, Ханнес остался настолько доволен проделанной работой, что передал собранные материалы репортеру Юхану Бронстаду.

Со смешанным чувством ужаса и восхищения он держался на заднем плане, когда Бронстад ввалился в автосалон с оператором «Стриптиза» и звукооператором. Все было подготовлено заранее — Юхан Бронстад спрашивал по поводу машины, у которой, как выяснил Ханнес, пробег был во много раз больше, чем показывал одометр. Как только продавец излагал свою ложь, Бронстад вынимал из кармана пиджака документы, доказывающие истину.

— Это было очень сурово, — вспоминает Ханнес. — Перед тем, как мы вошли в автосалон, я сказал Юхану: «Не понимаю, как ты можешь». Он указал на внутренний карман пиджака: «У меня ведь все бумаги здесь». Он не понял моего вопроса.

В течение года Ханнес Ростам получил постоянную работу на шведском телевидении. Они с Юханом Бронстадом продолжали работать вместе: разоблачили подделки в такси, несправедливые дотации ЕЭС в сельском хозяйстве, грязные делишки политиков в Гётеборге и странности в шведской политике в отношении оружия — любимая тема, к которой они неоднократно возвращались.

В 1996 году они делали программу о сокрытии доходов от уплаты налогов; для этого требовалось, чтобы Ханнес Ростам сделал съемки скрытой камерой в адвокатском бюро на Стюреплан. Тогдашние съемки скрытой камерой делались при помощи больших камер VHS, спрятанных в спортивную сумку. Ханнес счел, что это слишком рискованно, и раздобыл в Лондоне настоящее шпионское снаряжение. Камера выглядела как футляр для очков, ее можно было положить в нагрудный карман. Единственной проблемой являлись объемистые аккумуляторы, которые приходилось носить на поясе, — «так что ты выглядел, как горбун или смертник, обвязанный бомбами».

После программы позвонил Янне Юсефссон. Он хотел установить шпионскую камеру на сомалийца, который остановил его в парке Брюннспаркен в Гётеборге и рассказал странную историю о сотруднике биржи труда, договаривавшемся об оплате «черным налом» и снабжавшем неразборчивых в средствах предпринимателей бесплатной рабочей силой. Ханнес взялся за этот случай, и вскоре история сомалийца Абди выросла в масштабах и охватила все решения, принятые биржей труда «Новые иммигранты» в Гётеборге.

— Это типичный пример единства и борьбы противоположностей, — улыбается Янне Юсефссон. — Я хотел рассказать историю Абди, а Ханнес мечтал проверить все биржи труда по всей Швеции. «Какого черта, Ханнес, ты просто исследователь, а не журналист», — сказал я ему. Но в одной упряжке мы вдвоем могли создать нечто стоящее.

Программа заставила многих задуматься, и прочие шведские СМИ накинулись на систему «адаптации на рабочем месте». В тот год тандему Юсефссон — Ростам вручили премию ассоциации журналистских расследований «Золотая лопата».

— Затем было состояние типа: «И что теперь? Чем займемся на этот раз?» — говорит Ханнес.

Следующей стала история о наркомане Осмо Валло, который умер во время полицейского задержания на глазах у двенадцати свидетелей. Об этом случае первой рассказала Ингалиль Лёфгрен в «Гётеборгс Постен». Однако вопрос о причине смерти оставался открытым.

— Человек умирает в тот момент, когда стокилограммовый полицейский наступает ему на спину, — говорит Ханнес Ростам. — Кажется, это не совсем случайное совпадение?

Янне Юсефссон обошел половину города Карлстада, побеседовал со свидетелями, взял интервью у матери Осмо Валло и убедил одного из двух полицейских дать интервью. Между тем все следователи и эксперты в один голос утверждали: в крови Осмо Валло был алкоголь, он пал жертвой так называемого «exciterat delirium». Иными словами, он умер от перевозбуждения, возможно связанного с задержанием, но главной причиной смерти стали злоупотребление алкоголем и общее плохое состояние.

И сдвинуть вопрос с мертвой точки оказалось нелегкой задачей.

— Они и не подозревали, что со мной был одержимый по имени Ханнес Ростам, — говорит Янне Юсефссон, — который сел и прочел двадцать медицинских книг и диссертаций. И потом позвонил мне среди ночи: «Янне, они дурят нас, как фокусники в цирке! Exciterat delirium — это миф!»

