Песнь крови Райан Энтони

– О да, – Мустор кивнул, его голос звучал ровно и уверенно. – Как Он и говорил мне.

«Он что, безумен?» – подумал Ваэлин. Этот человек явно фанатик, но делает ли это его сумасшедшим? Он вспомнил то, что Сентес Мустор рассказывал об обращении своего брата. «Он утверждал, что сам Отец Мира говорил с ним…»

– Ваш бог? Он сказал вам, что я приду сюда?

– Он не «мой бог»! Он – Отец Мира, кто сотворил все сущее и ведает все и вся в любови Своей, даже таких еретиков, как вы. Я же благословлен Его голосом. Он предупредил меня о твоем приходе и о том, что твое искусство владения клинком, дарованное Тьмой, погубит меня, однако я, в грешной гордыне своей, возжаждал встретиться с тобой лицом к лицу без этих уловок. Он привел меня в миссию, где я нашел эту женщину. И все вышло так, как Он и предрекал.

– А то, что вы убьете своего отца, он вам тоже предрекал?

– Моего отца…

Взгляд Мустора сделался уже не таким уверенным, он заморгал, лицо у него сделалось настороженным.

– Мой отец сбился с пути. Он отвернулся от любви Отца Мира.

– Но от вас-то он не отвернулся. Ведь он отдал вам эту крепость, не так ли? Он давал вам пропуска, чтобы вы могли благополучно добираться сюда. Он даже открыл вам величайшую тайну вашего рода: тайну подземного хода под горой. Он сделал все это, чтобы вы были в безопасности. Вам можно лишь позавидовать – он так вас любил! А вы отплатили ему клинком в сердце.

– Он уклонился от закона Десятикнижия. Его терпимость к вашему еретическому владычеству нельзя было сносить вечно. У меня не оставалось выбора, я был вынужден действовать…

– Странный же это бог: он так вас любит, что заставил убить родного отца!

– Молча-ать! – заорал Мустор почти рыдающим голосом. Он отшвырнул сестру Шерин и принялся наступать на Ваэлина, направив на него меч. – Заткни свою пасть! Я знаю, что ты такое! Не думай, будто Он мне не сказал. Ты – приверженец Тьмы. Ты чураешься любви Отца. Ты ничего не понимаешь!

Однако мелодия песни крови так и осталась прежней, даже когда клинок узурпатора завис в пяди от груди Ваэлина.

– Готов ли ты? – спросил Мустор. – Готов ли ты умереть, Темный Меч?

Ваэлин обратил внимание на то, как дрожит острие меча, на влажную красноту глаз Мустора, на то, как он стискивает зубы…

– А вы сами готовы убить меня?

– Я сделаю то, что должен!

Голос у Мустора сделался хриплым, он выдавливал слова сквозь стиснутые зубы. Теперь он дрожал чуть ли не всем телом, грудь у него вздымалась – Ваэлин видел человека, борющегося с самим собой. Острие клинка колебалось, но не двигалось ни вперед, ни назад.

– Прошу прощения, милорд, – сказал Ваэлин, – но, сдается мне, у вас не осталось сил убивать.

– Всего одного человека, – прошептал Мустор. – Всего одного, Он так сказал! И тогда я наконец обрету покой. Предо мной наконец отворятся Вечные равнины, которые прежде были закрыты для меня.

Из-за двери донеслись первые звуки боя, гул встревоженных голосов, вскоре потонувший в топоте кованых копыт и лязге стали.

– Что?! – Мустор, похоже, был ошеломлен, его взгляд заметался между Ваэлином и дверью. – Что это?! Ты пытаешься меня отвлечь неким Темным наваждением?

Ваэлин покачал головой.

– Мои солдаты штурмуют крепость.

– Твои солдаты? – На лице Мустора отразилось глубокое замешательство. – Но ты же явился один! Он говорил, что ты явишься один.

Мустор уронил руку с мечом, отступил на несколько шагов, взгляд сделался отстраненным, рассеянным.

– Он говорил, что ты явишься один…

«Убей его! Немедленно! – крикнул голос изнутри Ваэлина, тот голос, который, как он думал, навсегда остался в Мартише, голос, который непрестанно измывался над его приготовлениями к убийству Аль-Гестиана. – Он в пределах досягаемости, отбери меч и сверни ему шею!»

