«Матросская тишина» Седов Б.
– По выслуге лет – всего восемь, – чуть помешкав, ответил цирик. Но, поскрипев единственной прямой извилиной и заподозрив в вопросе задержанного явный подвох, тут же с угрозой процедил: – И что?!
– Ничего. Просто ты до нее не доживешь, – ответил Артем. – Сдохнешь, – и, получив удар ногой в грудь, зашелся изматывающим кашлем. Вместе с капельками слюны с его губ слетели сгустки запекшейся крови.
– Надо же, у нас здесь, оказывается, юморист появился. Ефим Жоприн, бля. – Второй, донесшийся со стороны спины голос тоже был Греку знаком и, вне всякого сомнения, принадлежал скуластому амбалу. – Чего вдруг замолчал? Ну давай, бухти дальше. Про то, как космические корабли бороздят Большой театр! Гы-гы! Или ты язык с испугу проглотил, Владимир Виножмур? – Прапорщик перешагнул через Артема и, помахивая резиновой дубинкой, встал рядом с коротышкой.
– Я-то не проглотил, – ответил, отдышавшись, Артем. – С моим языком все в порядке. А вот твоим змеиным жалом в самый раз задницу у Птицына вылизывать. Или передницу…
– Хлебало захлопни, червь навозный! – На роже бугая выступила вишневая краска. Было видно, как ему хочется немедленно отыграться за оскорбление, но мент отчего-то сдержался. Хотя для привыкшего к безнаказанному руко-и ногоприкладству цирика из ИВС это было сделать невероятно трудно. – Побереги свой рабочий ротик! Он тебе в «Матроске» еще не раз пригодится! Это я тебе обещаю!
– Короче, готовься к путешествию в петушатник, жаба болотная, – поддержал гоблин. – Через час за тобой толчок на колесах подадут. Кстати, ты еще не в курсе, как наши московские «тины» ваше рахитное питерское быдло называют? Бомжи!!! Ха-ха-ха!
– Что верно – то верно! – одобрительно хрюкнув под нос, согласился здоровяк. – Как ни глянешь на площади у трех вокзалов – шмотки вечно какие-то пидорные, на ногах – измазанные в глине говнодавы с протектором, рожи бледные, голодные, ноги кривые, вечно сопли из носа текут. Сразу понятно – только что со «Стрелы» вылез, доходяга.
– Зато ты, как я вижу, на табло чересчур черномазый, – окинув цирика усталым взглядом, тихо сказал Артем. – Не иначе как через девять месяцев после Фестиваля молодежи и студентов народился? От людоеда из Зимбабве…
– Че-го-о-о?! – мгновенно потеряв самоконтроль, зарычал прапорщик и замахнулся дубинкой. Было от чего прийти в бешенство. Отца своего – якобы грузинского князя, погибшего еще до рождения сына на Кавказе из-за кровной мести, – он в жизни ни разу не видел. А дата появления на свет действительно точь-в точь, до недели, соответствовала той, которую назвал Грек. Страшная, молнией вспыхнувшая в голове цирика догадка о своем истинном происхождении холодной волной мурашек прокатилась от затылка до пяток. Кипящая злоба искала выхода и нашла: рассекая воздух, над лежащим на полу камеры Артемом взмыл «демократизатор»…
– Отставить!!!– вдруг донеслось со стороны коридора. Рука надувшего щеки амбала замерла на полпути к цели. Он обернулся. В дверном проеме стояли сам начальник ИВС – дородный седовласый подполковник Нечепуренко с огромным животом и выглядывающий из-за его спины, одетый в тот же, что и вчера, мятый костюм с галстуком-лопатой, следователь Птицын. – Это еще что за самоуправство, Чочиев?!
– Он, сука такая, в меня плюнул, тов… Юрий Семеныч!!!– мигом опустив дубинку и вытянувшись во фрунт, сию секунду нашелся с ответом прапорщик. И даже, наглядно демонстрируя факт оскорбления действием, брезгливо потер рукавом форменную штанину, якобы в том самом месте, куда попал плевок задержанного.
– Ничего, отстираешь, – понимающе оглядев стоящее у стены ведро, растекшуюся по полу лужу и валяющиеся в камере обрывки капроновой веревки, глухо бросил хозяин изолятора. – Поднимите его, живо! – приказал, сдвинув брови. – Уроды, мать вашу ети.
Цирики поспешно схватили Артема и не без труда привели в вертикальное положение. Подполковник и следователь подошли и остановились на расстоянии шага.
– Вот ты, значит, какой, северный олень, – пристально, медленно, с головы до ног оглядев особого «гостя», промычал Нечепуренко. – Орел!.. Ничего мне сказать не хочешь?
– О чем? – безучастно глядя в глаза подполковнику, бросил Грек.
– А ты, можно подумать, не понимаешь?! – фыркнул мент и недвусмысленно оглянулся на Птицына. Напомнил, хитро прищурившись: – По поводу вашего с Алексеем Михайловичем вчерашнего разговора. Ничего не надумал?
– Пош-шел ты… – процедил Артем и отвернулся. – Я требую адвоката.
Лоснящеееся лицо толстяка потемнело. Поняв, что вчерашние угрозы Птицына не возымели на клиента должного действия, он с шумом втянул воздух свинячьими ноздрями и, резко подавшись вперед, громко пролаял, брызгая слюной в лицо Грека:
– В морге будешь для себя гроб с подогревом требовать, понял?!! Кретин!!!
– Красивое у вас имя, начальник. Но все равно, рад познакомиться. Меня зовут Артем Александрович.
– Остряк, значит? – ухмыльнулся, дыша в лицо задержанному, Нечепуренко. – Ладно, по-прикалывайся напоследок. Скоро тебе будет не до смеха. Алексей Михайлович, – начальник ИВС кивком подозвал следователя. – Зачитайте гражданину Грекову постановление о его аресте. А вы, – с трудом вмещавшийся в милицейскую форму толстяк грозно посмотрел на застывших истуканами по бокам от Артема прапорщиков, – отведете его вниз, во двор. Автозак уже прибыл, так что не тормозите!.. Да-а, совсем забыл! – снова уставился на задержанного седой подполковник. – С вашим бывшим соседом по камере ночью беда приключилась. Такая, что не приведи господи, даже сказать стыдно. В больничку его утром отправили, всего в крови. Но вряд ли он выкарабкается. Вот и подумайте, пока будете ехать до СИЗО, что сказать тамошней братве в свое оправдание. Такая горячая информация быстро расходится… Впрочем, вам, как и Мусаеву, уже не поможешь. Стукачей в «Матроске» ненавидят больше, чем администрацию тюрьмы. Так что… прощайте, Артем Александрович. Я, попирая закон, дал вам шанс выкарабкаться, вы его отвергли. Что ж, пеняйте на себя.
Довольно проворно для своих габаритов развернувшись на каблуках, Нечепуренко покинул камеру и скрылся за распахнутой дверью. Птицын достал из потертого «дипломата» какой-то документ с печатью и протянул Артему:
– Ознакомьтесь. Вы подозреваетесь в совершении ряда тяжких преступлений. Так как существует реальная возможность, что, находясь на свободе, вы можете оказывать давление на потерпевших и свидетелей, а также из опасений, что вы можете попытаться уклониться от следствия и скрыться, принято решение о вашем аресте и водворении до суда в следственный изолятор. Вот постановление.
– В очко себе затолкай, крыса продажная, – осклабился Артем. – Я с тобой еще встречусь.
– Если бы вы знали, гражданин Греков, – нарочито безмятежно вздохнул следователь, – сколько раз за семнадцать лет работы в системе я слышал такие угрозы. Но, как видите, до сих пор жив и, слава богу, кажется, вполне здоров.
