…Ваш маньяк, Томас Квик Ростам Ханнес

Сэтерская судебно-психиатрическая больница, 2 июня 2008 года

Серийный убийца, садист и каннибал Стюре Бергваль не принимал посетителей семь лет. Легкая дрожь в предвкушении встречи с ним охватывает меня, когда я прохожу через контрольно-пропускной пункт региональной клиники судебной психиатрии в городе Сэтер.

— Ханнес Ростам, шведское телевидение. У меня назначена встреча со Стюре Бергвалем…

Я положил свое журналистское удостоверение в стальной выдвижной поддон под бронированным стеклом, отделяющим меня от охранника. Он констатировал, что визит заявлен заранее, разрешен и утвержден.

— Проходите через шлюз. Не прикасайтесь к двери!

Повинуясь шероховатому голосу из динамика, я миновал автоматическую дверь, затем прошел через два металлодетектора и затем — сквозь еще одну автоматическую дверь в холл, где санитарка перерыла все содержимое моей сумки.

Я последовал за моей сопровождающей сквозь запутанную систему коридоров, лестниц и лифтов. Стук женских каблуков по бетонному полу. Тишина, звяканье ключей перед каждой новой железной дверью, попискивание электронных замков, лязг бронированных дверей.

Томас Квик сознался почти в тридцати убийствах. Шесть судов единодушно признали его виновным в убийстве восьми человек. После последнего суда в 2001 году он взял «тайм-аут», вернул свое прежнее имя Стюре Бергваль и замкнулся в себе. За те семь лет, что прошли с тех пор, то и дело возникали ожесточенные дебаты о том, действительно ли Квик серийный убийца или просто мифоман. Что думает об этом сам главный участник событий, никто не знал. И вот мне предстояла встреча с ним. Лицом к лицу.

Санитарка привела меня в большое пустое отделение, где на полу красовался свежий, еще блестящий линолеум, и жестом велела войти в небольшое помещение для свиданий.

— Он сейчас придет, — сказала она.

Мне стало не по себе.

— А вы будете ждать за дверью, пока я с ним общаюсь? — спросил я.

— Это закрытое отделение, здесь нет персонала, — коротко ответила женщина.

Словно прочтя мои мысли, она достала откуда-то маленькую коробочку.

— Дать вам сигнализацию?

Я посмотрел на нее, потом на маленькую черную коробочку.

Стюре Бергваль находится в этой больнице с 1991 года. Его считали таким опасным, что ему позволялось покидать бункер раз в шесть недель для поездки на машине, при условии, что его сопровождали три санитара. «Сумасшедшему надо иногда видеть горизонт, чтобы совсем не сойти с ума», — подумал я.

Теперь предстояло за несколько секунд определить, нужна ли мне в этой ситуации сигнализация. Я не нашелся что ответить.

— Кроме того, в соседней комнате есть кнопка вызова, — продолжала санитарка.

«Она издевается надо мной?» — промелькнуло у меня в голове. Она, как и я, прекрасно понимает, что ни одну из жертв Квика не спасла бы кнопка сигнализации в соседней комнате.

Мои размышления прервал почти двухметровый Стюре Бергваль, появившийся в дверном проеме в сопровождении двух санитаров. На нем были застиранный джемпер когда-то фиолетового цвета, поношенные джинсы и сандалии. Неуверенно улыбнувшись, мужчина протянул мне руку, слегка наклонившись вперед, избавляя меня тем самым от необходимости подходить к нему слишком близко.

Я разглядывал руку, которая, если верить ее владельцу, лишила жизни не менее тридцати человек.

Его ладонь была влажной.

Санитары исчезли.

Я остался наедине с каннибалом.

Человек из Сэтера

Неприятные новости принесли средства массовой информации. Как всегда.

Репортер «Экспрессен» торопился, поэтому сразу перешел к делу:

— Один мужик из Фалуна признался в убийстве вашего сына Юхана. Как вы можете это прокомментировать?

Анна-Клара Асплунд, только что вернувшаяся с работы, стояла в пальто, держа ключи от дома в прихожей. Звонок телефона она услышала, когда открывала дверь.

— Я немного тороплюсь, — пояснил журналист. — Завтра ложусь на операцию, мне будут удалять грыжу. Хочу до того отправить в редакцию статью.

Анна-Клара не поняла, о чем он говорит. Одно она осознала — что кто-то решил снова расковырять старые раны, что с этого дня, 8 марта 1993 года, ей придется снова вернуться в тот кошмарный сон.

Сорокадвухлетний пациент Сэтерской судебно-психиатрической больницы признался в убийстве ее сына, сообщил журналист. «Я убил Юхана», — заявил мужчина. Анна-Клара задалась вопросом, почему полиция рассказала об этом газете «Экспрессен», а ей — нет.

Для Бьерна и Анны-Клары Асплунд кромешный ад начался 7 ноября 1980 года. Как принято говорить, в самую обычную пятницу. Все ужасные события происходят в самый обычный день. Приготовив завтрак своему одиннадцатилетнему сыну Юхану, Анна-Клара сказала ему «Пока!» и поспешила на работу. Когда около восьми утра сын вышел из дома, ему надо было пройти до школы около трехсот метров. До школы он так и не дошел и с тех пор бесследно исчез.

Уже в первые сутки полиция подключила мощные ресурсы — вертолеты, датчики обнаружения тепла, прочесала местность, но никаких следов мальчика обнаружить не удалось.

Исчезновение Юхана стало одной из величайших загадок в истории криминалистики. Родители без конца давали интервью, снимались в документальных фильмах и участвовали в дебатах. Раз за разом рассказывали они, каково это — потерять единственного сына, ничего не знать о его судьбе, не иметь даже могилки. Но это не дало никаких результатов.