Со временем — благодаря «опутавшей весь мир компьютерной сети» — Ханнес связался с экспертом Майклом Баденом в Нью-Йорке, отвечавшим за расследование 20000 случаев полицейского задержания. Он также отбросил версию об exciterat delirium.

Ростам заявил:

— Управление судебно-медицинской экспертизы послало двух человек, один из которых отвечал за контроль качества, и они заявили: «Во всем этом нет ничего странного. Такое случается на каждом шагу». Оба проработали в своей области более тридцати лет и хотели сказать, что exciterat delirium — общепризнанное понятие. Либо они были недостаточно сведущими, либо решили рискнуть и солгали.

Когда один из судмедэкспертов выложил список литературы, Ханнес пробежал его глазами и ответил:

— Я читал все эти источники. В них говорится прямо противоположное тому, что утверждаете вы.

Тогда управление судебно-медицинской экспертизы сослалось на собственный список шведских случаев, где люди, находившиеся в закрытых учреждениях, умерли от exciterat delirium.

— Я изучил все восемнадцать случаев, — говорит Ханнес. — В том, что касалось здоровья и степени опьянения этих людей, никакой закономерности не просматривалось: некоторые были молодые, другие пожилые, были среди них и женщины, и мужчины, некоторые находились в состоянии алкогольного или наркотического опьянения, некоторые были совершенно трезвые. Единственное, что объединяло все эти случаи, — что под конец на всех них навалился полицейский или санитар и что они лежали на животе. То есть именно то, чего можно было ожидать, прочтя все медицинские статьи по данному поводу. Знания об этом существовали, но за пределами Швеции.

— Он мог позвонить мне в три тридцать утра, — рассказывает Янне Юсефссон. — «Повреждение семьдесят три у Осмо Валло — с ним что-то не так. Проверь протокол вскрытия!» Я говорил ему: «Проклятье, Ханнес, ты поджигаешь порох с обоих концов». Он отдается делу совершенно маниакально. И в этом его сила.

В 1998 году Янне Юсефссон и Ханнес Ростам были удостоены Большой журналистской премии за свои семь телепрограмм об Осмо Валло. В том же году Ханнес снова получил «Золотую лопату», так как они с Юханом Бронстадом наконец-то дошли до логического конца в вопросе об оружии. Сопоставив два самых секретных реестра Швеции, реестр владельцев лицензий на огнестрельное оружие и реестр тех, кто находится на лечении у психиатра, они показали, что ничто не мешает настоящим сумасшедшим владеть огнестрельным оружием.

Затем у Ханнеса Ростама наступило состояние выгорания. Врач телевидения хотел посадить его на больничный, но Ханнес выбрал «трудотерапию» и сделал серию из трех часовых документальных фильмов о шведской музыкальной индустрии, от «Рок-Рэгги» до «Робин».

В 2000 году Ханнес Ростам воссоединился с Янне Юсефссоном и оператором Бенгтоном Йегерскугом, который снимал и программы об Осмо Валло. Трио отправилось в головокружительную поездку на машине: начав в Сконе, они добрались оттуда до Литвы, далее проехали Чехию, Венгрию, Словению и Албанию и в конце концов оказались в Италии. Отправной точкой для двух документальных фильмов «Траффикинг I» и «Траффикинг II» стало самоубийство шестнадцатилетней секс-рабыни Дангуле Расалайте, бросившейся с моста в Мальмё. Юсефссон и Ростам сели на хвост виновникам этой трагедии, разыскали в Прибалтике родственников погибшей и направились по горячим следам на юг Европы.

Когда Янне Юсефссон рассказывает о своих впечатлениях от Чехии, среди малолетних проституток, вооруженного мачете сутенера и брошенных грудных детей, голос на мгновение изменяет ему.

— Некоторые вещи, которые мы там делали, были попросту опасны для жизни, — рассказывает Ростам. — Как в тот раз, когда я и сотрудница шведского посольства в Будапеште отправились в один из пригородов, чтобы купить девочек «для нашего шведского борделя». Кто знает, что могла вытворить мафия, если бы разоблачила нас? Или когда мы затесались в ряды торговцев людьми в Албании. Там мы легко могли просто пропасть без вести.

После таких крупномасштабных приключений обычные журналистские расследования дома в Швеции выглядели как-то мелко и нелепо.