– Это ненадолго, – серьезно пообещал Артем. – Дай только выйти…
– Ты бы лучше не бакланил, а о себе, любимом, позаботился, – с фальшивым сочувствием сказал Птицын, скривив одну сторону лица. – Иса Сухумский – личность в столице известная. Для многих молодых ухарей-крадунов чуть ли не пример для подражания. За него тебе не только целку в заднице, но и брюхо с гарантией вскроют, от яиц до ноздрей. Вот и прикинь буй к носу… – Запнувшись, следователь с прищуром взглянул на Грека и отчеканил: – В последний раз тебя спрашиваю: да или нет? Не будь дураком, Греков. Это же форменное самоубийство. В общей камере ты не проживешь и суток.
– О своей шкуре лучше позаботься, мать Тереза, – холодно ответил Артем. – У тебя все?! Тогда будь здоров, е… коров. Эй вы, придурки лагерные, ведите меня во двор!
– Как скажешь, лягушонок, – довольно улыбнулся стоящий справа от Грека «возможно-негр» и почти без замаха, давно отработанным ударом сверху вниз, врезал ему дубинкой между ног. Колени Артема дрогнули, тело обмякло. – Это тебе вместо «до свидания», покойничек.
Надев на руки задержанного браслеты, прапорщики выволокли его из камеры и повели к выходу.
Глава четвертая
И вот она – «Матросская тишина»
Внутри автозака, куда Артема вместе с еще семью «попутчиками», следующими по маршруту ИВС – СИЗО, затолкал конвой сопровождения, было не продохнуть. Люди буквально висели друг у друга на головах, но конвою это было до лампочки. Второй рейс зековоза сегодня явно не планировался. Поэтому менты со всем присущим им старанием приступили к уплотнению фургона. По три человека запихали в каждую из клеток. Артема, до которого очередь дошла последним, не долго думая втолкнули в автозаковский «стакан», где уже находился высокий, болезненно худой парень лет двадцати, с темными пятнами вокруг глубоко запавших глаз. Грек, половина корпуса которого так и не смогла поместиться в конуру, оказался с ним прямо лицом к лицу.
– Держись, братан, – сказал грудью влипший в соседа Артем, тяжело дыша и скрипя зубами, – трое конвоиров, уперевшись что было сил в дверь, сантиметр за сантиметром вдавливали его внутрь. По слаженности действий ментов было понятно: подобным варварством они занимались не впервой.
– Ребра сломаете, суки! – не выдержав напора, прохрипел взмокший от натуги парень. – Уже дышать невозможно!!!
– А ты жопой вдыхай, – лениво посоветовал кто-то из наконец-то закрывших дверь конвоиров, и все остальные дружно заржали.
Наконец машина тронулась. Ехали невероятно долго. Воздух внутри автозака стал спертым и вонючим настолько, что, казалось, его можно было пощупать. Вдавленного Артемом в железную стену, тихо скулящего долговязого попутчика начала бить крупная дрожь. Лицо его стало белей простыни, взгляд обезумел. С такими симптомами Грек уже однажды сталкивался. Так что сомнений не было – сопляка мучила жестокая наркотическая ломка, и сердце его могло остановиться в любую секунду.
Когда автозак остановился и распахнулись сначала наружная, а затем и дверь «стакана», Грек, наконец-то получивший возможность вздохнуть полной грудью чистый воздух, облегченно вытер рукавом струящийся с лица пот. Но, спрыгнув из машины на щербатый асфальт и оглядевшись по сторонам, Артем почувствовал: настоящая пытка только начинается…
Они находились в некоем подобии тамбура. Перед строем вновь прибывших, за решеткой, сгорбился над горой папок с личными делами вертухай. Из числа офицеров. Видимо, дежурный. Началась перекличка. В процессе ее проведения Грек обратил внимание на то, что среди стоящих в шеренгу подследственных около половины составляют инородцы – из Средней Азии, Татарии и Кавказа. Многие из них своим внешним видом больше всего напоминают выловленных в лесу Маугли. Нервничают, словно перед казнью. По-русски лопочут еле-еле, через пень-колоду. Один урюк с раскосыми глазами несколько раз подряд не мог внятно, не проглатывая звуки, произнести свои имя-фамилию. Гость из солнечного Чуркистана звался Бабаназар Худайбердыйназаров.
После окончания переклички всю толпу загнали на «сборку». Ею оказалась погруженная в полумрак, слабо освещенная камера около полусотни квадратов размером. Стены и потолок – как в шахте. Чернее некуда. Шершавый, в выбоинах, бетонный пол. Под потолком – две узкие щели, забранные решетками. С их внешней стороны еще и жалюзи – «реснички». Не могло быть и речи, чтобы увидеть хоть что-нибудь сквозь это нагромождение железа. В углу камеры, за полуметровым кирпичным барьером – параша. Или, как сказал кто-то из зеков – «дальняк». Артем, давно мечтающий сходить в клозет, подождал, пока низкорослый косоглазый старик откряхтит, и, на ходу стаскивая спортивные брюки, зашел за перегородку.
Рядом с парашей, как и в камере ИВС, где он повстречался с Исой Сухумским, из стены торчал огрызок ржавой трубы, из которого сочилась мутная вода цвета сильно разбавленного кофе. Грек тщательно вымыл под струйкой липкие от пота и грязи руки и вышел, чуть не снесенный с ног бандюком-носорогом, ломанувшимся к дырке.
Сидеть было негде. Вдоль стен камеры находились отполированные годами и задницами зеков деревянные скамейки, но они уже были заняты более шустрыми, а также не впервые оказавшимися в этих мрачных стенах и знающими все тонкости быта в «Матроске» мужиками. Остальным пришлось стоять на своих подпорках. Когда загнали их партию, в камере уже находилось с дюжину человек. Судя по доносящимся обрывкам разговоров, они уже много часов ждали здесь переброски со «спеца» на «общак». Эти слова впервые оказавшемуся в тюрьме Артему ни о чем пока не говорили. Но он почему-то сразу понял: речь шла о типах имеющихся в СИЗО камер. «Общак» – это понятно. А вот что такое «спец», хорошо это или совсем даже плохо, приходилось лишь догадываться. Появлялись новые и новые партии подследственных. Некоторые уже «кучковались», разбившись на ранги, масти и землячества. Кое-кто встречался за колючей проволокой отнюдь не впервые. Определить, где бывалый зек, а где один из находящихся в явном большинстве первоходков, оказалось совсем не сложно. Те, кто впервые переступил порог тюрьмы, выглядели сильно подавленными, постоянно вертели головами, прислушивались к разговорам, стараясь угадать, что их ждет «за следующим поворотом». Опытные вели себя не в пример спокойнее. Некоторые прямо здесь стали заваривать чифир. Нашлись и алюминиевая кружка, и пачка чая, и тряпки, из которых быстренько сделали «дрова», свернув тугим жгутом. О качестве сочащейся из трубы технической воды, понятное дело, лучше было не думать. Сварив дегтевидное пойло, зеки обмотали горячую ручку кружки куском ветоши и пустили чифир по кругу, продолжая прерванный на время приготовления напитка неспешный разговор…
Никто не кричал, все вели себя тихо, разговаривали почти шепотом. Но гул все равно стоял такой, словно над головами летали несколько злых пчелиных роев.
Уловив момент, когда один из сидящих на скамейке мужиков, устав терпеть, нехотя освободил местечко и отлучился по нужде, Артем, стоявший ближе всех, наконец-то смог присесть, потеснив широкими плечами соседей, вытянуть гудящие ноги, опереться спиной о стенку и устало прикрыть глаза. Все его тело гудело и ломило, словно по нему бежал ток высокого напряжения.
Довольно долго ничего примечательного в камере не происходило. Ближе к ночи дверь открылась, и вертухаи начали выкрикивать фамилии. Около двадцати человек, подхватив свои баулы, ушли. То же самое повторилось примерно через час. Камера, еще не так давно забитая до отказа, постепенно становилась свободней. С пятого захода мент назвал фамилию Артема, и он вместе с другими двинулся на выход.
После недолгого путешествия по переходам группа подследственных оказалась в непривычно ярко освещенной после сумеречной «сборки», просторной и более или менее чистой камере. Посреди нее стоял длинный оцинкованный стол, очень смахивающий на те, что Греку доводилось видеть на мясных кухнях общепита. Рядом, по-эсэсовски заложив руки за спину, с невозмутимыми лицами стояли пятеро – три мужика и две некрасивые, напоминающие пересушенные воблы, женщины в вертухайской форме.