Анна-Клара и Бьерн расстались, когда Юхану было три года, однако сохранили добрые отношения и поддерживали друг друга в том пути на Голгофу, который им пришлось пройти после исчезновения мальчика, в неутешительном общении с журналистами и правоохранительными органами.

Оба на очень ранней стадии пришли к выводу, что Юхана похитил бывший сожитель Анны-Клары. Они сочли, что мотивом стали несчастная любовь и безграничная ревность. А затем ситуация вышла из-под контроля.

Бывший сожитель утверждал, что в то роковое утро спал в своей постели до девяти утра. Однако свидетели показали, что он вышел из дома в четверть восьмого. Другие свидетели наблюдали его машину возле дома Асплундов около восьми утра. Его друзья и коллеги по работе подтверждали, что после исчезновения Юхана он вел себя весьма странно. И даже его лучший друг обратился в полицию и рассказал, что тот похитил Юхана, он в этом уверен.

В присутствии двух свидетелей Бьерн Асплунд заявил бывшему сожителю Анны-Клары:

— Ты убийца, ты убил моего сына, и тебе не уйти от ответственности. Теперь я буду говорить каждому, кого встречу, что ты убил Юхана.

Тот факт, что человек, к которому были обращены эти слова, не протестовал и не пытался подать на Бьерна в суд за клевету, воспринимался родителями как еще одно доказательство его виновности. Таким образом, существовали улики, свидетели и мотив преступления, однако отсутствовали весомые доказательства.

Через четыре года после исчезновения Юхана его родители обратились к адвокату Пелле Свенссону, дабы возбудить частное обвинение против бывшего сожителя Анны-Клары, — необычная мера, предполагающая, среди прочего, значительный экономический риск в том случае, если они проиграют процесс.

После скандального процесса суд первой инстанции подтвердил, что обвиняемый похитил Юхана. Тот был осужден за похищение людей и приговорен к двум годам лишения свободы. Это стало уникальным событием и большой победой для Анны-Клары и Бьерна Асплунд.

Однако успех в суде первой инстанции скоро сменился поражением: суд второй инстанции после обжалования приговора защитой год спустя признал бывшего сожителя невиновным. По решению суда Анна-Клара и Бьерн должны были выплатить судебные издержки противной стороны в размере 600000 крон, однако впоследствии были освобождены правительством от уплаты этой суммы «из милосердия».

После этого прошло еще семь лет, и никаких следов Юхана не обнаружилось. Его убийцу тоже никто больше не искал.

И вот теперь Анна-Клара стояла в холле с ключами от двери в одной руке и телефонной трубкой в другой. Она пыталась переварить ту информацию, которую сообщил ей репортер, — что следствие по делу об исчезновении ее сына возобновлено и что пациент психиатрической клиники признался в совершении убийства. Однако никакого комментария, подходящего для публикации в газете, она так и не смогла произнести.

Анна-Клара связалась с полицией Сундсвалля[5] и получила подтверждение тому, что сказал репортер. На следующий день в «Экспрессен» она прочла — пациент психиатрической клиники заявил, что задушил Юхана и зарыл тело.

Репортер дозвонился также до Бьерна Асплунда, который отнесся к новой информации весьма скептически. Он по-прежнему считал, что Юхана убил тот человек, против которого они возбудили частное обвинение, однако счел необходимым кое-что добавить.

— Если выяснится, что Юхана лишил жизни совсем другой человек, мне придется проглотить досаду, — сказал он журналисту «Экспрессен». — Главное — все же получить окончательный ответ.

«Экспрессен» продолжала следить за развитием событий, и через несколько дней Анна-Клара Асплунд смогла прочесть дополнительные детали по поводу признания пациента Сэтерской больницы.

— Я встретил Юхана у школы и обманом заманил в свою машину, — заявил «человек из Сэтера», как его стали называть, газете «Экспрессен» 15 марта. — Затем я поехал в лес, где изнасиловал мальчика. Я не собирался его убивать, но потом меня охватила паника, и я задушил Юхана. После этого я зарыл тело так, чтобы его никто не нашел.

«Человек из Сэтера», которому к тому времени исполнилось сорок два, был, судя по всему, очень болен. Еще в 1969 году он совершал сексуальные нападения на мальчиков. А в 1990 году он вместе с более молодым сообщником был арестован за ограбление банка в Грюксбу в окрестностях Фалуна и помещен в Сэтерскую больницу, где во время психотерапевтической беседы признался в убийстве Юхана. По словам газеты «Экспрессен», он сказал так:

— У меня нет больше сил жить со всем этим. Мне бы хотелось довести это дело до конца. Я хочу прощения и примирения, чтобы идти дальше.

«У тебя нет сил?» — подумала Анна-Клара и отложила газету.

Старший прокурор Кристер ван дер Кваст, энергичный мужчина лет пятидесяти с ухоженной бородкой и коротко остриженными темными волосами, был известен своей способностью излагать собственную точку зрения таким мощным голосом и с такой убежденностью, что она воспринималась как истина и его подчиненными, и журналистами. Короче говоря, этот человек излучал уверенность в себе и с удовольствием возглавил полки, указывая им единственно правильное направлени.

В конце мая ван дер Кваст созвал пресс-конференцию. Перед лицом полных ожиданий журналистов он заявил, что «человек из Сэтера» указал различные места, где зарыл части тела Юхана Асплунда, и что полицейские эксперты разыскивают руки жертвы в одном месте в окрестностях Фалуна. Остальные части расчлененного тела спрятаны в лесах, окружающих Сундсвалль, однако, несмотря на поиски с привлечением специально обученных собак, никакие находки в указанных местах пока не сделаны.

— Но если мы ничего не нашли, это еще не значит, что там ничего нет, — добавил прокурор.