И тут прямо у них перед носом произошло самое драматичное событие десятилетия: встреча в верхах в Гётеборге вылилась в уичные беспорядки и массовые аресты.

Задним числом активист Ханнес Вестберг, получивший огнестрельную рану, осторожно дал согласие на интервью. Все шведские СМИ хотели поговорить с ним, так что оказаться первым было колоссальной удачей для программы «Миссия: Расследование» — новой передачи шведского телевидения, создаваемой объединенной редакцией из Мальмё, Лулео и Стокгольма.

— Я очень четко представлял себе две вещи, — говорит Ханнес Ростам. — Во-первых, сама тема была полна противоречий. Во-вторых, требовалось время, чтобы сделать это как положено. Здесь ошибка была смерти подобна. В данном случае охватить всю последовательность событий… это была колоссальная проверка.

Янне Юсефссон получил согласие от Ханнеса Вестберга, но в то же время редакция узнала, что журналист одного радикального журнала готовит статью.

— В такой ситуации Янне остановить невозможно, — говорит Ханнес. — Внезапно было принято решение, что передача будет сделана за восемь дней. В результате я заявил: «Янне, журналистика — это пропасть между мной и тобой. Какая разница, кто будет первым? Важно то, что, когда мы опубликуем, все должно быть корректно».

В ту неделю Ханнес Ростам работал 130 часов. Он носился по всей стране, собирая сведения и разыскивая видеозаписи — от любительских до сделанных независимыми группами, — ища ответы на вопросы: сколько выстрелов прозвучало на площади Васаплатсен? В какой момент? Кто стрелял? Когда приближался час выхода в эфир, Ханнес лежал на полу в режиссерской и начисто сорванным голосом давал инструкции монтажеру.

— Это было полное безумие! Мы публиковали такое, во что зрители не могли поверить. Да мы и сами никогда бы в это не поверили, будь у нас время разобраться в сути вещей. Пригласив в программу Ханнеса Вестберга, мы рисковали быть обвиненными в пристрастности, и не без оснований. Что он просто шел на вечеринку, чтобы потанцевать, — кто мог в это поверить? Первый репортаж получился плохо. И это ужасно навредило нашей репутации. На следующее утро на нас ополчились в своих передовицах все утренние газеты, заголовок в «Дагенс Нюхетер» звучал: «Миссия: Искажение». Нас высекли, как мальчишек.

— И все же я горжусь тем, что мы сделали, — возражает Янне Юсефссон. — Мы поставили на карту все. Первая программа была сыровата, но публикация должна быть своевременной. Если бы мы ждали четыре-пять месяцев, как хотел Ханнес, новость уже была бы всеми забыта. Теперь о нас говорили все — и не следует забывать, что многие впервые произносили название программы «Миссия: Расследование».

— Это было начало конца нашему сотрудничеству с Янне, — говорит Ханнес. — В том, что касается интервью-«конфронтаций», ему в Швеции нет равных. Однако ему нужен напарник, который в состоянии перелопатить большие объемы материала, обосновать историю и, собственно, немного притормозить его.

Ханнес Ростам продолжал собирать видеозаписи, и осенью, когда прозвучали приговоры участникам беспорядков, они с Янне выступили с сенсационным заявлением: прокурор подделал видеофильм, являвшийся доказательством. Небо, потемневшее от града камней, было вмонтировано в том месте, где никакие камни не бросались, угрожающие скандирования записаны отдельно и наложены на звуковую дорожку и так далее.

Однако Ханнес Ростам остался недоволен. Моменты выстрелов не совпадали. Он собрал записи всех полицейских сообщений по рации с указанием времени, собрал видео, снятые полицией, новые любительские съемки. Карл Ларссон, внештатный журналист, делавший съемки для программы «Актуальные новости», обладал длинной видеозаписью, которая прерывалась как раз перед выстрелами в Ханнеса Вестберга.

— Я надеялся, что существует совсем маленький, крошечный шанс, — вдруг он не сразу выключил камеру, — делится Ханнес Ростам. — Так что я разыскал его на Карибах, где он снимал виллу «Медуза» или что-то в этом духе. Я спросил, все ли материалы он сдал, — он ответил, что, скорее всего, да, но кассеты хранятся на чердаке у него дома в Норрчёпинге, в ящике с надписью «Важное». Мне удалось уговорить его папу отнести записи в редакцию шведского телевидения в Норрчёпинге — и вот оно! В кадре ничего интересного не было, но запись продолжалась, и слышны были как предупредительный выстрел полиции, так и выстрел, которым был ранен Ханнес Вестберг. Оказалось, что между ними интервал длиной в целую минуту! Исключительно важная деталь. Когда переходишь границу таким образом и это дает результат… должен признать, что я … я был в эйфории.