– Все из сумок – на стол! – приказал старший группы шмона. Зашуршали пакеты, завжикали «молнии», защелкали замки. Артем, а с ним и еще несколько бомжеватого и нерусского вида личностей, отошли в сторону – в отличие от большинства зеков, им нечего было предъявлять к досмотру. Их руки были пусты. Не прошло и минуты, как на столе возвышалась целая гора всевозможного барахла – шмоток, предметов личной гигиены, книг, продуктов и еще много чего.
– Все сумки и баулы – в кучу, в угол! – вновь последовала команда офицера, которая была беспрекословно выполнена.
– Теперь каждому раздеться догола! Снимать даже носки! – на сей раз голос подала высокая и худая, как выдернутая из забора жердь, рыжеволосая прапорщица. – Живо!!!
Стали не спеша стягивать одежду.
– А не страшно, милая? Нас тут вон сколько, а вас с подружкой всего двое, – вдруг неожиданно донеслось из толпы. На хмурых лицах мужиков стали появляться улыбки. Кто-то, заржав, тут же поддержал, с ярко выраженным татарским акцентом:
– Ты меня не бойся, дочка, у меня хоть и длинный, но тонкий и кривой влево! Так что я больше чем на полшишки не вставляю!
– А ко мне, бикса, лучше не подходи. Я таких, как ты, по три штуки на ось надеваю. А потом – р-рязь! – рукой по ушам, и кручу, как пропеллер!!! Ка-айф!!!
После этой реплики толпу словно прорвало, весело загалдели почти все. Прислушиваясь к доносящимся с разных сторон репликам, Грек вдруг поймал себя на том, что тоже улыбается.
– Ни фига у тебя болтяра! Почем за кило брал?
Толпа: – Ха-ха-ха!
– Где брал, там уже нету. Кончились. Теперь тебе только в розетке ковыряться…
– Эй, кыргыз-ака, кто тебе очко так качественно разработал? Не иначе как ишак с голодухи пристроился?..
Толпа: – Ха-ха-ха!
У некоторых началась настоящая истерика, они буквально задыхались от смеха, с трудом держась на ногах.
– Гляди-ка, братва!!! – завопил стоявший рядом с Артемом бритый бандюган – тот самый, который едва не снес его на пути к параше, – и ткнул пальцем в молоденького прыщавого пацана, испуганно и стесненно прикрывавшего ладонями вздыбившийся, словно фонарный столб, член. – Да у нас тут извращенец поганый затесался!!! На мужиков возбуждается!!!
– Двинь ему разок по яйцам, и вся любовь, – небрежно посоветовал заросший диким волосом, синий от обилия наколок, сутулый дедок лет шестидесяти.
И тут произошло совсем неожиданное: одна из шмонщиц вдруг перегнулась через заваленный шмотьем стол к пунцовому от стыда и мелко трясущемуся от страха бедолаге, взмахнула пластмассовой линейкой и отвесила замешкавшемуся парню такой щелбан по причинному месту, что уже через пару секунд от эрекции не осталось и следа. При виде корчащегося от боли сопляка толпа сразу как-то заметно посерьезнела. Больше никто не шутил.
Когда все разделись, шмонщики выстроили толпу в очередь к расположенному в стене, на уровне пояса, крохотному окошку. Рядом с «бойницей» находилась низкая, не заметная на первый взгляд дверь. От тесноты и скученности вновь ставшие хмурыми и молчаливыми голые мужики то и дело случайно соприкасались друг с другом телами. Реакция на такое «посягательство на честь» следовала мгновенная и агрессивная. Нервные, не спавшие как минимум уже вторые стуки люди взрывались от малейшей искры.
Но если в паре похожих случаев обошлось словесной перепалкой, то между стоящими прямо перед Греком прыщавым бедолагой-подростком и случайно дотронувшимся до него сзади дюжим мужиком лет сорока вспыхнула короткая, но яростная драка. Публично униженный бандюком, названный пидором в присутствии двадцати человек парень, которому, судя по гладкому, не знавшему бритвы лицу, едва-едва исполнилось восемнадцать, горел желанием восстановить свою репутацию. А поэтому, едва почуяв случайное прикосновение чужого тела к своей заднице (если таковое вообще имело место, а не было выдумано!) вскипел от ярости и, выкрикивая самые тяжелые оскорбления, самозабвенно и бесстрашно бросился с кулаками на заметно превосходящего его в комплекции и физической силе мужика. Пропустив от неожиданности несколько сильных и болезненных ударов по лицу и корпусу, тот быстро сгруппировался и со звериным рычанием бросился в ответную атаку.
Артем сразу заметил: махался здоровяк значительно лучше, чем мальчишка. Видимо, имел за плечами опыт кулачного боя. Однако на стороне бросившего ему вызов юнца были куда как более серьезные ставки – тинейджер отчаянно доказывал окружающим свое право именоваться «мужиком», а не «пидором». Со всеми вытекающими для обладателя этого статуса последствиями. И надо отдать ему должное, не дрогнул. Устоял, пропустив чудовищной силы хук слева. Если бы драка продолжалась без помех до конца, пацан вряд ли бы взял вверх над более опытным и массивным соперником. Но на помощь ему невольно пришли прорвавшиеся через строй зеков вертухаи. Несколькими ударами дубинок по головам и спинам они быстро разняли взмыленных, выкрикивающих оскорбления бойцов и под одобрительный гул голосов развели их по разным концам очереди. Так что исход поединка, наглядно читаемый по лицам его участников, оказался отнюдь не в пользу более крепкого мужика. На его лице были две ссадины – под заплывающим глазом и, рваная, в углу рта. Из разбитого носа текли потоки крови. Тогда как мальчишка, стоящий теперь с гордо расправленной грудью в конце очереди, отделался оттопыренным, алого цвета ухом, опухшей губой, через которую сверкал острый край сломанного зуба, и обширным кровоподтеком на боку – наверное, треснуло ребро. И все-таки победителем драки толпа единогласно признала бы именно мальчишку. Он это понимал, и лицо его светилось от счастья. Глядя на отстоявшего свое право гордо именоваться «мужиком» прыщавого сопляка Артем вдруг представил себе, что произойдет, если он и его соперник окажутся в одной камере…
Тем временем возле дырки в стене происходило действо, способное покоробить чувствительные натуры. Каждого, до кого доходила очередь, сидящий за стеной цирик заставлял повернуться к нему задницей, нагнуться и как можно шире раздвинуть ягодицы. Искали заначки, по своим размерам способные умещаться в анусе, – в основном скрученные в трубочку и запаянные в полиэтилен деньги и наркотики. Если ничего не торчало наружу, но вид очка наводил цирика на сомнения, тот заставлял стоявшего перед «бойницей» зека несколько раз подряд быстро присесть, с вытянутыми вперед руками. После чего процедура анального досмотра повторялась. Ни у кого из группы, в которой находился Артем, инородных предметов в заднем проходе так и не оказалось…
После досмотра все проходили в дверь, оказываясь в тесном тусклом помещении, и молча ждали, стоя босиком на ледяном бетонном полу, пока очередь полностью «отстреляется». Но несмотря на скученность, вокруг нескольких человек сразу образовалась своего рода зона отчуждения. Артем увидел, что тела этих доходяг покрыты расчесанными, сочащимися язвами…
Любое ожидание, как известно, когда-нибудь да заканчивается. Минут через пятнадцать после того, как в камеру затолкали последнего из их партии, открылись два железных окошка в стене и оттуда в оторопевших голых людей полетели прошедшие шмон вещи. Все сразу. Без сортировки и комментариев. Одежда, порванные, проверенные на наличие «вложений», пачки с чаем, просвистевший над головами и ударившийся о противоположную стену, попутно осыпавший всех сладкой крошкой, матерчатый мешочек с сахаром. Следом – скомканные носки и защитный крем от живущих в каждой камере каждой тюрьмы клопов-кровососов. Сразу поднялись невообразимая суета и галдеж. О случайном прикосновении тел, казалось, все мгновенно забыли. Недавние бойцы – лишившийся зуба подросток и глядящий одним глазом угрюмый, – стоя на карачках почти бок о бок, даже не глядя на обидчика, сосредоточенно собирали что-то с пола. А в открытые окошки все летели и летели, не переставая, вещи…