Однако никаких доказательств, привязывающих подозреваемого к исчезновению Юхана Асплунда, не обнаружилось, и ван дер Квасту пришлось признать, что у него нет оснований для возбуждения уголовного дела. Впрочем, как он пояснил, подозрения остаются: хотя в данном случае доказательств нет, доказана причастность «человека из Сэтера» к еще одному убийству.

Ван дер Кваст рассказал собравшимся, что еще в 1964 году «человек из Сэтера» убил своего ровесника из Векшё, четырнадцатилетнего Томаса Блумгрена.

— Те сведения, которые сообщил «человек из Сэтера», столь подробны и так согласуются с данными следствия, что в нормальной ситуации я без колебаний возбудил бы уголовное дело.

Рассуждение являлось вдвойне гипотетическим — во-первых, потому, что срок давности по этому убийству, составлявший тогда двадцать пять лет, на тот момент уже истек, во-вторых, потому, что «человек из Сэтера» на момент совершения преступления сам был четырнадцати лет от роду и, таким образом, не подлежал уголовной ответственности. Однако убийство Томаса Блумгрена имело большое значение для дальнейшего хода расследования: тот факт, что «человек из Сэтера» начал убивать в возрасте четырнадцати лет, его неоспоримо компрометировал.

Между тем Кристер ван дер Кваст не сообщил, каким именно образом доказана причастность «человека из Сэтера» к убийству Томаса Блумгрена. А поскольку уголовное дело в этом случае не могло быть возбуждено, данные следствия не стали достоянием общественности. Впрочем, адвокат «человека из Сэтера» Гуннар Лундгрен полностью разделял мнение прокурора и счел показания своего клиента достойными доверия.

Интерес СМИ к «человеку из Сэтера» не иссякал, и выяснялись все новые неприятные детали о прошлом подозреваемого, его личности и ориентации. Он уже предпринимал попытку изнасилования и убийства девятилетнего мальчика в больнице Фалуна, как написал в газете «Дала-Демократен» репортер криминальной хроники Губб Ян Стигссон: «Когда мальчик закричал, мужчина попытался его задушить. 43-летний подозреваемый сам рассказал на допросе, как схватил мальчика за горло и сдавил так, что кровь хлынула изо рта жертвы».

По заявлению в «Дала-Демократен», врачи еще в 1970 году предупреждали, что «человек из Сэтера», скорее всего, детоубийца — газета цитировала судебно-психиатрическое заключение, где говорилось, что он страдает «конституционально обусловленным, ярко выраженным сексуальным извращением „pedofilia cum sadismus“». Он был признан «не просто опасным, а при некоторых обстоятельствах — исключительно опасным для жизни и здоровья других людей».

12 ноября 1993 года Губб Ян Стигссон рассказал читателям, что полицейское расследование деяний «человека из Сэтера» включает в себя уже пять убийств. Помимо Юхана Асплунда в 1980 году и Томаса Блумгрена в 1964-м, его жертвами, как подозревают, стали пятнадцатилетний Альвар Ларссон из Сиркёна, пропавший в 1967-м, сорокавосьмилетний Ингемар Нюлунд, убитый в Упсале в 1977-м, и восемнадцатилетний Улле Хёгбума, бесследно исчезнувший в Сундсвалле в 1983-м.

По словам Стигссона, «человек из Сэтера» признался в совершении всех пяти убийств. Журналисты один за другим стали называть его первым в Швеции настоящим серийным убийцей.

«Он рассказывает правду об убийствах мальчиков», — заявила «Экспрессен» в заголовке статьи на всю страницу от 17 июня 1994 года. К тому моменту «человек из Сэтера» сознался в совершении еще одного убийства, и следователи наконец-то продвинулись в своей работе. На этот раз речь шла о пятнадцатилетнем Чарльзе Зельмановице, пропавшем после школьных танцев в Питео в 1976 году.

«Человек из Сэтера» признался, что вместе со старшим товарищем отправился в Питео в поисках мальчика, которого они намеревались сексуально использовать. Приятели встретили Чарльза и обманом заманили его к себе в машину. В лесу «человек из Сэтера» задушил мальчика и расчленил тело. Некоторые части тела он прихватил с собой.

По словам следователей, Квик не только сообщил столь подробные сведения, что части тела убитого удалось найти, но и указал, какие именно части тела забрал домой.

Впервые у ван дер Кваста появились доказательства, которые полиции не удалось добыть в следствии по остальным делам: признание, подтверждаемое частями тела, и рассказ, показывающий, что «человек из Сэтера» обладал сведениями об убийстве, которыми может обладать только исполнитель преступления.

«Этот сорокатрехлетний мужчина — убийца на сексуальной почве», — констатировала «Экспрессен» в статье от 17 июня.

— Мы знаем, что он говорит правду о двух убийствах, — подтвердил ван дер Кваст.

На первых полосах газет

Когда психотерапевт «человека из Сэтера» Биргитта Столе ушла в июле 1994 года в отпуск, возникла некая тревога — как же он сможет обходиться без частых психотерапевтических бесед, которые так важны для него. В понедельник 4 июля персонал запланировал обед в ресторане гольф-клуба в Сэтере. «Человека из Сэтера» должна была сопровождать юная студентка-психолог, замещавшая Столе на время отпуска.

Она и ее пациент покинули 36-е отделение без четверти двенадцать и направились пешком в сторону площадки для игры в гольф, когда мужчина вдруг заявил, что ему срочно нужно в туалет. Извинившись, он зашел за полуразвалившееся здание, когда-то являвшееся основным корпусом Сэтерской больницы. Едва скрывшись из виду, пациент вовсю припустил по тропинке, которая вела через лес к улице Смедьебаксвеген. В соответствии с заранее намеченным планом, там уже ждала машина «Вольво 745» с заведенным мотором. На водительском сиденье находилась молодая женщина, а рядом — двадцатилетний мужчина, бывший пациент Сэтерской больницы, выписанный с испытательным сроком. «Человек из Сэтера» прыгнул на заднее сиденье, машина рванула с места и унеслась прочь.