Третий и последний фильм программы «Миссия: Расследование» о волнениях в Гётеборге, содержавший окончательную версию произошедшего, вышел в свет ровно через год после встречи в верхах. В принципе, это уже было единоличное творение Ханнеса Ростама — Янне Юсефссон вошел в студию и прочел готовые реплики.

— Ханнес добыл потрясающие вещи, — сообщает Янне. — Если посмотреть на все расследование событий в Гётеборге, можно сказать, что мы отлично поработали. И нам удалось повернуть общественное мнение.

То, что последовало затем, — неприглядная история, о которой ее участники предпочитают не упоминать. Существуют разные мнения по поводу того, что именно произошло, но все единодушны в том, что это грустно и нелепо.

В 2003 году Ханнес Ростам был назначен главным редактором программы «Миссия: Расследование». По словам Ханнеса, Янне оказалось трудно перенести, что его бывший ученик и ресечер вдруг сделался его начальником. По словам Янне, Ханнес страдал неизлечимой завистью с тех пор, как они работали вместе и все внимание доставалось Янне. В основе всего лежал старый конфликт между «исследователем Ханнесом и скандальным телеведущим Янне». Как бы там ни было, очень скоро образовался «треугольник» с участием Ханнеса, Янне и его нового напарника Ларса-Йорана Свенссона.

Случайно сталкиваясь в коридоре редакции, они не здоровались. Ханнес воспринимал дело так, будто остальные замолкали, когда он входил в комнату. Иногда напряжение прорывалось, и два самых именитых журналиста Швеции начинали орать друг на друга. Чаще же оба вели себя с молчаливым презрением. Вновь пришедшие сотрудники редакции пребывали в недоумении.

— Тут нас обоих заклинило, и… нашла коса на камень, — поясняет Янне. — Он человек с тяжелым характером. Я человек с тяжелым характером. Конфликт был неизбежен.

Ханнес Ростам оставил пост главного редактора и стал репортером. Своему начальнику он выставил одно условие: чтобы ему никогда ни в какой связи не приходилось иметь дело с Янне Юсефссоном.

Когда должна была выйти в эфир его первая программа — документальный фильм об изобретателе Хокане Лансе, — начальник уже сменился, и вдруг Янне поручили представлять фильм в эфире. Ханнес Ростам вышел из себя и потребовал другого телеведущего.

Все это закончилось тем, что Ханнес Ростам обзавелся собственным офисом за пределами телецентра и покинул редакцию передачи «Миссия: Расследование», чтобы начать работать в программе «Документ».

— Мы так много вместе пережили, так много хорошего вместе сделали — жаль, что все закончилось именно так, — говорит Ханнес.

Пытаясь найти хоть какую-то логику в своем гневе, он проводит параллели с опытом выступления в рок-группах:

— Профессиональные отношения могут быть очень интенсивными и динамичными, но их срок ограничен. Находишь новую комбинацию, которая тебя вдохновляет, вы так здорово дополняете друг друга буквально во всем. Но годы идут, и вдруг выясняется: то, что ты делаешь за пределами группы, куда лучше. И тогда эти отношения перестают быть плодотворным.

Одно успел Ханнес Ростам на посту главного редактора: разобраться с горой писем высотой в полтора метра, которая скопилась в редакции. Письма зрителей, которые обращаются в программу «Миссия: Расследование» в надежде получить ответ. Известный своим методическим подходом ко всему, Ханнес написал девять стандартных ответов, к которым отвечающий мог добавить свои размышления, и разделил письма между сотрудниками, дав каждому по стопке.

Одно письмо было от Бу Ларссона из тюрьмы Норртелье — он утверждал, что невинно осужден за инцест. Обвинения, выдвинутые против Ларссона, звучали совершенно нелепо, но после того, как дело обсудили на собрании, его ждала та же судьба, что и прочие дела по инцесту, попадающие в шведские редакции: «Спасибо за ваше письмо в „Миссию: Расследование“. Мы прочли, обсудили и решили, что в настоящее время нецелесообразно делать об этом репортаж». Ханнес уже подписал ответ, когда ему пришло в голову еще раз перечитать послание. Если хотя бы некоторые детали в письме соответствуют действительности, то это уже что-то.

Ни слова не сказав коллегам, он написал новый ответ. Вскоре после этого Ростам в свое свободное время отправился в Норртелье, чтобы встретиться с Бу Ларссоном.

— Мне показалось интересным, что речь идет о таком огромном количестве случаев сексуального принуждения за такое короткое время. Возникла мысль, что наверняка можно точно установить, что же произошло. Уже на этом этапе могло выясниться, что все это неправда — или не все правда.

С помощью той же методики, которую он использовал, составляя хронологию волнений в Гётеборге, Ростам начал разыскивать свидетелей и складывать пазл из кусочков. Что делал днем отец? Что делала днем дочь? Складывалась ли история? Подтверждалась ли неоспоримыми фактами?

Нет, не складывалась, не подтверждалась. Поскольку ответ был очевиден, Ханнес понял, что обнаружил большой правовой скандал. Свидетельские показания девочки, как стало известно, были вызваны к жизни фальшивым психотерапевтом, видимо безумно интересующимся сексуальным насилием. В который уже раз шведское правосудие оказалось в хвосте прогресса: такого рода спровоцированные терапией признания в большинстве стран уже не принимались, и имелось большое количество широко освещавшихся дел по пересмотру судебного решения. Самый знаменитый в мире исследователь памяти, американка Элизабет Лофтус, отвергла всю идею о вытесненных воспоминаниях, обозвав ее полной ерундой.

— Едва зазвучала музыкальная заставка после эфира первой программы, мне позвонил Лейф Г. В. Перссон, который посмотрел передачу и счел ее чертовски интересной. Он и подал мне идею по поводу расследования убийства в Экшё.

Расследование занималось новыми, еще более дикими обвинениями из уст дочери Бу Ларссона, где сплетались воедино сатанизм, пытки, изнасилования и убийства детей. Полиция тщательно изучила обвинения и выяснила, что вся история — пересказ фабулы романа, которым снабдил девочку все тот же психотерапевт. Те обвинения, по которым Бу Ларссон был ранее осужден, также фигурировали в книге. Но об этом не сообщили ни ему, ни его адвокату, ни верховному суду, который продлил срок тюремного заключения.

Ханнес Ростам сделал в общей сложности пять документальных фильмов о «деле Ульфа», как история называлась поначалу из соображений анонимности. Бу Ларссон был оправдан, освобожден от всех обвинений и получил многомиллионную компенсацию, а Ханнес Ростам получил Большую журналистскую премию и целый ряд международных премий в области телевидения.

А затем поезд покатился дальше: однажды ему позвонил неизвестный мужчина и попросил исследовать волну поджогов в Фалуне в 1970-е. Неизвестный утверждал, что в них виновен он, хотя за эти преступления осуждены восемь других людей.

Ханнес нашел в Фалуне решения суда. Выяснилось, что все осужденные признались. Поначалу Ханнес Ростам почувствовал себя обманутым. Потом осознал, что ему подбросили принципиально не менее интересный случай, чем дело Бу Ларссона, — там речь шла о ложных свидетельских показаниях, здесь — о ложных признаниях.

Здесь также отсутствовали известные шведские прецеденты, что само по себе странно. Знаменитой американской организации «Innoncence Project»[49] при помощи анализов ДНК удалось освободить 282 человека, которым грозил смертный приговор, что показало: двадцать пять процентов невинно осужденных признались в совершении преступления.

Документальный фильм Ханнеса «Почему они признались?» был по своему тону мягче, чем фильм о Бу Ларссоне. На все давным-давно вышел срок давности, некого было освобождать из тюрьмы, и осталась лишь загадка, на которую автор фильма пытался найти ответ вместе с осужденными подростками и полицейскими, вызвавшими ложные признания своими допросами. Фильм заканчивался голосом Ханнеса Ростама за кадром: «Я невольно задаюсь вопросом: как много еще людей, взявших на себя вину за преступления, которых они не совершали?»

В Сэтерской психиатрической клинике, в четырех милях к югу от Фалуна, один из пациентов, находящихся на принудительном лечении, с большим интересом смотрел эту программу.

— Разумеется, из-за самой темы, — говорит Стюре Бергваль. — Но еще и из-за его тона. Он не иронизировал ни над пострадавшими, ни над следователями, ни над другими.

«Самый ужасный серийный убийца Швеции» к тому моменту прожил в добровольной изоляции семь лет — с того момента, как Лейф Г. В. Перссон в 2001 году назвал его мифоманом и поставил под сомнение решения судов об убийствах.

— Я подумал, — признается Бергваль, — что если в этой жизни я еще хоть слово скажу журналисту, то только Ханнесу Ростаму.

Когда две недели спустя Ханнес Ростам написал письмо Стюре Бергвалю, он надеялся сделать интересный документальный фильм о горячих общественных дебатах по поводу дела Томаса Квика. На эту тему его навел репортер криминальной хроники газеты «Дала-Демократен» Губб Ян Стигссон, снабдивший Ханнеса старыми вырезками из газет еще в процессе работы над фильмом о пиромане.

Стигссон подарил также Ханнесу свой архив, охватывающий триста статей о деле Квика. Как ярый защитник виновности Квика, он являлся важнейшей фигурой в той галерее образов, которую видел перед собой Ханнес, — а антиподами ему должны были выступить Ян Гийу и Лейф Г. В. Перссон.

Добиться чего-то в отношении главного вопроса казалось Ханнесу безнадежной задачей. Помимо Гийу и Перссона, не менее десятка именитых журналистов и экспертов заявляли о том, что Квик — мифоман, но пробить брешь в решениях суда им не удалось. Правоохранительная система уже рассмотрела несколько ходатайств и отказала в их удовлетворении. В 2006 году канцлер юстиции Йоран Ламберц проверил дело по заявлению родителей двух жертв и адвоката Пелле Свенссона и пришел к выводу: «Приговоры суда, оглашенные Томасу Квику, в главном очень хорошо написаны и проработаны. […] В двух случаях количество фактов, подтверждающих признание подсудимого, очень велико. Таким образом, дело обстоит не так, как утверждалось некоторыми, — что члены суда поверили в признания Томаса Квика, поскольку несколько психологов заявили о достоверности его слов. Доказательства были куда серьезнее».

Весной 2008 года Стюре Бергваль пригласил Ханнеса Ростама на встречу в Сэтерскую больницу. Во время первой встречи Стюре Бергваль придерживался своей истории, но не возражал, чтобы Ханнес изучил его дело поближе. Тот же сценарий повторился и на второй встрече.

Как обычно, Ханнес не смог удержаться и методично перепахал и рассортировал все материалы предварительного следствия объемом около 50000 страниц, а также изучил многочасовые записи следственных экспериментов и выездов на место преступления. Некоторые из них трудно было понять: Бергваль явно находился в состоянии наркотического опьянения и потери ориентации, вел полицейских то туда, то сюда без всякой логики.

— Невозможно было смотреть запись следственного эксперимента по делу о Терезе Йоханнесен и не понять, что происходит, — говорит Ханнес. — Это была дешевая, низкопробная театральная постановка.

Приехав в Сэтер в третий раз, Ханнес изложил Стюре свои выводы.

— Решающим, совершенно решающим фактором для меня явилось то, что он увидел все это, связанное с бензодиазепинами, — делится Стюре Бергваль. — Он видел меня и видел наркоманов. В каком-то смысле это и был главный узел.

Ханнес Ростам:

— Стюре сказал: «А если дело обстоит так, что я не совершал всех этих убийств, в которых признался, — что мне тогда делать?» И я ответил: «Если это так, то тебе сейчас выпал уникальный шанс».

Ханнес остановился в отеле поблизости. Он был полон энергии, но волноваля, чем там занимается Стюре в своих четырех стенах.

— Без двух минут шесть зазвонил телефон в кабинке [в отделении], — рассказывает Стюре Бергваль. — И Ханнес говорит мне: «Послушай, кстати, по поводу твоего ответа. Может быть, встретимся завтра снова?» И пока я иду от телефонной кабинки в свою комнату — а путь довольно долгий, помню, что я сжал кулак и сказал самому себе: «Да!» Потому что дело решилось. Во всяком случае, такое у меня тогда было чувство.

Само собой, дело еще далеко не решилось.

Для того чтобы Томаса Квика в свое время осудили, помимо его признаний, требовались и другие доказательства — и то, что Стюре Бергваль взял назад свои признания, было бы лишено смысла, если бы Ханнес Ростам установил, что по крайней мере одно основание для приговора, приведенное судом, соответствует действительности.