Постепенно всеобщий бардак стих: кто-то из бывалых посоветовал стоящим у амбразуры поднимать прилетевшее из-за стены барахло над головой. Так легче узнать свое. Самыми последними вертухаи выбросили баулы и сумки. Вид у них оказался весьма печальный – подкладки оторваны, дно разрезано. Отовсюду слышен яростный мат. У многих пропали не только заныканные, но и открыто лежащие в сумках вещи. Деньги, лекарства, зажигалки, дорогая непочатая зубная паста, спиртосодержащие одеколоны и лосьоны, хорошие сигареты с фильтром и новая фирменная одежда и обувь. Проклятые цирики забрали себе почти все, что представляет хоть какую-нибудь ценность. Удрученные и оскорбленные, мужики начали упаковывать в сумки то немногое, что удалось сохранить и отыскать в этом бедламе. Глядя на их исходящие беспомощной злобой лица, Артем мысленно поблагодарил Бога за то, что у него ничего нет. В тюрьме пропажа такой «мелочи», как заботливо связанные женой или матерью, напоминающие о свободе и доме теплые шерстяные носки, присвоенные кем-то из шмонщиков, способна вызвать в душе самого сдержанного человека настоящий взрыв и в одну секунду превратить случайно оступившегося обывателя в лютого врага всех без исключения ментов этой страны. Когда все оделись и собрались, распахнулась дверь. Цирики выстроили матерящуюся толпу и повели по тюремным галереям в другую камеру. Она, пусть и отдаленно, но уже напоминала нечто жилое. Вдоль стен двухъярусные железные шконки – рама из труб, на которую наварены полосы металла шириной с ладонь. Никаких «излишеств» вроде матрасов, разумеется, нет и в помине. В центре камеры – вмурованный в бетон металлический стол. Вокруг него такая же скамейка. Неизменная параша в углу. Мест снова на всех не хватило, больше половины зеков опять вынуждены были или стоять, или садиться прямо на пол, подложив под задницу баул с вещами. Многие, едва прикрыв веки, сразу засыпали от усталости. Один гость с очень средней Азии, вконец умаявшись стоять на ногах, без разрешения присел на краешек нижней шконки, где по-хозяйски растянулся упитанный урка. Удар ногой в спину отбросил его на три метра от шконки. Сам виноват, нечего без спроса падать на чужой аэродром. Потирая ушибленную спину, украдкой оглянувшийся азиат понуро побрел к дальней стене и сел на корточки возле стены, между дверью и парашей. Артему повезло – ему удалось занять место у столика-«дубка».
Когда за решеткой едва пропускающего свет окошка начинает светать, дверь камеры открывается и контролер, сверяясь со списком, вызывает первых десять человек. Как потом выясняется, – для снятия отпечатков пальцев. На тюремном жаргоне – «играть на рояле». Артем, с трудом продрав глаза, уходит во второй группе…
«Откатали» быстро и сразу повели на фотографирование. На специальном планшете пластмассовыми буквами набрали инициалы и год рождения. Суетливый, уставший донельзя фотограф – отталкивающий тип среднего возраста с реденькой козлиной бороденкой – кричит, ругается, непрерывно смолит «Беломор» и протирает красные глаза пальцами, смешно высовывая при этом кончик языка. Для него эта партия будущих зеков не первая и, видимо, даже не десятая. Покончив с планшетом, он усадил Грека на вращающийся стул напротив когда-то белого, а сейчас – захватанного пальцами, грязного экрана и зафиксировал его в фас. Закрепил табличку. Щелкнул фотоаппаратом. Затем то же самое, но уже в профиль.
Все сделанные им сегодня фотографии, можно быть уверенным, получатся весьма колоритные. Хоть сейчас вешай на стенд «Их разыскивает милиция». У каждого подследственного как минимум трехдневная щетина. Рожи немытые, изможденные… У кого на голове относительно длинные волосы – за время пребывания в ИВС они превратились в форменное гнездо. Глядя, словно в зеркало, в эти абсолютно разные, но чем-то неуловимо похожие друг на друга голодные лица, Артем вспомнил, что не ел уже трое суток…
Еда появилась позже, когда их вернули в сборочную камеру. Сначала послышался грохот, доносящийся из коридора. Затем открылась кормушка в двери, и баландер начал выдавать хлеб. Липкий, странный, мало похожий на тот, что продается за пределами СИЗО в любой булочной.
– Одна буханка на три рыла! – комментирует баландер и тоже сверяется со списком.
Резать нечем. Ножи если у кого, по глупости, и были заныканы, их изъяли во время шмона. Получив свой «кирпич», Грек на глаз разломал его на три части, две другие протянул соседям по скамейке у «дубка» – молодому накачанному бандиту и молчаливому, невзрачному, интеллигентного вида мужичку лет пятидесяти пяти с всклокоченной курчавой шевелюрой. Для порядка смерив пайку презрительным взглядом, все трое, изрядно изголодавшиеся, начали жадно жевать. На зубах скрипит песок. В щели между ними забивается примешанная в тесто жесткая шелуха. Вкус – горький, непонятный, описать словами невозможно. По запаху – нечто среднее между протухшим столярным клеем и жареными желудями.
– Я схожу за водичкой, – впервые подал голос кучерявый. – Кружечки или бутылочки не найдется?
– Нет, к сожалению, – хмуро покачал головой Артем.
Бандюган, ни слова не говоря, нагнулся, выдернул из-под скамейки свою изрезанную шмонщиками спортивную сумку и достал оттуда каким-то чудом уцелевшую упаковку из десяти полулитровых пластиковых стаканчиков. Разорвал пленку, один оставил себе, два других протянул Греку и интеллигенту:
– Держи, братан. Ты тоже, слышь, пользуйся…
– Спасибо вам, молодой человек, – засуетился мужичок и проворно вылез из-за стола. – Я сейчас водички из крана наберу! Вы позволите? – заглянув по очереди в глаза Артему и быку, он торопливо сгреб стаканчики и направился за водой. Есть этот хлеб без воды оказалось просто невозможно. Намокнув, он липкой цементирующей массой застревал в горле. Так что возле огрызка трубы уже выстроилась целая очередь. Кто пил прямо со струи, другие набирали воду в различные емкости – от закопченной алюминиевой кружки до мятой полуторалитровой бутылки из-под лимонада. Вода текла тонкой струйкой, в час по чайной ложке, и ждать приходилось долго.
Мужичок подошел к внушительной группе жаждущих, спросил, кто последний, и встал в конец очереди, терпеливо дожидаясь, когда настанет его черед подставить стаканы.
Глава пятая
Кольщик
– Мы с тобой раньше не встречались, братан? – поймав взгляд Грека, спросил бандит.
– Вряд ли, – качнул головой Артем. – Я не москвич.
– Так я тоже, – пожал плечами сосед. – Из Твери я. Был у нас?
– Нет…
– У меня дом почти по соседству с домом Миши Круга. Ну, того самого певца, которого недавно отморозки какие-то грохнули, – зачем-то напомнил бритоголовый. – Жаль мужика. Он для всех нас, тверских, своим был… Видел бы ты, какие люди его хоронили! Со всей России пацаны приехали…
– Я смотрел, по телевизору, – снова кивнул Артем. – Хороший был музыкант.
– Не то слово, – печально вздохнул бандит. – Я бы тех чертей… голыми руками. Да и не я один.
Грек промолчал. Обсуждать и без того наделавшую много шума в СМИ нелепую, случайную гибель первой звезды русского шансона и тем более заводить знакомство с этим, явно набивающимся в кореша, бройлером он не собирался.