Все сидевшие в автомобиле были возбуждены и смеялись по поводу того, что побег прошел точно по плану. Мужчина, расположившийся спереди, протянул пакетик с белым порошком. «Человек из Сэтера» с большим знанием дела открыл его и, послюнявив палец, собрал содержимое до последней крошки. Поднеся палец ко рту, он языком поместил горькую смесь на нёбо, затем откинулся назад и закрыл глаза.

— Зверски вкусно, — пробормотал он, рассасывая амфетаминовую пасту.

Молодой друг протянул беглецу одноразовое лезвие, пену для бритья, синюю кепку и футболку и настойчиво потряс его за плечо:

— Давай! Нам нельзя терять время!

В то время как «Вольво» свернул на трассу 70 в сторону Хедемуры, начинающий психолог стояла возле павильона и размышляла, пора ли ей уже начать волноваться. Крикнув и не получив ответа, она вскоре констатировала, что ее пациента за углом здания нет — как нет и ни в каком другом месте. Девушка и представить себе не могла, что добродушный и доверчивый пациент в состоянии обмануть ее таким бесстыдным образом, однако после нескольких минут безуспешных поисков вынуждена была вернуться в 36-е отделение и сообщить, что мужчина сбежал.

К этому моменту беглец уже был побрит и переодет. Он наслаждался свободой и амфетаминовым опьянением. Между тем поездка продолжалась по трассе 270 на север.

Когда полиция Борленге объявила «человека из Сэтера» в розыск, прошло сорок две минуты с момента его бегства, и никто понятия не имел, что он приближается к Оккельбу на стареньком «Вольво».

Вечерние газеты немедленно подхватили информацию и срочно отпечатали внеочередные приложения о бегстве. «Экспрессен» выкрикнула новость во весь голос:

ПОЛИЦЕЙСКИЕ ГОНКИ

по следу сбежавшего «человека из Сэтера»

«Он очень опасен»

До этого момента пресса из соображений журналистской этики не разглашала личность «человека из Сэтера», но когда самый опасный человек в стране сбегает из закрытого учреждения, интересы общественности требуют фамилии, портрета и биографических сведений:

«44-летний „человек из Сэтера“, сменивший имя, сегодня называет себя Томасом Квиком. Он сознался в пяти убийствах мальчиков, полиция и прокурор располагают доказательствами его участия в двух из них. Мужчина рассказал „Экспрессен“, что его мечта — жить в лесу со своими собаками, а сегодня ночью полиция разыскивала его в лесах вокруг Оккельбу».

Когда женщина, сидевшая за рулем, поняла, в каких преступлениях подозревается Томас Квик, удали у нее сразу поубавилось. Где-то в Хельсингланде она остановилась у заброшенного хутора и высадила обоих мужчин. Там они обнаружили два незапертых велосипеда, которые удалось привести в порядок, и отправились в сторону ближайшего населенного пункта. Во время поездки путникам попадались многочисленные полицейские машины, многие их обгоняли, буквально над ними зависал полицейский вертолет, однако странная пара на ржавых велосипедах ни у кого не вызвала подозрений.

Большая группа полицейских в защитных жилетах с автоматами и собаками до полуночи прочесывала лес, так и не обнаружив никаких следов.

Переночевав в палатке, приятели поутру разошлись в разные стороны.

Действие амфетамина закончилось, навалилась усталость, и побег уже не казался таким увлекательным.

Пока полиция продолжала поиски в лесу, на бензозаправку в маленьком поселке Альфта пришел мужчина в бейсбольной кепке.

— У вас тут найдется телефон, которым я мог бы воспользоваться? — спросил он.

Хозяин заправки не узнал человека, портрет которого украшал первые страницы всех газет, — он спокойно позволил незнакомцу воспользоваться телефоном. Мужчина позвонил в полицию Больнеса.

— Я хочу сдаться, — произнес он.

— Кто это — я? — спросил полицейский на другом конце провода.

— Квик, — ответил Томас Квик.

Побег вызвал к жизни интенсивные дебаты по поводу расхлябанности судебной психиатрии. Больше всех возмущался начальник главного полицейского управления страны Бьерн Эрикссон.

— Досадно, когда такое происходит, — заявил Эрикссон. — Таких особо опасных личностей можно по пальцам пересчитать — кажется, можно было бы следить за ними получше. Мы в полиции ставим защиту интересов общественности выше реабилитации.

Критика была направлена против Сэтерской больницы, однако 10 июля 1994 года страничка дебатов «Дагенс Нюхетер»[6] опубликовала статью в защиту этого учреждения. Слово взял сам Томас Квик, показав журналистам где раки зимуют. Он восторгался работой персонала и условиями в Сэтерской больнице:

«Меня зовут Томас Квик. После моего самовольного ухода из Сэтерской больницы в прошлый понедельник четвертого июля и невероятной газетной истерии, последовавшей за этим, мои имя и внешность известны всем.

Я не намерен оправдывать свой поступок, однако хочу подчеркнуть ту успешную работу, которая ведется в клинике и о которой репортеры всегда забывают в остервенелой погоне за новостями и сенсациями. В результате даже интеллектуальные силы добра терпят поражение в своей попытке перекричать не на шутку разошедшихся журналистов».

Многих поразил этот текст, показывающий, что Квик — человек образованный и умеющий складно излагать свои мысли. Впервые общественность смогла заглянуть в сознание серийного убийцы, узнать о том процессе, который привел к признанию Томаса Квика в стольких убийствах.