Голос был прав: убить его сейчас было бы проще простого. Безумие или замешательство, владевшее мыслями Мустора, сделало его беззащитным. Но песнь крови по-прежнему оставалась неизменной… А его слова вызывали слишком много вопросов.

– Вас ввели в заблуждение, милорд, – мягко сказал Ваэлин Мустору. – Кому бы ни принадлежал голос, звучащий в ваших мыслях, он вас обманул. Я пришел сюда с целым полком пехоты и отрядом конных братьев. И я сомневаюсь, что моя смерть – или чья бы то ни было еще смерть – приобретет вам место Вовне.

Мустор пошатнулся, едва не рухнул на пол. Он застыл – всего лишь на миг, – но то был миг полной неподвижности. Он стоял, словно высеченный из льда. Когда он снова пришел в движение, смятение, искажавшее его черты, исчезло. Теперь перед Ваэлином стоял человек, полностью владеющий собой. Одна бровь у него была вскинута, насмешливо и изумленно, но в глазах стояла холодная ненависть. И из уст Мустора зазвучал голос, который Ваэлин уже слышал прежде, спокойный и уверенный:

– Ты не перестаешь удивлять меня, брат. Однако это ничего не меняет.

А потом все исчезло. Лицо Мустора вновь превратилось в ту же искаженную смятением маску, что и несколькими секундами раньше. Ваэлину было очевидно, что Мустор понятия не имеет о том, что только что произошло. «Нечто поселилось в его душе, – осознал Ваэлин. – Нечто, способное говорить его устами. А он даже не знает об этом».

– Хентес Мустор, – сказал он, – вы призваны по королевскому слову предстать перед судом по обвинению в измене и убийстве.

Он протянул руку:

– Ваш меч, милорд!

Мустор посмотрел на меч, который держал в руке, повернул клинок так, что он сверкнул в свете факелов.

– Я уж его отмывал-отмывал. Часами его чистил. А кровь все равно видно…

– Ваш меч, милорд! – повторил Ваэлин и подступил ближе с протянутой рукой.

– Да уж… – слабым голосом произнес Мустор. – Лучше заберите его…

Он перехватил меч и протянул его Ваэлину рукоятью вперед.

Раздался звук, как хлопанье крыльев ястреба, в щеку Ваэлину дунуло ветерком, сверкнула вращающаяся сталь. Песнь крови взревела – все неправильно, опасность! – так, что Ваэлин пошатнулся от неожиданности. Он машинально вскинул руку к пустым ножнам за спиной и почувствовал себя полностью, абсолютно беспомощным, увидев, как секира вонзилась прямо в грудь Хентесу Мустору. Удар был так силен, что Мустора подбросило в воздух и он распластался на полу с распростертыми руками.

– Готов, мерзавец! – воскликнул Баркус, выступая из тени. – А неплохой бросок, скажи?..

Удар Ваэлина пришелся ему в челюсть, Баркус кубарем полетел на пол.

– Он же готов был сдаться!

Гнев бурлил в Ваэлине, распаленный песнью крови, руки чесались схватиться за оружие.

– Он уже сдавался, проклятый тупой болван!

– А я думал… – Баркус сплюнул на пол кровью. – А я думал, он тебя вот-вот убьет… У него меч, у тебя нет… И вон еще сестра на полу… Я же не знал.

Он был скорее ошеломлен, чем рассержен.

Ваэлин отчетливо осознал жуткую истину: прямо сейчас он вполне готов убить Баркуса, – и это настолько его потрясло, что гнев миновал. Он наклонился, протянул руку:

– Вставай!

Баркус посмотрел на него снизу вверх. На скуле уже вспухал багровый синяк.

– Больно, вообще-то!

– Прости.

Баркус взял предложенную руку и поднялся на ноги. Ваэлин окинул взглядом труп Мустора и растекающуюся вокруг темную лужу.

– Позаботься о нашей сестре, – сказал он Баркусу, подходя к телу. Ненавистная секира Баркуса так и торчала в груди. «Поэтому ли я не мог ее коснуться? Песнь предвещала, для чего она будет использована?»