– Я Стас, – протянул раскрытую длань бритоголовый. Игнорировать дружеский жест со стороны сокамерника было нельзя. Мало ли как в дальнейшем карта ляжет. К тому же, очень может статься, первое впечатление о человеке оказывается ошибочным и он совсем не тот, за кого ты его вначале принимал. Хотя в случае с этим бритым носорогом ошибка вряд ли возможна – слишком «чисто конкретная» внешность. Да и манера говорить, держаться. Артем нехотя ответил встречным пожатием. Представился:
– Грек.
– Знаешь, кто я по профессии, Грек? – неожиданно подался вперед и почти шепотом спросил не на шутку разговорившийся Стас. И чему-то хитро ухмыльнулся.
– Извини. Мне это неинтересно, – ответ Артема прозвучал крайне сухо. Если не сказать – враждебно. За первые же сутки пребывания за колючей проволокой, в ИВС, он успел убедиться – в тюрьме опасно для жизни не только много говорить, но и слушать чужие исповеди. Хватит ему добровольных откровений Исы Сухумского. У него что, лицо какое-то особенное, располагающее к диалогу по душам? Или на шее транспарант висит: «Психоаналитик. Свободные уши»?! Хрена с два. Чего же они тогда с первой минуты лезут со своими разговорами?!
– Я – кольщик, – пропустив реплику Грека мимо ушей, с гордостью сообщил Стас. – Самый известный в Твери. У меня собственная тату-студия. В центре города. Запись за неделю.
Однако. Вот тебе и первое впечатление. Как чувствовал…
Артем заметно расслабился и впервые с интересом взглянул на соседа по «дубку».
– Больше похож на бандюгана, – с полуулыбкой заметил Грек, все-таки не удержавшись.
– Ерунда! Это просто имидж, – снисходительно отмахнулся Стас. – Как в поговорке: с кем поведешься, от того и… триппер подцепишь. Клиентура-то у меня на две трети – сплошь криминальная. В один спортзал с отморозками хожу. Ну, ходил, в смысле, – нехотя поправился кольщик. – Короче, у меня в студии половина тверской братвы перебывала.
– На зоне с такой профессией не пропадешь, – сказал Артем.
– Это уж наверняка, – без особой радости – откуда ей взяться в СИЗО? – согласился бритоголовый и кивнул. Помолчав секунду, заметил: – Ты, Грек, как я понимаю, на свободе тоже не рэкетом промышлял? Хотя похож.
– Я повар, – признался Артем. Информация о работе, как ни крути, не относилась к числу взрывоопасных.
– В смысле? – удивился Стас.
– В самом прямом. Котлеты-винегреты-банкеты. Русская кухня.
– Вот те раз, – обескураженно обронил художник по человеческому телу. – А повязали за что? Если не секрет.
– Тебе будет неинтересно, – Артем дал понять, что на эту тему он говорить не намерен.
– Понимаю, братан, – вздохнул Стас и пожал плечами. – А я, дурак, по собственной глупости залетел. С чуваком одним, коммерсантом нашим, приехали на тачке в Москву, так, оттянуться на пару дней. Сняли двухкомнатный номер люкс, в «Ленинградской». То да се. Девочек, ясный перец, тоже сняли. Случайно, прямо на улице. Студентки из МГУ. Сами из Питера. И обе – красивые, сучки, хоть сейчас на обложку! Пригласили их в гостиницу. Выпили. Потом Кирюхе в голову взбрело среди ночи на смотровую площадку на Воробьевых горах рвануть. Город в огнях с холма посмотреть, на видеокамеру снять. Эти дуры начали вдруг упираться, словно их убивать везут. Да кто их слушать будет? Кирюха – мужик без комплексов. За шкирку обеих – и в джип. «Паджеро» у меня. Почти новый. Был… Поехали, короче, с ветерком. Дороги почти пустые, класс! А минут через пять у меня вдруг перед глазами все поплыло и – бац! – ширма закрылась. Ни с того ни с сего! После двух бутылок шампика на четверых, прикинь?! Я же совершенно трезвый был!!! Кажется, точно не помню, успел на тормоз давануть. В общем, очнулся уже в ментовке, утром. Мусора и сообщают: вы, идиоты ужратые, столб бетонный на Садовом кольце обняли. На скорости под восемьдесят кэмэ. Меня подушка безопасности спасла. Ни одной царапины. А Кирюха… Он с этими шалавами сзади сидел. Сторожил, чтобы на светофоре не выпрыгнули. Так вдвоем с девкой от удара через лобовое стекло и вылетели. Сразу насмерть. Вторая, слава богу, жива осталась. В больнице сейчас. Не слабо прокатились, – закончил Стас. – На всю жизнь, до рыготы.
– И что менты? – спросил Артем.
– Кровь на анализ у меня взяли, пока в отключке валялся. Ноль четыре промилле алкоголя. Как с одной кружки пива, – покачал головой кольщик. – В Прибалтике и Германии ноль пять – это вообще официально допустимая норма! Никаких последствий для реакции водителя! Доказано! А для наших легавых – каплю лизни, уже «попал».
– В номере вашем, в «Ленинградской», экспертизу проводили? – сухо уточнил Грек, с сочувствием глядя на соседа.
– Нет вроде, – пожал плечами Стас. – Зачем? Шмотки наши, что там оставались, забрали, и все.
– А затем, – Грек пристально посмотрел в глаза бритоголового. – Никакие они не студентки из МГУ. И сняли вы их не случайно. Они сами доверчивых лохов, вроде вас, на улице снимали. А потом выждали момент, когда вы оба из комнаты вышли, и накапали вам в бокалы лошадиную дозу клофелина. Поэтому и упирались, ехать с вами, самоубийцами, в одной машине не хотели.
Стас ошалело уставился на Артема. Глаза его бегали.
– Знаешь, – сглотнув подступивший к горлу ком, наконец, произнес он. – Я об этом как-то не подумал. Так значит… я не виноват?!
– Не совсем. Формально ты был в легкой степени опьянения, – напомнил Грек. – И скорость превысил. За это и должен перед гаишниками отвечать. Но главной причиной аварии послужил не алкоголь, а именно то, что эти шалавы подмешали вам в пойло. От клофелина ты и потерял сознание. Сначала ничего не чувствуешь, а потом давление резко падает – и привет.
– И что мне светит, если удастся доказать, что они?.. – осторожно, словно опасаясь спугнуть удачу, спросил Стас.
– Для повторного анализа твоей крови слишком поздно. Никаких следов препарата уже не осталось. Бокалы из-под шампика в «Ленинградской» давно вымыли и поставили на полку. Так что у тебя есть только один шанс – вынудить девчонку чистосердечно признаться, что перед поездкой вам в пойло накапали клофелин. Права на колеса у тебя по-любому уже отобрали, так что для острастки вкатают год-другой тюряги. Не больше. Вместо десяти-двенадцати. А повезет подмазать – вообще условно получишь… Но только не такая она дура, чтобы собственным языком себе срок зарабатывать. Смекнет, что к чему. Будет твердить ментам то же самое, что ты мне вначале говорил: познакомились на улице, выпили, потом вы силой затащили их в джип. Ну, не студентки они оказались, и что с того? За это не судят. Короче, она будет тебя топить, всеми силами. У нее выхода нет.
– Это мы еще посмотрим, – стиснув губы, с ненавистью прошептал кольщик. – Отправлю маляву братве. Эту тварюгу так за горло возьмут, не то что в клофелине – в убийстве царской семьи признается!!! – Стас с благодарностью взглянул на Артема. – Спасибо тебе, братан. Я твой должник. Если что понадобится… Короче, у меня почти вся тверская братва в знакомых.
Грек задумался. Все, что ему сейчас было нужно, как воздух, – это как можно скорее дать знать о подставе Киржача и своем аресте в Питер, Максу Лакину. Время и так упущено. Поэтому он сказал:
– Помоги мне передать на волю короткую записку. Я напишу, кому, по какому номеру позвонить и что сказать. Сможешь, Стас?