«Когда я попал в региональное судебно-психиатрическое отделение Сэтерской больницы, в моей памяти не хранилось никаких воспоминаний о первых двенадцати годах моей жизни. Эти годы детства были вытеснены сознанием, как и те убийства, в которых я теперь признался и которые расследует полиция Сундсвалля».

Томас Квик на все лады расхваливал сотрудников, которые помогли ему восстановить вытесненные воспоминания об убийствах, и описывал, как психотерапевты поддерживали его, когда он вел свой полный страданий рассказ:

«Мой стыд, сожаление и скорбь по поводу того, что я натворил, не знают предела — эта тяжесть выше человеческих сил. Я несу ответственность за то, что совершил ранее, и тем самым — также за то, как буду поступать в дальнейшем. Те преступления, которые я совершил, невозможно искупить, но сегодня я могу поведать о них. Я готов сделать это в том темпе, в котором это будет для меня возможно».

Квик сообщил, что сбежал из больницы не для того, чтобы совершить новые убийства, — на самом деле он намеревался покончить с собой.

«После того, как мы с моим товарищем расстались, я тринадцать часов просидел с обрезом в руках, направляя дуло то себе в лоб, то в рот, то в грудь. Я не смог. Сегодня я беру на себя ответственность за вчерашние события — вероятно, именно чувство ответственности помешало мне совершить самоубийство и заставило позвонить в полицию, чтобы сдаться. Во всяком случае, мне хочется так думать».

Чарльз Зельмановиц

18 октября 1994 года в суд первой инстанции Питео прокурор Кристер ван дер Кваст подал ходатайство с краткой формулировкой:

«В ночь на 13 ноября 1976 года в лесу в окрестностях Питео Квик лишил жизни Чарльза Зельмановица 1961 года рождения путем удушения».

Процесс в Питео должен был начаться 1 ноября, и перед этим первым судебным рассмотрением признаний Квика СМИ опубликовали новые детали относительно детства подозреваемого. Если раньше жуткими историями Квика интересовались в основном репортеры криминальных хроник вечерних газет, то теперь к освещению дела всерьез подключились и утренние газеты.

1 ноября 1994 года «Свенска Дагбладет»[7] опубликовала статью, прекрасно иллюстрирующую то представление о Томасе Квике, которое с этого момента стало восприниматься как неоспоримое. Журналист Янне Матссон писал:

«Томас Квик рос пятым ребенком в семье, где было семеро детей. Отец работал санитаром в учреждении по реабилитации наркоманов, мать — уборщицей и завхозом в ныне закрытой школе. На сегодняшний день обоих родителей нет в живых. […] То, что скрывалось за внешним фасадом, долго оставалось семейной тайной. Томас Квик, по его собственным словам, когда ему не было и четырех лет, постоянно подвергался сексуальным домогательствам со стороны отца: тот принуждал его к оральному и анальному сексу.

Во время одного из таких случаев происходит то, что сказалось на всей последующей жизни и сексуальной ориентации Квика: внезапно появившаяся мать становится свидетельницей происходящего. От пережитого потрясения у нее случается выкидыш, и она с криками обвиняет четырехлетнего Томаса в том, что он убил своего младшего брата. Отец также пускается в упреки и обвинения, утверждая, что мальчик соблазнил его.

После этого случая отношение матери к сыну было окрашено ненавистью. Вину за все произошедшее она возложила на сына, которому эта ноша оказалась не по плечу.

По словам Квика, она как минимум один раз пыталась убить его. Он говорит также о том, что с этого момента мать стала вместе с отцом участвовать в сексуальном принуждении сына».

Далее Янне Матссон констатирует, что Квик еще в подростковом возрасте совершил два убийства:

«В возрасте 13 лет Квику надоели приставания отца, и он вырвался из его рук во время очередной попытки изнасилования. В тот раз Квику очень хотелось убить отца, однако он говорит, что не решился этого сделать.

Вместо этого он перенимает извращенные привычки родителя, однако в еще более садистском и болезненном варианте. Полгода спустя, в возрасте 14 лет, он убивает своего сверстника из Векшё. […] Спустя три года, 16 апреля 1967-го, еще один 13-летний мальчик погибает от рук Томаса Квика».

Хотя участие Квика ни в одном убийстве не было доказано, хотя он пока не был осужден, СМИ исходили из того, что он виновен. То же самое касалось его рассказов о родителях, которые якобы подвергали своего сына систематическому насилию и покушались на его жизнь.

Отношение СМИ к происходящему в те годы можно объяснить тремя фактами: во-первых, признаниями самого Квика, во-вторых, категоричными утверждениями прокурора Кристера ван дер Кваста, что существуют прочие доказательства причастности Квика к другим убийствам. В-третьих, эти утверждения перемежались данными о сексуальных посягательствах Томаса Квика в отношении четырех мальчиков в 1969 году, а также выдержками из заключения судебно-психиатрической экспертизы о его опасности для общества.

Таким образом родилась полная и в каком-то смысле логичная история монстра-убийцы, которого теперь должны были осудить за первое из его серийных убийств.

В статье в «Свенска Дагбладет» вновь цитировалось заключение психиатра, обследовавшего Квика в 1970 году, согласно которому Квик страдал «конституционально обусловленным, ярко выраженным сексуальным извращением pedofilia cum sadismus».

Суд первой инстанции города Фалуна осудил тогда Квика за сексуальное насилие над мальчиками, и он был передан на лечение в судебно-психиатрическую клинику. Через четыре года врачи сочли Квика, которому тогда исполнилось двадцать три года, здоровым и приняли решение о выписке.

«Задним числом можно сказать, что отпускать его, конечно, было неправильно», — подводила итоги статья, в конце которой репортер предвосхищал решение суда по поводу виновности Квика в убийстве Чарльза Зельмановица: «Они выпустили заряженную бомбу, начиненную болью и тоской. Позднее эта тоска заставит Квика и его приятеля-гомосексуала из Питео надругаться над 15-летним мальчиком, убить его и расчленить тело».

Хотя многие жуткие подробности уже были опубликованы в прессе, встреча с Томасом Квиком в суде Питео стала для слушателей настоящим шоком. Журналисты соревновались в выражении отвращения к монстру, сидевшему на скамье подсудимых.

«Как может человек быть настолько жесток?» — так звучал заголовок в газете «Экспрессен» после первого дня судебного заседания.

Эксперт по делу Квика Пелле Тагессон писал: «Когда знаешь ужасную правду о том, как поступал Томас Квик со своими жертвами, когда слышишь его дикий звериный рев, возникает только один вопрос: неужели перед нами человек? Те события, ход которых восстанавливали вчера в суде Питео, должно быть, относятся к самым ужасным сценам в судебной истории Швеции. „Человек из Сэтера“, Томас Квик, предстал перед судом по обвинению в убийстве Чарльза Зельмановица. Он рыдал, но никто не испытывал к нему жалости».

В «Афтонбладет» Керстин Вейгль писала, что Томас Квик — «за гранью человеческого понимания». К счастью, по этому поводу высказался мнемоэксперт Свен-Оке Кристианссон; он смог объяснить то, чего не понять обывателям.

«Не думаю, что сознание обычного человека может воспринять поступки, совершенные им. Это непостижимо, поэтому включаются защитные механизмы, — заявил Кристианссон, однако добавил, что в поступках Квика есть своя „логика“. — С четырехлетнего возраста Квик подвергался сексуальному насилию со стороны отца. Таким образом, у него отняли детство. Будучи не в силах жить с этим страхом, он пытается переложить свои негативные чувства на кого-либо другого. Его преследует иллюзия, что он может возродить свою жизнь, погубив чужую. Однако облегчение наступает ненадолго. Через некоторое время он снова должен кого-то убить».

Уже после первого дня судебного заседания все сомнения по поводу виновности Томаса Квика развеялись.

«Этот человек — серийный убийца, педофил, некрофил, каннибал, садист. Он очень серьезно болен», — писала газета «Афтонбладет».

Снятый в лесах Питео видеофильм, где Квик со слезами и душераздирающими стонами разъясняет, как он убил Чарльза Зельмановица и расчленил его тело, не оставил равнодушным никого из присутствовавших в зале суда.

Керстин Вейгль продолжала:

«Услышав эти звуки, лично я уже не могла сомневаться. Слова вырывались из его груди толчками, мощными конвульсиями, словно его тошнило. Да, это правдивый рассказ. Семнадцать лет спустя после убийства Квик указал те места, где были обнаружены части тела мальчика. Он сел на камень, на котором осквернил и расчленил тело. Затем он точно рассказал, где и что спрятал».

Судебный процесс в суде первой инстанции города Питео в ноябре 1994 года стал для прокурора Кристера ван дер Кваста легкой победой. Суд присяжных единогласно признал Томаса Квика виновным в убийстве Чарльза Зельмановица.

Еще больше поверив в свои силы, следователи продолжали разматывать клубок. До этого момента они были заняты тем, что проверяли, где находился Квик на момент совершения всех нераскрытых убийств мальчиков по стране, а также в тех случаях, когда мальчики исчезали при загадочных обстоятельствах. Однако уже через неделю после суда в Питео вся работа следствия была поставлена с ног на голову. Томас Квик позвонил домой младшему следователю полиции Сундсвалля Сеппо Пенттинену и сказал:

— Наверное, было бы хорошо, если бы меня допросили по поводу двойного убийства, произошедшего в Норрботтене десяток лет назад. Я знаю, что находился однажды в том месте…

Аккаяуре

Маринус и Янни Стегехюз из Нидерландов — бездетная супружеская пара, ему было тридцать четыре, ей — тридцать девять. В течение трех лет они копили деньги на отпуск своей мечты в Скандинавских горах, и вот летом 1984 года поездка состоялась.

На рассвете 28 июня они покинули дом в городе Альмело и без остановки доехали до Эдесхёга в провинции Эстерготланд, где у Маринуса жили родственники. Денег на поездку удалось собрать немного, возможности для ночевок в отеле не было. После трех дней в Эдесхёге пара двинулась дальше в Финляндию, где жили их друзья, с которыми они познакомились благодаря участию в церковном хоре.

Покинув Мустасаари в Эстерботтене, Янни и Маринус направили свою «Тойоту Королла» на север, к настоящим приключениям. Маршрут пролегал по Северному Калотту[8] через Нордкап и далее через Скандинавские горы, где супруги собирались пожить в палатке без всякого определенного плана. С нетерпением ожидали они возможности половить рыбу, понаблюдать за жизнью животных и сделать фотографии величественной природы.

Поездка оказалась куда более экстремальной, чем они того ожидали: дождь, ветер и температура около нуля. Их одолевали комары. Однако ситуация только ухудшалась. Поломка мотора возле Виттанги закончилась вызовом эвакуатора, ночевкой в отеле и дорогостоящим посещением автомастерской.

Лишившись таким образом почти всех отложенных на дорогу денег, супруги покинули Кируну и направились на юг.

Вечером 12 июня они поставили палатку на мысе у озера Аккаяуре[9] с северной стороны. Янни сделала отметку в своем дневнике:

«Добрались до Национального парка Шёфаллет. Красивая природа. Поснимали. По дороге удалось сфотографировать северных оленей, видели горностая.