Ваэлин надеялся, что в груди Мустора еще осталась искорка жизни, достаточно воздуха, чтобы ответить на последний вопрос о тайне его кровожадного и лживого бога. Но глаза Мустора угасли, обмякшие черты были неподвижны. Секира Баркуса сделала свое дело на совесть.

Ваэлин опустился на колени рядом с телом, вспоминая лихорадочное бормотание Мустора: «Предо мной наконец отворятся Вечные равнины, которые прежде были закрыты для меня». Он положил руку на грудь Мустора и негромко произнес нараспев: «Смерть – всего лишь врата, ведущие Вовне. Она есть конец и начало одновременно. Страшись ее и приветствуй».

– Мне кажется, это неуместно.

Сентес Мустор, у которого уже никто не оспаривал титула владыки фьефа Кумбраэль, смотрел на тело своего брата со смешанным гневом и отвращением. Обнаженный незапятнанный меч висел у него в руке, он тяжело дышал от непривычных усилий. Ваэлин удивился, что он сумел добраться сюда так быстро: очевидно, благодаря тому, что не потрудился принять участие в битве.

– Он бы предпочел отходную молитву из книги десятой, – сказал лорд Мустор. – Слова Отца Мира…

– «Бог есть ложь», – хрипло процитировал Ваэлин. Он поднялся и коротко кивнул владыке фьефа. – Думаю, ваш брат это знал.

– Сколько?

– Общим счетом восемьдесят девять, – Каэнис кивнул на трупы, сложенные внизу, во дворе. – Пощады никто не просил и не давал. Все как в Мартише.

Он снова обернулся к Ваэлину. Лицо у него было угрюмым.

– Мы потеряли девятерых. Еще десять ранены. Сестра Гильма занимается ими.

– Впечатляюще! – заметил принц Мальций. Он стоял, плотно закутавшись в свой подбитый мехом плащ, и рыжие волосы трепались на ледяном ветру, дующем над стенами. – Потерять так мало против столь многих!

– С нашими алебардами и с лучниками брата Норты на стенах… – Каэнис пожал плечами. – У них почти не было шансов, ваше высочество.

– Владыка фьефа распорядился, что делать с убитыми кумбраэльцами? – спросил Ваэлин у принца. Сразу после завершения битвы лорд Мустор куда-то делся – по всей видимости, отправился инспектировать винные подвалы цитадели.

– Сожгите их либо сбросьте вниз со стен. Сомневаюсь, что он достаточно трезв, чтобы беспокоиться об этом.

Нынче утром в голосе принца слышались резкие нотки. Ваэлин знал, что принц сражался в первых рядах тех, кто прорывался в ворота, и что Алюций Аль-Гестиан шел за ним по пятам. Во дворе произошла короткая, но ожесточенная схватка – приверженцев узурпатора было человек двадцать. Алюций упал с коня и исчез в давке. После битвы его вытащили из-под груды тел, живого, но без сознания. Его короткий меч был черен от запекшейся крови, на голове – громадная шишка. Его поручили заботам сестры Гильмы, и он до сих пор не очнулся.

«Дай ему поиграться с мечом дней десять и наври, что теперь он настоящий воин, – угрюмо думал Ваэлин. – Лучше бы я в первый же день привязал его к седлу и отправил коня своим ходом обратно в город…» Ваэлин затолкал подальше чувство вины и обернулся к Каэнису:

– Тебе что-нибудь известно о том, как кумбраэльцы обращаются со своими мертвыми?

– Обычно хоронят в земле. А грешников расчленяют и оставляют гнить.

– Звучит справедливо, – буркнул принц Мальций.

– Организуй отряд, – сказал Ваэлин Каэнису. – Сложите трупы на телеги, отвезите к подножию горы и похороните. На карте указано, что в пяти милях к югу от перевала есть деревня. Отрядите всадника к местному священнику. Пусть прочтет подобающие слова.

Каэнис бросил неуверенный взгляд на принца.

– И узурпатора тоже?

– И его тоже.

– Людям это не понравится.

– Меня ни на собачий пук не интересует, что им понравится, а что нет!

Ваэлин вспыхнул, понимая, что его гнев вызван чувством вины из-за Алюция.

– Вызови добровольцев, – со вздохом сказал он Каэнису. – Двойную порцию рома и по серебряной монете первым двадцати, кто вызовется.

Он поклонился принцу Мальцию.

– С вашего разрешения, ваше высочество, у меня есть еще одно дело…

– Вы, я так понимаю, отрядили своих лучших всадников? – спросил принц.

– Брата Норту и брата Дентоса. Если все сложится удачно, королевский приказ окажется в руках владыки битв в течение двух дней.

– Это хорошо. Было бы жаль, если бы все это оказалось впустую.

Ваэлин воочию увидел перед собой серьезное лицо Алюция, раскрасневшееся от усталости после еще одного часа неуклюжих попыток овладеть мечом.

– Мне тоже, ваше высочество.

Его кожа была мертвенно-бледной, влажной и липкой на ощупь, черные волосы липли к мокрому от пота лбу. И то, как ровно вздымалась и опадала его грудь, ничуть не уменьшило чувство вины, испытываемое Ваэлином.

– С ним скоро все будет в порядке.

Сестра Шерин положила руку на лоб Алюцию.

– Лихорадка быстро унялась, шишка на лбу уже рассасывается, и, видите…

Она указала на закрытые глаза мальчика, и Ваэлин увидел, что глазные яблоки ворочаются под веками.

– Что это значит?

– Ему что-то снится, так что, скорее всего, мозг не поврежден. Через несколько часов он очнется, и ему будет очень плохо. Но он очнется.

Она встретилась глазами с Ваэлином и улыбнулась ясной, теплой улыбкой.

– Я очень рада видеть вас снова, Ваэлин.

– И я вас, сестра.

– Похоже, вы обречены вечно меня спасать!

– Если бы не я, вы бы вообще не оказались в опасности.

Он окинул взглядом пиршественный зал, который сестра Гильма превратила во временный госпиталь. Сестра Гильма сидела у очага и от души хохотала над Джанрилом Норином, бывшим учеником менестреля, зашивая ему рану на руке, пока он потешал ее одной из самых своих фривольных частушек.

– Мы можем поговорить? – спросил Ваэлин у Шерин. – Я хотел бы побольше узнать о том времени, что вы провели в плену.

Ее улыбка несколько потускнела, однако она кивнула:

– Да, конечно.

Он вывел ее на стены, подальше от любопытных ушей. Внизу, во дворе, солдаты деловито грузили на подводы трупы кумбраэльцев, обмениваясь натянутыми, но забористыми шуточками среди застывающей крови и костенеющих тел. Судя по тому, как неуверенно передвигались некоторые из них, Каэнис распорядился выдать дополнительную порцию рома заранее.

– Вы их похороните? – спросила Шерин. Ваэлин был удивлен тем, что в ее голосе не слышалось ни потрясения, ни отвращения, но сообразил, что жизнь целительницы приучила ее к виду смерти.

– Я счел это правильным.

– Сомневаюсь, что даже их сородичи стали бы это делать. Они ведь согрешили перед своим богом, не так ли?

– Но они-то так не думали.

Он пожал плечами.

– А потом, это же не ради них. Новости о том, что здесь произошло, разнесутся по всему фьефу. И многие кумбраэльские фанатики поспешат назвать это резней. Если сделается известно, что мы проявили уважение к их обычаям, позаботившись о мертвых, быть может, это притупит ненависть, которую они попытаются разжечь.

– Вы говорите почти как аспект.

Ее улыбка была такой ясной, такой открытой, что разбередила в его груди старую, привычную боль. Шерин изменилась: замкнутая, суровая девушка, которую Ваэлин знал почти пять лет назад, превратилась в уверенную в себе молодую женщину. Но суть осталась прежней. Он видел это по тому, как она положила руку на лоб Алюция, как отчаянно молила сквозь кляп, когда думала, что он собирается пожертвовать жизнью ради нее… Сострадание пылало в ней по-прежнему.

– Мы с вами как-то все время оказываемся в противоположных концах Королевства, – продолжала она. – В прошлом году я имела счастье познакомиться с принцессой Лирной. Она сказала, что вы с нею друзья. Я просила ее передать вам привет.

«Друзья! Эта женщина врет, как другие дышат».

– Она передала.

Очевидно, Шерин не знала, аспект Элера так и не сказала ей, почему они все время находились так далеко друг от друга. И Ваэлин внезапно решил, что и незачем ей это знать.

– Он не мучил вас? – спросил он. – Мустор? Он не…

– Ну, я получила пару синяков, когда меня брали в плен.

И Шерин показала ему следы от наручников на запястьях.

– Но в остальном меня не обижали.

– Когда он взял вас в плен?

– Около двух месяцев тому назад. А может, и больше. В стенах этой крепости я потеряла счет времени. Меня наконец-то призвали обратно в Дом ордена из Варнсклейва, и я так надеялась снова занять свою прежнюю должность, но аспект Элера поручила мне изыскание новых снадобий. Ах, Ваэлин, это скука смертная! Бесконечное растирание трав и приготовление составов, большинство из которых кошмарно воняют. Я даже жаловалась аспекту, но она мне сказала, что мне надо ознакомиться со всеми сторонами деятельности ордена. Как бы то ни было, я даже обрадовалась, когда из моей бывшей миссии прискакал гонец с известием, что там началась вспышка «красной руки». Я как раз работала над лекарством, которое могло дать надежду на исцеление или, по крайней мере, облегчение симптомов. И тамошний мастер послал за мной.

«Красная рука». Моровое поветрие, которое прокатилось по всем четырем фьефам перед тем, как король взялся за объединение Королевства, и за два жутких года своего владычества унесло тысячи жизней. Ни одна семья не осталась не затронута им, и ни одной болезни не страшились так, как этой. Однако последние пятьдесят лет в Королевстве о ней было не слышно.

– Это была ловушка, – сказал он.

Она кивнула.

– Я отправилась в путь одна – боялась, как бы зараза не распространилась. Однако болезни не было, только смерть. В миссии стояла тишина, я подумала, что там никого нет. Внутри были одни трупы, и умерли они не от «красной руки». Они были зарезаны и изрублены – даже больные в своих постелях. Приверженцы Мустора ждали меня, и они не пощадили никого. Я попыталась бежать, но они меня, разумеется, поймали. Заковали в цепи и привезли сюда.

– Простите меня.

– Вы-то тут ничем не виноваты! Мне было бы больно думать, что вы вините в этом себя.

Они снова встретились взглядом, и в груди снова шевельнулась боль.

– Мустор вам ничего не говорил? Ничего такого, что могло бы объяснить его действия?

– Он приходил ко мне в камеру почти каждый день. Поначалу он как будто тревожился о моем благополучии, заботился о том, чтобы мне давали достаточно еды и воды, даже книги и бумагу приносил, когда я просила. При этом он постоянно говорил, как будто что-то заставляло его это делать, но его слова обычно выглядели бессмысленными. Он бормотал о своем боге, цитировал целыми отрывками Десятикнижие, которое так чтут кумбраэльцы. Поначалу я думала, будто он пытается меня обратить, но потом осознала, что на самом деле он говорит не со мной. Мое мнение его не интересовало. Он просто нуждался в том, чтобы высказывать вслух то, чего не мог сказать своим приверженцам.

– Что именно?

– Свои сомнения. Хентес Мустор усомнился в своем боге. Не в его существовании, а в его решениях и намерениях. Я тогда не знала, что он убил своего отца, по всей видимости, по наущению своего бога. Возможно, чувство вины свело его с ума. Я ему так и сказала. Я сказала ему, что, если он думает, будто сумеет воспользоваться мной, чтобы убить вас, он воистину безумен. Я ему сказала, что вы его убьете на месте. Похоже, я ошибалась…

Она пристально поглядела на него.

– Ваэлин, он ведь действительно был безумен? Им двигало именно безумие? Или… или что-то еще? Я чувствую, вам известно больше, чем вы говорите.

Ему хотелось рассказать ей все, это побуждение жгло ему грудь, потребность с кем-нибудь поделиться. Тот волк в Урлише и Мартише, встреча с Нерсус-Силь-Нин, Ожидающий, и голос, один и тот же голос, слышанный им из уст двух убитых. Но что-то удержало его. На этот раз это была не песнь крови, а нечто куда более понятное. «Подобные знания опасны. А она и так пережила из-за меня достаточно опасностей».

– Я всего лишь брат с мечом, сестра, – сказал он ей. – И с каждым годом понимаю, как мало я знаю.

– Вы знали достаточно, чтобы спасти мне жизнь. Вы знали, что у Мустора не хватит духу вас убить. Я была совершенно уверена, что вы его зарубите, когда увидите, что у него я… Я была так горда вами, так гордилась, что вы этого не сделали. Безумец он или нет, убийца или нет, а я не чувствовала в нем зла. Только горе и чувство вины.

Снизу донесся шум. Ваэлин посмотрел вниз и увидел, что владыка фьефа лорд Мустор наскакивает на Каэниса, плеща вином из бутылки на булыжную мостовую двора. Владыка фьефа был растрепан, небрит и, судя по тому, как заплетался у него язык, куда пьянее обычного.

– П-пусть себе гниют! Слыхал, брат? У нас в Кумбраэле грешников не хоронят! Отрубите им головы и б-бросьте воронам…

Он наступил в лужу непросохшей крови, поскользнулся и тяжело рухнул на булыжники, облившись вином. Мустор замысловато выругался и отпихнул руки Каэниса, который пытался помочь ему встать.

– Я говорю, пусть грешники себе гниют! Это же моя крепость. Принца Мальш… Мальсия? Лорда Ваэлина? Нет, моя!

– Что это за человек? – спросила Шерин. – Он выглядит несколько… ненормально.

– Законный владыка фьефа Кумбраэль, да поможет им Вера.

Он виновато улыбнулся ей.

– Мне надо идти. Мой полк останется здесь в ожидании нового приказа короля. Я попрошу брата-командора Макрила выделить эскорт, который доставит вас обратно в орден.

– Я бы предпочла ненадолго остаться здесь. Думаю, сестра Гильма будет рада помощнице. К тому же мы с вами почти не успели поделиться новостями. Мне есть о чем порассказать!

Все та же открытая улыбка, все та же боль в груди. «Отошли ее, – приказал внутренний голос. – Если оставить ее тут, ничего, кроме боли, из этого не выйдет».

– Лорд Ваэлин! – Крик владыки фьефа лорда Мустора снова заставил его посмотреть во двор. – В-вы где? Оштановите этих людей!

– Мне тоже есть о чем порассказать, – сказал Ваэлин, прежде чем уйти прочь.

Поначалу лорд Мустор рассвирепел, когда Ваэлин отказался остановить погребение трупов, и принялся во всеуслышание орать, что крепость его и что он в своих землях полновластный владыка. Когда Ваэлин коротко ответил, что он служитель Веры, а потому не подчиняется слову владыки фьефа, Мустор умолк и сердито надулся. Воззвав к принцу Мальцию и получив в ответ лишь суровый неодобрительный взгляд, Мустор удалился в покои своего убитого брата, куда велел принести значительную часть винных запасов, что хранились в подвалах цитадели.

В Высокой Твердыне они провели еще восемь дней, с тревогой ожидая вестей об окончании войны. Ваэлин не давал своим людям сидеть без дела, занимая их тренировками и постоянными вылазками в горы. Солдаты почти не роптали, боевой дух был высок благодаря победе и трофеям, добытым в цитадели и снятым с трупов. Пожива была невелика, однако же утолила извечную солдатскую тягу к добыче.

– Дайте им одержать победу, набить карманы золотом и время от времени переспать с бабой, – сказал Ваэлину сержант Крельник как-то вечером, – и они будут следовать за вами вечно!

Как и обещала сестра Шерин, Алюций Аль-Гестиан быстро оправился. Он очнулся на третий день и благополучно прошел простую проверку, показывающую, что его мозг не получил необратимых повреждений, хотя он совершенно не помнил ни самой битвы, ни того, как его ранили.

– Так он, значит, убит? – спросил он у Ваэлина. Они стояли во дворе, глядя, как солдаты строятся для вечерних занятий строевой подготовкой. – Узурпатор?

– Да.

– Как вы думаете, это он вручил Черной Стреле те пропуска?

– Не знаю, как еще они могли попасть к нему в руки. Похоже, прежний владыка фьефа готов был на многое, чтобы уберечь своего сына.

Алюций плотно закутался в свой плащ. Ввалившиеся глаза делали его похожим на старика, глядящего из-под маски молодого человека.

– Столько крови пролито из-за пары писем… – он покачал головой. – Линден бы расплакался, если бы это увидел.

Он сунул руку под плащ и отцепил от пояса короткий меч Ваэлина.

– Возьмите, – сказал он, протягивая меч вперед рукоятью. – Больше он мне не понадобится.

– Оставьте его себе. Это мой подарок. Пусть будет вам напоминанием о том времени, что вы провели в солдатах.

– Не могу. Король вручил его вам…

– А я вручаю вам.

– Я не… Не следует отдавать его такому человеку, как я.

Видя, как мальчик сжимает рукоять меча, как дрожат у него пальцы, Ваэлин вспомнил красную жижу, которой был покрыт клинок, когда его вытащили из-под кучи трупов у ворот. «Лицо битвы всего уродливее, когда видишь его впервые».

– Есть ли тот, кто более достоин этого? – сказал Ваэлин, положив руку на рукоять и мягко отведя ее от себя. – Вернетесь домой – повесьте его на стену. И пусть висит. Обратно я его не приму.

Юноша, похоже, хотел было сказать что-то еще, но промолчал и повесил меч обратно на пояс.

– Как вам будет угодно, милорд.

– Вы напишете об этом? Стоит оно поэмы, как вы думаете?

– Оно наверное стоит сотни поэм, но вряд ли их напишу я. С тех пор, как я очнулся, слова уже не приходят ко мне сами, как когда-то. Я пробовал. Я сижу с пером и бумагой, но ничего не выходит.

– Человеку требуется время, чтобы оправиться после ранения. Отдыхайте и ешьте вволю. Я уверен, что ваш дар вернется.

– Надеюсь… – мальчик слабо улыбнулся. – Может быть, я напишу Лирне. Уверен, что для нее слова у меня найдутся.

Ваэлин, которому тоже было что сказать принцессе, кивнул и переключил внимание на солдат, спустив внезапно охвативший его гнев на человека, который в оборонительном строю слишком высоко поднял алебарду.

– Держи ниже, остолоп! Как ты выпустишь кишки коню, когда у тебя оружие в небо торчит? Сержант, лишний час строевой подготовки этому человеку!

Вечера он проводил в обществе Шерин. Они сидели в зале владыки и делились рассказами о том, что им довелось пережить в последние несколько лет. Ваэлин обнаружил, что Шерин попутешествовала куда больше него: она побывала в миссиях Пятого ордена во всех четырех фьефах Королевства и даже плавала кораблем в анклав, расположенный в Северных пределах, где правил во имя короля владыка башни лорд Ванос Аль-Мирна.

– Приятное место, хотя там и холодно, – сказала ему Шерин. – И там живет так много разного народа! Большинство тамошних земледельцев на самом деле изгнанники из Альпиранской империи, что на юге. Высокие, красивые чернокожие люди. По всей видимости, они прогневали императора и вынуждены были сесть на корабль либо быть казненными. Они прибыли в Северные пределы более пятидесяти лет тому назад. Большая часть стражи владыки башни набрана из этих изгнанников. Они славятся своей свирепостью.

– Я как-то раз встречался с владыкой башни и его дочерью. Кажется, я ей не понравился.

– Это той, которая лонакский найденыш? Когда я туда ездила, ее не было. Она отправилась в лес, к сеорда. Они, похоже, весьма чтут ее и ее отца. Это как-то связано с великой битвой с Ледяной ордой.

Ваэлин рассказал ей о месяцах, проведенных в Мартише, поделился мучительными воспоминаниями о гибели Аль-Гестиана, чувствуя себя трусом и лжецом за то, что не рассказал ей, как собирался его убить.

– Это был акт милосердия, Ваэлин, – сказала она и взяла его за руку, прочтя на его лице чувство вины. – Заставить его страдать было бы дурно, это было бы преступление против Веры.

– Я многое делал во имя Веры.

Ваэлин взглянул на свою руку, изборожденную шрамами, рядом с ее рукой, бледной и гладкой. «Руки убийцы, руки целительницы. О Вера, зачем рядом с ней так тепло?»

– Любой и каждый из нас может спросить себя, не сделали ли мы чего дурного во имя Веры, – сказала Шерин. – А вы, Ваэлин?

– Я убивал людей, людей, которых даже не знал. Среди них были и преступники, и наемные убийцы, настоящие мерзавцы. Но некоторые, как те заблудшие фанатики, что жили здесь, были просто люди, придерживавшиеся иных верований. Люди, которые могли бы стать мне друзьями, встреться мы в другое время в другом месте.

– Жившие здесь люди были жестокими убийцами. Они вырезали целую миссию нашего ордена только затем, чтобы взять меня в плен. Могли бы вы так поступить?

«Она этого не видит, – осознал Ваэлин. – Она не видит во мне убийцу».

– Нет, – сказал он, почему-то снова чувствуя себя лжецом. – Нет, не мог бы.

С каждым днем Ваэлин все больше позволял себе предаваться мечтам о том, что король и орден, возможно, позволят им остаться здесь, в качестве постоянного гарнизона в кумбраэльских землях. Он стал бы комендантом крепости, напоминающим кумбраэльским фанатикам о цене мятежа. А Шерин могла бы организовать тут миссию, чтобы ходить за больными в этих далеких и суровых землях, и они бы много-много лет служили Вере и Королевству в блаженном уединении. Ваэлин прекрасно понимал, что это невозможно, и тем не менее мечты упорно преследовали его, светлая, заманчивая надежда, которая росла и крепла с каждым новым разом. А Каэнис сделался бы библиотекарем цитадели, открыл бы школу для местных детей, учил бы их грамоте и истинной Вере. Баркус взял бы на себя кузницу, Норта – конюшню, Дентос сделался бы главным егерем… Ваэлин привез бы сюда из Дома ордена Меченого и Френтиса, и зажили бы они тут все вместе. Ваэлин понимал, что это самообман, ложь, которой он тешит себя после каждого вечера, проведенного в обществе Шерин. Потому что ему не хочется, чтобы все это закончилось, потому что ему хочется, чтобы мир и покой, которые он испытывал в ее присутствии, длились как можно дольше. Он даже принялся составлять официальное предложение аспекту Арлину, снова и снова проговаривая его в уме, но оттягивая момент, когда он попросит Каэниса его записать. Если произнести его вслух, сделается очевидна вся абсурдность этой затеи – и Ваэлин предавался мечтам.

Насколько сильно он себя обманывал, сделалось очевидно на утро девятого дня. Ваэлин проснулся рано, наскоро сходил проверил караул на воротах и пошел обходить посты на стенах, прежде чем отправиться завтракать. Часовые продрогли, но были довольно веселы, заставив Ваэлина заподозрить, что они приняли по паре глотков «братнего друга». Прежде чем спуститься во двор, он немного замешкался, любуясь угрюмой красотой пейзажа. «Слишком мрачные места, не те, где хотелось бы прослужить до конца дней своих. Но какой тут покой, благословенный покой!»

Годы спустя он помнил это все так же отчетливо: ясное утреннее солнце, в лучах которого окрестные горные вершины, засыпанные свежевыпавшим снегом, искрились серебристо-голубым, прозрачная синева неба, резкий ветер в лицо… Он навсегда запомнил тот последний миг, после которого все изменилось.

Ваэлин уже собирался уйти, когда его взгляд упал на длинную и узкую дорогу, ведущую к крепости со дна долины: по дороге во весь опор мчался всадник. Ваэлину даже отсюда были видны белые клубы пара, что валили из ноздрей загнанного коня. «Дентос! – узнал Ваэлин, когда всадник подъехал ближе. – Дентос, без Норты».

Дентос спешился во дворе. Лицо у него посерело от усталости, на скуле багровел огромный синяк.

– Брат, – приветствовал он Ваэлина голосом, хриплым от горя и изнеможения, – нам надо поговорить!

Он слегка пошатнулся, Ваэлин подхватил его.

– В чем дело? – осведомился Ваэлин. – Где Норта?