– Как два пальца об асфальт, – кольщик тронул Грека за плечо. – Пиши маляву. Отправим вместе с моей, паровозом.
– Как ты думаешь это сделать? – на всякий случай поинтересовался Артем.
– Очень просто. Через цириков. Дам телефон друга, попрошу созвониться и передать записку его владельцу. За услугу мусор получит от него сто баксов. Ты не заморачивайся, предоставь это дело мне.
– А если вертухай отнесет твою маляву прямиком в оперчасть? – приподнял брови Грек.
– Не отнесет. Стоха бакинских на дороге не валяется, – с уверенностью сказал кольщик. – Суки с этого кормятся. Если на тюрьме узнают о подставе, он хрен что больше поимеет, останется без гроша. Ему это надо? То-то.
– Наверное, ты прав, – кивнул Грек. – В любом случае стоит попробовать. Только как ты узнаешь, дошла малява до адресата или нет?
– Узнаю, – подмигнул Стас. – Уж будь уверен. На следующий же день. И сразу дам знать тебе.
– Я наверняка буду в другой камере.
– На тюрьме все обо всех знают, братан, – глубокомысленно заметил Стас. – Позвонят мои кореша твоему другу, все будет пучком.
– Твои бы слова да Богу в уши, – задумчиво прошептал Артем. Взял предложенную кольщиком авторучку, вырванный из его карманного блокнота листок бумаги, быстро сочинил записку для Макса и вернул ее Стасу. Вовремя – к «дубку» наконец-то вернулся их кучерявый сосед.
– Увы, – поставив на железный стол наполненные рыжеватой водой пластиковые стаканы, с сожалением развел руками смахивающий на профессора сопромата мужичок. – Жидкость, текущую из этого позорного родника, можно назвать чистой с такой же натяжкой, как съеденную нами силосную массу – ржаным хлебом. Но раз уж вместо лангета подали мозги обезьяны, придется довольствоваться десертом! Прошу вас, молодые люди…
– Мне кажется, мы с вами уже где-то встречались, уважаемый, – Стас пристально посмотрел на втиснувшегося за «дубок» интеллигента, почти слово в слово повторив то же самое, что пять минут назад сказал Артему.
– На улице и в приватном порядке вряд ли, – мужичок задумчиво наморщил лоб, отхлебнул из стакана и скривил лицо. – Однако если в восьмидесятых годах прошлого уже века вы имели удовольствие проживать за Уралом и посещать лекции по марксизму-ленинизму на факультете общественных наук Сибирского государственного университета, тогда очень даже вероятно. В то время я преподавал там историю КПСС, знаете ли.
– Бог миловал, – фыркнул кольщик и переглянулся с Греком. – Так ты, значит, коммуняка?!
– Зря вы так о нашем времени, молодые люди. Золотое было время. Вам, выросшим в варварскую эпоху дикого капитализма, увы, уже никогда не понять, какое это наслаждение – смотреть с уверенностью и без страха в завтрашний день! Кто сейчас может быть спокоен, скажите вы мне? Так я вам отвечу. Никто. Даже украв сто миллионов, вы ежедневно сидите на пороховой бочке. Рискуя взлететь на воздух!
– Эт точно, – ухмыльнулся Стас. Мужик его явно забавлял. Встав «на лыжню», он явно не собирался с нее слезать и молотил языком без умолку.
– Разве можно было себе даже представить еще пятнадцать лет назад, что я, заведующий кафедрой, вдруг окажусь в одной камере с уголовниками? И за что, спросите меня вы? Да за полную, совершеннейшую ерунду! За убийство… – и, выдержав эффектную паузу, закончил: – самой гнусной псины из всех, каких я когда-либо встречал.
– Я тебя правильно понял, доцент? – ошалело округлил глаза кольщик.
– Не доцент, а завкафедрой. Бывший зав не существующей уже кафедры, – вежливо поправил мужичок, доедая остатки эрзац-хлеба и запивая его водой.
– Вас арестовали за убийство собаки? – Артем тоже был несколько удивлен.
– Именно так, – подтвердил кучерявый. – Точнее, пса. Я его отравил колбасой с крысиным ядом. За то, что, выбегая из подъезда гулять, он сразу же в первую очередь гадил на колеса моего «Запорожца». Так продолжалось около трех месяцев. Хозяин этой твари, мой новый сосед по площадке, – буржуйская морда. Когда я попросил его оттаскивать своего задирающего лапу кабыздоха от машины, он просто послал меня на три буквы. Дескать, собачка и дальше будет писать там, где ей больше нравится. Тогда я купил крысиный яд, в одно прекрасное утро сел во дворе на скамейке и стал ждать. Подождал, пока этот гнусный Циклоп, спущенный с поводка, в очередной раз обгадит резину моей машины. А затем подошел к нему и бросил колбасу. – Мужик печально вздохнул и обвел рукой камеру. – И вот я здесь. По иску страховой компании. Потому как кобель оказался редчайшей породы, интерчемпион-медалист, единственный в городе производитель, и имел страховой полис на сумму десять тысяч долларов. А хозяин пса, оказывается, не кто иной, как вице-президент международного кинологического союза. Меня сразу обвинили в умышленном убийстве, жестоком обращении с животными и арестовали. Вот и скажите мне, могло бы такое безобразие приключиться во времена коммунистов? Молчите. Так я вам отвечу!..
Дверь камеры загрохотала и открылась, прервав исповедь Доцента.
На пороге стояли два контролера. Один из них, сверяясь с бумажкой, начал выкрикивать фамилии:
– Куприянов, Желудков, Куценко… Греков! На выход!!!
В камере началось движение, со всех углов послышался отборный мат.
– Куда это опять, блин?! – недовольно огрызнулся Стас и, поднимаясь, взглянул на Артема. Словно тот был матерым сидельцем и мог знать ответ на этот бессмысленный вопрос. Грек молча пожал плечами и вслед за кольщиком встал из-за стола, чувствуя постепенно начинающееся в желудке бурление. Судя по странному, почти задумчивому выражению, минуты две спустя появившемуся на бледном лице Стаса, – в его отравленном организме начало происходить то же самое.
В полной мере прелести первого употребления в пищу местного хлеба и водички Артем осознал только пару часов спустя, когда от острой боли во вспученном животе ему хотелось выть в голос, кусать губы и в буквальном смысле лезть на стенку. Сейчас же их, десятерых, вновь построили в коридоре и повели. Как оказалось, – на медосмотр.
После недолгого путеществия по коридорам тюрьмы группу арестантов, как скот в стойло, загнали в крохотную камеру и приказали раздеться до трусов. После чего распахнулась внутренняя дверь камеры, и вежливый, с интонацией прирожденного садиста, голос вертухая предложил «уродам» войти в следующее помещение – натуральную клетку, с толстыми прутьями от пола до потолка. Внутри – медицинский лежак, накрытый серой от застарелой грязи, испачканной бурыми кровяными пятнами простыней, на которую противно было даже смотреть, не то что ложиться. С наружной стороны клетки, у стола, уже ждали врачи, три женщины и мужчина. Лепилы с постными лицами стали задавать вопросы, время от времени что-то чиркая в своей драной тетрадке…
Первым «осматриваемым» оказался тощий, весь покрытый прыщами сутулый тип, на вид лет двадцати пяти. На его груди, плечах и даже спине были наколоты нацистские символы – гитлеровская свастика, стилизованная под нее эмблема РНЕ, изображение сапога с надписью «Россия», давящего голову кучерявого губастого негра с кольцом в носу, кулак, влетающий в горбатый нос еврея, еще какая-то лабуда на ту же тему. Без особого интереса разглядывая наколки, Артем обратил внимание, что вены на руках скинхеда исколоты так, что на них нет ни единого живого места. Еще один наркот, мать его… Интересно, у кого он, такой ярый расист, героин для дозы покупал? Не у черномазых ли нигерийцев возле Института дружбы народов имени Лумумбы? А может, у цыган или азеровталышей?