В 16.30 поставили палатку в лесистой местности. Комары продолжают донимать.

От Кируны ехали 150 км под проливным дождем. Потом небо прояснилось.

Сейчас опять дождь».

Они установили примус у входа в палатку, чтобы хоть как-то защитить его от дождя, и приготовили скромный ужин — сосиски и бобы из консервной банки.

Около полуночи в ночь на среду 13 июня в полицию Йелливаре позвонил Матти Ярвинен из Гётеборга, проводящий отпуск в горах, и сообщил, что обнаружил мертвое тело в палатке на одной из туристических стоянок у озера Аккаяуре.

Инспектор криминальной полиции Харри Брэнстрём и его помощник младший инспектор Энар Якобссон немедленно отправились в путь под дождем и, преодолев восемь миль,[10] оказались в том месте, которое описал турист. Вскоре они обнаружили обрушившуюся двухместную палатку. Осторожно подняв опоры, напарники потянули за молнию входного отверстия. Зрелище, представшее их глазам, описано в полицейском протоколе:

«Вдоль левой длинной стороны находится труп мужчины в возрасте от 30 до 40 лет. Тело лежит на спине. […] Окровавленные фрагменты имеются в первую очередь на лице и в районе затылка, а также на правом плече. Большое количество крови обнаружено на правой стороне свитера возле шва рукава на уровне соска. На остальных видимых частях свитера — пятна крови. Убитый имеет колотые и резаные раны на правом плече, на правой кисти, с левой стороны шеи, а также с правой стороны груди возле соска. В районе рта следы сильного удара. […]

Справа от мужчины, если смотреть от входа в палатку, находится труп женщины. Ее голова, лежащая одной щекой на полу, расположена на уровне бедер мужчины. Труп лежит на правом боку, тело изогнуто под углом почти 90 градусов. Левая рука вытянута под углом 45 градусов к телу. Верхняя часть тела завернута в узорчатый пододеяльник, аналогичный тому, в котором лежит мужчина. Пододеяльник залит большим количеством крови».

Снаружи в нескольких шагах от палатки полицейские обнаружили то, что потенциально могло являться орудием убийства, — нож для мяса марки «Falcon» с узким лезвием, изготовленный в Швеции. Лезвие было отломано — позднее его обнаружили между рукой и телом женщины. Оно отлетело, когда нож с силой вонзился в тело и наткнулся на кость.

Между палаткой и озером стояла серо-зеленая «Тойота Королла» с нидерландскими номерами. Машина была заперта, внутри царил полный порядок, и ничто не указывало на то, что в машину проник посторонний.

Полиции вскоре удалось идентифицировать погибших. Находки, сделанные на месте преступления, свидетельствовали о том, что двойное убийство было совершено в припадке безумия.

Наутро тела доставили в Умео, где судмедэксперт Андерс Эрикссон провел доскональную экспертизу. В обоих протоколах вскрытия он описал огромное количество колотых и резаных ран.

Следователи установили, что убийца в приступе ярости наносил удары ножом через брезент палатки, атакуя спящую пару. И женщина, и мужчина проснулись во время нападения. У обоих были обнаружены раны на руках, свидетельствовавшие о попытках закрыться от ударов, однако ни один из них не успел даже выбраться из своего спального мешка. Все произошло очень быстро.

Новость об этом убийстве всколыхнула всю Швецию. Пожалуй, больше всего людей ужаснула трусость неизвестного, который напал на беззащитную спящую пару; или, может быть, анонимность этого безликого насилия через брезент, когда жертвы не имели никакой возможности понять, что происходит и кто на них напал; или та безумная ярость, на которую указывало количество ран, — одновременно с тем, что осмотр места происшествия указывал на полное отсутствие у преступника мотива или личной выгоды. Убийство супругов Стегехюз было таким странным и непостижимым, что оставалось единственное возможное объяснение: буйнопомешанный убийца разгуливает на свободе.

Зверское убийство среди дикой шведской природы имело большой резонанс и за пределами страны. Началось следствие, полиция допросила около тысячи человек — без всякого результата.

Когда затянувшееся расследование убийства успешно заканчивается, как правило, выясняется, что имя убийцы фигурировало в материалах следствия, однако о том мужчине, который десять лет спустя признался в преступлении, в деле до этого момента не говорилось ни слова. Второй момент, несколько сбивший с толку следователей: Томас Квик, до того позиционировавшийся как убийца мальчиков, внезапно признался в совершении жестокого убийства супружеской пары тридцатилетнего возраста.

На первом допросе, проведенном 23 ноября 1994 года, Квик рассказал, как доехал на поезде от Фалуна до Йоккмокка, где хорошо ориентировался, поскольку провел там целый год, будучи учеником Саамской народной школы в 1971–1972 учебном году. Украв возле Музея саамской культуры велосипед, он поехал на нем прочь без всякой определенной цели, случайно оказавшись на дороге, ведущей на запад от Порьюса до заповедника «Стура Шёфаллет».

На туристической стоянке возле Аккаяуре на глаза ему попались супруги Стегехюз, и позднее вечером он напал на них с охотничьим ножом, который имел при себе.

Рассказ Квика звучал неубедительно. Он и сам заявил, что не знает точно, имеет ли отношение к этому убийству. Сомнения у него вызывал в первую очередь характер насилия. Смутило его и то, что одной из жертв стала женщина.

На втором допросе Квик изменил свой рассказ. Теперь в нем фигурировал помощник, которому он заранее назначил встречу в Йоккмокке. Помощником оказался известный преступник-рецидивист по имени Йонни Фаребринк: тот в отличие от Квика фигурировал в деле ранее.