– Туберкулезом, сифилисом, гонореей болеете? – скосив взгляд из-под очков на прыщавого нацика, сухо спросила одна из медичек.
– А ты что, перепихнуться хочешь? – огрызнулся наркоман, сверкнув золотой фиксой.
– Очко свое трахай, – привычно, даже не моргнув глазом, осадила врачиха. – Черепно-мозговые травмы были?
– Не-а…
– Ясно. Руку фельдшеру давай, – кивнув на стоящего возле клетки бородатого коллегу, приказала правнучка Гиппокарта. Арестант безучастно просунул сквозь прутья исколотую руку. Спросил лениво:
– Че, баян дуры на халяву? Гы-гы!
– Кровь твою засранную на анализ брать будем, – фыркнул фельдшер и выудил из заполненной мутно-розоватой жидкостью ванночки-кюветы устрашающих размеров древний шприц с толстой длинной иглой. Но, взглянув на вены, попасть в которые этим отбойным молотком не представлялось никакой возможности, нахмурился и потребовал дать другую руку. Правая оказалась не лучше. Однако и это, затруднительное для большинства медиков вне пределов ГУИНа, обстоятельство не слишком шокировало бывалого эскулапа. Презрительно взглянув на скинхеда, он скривил губы и устало приказал:
– Щекой к решетке прижмись. И не дергайся.
– На хрена? – озадаченно буркнул «белый сверхчеловек».
– В шею колоть буду. Не ссы, не ты первый… Зрелище получилось мерзкое. Бородатый долго искал вену, несколько раз безрезультатно тыкал иглой под кожу сбоку от кадыка, прыщавый мозгляк шипел от боли и матерился. Наконец взмокший от напряжения фельдшер сумел попасть куда надо, втянуть в шприц бурую венозную кровь и выпустить ее в подставленную врачом стеклянную пробирку. Пробирку заткнули пробкой, наклеили кусок пластыря с номером и поместили в подставку, где дожидались своей очереди еще дюжина пустых…
В груди Артема при виде этой процедуры шевельнулось что-то скользкое и холодное. Страх – а это был именно страх! – только усилился, когда он увидел, как фельдшер вновь достает из кюветы тот же самый шприц и втыкает его в вену на руке следующего арестанта. Грек с ужасом представил себе, крови скольких зеков уже напилась за сегодняшний день эта проклятая игла. Как минимум пары сотен. На эти подозрения наводил тошнотворный цвет жидкости в кювете.
Похоже, про бушующий на свободе СПИД в «Матросской тишине» напрочь забыли. Или умышленно не обращали внимания на такие «мелочи», ширяя толпу вновь прибывших одним и тем же шприцом, извлеченным из давно не меняемого раствора-«дезинфектора». Было о чем задуматься, готовясь следующим сдать кровь на анализ. Впереди Грека стоял и отвечал на вопросы врачей только один кургузый арестант.
Артем взглянул на кювету со шприцем с такой ненавистью, словно именно эта жестянка, а не люди, была виновата в том, что, как пить дать, подарила ВИЧ-инфекцию огромному количеству угодивших в «Матросскую тишину» подследственных. Грек совершенно не горел желанием стать следующей жертвой неизлечимой заразы.
И Бог услышал его. В следующую секунду одна из сидящих за столом врачих отодвинула стул, встала и потянулась к лежащей на железном ящике-сейфе толстой папке с тесемками. А потом вдруг неловко покачнулась, взмахнула руками и случайно смахнула кювету со шприцем, которая с грохотом упала на пол. Мерзкий раствор вылился прямо на стоптанные ботинки бородатого фельдшера. Стеклянный «баян» треснул. Эскулап уныло опустил взгляд на свои мокрые ноги и сломанный шприц, потом медленно поднял глаза на оступившуюся коллегу. Набрав полные легкие воздуха, он разразился в ее адрес такой витиеватой матерной тирадой, от которой отвисли челюсти даже искушенных в подобных словесных упражнениях зеков…
Из этого трехэтажного нагромождения крепких выражений Артем понял главное – этот шприц был единственным (!) инструментом тюремных медиков, с помощью которого до сих пор бралась на анализ кровь арестованных. Следовательно, на сегодня смертельно опасную для жизни оставшихся не у дел зеков процедуру можно считать завершенной. Поняв это, Артем почти с нежностью посмотрел на пунцовую, вяло оправдывающуюся перед исходящим слюной бородачом рыжую докторицу, прислонился плечом к решетке и на миг прикрыл глаза. Ощущение было такое, словно нож гильотины застрял в сантиметре над его шеей.
Совершенно очевидно, что с утратой шприца про положенный анализ крови лепилы не забудут. Но на душе все равно стало легче. Грек снова мысленно поблагодарил Бога, когда одна из не принимавших участия в перебранке врачих, печально вздохнув, подошла к железному ящику, открыла его длинным сейфовым ключом и извлекла из загашника целую ленту одноразовых пластиковых шприцов – неслыханную по тюремным меркам роскошь. Стоящие позади Артема мужики одобрительно загудели. Эскулапам ничего не оставалось делать, как продолжить взятие крови на анализ, открывая для каждого из оставшихся в очереди пяти зеков персональный одноразовый шприц.
Протягивая мускулистую руку сквозь прутья решетки, Грек твердо пообещал себе: первое, что он сделает, оказавшись на воле, – это пойдет в церковь и поставит свечку Николаю Чудотворцу. А уже потом займется Киржачом…
Вскоре их группу вернули в камеру, за время отсутствия наполнившуюся нестерпимой вонью от вызванных местным хлебом кишечных газов. Еще через полчаса Артем спал, сидя за «дубком» между Стасом и Доцентом, уронив голову на лежащие на столе руки. Еще через полтора – проснулся от острой боли в животе и промучился от колик несколько часов кряду. И только после стремительного забега в угол камеры смог наконец-то снова смежить веки и провалиться в спасительное забытье, из которого его вырвал хриплый голос распахнувшего дверь вертухая. Карусель тюремной жизни закрутилась.
На исходе третьих суток мучений их начали раскидывать по «окончательным» камерам. Невероятно уставшему после всех злоключений, замученному, голодному до тошноты Артему вдруг неожиданно повезло: вместо общей камеры он попал на «спец».
А тем временем Киржач предавался отдохновению. Его враг наконец-то оказался за решеткой, теперь с ним можно было делать все, что душе угодно. Киржач вспомнил, какие средства предложил его кореш Шалгин, царь и бог «Матросской тишины», для укрощения строптивого Грека, и довольно потер волосатые ручонки. Эх, хорошо иметь полезных друзей! Слушая льющийся из музыкального центра «Technics» хрипловатый голос певицы Шаде, бывший «нефтяник» представил себе сладкую картину: Грек стоит перед ним на коленях и надраивает ему ботинки, лучше – собственным языком.
Отпраздновать удачный первый этап расправы с ненавистным поваром Киржач решил в компании дорогих шлюх. В ожидании, когда Черт привезет заказанных девиц, усть-озернинский олигарх поднялся с уютного кожаного дивана и подошел к шкафу. Здесь он хранил свои эротические сокровища – плети, наручники, вибраторы, кожаное белье и прочие причиндалы. После истории с видеопленкой у Киржача появились кое-какие проблемы по части секса. Стоило ему облачиться в некогда любимые кожаные трусы с вырезом для мужского достоинства, как он тут же вспоминал, как Грек обломал ему весь кайф, появившись на его вилле в самый неподходящий момент. И у бедняги Витька тут же все опускалось. Так что теперь он был вынужден привлекать к участию в эротических забавах своего верного телохранителя, которого обряжал в садомазохистский прикид и заставлял охаживать девок кнутом и обрабатывать разными фаллоимитаторами. А Киржач в это время наблюдал за происходящим и давал ценные указания: «Сильней! Вот эту справа давай, давай!» Причем самое обидное было то, что верному Черту дозволялось в свою очередь поразвлечься с девицами только после того, как его шеф получит полное удовлетворение.