Томас Квик сказал, что они приехали на пикапе Фаребринка к озеру Аккаяуре, где совместно убили ножом чету Стегехюз. Последовали новые допросы, и рассказ Квика становился все более подробным и детальным. Квик поведал о том, что повстречался с бывшим одноклассником, а также о том, что они с Фаребринком навестили еще одного человека, живущего в Порьюсе (этот человек был назван по имени).

Сведения о наличии у Томаса Квика помощника при убийстве четы Стегехюз просочились в прессу. В тот момент Йонни Фаребринк сидел в тюрьме, осужденный на десять лет за другое убийство. В ответ на просьбу газеты «Экспрессен» прокомментировать заявление Квика он воскликнул:

— Что за чушь! Я не знаю этого парня. Никогда с ним не встречался.

Однако после четырех месяцев расследования прокурор ван дер Кваст был совершенно уверен в своей правоте.

— Признание Томаса Квика совпадает с теми фактами, которые удалось выяснить следователям, — сообщил он в интервью «Экспрессен» 23 апреля 1995 года. — Могу сказать, что чем глубже мы копаем, тем больше находим доказательств того, что Томас Квик не лжет и не фантазирует. Квик находился неподалеку от Аккаяуре в момент убийства, и он прекрасно знает эти места с тех пор, как учился в народной школе в Йоккмокке.

Томас Квик признался в совершении семи убийств, и это — если, конечно, он говорил правду, — делало его самым ужасным кровавым серийным убийцей в истории Швеции. Двое опытнейших полицейских из «группы Пальме», занимавшиеся расследованием убийства премьер-министра, были переброшены на следствие по делу Квика. То же самое произошло и с начальником «группы Пальме» Хансом Эльвебру. Таким образом, расследование получило высочайший приоритет.

9 июля 1995 года из аэропорта Арланда вылетел специально нанятый частный самолет, направляющийся в Йелливаре. В роскошных креслах самолета сидели Томас Квик, его психотерапевт Биргитта Столе, прокурор Кристер ван дер Кваст, мнемоэксперт Свен-Оке Кристианссон, а также еще несколько полицейских и санитаров. Цель поездки — реконструкция убийства супругов Стегехюз.

В самолете находился также Гуннар Лундгрен, адвокат Квика. Поскольку речь шла о самом громком и «престижном» деле Швеции, провинциальный адвокат типа Лундгрена был уже неактуален. После совещания с Сеппо Пенттиненом и Кристианссоном решили, что Квика будет теперь защищать знаменитый адвокат Клаэс Боргстрём. Последний согласился взяться за это дело, однако в тот момент находился в самом начале пятинедельного отпуска, поэтому Гуннару Лундгрену по необходимости предоставили кожаное кресло в самолете.

На следующий день Томас Квик провел следователей полиции до Порьюса и далее по Западной трассе, в конце концов свернув на маленькую лесную дорожку, ведущую к месту стоянки у озера Аккаяуре. Там полицейские эксперты восстановили место преступления таким, каким оно выглядело в ночь на 13 июля 1984 года. Ханс Эльвебру и инспектор криминальной полиции Анна Викстрём участвовали в подготовке на месте.

Примус, спальные мешки и прочий реквизит были расположены в точности так же, как в ночь убийства. На лужайке поставили палатку, специально выписанную из Нидерландов, идентичную той, в которой спали супруги Стегехюз. В палатке слева на месте Маринуса Стегехюса лежал Эльвебру, а справа на месте Янни Стегехюз — Анна Викстрём.

Вооруженный деревянной палочкой, призванной изображать нож, Томас Квик подкрался к палатке. Он накинулся на нее, начал остервенело наносить удары через брезент, затем проник внутрь через вход. Он рычал и завывал, в то время как Анна Викстрём в полном ужасе звала на помощь. Квика схватили, реконструкция была прервана.

Его действия ни в чем и ни в какой мере не соответствовали известным фактам о последовательности событий.

После перерыва реконструкцию продолжили — на этот раз Квик осуществил ее очень сосредоточенно и в полном соответствии с имеющимися данными. В спокойной беседе с Пенттиненом Квик рассказывал о том, как наносил удары, как действовали они с помощником Йонни Фаребринком, а также продемонстрировал, как вырезал в торце палатки длинную полосу и проник внутрь в образовавшееся отверстие.

Когда семь часов спустя реконструкция была завершена, и следователи, и прокурор остались довольны результатом. «Все прошло очень-очень хорошо, — прокомментировал ван дер Кваст, считающий, что во время реконструкции Томас Квик убедительно показал, что именно он убил голландскую чету. — Он хотел изобразить в деталях, как осуществлялось убийство, и смог это сделать». («Экспрессен» от 12 июля.)

Росло число истинных и мнимых экспертов, пытающихся объяснить, какие жизненные впечатления и обстоятельства превратили мальчика Стюре Бергваля в серийного убийцу Томаса Квика. Известная журналистка Керстин Винтерхед описывала в «Дагенс Нюхетер» дом, где он вырос, как «молчаливый и скрытый от внешнего мира. Дом, куда никто не приходил в гости, где не видно было детей, играющих неподалеку».

Здесь вновь описывается детство Квика: насилующий отец, жестокая мать, в том числе — две попытки убийства. Высказывается мнение, что трансформация в убийцу произошла после последней попытки изнасилования со стороны отца, которая имела место в лесу, когда Томасу было тринадцать лет. Томас хотел убить отца, но изменил свои намерения, увидев того жалким, со спущенными штанами.

— Я убежал оттуда. И всего один шаг отделял меня от убийства, которое я совершил в Вэкшё полгода спустя, когда мне уже исполнилось четырнадцать, — пояснил Томас Квик.

— На самом деле ты тогда убил самого себя? — спросила Керстин Винтерхед.

— Да, я убил самого себя, — подтвердил Квик.