Киржач похотливо вздохнул, заранее представляя предстоящее удовольствие. Тут он услышал звук открывающейся двери и звонкие голоса. Приехали! Виктор Анатольевич вернулся к дивану и вольготно раскинулся на нем в ожидании.
Вольдемар привез трех девиц – рыжую Катю, брюнетку Олю и блондинку Нину, частых посетительниц столичного гнездышка усть-озернинского олигарха, оставил их разоблачаться и прошел к шефу за указаниями. Неугомонное начальство изложило программу действий. Девицы скинули плащи и оказались одетыми, вернее, раздетыми, в кожаную секс-обмундировку от Гуччи, чулки и обязательные шпильки. Черт, уже облачившийся в черные трусы с «хоботом» на самом интересном месте, сапоги и плащ а-ля гестапо, провел их в гостиную, где на диване ерзал от нетерпения, уже спустив штаны, Киржач.
– Ах вы мои девочки! Пришли к папочке, умницы? Щас папочка будет вас учить!
Девицы заахали и попытались изобразить смущение, что, впрочем, им удалось плохо. Тем временем Вольдемар извлек из заветного шкафа пару наручников, огромный двусторонний фаллоимитатор и кнут. Резко щелкнул кнутом и прорычал:
– А ну раздеться! Быстро!
Девицы, эротично изгибаясь, начали стягивать тесные кожаные платьица, под которыми ничего не было. Повинуясь приказам Вольдемара, Катя и Оля слились в объятиях и начали страстно целоваться и тискать друг друга. Нина опустилась на четвереньки и, облизывая полные губы, подползла к развалившемуся олигарху. Проведя пару раз рукой по его члену, взяла его в рот. Киржач застонал:
– Так, давай, бери его глубже!
Вольдемар протянул Кате и Оле двусторонний фаллоимитатор. Девицы взяли его в руки и начали облизывать и сосать с двух сторон. Киржач схватил Нину за шикарную гриву белокурых волос, оторвал от себя, повернул лицом к «розовой» парочке и рявкнул:
– Вот так это надо делать, понятно? Глубже, я сказал! Оля, иди сюда, покажи ей.
Оля подошла к дивану и стала показывать Нине, как ублажать усть-озернинского олигарха. Киржач довольно охал, глядя на белокурую и темноволосую головки, склонившиеся над ним. Покинутая Катя, устроившись в кресле, ублажала себя фаллоимитатором, проводя им по всему телу. Потом использовала его по назначению. Новоявленный «гестаповец» Черт пощелкивал кнутом, задавая темп.
Катя трудилась изо всех сил. Нина и Оля не отставали. Гостиная шикарной квартиры Киржача наполнилась стонами, ахами, вздохами и сопением. Страдал только бедолага Вольдемар, вынужденный ждать, пока его шеф насытится. Сейчас бы Кате помочь, да не положено. Он мысленно матерился, чувствуя сильное неудобство между ног. «Хобот» был слишком тесен для его впечатляющих размеров. «Ну, погоди, Марина! Вот доберусь я до тебя сегодня! Ты у меня, вернее, подо мной, позабудешь, как тебя зовут!» – утешал себя возбужденный охранник, глядя на развлекающуюся четверку.
Разомлевший и довольный жизнью Киржач глянул на страдающего Вольдемара и милостиво кивнул ему в сторону Кати. Черт мигом понял намек, сорвал с себя неудобный «хобот» и тигром набросился на красотку…
Глава шестая
Пресс-хата
Грек вошел в крохотную, не более десяти-двенадцати квадратных метров, хату и остановился на пороге, пожираемый несколькими парами внимательных, колючих глаз. Первое впечатление – вполне благоприятное. Очень чисто, ухоженно. Сохнущее на веревках белье. Отгороженный простынями угол с «дальняком» и «ракушкой». Восемь шконок в два яруса вдоль стен. На стене под окном бормочет японский цветной телевизор. Возле забранного решеткой окошка – крохотные вентиляторы. В центре камеры – стол с приваренным к нему «языком» для хранения посуды. Тут же электророзетки. Вокруг столика, на краях шконок, сидят пятеро мужиков и вопросительно таращатся на новичка. Двое оставшихся тоже пялят бельма, но не слезая с верхнего яруса.
– Здорово, братва, – по очереди заглянув в глаза каждого, спокойно произнес Артем.
– Здорово, – с готовностью, в унисон, ответили сразу двое – седой старик и смахивающий на цыгана парень лет тридцати. – Проходи. Присаживайся, – предложил первый.
Грек подошел к «дубку», попутно успев заметить, что сидельцев в хате ровно на одного меньше, чем шконок. Нижняя слева явно пустовала. С учетом того, что во всех остальных, забитых свыше предела, камерах СИЗО, как он уже успел узнать, арестанты спали в три-пять смен, такой щедрый подарок вертухаев сразу наводил на подозрения. Впрочем, всякое случается. Прежде всего надо повнимательней присмотреться к каждому из новых сокамерников.
– Я – Грек, – сухо представился Артем.
– Меня зови Геннадий Пахомыч, – в свою очередь охотно сообщил старший из присутствующих – крепкий жилистый старик лет шестидесяти с небольшим. – Я здесь навроде начальника. Ты не стесняйся, Грек, присаживайся рядышком. Жрать хочешь?
– Спасибо, – кивнул Артем, не в силах отвести взгляд от расставленной на столе еды. Хоть и не шикарной, простой донельзя, но, однако ж, не имеющей ничего общего с тошнотворной тюремной баландой. Китайская вермишель быстрого приготовления, нормальный черный хлеб, чеснок, шмат копченого сала с тонкими розовыми прожилками и крепкий, дымящийся в кружках-«фанычах» чай. В желудке Артема нестерпимо засосало, рот наполнился слюной. Сглотнув, Грек на всякий случай предупредил: – Только я не знаю, смогу ли в ближайшее время отблагодарить вас тем же…
– Ништяк, – отмахнулся Геннадий Пахомыч. – Бог даст – не помрем с голоду. Кушай, пока есть что. А после отдохни на шконке, сколько захочешь. Впереди ночь длинная. Потом, утром, беседовать будем, кто ты, за что и откуда…
Смотрящий посмотрел на развалившегося напротив амбала и кивнул. Тот без единого слова пододвинул к Артему пенопластовый кузовок с горячей, разбухшей лапшой, слегка закопченную алюминиевую кружку с чаем и аккуратно положил на салфетку рядом с ней два толстых ломтя хлеба с ломтем сала и зубком чеснока. Взглянул из-под кустистых бровей, ухмыльнулся углом рта:
– Шамай, не заморачивайся. Папа угощает.
– Да и мы, пожалуй, тоже покушаем, что Бог послал, – чуть слышно, словно себе одному, пробормотал не простой старикашка, поднимая ложку-«весло». И, словно по сигналу, все пятеро сидящих за «дубком» сокамерников принялись нарочито не спеша поглощать залитый кипятком китайский пищевой концентрат с черняшкой.
Артем изо всех сил старался есть медленно, одинаково со всеми, но все равно разделался с обедом самый первый. Сказался пятидневный голодный марафон. В мучимом изжогой после проклятого местного эрзац-хлеба желудке появилась приятная тяжесть. По всему телу разлилось умиротворяющее тепло. Дешевая забугорная жрачка, бесполезный для здоровья фаст-фуд, густо замешенный на искусственных пищевых добавках, казался сейчас Греку самым вкусным в мире деликатесом.
– Спасибо тебе, отец, – утерев обильно выступивший на лбу горячий пот, Артем отхлебнул из кружки последний глоток горьковатого чая без сахара и с благодарностью посмотрел на старика.
– Как тебя звать-то, Грек? – доброжелательно осведомился Геннадий Пахомыч и закусил гильзу папиросы. Рядом, как по взмаху волшебной палочки, тут же появился огонек зажигалки. Это расстарался бандитского вида скуластый невысокий пацан с глубоким, явно недавним розовым шрамом на подбородке. По хате поплыли клубы сизого дыма.
Читать бесплатно другие книги:
